Текст книги "Неисторический материализм, или ананасы для врага народа"

Автор книги: Елена Антонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

– Мама! – с чувством сказал Сергей. – Ты представить себе не можешь. Меня усылает в командировку Андрей! С благословения Барсова. И с Артемьевым они уже договорились. Представляешь?

– Очень даже представляю, – задумчиво сказала мама. – Барсов кого хочешь уболтает. Это, конечно, величайшее научное открытие и строжайший секрет?

– Как ты догадалась?

– Значит, раньше, чем через пару дней, я о нем не узнаю, – опечалилась мама. Еще одним ее достоинством было чрезмерное любопытство, благодаря которому их семья всегда была в курсе последних событий, а потому могла принимать правильные решения.

В прихожей послышался бодрый голос отца.

– Так-так, вижу, к нам пожаловал сын.

– Дайте-ка я угадаю, зачем ты явился, – сказал отец, войдя в кухню и обняв сына, – с трех раз. Ты соскучился и пришел повидать своих стареньких маму и папу? Не похоже. Хочешь поздравить мать с Восьмым марта? Тоже мимо, на дворе июль. Понял, – воскликнул отец, глядя на дорожные сумки в углу в коридоре. – Ты отправил нежное дитя гор обратно в горы!

– Отец, угомонись.

– Саша, мой руки, – скомандовала мать.

– Нет, я угадал? – настаивал отец. – Отправил?

– Отправил, – вздохнул Сергей. – Ты бы видел, как это дитя гор сегодня разъярилось, когда я сказал ей, что уезжаю в командировку. Она решила, что я сваливаю к любовнице.

– А ты не сваливаешь? – уточнил отец.

– Его Андрей в командировку отправляет, куда-то далеко, – объяснила мама.

– Андрей? – оживился отец. – Погоди-ка, я недавно ему одну хитрую биоэлектронную установку делал. Для улавливания пространственно-временных волн, связанных с биотическими. Я так понял, что это – для установки перемещения во времени.

Сергей сделал непроницаемое лицо.

– Понятно, – вздохнул отец. – Все это – строжайшая тайна, поэтому все всё знают. Скажи хоть, в какой год он тебя отправляет.

Сергей вздохнул и начал «колоться». Родители слушали его очень внимательно – в пятидесятых годах они родились, и это время они, в отличие от Сергея, прожили. Правда, они захватили самый конец пятидесятых, и поскольку были в то время младенцами, то ничего сказать о них не могли. Мамины восторженные воспоминания о детском новогоднем празднике у друзей семейства с вкуснейшими пирогами, в один из которых она уселась, Сергей расценил как малополезные.

– На месте нынешнего Заречного района было поле. И деревянный мост, – с готовностью добавил отец, желая помочь.

Сергей не вполне согласился, что эта информация, хотя и ценная во многих отношениях, поможет ему освоиться среди коллег и соседей.

– Ты не горячись, – сказала мама. – В пятьдесят третьем в Средневолжске твой дед, между прочим, работал.

– Я и забыл. Он ведь в пединституте работал?

– Практически со дня основания! – гордо сказала мать.

Дед был ее отцом, и она им очень гордилась.

– Так ты, значит, там будешь работать, – вздохнула мама. – Отца увидишь. Молодого, красивого. Расскажешь, какой он тогда был. Меня ведь в пятьдесят третьем еще на свете не было. Еще только через три года рожусь.

– А я – через полгода, – похвастался отец.

– Вот здорово, – обрадовался Сергей. – Устроюсь к тебе в няньки, буду менять пеленки, а будешь плохо себя вести – отшлепаю.

– Прошу учесть, – встревоженно сказал отец. – Я тебя за всю жизнь пальцем не тронул.

Громко затрезвонил телефон.

– Это Гуля, – испугался Сергей. – Я по звонку узнаю.

Телефон продолжал звонить, и семья Бахметьевых задумчиво смотрела на него.

– Может, с работы? – предположил отец. – Сережа, возьми трубку.

– Почему я? – возмутился сын, но трубку взял. Это действительно была Гуля.

