Текст книги "Неисторический материализм, или ананасы для врага народа"

Автор книги: Елена Антонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Девушки встревожено выглянули в коридор и подозрительно воззрились на Зину.

– Я тут… красный уголок хотела показать.

– Ах, красный уголок, красный уголок, – запищали девушки. – Мы сами оформляли. Пойдемте, покажем.

Красным уголком оказался небольшой холл возле лестничной площадки. Девушки с гордостью показывали фикус в ведре, черно-белые фотографии с видами Москвы, развешанные на прибитых к стене рейках, и огромный радиоприемник на самодельной тумбочке с толстенными дверцами, проявляющими неудержимое стремление распасться на две доски, из которых они были сколочены. У стены стоял небольшой диван, обитый растрескавшейся кожей.

– Это приемник? – уточнила Катюша, протянув в его сторону наманикюренный пальчик. Девушки дружно уставились на покрытый блестками ноготь. – Работает? – не успокаивалась она. Девушки немного помрачнели.

– Вчера вроде работал, – неуверенно сказала Валя и включила черную эбонитовую вилку в розетку.

Катюша зачарованно смотрела на толстенный рябой матерчатый шнур. Приемник утробно захрипел. Валя покрутила толстую ручку справа – вдоль длинной шкалы внизу поехала поперечная белая полоска. Послышался писк, а потом мелодичный мужской голос спел о том, что друга он никогда не забудет, если с ним подружился в Москве.

– Работает, – зачарованно сказала Зина, которая этого явно не ожидала.

– Очередное достижение советского сельского хозяйства, – похвастался радиоприемник, – продемонстрировала доярка колхоза «Красный коммунар» Клавдия Ивановна Иванова. Она неуклонно повышает надои… ежедневно она… хр-р-пиу-пш-сс-шш-хррр-оу-пссссс… Клавдия Ивановна – член коммунистической партии с тысяча девятьсот сорокового года, – неожиданно четко произнес радиоприемник и обессиленно замолк. Больше про доярку Иванову ничего узнать не удалось.

– А почему здесь никого нет? – поинтересовалась Катюша.

Валя вздохнула. Она сама обижалась, что никто не жаждет посидеть на диванчике и послушать про очередные достижения советского хозяйства. Приемник был ее собственностью. Ее отец привез его из деревни, когда купил новый, а старый, который он собирался выбросить, дочь упросила доставить в общежитие. Это ей зачли, как активное участие в общественной работе, и она очень надеялась, что теперь ее пригласят работать в комитет комсомола. Что очень выгодно – по ряду причин.

По дороге обратно в комнату Валя, чувствуя себя практически членом комитета комсомола, немного попридержала Катюшу за локоть, рассказывая ей об общественной работе на факультете иностранных языков.

– А чем у тебя реснички накрашены? – без всякого перехода спросила она.

Катя без слов вручила ей тушь, и Валя углубилась в изучение надписей на флакончике, забыв про общественную работу.

Вопреки ожиданиям, остальные у нее ничего не выпрашивали. Они принялись угощать ее чаем из граненых стаканов. Вместо конфет на столе были большие куски сахара в стеклянной вазочке, которые они кололи щипчиками для сахара – они ими, кстати, очень гордились.

– Ты, наверное, много путешествовала? – поинтересовалась толстощекая девочка в круглых коричневых очках. – Где ты была?

Катя была вынуждена со стыдом признать, что, несмотря на возможности, предоставляемые ее временем, она не посетила ни одной приличной европейской страны.

– Ну, в Турции, на Мальдивах… на Мальте еще.

Девочки ахали, поражались, прижимали ладошки к щечкам.

– Ты, наверное, востоковед?

Катюша смутилась. О Востоке она знала значительно меньше, чем о косметике.

– Расскажи, как там?

– Ну… – замялась Катя. – Я больше на море была.

В глазах девушек загорелся еще больший интерес, и они немедленно пожелали узнать про ее морские приключения. Они предполагали, что Катя доставала сокровища с затонувших кораблей, или исследовала неизвестные виды животных, или открывала новые земли для расширения и прославления советской державы.

– Об этом, наверное, нельзя рассказывать? – догадались девушки, видя, как она мнется.

