Текст книги "Человек из пустыни"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

На лице встретившего его Эннкетина он прочёл упрёк.

– Господин Лейлор, милый мой, разве так можно поступать? Его светлость всю ночь не спал.

Лейлор обнял его и чмокнул в обе щеки.

– Эннкетин, ты знаешь, что это за штука – любовь? От неё башню сносит, понимаешь?

Дворецкий вздохнул и покачал гладкой головой.

– Понимать-то понимаю, только что вам стоило сообщить о себе? Мы бы тогда знали, что с вами всё в порядке, и не волновались бы так.

– Ну, Эннкетин. – Лейлор ласково потёрся носом о щёку дворецкого, обнимая его за шею.

Из всех обитателей дома только он позволял себе подобные нежности с дворецким, и тот отвечал ему слепым обожанием. Вот и сейчас он растаял под поцелуями Лейлора, и вместо нотации, которую он намеревался ему прочитать, он лишь мягко пожурил его. От него Лейлор узнал, что отцу уже известно о том, что Лейлор не был в школе, что сначала все сходили с ума из-за его внезапного исчезновения, а потом пришло сообщение от короля, что Лейлор находится у него в Кабердрайке (когда Раданайт успел об этом сообщить, Лейлор не знал). Отец рвал и метал, но лорду Райвенну удалось немного успокоить его.

– Спасибо за информацию, Эннкетин, – сказал Лейлор, вручая ему цветы. – Будь добр, поставь у меня в комнате.

Отец с лордом Райвенном и Альмагиром пили чай в маленькой гостиной. Лейлор с надлежащим покаянием на лице выслушивал его упрёки, пока лорд Райвенн, молча слушавший его раздражённую тираду, не вмешался.

– Ну, дорогой мой, не надо так, – сказал он отцу примирительно. – Успокойся. Сам-то ты в его возрасте что вытворял – не помнишь?

– Но я, по крайней мере, не исчезал из дома без предупреждения! – возразил тот, нервно звякнув чашкой о блюдце.

– Ругать его бесполезно, мой милый, – сказал лорд Райвенн. – Ещё раз тебе повторяю: ты взял неверный курс, запретив ему встречаться с Раданайтом. Запреты – малоэффективное средство, они порождают лишь протест. Лучше позволить им встречаться легально, но пусть Лейлор держит тебя в курсе событий.

Отец устало поморщился, потирая рукой лоб.

– У меня жутко болит голова, – сказал он. – Я всю ночь не сомкнул глаз, чувствую себя отвратительно. Простите меня, но мне надо прилечь.

– Ну, в таком случае, мы уходим, – проговорил лорд Райвенн. – А ты всё-таки подумай над моими словами.

Поцеловавшись с ним и с Альмагиром, отец ушёл, не сказав Лейлору больше ни слова. Альмагир допивал свой чай, а лорд Райвенн поманил к себе Лейлора.

– Поди-ка сюда, дружок.

Лейлор подошёл, и лорд Райвенн, сжав его руку в своей, сказал:

– Воспитывать тебя – дело твоего отца, но позволь и мне кое-что тебе сказать. Я не против твоих отношений с Раданайтом, но лучше не скрывай от своего отца ничего, не заставляй его волноваться. Только представь себе, что мы все пережили, когда ты вчера пропал! И особенно твой отец.

– Отец всё равно не отпустил бы меня, если бы я сказал, что хочу поехать к Раданайту, – пробормотал Лейлор, чувствуя себя не в своей тарелке под строгим и внимательным взглядом лорда Райвенна. – Я не мог ему сказать.

– И всё равно вот так убегать тоже не годится, – сказал лорд Райвенн. – Я постараюсь убедить твоего отца изменить своё отношение к вашим встречам, но и ты пообещай вести себя разумно.

– Я постараюсь, милорд, – вздохнул Лейлор. – Но если говорить о разумности, то, честно сказать, папино упрямство не поддается объяснению с этой точки зрения.

– Может быть, со временем он изменит своё мнение, – сказал лорд Райвенн. – Кстати, о времени. Не должен ли ты сейчас быть в школе, голубчик?

– Всё равно я уже опоздал, – виновато улыбнулся Лейлор.

– Не намного. – Лорд Райвенн встал и подал руку Альмагиру. – Ты не возражаешь, мой милый, если мы сначала подбросим Лейлора до школы?

Альмагир вложил в его руку свою и тоже поднялся.

– Ничуть не возражаю.

