Текст книги "Неисторический материализм, или ананасы для врага народа"

Автор книги: Елена Антонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

– Ну и что? – удивилась молоденькая Екатерина Владимировна с кафедры английской филологии. – И мы в своем доме живем…

Иван Сергеевич с жалостью посмотрел на нее, мысленно сравнив европейский аккуратненький пятикомнатный коттедж с ее развалюхой, но ничего не сказал.

– И с кем ни поговорю – каждый по пять-шесть стран объездил, – вздыхал он. – Сравнивают, в путешествия собираются. А магазины… – Тут в его глазах появлялось удивленное выражение и он надолго замолкал. Зато его супруге было что рассказать про магазины:

– У него и было-то двадцать норвежских крон всего, – возбужденно рассказывала она. – А когда он открыл чемодан – Боже мой! Как факир – вытаскивает оттуда и вытаскивает! Мне – шерстяную кофту, дочке – шерстяную кофту, мне – трикотажный костюм, дочке – спортивный костюм и какие-то кеды необыкновенные, и всякие ручки сувенирные, и моей маме – туфли…

Преподаватели пединститута слушали, как зачарованные.

– Наше счастье, что мы не знаем, как убого мы живем, – вздохнул кто-то.

На второй день возле группы слушателей возник Булочкин, хмурый и зловещий.

– Иван Сергеевич, пройдите в партком, – сказал он и, не оборачиваясь, прошел мимо.

Слегка струхнув, Бородин последовал за ним. Через десять минут он вышел оттуда, притихший и печальный. И тут же побежал разыскивать коллег и умолять их никому не рассказывать, что он только что говорил, будто в Норвегии жить хорошо. Оказалось, что Булочкин грозил ему всевозможными карами за то, что он посмел расхваливать капиталистическую страну.

– Какое вообще право вы имели рассказывать о поездке без санкции парткома? – страшным шепотом восклицал он.

И тут же распорядился, чтобы на ближайшем открытом партсобрании он прочитал лекцию на тему «Угнетенные рабочие Норвегии под капиталистическим игом».

– Тогда и вам досталось, Маргарита Николаевна, помните? – коварно сказал Сергей.

Маргарита Николаевна покраснела. Она не любила об этом вспоминать. До Булочкина она успела пригласить Ивана Сергеевича Бородина к своим студенткам, – она была куратором на третьем курсе. Он еще не дошел до нее, зато вездесущий Булочкин успел увидеть красочное объявление, не отражающее классовой борьбы, встречу запретил, а Маргариту Николаевну пригласил в партком и в самых резких выражениях предложил ей больше не выступать с инициативой и проявлять политическую бдительность. И согласовывать свои действия с соответствующими органами.

– Подумаешь, – отважно махнула рукой Маргарита Николаевна. – Просто Булочкин – дурак.

– О! – Сергей поднял указательный палец. – А он секретарь парткома, между прочим. За такие речи…

– Ну, Сергей Александрович! – мягко сказал Григорий Иванович. – В принципе, это все можно понять. Ведь наша страна действительно окружена врагами.

– Почему? – невинно хлопая глазами, поинтересовался Сергей.

– Как почему? – воскликнули все за столом. – Мы же – социалистическая страна…

– Ну и что?

– Как что?! Как это что?! Не ожидал от вас такой наивности, – покачал головой Клементий Николаевич.

Дед молчал, опустошая вазочку с грибами и с любопытством поглядывая на спорщиков.

– Наша страна представляет для них угрозу. Они же боятся, что их рабочие последуют нашему примеру и тоже поднимут революционное движение…

Сергей закрыл глаза и отчаянно замотал головой.

– Тогда я чего-то здорово не понимаю, – сказал он. – Советское правительство с самого семнадцатого года спускало баснословные деньги для этого – и ничего! Никакого пожара мировой революции. Может быть, потому, что никаких оснований завидовать нам у них нет. Я думаю, что они наоборот нас жалеют. Так что насчет мирового революционного движения – это вряд ли. Я думаю, – Сергей таинственно понизил голос, – что все будет совсем наоборот. У советской власти явно чего-то не получается.

