Текст книги "Мерцающий остров (СИ)"
Автор книги: Елена Крыжановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
50
Солнечное утро на старинной узкой улочке юго-западного вольного города. Крыши горят на солнце оранжевым огнем в каждой черепице. Под самой крышей углового дома открыто окошко. В окно выглядывает улыбающаяся девушка с черными искристыми волосами, что свободно рассыпаются по плечам. Она радуется долгожданной свободе. С учёбой в пансионе наконец-то покончено, она вернулась в дом ее детства. Правда, рядом нет любимого отца, только строгая тётушка, но… Радость девушки неспособно ничто омрачить. Даже ворчливый голос из комнаты:
– Амита, закрой окно! Тебя видят все соседи!
– И что? – смеётся девушка. – Пусть видят! Я готова обнять весь мир!
– Ты не настолько прилично одета, чтобы торчать в окне.
Амита не слушает. Она вдыхает сладкое облачко, поднимающееся от домашних роз на подоконнике. Это пьянит её, как настоящий нектар.
По воздуху хлопают крылья, на окно приземляется голубь. Бежевый, стройный, похожий на дикую горлицу – почтарь. Амита не предчувствует ничего плохо, она даже не уверена, что голубь прилетел к ним, а не просто устал и присел отдохнуть на ближайшее окно. Голубь прохаживается, громко воркует. На лапке у него капсула с запиской.
Амита достаёт послание…
Его невозможно прочесть без сильного увеличительного стекла. Специальный прибор на столе, прямоугольная линза закреплена на ножках. Амита кладёт послание на стол и крутит боковое колёсико, регулируя точную высоту линзы, наводя резкость. Именно под такой линзой письмо и было написано. На крошечном тончайшем листке уместилось довольно большое послание. Они с отцом всегда писали такие письма, стараясь уместить на листок побольше слов.
Амита увидела первую строчку и…
Снаружи ничего не изменилось, всё то же солнечное утро. Но сердце девушки больше не беззаботно, между бровей обозначилась тревожная стрелка.
«Дорогое дитя», – так к ней обращался отец, только когда предстоял серьезный разговор. Этими словами он отправил её в пансион, с ними же сообщил, что уезжает работать на закрытый остров, откуда не возвращаются.
– Может, ты когда-то приедешь ко мне, если не сумеешь устроить свою жизнь снаружи. Но я не желаю, чтобы белая башня стала твоей тюрьмой. Мир огромен, поищи своё место в нём. Я – ученый, мне нет места лучше, чем самое сердце секретного научного архива. Доступ к нашим новейшим изобретениям, испытания их в первый раз, и оценка, можно ли выпускать это знание за стены, для всех? От таких назначений не отказываются. Пойми меня, дочка. После смерти твоей матушки мне осталось две радости в жизни: ты и наука.
– И меня ты прогоняешь! – со слезами выкрикнула маленькая Амита.
– О, нет, дитя, я всего лишь не смею эгоистично держать тебя всегда при себе. Хотя этого хочу больше всего на свете. Все мы идём на жертвы ради чего-то важного. Я хочу тебе счастья и свободы.
– А я хочу жить с тобой! На Мерцающем острове самое лучшее образование, ты мне сам говорил!
– Но свободы там нет, – печально возразил отец. – Я уже готов от нее отказаться, но ты… Сперва вырасти, Амита. Посмотри мир. Потом сможешь сделать выбор, когда узнаешь, от чего отказываешься.
– Я хочу с тобой! – плакала Амита. Отец обнял её и носил на руках по комнате, не желая отпускать. Но потом прошёл месяц и он уехал. С тех пор были только письма и посылки с обеих сторон. Десять лет…
'Дорогое дитя, боюсь, нам снова предстоит прощание, даже краткое свидание у ворот, о котором мы смели мечтать, теперь невозможно.
Как ты знаешь, я работал над очень важным изобретением и наделся, что успешное завершение испытаний даст мне отпуск и возможность увидеть тебя, мою уже взрослую девочку. Не судьба.