– Ну, в общем-то, да, – промычала Катя, сгорая со стыда. – Ой, я еще в Египте была, – вспомнила она и начала рассказывать все, что слышала от тамошних экскурсоводов. Видя, как загорелись девичьи глаза, она дала себе слово, что, когда она в следующий раз там окажется, она уж не ограничится пляжем и прогулкой по пустыне на квадропедах, а постарается все узнать о стране досконально.

– Ах, девочки, – простонала толстая студентка. – Я хочу быть египтологом. Лазить по пирамидам…

– Кто нас в Египет пустит, – одернула ее Зина.

– Ну, ученых же пускают… наверное, – расстроилась толстушка.

– А в прошлом году там была июльская революция, и выгнали англичан, – вспомнила Валя. – И теперь египеты – за нас!

Расстались друзьями. Катя обещала в следующий раз принести фотографии – цветные! Девушки не очень поверили, что такие бывают, и Катя твердо решила уговорить Барсова отпустить ее сюда еще раз.

На следующий день Зина с Валей были жестоко разочарованы, убедившись, что Катюша дала подарки обеим. Вообще со своими драгоценными вещами – пудреницами, тушью, румянами в красивых упаковочках, блеском для губ в футлярчиках разной формы – она обращалась так, как будто они для нее ничего не значат. Это было возмутительно. Они были готовы понять, когда девушка, раздобыв такую волшебную тушь в продолговатой пузатенькой упаковке, где щеточка приделана прямо к отвинчивающейся крышке, будет хвастаться, не делясь с подружками и дорожа каждой каплей. Но если она напичкана чудесами, которыми ничуть не дорожит, это вызвало справедливое негодование!

Что касается преподавателей, то на следующий день о Катюше вяло вспомнили, немного посплетничали о том, кто может снабжать ее такими вещами, – наверное, какой-нибудь ее московский родственник ездил за границу. Сама она еще слишком молода, чтобы по заграницам разъезжать, – ты сначала заслужи! И докажи свою моральную устойчивость, которой у нее, судя по обтягивающим штанам, совсем нету! И стали обсуждать, какой все-таки милашка Радж Капур в новом индийском фильме «Бродяга».

Андрей, убедившись, что женщины после занятий все дружно побежали по местным магазинам искать кепки и белые сапоги, раз уж пудрениц нет, немного утешился. Правда, на его взгляд, шляпки той поры были куда милее кепок на женских головках.

Сергей тем временем, лежа на диване, размышлял, имеет ли он моральное право укреплять отношения с Мариной или, как порядочный человек, он должен жениться на Гуле. Марина такая нежная, беззащитная. Сергей при ней значительно расправлял плечи, мужественно хмурился и желал защитить.

Что касается Гули – вот уж кого защищать не требовалось. Скорее, защищаться самому. Но зато какой вулкан страстей – смерть врагам! Очень сексуально – правда, если смотреть на этот вулкан ретроспективно. Во время извержения этого самого вулкана хотелось сбежать на урок в группу с Тростниковой, в сталинские застенки, в эпоху инквизиции – в общем, в какое-нибудь тихое, безопасное место.

На этом его мысль заканчивалась. Потому что к нему в комнату вошла «сестра» Катюша. Одетая соблазнять. Согласно концепции. Сергей покосился на ее декольте, глубокий пупок, в который, согласно канонам «Тысяча и одной ночи», могла уместиться унция оливкового масла. Он немного поразмышлял, чем унция воды принципиально отличается от унции оливкового масла – не на сковороде, а в пупке. И попробовал представить, что подумает Смышляев-младший, увидев ее в соблазнительной кофточке, в которой были предусмотрены только две верхние пуговицы.

– Какая ты у меня… – томно прошептал он.

Катя села к нему на диван.

– У тебя в холодильнике одни салаты в коробках! – заявила она. – Мне одной, что ли, в магазин идти? У тебя даже хлеба нет.

«Тысяча и одна ночь» слегка померкла.

– Ну, Катюш, что ты все о еде да о еде, – попробовал он увернуться. – Салатики можно и без хлеба…

– Так! – Катюша решительно выдернула у него из-под головы подушку. – Я хочу все, что есть в здешних магазинах! – азартно сообщила она.