– Тебе не могло быть плохо со мной, – понеслась она с места в карьер. Сергей беспомощно взмахнул рукой и нечаянно включил громкую связь. – Я знаю все твои эрогенные зоны. Я чесала тебе большой пальчик на ноге.

– Ты его так скребла, что я потом неделю с пластырем ходил. У меня, между прочим, есть еще с десяток эрогенных мест, которые не надо всовывать в тесный ботинок, – сварливо сказал Сергей и, заметив, что отец прислушивается с нескрываемым интересом, протянул руку к кнопке громкой связи.

– Оставь, – запротестовал отец.

– Сейчас я прочитаю тебе стихи, – заявила Гуля и стала декламировать: – Когда твоей щеки ветерок коснется – вспомнишь меня, – патетически начала она.

Сергей вздохнул, тихонько положил трубку рядом с телефоном и пошел принимать ванну. Отец с комфортом устроился рядом в кресле, прикрыл глаза и стал слушать, с наслаждением кивая головой.

– Я буду солнцем твоим, глотком воды в жаркой пустыне… – декламировала Гуля. – Ты будешь жаждой томим – не насытишь ее без меня, – грозно пообещала она и замолчала.

Не дождавшись ожидаемых аплодисментов, сдавленных рыданий и признания в любви, она недовольно позвала Сергея:

– Эй, заснул ты там, что ли?

Отец встрепенулся, открыл глаза и посмотрел на телефон.

– Сережа принимает ванну. Да вы продолжайте, продолжайте, – благодушно предложил он.

Продолжать Гуля не пожелала, а стала объяснять Александру Павловичу, какой его сын подлый обманщик, и тут же нелогично потребовала, чтобы он немедленно вернулся, потому что за нее есть кому заступиться.

Александр Павлович встал рядом с телефоном и картинно воздел руку вверх. Мама с любопытством смотрела на него.

– Мой сын отправляется в далекую опасную командировку, – начал он. – И вот он позвал свою любимую девушку, чтобы проститься с ней перед трудным испытанием. И что же, девушка, которую он любил, вдохновила его на подвиг, стала ему поддержкой в трудную минуту? – голос его потихоньку приобретал эпические ноты, как будто он читал балладу наизусть. – Нет, она не поддержала его в трудную минуту, – печально произнес Александр Павлович. – Она не стала ему опорой и поддержкой, она не укрепила его дух. Наоборот, она лишила его покоя и уверенности. Какой позор! Где твои благородные дагестанские братья? – вопросил он, откинув руку в сторону и сбив очки с носа своей супруги. – Я хочу поговорить с ними. (Сережа, ты плещешь воду на пол.) Где эти горцы с душой величественного горного орла, а не гиены? Они сгорят со стыда за свою сестру. Разве так воспитывали ее замечательные мудрые родители? (Серега, оставь мне чуть-чуть геля для душа.) Нет, они не так ее воспитывали.

Потрясенная Гуля тихонько положила трубку. Пожалуй, решила она, пусть лучше ее братья пока не покидают аул.

– Браво, – восхищенно сказала мать. Александр Павлович величественно поклонился и пошел выгонять сына из ванны.

III

Во вторник в шесть утра Сергей был в лаборатории. Справа от него сидел Андрей, слева – Анатолий Васильевич, и они наперебой повторяли ему напоследок то, чему учили целую неделю.

– Помни две главные вещи. У тебя есть четыре минуты, чтобы определить место и момент материализации, – давал наставления перед дальней дорогой Анатолий Васильевич. – Ты можешь перемещаться…

– В пределах трехсот метров, да помню я, – нетерпеливо отмахивался Сергей.

– …Вытянув по направлению движения руку с диском, – наставительно продолжил Андрей. – Понял?

Барсов брал Сергея за руку, вытягивал ее и пояснял:

– Вот так будешь двигаться, за рукой.

– Да знаю я, – возразил Сергей.

– Повторение – мать учения! – подняв указательный палец, провозгласил Анатолий Васильевич. – Что надо сделать, чтобы стать видимым?

– Отпустить диск.