Не могу объяснить, что случилось, для меня самого это загадка, но я больше не учёный, которым ты можешь гордиться. Отныне я – государственный преступник. Испытания сорваны. Не по моей вине! Но… никто в это не верит. Улики против меня.
Это письмо – моя последняя просьба перед судом. Суд будет через три месяца. Мне дают возможность раскаяться, хотя я не знаю, в чём. Если бы я мог использовать это время, чтобы всё исправить, я бы отдал все силы. Но пока сам ничего не понимаю.
У тебя есть время начать новую жизнь, пока моё имя ещё чисто, и тебе ничего не грозит. Уезжай. Моя сестра – добрая душа, но характер у неё… Ты лучше меня знаешь твою тетушку. Она будет страдать, вымещая свое несчастье на всех вокруг. Не позволяй пилить себя и ни в чём упрекать. Помни, ты – свободна. И ни к чему непричастна.
Не плачь. Постарайся быть сильной. Ты умеешь теперь жить без меня, ты не пропадёшь, я в это верю. Весь мир открыт перед тобой.
Прощай. Я люблю тебя, доченька.
Подписи не было. На неё пришлось бы потратить лишнюю строчку. Они никогда не подписывались, экономя место в послании, но ставили дату в начале. Голубь продолжал беспокойно ходить по подоконнику. Амита механически взяла мисочку, налила гонцу воды. Теперь она так же взад-вперед ходила по комнате, не зная, как понять обрушившуюся на нее новость.
51
Меньше всего девушку волновало, что теперь она – дочь государственного преступника. Ей хотелось знать, что случилось с отцом, и все мысли были только о том, как помочь ему?
Судя по дате, письмо шло слишком долго. Голубь полетел в пансион и уже оттуда последовал за ней в город. Они разминулись на целую неделю. А в такой момент, когда идёт отсчет дней до суда, потерянная неделя бесценна! Что же делать? Денег на адвоката у нее нет. Даже если бы были, на самого лучшего, его не допустят в закрытый город. Там свои юристы, своя власть. И свои законы. Там для государственных преступников не существует клейма и изгнания. Только смерть. Мерцающий остров не отпустит за свои стены никого, кого принял. И если этот человек его предал… Пощады не будет.
Единственный шанс, если жуткое недоразумение разъяснится. Но отец пишет, что бессилен что-либо исправить. И все улики против него. Значит, это не случайность. У него есть враги. Что Амита может сделать отсюда? Ничего. У неё две возможности: устроить побег преступнику или успеть попрощаться. Как устроить побег, придумает по дороге. Если не получится… Лучше они умрут вместе, чем она сделает вид, что свободна и отца у нее просто нет. Впрочем, она не знает никаких тайн, её могут вышвырнуть из города или отправить на обычную каторгу за пределы Мерцающего острова. Решено, она этого так не оставит.
«Я иду, папочка. Даже не надейся избавиться от меня. Ты хотел, чтобы я сделала свободный выбор? Вот мой выбор. Одна загвоздка. Как найти Мерцающий остров, если он скрыт от чужих, и пути к нему нет? Ничего, с этим я разберусь. Я тоже тебя люблю. Не прощаюсь».
Мысленно написав это послание, понимая, что отец его не получит, если отправить с крылатым гонцом, Амита сжала кулаки и глубоко вдохнула. Почему такая несправедливость? Отец ни в чем не виноват, она точно знает. За что ему грозит смерть? За неосторожность? Он доверился кому-то, кто его предал? Или по рассеянности потерял что-то очень важное? Почему первые дни ее вольной жизни обернулись таким несчастьем? Что она неправильно сделала?
– Амита, спускайся! – окликнула тётка. – Завтрак готов.
– Иду, – она прихватила крошечное послание, чтобы ещё несколько раз прочесть его и хорошенько выучить, прежде чем уничтожить. Вдруг там есть тайные знаки? Шифр? Ясно, что отец писал под надзором, его письмо проверяли опытные стражи. Но он – великий изобретатель, вдруг да смог придумать, как передать ей ещё что-то важное?
