Текст книги "Человек из пустыни"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава 7. Оставаться, пока можешь

Утро этого страшного дня – 2-го йерналинна – началось, как обычно: Джим с лордом Дитмаром поднялись, приняли душ, оделись и позавтракали, и Джим проводил лорда Дитмара в академию. Потом он проводил на учёбу Серино, близнецов и Лейлора. Дейкин и Дарган решили пойти по стопам лорда Дитмара и учились в Кайанчитумской медицинской академии, которую он возглавлял. Серино уже работал над дипломом и готовился в будущем к соисканию степени магистра философии, а для Лейлора закончился период домашнего образования: он пошёл в школу.

Чем занимался Джим весь день, оставшись дома один? Проводив всех, до полудня он читал, в полдень посмотрел выпуск новостей и выпил чаю, а потом поехал к Арделлидису. Они пили чай и разговаривали, и Джим рассказывал Арделлидису о том, что он в данный момент читал. Сам Арделлидис не был большим любителем чтения, но ему нравилось слушать: это отвлекало его от печальных мыслей. Они играли с маленьким Лу, главным утешением овдовевшего Арделлидиса, который ещё носил траур по Дитриксу и вёл затворническую жизнь. Он также жаловался, что вокруг него вьются ухажёры – обольстители богатых вдовцов.

– Я всех посылаю подальше. Меня не проведёшь! Я сразу вижу, что им нужно. Да, конечно, среди них много хорошеньких – просто пальчики оближешь, и трудно устоять, но меня на смазливую мордашку не поймаешь.

– А серьёзных предложений совсем не поступает? – поинтересовался Джим.

– Есть парочка, – вздохнул Арделлидис. – Ко мне сватается лорд Вокс, но он такой древний, что если я свяжу с ним свою жизнь, уже через год-два мне опять придётся надевать траур. Старик уже одной ногой в могиле, а туда же! – Арделлидис пренебрежительно хмыкнул. – Да ещё лорд Уэрмонд сватает мне своего единственного ненаглядного сыночка.

– И что? – спросил Джим.

Арделлидис пожал плечами.

– Да ничего… Хорошенький, прямо куколка, и в самом соку – семнадцать лет, но страшно глупый! И наряжаться любит чуть ли не больше меня. Боюсь, мы с ним поссоримся из-за того, чья очередь крутиться у зеркала.

– А может, и не поссоритесь, – улыбнулся Джим. – Зато у вас будет очень много общего.

– У меня – с этой пустоголовой куклой? – скривил губы Арделлидис. – Не смеши меня, мой ангел. Да и как отнесутся к этому дети? Он же младше, чем Джеммо! Да дело даже не в возрасте… – Арделлидис вздохнул. – Просто я никогда не смогу забыть пушистика. Он навсегда останется моим единственным.

– Пойми, если ты не найдёшь себе никого, дети станут жалеть тебя, – сказал Джим. – И в ущерб своей личной жизни будут стараться не оставлять тебя одного.

– Да разве я запрещаю им устраивать свою личную жизнь? – сказал Арделлидис. – У Джеммо, например, уже есть приятель, и у них, как мне кажется, всё довольно серьёзно.

– А Ианн? – спросил Джим. – У него кто-нибудь есть?

– Насчёт Ианна точно не знаю, – ответил Арделлидис. – Он как будто встречался с кем-то, но потом они расстались. Нет, кажется, сейчас у Ианна никого нет. Если бы кто-то появился, я бы сразу понял. Кстати, а как там твой Илидор? Уже встречается с кем-нибудь?

– Да, у него есть заноза в сердце, – улыбнулся Джим.

– Интересно, интересно! – оживился Арделлидис. – И кто же, позволь полюбопытствовать, эта заноза?

– Не обижайся, но я пока не стану говорить, а то ещё что-нибудь разладится, – сказал Джим.

За этими разговорами они скоротали время до обеда. Джим стал собираться домой: уже должны были вернуться дети. Арделлидис стал уговаривать его остаться ещё.

– Они уже не маленькие, обойдутся без тебя! Ваш дворецкий их напоит и накормит, не волнуйся. А если ты сам проголодался, так я скажу Ноксу. Останься, побудь со мной ещё, мой дорогой! Твоё общество для меня как глоток свежего воздуха!

