Текст книги "(Не)люди (СИ)"

Автор книги: Елена Сидоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

– Нельзя. Сначала ты должен ответить на один вопрос.

Оз, проследив за ее взглядом, наконец заметил, что нижняя часть его тела, которую он совершенно не чувствовал, закрыта шторкой, и им снова овладели страх и растерянность.

– Повреждения обширные, но ничего не угрожает жизни, – заверила Эмма, когда он поднял взгляд, и с потолка спустилась установка, имитирующая хирурга – молчаливая Первая, желающая успокоить и показать: она рядом, все еще с ним. – Мы уже привели в порядок селезенку, почку. Позвоночник тоже цел. А вот делать что-то с ногой можем лишь после твоих распоряжений. Как только решим этот вопрос, я покажу тебе Пятую. Возможно, удастся ее даже... – Эмма хотела сказать "запустить", но в последний момент сказала совсем другое: – Разбудить.

Оз, сглотнув, кивнул и приготовился к худшему. Но понял, что его ждут. Это придало сил, и парень слабой рукой отодвинул шторку. Голова опять поплыла из-за недостатка кислорода. Левая нога была похожа на кровавое месиво, собранное по частям и замотанное в бинты. Кривая, поломанная минимум в двух местах, с разбитой в хлам коленкой, его конечность казалась чем-то неправильным. Абсурдным. Синие култышки пальцев еле выглядывали из бинтов. Вторая опустила голову, словно извиняясь, и ее голос вывел парня из оцепенения, заставляя вздохнуть:

– Оз, ты сейчас под лошадиной дозой обезболивающего... Скажи, согласен ли ты на ампутацию? Ее не восстановить. Она уже не будет двигаться...

Ответом дроиду стала тишина, но Вторая не поднимала головы, терпеливо ожидая реакции Оза. Она не могла просчитать, как парень себя поведет. Она ожидала всего. И даже раздавшийся смешок не вызвал удивления. Эмма подалась вперед, понимая, что Оз просто сорвался, но парень закрыл рот рукой и показал на синие пальцы – они пошевелились, а Вторая удивленно охнула и почти оскорблено уперла руки в бока.

– Но ведь практически никаких шансов на такое не было! Что за чертовщина, Оз?! Ты под местным наркозом и все такое вообще-то!

– Оставьте, – шепотом попросил Оз. – Ампутируете, если начнет гнить. А пока... Надеюсь, срастется. Я не хочу больше ничего терять. Ничего... – он закрыл глаза и запрокинул голову – сил совсем не осталось. Эмма подумала, что, наверное, все самое страшное позади, и Оз, наконец, может вздохнуть спокойно и расслабиться. Но именно это чувство сорвало все ограничения с его души, и парень, не выдержав, разрыдался в голос, сгибаясь пополам. Ему было плохо: прикосновения к голове Третьей, отдельно от тела лежавшей на его животе, причиняли острую боль, которую не заглушить ничем, где-то внутри, но осознание того, что Пятая жива, его нога еще двигается, а остальные Эммы в порядке – все это приносило Озу болезненное, но такое желанное облегчение.

– Спасибо тебе, Эмма, – прошептал парень и, посмотрев в неживые глаза Третьей, откинулся на подушки, закрывая лицо одной рукой, а вторую протягивая к Эмме-02. Та подъехала ближе и наклонилась, позволяя парню обнять себя и ощутить тепло пусть биологически не живого, но такого родного тела. Она так и не поняла, к кому обращался Оз.

* * *

Он пришел в себя окончательно через неделю после происшествия, когда убедился, что не заражен вирусом. Оз трижды запрашивал анализ Фальбэйна и трижды не верил, что ему настолько повезло, но Первая со Второй смогли убедить парня в том, что он все еще «чист». Он с трудом, но поверил в такую возможность и списал все на «сон» вируса в такой холод.