52
– И что, нашла тайные знаки? – сразу спросил Шакли, когда Аванта дословно процитировала им загадочное письмо отца. Она не стала объяснять своими словами, просто зачитала послание, выученное наизусть, сказав: «Теперь вы знаете столько же, сколько я».
Аванта безнадежно покачала головой.
– Я прогрела письмо над свечкой, проверила несколькими простыми реактивами – ничего. Мне казалось, там непременно есть шифр, но он скрыт у всех на виду, в самих словах. Но я так ничего и не нашла.
– Может быть, дата? – предположила Бабочка. – Письмо, случайно, не было написано одиннадцатого дня?
– Нет, отправлено двадцать первого.
– Тоже подходит! Ты хорошо помнишь, твой папа ставил нижние черточки на семёрках?
Глаза Аванты широко распахнулись.
– Не ставил, – уронила она, начиная кое-что понимать. – Отправлено было двадцать седьмого и прилетело вовремя! Проверка не заметила подмену даты, но отец для чего-то хотел передать мне цифру «двадцать один»?
– Я только предположила, – пожала плечами блондинка. – Можешь написать дату в письме, точно как она выглядела?
– Как обычно: 21/3в/10н, – нацарапала ножом на сухой глине Аванта. Все уставились на возможную подсказку.
– Двадцать первый день, третий месяц весны, а что значит «десять эн»?
– Мы вели отсчет годам от нашей разлуки. Значит, десятый год по нашему счету.
– Самое простое, если цифры перевести в буквы, – сразу сообразили компаньоны. – но как переводить? Двадцать один или два и один?
– Записать все возможные варианты, а потом Сильф своей магнитной силой притянет правильный, – с легкостью предложил Шакли.
– Шифр и ключ, – пробормотал вертолов. – Похоже, вот и они.
– Но ты можешь сначала проверить, это вообще не бред? То, что я написала действительно шифр? – Аванта показала нацарапанные знаки.
– Не могу. Для меня это пока ничего не значит. Значит для тебя. Нужна ты и варианты, тогда я смогу что-то выбрать. Или ни один не откликнется.
– Пишем, – кивнул Верен. – Как понимать черточки? Просто пропускаем?
– На всякий случай пишем по слогам, – предупредила Бабочка. – Возможно, там разделение слов или отсутствующая буква, о которой мы должны догадаться. Главный вопрос: на ноль буквы быть не может, значит, 10 – это десятая буква И? Или ноль означает что-то другое?
– Я сразу подумала, что ноль заменил букву О, – сказала Аванта. – Папа не мог изменять всё, дата должна была совпасть почти точно с тем, что он хотел зашифровать.
– Значит, в самом конце послания «он» или «ин», – понял Шакли. – Мне неясно, что делать с тройкой? Третья буква – В, но у нас уже есть В от весны. Две подряд, в обычных словах этого не бывает. Либо там разделение слов, либо зашифровано чьё-то имя.
– Либо, название изобретения, например, лекарства, – возразил Верен. – Если брать парные цифры, то первая будет У, а десятка, как мы уже знаем, И. «Уввин». Или тройка это действительно тройка. Цифра или слог «три». Утривин, может быть, у-3-вин – похоже на кодировку винного ряда, тогда что-то спрятано в бочке или на полке с бутылками. «У три вин» – как бы намекает на название известного места, типа «У трех виноградарей». Или у дома 3 на улице Винтовой, Винной, Виноградной. Или в городе есть мастерская «Три винта», например. Или «Тривин» – чье-то имя или название ломбарда или банка, и у него хранится что-то важное. Или, если ноль можно считать буквой О, тройку всегда можно счесть буквой З.
– Цифры могут быть только цифрами, тогда комбинация 21310 или всё-таки 27310, если мы ошиблись с изменением даты, это ключ к сейфу или номер ящика в городском архиве, – заметила Бабочка. – Но тогда буквы, возможно, указывают, что или где искать.