– Тогда пойдем на рынок. Заодно увидишь местную экзотику.

Рынок чувствовался издалека: по крупным катышкам конского навоза, запах которого смешивался с запахом дерева, лыка, сена и еще чего-то деревенского. Рыночная площадь была запружена телегами, на которых товар везли из деревень. Катюша смотрела во все глаза. Через деревянные ворота вошли на территорию рынка, где с телег продавали керосин, мочала из лыка, живых кур, поношенную одежду, визжащих поросят, деревянные лопаты, блестящие цинковые ведра, коромысла и кучу неизвестных ни Катюше, ни Сергею вещей. Полюбовавшись на эти предметы старины, они отправились в длинный деревянный павильон, высокие стропила которого густо облепили голуби. С непривычки им показалось там темно, – окон было мало, и они находились слишком высоко. Когда глаза привыкли к сумраку павильона, они обнаружили, что стоят в ряду солений: тут бочками стояли огурцы, помидоры – и красные, и зеленые, капуста, моченая брусника в огромных стеклянных бутылях, моченые зеленые сморщенные яблоки и остро пахнущие черные грузди. Хотелось взять все.

Мясной ряд вызвал у Катюши бурный восторг. Толстые тетки в грубых шерстяных кофтах и белых фартуках и нарукавниках двузубыми длинными вилками переворачивали куски мяса. Куры были покрыты остатками перьев, которые хозяйки должны были потом подпаливать на огне. Как чистенькие толстенькие младенцы, лежали розовые молочные поросята, свешивали с прилавков головы на длинных шеях огромные гуси.

– Хочу мочалку! – зачарованно прошептала Катюша.

Вышли с рынка, таща в руках пластиковые пакеты, украшенные иностранными надписями, которые были наполненные разной экзотической снедью. Из пакета торчала половина куриного крыла, которые продавали на рынке, чтобы смазывать сковородки. Когда Катюша клятвенно заверила, что смазывать сковородки этой гадостью не собирается, а хочет купить его исключительно в качестве сувенира, Сергей перестал сопротивляться.

Народ, не скрываясь, глазел на пакеты, указывая друг другу на них пальцами.

– А теперь – экскурсию по магазинам, – потребовала Катюша.

Негодованию продавщицы местного магазина не было предела, когда среди соленых огурцов, молочных фляг и картошки в огромном деревянном ларе появилась дама в норковом невиданном одеянии. Продавщица вздернула голову и со скучающим видом повернулась к окну, обиженно потряхивая мелкими кудряшками, сожженными перманентом. Нет, мол, мне до вас дела, и не таких видали. Хоть ты и в кепке, а попляши-ка, пока я тебя замечу.

– Какая прелесть, – воскликнула Катюша. – Это огурцы прямо в бочке, да? Ой, а это что? – показала она пальчиком на фляги. И хотя продавщица старательно таращилась в окно, но блеск бриллианта на колечке заметила и возмущенно вздернула плечи.

– А как же молоко покупать? – не унималась Катя. – Как смешно! Прямо здесь из ладошек пить, – смеясь, предложила она. – Ой, а мяса нет!

– И молока нет! – отрезала продавщица, вздернув на этот раз подбородок, поскольку все остальное уже было вздернуто. – Кончилось!

Но Катюша уже не слушала. Ее заинтересовал большой топор в видневшейся за задней дверью подсобке, который лежал на большой колоде.

– Я давно не видела, как рубят мясо, – сообщила она. – По-моему, никогда не видела. Отрубите-ка мне кусочек мяса, – обратилась она к продавщице.

Та хранила гордое молчание, презрительно дернув плечом.

– Катюша, мясо обычно либо заканчивается к обеду, либо поступает после обеда, – пояснил Сергей.

– Ладно, – не огорчилась Катюша. – Мясо в нашем супермаркете купим. А зато икра есть, – удивилась она. – Ой, а какая дешевая… Дайте-ка нем икорочки полкило, – обратилась она к продавщице.

Но продавщица уже превратилась в неприступную крепость. Она сделала вид, что углубилась в подсчет наличности в кассе, достала огромные деревянные счеты и стала делать пометки в большой кассовой книге, естественно, «не слыша» несносную покупательницу. Но она явно недооценила Катюшу.