– Ну, – подумал немного Григорий Иванович, – рабочее движение набирает силу…

– Да ничего оно не набирает, – пробурчал Сергей. – Что они, дураки, что ли? Там самый последний дворник лучше нас живет…

– Но зато справедливость и равенство, коммунистические идеалы! – пылко воскликнула Раиса Кузьминична.

– Давайте-ка за них и выпьем, – легко согласился Сергей, решив, что не стоит слишком уж нажимать. – За то, чтобы социалистические идеалы не слишком отрывались от жизни.

– За социализм! – согласился дед.

Оказалось, что ликер кончился, – в пылу спора его как-то уж очень нервно наливали. Пился он на редкость легко.

– Давайте пойдем ко мне, – великодушно предложил Сергей. – Выберем еще ликерчика. Коллективно. По-социалистически.

– Да-да, – энергично согласился Михаил Андреевич. – И выпьем за социализм.

– За социализм и за чудесные пельмени хозяйки, – предложил Сергей встречный тост. – А то никто не оценил. Хозяйку обидели из-за…

– Из-за Сталина, – вдруг хихикнул Николай Васильевич.

Всем вдруг стало ужасно смешно.

– Маргарита Николаевна! – тоненько смеялся Клементий Николаевич. – Уж вы простите великодушно…

– Иосифа Виссарионовича! – вторил неожиданным басом Коля Смышляев.

Все стали выбираться из-за стола и вдруг ощутили предательскую слабость в ногах.

– Ой, – удивилась Маргарита Николаевна, плюхаясь обратно на диван, – вроде и не пила совсем…

– Это вы готовить устали, – объяснил Сергей.

– Ох и устали! – пожаловалась хозяйка.

Григорий Иванович мужественно держался. Он не готовил праздничный ужин, и ему было трудно объяснить, отчего он тоже вдруг очень устал.

Спотыкаясь и пошатываясь, компания побрела к дверям квартиры номер семь.

– А может, нам уже хватит? – осенило Григория Ивановича.

– Не-ет, – покачал пальцем Клементий Николаевич. – Мы должны выпить за социализм! Или за хозяйку? – задумался он. – Да! Еще были пельмени.

– Значит, нужно две бутылки, – решил Коля Смышляев, который вдруг стал проявлять чудеса сообразительности.

Сергей, посмеиваясь про себя, распахнул дверь своей квартиры, и вся компания застыла в дверях.

– О! Тут все по-новому! – воскликнула пораженная Раиса Кузьминична.

Сергей заметил, что за время ужина в квартире произошли кое-какие изменения. Телевизор уже стоял не на полке, а на длинной тумбочке с затемненным стеклом, на которой красовались еще видеомагнитофон и DVD-плеер. А внутри была большая коллекция фильмов.

Но больше всего соседей заинтересовала барная стойка.

– Как в кино! – восхищенно сказал Смышляев-сын, вертя головой и шелестя пружинками.

– Вот и не верь после этого, что ты американский шпион! – шутливо хлопнул его по спине Николай Васильевич.

– А правда, – поинтересовалась Серафима Петровна, – откуда все это?

– Привез из Японии, – скромно сказал Сергей. – Я полгода читал лекции в токийском университете.

– Ах, какой умница! – восхитилась Маргарита Ивановна.

– Как же вас за границу выпустили? – поинтересовался Николай Васильевич, рассматривая бутылки.

– Японцы сильно приглашали, – пояснил Сергей. – Они там одну компьютерную программу придумали, а как ее использовать, сами не поняли. Ну, а я нашел в ней еще несколько возможностей и им об этом написал. Они меня и пригласили, – совершенно правдиво сказал он. – Потом мы с ними вместе еще пару программ написали. Их до сих пор используют, – похвастался он.

Мужчины с умным видом кивали головой, пока женщины вытаскивали из гнездышка огромную бутылку мартини.

– А что значит «программу писали»? – спросил дед.

Сергей включил компьютер, открыл Excel и стал показывать, как эта замечательная программа сама считает, суммирует, извлекает корни и делает кучу других полезных вещей. Дед громко ахал:

– Эту программу вы сами написали? – спросил он.

Сергей немного подумал и, нисколько не смущаясь, кивнул головой.

Дед встал и торжественно пожал ему руку.

