Текст книги "Противостояние"

Автор книги: Елена Орлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Разрешите задать последний вопрос?

– Спрашивай!

– А что за ангел, которого изгнали на землю?

– Денница?!

Поток ледяного света, хлынувший из глаз колдуньи, ослепил девушку. Дикий хохот сотряс комнату, заставив Антонину, в ужасе, отпрянуть от страшной гостьи.

– У вас его называют сатаной! – прокатился по комнате нечеловеческий голос.

Проснувшись утром, Тоня долго не могла решить, во сне ей все привиделось или произошло наяву. Перед уходом в школу она на минуту задержалась перед зеркалом и, недовольно хмуря брови, проворчала:

– Совсем нервы ни к черту! Исполнят тебе желания, держи карман шире!

Погожий майский день перевалил за вторую половину. Солнышко не просто пригревало, а, довольно чувствительно, припекало. Антонине не хотелось сегодня задерживаться в школе. Сразу же после уроков она выбежала на залитую светом улицу. «Как было бы чудесно, раскинув руки, повалиться в душистую молодую траву и просто лежать с закрытыми глазами, ощущая ласковое тепло солнца и легкое дуновение ветерка. Лежать и ни о чем не думать…» – девушка бросила тоскливый взгляд в сторону леса и вяло побрела по проселочной дороге. Шум машины, за спиной, заставил ее посторониться. Антонина прикрыла глаза рукой и недовольно поморщилась от поднявшейся пыли. Грузовик резко затормозил.

– Что же вы девушка, даже не оборачиваетесь?

В открытом окне она увидела лицо Ивана.

– Не боитесь под колеса угодить? – неуклюже пошутил парень. В следующую минуту он уже спрыгнул с подножки. Щурясь от солнечного света, Иван смотрел на потупившуюся Тоню и ломал голову над тем, с чего начать разговор. Наконец девушка подняла на него глаза. Все заготовленные фразы вмиг исчезли. В горле пересохло. Иван с трудом вымучил: – Садись.

Удивительно, но Тоня согласилась. Они выехали за село и свернули с основной дороги на грунтовую, ведущую в тайгу.

– А дальше? – тихо спросила девушка.

– Я больше не могу! – в отчаянии воскликнул парень.

– Чего не можешь?

– Не мучай меня! Неужели не понимаешь, что я жить без тебя не могу! Не могу больше притворяться с Сашей! Мне нужна только ты!

Улыбка торжества мелькнула на лице Антонины, но взволнованный Иван этого не заметил.

– Почему ты ничего не отвечаешь?!

– Давай прогуляемся! – предложила девушка. – Посмотри, какая красота вокруг…

– Красота? – растерянно переспросил парень.

Они вышли из машины. Волшебный мир леса, созданный из живой изумрудной ткани, птичьих переливов и чарующих запахов, сомкнулся за их спинами, окутывая древней магией, лишая чувства реальности.

– Чудесно!

Купаясь в волнах нахлынувшей любви, девушка запрокинула голову и, опьяненная тем, что Иван любовался ею, рассмеялась, закружилась, превращаясь в настоящую красавицу.

– Тоня, Тонечка, подожди!

Ничего не объясняя, Антонина потянула его за собой. Они все дальше углублялись в лес. Девушка словно чего-то искала, не обращая внимания на протесты.

– Тоня, давай вернемся! Куда ты спешишь? Там же чаща!

Еще некоторое время влюбленные продолжали идти в полном молчании. Неожиданно Антонина остановилась сама. Обернувшись с загадочной улыбкой, она поманила Ивана пальцем, указывая на нечто скрытое в густом ельнике. Парень раздвинул колючие ветви и присвистнул от удивления. Ландышевый ковер, сотканный из призрачных грез и потаенных желаний, лежал перед ними. Вечерело. Запах цветов, как хмельное вино, кружил головы.

– Ты знала? – ласково спросил он.

– Нет! – отказалась девушка.

– Конечно, знала, лиса! – не поверил ей Иван и шутливо погрозил пальцем. – Иначе как бы мы сюда попали?! Вот хитрюга!

– Я вижу поляну в первый раз!

– Ну, значит, ты обыкновенная ведьма! – заключил парень и нежно провел рукой по Тониным волосам.