– Что произойдет, если ты отпустишь диск сразу, не осмотревшись?

– Я приземлюсь за голубыми флягами, – терпеливо в сотый раз ответил Сергей. – Кстати, что это за штуковины?

– Это газовые контейнеры. Раньше газ завозили на машине, в цистерне, и накачивали в эти штуки. Так что рядом с ними не кури.

– Я вообще не курю, – оскорбился Сергей. – Слушайте, все-таки ужасно неудобно, что обратно я смогу возвращаться только в эту лабораторию. И от дома далеко, и от работы тоже. А у меня, похоже, времени совсем немного будет.

– Тут пока ничего не поделаешь, Сережа, – вздохнул Барсов. – Не вшивать же тебе второй диск. Уж как-нибудь справишься. К тому же мне спокойнее, что ты будешь возвращаться сюда. Ситуация может потребовать нашего немедленного участия. И помни: мы будем следить за каждым твоим шагом и в случае опасности сразу вернем тебя сюда.

– Да уж сам вернусь как-нибудь, – удивился Сергей.

– Не скажи, – предостерег Анатолий Васильевич. – Может создаться такая ситуация, что ты не успеешь нажать на диск. Или не сможешь.

Сергей насторожился:

– Как так?

– А вот так, – объяснил Андрей. – Вот арестуют, свяжут руки за спиной, и не дотянешься. Так что не хорохорься там особо, посланник будущего.

– Ты смотри не засни у монитора, – занервничал «посланник».

– Ну давай кофейку на дорожку, и пора, – скомандовал Анатолий Васильевич. – Семь часов уже.

Катя притащила огромную тарелку с бутербродами.

– А где я там обедать буду? – с набитым ртом поинтересовался Сергей. – У них хоть столовая в институте есть?

– В магазин сходишь. Как простой советский гражданин. Помнишь, где у тебя деньги лежат?

 Сергей проверил наличие бумажника во внутреннем кармане щегольской дубленки и с любопытством рассмотрел деньги. Узкие длинные фиолетовые бумажки ему понравились. С них честным открытым взглядом на него смотрел улыбающийся шахтер с отбойным молотком на плече.

– Интеллигенцию, значит, не замечают как класс, – язвительно сказал Сергей.

Он открыл крышку «шпионского» кейса с цифровым замком. Крошечные видеокамеры и микрофоны лежали в кармашке, упакованные в мыльницу.

– Переложи два комплекта в карман пиджака, – потребовал Анатолий Васильевич. – Пусть будут наготове.

Наконец кофе был выпит, а бутерброды доедены.

– Ну, ребята, – полез было с рукопожатиями Сергей.

– Да ладно тебе, все равно через пару часов увидимся, – отмахнулся Андрей. – Ну, в путь!

– Ни пуха, ни пера! – пожелал Барсов. – Давай там, соответствуй эпохе!

Он подвел Сергея поближе к монитору и скомандовал:

– Жми!

И Сергей нажал. В то же мгновение он ощутил морозный воздух и вместо стен лаборатории увидел ослепительное сияние чистого снега. Помня инструкции, он внимательно огляделся, не отпуская диск. Людей в поле видимости не было – значит, можно было отпускать диск и становиться видимым.

Белизна снега и воздух, чуть пахнущий печным дымком, поразили его. Он сообразил, что в последние годы видел такой снег только за городом. В Средневолжске снег был испоганен песком и солью. На центральных улицах снегоуборочные машины соскабливали с тротуаров все, что могли.