– Гениально! – сказал он. – Теперь я спокоен за моих студентов.

Сергей слегка порозовел, мысленно извинился перед Биллом Гейтсом и предложил тост – за соседей.

Под вино все закуски, включая пельмени, потихоньку перекочевали в квартиру Сергея, и, попивая мартини, все стали смотреть «Властелина Колец» с эффектом долби диджитал. Женщины повизгивали, когда звук раздавался то сбоку от них, то сзади, восхищались вином и диким камнем на стене Сергея и к одиннадцати часам ушли спать в состоянии полного умиротворения и некоторой идеологической дезориентации. На следующий день они рассказывали своим коллегам по кафедре о замечательном стереоэффекте японских телевизоров, вызывая скептические усмешки и советы не болтать лишнего – мол, целее будете. Соседи вспомнили свои вчерашние бунтарские разговоры, но сочли за благо не высказывать вслух новые оппозиционные соображения.

XXIII

Скворцов в это время стоял в пищеблоке и думал, долго ли еще продлится это безобразие – кормить заключенных нормальной едой вместо баланды. В последнее время Селиванов стал вести себя очень странно. Сам злой, как собака, а чего-то боится. И еще – в расстегнутом вороте его гимнастерки он однажды отчетливо увидел крестик! Правда, Селиванов тут же застегнулся, но Скворцов мог голову отдать на отсечение, что крестик был! Конечно, сам товарищ генералиссимус, то есть Генеральный Секретарь ЦК КПСС и как там его еще, почему-то зачастил в их город, но про манную кашу он ничего не говорил!

А насчет крестика надо подумать. Что-то такое нехорошее с ним приключилось в последнее время, что его очень тревожило и подсказывало, что пистолет не всегда сможет защитить его от того смутного и тягостного, что приключилось с ним в кабинете Селиванова. Рассказать кому-то он бы ничего толком не смог, но поднять пистолет на Бахметьева он, пожалуй, больше не решится. Нет, что ни говорите, а крестик нужен позарез. Вот только достать его где? Церкви-то он сам с наслаждением крушил, церковное золото наравне с другими тащил и батюшек самолично расстреливал. Может, вот она, расплата?

Скворцов украдкой перекрестился и сел писать донос на Селиванова.

Селиванов же у себя в кабинете беседовал со своим грушеобразным заместителем:

– Скоро прижмем этого Бахметьева. Я уже сообщение в МИД послал, в отдел американских шпионов. Самому Вышинскому.

– Сообщение? – удивился Голендимов. – Какое?

– Плохо, мол, работает ваш американский шпион. Никак себя не проявляет. Зря, мол, проедает спецпаек.

Голендимов с сомнением посмотрел на своего начальника. Что-то подсказывало ему, что не стоило посылать такое донесение. Что-то не так с этим отделом американских шпионов. Замучат теперь проверками.

Селиванов же мечтал, что теперь, может быть, его назначат на высокую должность шпиона, которому станут выдавать продукты в красивых коробочках, вместо расстрелянного им собственноручно недобросовестного американского шпиона Бахметьева. Сообщение он отправил с дипкурьером – проще говоря, с шурином и огромным хряком, которые поехали в Москву на ВДНХ, чтобы участвовать в выставке свиней, – один в качестве зрителя, а другой, не шурин, – в качестве участника. Поэтому ждать осталось, наверное, совсем недолго.

Между тем его сообщение расторопный шурин действительно доставил, и теперь сотрудники НКВД чесали в затылках, пытаясь понять: то ли Селиванов, который всегда отличался выполнением планов по разнарядкам на посадку и расстрелы, сошел с ума, то ли он послал зашифрованное сообщение.

– По-моему, – осторожно говорил один из высокопоставленных сотрудников московского НКВД, который очень гордился своими широкими галифе и скрипящими сапогами, – отдела американских шпионов в МИДе нет. По-моему, у Андрея Януарьевича совсем другая должность.

– Конечно, другая, – язвительно соглашался другой высокопоставленный сотрудник, который, совсем наоборот, гордился своими усами, как у Сталина. – Андрей Януарьевич Вышинский – министр иностранных дел, а не какой-то там начальник отдела.

– Я думаю, – продолжал разговор товарищ в галифе, – что отдела американских шпионов в МИДе вовсе не существует.