– Ой, – обрадовалась та, убедившись, что продавщица хамит. – Она нас не замечает! Какая прелесть! Сережа, – бурно радовалась Катя. – Прямо как в учебнике по экономике. Она материально не заинтересована, поскольку не имеет выручки с продаж. Поэтому она грубит. Социалистическая продавщица! Они улыбаются только за деньги. Здорово наглядно, да? Надо сюда студентов на уроки водить. О материальной заинтересованности.

Строчки расплылись перед глазами продавщицы. Не уязвила! Ее рассматривают, как любопытный экземпляр, да еще и оскорбляют материальной заинтересованностью! А дамочка, кажется, вовсе и не расстроилась, что мяса нету. И про продукты забыла, коза расфуфыренная!

Катюша, действительно забыв про продукты, продолжала рассуждать, прислонившись спиной к прилавку.

– А все-таки какой грандиозный самообман! Мечтали о всеобщем счастье, а получили всеобщее социалистическое хамство.

– Так обычно бывает, когда счастье внедряется насильно, – пробормотал Сергей, открывая для Катюши дверь.

Продавщица проводила их взглядом, исполненным горького разочарования. А какой славный скандал намечался!

Ночью ей снилось, как директор магазина, Нина Михайловна Новоселова, выдает ей только половину зарплаты, удержав за «плохую работу и хамское отношение к покупателю».

– Вы не повышаете количество продаж, потому что раньше были материально незаинтересованы, – кричала она. – А теперь зарплата будет зависеть от выручки! И мясо не воруй, – заключила директорша, отбирая оставшиеся деньги.

Продавщица проснулась в холодном поту и порадовалась, что живет она в замечательном социалистическом государстве, где на работе можно не напрягаться, мяса и молока воровать – сколько хочешь, а за капиталистические штучки с понижением зарплаты – пожалуйте в ГПУ. Все-таки молодец товарищ Сталин, что расстреливает всяких там капиталистов недобитых.

XVII

Один из недобитых капиталистов ходил в это время вокруг огромного «лендровера», поблескивающего темно-зелеными боками, и пытался представить себе, как он перебрасывается с ним в прошлое на свою маленькую кухоньку.

– Андрей, – робко сказал он, когда его озабоченный друг в очередной раз возник в лаборатории прямо из воздуха, – ты думаешь, он там поместится в моей квартире?

Андрей с жалостью посмотрел на него.

– Ты готов, мой общественно-социальный гений?

Общественно-социальный гений полез в машину и устроился рядом с Катюшей, мучимой невозможностью посплетничать с подружками, и оттого несколько грустной. Вообще-то, у нее имелись и более серьезные причины для грусти. Или для веселья – это как посмотреть.

Анатолий Васильевич Барсов, резюмирую итоги Катюшиного, как он выразился, “performance”, то есть, проще говоря, поведения, по-отечески обнял ее:

– Ах ты моя умница, – нежно произнес он. – А еще не хотела шариковый дезодорант брать. На тебя уже есть коллективный донос!

– Ах они лицемерки, – завизжала Катюша. – Кто написал?

– Коллективный донос! – сказал счастливый Анатолий Васильевич. – Группа студенток, у которых ты сидела на уроке.

– И Тростникова? – поразился Сергей.

– Нет, – Барсов покачал головой. – Я бы в ней очень разочаровался. – Слава Богу, это не она. Девочки, которые живут в общежитии, написали. Требуют проявить бдительность и обратить на тебя внимание, как на американскую шпионку. Потому что ты носишь вещи, которые не продаются в Москве. Весь вечер сочиняли!

– А при чем тут шариковый дезодорант? – возмутилась Катюша.

– А ты его в маленький перерыв вынула в аудитории, помнишь?

– Ну да. Вы же сами велели все, что можно, показать…

– Вот-вот. Именно шариковый дезодорант и поразил их в самое сердце. Уж они его так подругам описывали… Самое смешное, что те не поверили.

– Я знаю, как их добить! – мстительно сказала Катюша. – Я его им подарю.