Морозец был градусов пятнадцать. Сергей неуверенно пошел по направлению к улице. Когда он подходил к подъезду, который находился возле выхода со двора, из него вышла молодая женщина в длинном сером пальто. Сергей не сразу сообразил, что в ее облике было очень необычным. Девушка оглянулась, услышав, как снег скрипит под его ногами, и он понял. Во-первых, у нее не было сумки. Она не болталась на плече, не свисала с руки. От этого ее фигура имела четко очерченный, очень женственный силуэт. Во-вторых, ее руки были спрятаны в черную каракулевую муфту! Сергей сразу почувствовал себя как в музее народного быта, где посетителям разрешалось участвовать в разыгрываемых для них сценах. Он вежливо поздоровался, ускорил шаг, вышел на улицу и растерялся. Это улица Волкова, без сомнения. Но гостиницы «Плес» не было. Ее просто еще не построили. Естественно, ведь она будет построена лет через тридцать. Не было и других привычных ориентиров. Зато ресторан «Волна», который Сергей прекрасно знал и часто водил туда Гулю, был на месте – со своими купеческими колоннами и роскошным полукруглым крыльцом. Правда, вместо стеклянных дверей были массивные деревянные, с огромными металлическими ручками, что придавало ресторану благородный, даже величественный вид. Напротив ресторана, через дорогу, между двумя фонарными столбами был натянут красный лозунг, на котором белыми буквами было написано: «Вперед, к победе коммунизма!». Видимо, таким образом подвыпившим и потерявшим ориентацию в пространстве посетителям «Волны» указывалось генеральное направление, на случай если они, выйдя из ресторана, сомневались, куда пойти.

В данный момент жители Средневолжска шли на работу. Машин на улице не было совсем. Судя по дороге, на которой толстым слоем лежал снег, здесь ездили редко. Сергей пошел к «Волне», чтобы выйти на площадь, от которой можно было добраться до пединститута. Мимо него проехал маленький красный автобусик, битком набитый людьми.

Площадь Сергей не узнал. Во-первых, в ее центре не было памятника Ленину, которому будет суждено простоять до двадцать первого века, – его просто забудут снести. Но это не главное. В его времени площадь ограничивалась с правой стороны огромным серым зданием технического университета – унылой длиннющей коробкой. Сейчас университета не было, и глаз радовал вид на прилегающие улицы с деревянными домами, за которыми под белым заснеженным пространством угадывалась Волга. Сергей посмотрел налево. Там протянулась гостиница «Советская» – с множеством полуколонн и высокими полукруглыми окнами. Первый этаж еще не пестрел яркими крылечками многочисленных магазинов, поэтому создавалось впечатление, что за этими окнами скрываются огромные деревянные кровати с малиновыми балдахинами над ними, глубокие вольтеровские кресла и дубовые комоды. Впрочем, вполне вероятно, что так оно и было. Перед входом – высоченными полукруглыми дверями – стояло деревянное корыто, занесенное снегом, а на чисто выметенном крыльце лежал веник. Сергей не сразу догадался, что веник – чтобы обметать снег с обуви. Он посмотрел на свои щегольские ботинки, топнул ногой, и снег сразу отвалился. Сергей еще раз посмотрел на веник, пожал плечами и двинулся дальше.

Он прошел мимо парка – вот он совсем не изменился – и повернул налево, на Коммунистическую улицу, которая вела к институту. Она была еще вся деревянная, поэтому кирпичное четырехэтажное здание института он увидел издалека. Сразу за институтом простиралась деревня. Сергей даже вспомнил ее название, которое слышал от деда, – Лапшино.

– Надо же, – удивился он, – оказывается, пединститут был построен на окраине.

Когда он добрался до института, было без двадцати восемь.

– Рано, – с досадой подумал он и приготовился, что придется долго ждать ректора.

Он потоптался у входа, наблюдая за входящими людьми. Студентов пока было мало, заходили в основном преподаватели. Многие брали разложенные у входа веники и старательно обметали снег с валенок, которыми было бесполезно топать, чтобы стряхнуть снег. У более модных молодых преподавательниц были войлочные сапоги или «бурки» с коричневыми носами и белыми голенищами. Все искоса поглядывали на Сергея. В красно-коричневой дубленке, норковой шапке (более вызывающие варианты на него пока решили не надевать), в остроносых черных кожаных ботинках, черных же изящного покроя узких брюках он производил впечатление. А его кейс явно разил мужскую часть преподавателей наповал. Они стыдливо прижимали к себе бесформенные черные или коричневые портфели, которые застегивались перекидывающейся крышкой с двумя замками. Сергей в свою очередь с завистью смотрел на портфели, решив про себя, что надо обязательно добыть такой для отца и для себя.