От скуки Оз прибрался, наконец, в комнате, хотя Эмма-03 последние несколько месяцев никак не могла заставить его это сделать. Освободил место для того, чтобы нормально передвигаться с костылями. Бережно уложил в коробку остатки Третьей: ее голову, торс с частично отсутствующей обшивкой, обнажающей механизмы и детали, и часть правой руки – все, что осталось в более или менее целом состоянии. Содрал с лица все пластыри, искренне радуясь, что не осталось шрамов. Вторая не понимала, что с Озом происходит и почему он вдруг стал таким покладистым. Даже ел теперь без привычного всем нытья. Она начала подозревать, что это побочное действие обезболивающего, которое парень глотал горстями из-за ноги. А Оз просто пытался побороть жалость к себе, слабость и безнадежность. Он все время вспоминал Смотрителя на похоронах Юко и пытался быть таким же сильным. Не потому что на его плечах теперь еще больше ответственности, но для себя. Чтобы не чувствовать этого груза так явно. Чтобы сделать его частью своего существа. Ведь не просто так ему дали уже не второй – третий шанс выжить и остаться полноценным человеком!

– Все нормально, – однажды сказал он Второй, которая под предлогом "принести воды" в шестой раз за день заехала в его комнату. – Я в порядке. Ты лучше скажи, как там Пятая?

– Честно? Плохо... Мы не можем ее разблокировать. Корпус уже собрали, благо, были запчасти, а вот добраться до ее сознания...

Оза удивило, что Вторая, больше, чем кто-либо из Эмм, считавшая себя машиной, сказала "сознание", и парень, вскочив со стула, развернул дроида к себе спиной и начал выталкивать ее из комнаты, прыгая на одной ноге. Эмма послушно поехала, позволяя Озу за себя держаться. Что-то серьезное с Пятой. Эмма-02, отбросившая привычную маску ребячества, насторожила Оза.

Он и до этого порывался протиснуться с гипсом в прицеп, чтобы увидеть Пятую, но ни разу не смог выйти дальше порога комнаты. Слишком узкие коридоры – пересечь их в его состоянии, опираясь на костыли, не представлялось возможным. А прыгать на одной ноге, держась за стены, парень не рискнул, понимая, что если он хоть немного повредит левую ногу, ее точно придется ампутировать. Но теперь, держась за Вторую, он не вспоминал обо всем этом.

Эмма думала, что когда Оз увидит Пятую, он как минимум растеряется. А то и вовсе сползет по стене и, вытянув больную ногу, обнимет вторую. Но Оз спокойно пропрыгал к располовиненной Эмме-05, которая, обмотанная проводами, без платформы стояла на странной тумбе, и коснулся ее лица, тихонько улыбнувшись. Корпус Пятой будто бы отдавал теплом.

– Что мешает ей проснуться, Первая? – спросил он в никуда, но ответа не последовало. Вторая на вопросительный взгляд парня пожала плечами, а потом указала на потолок.

– Она все ресурсы задействовала на твою комнату и ремонт... – дроид не договорила: корпус Пятой дернулся, свет на мгновение погас, но уже через секунду все пришло в норму. Из динамиков раздался голос Первой, звучащий почему-то устало:

– Странно. Опять отказ в доступе! Команда почему-то не работает. Извне до нее не достучаться.

И тут Оза осенило. В голове отчетливо прозвучал голос Смотрителя, который обращался к маленькому Озу, что прождал старика возле закрытой лаборатории несколько часов, изрядно покалечив замок в попытках его разблокировать.

"Закрытую дверь не всегда можно открыть силой. Иногда достаточно позвать того, кто находится за ней. Громко, отчетливо, так, чтобы тебя услышали".

– Понятно... – Оз сел на придвинутый Второй стул и наклонился к заблокированному дроиду, обхватив его лицо руками. Он заглянул в закрытые стальными веками глаза Пятой и тихо позвал: – Эмма-05? Проснись, Эмма!

Но ничего не произошло даже спустя минуту гробовой тишины. Вторая, замершая в ожидании, разочарованно застонала, но Оз не обратил на нее внимания.

– Как нужно позвать Эмму? Что нужно сказать, чтобы она услышала мои слова? – пробормотал он, явно не ожидая ответа. Вторая ощутила непреодолимое желание отключить модуль. Оз, шумно отодвинув стул, встал и вытянул вперед больную ногу, чтобы не ударить ее о пол при прыжке и, вдохнув побольше воздуха, выпалил:

– Эмма, ты мне нужна!