– Вариантов много, верно. Пишем всё, что придет в голову. Бабочка, пиши. Ты лучше видишь варианты и не допустишь повторов.
Несколько минут они сосредоточенно подсчитывали буквы и составляли разные комбинации. Не забыли проверить, что даёт 27 по счету буква или 2+7, но это была явная бессмыслица. Наконец весь пятачок сухой глины был испещрён непонятными письменами. У-3-вин, утривин, утриваон, узвин, уввин, базвин, базваон, ба-три-ваон, батривин, базваон, бавваон, 21310.
– Дай-ка, – вертолов поднял открытую ладонь, Аванта сразу поняла, что он просит снять подвеску, чтобы снова раскачивать кристалл как маятник.
– Можешь проверить, но я, кажется, уже знаю, что мне нужно, – прошептала Аванта. – Так что лучше проверяй без меня, потом сравним.
Она оставила подвеску в ладони Сильфа, встала и отошла шагов на десять от всей компании. Чтобы не видеть, что выберет вертолов. Когда он махнул рукой, снова подошла. Уже зная версию Сильфа, все ждали её ответа.
– Бавваон. Мне знакомо это имя. Отец упоминал его в письмах, минимум, дважды, но я не помню, в связи с чем. Что-то по работе. Возможно, кодовое название, но о том, с чем папа работал, он подробно никогда не писал. Значит, это человек, причастный к новым изобретениям и проверкам. Если это не совпадение, папа хотел, чтобы я о нём помнила.
– Он мог назвать тебе только имя человека, которого подозревает в своем несчастье (если его подставили), или единственного, кому ты можешь доверять, – сказал Шакли.
– Отец не думал, что я появлюсь здесь. Может, этот Бавваон должен был разыскать меня позже и что-то передать? Или это действительно указание виновного, – грустно согласилась Аванта.
– Я уже спросил, враг это или друг, – сообщил Сильф. – Маятник уверяет, и то, и другое.
– Значит, враг, которого считали другом. Предатель, – уверенно угадала Бабочка.
– Маятник откликнулся ещё на варианты «У 3 вин…» и на чистые цифры, – вертолов вернул Аванте подвеску. – Разобраться можно только на месте.
– Ты не пойдешь одна, даже не думай, – хмуро глянул на нее Верен.
Аванта пожала плечами и слабо улыбнулась, смиряясь, что ей не отвязаться от помощи компаньонов.
53
Верен собирался на разведку. Теперь Аванта не возражала, чтобы он попробовал пройти в город первым. Сына дороги грядущее приключение не радовало. Погруженный в свои мысли, почти сросшийся с окружающим лесом, он сидел на выступающем из травы валуне, бросив руки на колени – скрытая пружина перед броском, таящаяся в хищниках. Вокруг него ходил медлис и ворчал.
– Уймись, – хрипло попросил Верен. – Мне уже тошно. Ты причитаешь, как строгая тётушка.
– А что он говорит? – Шакли старательно уничтожал все их чертежи и надписи. Его давно удивляло поведение Тришки. Шакли слышал, что пушистый друг чем-то сильно недоволен, но чем ему мешал Верен, сидящий неподвижно, понять не мог.
– Что всё это добром не кончится, – синхронно, той же фразой, обобщили ворчание зверя Верен и Сильф. Вертолов уже третий раз бросал камешки и результат ему тоже не нравится.
– Я слышу постоянное «охо-хо, плохо, опасно», и он мне мешает думать. А что слышишь ты, в подробностях? – уточнил Верен.
– То же самое, – отозвался вертолов. – «Опасно ходить, опасно ходить, плохо идти и плохо сидеть на месте».
– Если ты так прозорлив, друг мой Тришанций, какие у тебя предложения? – спросил Шакли.
– «Бежать!» – медлис распушил полосатый хвост, не поднимая его победно, а держа вниз «поленом», как у волка. Выгнул спину и поскуливал, скаля зубы. Его обычное «уа-уа» звучало очень нервно.
– Ну так я ничего не вспомню, – сдался Верен и потянулся, раскинув руки.