Ректор Валентин Николаевич Дьяконов, как ни странно, был уже в кабинете. Когда Сергей вошел, он задумчиво разглядывал чернильницу с откидной металлической крышкой с шишечкой на верхушке и раздумывал, не долить ли туда чернил.

– Здравствуйте, – поздоровался Сергей. – Меня зовут Сергей Александрович Бахметьев. – Он с любопытством взглянул на темный стол, покрытый зеленым сукном, и черные кожаные диваны, стоявшие у стены.

– А! Наш молодой специалист, – приветливо посмотрел на него Валентин Николаевич. Его взгляд задержался на дубленке и замер на кейсе. – Присаживайтесь.

Пока Дьяконов изучал документы и исподтишка разглядывал Сергея, тот с не меньшим любопытством рассматривал его кабинет, вбирая в себя все детали – чернильный прибор с впадинкой для перьевой ручки и мраморным прессом с промокательной бумагой, портреты Ленина, Сталина и тройной профиль Маркса, Энгельса и Ленина, симметрично расположенные между окнами.

– У вас такое редкое сочетание – математика и английский, – наконец произнес Валентин Николаевич. Сергей кивнул.

– Собственно, математика – моя основная специальность, – пояснил он, прикрепляя микрофон на липучке к нижней поверхности стола. – А английский оказался нужен для чтения литературы по специальности. Пришлось изучить.

– А кстати, где ваша учетная карточка?

– ???

– Разве вы не член партии? – строго спросил Дьяконов, глядя в изумленные глаза Сергея.

– Член, член, – энергично закивал тот головой, злясь на Андрея за то, что тот забыл такую существенную деталь.

– Вы должны встать в парткоме на учет как можно скорее, – уже мягче произнес ректор и поднялся. – У вас, я смотрю, два диплома с отличием. Замечательно. Пойдемте, познакомлю вас с деканами.

Сергей галантно пропустил ректора вперед и, выходя, успел прикрепить видеокамеру к портрету Дзержинского, который висел над дверью. То, что камера оказалась на страже революционного порядка, показалось ему особенно удачным, и он довольно растянул рот до ушей.

Деканом факультета иностранных языков оказалась немного полная пожилая женщина в строгом черном костюме и белой блузке.

– Очень приятно, – сказала она и заколебалась, глядя на пиджак и галстук Сергея. Его одежда ей казалась не соответствующей воспитательному процессу на факультете, но она не смогла найти в ней явных несоответствий социалистическим нормам преподавательской морали.

Договорились, что Сергей приступит к занятиям через два дня, а пока посидит на семинарах, изучит материал и вселится в новую квартиру.

Ордер на квартиру и ключи он должен был получить у проректора по хозяйственной части. Вернее, проректором Сергей назвал его по инерции, официально эта должность называлась «заместитель директора по АХЧ» – административно-хозяйственной части. От этого названия Сергею захотелось чихнуть или сказать кому-нибудь: «Будьте здоровы!»

Он приготовился долго бегать по разным кабинетам, получая ордер, но заместитель директора по АХЧ Николай Петрович Свинин, внешность которого удивительно подходила к его фамилии, сразу протянул ему бумажку.

– Вселяйтесь, – благодушно сказал он, – квартира семь, счастливый номер. У вас мебель уже пришла?

Сергею потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что Свинин имел в виду прибытие мебели багажом. Свинин по-своему истолковал его молчание и поспешно сказал:

– Ну, пока мы вам чего-нибудь соберем. У меня раскладушечка неплохая, так что пару дней перетерпите.

– Огромное спасибо, – от души сказал Сергей и отправился осматривать апартаменты.

IV

 Апартаменты впечатляли. Преподавательский дом находился в двух шагах от института, прямо позади него. Он был небольшой, двухэтажный, обшитый потемневшими от времени досками. Правда, крыльцо было большое, под навесом. На второй этаж вела широкая деревянная лестница, выкрашенная светло-коричневой краской, со скрипучими ступеньками. Направо и налево шел коридор, по три двери с каждой стороны. Сергей полюбовался сундуками, деревянными санками и колясками, стоящими в коридоре, и толсто обитыми дверями: казалось, что на каждой двери была пухлая перина, обтянутая черным дерматином.