– Какие шелковые…

– Может, я и вправду ведьма? Не боишься?

Иван заглянул в темные, словно бездонный омут, глаза, и на мгновение ему сделалось не по себе.

– Конечно! Вот и луна на небе полная! Все как положено! Знаешь?

– Что?

– Я люблю тебя, если даже ты ведьма.

Когда их губы встретились, он понял, что подобного счастья не испытывал никогда, и ничто, в сравнении с этим, уже не имело значения.

– Помнишь наш первый поцелуй? Мне тогда почудилось, будто твои губы пахнут ландышами…

Девичий смех, серебристым колокольчиком, рассыпался по сумеречному лесу. Соловьиная трель подхватила его и продолжила нескончаемой песней любви…

Наступило лето. Иван все сильнее запутывался в собственном обмане. Каждый день он готовился к объяснению, но слова замирали на губах. Странное дело, Шура словно ничего не замечала. В последнее время она выглядела отвлеченной.

«Сегодня я все скажу», – собравшись с духом, решила девушка. У школы Шурочку встретил мрачный Иван.

– Ваня, ты почему такой хмурый? – Она взяла жениха под руку и ласково прижалась к нему.

– Настроение плохое, – солгал парень. Чужим, фальшивым голосом он произнес: – Нам нужно поговорить.

– Я тоже хотела сообщить тебе нечто очень важное. – Шурочка загадочно посмотрела на него и улыбнулась.

Ее мама, Зинаида Тимофеевна, души не чаяла в Иване. Стоило парню появиться в их доме, она начинала хлопотать, не зная, чем угодить будущему зятю. Вот и сегодня женщина всполошилась, делая тем самым будущее объяснение совершенно невыносимым. Наконец молодые люди остались одни.

– Что ты хотел мне сказать, Ваня? – ласково спросила девушка.

– Я хотел сказать… Иван замялся, испугавшись продолжения.

Шурочка ожидала конца фразы, доверчиво глядя ему в глаза.

В полном смятении от того, что он сейчас должен будет произнести, Иван все же решился и отчаянно выпалил:

– Я люблю другую, прости!

У девушки комната поплыла перед глазами. Она удивленно и растерянно переспросила:

– Другую?

– Нам нужно расстаться, – тихо добавил Иван и опустил голову.

– Уходи! – Шура рывком распахнула дверь и покачнулась, ухватившись за ручку.

Иван успел подхватить ее и срывающимся голосом закричал:

– Тетя Зина, скорей, Шурочке плохо!

Увидев белое как мел лицо дочери, Зинаида Тимофеевна скомандовала обескураженному парню:

– Положи Сашу на кровать и принеси воды!

Когда девушка очнулась, мать озабоченно спросила:

– Дети, в чем дело?

Дочь отвела глаза, а Иван пунцово покраснел и, оставив вопрос без ответа, поспешно выбежал за дверь.

– Родная моя, как тебе помочь? – Зинаида Тимофеевна, теряясь в догадках, посмотрела на отчаянно разрыдавшуюся Шурочку и нежно привлекла девушку к себе.

Прошел месяц.

В школе все заметили разительную перемену, произошедшую с Шурой. На худом, изможденном лице синими озерами выделялись огромные, полные страдания глаза. Казалось, день за днем жизнь покидала несчастную, оставляя лишь хрупкую оболочку.

Под покровом ночи пробиралась она к бабке, живущей на окраине поселка.

– Пришла все-таки? – проскрипела старуха, недоброжелательно взглянув на позднюю гостью. – Чего стоишь в дверях, проходи, коли пришла! – От резкого окрика девушка испуганно вздрогнула. – Раньше надо было бояться! – усмехнулась знахарка. – Деньги принесла? Как договаривались?

Шурочка кивнула. В глазах плескались невыплаканные слезы.

– Ох вы, девки, девки, что ж вы творите! И я грех на себя беру! – укоризненно покачала головой бабка. – Ты пока присядь. Я воду вскипячу. Простыни взяла?

– Да, – ответила несчастная, с ужасом наблюдая за приготовлениями.

– Теперь давай, иди ко мне! Да не бойся ты так, небось, не зарежу!

Через три дня девушку отвезли на «скорой» в районную больницу с диагнозом «острый сепсис». [71]71
  Острый сепсис – заражение крови.