– Еще бы, – энергично поддерживал его товарищ с усами. – Конечно, не существует. Если только его не открыли этой зимой.

– Не должны бы, – сомневались галифе с сапогами. – Особенно паек.

– Что – паек? – уточняли усы.

– Не могут им выдавать спецпаек, – волновались галифе. – С какой стати?

– Не за что им платить паек, – соглашались усы. – Они же враги народа. Им не паек, их к стенке надо ставить.

На всякий случай, после долгих сомнений и совещаний, решили нанести визит самому Вышинскому, предварительно запасясь диковинным свидетельством Бахметьева для более предметного разговора, и отправили ему депешу с просьбой срочно принять меры по неотложному делу. Поэтому однажды на столе у Селиванова зазвонил телефон, который он громко называл «правительственным». На самом деле это был телефон для связи с Москвой, притащенный из кабинета Голендимова – вместо того, который Бахметьев отправил куда-то в неизвестном направлении.

Начальственный бас сообщил, что к Селиванову направляется комиссия для проверки и встречи с американским шпионом Бахметьевым, и потребовал, чтобы Селиванов обеспечил присутствие последнего. И то и другое Селиванов легко пообещал, слишком быстро забыв о том, что Бахметьев – «Хозяин».

Над головой Селиванова сгущались тучи. Начальство из Москвы не могло решить для себя, то ли он все наврал про американского шпиона, чтобы скрыть свои собственные, им пока неизвестные, грешки, то ли он сумасшедший, то ли просто дурак. Селиванов был в отчаянии. Его заявление насчет того, что Бахметьев – Хозяин и заставить его прийти будет затруднительно, популярности ему совсем не прибавило. А рассказы про исчезновения и внезапные появления уж вовсе ни в какие ворота не лезли, – за дураков он их держит, что ли?

На квартире Бахметьева устроили засаду. Заодно, от нечего делать, стали проверять условия содержания заключенных и приведение приговоров в исполнение. Этого Селиванов никак не ожидал.

Скворцов, естественно, тут же настучал про манную кашу для Вениамина Карловича и разрешение свиданий прямо в камере, без всяких там обысков, да еще с принесением продуктов. Вениамина Карловича для восстановления статус-кво сразу же бросили в ледяной карцер, предварительно раздев до нижнего белья.

– Какое варварство! – потрясенно восклицали поляк с французом, и даже немец пробурчал что-то про бесчеловечность, слушая жалобные крики Вениамина Карловича. Тот просил дать ему хотя бы пиджак, потому что на полу и на железной кровати без матраца лежал иней.

– Загубят старика, – запечалился Андрей.

Барсов вздохнул и велел срочно вызвать Бахметьева.

Вениамин Карлович уже совсем загрустил. Солнце село, и в карцере настала кромешная темнота. Холод пробирал до костей. Сесть на кровать с голой панцирной сеткой было невозможно, потому что ледяное железо, казалось, выжигало все внутренности. Он метался по карцеру и прощался с жизнью.

Вдруг сзади него раздался какой-то шорох. Вениамин Карлович, до жути боявшийся крыс, подскочил на месте.

– Это я, – раздался голос Бахметьева, и сзади него зажегся фонарик. – Одевайтесь!

– Сереженька! – с облегчением простонал Вениамин Карлович. – П-погибаю!

Он проворно натянул валенки и теплый тулуп. Сергей, светя фонариком, нашел розетку и включил масляный обогреватель на всю мощность.

Потом он напоил старика горячим чаем с коньяком и сунул ему термос с пельменями в бульоне.

Вениамин Карлович, оживший от тепла, капризно оглянулся вокруг.

– Даже сесть негде, – пожаловался он.

Сергей чертыхнулся и исчез.

– Эй! – встревоженно позвал Вениамин Карлович. – Термос-то зачем забрал?

Он недолго размышлял о том, как Бахметьев сумел так вовремя проникнуть в карцер, нагруженный одеждой и обогревателем. Красный огонек уютно светился в темноте, масло, нагреваясь, потрескивало, коньяк приятно грел внутренности, и Вениамин Карлович приободрился.

Через пару минут сзади него снова раздался шорох.