– Поисковый отряд его напугал, – гладил приятеля Шакли. – А что за идея тебя посетила? Издали на лбу читается.
– Идеи нет, есть сомнение. «Бавваон» – знакомое имя. Напоминает что-то эпическое, из древних героев. Естественно, всем дают имена, связанные с приметами или известными людьми, но тут, мне кажется, форма старая. Возможно, отец Аванты назвал важного человека по прозвищу, передав его особые черты… Мучаюсь, не могу вспомнить. Сильф, что у тебя?
– Примерно то же, что у Тришки. Когда бы ни идти, всё равно опасно. И, кажется, опасность у врат больше для тебя, чем сам город.
– Странно. Разве стража получила приказ стрелять в любого чужака из лука?
– Нет, я проверил. Опасность не от стражи. Возможно, тот отряд снова вне стен. И вам нельзя столкнуться.
– Мне бы тоже не хотелось знакомиться с ними ближе, – кивнул Верен. И быстрым взглядом подал знак приглушить военный совет. На поляну, держа вдвоём самый большой котёл, полный воды, вышли девицы. Они ходили на разведку в поисках ручья, и очевидно нашли его там, где предполагал Сильф.
– Кто обидел маленького? – Бабочка поставила котёл и присела на корточки возле медлиса. – Не плачь. Сладенького хочешь?
– Уходишь сейчас? – Аванта подошла к Верену. – Я волнуюсь… А ты?
– Не особо, – слегка поморщился Верен. – Скажи, это имя… у вас с отцом раньше с ним что-то было связано? Не по работе, какие-то приметы?
– Не помню. Считаешь, это прозвище? Я тоже так подумала. Папа любил давать всем секретные имена, прямо как наш Сильф. Но я не помню, что на древнем значит Бавваон. Это нетипичное удвоение «в» меня тоже настораживает.
– Что ж, хоть для бродяги это странный маршрут, не только поищу нужные нам приметы и сведения по городу, но загляну в библиотеку, проверю список исторических имён. Кажется, что-то в этом есть. Всё, – Верен пружинисто встал: – посидели на дорожку. Сильф?
– Не называй ни одно из своих имён, – не поднимая глаз от разбросанных камушков, тихо проговорил вертолов. – Это их задержит…
– Кого? – заволновался Шакли. – О чём ты?
– Он понятия не имеет, – улыбнулся Верен. – Это наш штучки, Братства Дороги. Он предсказывает мою дорогу, сам её не зная. Главное, это всегда сбывается. Понял, я человек без имени, это важно. Пошёл, – дойдя до опушки, сын дороги махнул рукой и растворился среди деревьев. Он не взял с собой ни денег, ни припасов, только краюху хлеба и на поясе как обычно висели фляга с водой и нож.
Компаньоны мгновенно потеряли его из виду, но все хотели посмотреть, как Верен войдёт в город. Они рассыпались на опушке, притаились за деревьями и смотрели. Бродяга уже вышел на широкую проезжую дорожку, ведущую к подъёмному мосту. Но чтобы подойти к берегу реки, он должен был спуститься с пригорка. Гребень холма ненадолго закрыл Верена от глаз его друзей. И довольно скоро, во всех взглядах возник напряженный прищур и тревога, когда он слишком долго не появлялся на мосту.
– Что-то случилось! – первой рванулась вперед Аванта.
– Куда ты в красном, накинь плащ, – удержал её вертолов. – Сидите, я посмотрю.
– И я, – вызвался Шакли. – Девочки, охраняйте Тришку, чтобы за мной не побежал.
Две гибкие тени скользили в траве по обочине дороги. Ойры с ними не было, она выжидала момент, чтобы отправиться по следу Верена в город, а пока охраняла стоянку в лесу.
– Всё нормально, – Бабочка сжала холодную руку Аванты. – Его что-то отвлекло на берегу. Но я опасности не чувствую, «крылышко» тёплое.
– Значит, опасности нет здесь, для нас. Но его что-то задержало!
