Текст книги "Мерцающий остров (СИ)"

Автор книги: Елена Крыжановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

33

Верен и Аванта ушли на разведку, Сильф занялся обедом и прочими делами по хозяйству. Собирал хворост, разведал, где есть вода. Тень охраняла стоянку, Шакли взял сумку для каштанов и подошел к Бабочке.

– Ты не собиралась отдыхать или предаваться мрачным мыслям? Нет? Составишь мне компанию, сестрёнка?

Бабочка рассчитано по-кошачьи потянулась. Игриво склонила голову набок:

– Хочешь привлечь меня к сбору еды для своего приятеля?

– Ты можешь не работать, просто будь рядом. Скрашивай моё одиночество.

– Идём, братец. Только уговор: руки займи работой, ко мне не приставай.

Шакли в преувеличенном изумлении вскинул брови:

– Вот так поворот! Зачем тогда нам уединяться в лесу, если приставать нельзя?

– Не знаю. Собирать каштаны? – Бабочка засмеялась и легко побежала с поляны по тропе, что вела в десяти метрах от края обрыва. Шакли потащился за ней. Долго вздыхал, что она жестока, холодна и немилосердна, но так прекрасна! Бабочка смеялась.

Они действительно начали собирать стручки бу-каштанов, но вскоре нашли чудесную полянку, присели отдохнуть на сером плаще Бабочки. Сидели близко, и Шакли мигом забыл условие не приставать. Его рука обняла спутницу за плечи. Блондинка его не поощряла, но не возражала. Их губы сблизились… Бабочка улыбнулась и прижала к его губам палец, словно призывая к молчанию.

– Почему? – всё-таки спросил Шакли. – У нас не так много свободного времени, зачем его терять? Мне показалось, ты мне симпатизируешь, сестрёнка?

– Ты мне нравишься больше, чем это прилично, братец. Но сейчас я не хочу думать ни о чем другом, кроме опасности, которая грозит нам со всех сторон. Тебе, и мне, и остальным. Это сбивает мой романтический настрой.

– Да наплевать на всех, мы сейчас можем делать что хотим, никто нас не достанет. Почему бы немножко не развлечься? – игрок шутя ухватил ее пальчик губами, стал целовать руку, скоро добрался до ямочки на шее, а потом их губы слились.

От поцелуя закружилась голова, но вдруг в кустах зашуршало. Бабочка вывернулась из захвата и отстранилась, высматривая опасность. Увидев красно-полосатый хвост медлиса, длинно выдохнула.

– Тришка! Разбойник… Я подумала, дикий зверь. Ох, испугалась… Твой рыжий дружок следит за нами. Ревнует? По-моему, смотрит осуждающе.

– Не осуждает он, не осуждает, не волнуйся. Тришка беспокоится о нас. Но не так сильно, как о том, чтобы поесть.

– Ты хорошо его понимаешь. Отвечай быстро: собаки или кошки?

– Кошки. Не знаю – что, но кошки.

– Конечно, кошки. Они нам ближе и понятнее, хоть ты и шакал, – нежно провела ему по щеке Бабочка. – Люди, которым понятнее кошки, а не собаки, лучше других читают в чужих душах. Ты умеешь читать в женской душе, признайся?

– О, эта грамота никогда не бывает изучена настолько, чтобы читать без словаря, – Шакли криво ухмыльнулся, открыв зубы только с одной стороны. – Но Верен точно сказал бы – собаки.

– Наверняка не угадаешь. Придет, спрошу, если хочешь. Он не так прост, как тебе кажется. Это рядом с нами на твоём фоне он выглядит верным сторожевым псом, защитником справедливости и чести. А на своей дороге он, скорее, волк.

– А я – всего лишь шакал, да? Намекаешь, рылом не вышел? – он снова попытался поцеловать ее. Блондинка уперлась обеими руками ему в грудь и удерживала на расстоянии.

– Ну что ты, братец, ты мне намного ближе, как я могу тебя обидеть? Я просто с недавних пор учусь говорить правду. А ты? Что ты обо мне думаешь на самом деле?

Шакли отпустил ее и отвернулся:

– Что я тебя не знаю. И не уверен, что мне хватит смелости узнать о тебе всё. Но я хочу, чтоб мы были друзьями. Ты мне очень нравишься, Бабочка. А как тебя по-настоящему зовут? Не хочешь, не говори. Я просто так…

– А как бы ты назвал?