Квартира номер семь была на втором этаже, в правом углу коридора. Он вставил большой массивный ключ и открыл замок. Из соседней квартиры тут же выглянул полный мужчина в коричневой полосатой пижаме. Его волосы были зачесаны назад, и большие залысины придавали ему солидный вид.

– Неужели молодое пополнение прибыло? – довольно сказал он, одергивая пижаму, что, на взгляд Сергея, было совершенно излишне – она так туго обтягивала его живот, что сидела на нем как приклеенная. – Николай Васильевич Хворов, – представился он, поглаживая облысевший лоб и протягивая пухлую ладонь. – А мы вас заждались. Проводим занятия, можно сказать, за двоих.

– Скоро подключусь, – пообещал Сергей и, не входя в квартиру, оглядел ее. – А кто тут жил до меня?

– Враг народа, – опечалился Николай Васильевич. – С виду такой беспомощный, а оказался шпионом. Арестован за попытку отравить Баренцево море.

– Далековато отсюда до Баренцева моря, вы не находите? – изумился Сергей. Николай Васильевич сокрушенно вздохнул:

– Не дремлют шпионы, не дремлют. Кто бы мог подумать. Его семья уехала от позора. Они собирались в спешке и мебель кое-какую оставили. Вам пригодится на первое время.

Сергей кивнул и вошел в квартиру, Он чуть не растянулся, споткнувшись о высокий порог. В углу комнаты стояла темная высокая дубовая тумбочка. Нижняя ее часть была закрыта дверцей, а в верхней было две открытые полочки, то есть частично открытые, потому что по бокам они были огорожены решетчатыми стенками.

– Крепкая вещь, – одобрительно заметил Николай Васильевич, который, оказывается, тихонько вошел следом. – Дубовая. Книги сможете поставить.

Он не спускал взгляд с дипломата Сергея, ожидая, когда тот его раскроет. Сергей не стал его томить и, поставив дипломат на тумбочку, повернул несколько колесиков цифрового замка, которые издали замечательный щелкающий звук, поднял дверцу.

– Вот это да! – выдохнул сосед. – Это что же, такой замочек?

Сергей позволил ему поиграть с дипломатом. Николай Васильевич увлеченно покрутил колесики и спросил:

– Это что же, такие колесики?

Сергей кивнул головой.

– А зачем?

– Это замок такой.

– А что же вам запирать-то?

– Шпионы не дремлют, – туманно ответил Сергей, вешая на гвоздь дубленку. Николаю Васильевичу пришлось опять округлить глаза.

– Это где же такие, в Москве продают? – спросил он, щупая галстук от Версаче и поедая глазами элегантный костюм.

– А? Да, в Москве, – рассеянно согласился Сергей и пошел в другую комнату.

Вместо двери в проеме висели полотняные занавески, с краев которых свисали мохнатые шарики на веревочках. Посередине половинки занавески были перехвачены такой же веревочкой с шариками, приоткрывая вход. Вторая комната была поменьше, и, чтобы войти в нее, надо было тоже перешагнуть через порог. У окна стоял дубовый стол на высоких прямых ножках. Под столешницей было два маленьких выдвижных ящика.

– Вот и письменный стол, – обрадовался Николай Васильевич. – Только вам присесть не на что. Я вам сейчас табуреточку занесу. И на занятия пора. – Он озабоченно посмотрел на часы.

– Ну, в общем, вы располагайтесь. А захотите вздремнуть… – добавил он, вынимая ключ из кармана пижамы…

– Что вы, что вы, – замахал руками Сергей.

– А то смотрите, – не настаивая, заметил Николай Васильевич. – У вас тут даже диванчика нет.

– Все есть. В багаже, – заметил Сергей.