Джим позволил себя уговорить и обедал у Арделлидиса. От него он уехал в шестом часу. Серино засел в библиотеке, а Дейкин и Дарган, как доложил Эннкетин, пообедали и уехали снова – по-видимому, развлекаться. Лейлор, вернувшись из школы, стал проказничать: сначала устроил катание вниз по лестнице в детской ванночке; раскрасил лицо, спрятался за корзинами с бельём и напугал смотрителя прачечной Удо; полчаса издевался над Эннкетином, звоня в дверь и прячась; подшутил над Кемало, насыпав в сахарницу соль и подсунув её повару, когда тот стал пить чай.

– И чем это кончилось? – с улыбкой спросил Джим.

– Известно, чем, ваша светлость, – ответил Эннкетин. – Господин Лейлор получил от Кемало по попке и сейчас сидит у себя в комнате и размышляет над своими поступками. Ох уж этот господин Лейлор, доложу я вам! Даже господин Илидор в детстве не был таким бедокуром.

Джим нашёл младшего сына в его комнате, но Лейлор не размышлял над своим поступком, а играл в компьютерную игру. Айнен, по-видимому, ушёл обедать, и Лейлор, воспользовавшись этим, скрасил своё наказание. Увидев Джима, он подбежал и нежно прижался к нему.

– Папулечка!

Джим попытался изобразить суровость.

– Эннкетин доложил мне, что ты безобразничал, – сказал он, сдвинув брови. – Мне известны все твои шалости. Что за катание по лестнице? Ведь ты мог упасть! И для чего нужно было мазать себе лицо и пугать Удо, а потом беспокоить Эннкетина, мешать ему работать? И зачем было так дурно подшучивать над Кемало? Что он сделал тебе плохого? Ведь он нас всех кормит, заботится о нас, а ты!.. Нехорошо, Лейлор.

Лейлор виновато вздохнул, опустив красивую головку, но уже через секунду уголки его губ задрожали.

– Но это было очень смешно, папуля. Видел бы ты, какое сделалось у Кемало лицо, когда он выпил солёного чаю! Вот такое!

И Лейлор скорчил такую уморительную рожицу, что Джим не удержался и прыснул. Конечно, всю его суровость как рукой сняло. Хотя он и понимал, что сводит сейчас на нет весь педагогический эффект от наказания, но всё же не мог удержаться от смеха. А Лейлор, видя, что папа не сердится, приласкался к нему, чмокая в нос, в лоб, в щёки и в губы.

– Я тебя очень, очень, очень люблю, папуля… Можно мне уже пойти погулять в саду?

– Нет, Лейлор, пока нельзя, – спохватился Джим. – Разве Айнен уже отпустил тебя?

– Да, уже давно отпустил, папочка, – торопливо заверил Лейлор.

Джим прищурился.

– Хитришь, мой милый. Я сам спрошу у Айнена, посмотрим, что он скажет.

Как раз в этот момент вернулся Айнен, пахнущий пирожками. Увидев Джима, он выпрямился.

– Гм, гм, ваша светлость… Господин Лейлор сегодня плохо себя вёл. Измазал себе лицо, крутился на кухне, устроил беготню, шумел, насыпал Кемало соли в сахарницу.

– Я уже знаю, мне доложили, – сказал Джим. – Скажи, он уже отбыл наказание?

– Ему осталось ещё полчаса, ваша светлость, – ответил Айнен, взглянув на часы.

– Вот видишь, – сказал Джим скисшему Лейлору. – Оказывается, тебе сидеть в комнате ещё целых полчаса. Всё должно быть по-честному, дорогой. – И, поцеловав сына в макушку, добавил: – За свои поступки всегда нужно нести ответственность. А за дурные – ещё и наказание.

Он зашёл на кухню к Кемало. Повар уже не сердился, а когда Джим стал извиняться за шалость сына, махнул рукой.

– Баловник, конечно… Только вы его там сильно-то не наказывайте, ваша светлость. Я ему уже по попке надавал, будет с него. Ерунда всё это.

– Он должен усвоить, что не все проказы будут сходить ему с рук, – возразил Джим. – Безнаказанность – опасное ощущение.

– Вам лучше знать, ваша светлость, – пожал плечами Кемало.

Лорд Дитмар задерживался. Джим поначалу не беспокоился, потому что это иногда случалось, но в десять вечера лёгкие мурашки тревоги забегали по его коже. Он позвонил лорду Дитмару, но тот не ответил. Джим забеспокоился уже по-настоящему. Он позвонил на его рабочий номер, но и там никто не отвечал. Тогда он связался с дежурным на вахте. Там ответили:

– Ой, ваша светлость, тут такое случилось! У милорда Дитмара стало плохо с сердцем, его «скорая» увезла в больницу. А вы не знали?