Тут же раздался щелчок. Что-то внутри Эммы-05 запищало, и ее глаза открылись, постепенно загораясь. Оз впервые видел разблокировку дроида, и это зрелище его даже чем-то разочаровало – он всегда воображал что-то особенное. Вопрос Пятой о том, где она, прозвучал несколько неуверенно и боязно. Зато возглас, что Оз жив, когда она повернула голову, получился искренне радостным. Парень усмехнулся и, развернувшись на одной ноге, плюхнулся обратно на стул, улыбаясь во весь рот и протягивая руку Пятой. А когда она неуверенно пожала его ладонь, парень шмыгнул носом, закрывая заслезившиеся глаза.

– Доброе утро, Эмма...

Интермедия. Родные (не)люди

[Оглавление]

В день двенадцатилетия Куда случился потрясающий подарок: их с Хельгой выписали из больницы, объявив, что лечения ни ему, ни матери больше не требуется. Мальчик искренне обрадовался этой новости и на минуту стал в чем-то похож на вечно непоседливую Нину, но, увидев, как помрачнела его мать, поумерил пыл.

Хельга поначалу тоже обрадовалась, но быстро поняла: они с Кудом оказались в тупике. Некуда возвращаться, негде прятать сына – женщина прекрасно понимала, что дом, в котором она прожила столько лет, больше не сможет оставаться их убежищем. Да и с работы ее уволили... И никто им не поможет – Джонатан, объявившийся спустя столько времени молчания, исчез сразу после того, как привез Куда, а потом вещи, и рассчитывать на третье его появление Хельга даже не пыталась. Он и так сделал для них столько, что по гроб жизни не расплатиться. Женщина знала, что теперь, после курса в лечебнице, она может обойтись и без дорогих медикаментов, но легче ей от этого не было. Она осталась совершенно одна. С ребенком, которого преследуют, без крыши над головой и работы, без близких людей и надежды. В душу начали закрадываться предательские мысли отправить Куда в Юсту.

– Мам, что происходит? – спросил мальчик, не выдержав тягостного молчания – ему с каждой минутой становилось все более и более жутко. Хельга бесполезно складывала и перекладывала их вещи и больничное постельное белье. И сама была белее белья. Плечи опускались ниже, глаза гасли, а сама мать все больше сутулилась. Женщина, услышав обеспокоенный голос Куда, вздохнула и, нахмурившись, бросила, что его это не касается. Скорее по привычке, чем осознанно.

– Но я хочу знать, – не отступал он. Даже когда рухнул на спину от удара по лицу, Куд просто вытер разбитую губу о плечо и поднялся, вновь повторив свой вопрос. Будто не почувствовал боли, будто бы его вообще ничто не могло вывести из равновесия. И Хельга опять увидела в нем тот самый стержень, которого недоставало ей.

"Никакой Юсты", – подумала она и, протянув Куду руки, чтобы он подошел ближе, усадила его спиной к себе, начав расчесывать спутанные волосы. Ему всего одиннадцать... Но он сможет понять – Хельга была уверена в этом. Ее голос прозвучал глухо и обреченно:

– Некуда нам возвращаться... У меня нет ни работы, ни надежного дома, ни денег. Ни друзей, родственников или связей.

– А как же бабушка с дедушкой? Родители папы?

Хельга усмехнулась. Бабушка и дедушка, надо же, он еще их помнит, хотя видел всего один раз. Но тут же в голове прокрутился последний разговор с ними – с тех пор она в черном списке их телефонов. И их двери для Куда навсегда закрыты. В отличие от Тимма, эти люди были похожи на нее: они сделали вид, что у них нет внука.

– Они не примут нас, – уклончиво ответила женщина. – Плохой вариант.

Куд расстроился и пробормотал, что все это очень глупо и не вовремя. Они еще долго молчали, думая о том, что делать дальше. Куд предложил поселиться в домике на море, Хельга ответила, что это опасно. Женщина предложила попробовать связаться с Ивэй и попросить ключи от ее квартиры. Куд радостно согласился и ляпнул, что тогда маме можно будет устроиться работать в Юсту. Хельга тут же мысленно вычеркнула вариант с Ивэй.