Николай Васильевич взглянул на часы, спохватился, что у него через сорок минут начинается пара, и убежал. Сергей сокрушенно вздохнул, предвидя нервный утомительный день. Он немного потоптался, собираясь с мыслями, и от нечего делать открыл ящики стола. В щели одного из них между днищем и стенкой застрял лист бумаги, вырванный из тетради в косую линейку. Сергей с любопытством вытащил его.

Почерк был крупный и неровный, наверное, писал ребенок лет семи.

«Дарогой папачка, – было выведено нетвердой детской рукой. – Как ты жевеш в своей Камандеровке? Я жеву хорошо. Я скоро вырасту бальшой и тоже прейеду к тебе в тваю Камандеровку. А ище я дам Димке в нос. Он срезал нашу виревку для билья кагда мама развесила Олины пеленки и они пападали в лужу. Папа, а когда…»

На этом письмо обрывалось.

– Ах ты, черт! – расстроился Сергей, поняв, что означала эта «Камандеровка», и подошел к окну. – Ничего, ребята, – сказал он в пространство. – Еще пару месяцев продержаться как-нибудь, а там – конец «камандеровкам».

Пора было приниматься за работу. Ему предстоял трудный день. Прежде всего надо было надежно закрепить видеокамеру и микрофон. Он внимательно осмотрел голые стены. Они были побелены от потолка до пола. На них не было ничего, кроме проводки, которая в те времена шла прямо по стенам. Провода были толстые, обмотанные пестрой тканой изоляцией. На одной стене провод был двойной, и Сергей очень славно пристроил туда все наблюдательное снаряжение, которое Андрей отдельно упаковал для его квартиры. Правда, пришлось немного повозиться, потому что липучка видеокамеры никак не хотела держаться на штукатурке. Он встал перед камерой, помахал рукой Андрею и Анатолию Васильевичу.

– Раз, два, три, как слышимость, прием, – пропел он. – Учетная карточка, учетная карточка, раз, два, три. Андрей, ты забыл про учетную карточку. Я, как порядочный коммунист, преданный делу Ленина-Сталина, должен встать на учет, а ты – лопух, – заключил он, с наслаждением представив, как там бесится Андрей.

Он торопливо посмотрел на часы и помчался на занятия, знакомиться со студентами и учебными программами.

Пробегая по коридорам, он искал взглядом деда. Тот работал как раз на физмате, где Сергею предстояло быть особенно осторожным, чтобы не делиться со студентами «лишними» знаниями, которых еще не существовало в пятьдесят третьем году. Против этого Андрей с Барсовым его особенно предостерегали.

Деда он пока не увидел, но с любопытством разглядывал толпу студентов и преподавателей, которая наполняла коридоры во время перемены. Мужчины в широченных «клешах» и широких двубортных пиджаках казались квадратными. Почти ни у кого не было галстуков. Широкие расстегнутые воротники рубашек выглядывали из-под пиджаков. Многие студенты были в лыжных штанах с начесом. Зато женщины были несравненно женственнее, чем в его, Сергея, время. В длинных приталенных платьях с широкими развевающимися юбками, с кружавчиками, воротничками, какими-то затейливыми манжетами на рукавах, в прическах с кокетливыми локонами вокруг лба или уложенными короной косами они выглядели явно элегантнее. Даже их движения были более плавными и величественными.

Про такую вещь, как «унисекс», они, к счастью, пока не знали.

Сначала ему предстояло посидеть на семинаре по стилистике английского языка, дабы познакомиться со студентами и плавно влиться в преподавательский процесс. Работа на инфаке его не смущала, поскольку язык – он и есть язык, и никаких технических новшеств, связанных с возможным опережением своего времени, там быть не могло. В общем, в преподавании английского языка Сергей никаких сложностей не предвидел.

– В свете борьбы с иностранными заимствованиями… – бубнил прыщавый низкорослый четверокурсник, – большое значение имеют труды Пешковского. Слова «турник», «калоши» и… – тут он запнулся. Видимо, преданности революционному делу было недостаточно, чтобы выучить все примеры.

– Трансляция! – послышался шепот сбоку от Сергея.

Полная круглолицая преподавательница постучала карандашом по столу.