Джим похолодел.

– Нет… Нет, я не знал.

– Да, ваша светлость, я сам лично видел, как его выносили.

У Джима затряслись руки.

– Выносили?.. – пробормотал он. – Он был… без сознания? Скажите, он хотя бы жив?..

– Не могу знать, ваша светлость, – ответили ему. – Но то, что ему было очень плохо, я могу сказать определённо.

Джиму от таких новостей самому сделалось дурно. Помертвев, он опустился в кресло. И вздрогнул от телефонного звонка. Номер вызывавшего абонента был незнакомый, и Джим, охваченный ледяным оцепенением, не ответил. Через пять минут тот же абонент позвонил снова. Джим дрожащим голосом дал команду «принять вызов».

– Да…

– Добрый вечер, – сказал тихий и мягкий, как будто немного усталый голос. – Это Джим Райвенн?

– Да, это я, – пролепетал Джим. – А с кем я говорю?

– Говорит доктор Диердлинг, – ответил голос. – Если помните, ваша светлость, я когда-то гостил у вас в Новый год. Моё имя – Элихио.

– Простите, я что-то… что-то вас не припомню, доктор, – пробормотал Джим, чуть живой от ужаса. – Вы звоните по поводу милорда Дитмара? Он у вас?

– Да, ваша светлость, – ответил мягкий голос. – Вам лучше приехать сейчас в Центральную больницу скорой помощи.

– Что с милордом? – еле сдерживая слёзы, пробормотал Джим. – С ним всё в порядке?

Мягкий усталый голос помолчал и повторил:

– Вам лучше приехать лично, ваша светлость… И, прошу вас, пусть вас кто-нибудь сопровождает.

– Что всё это значит?! – вскричал Джим, вне себя от смятения. – У милорда был сердечный приступ? Скажите, он жив?

– Ваша светлость… Джим. – В мягком голосе прозвучала такая усталость и печаль, что Джиму в один миг стало дурно. – Я прошу вас, приезжайте сами, это не телефонный разговор. Спросите доктора Диердлинга, меня все знают. Сказать мою фамилию по буквам? Д-и-е-р-д-л-и-н-г. Не забудьте, что я сказал… Не ездите один, возьмите кого-нибудь с собой. Я вас жду… Я буду на месте до шести утра.

Несмотря на весь свой испуг, Джим вдруг припомнил: Элихио. Да, тот студент медицинской академии, у которого умер отец. Друг Даллена. Сколько же лет прошло? Близнецы тогда были ещё у Джима внутри, когда Элихио гостил здесь. Сейчас он уже доктор Диердлинг.

На подкашивающихся ногах Джим поднялся в библиотеку.

– Серино, – позвал он.

– Что, отец? – спросил тот, не отрываясь от чтения.

– Сынок, надо поехать в Центральную больницу скорой помощи, – пробормотал Джим.

Взглянув на Джима, Серино поднялся на ноги и взял его за плечи.

– Что случилось? – спросил он встревоженно. – Отец, на тебе лица нет! Что?.. Тебе плохо? Что с тобой?

Джим покачал головой.

– Милорд Дитмар… Он там, – сказал он каким-то сухим, мёртвым голосом. – Только что звонили… Доктор Диердлинг.

– Едем!

Серино, на ходу накидывая плащ, широкими шагами шёл к ангару. Джим, не чуя под собой ног, плёлся следом. Серино помог ему сесть во флаер, сам сел за штурвал и завёл двигатели.

– Говоришь, Центральная больница? – переспросил он.

– Да, – чуть слышно ответил Джим.

Серино уверенно поднял машину в воздух. Джим смотрел на него, и ему вдруг подумалось: неужели этот широкоплечий и сильный красавец с роскошной белокурой шевелюрой – малыш Серино, которого они с лордом Дитмаром взяли из приюта на Мантубе? Как он вырос, каким стал большим и сильным! Как пролетело время… Казалось, ещё вчера Джима, спасённого из рабства у Ахиббо, допрашивали в отделении Межгалактического комитета, а потом под звездопадом Фалкон сказал ему: «Я люблю тебя». А сейчас вот этот большой и могучий блондин с эльфийскими ушами называет его отцом.