[Закрыть]

Узнав о случившемся, потрясенный Иван ночью примчался в больницу, проклиная их последний, злосчастный разговор.

– Здравствуйте, тетя Зина, – увидев заплаканную женщину, смущенно поздоровался он, – как Шурочка?

– Плохо! Температура сорок, почти все время без сознания, а когда приходит в себя, твердит: «Не хочу больше жить, не хочу больше жить». – Зинаида Тимофеевна разрыдалась.

– Держитесь, тетя Зина! Мы выходим ее. Обещаю вам, я сделаю все, чтобы Шурочка поправилась! Она будет жить, обязательно!

– Спасибо, Ваня, только…

– Никаких «только»! Скажите, к ней пускают?

– Пускают, но она не хочет видеть никого, особенно тебя… Ванечка, сынок, что между вами произошло?

– Тетя Зина, прошу вас, не сейчас.

– Милок, ты бы мамашу свою уложил поспать, вот и диванчик есть свободный, – предложила пожилая санитарка. – А то совсем измучилась, сердешная!

– Спасибо вам. Правда, вы ложитесь, тетя Зина, а я подежурю.

Всю ночь Ивана мучили сомнения: была ли в случившемся с Шурочкой его вина, или страшное заболевание явилось лишь роковым стечением обстоятельств. Меряя шагами больничный коридор, он со стыдом вспоминал их последнюю встречу. Чтобы как-то отвлечься, Иван занялся рассматриванием хирургического отделения. На посту усталая медсестра раскладывала лекарства.

– Девушка, извините, если отвлекаю, я хотел бы узнать, во сколько утром приходит доктор.

– Вы родственник Демьяновой? – оторвавшись от работы, спросила дежурная.

– Я друг.

– Понятно, «друг». – В голосе медсестры послышалась издевка. – Все вы сначала «друзья», а потом в кусты!

– Объясните, ради Бога, о каких кустах идет речь?! Ничего не понимаю! И почему вы так разговариваете со мной?! – возмутился Иван.

Девушка удивилась:

– Разве вам ничего не известно? – И смущенно добавила: – Дождитесь Антона Семеновича, он приходит в восемь.

Возвратившись к палате Шурочки, Иван поправил плед на спящей Зинаиде Тимофеевне и, ломая голову над последними словами медсестры, устало опустился на стул. Страшная правда маячила где-то далеко, на самом краю сознания. Незаметно он задремал. Разбудил его громкий рассерженный голос. Солидный мужчина в белом халате что-то втолковывал перепуганной санитарке. Иван поспешно вскочил и, сильно волнуясь, направился к доктору быстрым шагом.

– Здравствуйте, Антон Семенович! Я хотел бы узнать о состоянии больной Демьяновой.

Собравшись пристыдить молодого человека, врач взглянул на него и остановился.

– Как вас зовут? – спросил он, поправляя очки в роговой оправе.

– Иван.

– Вот что, Ваня, давайте поговорим без посторонних ушей.

Медсестра демонстративно вздохнула и, смерив парня уничтожающим взглядом, направилась в процедурную. Иван совсем растерялся и покраснел.

– Не обращайте внимания! – подбодрил его Антон Семенович.

Они зашли в небольшой кабинет, заваленный научными книгами, картами и какими-то неизвестными предметами, вероятно имевшими отношение к медицине.

– Присаживайтесь! – Доктор освободил второй стул и, расположившись напротив, в задумчивости потер переносицу: «На коварного соблазнителя парень не похож, скорее на несчастного влюбленного».

– Антон Семенович, пожалуйста, скажите, что с Шурочкой?

– Вы же знаете, у нее острый сепсис.

– Но отчего, так неожиданно?!

– Неожиданно? Вполне ожидаемо, если делать аборт у бабки, в грязи! «Да, запрет абортов неизбежно будет приводить к катастрофическим последствиям», – озабоченно подумал доктор.

– Аборт?! – в замешательстве воскликнул Иван.

– Позвольте, вы что же, не в курсе? – Мужчина испытующе посмотрел на него.

– В первый раз слышу, – пробормотал молодой человек.

В комнате повисло напряженное молчание. Антону Семеновичу сделалось крайне неловко из-за сложившейся ситуации. Он смущенно вздохнул и отвел глаза.