– Алисой.

Она вздрогнула. Вцепилась ему в отвороты пиджака.

– Ты просто сказал, не думая? Поклянись, что ничего не знаешь обо мне! Тебя подослали к нам? Кто? Зачем?

Шакли крепко взял ее за плечи, приводя в чувство:

– Успокойся, сестрёнка. Клянусь жизнью, я просто так ляпнул. Ты похожа на лисичку, это имя тебе подходит, поверь, я без задних мыслей! Если бы я что-то знал или был на задании, разве мог бы выдать себя так глупо? Я – профессиональный игрок. Неужели я бы не продумал свой ход?

Бабочка отвела глаза. Стыдилась своей вспышки страха.

– Прости, я…

– Угадал?

– Почти. Очень близко. Меня назвали Хризалисой, мать считала это имя золотым и сверкающим. Роскошным. По ее мнению, это должно принести счастье. Вообще-то, «хризалида» – куколка стрекозы, они красивые, как драгоценности. Папа хотел, чтобы моё имя сокращалось Алиса или Халиса, и слегка изменил слово для меня. Когда Сильф назвал меня Бабочкой я совершенно не удивилась, но ты… Математически такое совпадение мне показалось невозможным. Я иногда зависима от цифр и точных линий. Мой отец – крупный математик, профессор. И мне что-то слегка передалось. Может, потому, что я слышала о цифрах с детства? Я лучше большинства играю в шахматы, быстро считаю в уме – вижу ответ. Так что меня действительно так звали, хотя полное имя – другое.

– Почему ты не спрашиваешь моё имя?

– Ты не скажешь, – беглянка проницательно улыбнулась. – Моего настоящего имени никто никогда не знал, а твоё, вероятно, хорошо известно в профессиональных кругах.

– Угадала, – он опустил глаза, рассматривая травинки, мелкие цветочки, заодно и колени Бабочки, обтянутые голубым шёлком.

– Расскажи о себе, что хочешь. Ты, правда, вырос в приюте? Найдёныш?

– Нет.

– Значит, я похожа на твою мать?

– Почему так решила? Думаешь, непохожих на нее девиц я совсем не уважаю? Хватаю без церемоний? Может, я не такой ловелас, как ты думаешь?

– Такой, такой! – засмеялась Бабочка. – Знаю таких! Железные маски! А внутри – мамины детки. Ну, признайся, похожа?

– Твои руки похожи. Ты играешь не только в карты, но и на клавишах, это видно. А лицо мамино я не помню. Духи помню, украшения, прическу с филигранными локонами. Иногда она была сказочной феей – ослепительно красивым видением в шелках. А когда – по-домашнему, в сером халатике, я видел только ее руки.

– Она сама вела хозяйство? У тебя не было няни?

– Не было, только мама. Мы жили в бедном квартале, в мансарде, считай, что на чердаке. Но у мамы было много богатых знакомых. Они увозили и привозили ее в каретах. Она часто бывала в театрах и ресторанах. Ей дарили цветы и бриллианты. Я ненавидел, когда она поздно приходит, рыдал, но мама очень интересно рассказывала о красивых залах, бархатных креслах, хрустальных люстрах и прочее. Мы потом в это играли. Одевалась она и я не как бедняки. Я был жутко милым белокурым ребенком в матросском костюмчике. И мама почему-то меня очень любила, постоянно баловала. А я обожал её.

– Это ничуть не странно. Будь я твоей мамочкой, я бы тоже баловала моего милого и послушного сына. Ты ведь не был сорванцом, ты был умницей?

– Только при ней, – хитро ухмыльнулся Шакли.

– Матери большего и не нужно. Хорошо учился?

– Я был слишком мал. Рано научился читать и писать, потому что она мне оставляла записки. Нотной грамоты до сих пор не знаю, играл по памяти.

– Кем она была?

– Не знаю. Не учительницей музыки, точно. Прекрасно пела, но не знаю, была ли она артисткой. Не оперной дивой, по крайней мере. У меня богатый выбор для фантазии: содержанка, воровка, беглянка из высшего света из-за незаконного ребенка… мало ли?

– Вы жили только вдвоём? Ни слуг, ни мужчин?