Океан огней поглотил их. Серино с трудом нашёл место для парковки, и рука Джима утонула в его большой тёплой руке: они вошли в холл больницы.

– Как, ты сказал, зовут этого доктора? – спросил Серино.

– Диердлинг, – ответил Джим, сам поразившись, как чётко он с первого раза запомнил эту не очень удобопроизносимую фамилию.

Он не мог ни говорить, ни действовать: он был охвачен холодным оцепенением, сковавшим все его мускулы. Серино обратился в стол справок.

– Простите, как можно найти доктора Диердлинга?

Ответ был страшный.

– А, доктор Диердлинг? Вам надо на подвальный этаж, в морг. Он главный эксперт-патологоанатом.

Серино повернул к Джиму растерянное лицо. Джим чувствовал, как у него в ногах размягчаются кости, а всё тело немеет. Лицо Серино ушло за коричневую звездчатую пелену.

Пелену прогнала игла впрыскивающей ампулы, вонзившаяся ему в руку. Какой-то врач склонился над Джимом. Нет, это был не Элихио – кто-то другой. Рядом – встревоженное лицо Серино:

– Как ты, отец?

По всему телу бегали мурашки, кишки превратились в желе. Незнакомый врач измерил Джиму давление, сказал:

– Вас надо бы в палату.

Серино сказал:

– Нам нужен доктор Диердлинг.

Врач как-то странно на него посмотрел и ответил:

– Нет, думаю, к доктору Диердлингу вашему отцу пока рановато.

– Да нет, – сказал Серино. – Нам нужно с ним поговорить!

– А… Вы родственники, – понимающе проговорил врач, слегка изменившись в лице. – Что ж, мои соболезнования. Доктора Диердлинга можно найти на подвальном этаже, там у нас морг… Но не думаю, что ваш отец сейчас в состоянии куда-либо идти, юноша.

– А можно как-нибудь попросить доктора Диердлинга подняться сюда? – спросил Серино.

– Он редко бывает наверху, – ответил врач. – Но попробовать можно. Сейчас я туда позвоню.

По внутренней связи он вызвал морг.

– Это загробное царство? Вас беспокоит мир живых… Доктор Диердлинг у себя? Отлично. Передайте ему, что тут к нему пришли. Кто? Сейчас спрошу.

Серино сказал:

– Супруг милорда Дитмара.

– Говорят, супруг милорда Дитмара, – повторил врач. – В главном холле. Дело в том, что спуститься они не могут: уважаемый супруг милорда Дитмара чувствует себя слабовато. Был обморок. Не мог бы доктор Диердлинг подняться в главный холл? Хорошо, жду. – Минутная пауза. – Да? Прекрасно, я им передам. – Повернувшись к Серино и Джиму, врач сказал: – Доктор Диердлинг уже идёт.

– Большое спасибо за помощь, – сказал Серино.

– Думаю, мне нужно ещё побыть с вами на всякий случай, – сказал врач. – Вдруг обморок повторится.

– Ещё раз спасибо, – поблагодарил Серино.

Через пять минут над Джимом склонилось знакомое, но уже более зрелое лицо друга Даллена, обрамлённое тёмно-каштановыми мягкими волнами волос, убранных в тяжёлый узел на затылке. Тёплая рука накрыла помертвевшую руку Джима.

– Ваша светлость… Как вы себя чувствуете?

– Сами видите, доктор Диердлинг, – ответил за Джима врач. – Неважно.

Под белой спецодеждой у доктора Диердлинга заметно круглился живот: главный эксперт-патологоанатом был в положении. Он посмотрел на Серино:

– С кем вы приехали, ваша светлость?

Джим ещё не мог говорить, и за него ответил врач:

– Это сын, кажется.

Доктор Диердлинг, мягко дотронувшись до плеча Серино, сказал:

– Вам лучше сейчас обнять вашего отца и держать его покрепче, потому что у меня печальные новости.

Холодное оцепенение по-прежнему сковывало тело и душу Джима, когда его обняли сильные тёплые руки Серино. Безжизненная рука Джима лежала в тёплых ладонях доктора Диердлинга.

– Никогда не думал, что это выпадет именно мне, – проговорил тот со вздохом, опуская глаза. – Поверьте, ваша светлость, мне самому тяжело. К милорду Дитмару я всегда относился с сыновней почтительностью и любовью…

– Да что вы тянете? – прозвучал взволнованный голос Серино. – Не надо этих предисловий! Скажите, милорд умер?