– Почему мы думаешь худшее?
– Просто знаю, – шепотом ответила Аванта. – Его дороге кто-то помешал. А это не к добру.
54
Верен только перевалил за гребень холма, ему открылся вид на берег, и моментально стало ясно, что медлис прав, надо бежать! По берегу рыщет тот самый черный отряд. При свете дня, без защитной стены не такой черный, но бронированные нагрудники частной гвардии с воронёными стальными пластинами, выглядели угрожающе. Верен сбил шаг, остановился. Уже поздно отступать, его заметили. Солдат-наблюдатель вытянул руку, что-то крикнул, указывая на вершину холма. Вести погоню за собой и подвергать опасности друзей и их стоянку Верен не мог. Сомнительно, что отряд ищет именно его. Но будут приставать с расспросами, тоже радости мало.
Похоже, вооруженный отряд топчется по берегу давно и уходить не собирался. Вот почему вход в город казался опасным, почти перекрытым. Что ж, придётся пройти сквозь них.
Стараясь выглядеть усталым и беззаботным, он медленно пошёл с холма. Смотрел поверх голов отряда и поверх стен, на сверкающие на солнце флюгера и заостренную верхушку белой башни.
– Эй, бродяга, стой! – навстречу ему выехали два всадника, перегородив путь к мосту. – Кто ты?
– Вольный человек, вы сами догадались, – Верен старался говорить мирно и открыто.
– Назовись!
– У бродяг нет имени.
– Но как-то же тебя называют, – один из всадников, званием постарше, начал сердиться.
– Зовите как угодно. Своё имя я позабыл много лет назад, отправляясь в дорогу. И нашёл там множество новых имён.
– Назовись, – настаивал старший. – Прозвище в братстве, кличка, всё равно. Скажи, кто ты?
– Вообще-то, приказы любой власти моего имени не касаются, – отстранённо заметил Верен. – Я иду в город. Можете проводить до ворот, узнаете, как я назовусь.
– Не хочешь по-хорошему? Шагай, – двинул на него коня старший всадник. – Наша забота отвести тебя к командиру. Ему расскажешь, кто ты.
Можно было броситься на ближайшего всадника, свалить его с коня, прыгнуть в седло и… Ещё десяток всадников поскачет за ним. Где гарантия, что украденный конь самый резвый? Хуже того, некоторые военные лошади обучены вставать, как вкопанные, если не получат особой команды. Противоугонная школа.
В отличие от многих обывателей, связанных даже в момент опасности правилами приличий, пожалуй, никто в Братстве Дороги не верит, что бегство – худший путь, бежит только виновный. Худший путь – попасть в лапы недружелюбного отряда. Но у Верена была ещё надежда тянуть время, изобразить мирного бродягу и выкрутиться. Неохотно, но без возражений он шёл по берегу к тому, кого в этом отряде считали главным.
Немолодой мужчина с цепким взглядом, без военного нагрудника, больше смахивающий на деятеля тайной полиции, чем на гвардейца, сидел в походном раскладном кресле и молча изучал стоящего перед ним бродягу.
– Хочешь пробраться на остров? Что ты забыл в закрытом городе?
– Это и любопытно, что они прячут от меня? – усмехнулся Верен. – Для меня нет границ и стен.
– Тебя ведёт сюда только любопытство?
– А что ещё? Оно и чувство дороги. Хотелось доказать, что я смогу найти этот тайный остров и я нашёл.
– А не собирался ли ты скрываться тут от розыска за убийство?
Верен удивлённо вскинул брови.
– Не понимаю. Нарушение городских правил – могло быть. По незнанию. Но преступления уровня убийств и грабежей не мой профиль.
– Как знать? – хитро прищурился командир. – Если в случайной драке?
– Не было такого. Для меня драки не случайны. Меня могли хотеть убить, бывало. Но я их не ищу, – улыбнулся бродяга.
– Какой твой род занятий?
– Вольный путешественник.
– Иными словами бродяга по призванию? Имя?