Глава 22. Осенняя катастрофа

Осенью, в йекомаре, Арделлидис праздновал свой юбилей и устроил по этому поводу весьма большой приём. Среди гостей была и родня его молодого спутника Фадиана: родители, братья, дед, дядя и два кузена. Старший брат Фадиана, Генто, серьёзный молодой человек, астрофизик, был неулыбчив и имел привычку хмурить брови, отчего со стороны казалось, будто его всё время снедает какая-то мысль. Первый кузен, Найхел, был курсантом лётного училища, а второй, Эрис, учился в музыкальной академии по профилю органного исполнения. Он обладал точёным личиком с сияющими синими глазами и свежим ярким ртом, а его волосы отливали роскошным рубиновым блеском, притягивая к себе взгляд и красиво сочетаясь с сиреневым костюмом.

Джим слегка забеспокоился, когда ему показалось, что эта эффектная молодая особа неотрывно следит за ним своими излучающими небесную синеву глазами. Но ещё сильнее его обеспокоило то, что этот взгляд вызывает в нём самом странный отклик – какое-то щекочущее волнение в низу живота. Потягивая с Арделлидисом коктейль, он спросил:

– А кто это – в сиреневом костюме, с красными волосами?

Арделлидис понимающе улыбнулся.

– У тебя недурной вкус. Это кузен моего Фадиана, Эрис. Он ничего, правда? Ротик так и просит поцелуя. – И он тут же оглянулся, опасаясь, не слышал ли его Фадиан.

Фадиан сидел на диване со стаканом сока и ревниво следил взглядом за своим спутником. Нет, пожаловаться ему было объективно не на что, Арделлидис был сама нежность и предупредительность, он исполнял все его прихоти: подарил холлонитовый комплект, пару феоновых браслетов и новый флаер. Стоило Фадиану намекнуть, что Арделлидису пошла бы короткая стрижка, и тот на следующий же день расстался со своей копной локонов. Сейчас Фадиан, следя взглядом за золотистой стриженой головой своего спутника, ревниво примечал, с кем он разговаривал и как на кого смотрел: в последнее время ему стало казаться, что Арделлидис к нему как-то охладевает. Вполне могло быть, что это ему и мерещилось, но Фадиан не мог отделаться от этого беспокойства. Когда к Фадиану подсел Эрис, Арделлидис пил коктейль в компании Джима.

– Ну, как там малыш? – спросил Эрис, дотрагиваясь до живота Фадиана. – Уже толкается?

– Да, – рассеянно отозвался Фадиан.

И как раз в этот момент он почувствовал толчок из живота, чуть не пролив при этом свой сок. Эрис засмеялся.

– Он нас, наверно, слышит. – И тут же спросил: – Ты знаешь, кто это?

– Кто? – не понял Фадиан.

– Да вон там, с твоим спутником, – пояснил Эрис, показывая взглядом. – С гордой осанкой и ясными глазами.

– А, это Джим Райвенн, – ответил Фадиан.

– Он свободный? – поинтересовался Эрис. – У него нет диадемы.

– Он вдовец, – сказал Фадиан. – У него пятеро детей, младшему – пятнадцать. И один из его сыновей – нынешний лорд Дитмар.

Эрис тихонько присвистнул.

– А кажется, будто ему самому не больше пятнадцати. Какой он красивый и юный!

– Что ты, он уже далеко не юный, хоть и выглядит хорошо, – засмеялся Фадиан. – У него уже есть маленький внук. Что, интересуешься?

Эрис улыбнулся сочными губами, не сводя с интересующего его объекта пристального взгляда.

– Где тебе, – усмехнулся Фадиан. – Он известный недотрога. Всё ещё скорбит по своему покойному спутнику, лорду Дитмару.

– Твой спутник, кажется, тоже был не из доступных и тоже вдовец, – заметил Эрис. – И всё-таки влюбился в тебя.

Достав из кармана крошечный сердцевидный флакончик, он нанёс по капле за каждое ухо и на шею, а потом, поднявшись, грациозной походкой направился мимо Арделлидиса с Джимом к столу с закусками. От Фадиана не укрылось, как оба они проводили его взглядом, причём в глазах Арделлидиса было нескрываемое восхищение. Фадиан нахмурился и прикусил губу. Встретившись с ним взглядом, Арделлидис лучезарно улыбнулся и направился к нему.

– Ну, как себя чувствуют мои сладкие? – заботливо и нежно спросил он, присаживаясь рядом с Фадианом и прикладывая руку к его животу. – Не утомились?

– Мы чувствуем себя превосходно, милорд, – ответил Фадиан. – Но чувствовали бы себя ещё лучше, если бы вы не заглядывались на разных… особ.

Арделлидис нахмурился, но в уголках его губ пряталась улыбка.