Это слово – «умер» – вонзилось в обмякшее тело Джима, как скальпель патологоанатома. Его рука в руке доктора Диердлинга дёрнулась в предсмертной судороге. Тот поднял укоризненный взгляд на Серино.

– Молодой человек, я прошу вас, будьте сдержаннее, – проговорил он. И, мягко сжав руку Джима тёплыми руками, продолжил: – Ваша светлость, как ни тяжело мне это говорить, но сделать это придётся… Милорд Дитмар сейчас находится у меня. Он поступил ко мне два часа назад, и я уже провёл исследования, результаты которых дают достаточные основания для заключения о причинах смерти. Милорд крайне небрежно относился к собственному здоровью, особенно в последнее время. Я связался с его лечащим врачом, доктором Эгбертом Скилфо, и выяснил у него, что чуть больше года назад милорд после сильного сердечного приступа отказался от госпитализации и лечения. Без сомнения, если бы он тогда лёг в больницу и прошёл курс лечения, это продлило бы ему жизнь.

Мягкий, усталый и печальный голос доктора Диердлинга вливался в уши Джима леденящей душу струёй, и единственной чувствительной, свободной от мертвенного онемения частью тела Джима стала рука, находившаяся в тёплом плену ладоней доктора Диердлинга.

– Обширный инфаркт, – журчал скорбный мягкий голос. – Площадь некроза несовместима с жизнью, никакие реанимационные мероприятия уже не дали эффекта. Исследование сердца также выявило следы нескольких микроинфарктов, которые милорд, по-видимому, перенёс на ногах. Крайне безалаберное отношение к своему здоровью… Просто недопустимое. Констатирую это с глубоким прискорбием… Милорд совсем не берёг себя, и результат этого – ваше горе. Ваша светлость, если вы сейчас в состоянии, я прошу вас спуститься ко мне в кабинет. Там есть диван, можно расположить вас даже с бОльшим удобством, чем здесь.

Сильные руки Серино подняли Джима на ноги, в которых по-прежнему не было костей. Незнакомый врач заметил:

– Думаю, это не очень хорошая идея, доктор Диердлинг. По-моему, с его светлости на сегодня уже довольно… Вы хотите его окончательно добить?

Доктор Диердлинг заглянул Джиму в глаза и кивнул.

– Да, пожалуй, вы правы. Это для него даже слишком… Что вы предлагаете?

– Предлагаю уложить его светлость на одну из свободных коек и вколоть успокоительное, – сказал врач. – А завтра вы продолжите разговор.

– Думаю, вы говорите дело, – согласился доктор Диердлинг. – Что ж, позаботьтесь о его светлости должным образом, а мне, пожалуй, пора домой. Вообще-то, я должен находиться здесь до утра, но думаю, ничего не случится, если я уйду пораньше. За меня есть кому остаться.

– В вашем положении, доктор Диердлинг, дежурства вообще противопоказаны, – заметил врач. – Вам нужно беречься.

Доктор Диердлинг чуть улыбнулся. Снова взяв Джима за руку, он сказал:

– Ваша светлость, увидимся завтра. Думаю, нет другого выхода, как только оставить вас здесь.

Белые ширмы со всех сторон окружили Джима. Доктор Орм – так звали незнакомого врача – два раза вонзил в его руку иглу, что-то сказал Серино, и тот кивнул. Их голоса звучали невнятно, Джим куда-то проваливался вместе с кроватью, на которую его уложили, а белые ширмы росли и росли, становясь всё выше, стремясь достать до неба. Потом пришёл лорд Дитмар, присел рядом и долго смотрел на Джима ласковым и грустным взглядом.

«Держись, любовь моя, – прозвучал его голос в голове у Джима. – Теперь ты – глава семьи, всё на тебе».

Джиму хотелось крикнуть: не уходите, милорд, не оставляйте меня! Или заберите с собой, потому что мне не жить без вас! Но у него не было голоса.

«Дети нуждаются в тебе, – сказал лорд Дитмар. – Оставайся с ними. Даже если кажется, что оставаться незачем, нужно оставаться, пока можешь. Мне пора, сыновья меня зовут. А у тебя ещё есть здесь дела».

Ширмы накрыли Джима белой мёртвой пустотой.