– Спаситель вы мой! – умилился старик, наблюдая, как Сергей расставляет раскладной столик и стул, водружая на него вожделенный термос с пельменями.

– Ну как? – спросил Сергей, глядя, как Вениамин Карлович умащивается на стуле рядом с обогревателем. – Тепло?

– Просто чудесно, – кряхтя, ответил Вениамин Карлович. – А вы-то, дружок, как смогли сюда пробраться?

– Повезло, – кратко ответил Сергей.

– А выбираться как будете?

– С боями. Короткими перебежками, – ответил Сергей. – Будут спрашивать, откуда у вас эти вещи, – отвечайте все как есть.

– То есть как? – встревожился Вениамин Карлович. – Сказать, что вы принесли?

– Да!

– Так я же вас выдам!

– Вот и хорошо. Так и надо.

– Но Сережа! Голубчик! Вы же погубите себя.

– Ни в коем случае.

Вениамин Карлович дожевал пельмень и отложил ложку.

– Послушайте, Сергей Александрович. Это, конечно, не мое дело, но как вы умудряетесь буквально проходить сквозь стены? Вы ведь не один из этих, – он кивнул головой в сторону двери. – Не из чекистов, правда? У меня такое впечатление, что они сами вас боятся.

Вениамин Карлович внимательно смотрел на Сергея своими проницательными выцветшими от старости глазами и ждал ответа.

– Вас что больше интересует, – помедлив, уточнил Сергей. – Как я сюда проник или…

– И как проникли, – согласился Вениамин Карлович. – Любопытство мучает, можно сказать, днем и ночью. Но, если вы не можете сказать…

– Не могу, – поспешно заверил его Сергей.

– А… В таком случае, не соблаговолите ли сказать, вы на чьей, так сказать, стороне? Собственно, – смутился старик, – глупый вопрос. Я… э-э… Видите ли, я тут вдруг подумал: а откуда у вас ключи?

– Какие ключи?

– Ах да, действительно. Зачем вам ключи! Как-то я… гм… не подумал. Извините. Гм. Понятно.

– Я рад, что вам все понятно, – вежливо сказал Сергей и исчез.

Вениамин Карлович уставился на то место, где он только что находился, и пробормотал:

– Ключи ему действительно не нужны. Понятно. Гм.

Ему почудилось, что в карцере запахло серой.

 Андрей видел, как старик потянул носом, и потом сказал самому себе:

– Впрочем, если с нами нечистая сила, то это… гм. Это…

Вениамин Карлович расстегнул верхнюю пуговичку тулупа, – в карцере становилось тепло.

– Да, – продолжал он витийствовать. – Если нечистая сила с нами, значит, она – против них. А если против них нечистая сила, то… гм. То это хорошо! Да! – он покосился на обогреватель. Красный индикаторный огонек ободряюще подмигнул. – Это очень хорошо! – пришел к окончательному заключению Вениамин Карлович и задремал.

– Вы подумайте! – возмущался Сергей по ту сторону времени. – Нечистая сила! Почему он меня за ангела не принял? А? – он вопросительно посмотрел на Анатолия Васильевича. – Люди радуются, когда с ними Бог. А этот радуется, что с ними нечистая сила. Нет, ну все у них в мозгах коммунисты перепутали.

Барсов от души расхохотался.

– В данном случае перепутали не коммунисты. И потом, Сергей, уж извините, для ангела вы слишком материальны.

Сергей, негодуя, удалился доделывать свой отчет, так и не поняв, похвалили его только что или обругали.

Тем временем в кабинете Селиванова проходил самый настоящий допрос. Полагая, что немец по имени Вениамин Карлович Штольц – следовательно, немецкий шпион – потихоньку отдает в карцере Богу душу, московские чекисты искренне пытались понять, каким образом вовсе не склонный к жалости Селиванов вдруг стал кормить врага народа манной кашей.

– Вы что тут с ними церемонитесь? Что за мягкотелость? Или они вас разагитировали?

– Вы не понимаете! – тупо уставившись на сучок в половице, повторял Селиванов. – Он сначала забрал у меня сейф с… ну, в общем, с казенным имуществом. Потом стол. А потом…

– Потом, потом, – передразнил его чекист в галифе. – У вас что, оружия нет? Или патроны кончились? Как вы могли позволить кому-то забрать у вас сейф?