– Ах! – притворно встрепенулся Сергей. – Какое коварство!

Сумки с мясом, рыбой и прочей снедью, которая была пока дефицитом в замечательном социалистическом государстве, были уже затарены в «лендровер», а Сергей печально размышлял о том, что, кроме своего банка, где он переделывал базу данных и исправлял все, что натворила Курицына, он никуда не успел зайти.

– Диски не нажимайте, – предупредил Андрей. – Переброс у нас сегодня не индивидуальный.

– Почему? – меланхолично поинтересовался Сергей.

– Джип – не диван, – объяснил Андрей. – Если он у нас перенесется по частям, не соберем потом.

Он завел машину под большой металлический колпак на территории гаражей Института, откуда уже радостно скалили зубы Митя и Иван.

– Привет, – сказал Митя. – А мы тебе зимние шины поставили.

– Вот спасибо, – уныло сказал Сергей. У него привычно закружилась голова, все поплыло перед глазами – но всего лишь на долю секунды.

– М-да, – услышал он смущенный голос Андрея, – не очень удачно.

Пятьдесят третий был погружен в черную зимнюю темноту. Джип, как и планировалось, стоял перед воротами дома, чтобы его никто не смог заметить в десять часов вечера, – Средневолжск в это время замирал, и все законопослушные граждане сидели дома. Однако их машина оказалась не единственной. У ворот, чуть поодаль, стоял черный воронок – зловещая тупорылая машина НКВД.

– Запросто могли прямо внутри них материализоваться, – проворчал Андрей, сокрушаясь, что он не посмотрел на монитор перед отбытием.

Через двор, по направлению к воротам, шли люди в военной форме. Что-то было не так. На крыльце стояли жильцы дома, которые тревожно жались друг к другу. Среди военных, торопливо шедших к воротам, была женщина, которая явно шла не по своей воле. Она без конца оглядывалась, замедляла шаг, но ее твердой рукой направлял военный, следовавший за ней вплотную.

Из черного воронка высунулся водитель.

– Вы как здесь оказались? – требовательно спросил он Андрея, открывшего дверцу.

– Странный вопрос, – пожал тот плечами.

– Вас же только что тут не было, – не унимался водитель. – Я даже шума мотора не слышал. – Он высунулся еще дальше из машины и включил фары. – Вон, – добавил он, – даже следов от колес нету. – Он озадаченно посмотрел на Андрея.

Сергей вышел из машины и неслышными шагами обошел ее сзади.

– Рука Москвы! – наклонился он к водителю. Тот испуганно отпрянул и замолк.

Ворота отворились, и оттуда вывели Зою Сергеевну Трофимову – бдительную соседку, настучавшую в свое время на Сергея. Почувствовав, что ворота за ней закрываются и рвется ниточка, связывающая ее с домом, она попыталась сделать шаг назад.

– Здесь какая-то ошибка, – закричала она. – Я сама всегда проявляла бдительность… Вы не можете!

– Не агитируй, – грубо толкнул ее в спину военный.

Сергею стало ее жаль.

– Вы там потише толкайте, – сказал он. – Еще неизвестно, кого следующего туда затолкают.

– Что-о-о? – взревел военный. Сергей в упор посмотрел ему в глаза. Первым отвел взгляд военный, слегка смутившись.

– Я выполняю приказ, – уже тише сказал он.

– Вот и выполняйте, – так же тихо ответил Сергей. – А толкать приказа не было.

Зоя Трофимовна жалко посмотрела на соседа и покорно села в машину. Военные прыгнули следом так лихо, будто везли невесть какого международного террориста, а не обычную провинциальную мещанку.

– Так, – деловито сказал Андрей. – Ты тут не раскисай давай. Это бы и без тебя все происходило, а ты здесь – всего лишь наблюдатель.

– Я не могу понять, – потрясенно сказал Сергей. – Я столько поводов давал, и меня ничего… А она так изъявляла свою преданность, и ее…

– Ты еще скажи, что на ее месте должен был быть ты! – насмешливо сказал Андрей.

– Но ведь и правда я, – удивился Сергей.

Андрей только махнул рукой.

– Отъедь на полметра, – попросил он.