Глава 8. Главное

Когда ширмы встали на место, Джим увидел рядом Серино. Тот спал на стуле, положив руки на одеяло, а на руки – голову. Джим хотел пошевелиться, но это разбудило бы сына, который, видимо, всё это время дежурил около него. Слабая рука Джима поднялась и погладила его мягкие светлые волосы. Серино открыл глаза и поднял голову.

– Отец… Как ты?

Язык Джима, еле ворочаясь в пересохшем рту, смог выговорить:

– Который час?

– Уже утро, – ответил Серино.

– Ты хоть немного поспал? – спросил Джим.

Серино размял затёкшие плечи и шею.

– Может быть, пару часов за всю ночь.

– Ты звонил домой?

Серино помолчал и ответил:

– Я сообщил Эннкетину. Надо позвать доктора, раз ты проснулся.

Пришёл доктор Орм. Он осмотрел Джима и сказал, что физически всё в порядке. Игла впрыскивающей ампулы снова вонзилась Джиму в руку, и через пятнадцать минут он почувствовал, что может встать. Его поддерживали руки Серино, но он сам довольно твёрдо стоял на ногах.

– Доктор Диердлинг просил вас зайти к нему, как только вы проснётесь, – сказал доктор Орм. – Если хотите, я вас провожу.

– Не нужно, благодарю вас, – ответил Джим и поразился, как спокойно прозвучал его голос. Немного слабовато, но спокойно.

«Загробное царство» было неуютным до мурашек по телу местом: серебристые стены и гладкий пол, низкие потолки и голубоватые трубчатые светильники, отбрасывающие мертвенный, холодный свет. Никаких особенных запахов не чувствовалось, кроме одного – запаха стерильности. Здесь царила особая тишина, тоже мёртвая и холодная. Сильная тёплая рука Серино обняла Джима за плечи.

– Я с тобой, отец.

На двери висела табличка:

Д-р ЭЛИХИО ДИЕРДЛИНГ

главный эксперт

Серино постучал, но никто не ответил.

– Наверно, его нет на месте, – предположил он.

И голоса в этом жутковатом месте звучали не так, как наверху, приобретая какой-то ледяной звенящий призвук. Джим зябко прижался к Серино, большому, сильному и тёплому.

– Может, я пойду, поищу его? – предложил тот.

– Нет, сынок, давай просто подождём, – пробормотал Джим. – Не оставляй меня… Мне страшно здесь.

– Ну, тогда пойдём, поищем вместе, – сказал Серино.

– Нет, – прошептал Джим, зажмуриваясь. – Подождём.

Даже время шло здесь по-другому. Оно то ускорялось, то ползло, то вообще останавливалось. Бесстрастные светильники чуть слышно гудели, и это был единственный звук в этом царстве вечного покоя.

Наконец послышались шаги, и Джим встрепенулся. По коридору шёл доктор Диердлинг в своей белой спецодежде и с круглым животиком, с убранными под голубую шапочку волосами, на ходу снимая перчатки. Джиму вдруг вспомнился растерянный и робкий юноша с большими печальными глазами, только что потерявший отца и скорбящий о своём безвременно ушедшем друге. Сейчас перед ним был он же, только уже не растерянный и не робкий, а уверенный в себе взрослый человек. У Джима сжалось горло от мысли, что именно он оказался тем, кто сообщил ему эту страшную новость, а не чужой и равнодушный человек. От этой мысли Джиму захотелось разрыдаться и обнять его.

– Доктор Диердлинг, мы пришли, как вы просили, – сказал Серино.

– Доброе утро, – поздоровался тот, подходя и мягко дотрагиваясь до плеча Джима. – Ну, как вы? Вижу, вам уже лучше. Пройдёмте в мой кабинет.

В кабинете доктора Диердлинга было гораздо уютнее, чем в коридоре. Большой кожаный диван гостеприимно принял Джима в свои скользкие недра, а освещение было золотистое и тёплое. Кипяток из чайника залил чайные пакетики в пластиковых кружках, согрел руки и нутро, понемногу снимая ледяное оцепенение.

– Спасибо, – пробормотал Джим.

– Я ещё раз выражаю вам самые искренние соболезнования, – произнес доктор Диердлинг своим негромким и мягким, как шёлковая подушечка, голосом. – И скорблю вместе с вами. Поверьте, это не пустые слова. Милорд тоже был мне в некотором роде… не чужим.

– Благодарю вас, – глухо проговорил Джим. И вдруг добавил: – Я вспомнил вас, Элихио… Вы были другом Даллена.