– Это из-за меня! – Иван в отчаянии схватился за голову: – Один я виноват! Из-за меня погиб ребенок! А если Шурочка умрет?! Господи! Что же я наделал! Что наделал!

На громкий крик в кабинет вбежала встревоженная санитарка, но Антон Семенович жестом попросил женщину выйти.

– Ну, зачем вы так говорите! Вы ведь ни о чем не знали! – Попытка утешить молодого человека оказалась бесполезной.

– Она хотела рассказать! Но разве мне было до этого дело?! Я думал только о себе, о своей новой любви! Предатель! Предложил расстаться и сбежал, как последний трус! – убежденно проговорил Иван. Неподдельное страдание отразилось в потухших глазах. – Теперь невозможно уже ничего изменить, я разрушил наше счастье… – Его голова упала на грудь.

В тот момент он показался доктору большой сломанной игрушкой.

Прошло два месяца. Шурочка медленно выздоравливала. Она почти не разговаривала. На бледном, безжизненном лице, казалось, навсегда застыло скорбное выражение. Врачи, говоря о глубокой депрессии, всерьез опасались за ее психическое здоровье. Наступил август. Иван разрывался между работой и больницей. Уставший, подавленный происходящим, он боялся задумываться о будущем. Дни-близнецы ничем не отличаясь друг от друга, усыпляли боль, но внезапно все перевернулось.

Задыхаясь от гнева, Иван ворвался в комнату Антонины. Он схватил девушку за плечи и грубо притянул к себе.

– Уезжаешь?! Бежишь?! Не позволю!

– Ты что, глупенький, успокойся! Пусти, больно же! – Антонина, пряча полуулыбку, осторожно высвободилась из его рук. В опущенных глазах таилась звериная сытость от одержанной победы. – Медведь!

– Хочешь, уедем вместе?! Только скажи!

«По-собачьи преданно», – холодно подумала она и удивилась собственному безразличию. С некоторой долей брезгливого презрения Антонина пожала плечами:

– Ты мне неинтересен. Совсем.

Когда девушка садилась в поезд, оставляя в прошлом бремя ненужных воспоминаний, грузовик Ивана уверенно мчался к обрыву. Там, внизу, спокойно и величественно катила воды могучая река, обещавшая забвение вечности…

Глава 4
НАДЕЖДА

1974 год, Москва.

Надежда, с досадой взглянув на часы, в спешке подкрасила губы и выбежала из квартиры. Безнадежно махнув рукой на вечно занятый лифт, она кинулась вниз по лестнице. «Двести тридцатый» уже подъезжал к остановке. На лице женщины отразилось отчаяние. Нога неловко подвернулась, попав в выбоину на асфальте. «Ну вот, все одно к одному!» – окончательно расстроилась Надежда и, прихрамывая из-за весьма ощутимой боли в лодыжке, с трудом доковыляла до остановки. Через пятнадцать минут нервного ожидания вдали показался следующий автобус. Женщина не представляла, как ей удастся туда втиснуться со своей больной конечностью. Между тем маневр посадочной атаки увенчался успехом, и вскоре она оказалась плотно прижатой к окну. Надежда перевела дыхание, с отвращением ощутив привычные «ароматы» рабочего утра, замешанные на перегаре, поте и французских духах. Невеселые размышления о том, в каком настроении находится сегодня начальница, не прибавили оптимизма. На «конечной», выплюнутая напирающей толпой из автобусных дверей, она поспешила к проходной завода. Сегодня в бюро пропусков дежурила ее хорошая знакомая.

– Прости, Танечка, на автобус опоздала, – заискивающе улыбнулась Надежда.

Толстая тетка, со строгим лицом стража порядка, махнула рукой в сторону турникета:

– Проходи быстрей, пока «старший» не заметил!

Оглядываясь по сторонам, женщина осторожно пробралась к лестнице, но на втором этаже остановилась из-за невыносимой боли в ноге. Немного придя в себя, она с опаской приоткрыла дверь бухгалтерии и… натолкнулась на испепеляющий, дышащий крайней степенью негодования взгляд своей начальницы.