Эта игра в угадайку подняла настроение обоим: Хельга и Куд смеялись друг над другом и выдавали совсем уж немыслимые варианты наподобие выступления в цирке – мальчик даже продемонстрировал свои умения сгибаться в самые немыслимые позы. Хельга была почти счастлива. Куд окончательно расслабился и стал чуть живее. Время, когда они должны покинуть больницу, неумолимо приближалось, а они так и не решили, что делать дальше.

– А что, если мы поедем к твоим родителям, мама? – простодушно спросил уже одетый мальчик, усаживаясь на голый матрац. Хельга, застегивая куртку, дернулась и опустила голову: она до последнего надеялась, что Куд этого не спросит. Специально же уводила тему от семьи. Мальчик сразу уловил вернувшееся угнетение и прикусил язык, но больше ничего не спрашивал. Хельга, втянув в себя воздух, будто успокаиваясь, с металлом в голосе сказала, что у нее нет родителей.

– Но я могу тебе показать, почему. Хочешь все знать? Не боишься?

Ответом был молча протянутая культя и твердый, не по-детски уверенный взгляд, который невероятно убедительно говорил: Куд сможет стать Хельге опорой. И женщина, несмело проведя кончиками пальцев по полупустому рукаву куртки, в которой пряталось худое тело с выступающими ребрами и позвоночником, сгребла двенадцатилетнего ребенка в охапку. Ему она сможет открыть эту тайну. Куд, ставший невероятно сильным душой ребенком, выдержит тяжесть ее прошлого. Разделит эту тяжесть с ней, как когда-то Тимм.

Они не стали заезжать домой: Джонатан тогда, прежде чем исчезнуть с концами, привез некоторые вещи, в том числе и зимние, и деньги. Даже права Хельги не забыл. Даже документы на Куда, где ему приписали целых два года, – не очень надежная, но все же гарантия того, что у них есть шанс миновать проблемы с полицией хотя бы на улице. Женщина повела Куда сразу на огромный, но пустой вокзал, откуда следовало всего шесть одновагонных составов в шесть соседних регионов. Хельга купила билеты и, на радость Куда, два килограмма конфет, на которые у мальчика не было аллергии, и сэндвичи – поезд только вечером. Пока женщина дождалась, что один-единственный полицейский и пятерка одиноких пассажиров перестанут на них коситься и разглядывать Куда, они оба жутко проголодались. Куд слопал свою порцию, почти не жуя, а потом изо всех сил пытался не показывать, как у него болит желудок.

Потом их ждали два дня пути в пустом купе, несколько часов на взятой напрокат машине, и они прибыли в небольшой заснеженный городок, издалека похожий на заброшенный, на исходе третьего дня. Только вот Хельга решила отложить визит "в то самое место" до утра и на последние деньги сняла скромный номер в дешевом отеле – занять одну из опустевших квартир она не решалась, все-таки не по-людски это. Куд послушно следовал за матерью, понимая, что лишний раз подавать голос и о чем-то спрашивать не стоит. Тем более она постоянно затыкала его очередной конфетой. А сама курила, как паровоз.

Мир снаружи не сильно впечатлил Куда. Он знал, что когда-то все было не так все не так, и пока еще аккуратные высотки с заснеженными дверями подъездов, редкие узкие тропинки вместо тротуаров, закрытые магазины и лавки хоть и казались ему ужасно неуютными, но не отталкивали. Некоторые витрины уже были заколочены досками, а редкий транспорт, тихо ползущий по не убранным дорогам, больше походил на призрак былой заселенности. В отличие от Хельги, Куд сам никогда не знал мир таким, каким привыкла видеть его она. Он не видел городской суеты, очередей и кучи народа в метро. Никогда не бегал по парку в поисках хотя бы одной свободной скамейки, не наблюдал переполненные улицы и перекрестки, толкотни в торговых центрах по выходным...