Сергей, ничему не удивляясь, отвел машину на полметра вперед. Андрей наклонился, вынул из-под снега маленькую черную коробочку и сунул ее в карман.

– Я пошел домой, – сообщил он. – Вы тут сами машину во двор закатывайте. Да, вот еще! – он сунул Сергею в руку маленькую бумажку.

– Что это? Права? – Сергей удивился. – У меня же есть.

Андрей молча покрутил пальцем у виска.

– Ах да, – сообразил Сергей. – Год не тот.

– Маленько не тот, – язвительно сказал Андрей. – Завтра долго не спите. Не на отдыхе!

– У меня завтра свободный день! – возмутился Сергей.

– Сельсоветы открываются в восемь, – невозмутимо ответил Андрей и исчез.

Колхоз имени Ильича уныло чернел покосившимися бревенчатыми стенами. Посередине деревни находилось нечто неопрятно-хозяйственное – огромные весы под навесом, на которые, наверное, въезжали груженые машины, грязный транспортер, сарай непонятного назначения и рядом – еще один сарай, служивший гаражом для смешных маленьких тупоносеньких тракторов. Посреди всего этого лежали покореженные проржавевшие части каких-то механизмов.

Венчала все это зрелище тощая облезлая рыжая собака, взгляд которой был исполнен обиды на мир, которому не помешало бы иметь немного больше сосисок.

– Апокалипсис! – пробормотал Сергей, в ужасе глядя на пейзаж. – Вот это вот… вот это... – ткнул он в пространство дрожащим от негодования указательным пальцем, – кошмар!..

– Ну, Сережа, – успокаивающе сказала Катя. – Ты, по-моему, слишком вошел в роль. У тебя другая миссия.

– Хочу другие декорации для своей миссии, – капризно заявил он.

Поехали по домам. Деревня казалась пустой, даже дым из труб не шел.

– Наверное, у них время обеда еще не настало, а завтрака уже прошло, – предположила Катя.

Все объяснялось проще. Жители деревни натопили избы с утра, и в горячих еще печах поддерживалась в теплом состоянии нехитрая еда.

Постучали в крайний дом. В окне колыхнулась занавеска, и в нее высунулась старушечья физиономия, обвязанная клетчатым шерстяным платком с длинной бахромой, которая нелепо свисала из-за ушей. Физиономия неподвижно рассматривала диковинную машину и яркую парочку, одетую так, как человек вообще одеваться не может. То, что им нужна сама хозяйка этой физиономии, она даже предположить не могла. Поэтому некоторое время она задумчиво смотрела на Сергея с Катюшей, которые подскакивали перед воротами, размахивали руками, орали и всячески изображали из себя идиотов, побуждая меланхоличную бабулю впустить их в дом.

Наконец, внемля громкому клаксону, в окно выглянул мужичок, увидел машину, отпрянул от окна, потом снова выглянул и рысцой помчался открывать покосившуюся калитку.

Сергей еще немного попрыгал по инерции, включил скрытую камеру и вошел в дом. Снаружи он выглядел гораздо лучше, чем внутри. У окна стояла узкая железная кровать, под ней разложен лук, и на вбитых в стенку гвоздях висело тряпье, претендующее на громкое звание одежды. И грубый самодельный стол. И все. Ни стула, ни традиционного шифоньера или серванта. Только прибитая к стене доска, она же лавка.

– Простите, вы не знаете, тут никто не продает дом? – спросил Сергей.

– А? – переспросил мужик. – Чего это?

– Да вот, – вступила Катюша. Мужик замахал руками и отодвинулся, издали пожирая Катюшу глазами и двигая носом – наверное, пробовал на нюх запах ее духов. Катюша обиженно потопталась и пояснила. – Мы хотим купить дом. Для дачи.

– Мать! – закричал мужик. – Они хотят купить дом. Для дачи.

– Дак наш покупайте, – недолго думая предложила старушка. – Только пусть Степан, ирод, паспорта отдаст.

– А вы где будете жить? – поинтересовался Сергей. – У вас еще один дом есть?

Мужик посмотрел на Сергея как на ненормального.

– В город поедем, – объяснил он. – Устроюсь на завод, дадут общежитие. Все лучше, чем тут… Поживем, как люди. Там хоть жратва есть, – объяснил он. – А сколько за дом дашь? – приступил он к делу.