– Доброе утро, Надежда Михайловна! Вы все-таки решили прибыть? Какая удивительная пунктуальность! – Маргарита Оттовна исходила желчью, отчего ее воспаленная, жирная, с крупными порами кожа сделалась еще краснее, а длинный острый нос от возмущения выдвинулся вперед, угрожая проткнуть жертву насквозь. – И что же вас так задержало, позвольте узнать?! – прошипела Маргарита. – Если вы находите наш режим столь обременительным, не проще ли подыскать себе другую, более удобную работу?

Надежда вспыхнула от унизительного тона главбуха, но она хорошо знала, если не стерпеть и ответить, можно подавать заявление об уходе. Маргарита со свету сживет. Наполовину немка, начальница никогда никому ничего не прощала. Поэтому, охладив обиду осознанием того факта, что опаздывает уже не в первый раз, женщина сокрушенно попросила:

– Извините меня, пожалуйста, Маргарита Оттовна, автобуса долго не было…

– Надо выходить раньше из дома! Напишите объяснительную. Учтите: если такое повторится, останетесь без премии! – По всему чувствовалось: пары начальница спустила, и продолжения не последует.

В комнате воцарилось напряженное молчание. Слышалось только шуршание бумаг и треск счетных машинок. Надежда, заняв рабочее место, облегченно передохнула. После утренних неприятностей на нее напало дремотное состояние. К тому же к полудню солнце, раздвинув мутную пелену облаков, начало сильно припекать и мешать работать. Оторвавшись от бесконечной череды чисел, Надежда посмотрела в окно: бабушка тянула за руку упирающегося малыша, а тот злился, хныкал, смешно топал ножкой… У проходной рабочие собрались… Отчего-то ей сделалось тоскливо. Взгляд продолжал рассеянно скользить по прохожим, пока не задержался на незнакомке. Надежда испуганно вздрогнула и побледнела. На нее лавиной обрушились тяжелые воспоминания: смерть матери и жуткая встреча в больничном парке…

Время близилось к обеду. Служащие сосредоточенно трудились, оставляя на страницах документов новые записи. Только одна из них, Валентина Антоновна, внимательно наблюдала за Надеждой, ломая голову над тем, кто мог или что могло довести молодую сотрудницу до такого состояния. За год красивая тридцатисемилетняя брюнетка с пышными волнистыми волосами, живыми шоколадными глазами и стройной фигурой превратилась в нервозную, исхудавшую женщину с усталым лицом и настороженным взглядом. Конечно, смерть матери ни для кого не проходит бесследно, но все же время лечит, а тут… Вот и сегодня, чего она испугалась? Кто стоял под окном?

Наступил обеденный перерыв. В комнату бухгалтерии, весело пересмеиваясь, заглянули две сотрудницы из планового отдела. Одна из них, задорная курносая женщина с замысловатой, тщательно уложенной прической, спросила звенящим от возбуждения голосом, в предвкушении приятной возможности позубоскалить:

– Девочки, хотите повеселиться?!

«Девочки» заметно оживились, радуясь возможности отвлечься от утомительной работы.

– Ну, наша Антонина сегодня и учудила… – Сотрудница обвела комнату искрящимся взглядом.

Здесь следует отметить, что Антонина Ивановна, о которой пойдет речь, была женщиной поистине гигантских размеров. Она решительно не желала худеть, хотя уже с трудом справлялась со своим огромным телом. Количество ежедневно поглощаемых ею пирожных и булочек давно превысило критическую отметку и казалось фантастическим!

– Вася, вы ведь знаете Тониного мужа, решил посадить жену на диету. Поэтому с сегодняшнего дня он сам начал делать своей «малышке» бутерброды. Но нашу Тоню не проведешь! По дороге на работу она запаслась двумя дополнительными батонами и исправила Васину досадную «ошибку», добавив к каждому «диетическому бутербродику» по огромному ломтю хлеба. Если бы вы слышали ее довольный бас: «Думал, голодом меня уморить, не выйдет!» – Рассказчица постаралась как можно точнее скопировать голос и манеры Антонины Ивановны.

Появление начальницы прервало дружный смех. Недовольный вид Маргариты, вместе с напоминанием о проходящем обеденном времени, стер улыбки с лиц подчиненных.

– Маргарита Оттовна, вы не забыли? Мы с Галиной Петровной за венгерскими курами уходим, вернемся позже! – напомнила Шура.