– И как тебе? – спросила Хельга, когда устала наблюдать за мельтешащим перед глазами затылком сына. Тот только пожал плечами, бросив, что интересно. Он начал рассказывать свои впечатления, догадки и замеченные детали, вспоминал разные фильмы. Но Хельга больше не подавала голоса. Ее этот город пугал до икоты, и она спешила скорее сбежать от его холода. Неживого, пронизывающего до костей.

Во время купания мальчику удалось разговорить разморенную горячей водой мать. Но та отвечала невпопад, постоянно переспрашивала и повторялась. Женщина выглядела настолько потерянной и беспомощной, что ребенок не мог этого не заметить. Даже еще одна попытка разговора не помогла, и ночью Куд пробрался к матери под одеяло и обнял, как мог, – Хельгу колотило. Но она натянуто улыбнулась и заверила сына, что все в порядке.

– Лучше спи. Завтра будет трудный день.

И Куд, увидев в руках матери успокоительные таблетки, окончательно пожалел, что вообще предложил вариант с ее родителями. Но поворачивать назад было уже поздно, и мальчик решил помогать до конца во что бы то ни стало. Он тихонько коснулся культей ладони Хельги. Таблетки посыпались на пол, а женщина заплакала.

* * *

Саара нервно мяла сумку, Ивэй разглядывала потолок, а Джонатан крутил в руках сигарету, которую ему нельзя было курить в приемной, и смотрел в окно, пытаясь угадать, как долго придется здесь торчать. Прошло уже больше получаса, а эти двое до сих пор не заговорили. На тридцать второй минуте молчания Саара, судя по всему, решила положить конец этой ссоре. Она ведь сама приехала в Юсту, чтобы повидаться с племянницей и рассказать, наконец, Ивэй свою тайну, но никак не могла собраться с мыслями – каменное выражение лица племянницы сводило на нет всю ее храбрость.

– Я, пожалуй, выйду, – вздохнул Джонатан, но, едва поднявшись с дивана, сел обратно – Ивэй с силой сжала пальцы вокруг его запястья. Совсем не больно, но красноречиво. Мужчина почувствовал острое желание провалиться сквозь пол.

Близнецы и Нина под присмотром смутно знакомой женщины, которая всегда говорила очень тихо и со странным акцентом, все это время сидели в коридоре, прилипнув ушами к двери и совсем забыв про обед, на который их вели. Юко шепотом ругался, что ничего не слышно, и бесился. Юго зажимал брастре рот рукой и спрашивал у Нины, слышит ли она что-нибудь. Девочка каждый раз терпеливо мотала головой. Женщина читала книгу, совсем не обращая внимания на детей. Эти дети были ей не интересны. Она волновалась о тех, что ушли в столовую самостоятельно.

Нина вдруг взмахнула рукой, заставляя близнецов и женщину обратить на себя внимание, и нахмурилась, прислушиваясь, но не разбирая слов. А уже через минуту из-за двери послышались крики о Раксаре, глупости Саары и бессердечности Ивэй и ругань Джонатана, умоляющего женщин остановиться. Потом звонкий шлепок и повисшая тишина. Племянница и тетушка окончательно разругались. Прошло слишком много времени, чтобы идти на перемирие.

– Детям нельзя об этом знать, слышишь? – прошипела Ивэй, хлопая дверью, которой едва не ушибла подслушивающих, и осеклась. Близнецы огромными глазами уставились на красный след на щеке, а Нина смотрела в проход, пытаясь переварить услышанное. Потом, как лунатик, пошла в комнату, откуда еще до появления Ферретов перед детьми пулей вылетела Саара. Девочка чувствовала запах духов няни. Такой приглушенно-сладкий и взрослый... Но ее грубо встряхнула Ивэй, и запахи исчезли, а Нина, ловя потерянное равновесие, вернулась в коридор.

– Надя, уведи их в комнату, пожалуйста. Ты – за мной. Еще расскажешь, какого черта скрывал от меня все это! – Ивэй утянула Джонатана за собой, не дав ему и рта раскрыть. Она была чертовски зла. Ей ужасно хотелось просто свернуться калачиком и послать всех и все к черту.