Сергей опешил.

– Мы… мы еще посмотрим. Нам бы поближе к речке, – объяснил он.

– Да кака тут речка, – закричала вдруг бабка. – Кака така речка – ручей всего. А дом у нас рядом с сельпо. Хороший дом. Крепкий.

Катя взяла Сергея за руку:

– Мы еще посмотрим. Повыбираем, – сказала она. – Если что – через часок к вам зайдем. Нам бы побольше.

– Побольше-то подороже будет, – уговаривал мужик.

Невероятно, но во всех домах, куда они заходили, наблюдалась одна и та же картина. Буквально все стремились продать свои дома, заставить ирода Степана отдать паспорта, без которых нельзя было уехать в город и устроиться на работу, и зажить в городских общагах, как люди.

По мере того как они обходили дома, за ними пристраивался растущий хвост желающих переехать в город. Они ходили за Катюшей и Сергеем по пятам, дружно хаяли дома соседей и горласто требовали идти в сельсовет за паспортами.

Сергей, наконец, решил остановиться на пятистенном доме, который был ближе всех к лесу.

– Все, – решительно объявил он. – Все свободны.

Разочарованные крестьяне, кляня удачливого односельчанина, отправились в свои нетопленные дома.

Счастливый хозяин, Жилин Захар Петрович, отец двух взрослых сыновей и муж одной мощной решительной бабенки, пошел вместе с Сергеем в сельсовет разыскивать «этого Степку, чтоб ему там на том свете сковородки лизать». Похоже, председатель сельсовета особой популярностью не пользовался. Жилина мучали сомнения, на месте ли Степан. Сергей раз в пятнадцатый слышал, как поминали председателя, но никто не разу не назвал его по отчеству.

Как и боялся Захар Петрович, сельсовет встретил их в лице замерзшей секретарши, по совместительству кассирши, а также бухгалтерши. Она сидела за маленьким заляпанным чернилами столом, который еле помещался между окном и черной круглой железной печкой. Перед печкой, на прибитом к полу листе железа, лежало три полена, и замотанная в платки секретарша мучительно раздумывала, то ли их спалить сразу, то ли подождать еще.

– А Степан где? – хмуро спросил Жилин, пока Сергей с Катюшей с любопытством осматривались вокруг.

– Придет, – неуверенно сказала секретарша. – Надо-то че?

– Его и надо.

Жилин решительно повернулся и зашагал к самому крепкому дому, который был неподалеку.

– А это удобно? – усомнилась Катюша.

– Тут его до весны не дождесся, – не оборачиваясь, пояснил Захар Петрович.

Пресловутый Степан, скорее всего, только что сладко спал, потому что на его розовой щеке отпечатались складки подушки.

– Я только на минутку отошел, – зевая, пояснил он и украдкой снял сеточку с волос. Вернее, ему только показалось, что украдкой, потому что Катюша тут же заинтересовалась:

– Ой, а что это у вас, чтобы прическу не помять, пока вы спите, да? А можно посмотреть?

Председатель густо покраснел и махнул рукой:

– Я и не спал вовсе! Я тут… за документом зашел.

– Ну-ну, – язвительно заметил Жилин. – Видал ты в глаза эти документы. Феня с документами-то сидит, не ты!

– Ты потише, – внушительно выпятил живот Степан. Жилин успокаивающе похлопал его по плечу, отчего свиноподобный Степан присел.

– Ты мне паспорт отдай, – требовательно сказал он. – Я дом продаю.

– Как это продаю, как это продаю! – засуетился Степан. – А я? Без меня не продашь!

– Да знаю. Ты бумажки подписывать должен. Феня покажет, где, а ты распишешься, – захохотал Захар Петрович, довольный, что «уел» председателя.

Степан насупился:

– Ты… это... дом продавай, а паспорт не отдам.

– Это как так – не отдам? – взревел Жилин, как павлин, которому наступили на хвост. Катюша однажды слышала, как громко и противно орет павлин в зоопарке. Сходство было полным.

– А вот так, – пояснил Степан. – Сам знаешь, не положено, и все.