– Именно так, – кивнул доктор Диердлинг, улыбнувшись скорее глазами, нежели губами.

Смыв горячим чаем ком в горле, Джим спросил:

– Как у вас дела, Элихио?

Тот чуть приметно улыбнулся.

– Простите, вам, наверно, сейчас не до меня.

– Отчего же? Мне интересно, как у вас всё сложилось, – вздохнул Джим. И добавил полушёпотом, содрогаясь: – Мне нужно о чём-то говорить… Чтобы не сойти с ума.

Чуткие ладони доктора Диердлинга снова мягко накрыли руки Джима, окутали их своим теплом, как муфта.

– У меня, можно сказать, всё пока складывается хорошо, – сказал он. – Пожаловаться мне не на что.

– У вас, я вижу, ожидается пополнение в семье? – сказал Джим.

Доктор Диердлинг кивнул и улыбнулся.

– У нас с Муирхалем это первенец. Мы долго не заводили детей… У меня была сначала учёба, потом работа, диссертация, снова работа. В общем, не до детей. Так мы и жили, пока однажды Муирхаль не сказал: если не заведём ребёнка, буду жить отдельно. Вот, пришлось завести.

– А чем занимается ваш спутник? – спросил Джим.

– Когда мы встретились, он был врачом на «скорой», ездил на вызовы, – ответил доктор Диердлинг. – С тех пор он значительно повысил квалификацию. Теперь он ведущий хирург здесь, в пятом хирургическом отделении. Он работает наверху, а я – здесь, в «загробном царстве». Он спасает людям жизни, а мой черёд работать настаёт, когда уже ничего сделать нельзя. – Доктор Диердлинг слегка сжал руки Джима. – Ваша светлость… Как это ни тяжело, но должен вас спросить: какой вид погребения вы выберете для вашего спутника – кремацию или криобальзамирование?

Ещё вчера утром Джим помогал лорду Дитмару выбрать, какую рубашку надеть, а сейчас ему приходилось решать, что делать с его мёртвым телом.

– Думаю, криобальзамирование, – пробормотал Джим сдавленно. – Мы можем это себе позволить.

– Хорошо, – сказал доктор Диердлинг. – Тогда прошу вас, заполните бланк заказа, чтобы я передал его похоронщикам.

Пальцы Джима дотрагивались до кнопок, подводя итог двадцати лет их с лордом Дитмаром совместной жизни. Двадцать долгих счастливых лет умещались на четырёх вкладышах по четыре строчки, в ряде букв и цифр, в последовательности знаков, упорядоченной в стандартную форму. Серино пил остывший чай, а Джим спросил:

– Где мне взять копию свидетельства о смерти? Она здесь требуется.

– Сейчас я её запрошу, – сказал доктор Диердлинг, придвигая клавиатуру себе. – В электронном виде её уже можно получить прямо сейчас, а физическую копию вы получите дома в течение двух часов после запроса.

Все формальности были улажены. Джим уже без помощи Серино поднялся из гостеприимных объятий дивана, но чуть пошатнулся и сразу же был заботливо подхвачен с обеих сторон руками доктора Диердлинга и Серино.

– Осторожно… Вам нехорошо?

– Нет, я в порядке, – пробормотал Джим. – Можно мне увидеть его?

Доктор Диердлинг вздохнул и покачал головой.

– Не советую, ваша светлость.

– Разве это запрещено? – сипло спросил Джим.

Тёплая рука доктора Диердлинга снова мягко завладела его рукой.

– Не запрещено, но не думаю, что ваши нервы это выдержат. Не стоит, ваша светлость. Криосаркофаг с телом доставят вам уже завтра, и вы его увидите… Сейчас – лучше не надо. Сейчас езжайте домой и прилягте. Побудьте со своей семьёй. Когда все вместе, горе легче перенести. Пойдёмте, я провожу вас до лифта.

Холодные стены коридора, озарённые мертвенным светом, заскользили справа и слева. У двери лифта Джим бросил последний взгляд на мягкое красивое лицо доктора Диердлинга, бледное от холодного освещения в коридоре.

– Спасибо вам, Элихио… Я рад, что к милорду прикасались ваши руки, а не чьи-то чужие. Можно вас обнять?

– Если вам угодно, – чуть улыбнулся доктор Диердлинг.

Он обнял Джима совсем чуть-чуть – вежливо и сдержанно, а также почтительно приложился губами к его запястью. Только сейчас Джим вдруг заметил, что при улыбке на его левой щеке появлялась ямочка.