* * *

Ей было трудно смотреть на это место даже спустя двадцать четыре года, но Хельга держалась. Только рука сильнее стискивала плечо ребенка, а перед глазами все плыло, будто в бреду. То, что она пережила, когда была едва ли старше Куда, оставило неизгладимый след и в душе, и в сознании. В тринадцать лет она потеряла все: поселок на самой окраине, в котором она жила с родителями и двумя старшими сестрами-двойняшками, был сметен огнем всего за ночь, и виной этому оказался поджог одного из домов. Хельга до сих пор помнила, как на ее глазах горели заживо родные. А она, сидя на снегу, могла только в оцепенении смотреть на огонь и слушать их крики. На пару с истекающей кровью сестрой. Только они сумели выбраться через решетку на окне – входную дверь уже объяло бушующее пламя.

И сейчас, стоя на давным-давно остывшем пепелище, которое почему-то до сих пор не снесли, Хельга опять услышала их голоса, зовущие на помощь, и закрыла уши руками.

– Знаешь, Куд, а ведь я даже с твоим отцом не смогла сюда приехать... Только рассказала ему. Это было двадцать четыре года назад, – говорить ей было трудно, но необходимо, чтобы голоса не затмили разум, и Хельга боялась замолчать. – Тоже зимой, но в декабре. Здесь жили твои бабушка с дедушкой. И две тети... Когда-то, – она поморщилась и пошатнулась. Куд смотрел на мать, не решаясь до нее дотронуться – она строго-настрого запретила к себе прикасаться: боялась, что снова ударит сына. – У нас всегда не все было в порядке, знаешь ли. Двое из семьи страдали шизофренией.

Хельга сделала шаг к руинам когда-то уютного дома с вишней в саду, но, не пересекая границы двора, присела на корточки, когда ноги подкосились и ослабли. И замолчала, все еще зажимая уши руками и глядя на дом. Куд остался топтаться на месте, борясь с желанием прекратить все это и просто вернуться. Хотя бы в отель.

– Мама и Хильда, – продолжила Хельга, – сгорели вместе с отцом. Мы с Тильдой выбрались, но сестра не выжила – ожоги. Я помню, как в мою палату ворвалась медсестра и сказала об этом... В тот же день меня забрали в психушку, а потом переправили в другой город. Так говорят, я не помню. Я вообще ничего, кроме огня, криков, запаха гари и горящей плоти, не помню... С тех пор я не возвращалась сюда. Даже с Тиммом.

Женщина закусила губу и, погрев дыханием руки, полезла за сигаретами, попутно сильнее кутаясь в куртку. Она едва ощущала границы собственного тела, но ясно чувствовала чуть испуганное спокойствие сына, застывшего позади. Куд подпростыл и дышал ртом, постоянно шмыгал и кашлял – это отвлекало от голосов в голове. Давно она их не слышала. С тех самых пор, как увлеклась когда-то наркотиками и прогнала их.

Куд, наконец-то понявший, почему Хельга так боялась огня, почему яростно отказывалась зажигать свечи, когда отключали электричество, оглядел мать с ног до головы. Все встало на свои места. Получив молчаливое разрешение – лишь опущенные веки и слабая улыбка, – мальчик толкнул боком ржавую калитку и несмело зашел в опустевший и давно разворованный двор. Сердце колотилось то ли от страха, то ли от волнения, и Куд крутил головой, стараясь запомнить каждую деталь. И черный дом с обвалившейся крышей и пустыми окнами, и заросший сад, покосившиеся воротца. Взгляд зацепился за не видную с улицы припорошенную цепочку следов, ведущую за угол, к входу в дом, и Куд, еще раз оглянувшись на Хельгу и дождавшись ее бездумного машинального кивка, погреб ногами по еле видным ямкам. Когда они закончились – внезапно, будто кто-то передумал идти дальше, – под ногой хрустнуло, и, сделав шаг назад, мальчик, откопав сугроб, увидел замерзшие цветы. Букет, возложенный на порог бывшего дома. Судя по всему, на годовщину гибели семьи его матери.

"Мы с Тильдой выбрались, но сестра не выжила... Я помню, как в мою палату ворвалась медсестра и сказала об этом... С тех пор я не возвращалась сюда", – прозвучал голос Хельги в его голове. Куд сделал еще шаг назад, а потом, с трудом подобрав букет и зажав подмышкой, неуверенно вернулся к скрючившейся на снегу Хельге, в душе ощущая прилив надежды.