– Увы, кроме светских кавалеров, мама иногда пригревала нахлебников из низов – все как на подбор грубые безработные пьяницы. С нами они не жили, но навещали, на мой взгляд, слишком часто и подолгу. Ненавидел делить с ними маму, но вёл себя прилично. Знал, что пока она не видит, со мной никто цацкаться не будет. Я же не смел пожаловаться. Так что старался не давать повод.

– Страх или гордость? – игриво спросила блондинка. Шакли прикусил губу, одновременно скривив рот в ухмылке:

– Второе. Я избалованный маменькин сынок с большим самолюбием, ты права.

– Сколько тебе было, когда вы расстались?

– Четыре или пять. Шести не было, точно.

– Что случилось?

– Она пропала. Просто исчезла. Очередной пьяный дружок сказал, что она умерла. Но он был так пьян и так зол на неё, что верить его словам неразумно. Думаю, она уехала с кем-то, кого не устраивало наличие сына. Её могло не быть дома три дня, неделю – такое случалось. Тогда меня кормила соседка. Почему однажды мать не вернулась – не знаю. Она могла попасть под пулю, под нож, в тюрьму. В любом случае, ее приятель сильно пожалел о своих словах. Я так ревел, что схватил нервную горячку. Пришлось звать доктора, а это недёшево. Когда поправился, этот гад отвёл меня в приют. И уже тогда по его словам выходило, что пусть мать меня сама отсюда и забирает.

– Тебя кто-нибудь навещал?

– Он и навещал. Дважды. В те дни, когда нас посещали благотворители, приносили подарки. Ему кто-то сказал, и он хотел у меня разжиться деньгами. У меня была только еда. И, в отличие от матери, я не дал бы ему ни крошки, как бы он ни жаловался на свою проклятую жизнь. Но я был заинтересован. Пьяница теперь жил в нашей квартире, оплаченной за всю зиму вперед. Я хотел, чтобы он предал соседке моё письмо для матери. Потом ждал новостей. Но никто больше не приходил.

– Ты ничего не знаешь об отце?

– Я не спрашивал. Даже не знал, что они бывают на свете. Я думал, отец – это спутник матери. Когда дети в парке спрашивали, кто мой отец? – я весело отвечал, что у меня их много! Потом в приюте, тоже благодаря одной настойчивой девочке, задающей много вопросов, выяснилось, что это несколько другая роль. Я не хотел, чтобы того, кто привёл меня, считали моим отцом. Пришлось подраться пару раз, но ничего существенного я не вспомнил.

– Неужели ты не сбежал?

– Сбежал. Очень скоро. И потом ещё много раз. Меня возвращали, но в итоге я сбежал на один раз больше, чем вернулся. Это уже когда я стал опытным и самостоятельным, через два года. Да, лет в шесть-семь я себе таким и казался. Прибился к уличной детской банде и начал новую жизнь.

– Третью по счёту? – спросила Бабочка.

– Пожалуй, четвертую. Вторая, всё-таки, была до первого побега в приюте. Когда ещё надеялся вернуться в прежнюю жизнь. Но к шести годам я в такие чудеса уже не верил.

– В банде ты нашел своё призвание?

– Не сразу. Там хозяйкой была такая худая тётка, знаешь, похожая на многодетную селянку. Таких называют «наседками». Почему-то все верят, видя наседку с кучей детей, что это все её дети. Очень удобно для уличного промысла. Некрасивых детей она учила воровать, а милашки просили грошики у богатых дамочек. Всё приносили ей. Она точно знала, сколько мы заработали. Я был очень милым, поэтому начал воровать сразу. У «наседки». Одной рукой просил грошик, честно глядя в глаза и пуская слезу, а другой выуживал кошельки из карманов. Очень старался, чтобы не только кавалер доброй дамочки, главное – хозяйка не заметила мой успех. Заработок у меня сразу делился: «для нее» и «для себя». Свои деньги я прятал на улице, в тайниках.

– Как и сейчас! – не удержалась Бабочка. – Хозяйка узнала?

– Да. Довольно скоро. По глазам понятно, когда кто-то не очень голоден и ведёт свободную жизнь вне банды.

– Что сделала «наседка»?

– Сказала, что очень гордится мной. Наказывать не стала, привела меня на экзамен к маэстро в настоящую воровскую банду.

– Даже не пыталась отнять твои деньги?