– А мы в «Колбасный», за сырокопченкой, – присоединилась к ней Татьяна Ивановна.

– Хорошо, идите, на мою долю две курицы и палочку колбасы, – милостиво разрешила главбух.

Женщины, торопливо собравшись, направились к выходу.

– Надя, а ты что сидишь? – остановилась у ее стола Шура.

– Я сегодня не пойду, – отказалась Надежда, – идите без меня.

– Тебе плохо? Какая-то ты бледная!

– Все нормально, не волнуйся, иди, а то не успеешь!

Перевалив за вторую половину, рабочий день неумолимо приближался к концу. Оставив дела до завтра, усталые сотрудницы готовились к преодолению последнего препятствия, отделяющего их от дома. «Добытые» с трудом, вымученные многочасовым стоянием в очередях продукты распределялись по сумкам, которые тяжелым грузом оттягивали руки терпеливых женщин советской эпохи.

Вечерело. Небо вновь затянулось облачной пеленой. Несмотря на установившуюся теплую погоду, чувствовалось близкое дыхание осени. Пользуясь общей суматохой, Валентина Антоновна подошла к Наде и тихо спросила:

– Наденька, ты едешь на «двести тридцатом»?

Когда женщина кивнула ей в ответ, она продолжила:

– Сегодня я составлю тебе компанию.

– Правда? – обрадовалась Надежда. – А куда вы собрались?

– В церковь.

Надежда промолчала, но через некоторое время, сосредоточенно роясь в сумочке, вдруг тихо попросила:

– Можно мне с вами?

Валентина не ожидала от нее такой просьбы, но вида не показала.

– Конечно! – приветливо улыбнулась она.

Женщины вышли на оживленную улицу и медленным шагом направились к остановке, вдоль чугунной заводской ограды. Надежда сильно нервничала, зачем-то часто, испуганно оглядывалась по сторонам, почти не слышала обращенных к ней слов.

– Давай немного постоим, – попросила Валентина Антоновна и взяла сотрудницу за руку. – Какая холодная! Наденька, да ты вся дрожишь!

Надежда прислонилась к ограде и безутешно разрыдалась.

– Успокойся, девочка, успокойся!

Недоумевая о причине слез, Валентина Антоновна принялась ласково гладить сотрудницу по спине. Прошло немало времени, прежде чем несчастная перестала горько всхлипывать и смогла продолжить путь. В автобусе оказалось несколько свободных мест. Валентина Антоновна посадила женщину к окну, а сама, устроившись рядом, вытащила из сумки книгу и углубилась в чтение. Надежда с благодарностью взглянула на тактичную спутницу. Да, именно Валентине Антоновне ей, впервые, захотелось обо всем рассказать.

В семидесятые годы вера в Бога считалась чем-то постыдным и, едва ли, не противозаконным. «Строители коммунизма» относились к религии крайне отрицательно. Черкизовская церковь, освященная в честь пророка Илии, располагалась на живописной возвышенности. Хорошо видимая издалека, она привлекала внимание чистотой и воздушностью: белая, похожая на сказочный терем, с нарядными синими и золотыми куполами. Этот храм, один из немногих, уцелел после их многолетнего варварского уничтожения. У подножия холма, решив организовать зону отдыха, местные власти вырыли большой пруд, на берегу которого построили кинотеатр «Севастополь».

Надежда бывала в церкви редко, по большим праздникам, да и то за компанию с подругами: освятить на Пасху куличи или просто поставить свечу. Среди оживленной людской суеты терялось истинное понимание происходящего, остающегося в памяти лишь красивым спектаклем. Сегодня же храм выглядел строгим и сосредоточенным. Когда женщина поднялась по ступенькам к высоким кованым воротам, приветливо распахнутым навстречу, ее охватило волнение. Она и сама не могла определить, отчего. Вечерняя служба давно закончилась. Всегдашнее смущение под взглядами посторонних людей отступило. Церковь встретила тишиной, мягким полумраком, потрескиванием свечей, мерцанием лампадок. Надежда, не в силах оторваться от кротких, полных сострадания глаз Спасителя, остановилась перед Образом и почувствовала, как в душу возвращаются мир и покой.