– Так ведь я не успел… ничего не мог поделать. Он вдруг раз – и нету, – разводил руками Селиванов, чувствуя, что ему никто не верит. Во всяком случае, сам бы он не поверил, вздумай ему кто-нибудь рассказать такое. Тем не менее он упрямо продолжал бубнить дальше: – Он усыпил мой персонал. И потом появился в камере с едой… из отдела американских шпионов.

Чекисты переглянулись. Они не очень-то верили в существование отдела американских шпионов, но чем черт не шутит, пока Бог спит. Может быть, они были просто не в курсе последних реорганизаций в Министерстве иностранных дел. Поэтому им так надо было увидеть Бахметьева с его удостоверением.

– Кстати, – встрепенулся Скворцов. – Когда к нам приезжал товарищ Сталин, он лично приказал гуманно обходиться с заключенными.

Селиванов открыл было рот, желая сказать, что Сталин был ненастоящий, но тут же его закрыл, быстро сообразив, что, кроме него и Голендимова, никто об этом не знает.

Чекисты переглянулись.

– К вам приезжал товарищ Сталин? – в один голос вскричали они.

– Конечно, – приосанился Селиванов, чувствуя, что он встает на твердую почву. – Вот товарищ Скворцов вам подробно расскажет...

Товарищ Скворцов тут же гордо подтвердил, что товарищ Сталин действительно наведывался во время его дежурства, и даже дважды, и велел заключенных не бить, не пытать, относиться к ним гуманно и почем зря не расстреливать.

– Очень Иосиф Виссарионович нашу деятельность одобрил.

Чекисты еще раз переглянулись.

– Подождем пока, – одними губами произнес чекист в галифе.

Его друг с усами важно кивнул: сажать Селиванова пока, при вновь открывшихся обстоятельствах, пожалуй, не стоило. Однако разговоры насчет гуманности их обоих очень встревожили. В визит Сталина в никому не известный Средневолжск они не очень-то поверили, но… кто его знает. Раз уж появился отдел американских шпионов…

– Ну, – бодро приподнялся чекист с усами, распорядившийся запереть Штольца в карцер и лично проследивший, чтобы с него содрали всю одежду, кроме нижнего белья, – пойдем посмотрим, жив ли там наш старик.

Он подумал, что запер его в карцере совсем некстати. Вернее, некстати было это новое поветрие с гуманностью.

Чекист попытался весело засмеяться, но его смех вышел больше похожим на зловещее карканье.

Скворцов пожал плечами.

– Три часа при такой температуре… Помрет, конечно, к утру.

Слегка струсившие чекисты, тоже с тоской размышлявшие о гуманности, вскочили.

– Пошли, – скомандовали они хором.

Пока Скворцов открывал дверь карцера, Селиванов трясущимися губами повторял, что чекисты подвели его под монастырь и теперь грозный Бахметьев утащит его в преисподнюю, туда, где его уже дожидались сейф и стол. С мраморным письменным прибором!

– Хватит чушь пороть! – оборвал его чекист в галифе, который гораздо больше опасался земных карательных органов, чем потусторонних. Но в его голосе уже не чувствовалось былой уверенности.

Наконец Скворцов справился с замком и распахнул дверь, заранее привычно ежась от холода, которым всегда веяло из карцера, стоило только открыть дверь. Вместо этого на него пахнуло теплом.

– Штольц! – заорал Скворцов и осекся, увидев Вениамина Карловича в теплом тулупчике. Старик сидел на стульчике рядом с железной печкой очень странной формы и читал какую-то цветную газетенку при свете ручного фонарика.

– Это как?! – вытаращили глаза чекисты. – Одежда… откуда? А стол? А стул… А…

– И еще горячий чай и пельмени, – довольно сообщил Вениамин Карлович.

– Кто принес? – хором закричали усы и галифе.

– Сергей Александрович Бахметьев, – объяснил Вениамин Карлович.

Чекист с усами свирепо посмотрел на Селиванова.

– Я вам говорил, – обрадовался он, – я говорил, что он сквозь стены проходит.

Но чекисты не пожелали ему поверить.