– Она знала, если меня примут, ей заплатят намного больше за юный талант. Меня приняли. Там уж я научился многому. Манерам, игре в карты, вести светские беседы, выбирать модные галстуки, танцевать, делать комплементы дамам разного возраста и положения, есть ножом и вилкой. И когда заметил, что живу в трущобах, а почти каждый вечер провожу в сверкающих зеркальных залах с хрустальными люстрами, золочеными вилками и тонким фарфором, или в бархатных ложах, понял – это и есть моё место в жизни.

– Животных ты ещё с улицы любишь?

– Я? Никогда не замечал за собой. Скорее, считал, что недолюбливаю их. Нахлебники!

Бабочка звонко расхохоталась.

– Пойди, Тришке расскажи!

– Это невероятное нежданное исключение, – Шакли с полным недоумением развел руками. – Просто я раньше не видел медлисов. Откуда мне знать, что такие существа бывают на свете. Я всегда считал, что самые воровские животные – обезьянки, а самые умные – коты. Они настолько умело устроились, что могут позволить себе не работать. Кошки суетятся, заботятся о хозяевах или детях, ловят мышей, а коты только валяются на подушках, орут и дерутся. Иногда, если не повезло с хозяевами, попрошайничают или грабят. Если повезло – тоже. А котята – просто милые и с них этого довольно. Они – как люди, но коты – хозяева жизни. Я учился у них и завидовал, потому недолюбливал. Кто же знал… Вообще, я и лес не особо люблю. Я – городская крыса, дитя подворотен, подвалов и крыш!

Бабочка ласково провела ему пальцами по щеке:

– Ты не крыса. Шакал – дитя бескрайних степных просторов. Умеет рыть норы, но и без норы не пропадёт. Хитрый, жадный, трусливый и одновременно смелый до безрассудства. Потому что наглый. И ценит свою свободу. Он почти одинокий волк, только помельче. Или стоило назвать тебя лисом?

– Ты выбирала!

– Я не могла выбрать имя, так созвучное моему. Это было уж слишком. Говоришь, сразу почувствовал в Тришке родственную душу? А я – в тебе.

– Так зачем ты мне отказываешь, сестрёнка?

– Не отказываю. Не хочу нарушить нашу гармонию родственных душ. Сейчас не время для лишних переживаний, понимаешь?

– Почему? – Шакли вернул жест, погладив ее по щеке и по волосам. Бабочка запрокинула голову и потерлась об его руку, как кошка.

– Потому что мне страшно. Не хочу бояться ещё и тебя.

– Ты боишься повредить мне? Или наоборот? – уточнил игрок.

– Сама не знаю, братец. Возможно и то, и то. Мы так мало друг друга знаем. По времени мало. Ещё не привыкли. Ещё не так страшно вдруг потерять. Понимаешь?

– Понял. Ты не хочешь сближения, пока не все карты на руках. Чтобы при дальнейшем раскладе мы внезапно не оказались по разные стороны баррикад, – грустно кивнул Шакли. – Ты права. Такие как мы не должны доверять никому. Но теперь я верю в исключения из самых разумных правил. Тебе нужно время? Бери. Если доведётся проверить друг дружку в серьезном деле, я тоже надеюсь не разочароваться в тебе. И тогда…

– Тогда, – улыбнулась Бабочка-Халиса.

Одни долго смотрели друг дружке в глаза, дожидаясь, кто первый моргнёт. Вопреки соглашению и своим опасениям, внезапно потянулись навстречу, обнялись, стали яростно целоваться, чуть ли не кусаясь. Потом смеялись, отбивались, ускользая и снова сплетаясь руками и губами. До любовных ласк всерьез не дошло, они беззаботно играли, точно котята, которые, то лижутся, то царапаются, не думая ни о чём, кроме охотничьего азарта. Звериное чутье не давало им полностью отдаться друг другу, но не давало и разойтись. Они должны были так набегаться, насмеяться, устать, чтобы уснуть в объятьях друг дружки, по-другому никак. И они действительно свалились на поляне без сил.

Из кустов медлис с научным интересом наблюдал за людьми, машинально обгрызая кожуру бу-каштана.

34

– Пусть играют, – кивнул вертолов, когда Тень сообщила ему о терзаниях Бабочки и шакала. – Меня больше волнует, где наши разведчики. Дашь мне знать, когда они спустятся и войдут в Юзефель.