– Это как это не положено? – не унимался Жилин. – Как же я в городе без паспорта на работу устроюсь?

– Не положено, – отрезал председатель – Потому как линия партии на укрепление сельского хозяйства.

– Я – свободный человек, – бушевал разъяренный Жилин.

– Ты что, – пожелал узнать Степан, – против линии партии?

– А городские, значит, куда хошь могут ехать? Без всякой линии? Нет, я так не согласный. Отдавай паспорт.

– Не могу. Сам понимаешь, что мне за это будет.

Что за это будет, понимали все. То, что он с должности слетит, это понятно. Но могли еще и десять лет без права переписки припаять.

– Ну, ты это, придумай чтой-нибудь, – предложил Захар Петрович. – А я тут… эта… когда дом продам…

Но Степан оказался труслив.

– И не говори, – замахал он ручками. – И слушать не хочу. Хоть озолоти. На что мне деньги твои там? С собой их туда не возьмешь.

Сергей подмигнул Жилину, чтобы он вышел и оставил их одних. Дождавшись, когда хлопнула дверь, он подмигнул:

– Правильно! Рисковать – так за большие деньги.

– М-м-м, – замотал головой Степан.

Сергей наклонился к нему, вынул пачку с лиловыми шахтерами, которые радостно улыбались, видимо, прославляя хорошо оплачиваемый доблестный труд, и внушительно сказал:

– Сто тысяч!

– Нет-нет, – по инерции продолжал мотать головой Степан, а потом до него дошло. Он выпучил глаза и спросил так же шепотом:

– Сколько?

Сергей, продолжая заговорщически глядеть ему в глаза, медленно покивал головой.

– За сто тысяч сможешь найти способ?

– Смогу, – хрипло сказал Степан. – Постараюсь. То есть смогу. Ну очень постараюсь.

Сергею с Катюшей только этого и надо было. Они потребовали, чтобы Степан начал готовить документы, пообещали приехать в следующую среду, прилепили микрофон к коврику с тремя лебедями и отбыли, оставив Степана обсуждать способ заработать сто тысяч рублей со своей женой. Их размышления были недолгими: паспорт выдать, взятку взять и тут же написать донос на обоих: мол, паспорт выдал, потому что хотел застукать врага народа, который идет против линии партии. А про деньги умолчать.

За этот день они успели посетить еще пару колхозов. Жители везде одинаково желали продать дома, получить паспорта и переехать в город, однако председатели попадались разные: были и такие, которые искренне стояли за линию партии, на переговоры не шли и грозили сообщить куда следует. Лишь один искренне сочувствовал товарищу, желавшему получить паспорт, но при всем том весьма твердо пожелал следовать букве закона, потому что он, как облеченный властью человек, обязан эту власть поддерживать, «как солдат, выполняющий приказ». Сергей с Катюшей порадовались наличию в советском обществе непродажных людей и покатили домой по темной дороге, освещаемой лишь фарами их внедорожника.

XVIII

В Институте Всемирной Истории наблюдалось оживление: к Барсову съезжались руководители эксперимента всех стран-участников. Частично, чтобы обсудить результаты, а частично, чтобы успокоить российского коллегу, который посыпал голову пеплом, рычал на сотрудников и в редкие свободные минуты восклицал, что пора на пенсию, выращивать кабачки. Насчет кабачков он, правда, слизал у классиков, но его можно было понять – у него были все основания причислять себя к великим. С мрачным удовлетворением он выслушивал уверения в том, что он, Барсов, велик и могуч и сам Институт и многие международные программы без него пропадут, равно как пропадут без него и безутешные сотрудники.

А дело было в том, что российская часть эксперимента провисала. Точнее, все шло не так. Все страны действовали примерно по одинаковому сценарию, и всем аналитикам было что анализировать, обобщать и открывать. Потому что граждане всех европейских стран в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году крайне бурно и деятельно реагировали на реалии 200… года, не оставляя без работы ни психологов, ни социологов. Только русские граждане не желали ничего замечать, благодушно запивая все тех же жареных поросят газировкой из пластиковых бутылочек, лениво поглядывая на цветной экран монитора или телевизора, чтобы снова углубиться в обсуждение своих проблем.