– Мам?..

* * *

Эммет без вопросов отстоял остаток смены Ивэй – Надя, пересказывая события, выглядела донельзя растерянной, но мужчина даже со сбивчивого рассказа коллеги понял всю картину целиком. Вечером он провел с детьми воспитательную беседу и, как ему показалось, даже успокоил их. По крайней мере, Нина перестала грызть ногти, а близнецы – донимать девочку и отца расспросами о няне, Ивэй и Джонатане. Вот только на ночь дети дружно попросили его остаться, и Эммет не смог им отказать. Ему, облепленному со всех сторон сопящими не-людьми, уснуть удалось с трудом: голова была занята вовсе не работой и бытовыми вопросами. Мужчина впервые сильно беспокоился о Ферретах. И о Сааре, добродушной и ворчливой няне, работавшей с Ниной еще до заморозки проекта.

На следующий день Эммет понял, что разговор с Джонатаном закончился плохо, едва увидев напарницу, жующую завтрак в одиночестве. Ее мужа нигде не было видно.

– Пускай делает, что хочет. Я больше не буду даже пытаться до него достучаться! – буркнула Ивэй, когда он подсел напротив и протянул кофе, вопросительно оглядываясь – последнее время они сидели здесь втроем, если Джо был не на выезде.

Женщина, чьи синяки под глазами ясно выдавали то, что в эту ночь она не спала ни минуты, еще долго ворчала, глотая омлет. А Эммет, глядя на нее, еле сдерживал горькую улыбку и думал о том, что, наверное, и ей, и Джонатану стоило чаще делиться друг с другом своими проблемами и тайнами. Их ссоры все больше стали походить на ссоры маленьких детей – или они за всю жизнь так и не научились ругаться, как взрослые. И прощать, как взрослые. Когда Эммет наконец поинтересовался, куда именно исчез Джонатан, Ивэй вывалила на него гневную тираду, что муж, бросив ее одну, поехал за Саарой. Что он постоянно доверял Сааре больше, чем собственной жене. Мужчина, окинув критическим взглядом напарницу, пока та отвлеклась на завтрак, поймал себя на мысли, что Джонатан все сделал правильно. Эммет тоже не доверился бы разъяренной Ивэй: голова у нее в такие моменты отключалась напрочь, и он знал это не понаслышке.

"Я надеюсь, он удрал не после того, как ты наговорила ему гадостей?" – нахмурился Эммет, щелкая пальцами перед ее лицом. Ивэй не ответила, и мужчина, мысленно обозвав чету Ферретов идиотами, спрятал лицо в ладонях, надеясь, что Джонатан натворил не то, о чем он сразу подумал.

Когда женщина, полдня шатавшаяся по Юсте и прилегающей территории, отлынивая от работы, зашла в комнату детей, Нина спала в обнимку с плюшевым медведем, которого Эммет сунул на свое место, а Юко и Юго, которые, судя по их виду, только что сами вернулись с прогулки на детской площадке, встретили ее непривычно холодно. Будто бы вывалили на нее сохраненный с улицы мороз. Девятилетние дети видели Ивэй насквозь, как и их отец. И они про все, что произошло с Саарой, слышали.

– Знаешь, мам, – начал Юго, глядя в потолок и теребя шарф, – когда мы жили у бабушки, она однажды рассказала нам грустную историю. Про мужчину и женщину, которые не хотели мириться.

Ивэй замерла. Близнецы, постоянно играя с ее и Эммета самообладанием, вновь взялись за дело. Но на этот раз дети не шутили. Они были злыми.

– Они очень любили друг друга, – продолжил за брастру Юко. – Но когда у них родились близняшки, мужчина отказался от детей, потому что его жена скрыла, что будут близнецы. Тайна номер один, – Юко загнул кривой палец на правой руке.