– Господи, – прошептала она, – Господи… – На глазах выступили слезы. Слова исчезли, заговорило само сердце, горячо забившись от бесконечной благодарности.

Женщины молча вышли из храма. Каждая думала о своем, но то общее, что связало их сегодня, делало молчание исполненным глубокого смысла. Погода стояла прекрасная. Мимо пробегали люди, торопящиеся на восьмичасовой сеанс в кино. Надежда вздохнула. Домой возвращаться не хотелось. Увидев утопавшую в сиреневых кустах лавочку, она предложила посидеть. Со стороны казалось, приятельницы просто наслаждались теплым сентябрьским вечером и от нечего делать наблюдали за прохожими. На самом деле Валентина Антоновна, сохраняя внешнее спокойствие, сильно волновалась.

– Наденька, на заводе меня кем только не считают, некоторые даже сектанткой называют, подозревают в колдовстве. Но это полная чушь! Да, в Бога я стала верить, в церковь часто хожу. А вот почему, никому не известно. Послушай! Возможно, мой рассказ поможет тебе. Только, прошу…

– Валентина Антоновна, все останется между нами! – заверила сотрудницу заинтригованная Надежда.

– Ты знаешь, у меня очень сильно болела дочка, потом неожиданно выздоровела. Моей Оленьке в ту пору исполнилось девятнадцать. Справили мы день рождения, а через неделю… Надо тебе сказать, девочкой она росла крупной, здоровьем не обиженной, про таких обычно говорят: «кровь с молоком». И вдруг взялась хныкать да хандрить. Я вначале и внимания-то на это не обращала, думала, девичьи капризы. Только дни идут. Вижу, доченька моя ничего не ест и быстро худеет. Я ругала ее, считая, что она специально уселась на диету, но, когда Олю от любой еды стало выворачивать, испугалась не на шутку.

Пошла я с ней по врачам, никто ничего не находит, все говорят, здорова. А девочка моя, тем временем, после своих восьмидесяти килограммов до пятидесяти похудела, обессилела совсем. Лекции в институте начала пропускать, учиться из рук вон плохо, а вскоре и совсем слегла. Что я пережила, передать невозможно! Какие только предположения в голову не лезли! Знакомые порекомендовали профессора, сказали, чудеса творит. Еле уговорила его к нам прийти. Он тоже ничем не помог, но на прощание намекнул.

– Я, – говорит, – думаю, здесь дело не в болезни, попробуйте обратиться в другое место…

Проходит еще неделя. Ломаю голову над тем, где найти это другое место, никто из друзей ничего подсказать не может. А тут, наверное, судьба! Возвращаюсь из магазина, навстречу мне женщина из нашего дома, Татьяна. Поздоровались, перекинулись парой слов, и вдруг она так аккуратно спрашивает о дочке, объясняя, будто слышала о ней от соседей. То ли сочувствие меня растрогало, то ли просто уже наболело, но я обо всем Татьяне рассказала. Она внимательно выслушала и поинтересовалась, нашли ли мы, по совету профессора, кого-нибудь другого. Я, конечно, только руками развела: откуда? Тогда-то она и предложила съездить к бабке. Заверила, что та опытная колдунья, многим помогла и дочке тоже обязательно поможет. Надя, я никогда не верила в подобные вещи! Тех, кто занимался целительством, считала стопроцентными шарлатанами, а тех, кто к ним обращался, называла, мягко говоря, недалекими людьми. Но как утопающий хватается за соломинку, так и я, наверное, ухватилась за предложение Татьяны. Взяла адрес бабки и в тот же день к ней помчалась. Добиралась туда часа полтора, на другой конец Москвы, улица еще с таким красивым названием, Изумрудная. Приезжаю. Дом пятиэтажный, без лифта, и, как назло, мне именно на пятый этаж! Поднимаюсь, настроение отвратительное, про себя чертыхаюсь. Наконец, еле отдышавшись, звоню в дверь. Минуты три никто не открывает. Когда я уже собралась уходить, послышался металлический скрежет, и на пороге возникла старуха. Она мне не понравилась с первого взгляда: недоброе, морщинистое лицо с маленьким острым носом и слезящимися глазами под дряблыми веками. Я поздоровалась, сослалась на Татьяну. Она ничего не ответила, лишь кивнула, пропуская меня в квартиру. В душной темной прихожей буркнула, что туфли можно не снимать, и, шаркая, повела в комнату, обставленную старинной мебелью черного дерева. Посередине стоял большой круглый стол, накрытый бежевой вязаной скатертью с кистями. Бабка предложила мне сесть. Сама уселась напротив и властно приказала:

– Рассказывай!