– Не болтайте чепухи, товарищ Селиванов. Все гораздо проще. Среди вас предатель. Кто-то открыл вашему Бахметьеву дверь.

– Но я… – залепетал Селиванов. – Я все время с вами. И вообще... – посмотрите, что он тут принес. У нас такого и нет ни у кого.

Товарищи из Москвы все никак не желали внять голосу разума.

– Как он вообще сумел проникнуть в здание? Черт те что тут у вас творится!

Потом они увидели масляный обогреватель, блестящий металлический термос и газету за 22 июня 200... года.

Селиванов с облегчением вздохнул. Дальнейшее было ему знакомо. Чекисты, конечно, понеслись вниз допрашивать часовых у входа, дежурных по этажу, надзирателей в коридоре. Естественно, все пугались, не понимая, о чем их тут спрашивают, и категорически заявляли, что мимо них не то что человек с печкой – муха пролететь не могла.

Наконец чекисты устали бегать и слушать про муху и сорвали голос. Они вернулись в карцер, откуда они забыли выставить Вениамина Карловича, выгнали его обратно в камеру и стали рассматривать незаконно доставленные туда вещи.

Больше всего их заинтересовала печка. Она напоминала чугунную батарею отопления, но была легкая, светло-серая, на колесиках и с двумя рычажками сбоку.

– Смотрите, – позвал успокоившийся Селиванов. – Тут буквы иностранные.

– «Сам-сунг», – прочитал чекист с усами.

– Сам – чего? – не понял Селиванов.

– Не наша она, – догадался чекист. – Бахметьев, говорите, притащил?

– Я ничего не говорю, – обиделся Селиванов. – Это шпион Штольц говорит…

– Значит, Бахметьев все-таки шпион! – осенило сразу обоих чекистов.

– Но как все-таки он сюда пробрался?! – удивились галифе.

– Значит, точно американский шпион, – осенило усы.

Они оба немного успокоились. Раз американский шпион – тогда понятно. Этот и сквозь стены пройдет – на то он и американский шпион.

Селиванову стало скучно. Какая разница, как пробрался. Главное, что за ним никак не уследишь и что он, этот американский шпион, теперь неизвестно что с Селивановым сделает за немца.

 Чекисты теперь разглядывали газетку, которую Вениамин Карлович обнаружил в кармане тулупа.

– Ничего не понимаю, – взволнованно говорили галифе. – Вроде газета ваша, средневолжская, только как-то странно.

– «Сабвуферы, тонирование», – прочитал Скворцов, перегнувшись через его плечо. – Это еще что за штука такая?

– «Лечение зубов, – продолжали галифе, и его брови полезли наверх, – светокомпозиты, металлокерамика. Доступные цены». Доступные цены? – повторил он, и его брови, казалось, уже покинули лоб. – Это как?

– А вот, – ткнул пальцем Селиванов. – «Девушки»… «средневолжские красавицы»… «красивые девушки». И телефоны даны, – озадаченно добавил он.

– Что бы это значило? – задумался Скворцов. – Может, ателье какое?

– Да нет, вы посмотрите, – тыкал пальцем Селиванов. – Телефоны-то какие. Раз, два, три, четыре, пять…

– Вышел зайчик погулять, – перебили его усы. – Я тоже считать умею.

– Да ведь телефоны восьми... то есть девятизначные. А у нас четырехзначные только.

– А вот, смотрите, – возбужденно перебил его Скворцов. – «Компьютерный набор, верстка, распечатка»… Это что, а? – жалобно спросил он.

– Я вам говорил, я вам говорил, – заикаясь от возбуждения, воскликнул Селиванов. – Там, где Бахметьев, там что-то… что-то… – Селиванов задумался. – У Бахметьева есть такая штука – компьютер называется. И там еще какая-то машинка печатает то, что на экране. И даже картинки.

– Вражеские листовки, прокламации? – обрадовались московские чекисты хором. – Значит, так: Бахметьева разыскать, квартиру обыскать, компьютер этот сюда доставить.

– Обыскивали уже, – безнадежно махнул рукой Селиванов. – Нету там ничего. Одни лекции.

– Значит, плохо искали! – заявил чекист в галифе.