Ойра махнула длиннейшим полосатым хвостом, подпрыгнула, взмыла птицей и зависла над обрывом. Изгибы тропы скрывали от нее путешественников. Но ворота, прорезанные в деревянном частоколе, окружающем городок, для орлиного зрения были как на ладони. Ещё не скоро, но в поле зрения Тени, перед воротами мелькнули две точки: темная и красная. Верен и Аванта спустились с горы.

– Входной пошлины и жесткой охраны нет, их впустили, – понял Сильф, когда на плечо ему вспрыгнула невесомая полупрозрачная циветта. – Что значит, этот городок как бы существует, но его как бы нет? Он же не мерцает! А… в этом смысле, у Юзефеля недавно появилась призрачная часть. Ясно. Что ж, удачного им похода. Я почему-то волнуюсь.

Тень потерлась остренькой мордочкой о его щёку, намекая, что волноваться не о чем. Верен не пропадет.

* * *

Когда ему надоело слушать нарочитое шуршание, чавканье и тяжкие вздохи в кустах, Шакли с усилием встал. Оставил Бабочку нежиться на солнечной полянке, сам взял мешок и отправился на сбор бу-каштанов. Медлис топал следом, держась на расстоянии. Но его вздохи и сопение всё равно долетали до ушей Шакли. Медлис бормотал что-то горестное, по смыслу близкое к «нас на девку променял».

Через полчаса непрерывного бурчания за спиной, игрок не выдержал:

– Друг мой, крайне неучтиво так высказываться о нашей спутнице. Я точно не понимаю, какой образ ты использовал и не хочу уточнять у вертолова, но в чём я совершенно уверен, что если бы ты встретил симпатичную медлису… Медлисицу? Сияющую кошку? Разве я строил бы такую недовольную морду? Никогда! Бабочка мне нравится, очень нравится. Признаю. Но это никак не влияет на мужскую дружбу! Если ты, разумеется, не собираешься отбить у меня девушку. Меня сочтут наивным, но я почему-то верю, что ты не настолько коварный и лицемерный зверь. Всеми лапами против, демонстрируешь, как тебе не нравится моё увлечение, а сам…

Тришка фыркнул. Вроде бы даже не презрительно, а от смеха. Шакли верил, что медлисам не чуждо чувство юмора, но сомневался, правильно ли понял реакцию. На всякий случай, поспешил задобрить приятеля проверенным ходом: «Иди на ручки».

Тришанций живо потопал вперед, ткнулся носом в колени друга, влез к нему на плечи. Устроился вместо воротника и расслабленно свесил лапы, словно спал на ветке дерева.

Наученный опытом, игрок показывал каждый стручок бу-каштана сначала медлису и, только когда тот одобрительно хрюкал, отправлял добычу в мешок.

35

– Эй, бродяга!

Гости прошли за воротами от силы двадцать шагов, как в спину полетел этот развязный оклик. Под забором отдыхал и пил темный эль потрепанный незнакомец безработно-бандитской наружности. Его костюм был так же сильно помят, как и лицо, и одинаково присыпан пылью. Нищенская внешность не вязалась с наглой ухмылкой и вызывающим тоном.

– Не тебя ли я помню по драке в Городе на празднике Цветов? День, третий ярус возле кафе… Было? Мы тогда, кажется, не всё выяснили? Каким ветром сюда? На поиски золотишка?

– Золотом не интересуюсь, – Верен равнодушно скользнул по нему взглядом, как по пустому забору. – Воспоминаниями проходимцев, тем более.

– Да брось, Бард… так, кажется, тебя звать? Впрочем, у таких, как ты, десятки имён. В этом мы, пожалуй, похожи. А что у тебя с голосом? Вроде, мне другой помнится.

– Или ты помнишь не меня? Нас в братстве много, – хрипло заметил Верен. – Я спешу. У тебя дело или просто язык чешется?

– Иди-иди, – проходимец уткнулся в кружку. Он был низкорослый и щуплый – никаких шансов задержать Верена силой. – Городок небольшой, ворота одни. Никуда не денешься…

Сын дороги всё-таки оглянулся:

– Угроза или пожелание? – с улыбкой спросил он через плечо.

– Мне нужна твоя голова, – прямо ответил бандит, в его глазах блеснула жадность. – Она дорого стоит!

– Здесь? – удивился Верен.

– Нет, за воротами.

– А, тогда жди. Если уверен, что не ошибся, можешь помечтать о несбыточном за ещё одной кружкой, – Верен щелчком бросил ему монету в десять грошей.