– Потому что они родились не-людьми, и женщине было это известно, хоть ему она и обещала девочек. Ложь номер один, – Юго загнул левый мизинец. – Женщина пыталась убедить мужчину, что это не страшно, но тот все равно распсиховался и после ссоры бросил ее и уехал подальше, даже не дождавшись выписки. А женщина умерла на следующий день после родов из-за того, что отказалась от обследования и вовремя не обнаружила кровотечение, – Юго всхлипнул. – Наша мама умерла до того, как они с папой успели помириться!

Юко, тоже едва сдерживающий слезы, обнял брастру, пряча его лицо на своей груди, и зло посмотрел на Ивэй, становясь непривычно серьезным:

– Лучше бы вам помириться, мам. Пока не станет слишком поздно. Если вы с Джо помиритесь, мы больше не будем вам надоедать, мисс Ивэй! – он, казалось, впервые назвал ее так, и ее передернуло – слишком отчужденно. Даже не "тетя Ивэй".

Женщина в ужасе сползла спиной по стене, не в состоянии сдерживать слез. Когда близнецы протянули ей телефон, он зазвонил.

– Дорогой?! – она схватила трубку двумя руками и, зажмурившись, принялась извиняться, совершенно не слыша голоса Джонатана. И только его почти озлобленный крик: "Да можешь ты помолчать?!" привел ее в чувство.

– У меня для тебя новости. Может, выпьем кофе?..

И Ивэй, заручившись обещанием детей не доставлять ей проблем, понеслась в столовую, где ее ждал растрепанный, растерянный, но искренне обрадовавшийся ее появлению Джонатан. То, что они уже помирились, даже не обсуждалось.

* * *

Когда открылась дверь квартиры и на пороге появилась худая женщина, похожая на Хельгу, мать Куда, с секунду помедлив, с воплем кинулась обниматься. Подоспевший на крики взрослый парень попытался было отодрать от своей матери незнакомую растрепанную женщину в поношенной одежде, но его вдруг остановила сама мать. Она схватила бордовыми ладонями лицо Хельги, отбросила с него отросшую челку, внимательно оглядела и враз побледнела. Куд по дрожащим губам прочитал имя Хельги. Сама она, шмыгнув, кивнула и опять полезла обниматься, норовя совсем вскарабкаться женщине на руки, как ребенок, хотя была гораздо крупнее и шире нее. Потом были радостные крики, махания руками и слезы без капли горечи. Ничего не понимающий парень совсем ошалел, когда схватил протискивающегося в квартиру Куда за руку, которой у него не было. Куд окончательно все понял, едва увидел уже знакомые цветы в коридоре.

– Тильда! – Хельга сжимала ребра сестры до хруста, а та звонко смеялась, гладя младшую по голове, как в детстве. – Я думала, ты мертва!..

– Обойдешься, – фыркнула женщина с обезображенным ожогами, но добрым лицом. – Небеса не хотят принимать к себе и трижды вернули меня на землю, чтобы я сидела и двадцать с лишним лет тебя ждала! Ты могла бы и раньше объявиться, балда, а то глядите! Увезли ее и все: пропала! Никаких контактов, никаких зацепок! – голос звучал почти возмущенно, а в глазах плескались нежность и слезы. Тильда разразилась рыданием и спрятала лицо в ладонях.

– Но я думала, что больше некому будет меня искать, а возвращаться страшно было, – нечленораздельно проскулила Хельга, растирая слезы по щекам и становясь похожей на десятилетнюю девочку. – Если бы я только знала!..

Куд улыбался, глядя на счастливых женщин, которые болтали обо всем подряд без остановки, потихоньку продвигаясь к кухне и по дороге избавляясь от лишней одежды Хельги. Он давно не видел свою мать такой счастливой и полной надежд – последнее время она постоянно хмурилась, ругалась, иногда плакала. Но чаще всего обреченно молчала. А когда они неслись по улицам без оглядки, когда Хельга, так и не отпустившая букета цветов, протаранила машиной высокий сугроб и вылетела из нее как ошпаренная, она светилась. И сейчас тараторила взахлеб, пытаясь рассказать Тильде все, что было за последние двадцать четыре года.

– Смотри! – она схватила Куда за плечи и, поставив лицом перед сестрой, затаила дыхание. Куд хлопал глазами одновременно с потерявшей дар речи Тильдой.