– Спасибо, – повторил Джим чуть слышно, когда дверь лифта закрывалась.

Когда они приехали домой, там уже было полно народу. Сразу, с порога Джима обняли лорд Райвенн и Альмагир, Арделлидис с Джеммо и Ианном, заплаканные Дейкин и Дарган. В доме было ещё человек десять, которых Джим раньше не видел: это были преподаватели из академии и несколько студентов-старшекурсников. Все они подходили к Джиму с соболезнованиями и хотели знать, когда похороны. На Джима снова накатило ледяное оцепенение, сковавшее его горло, и он не смог выговорить ни слова, поэтому за него отвечал Серино:

– Тело мы получим только завтра. О точном времени похорон мы сообщим дополнительно.

Он держался стойко, сохраняя присутствие духа лучше всех. Даже лорд Райвенн вытирал слёзы, а у Арделлидиса они и вовсе катились градом. Коллеги лорда Дитмара и студенты уехали, осталась только семья, и вся она собралась вместе за печальной чашкой чая, который подал Эннкетин в чёрных перчатках. Джим неподвижно сидел, не притрагиваясь к своей чашке, будто и его тело тоже было обескровлено, выпотрошено и заморожено.

– Дитя моё, мы все останемся с тобой до похорон, – сказал ему лорд Райвенн. – Что касается нас с Альмагиром, то мы готовы быть с тобой и после них – так долго, как ты позволишь. Мы всё-таки твои родители.

– Я тоже хочу остаться с Джимом, – заявил Арделлидис. – Хоть я ему не родитель, но я тоже его люблю.

– Спасибо вам всем, – глухо проговорил Джим.

Ему было страшно заходить в их с лордом Дитмаром спальню: ноги застревали на пороге, а к горлу подступал удушающий ком истерики. На его плечи мягко легли руки лорда Райвенна, за руку его взял Арделлидис, а дверь открыл Альмагир.

– Пойдём, милый, – сказал лорд Райвенн. – Тебе надо переодеться. Твой костюм уже доставили.

На аккуратно застеленной кровати лежал траурный костюм – ещё в чехле, на полу возле кровати стояли высокие чёрные лакированные сапоги, в отдельной прозрачной хрустящей упаковке были чёрные перчатки. Чернота этих вещей казалась такой глубокой и жуткой, что сравниться могла, пожалуй, только с Бездной.

– Давай, дорогой, мы тебе поможем, – сказал Арделлидис.

Он сам подтянул и застегнул на Джиме чёрные брюки, повязал ему галстук и застегнул жакет. Голенища сапог обтянули ноги Джима до самых колен.

– Ну, вот, – проговорил Арделлидис, окидывая Джима взглядом. – А знаешь, не так уж ужасно. На тебе всё это лучше смотрится, чем на мне. Я вызвал Гейна на два часа дня. Он сделает тебе такую сногсшибательную, супермодную стрижку, что ты вообще больше не захочешь носить длинные волосы. Посмотри на меня… Помнишь, как я не хотел стричься? А теперь мне даже понравилось. Мне кажется, что мне так даже больше идёт. Вот увидишь, тебе тоже пойдёт!

Солнце по-летнему светило в безоблачном, высоком синем небе, сад был охвачен благоухающим огнём цветения: весна не считалась ни с чьими утратами и продолжала кипеть, какой бы скорбью ни был наполнен мир. Она жила по своим законам, и в траур её нельзя было облачить: она всегда носила свадебный наряд. Джим стоял на балконе и вдыхал ароматный весенний воздух, и солнце грело его обтянутые чёрной тканью плечи. Что-то он позабыл, а может, кого-то. Ледяное оцепенение распространялось даже на его мысли и память, сделав их неповоротливыми, как айсберги. Что же он забыл? Или кого? Джим шагал по чёрным и белым плиткам балкона, как одинокая чёрная пешка на шахматной доске, а чёрного ферзя рядом с ним уже не было. Подняв взгляд к окнам кабинета лорда Дитмара, он подумал: больше там не будет гореть по вечерам уютный свет.

Что же он забыл? Это не давало ему покоя всё больше, и он заметался по балкону. Дети, сказал лорд Дитмар. Они нуждаются в тебе. И Джим вспомнил: Лейлор! Вот кого он забыл. Сердце Джима сжалось, и он бросился в комнату младшего сына.