– Товарищ… то есть комрад Секретарева! Не подсказывайте. Ноу промтинг, плиз, – сказала она, ничуть не заботясь о том, чтобы ее произношение хоть в чем-то походило на английское. – Комрад Кутузов. Плиз, продолжайте.

– Этим и прочим словам, – воспрял духом «комрад» Кутузов, – должна быть объявлена решительная борьба. Исконно русские слова – «мокроступы», «палка для вращения»… то есть советские люди должны противопоставить их словам, которые навязывает нам враждебный капиталистический мир.

Сергей вытаращил глаза. Вот это да! Уж, казалось бы, что может быть дальше от идеологии, чем изучение иностранного языка, но нет! Советские коммунисты и тут не дремали! Ударим палкой для вращения по идеологически невыдержанному турнику! Не лезьте к нам, французы, со своими «галошами», или, что еще хуже, с «калошами», поскольку они развращают советских людей, напоминая им о беззаботной жизни легкомысленных французов на Лазурном берегу. Небось они и не вспоминают там, что жизнь есть классовая борьба, и даже свои калоши редко надевают, идя на пляж. А вот мокроступы – это по-нашему, по-советски! Сразу вспомнишь про мокрую слякоть и моментально станешь готов к борьбе за дело коммунизма, да не просто коммунизма, а коммунизма во всем мире!

Он прикинул, сколько заимствований вошло в русский язык в двадцать первом веке, и печально посмотрел на студентов. Лучше им об этом не знать, пожалуй.

После занятия преподаватель Зинаида Трофимовна Захарова решила проверить Сергея на знание английского.

– Итак, – свысока начала она по-английски, желая поставить на место молодого неопытного выпускника и пообломать ему его московские крылышки, – вы есть заканчиватель московского высокого образовательного учреждения?

Английский Сергей знал безупречно, и не только по учебникам. Он несколько раз смотался вместе с отцом в Америку к его другу, инженеру, да и у банка, в котором он работал, не было недостатка в английских и американских партнерах.

– Вы имеете в виду – выпускник московского вуза? – машинально поправил он ее с безукоризненным английским произношением. – Кстати, почему семинар по стилистике английского языка велся по-русски? И должен ли я тоже вести занятия на русском языке?

На ее лице мелькнуло изумление, но только на секунду. Зинаида Трофимовна тут же овладела собой, снисходительно кивнула головой и, сказав «по-английски»:

– Само собой разумеется, что я тоже хорошо сама себя чувствую, – величественной походкой направилась к кафедре.

Остолбеневший Сергей смог только развести руками. Пока он переваривал последнюю фразу старшего товарища и где-то даже наставника, к нему подошла «комрад» Секретарева со своей соседкой по парте. Они тоже слышали этот весьма содержательный разговор.

– А вы у нас будете что-то вести? – застенчиво спросила Секретарева. Ее подруга, симпатичная курносая девушка, молча улыбалась, рассматривая его.

– Если вы не против, – галантно поклонился Сергей.

– По-моему, она даже не поняла, что вы ей сказали, – вдруг фыркнула соседка Секретаревой и доброжелательно посмотрела на него. Сергей улыбнулся в ответ и, предвкушая содержательные семинары, понесся на физмат.

Деда он увидел, как только вошел на кафедру. Он оторвал взгляд от толстой тетради, видимо с лекциями, и недовольно посмотрел на внука. Сергей несколько оробел, несмотря на то, что сейчас он был всего на три года младше его: деду, который, правда, не то что дедом, даже отцом еще не был, было тридцать, а Сергею – двадцать семь. Он узнал его по отсутствию фаланги мизинца на левой руке – оторвало фугасом на войне.

Завкафедрой встретил его настороженно.

– Ну что же, очень рад. Вот, разгрузите Владимира Ивановича немного, – сказал он, указывая на деда. – Знакомьтесь – товарищ Денисов.

– Оч-чень приятно, – сказал Сергей, энергично тряся его руку.

Дед нахмурился и с трудом высвободил ладонь.

– Вам что ближе, высшая математика или физика? – спросил он. – Какой курс вам лучше отдать?