Сбиваясь, стараясь ничего не упустить, я поведала о своем несчастий.

Колдунья некоторое время молчала, а затем неожиданно спросила:

– Очень дочку любишь? – И сама же ответила: – Вижу, очень. Тогда слушай. Жизнь за нее подаришь? Признаюсь тебе, могла бы и не спрашивая отобрать, но не хочу грехи множить.

Я поразилась ее вопросу:

– Как это, подарить жизнь?

Бабка, передразнивая, недовольно проворчала:

– Как, как, да очень просто! Год твой, если вылечу дочку, за пять будет идти. Один тебе, четыре мне, стара я стала…

– А сколько же вам лет? – осмелилась поинтересоваться я, а саму аж трясет от страха!

– Лучше не знать, – усмехнулась колдунья.

Другого выхода не было, кроме как согласиться на условие старухи. Заручившись ответом, она вышла на кухню, а я, стараясь успокоиться, принялась рассматривать обстановку. В ней чего-то явно не хватало, но чего? Вскоре бабка возвратилась с неизвестным варевом и велела выпить его до конца. Я, с опаской, пригубила. В глиняной кружке оказался обычный чай, слегка отдающий травами. Внезапно колдунья широко разинула беззубый рот, ставший похожим на черную дыру, указала на него пальцем и скороговоркой произнесла:

– Тебе стареть, мне молодеть.

Забрав пустую кружку, она заметно повеселела и напоследок пообещала:

– Можешь считать дочь здоровой. Завтра навещу.

Бабка выпроводила за дверь, даже не узнав адреса! Ночью, от тяжелых мыслей, сделалось совсем невмоготу. Я ужасно корила себя за глупое поведение и детскую наивность! Под утро мне стало ясно, чего не хватало в квартире колдуньи: зеркал.

Едва рассвело, я, со смутной надеждой на какие-то изменения, заглянула в комнату дочери. У нее все оставалось по-прежнему. И тогда от безысходности мной овладело настоящее безумие! Господи! Даже сейчас невыносимо вспоминать! Очнулась лишь от звонка в дверь. На пороге стояла она, та самая колдунья! Отодвинув меня рукой, бабка по-хозяйски прошла в квартиру, но не в комнату к Оленьке, а почему-то на кухню, и молча уселась там на табуретку. Помню, мне подумалось: уж не чай ли ведьма пришла пить? Как будто услышав мои мысли, старуха усмехнулась.

– Неплохо бы! – А затем деловито осведомилась: – К тебе свекровь ходит?

– Ходит, – растерялась я. – А она здесь при чем?

– А вот при чем.

Подойдя к холодильнику, колдунья велела его отодвинуть. Увидев мое изумление, бабка повторила требование.

– Отодвинуть холодильник? Зачем?! – Я посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

– Не задавай глупых вопросов! – рявкнула старуха и с легкостью передвинула тяжелый «ЗИЛ».

Заглянув в освободившийся угол, она поманила меня пальцем. У самого плинтуса горкой лежала белая крупа.

– Не догадываешься? – прошамкала бабка и хитро осклабилась. – Теперь уже нечего бояться, отбоялась, сердешная! От крупы болезнь твоей дочери. Не будет крупы, не станет и болезни.

В вытащенный из кармана пакетик колдунья осторожно собрала все с пола, до последней крупинки. Тяжело поднявшись с колен, посетовала:

– Ох, старость, старость, будь она неладна! Крупу унесу с собой. За свекровью смотри!

Не попрощавшись, старуха направилась к выходу. Когда за ней захлопнулась входная дверь, я облегченно вздохнула.

Первым делом, после ухода неприятной гостьи, кинулась к Оленьке, вспомнив, в каком ужасном состоянии ее оставила. Но мои страхи оказались напрасными, девочка спокойно спала. Часы показывали двенадцать. Я позвонила Маргарите и, сославшись на семейные обстоятельства, попросила отгул.