Проходимец не дернулся, чтобы поймать, серебряный кружочек упал в пыль у его ног. Дождался, пока бродяга и девушка уйдут, только тогда поднял монету. Оскорбительная плата. Угрозу принять за предупреждение!

– Кто это? – тревожно шепнула Аванта, когда они шли в сторону торговых рядов.

– Понятия не имею. Давняя встреча в столице, за меня кто-то даёт награду… Возможно, правда. Мало ли кто из моих врагов мечтает о новой встрече. Я предпочитаю забывать их.

– Он опасен?

– Непохож на шпика и по нему не скажешь, что проходимцы на хорошем счету у здешних властей. Надеюсь, это пустые слова. Он не пойдет за нами, не бойся. Пока всё не выпьет, не тронется с места. А у нас впереди много дел.

36

Торговые ряды в Юзефеле тянулись не вдоль центральной улицы, а по окраине. Так людям, идущим от горы с уловом, удобнее сразу оценивать находки. Верен спросил первого попавшегося торговца хлебом:

– Любезный, где у вас лучшая недорогая одежда? В каком ряду посуда? А приправы? Благодарю. Дай пять больших кругов, – он выбрал белые лепёшки с пряными семенами сверху. Их пекли в земляной печи. – Мм-м… ещё теплые, – Верен оторвал корочку с одной лепешки и поделился с Авантой. Заплатил не торгуясь, хлеб стоит всего десять серебряных грошей. Спрятав припасы в дорожный мешок, они с аппетитом жевали, пока шли к указанному ряду с одеждой.

– Два дорожных платья, – Верен указал пальцем на серо-зеленый наряд со шнурками спереди. – Два верхних, два нижних. Нижние, с паутиной.

– Ого, – удивился торговец. – У тебя, друг, большое сердце. Но я в счет братства не продаю. Два золотых!

– Пол-золотого хватит, – невозмутимо сбросил Верен. – Я беру оптом.

– Ах, это не всё… Плащик? – услужливо предложил торговец. Не дожидаясь ответа, порылся в сундуке, достал клубок, что умещался в одной горсти. Серый клубок развернулся, став невесомым, как облачко, слегка переливающимся шелковым плащом с капюшоном. Верен придирчиво проверил ткань хамелеона.

– Прекрасное качество, не сомневайтесь! Полная маскировка, водо– и ветронепроницаемость. Где вы найдете такой всего за три?

– Один.

– Два! Я и так уступаю… себе в убыток.

– Он этого не заслуживает, верно? – шепнул Верен в сторону, имея в виду Шакли. – Беру.

Аванта прыснула в ладони. Торговец просиял.

– Ещё найдите дорожную куртку и штаны для верховой езды. Можно, неновые. Нет, не охотничьи, для франтов, из тонкого сукна. Черные или коричневые? Серые, с хорошими карманами. Куртку вот эту, рябую… Не промокает?

– Что вы, покрытие как на лучшей замше! Чуток поношенная, так ведь это говорит только в ее пользу – практичная вещь!

– Годится, – Верен выбрал единственную не кожаную куртку (кроме синих и серых рабочих), подходящую с его точки зрения для всех дорожных приключений. Куртка была сшита из разных кусков коричневого сукна, оттенков от светло-бежевого до шоколадного. Мягкая, легкая, с десятком явных и потайных карманов, на холодящей в жару подкладке, с водоотталкивающим напылением сверху на плечах и рукавах. Верен попросил ещё две дворянские рубашки, самые простые, и мягкие сапоги – мечту следопыта, светло-бежевые (дешевле, чем темные).

– Примерите?

– Не мне, – Верен достал из кармана вырезанный из широкого листа след, торговец подобрал нужный размер сапог.

– Ещё пол-золотого за всё.

– Побойтесь Бога, два! – всплеснул руками торговец.

– Один. Или плащ не возьму.

– Ладно, берите, – поспешно согласился хозяин, не желая упускать такую удачу. Верен выбрал то из мужской одежды, что местные никогда не купят, а у чужаков, кроме дней больших ярмарок, нет сразу такой суммы на обновление дорожных костюмов.

– Два гроша сверху за вместительный дорожный мешок, – напоследок ещё раз порадовал торговца Верен. Все обновки он снова придирчиво рассмотрел по одной и аккуратно сложил в мешок.

– Удачи в дороге, – торговец проводил их с поклоном.