– Уже сказал вашим любезным подручным, у меня нет имени, я отступник рода и крови. А свои прозвища я не обязан называть никому, делаю это только по желанию.
– Да, все имеют право на такой отказ… при аресте. Тем более, бродяги. Но мы тут кое-кого ждём. Есть сведения, что в эти края вот-вот нагрянет опасный преступник. Приметы… – командир сделал требовательный жест. Ему тут же подали листок со списком. – Рост выше среднего, сложение атлетическое, сухое, волосы густые каштановые, длиннее среднего, глаза не голубые и не темные… Особая примета – сорванный голос. Оружием владеет хорошо. Разве это не твой портрет? Тот, кого мы ищем тоже сын дороги. Предположительно, он мог маскироваться под охотника или следопыта, но ты идеально подходишь. Поэтому, имя большого значения не имеет. Ты арестован, следуй за нами в крепость.
– Какое обвинение? – холодно спросил Верен, стараясь, чтобы голос звучал нормально. Но, как обычно в таких случаях, его особая примета стала только заметнее.
– Убийство, я уже сказал! – театрально воскликнул командир, дав знак помощнику собрать отряд. – Убит некий Крапс, бандит, наемник, никчемный тип. Но два его дружка, чтобы самим не быть обвиненными, указали, что у их предводителя недавно случилась крупная ссора с дракой прямо в воротах горного городка Юзефеля. Дали описание врага Крапса, и стража подтвердила факт драки и приметы. Тот бродяга был со спутницей. А ты – путешествуешь один?
– Как видите, – развёл руками Верен, заодно поверяя, свободу движений в плечах.
– Приметы той девицы у нас есть. Мои люди на всякий случай обыщут окрестности. А ты до полного выяснения взят под стражу.
– Вы меня спутали с кем-то из моих братьев. Но даже если так, драка в защиту девушки и убийство, пусть даже мерзкого бандита – разные вещи. Надеюсь, в крепости меня ждет очная ставка с теми двумя, кто дал вам приметы, и недоразумение быстро разъяснится?
– Ага, вот ты себя и выдал, – хохотнул один из гвардейцев, приближенных к командиру. По крайней мере, он бездельничал и слушал, пока другие собирали вещи и седлали коней. – Ты знал, что очной ставки тебе бояться нечего! Те двое тоже мертвы! Так что, похоже, опасный тип с твоими приметами – ты и есть!
– Ах так… – скучающе протянул Верен, отведя взгляд в сторону, оценивая, сколько солдат у него за спиной. – Но если я не мирный бродяга, никто меня не упрекнет за сопротивление произволу властей, верно? Вы же понимаете, что я хорошо владею оружием. У вас так написано. А ещё я любитель драться, а в драке может кто-то пострадать. У вас же, вероятно, предписание доставить убийцу живым и невредимым? Как же нам быть?
– Взять его! – внезапно истерически крикнул командир, предугадав бросок бродяги, хоть тот смотрел совсем в другую сторону. Нож сверкнул в дюйме от его горла, двое помощников закрыли командира, ещё двое кинулись на преступника. Остальные сбегались на крик.
Когда попытка взять в заложники командира и нейтрализовать весь отряд провалилась, Верен кинулся к ближайшей лошади. Отшвырнул с пути хозяина коня и ещё троих по очереди, кто пытался помешать ему вскочить в седло.
Конь послушался и с места взял в галоп, но и погоня не отставала. Ехать вверх по склону было трудно, но Верен зачем-то заложил крюк, проскакав обратно, а потом по дуге выехав на берег. Пересекая проезжую дорогу, он махнул рукой, бросая что-то подальше на обочину. Преследователи этого не заметили, а беглец, низко пригнувшись в седле, надеясь избежать стрел и пуль с парализующим ядом, уже мчался под гору и дальше вдоль по берегу. С разгону проскочить городские ворота или попросить убежища на Мерцающем острове надежды не было. Отряд, даже пришлый, остановился в этой крепости. В городе у них связи, а его схватит стража. Когда его догонят – только вопрос времени.