Селиванов пожал плечам. Если они думают, что будут искать лучше…

Чекисты и в самом деле так думали. Бахметьевскую квартиру обыскивали долго и вдумчиво. Чуя спиной насмешливый взгляд Селиванова, чекисты старались вовсю. К сожалению, обыскивать было практически нечего. В шкафах и в ящиках совершенно ничего не было. Компьютер безжизненно темнел отключенным экраном, и что с ним делать, чекисты решительно не знали. Бар вызвал некоторое оживление, однако бутылки, опустошенные участниками засады, не представляли особого интереса. Назначение сверкающих круглых дисков, упакованных в плоские коробочки, осталось совершенно непонятным. К тому же они были совершенно одинаковыми, несмотря на то, что на коробочках были разные надписи. Чекисты безуспешно пытались отгадать их назначение. Версия Скворцова, что ими хорошо пускать солнечные зайчики, была с негодованием отвергнута. Простукивание стен тоже не принесло никаких результатов.

После обыска чекисты несколько приуныли. Ситуация оказалась сложнее, чем они предполагали. Версий никаких не вырисовывалось. Если, конечно, отбросить всякую чертовщину. Про пришельцев еще не знали, а потому и не принимали к сведению. Присутствие Бахметьева было все желаннее. Причем – живого Бахметьева. Впрочем, одно предположение все-таки было. И оно объясняло все. И непонятный газетный листок, и электрическую печку, и проникновение в карцер через заслон часовых и замков. Американский шпион! Настоящий.

– Завтра! – воскликнули возбужденные чекисты. – Завтра же взять его в институте.

– Да, – опечалился Селиванов. – Вам легко говорить. А как его возьмешь?

– Как хотите! – дружно ответили московские гости.

Селиванов с удивлением отметил, что чекисты вдруг стали говорить хором.

XXIV

В штате Флорида стояла очень жаркая осень. Институт Психологии Социальных Катаклизмов находился недалеко от океана. Измаявшиеся сотрудники распахивали настежь окна, держали включенными вентиляторы, литрами пили минералку, а в обеденный перерыв бегали купаться в океане.

Компьютерная лаборатория находилась на первом этаже. Дерек Макферсон изнывал от жары. Одновременно он негодовал на толстого ведущего специалиста Майкла Уайта, который всегда был свеж и подтянут, будто жары вовсе не было. Благоухая дезодорантом, он незримо нависал над Дереком и, казалось, всегда был в курсе, сколько он выпил бутылок минералки, сколько раз ходил в туалет и какого цвета автомобиль у его очередной пассии. Если не Майкл, то его заместитель, Дональд Ватсон, всячески портили Дереку жизнь. Ватсона он ненавидел гораздо больше. Потому что тот постоянно носил белозубую американскую улыбку, справедливо гордясь своими зубами, а еще больше – своим стоматологом. У Дерека было неприятное ощущение, что у него слишком много зубов. Иногда он пережевывал ими жевательную резинку, иногда – просто проветривал, но зубы всегда были снаружи. Все тридцать два. Правда, Дерек их не пересчитывал, боясь обнаружить, что их у Ватсона гораздо больше.

– Вы ведь не забываете об ответственности, старина? – говорил Ватсон, стараясь, чтобы зубы оставались на виду. – Я сделал для вас все, что мог, так что теперь уж не подводите меня.

Он приятельски хлопал его по плечу и смотрел на монитор, снисходительно позволяя Дереку вспоминать, как его, безвестного программиста, Ватсон когда-то заметил и предложил мистера Уайта в качестве младшего научного сотрудника.

Дерек тогда был лаборантом в колледже Ки Веста, куда Ватсон иногда захаживал читать лекции. В их лаборатории группа программистов делала какую-то бухгалтерскую программу под руководством Ватсона, и у них что-то провисало. Несколько дней они допоздна засиживались в лаборатории, глядя в мониторы воспаленными от бессонницы глазами, и не могли понять, где ошибка. Дереку тогда приходилось сидеть вместе с ними, потому что он должен был быть на подхвате – найти в компьютере какие-то старые инструкции, заварить кофе или распечатать очередное озарение программиста. От скуки он стал разглядывать циферки на экране, и ему показалось забавным одно сочетание цифр.