– Что такое? Мы ревнуем? Лапочка, ты же знаешь, что для меня никого не существует, кроме вас, мои бесценные.

Фадиан надул губы и уныло изогнул брови.

– Я становлюсь толстым… и некрасивым…

– Что ты говоришь, милый мой! – Арделлидис обнял его за плечи, нежно поглаживая по животу. – Ты чудо, ты прелесть, ты моё маленькое сокровище!

Почувствовав в своей руке тёплую руку в шёлковой перчатке, Джим испытал странное, будоражащее волнение. Утопая в небесной синеве глаз своего партнёра по медленному танцу, он улавливал исходящий от него запах – тонкий, лёгкий, но непохожий на духи. Так пахла кожа ребёнка после купания и его мягкие волосики. Это был запах невинности. Алые свежие губы раскрылись, и обволакивающий, как тёплое молоко, голос спросил:

– Почему вы скучаете один?

– Не знаю, – пробормотал Джим. – Наверно, всё дело в вас.

А про себя подумал: «Что я такое говорю?!» Влекущие мягкие губы улыбнулись.

– Во мне? Почему же?

Испытывая странное головокружение, Джим пробормотал:

– Потому что я не вижу никого, кроме вас.

– И я тоже, – ответил молочный голос.

Скользя рукой по тонкой, упругой талии, Джим сказал, как во сне:

– У вас изумительные волосы.

Тёплые губы, почти касаясь его уха, прошептали:

– А от вас исходит свет и тепло. Вы как солнце.

Не чувствуя под собой ног, Джим вдыхал этот головокружительный чистый запах, ощущал живое тепло прижимающегося к нему тела и растворялся в околдовывающей синеве глаз. Такого с ним ещё никогда не было. Он знал, что его партнёр лишь немногим старше Лейлора, но вместе с юностью в нём было и что-то древнее, как Бездна. Юная Бездна, ещё не чёрная, а лучистая и лазурная, смотрела на него из этих глаз, и он цепенел перед ней в немом восторге.

– Давайте прогуляемся в саду, – прожурчал молочный голос. – Здесь шумновато.

На одной из площадок между стволами зеонов, среди золотисто-голубых крон, вдали от шума вечеринки, верхние пуговицы сиреневого костюма расстегнулись, и в лицо Джиму пахнуло сводящим с ума ароматом невинности. Гладкая, молочно-белая шея дышала этим ароматом, чистым и тёплым, как поцелуй ребёнка, и пьянящим, как маиль.

– Здесь так чудесно, – вздохнул его собеседник. – Какой оригинальный дизайн сада! Эти площадки устойчивы?

Площадка качнулась, и собеседник Джима вскрикнул. Одной рукой ухватившись за ветку зеона, другой Джим обхватил его за талию.

– Осторожно!

– Кажется, у меня закружилась голова, – прошептал обладатель синих бездонных глаз, доверчиво прижимаясь к нему. – Последний коктейль был крепковат.

– Со мной творится что-то странное, – пробормотал Джим совсем близко от юной прохладной щеки. – Что вы со мной делаете, дитя моё?

– Это вы что-то со мной сделали, – ответило белокожее создание. – Мне кажется, я умру, если вы меня не поцелуете…

Внутри Джима словно распрямилась тугая пружина, дрожавшая в нём всё это время. Он не видел больше ничего, кроме призывно приоткрытых алых губ, и, словно бросаясь вниз головой в пропасть, с мучительным блаженством погрузился в их молочное тепло. Они податливо раскрылись, с готовностью впуская его, а вокруг его шеи обвилось мягкое жаркое кольцо рук. Сад с гирляндами лампочек поплыл вокруг них.

* * *

Ловкие пальцы Эннкетина укладывали Лейлору волосы: сегодня ему предстояла долгожданная встреча с королём.

– Слушай, Эннкетин, тебе не кажется, что с папой что-то не то? – высказал Лейлор давно не дававшую ему покоя мысль. – Он совсем потерял голову из-за этого типа!

– А что в этом плохого? – сдержанно ответил Эннкетин. – Не оставаться же вашему папе всю жизнь одному. Он ещё молодой.

– Но неужели он так ослеп, что ничего не замечает? – не унимался Лейлор. – Этот Эрис, или как его там, просто нагло охмуряет его, причем целенаправленно! Ведь ясно же, чего ему нужно!

– И что же, по-вашему, ему нужно? – улыбнулся Эннкетин.

– Надеть диадему и поселиться в нашем доме! – возмущённо воскликнул Лейлор.

Эннкетин наложил финальные штрихи: причёска была готова. Полюбовавшись результатами своих стараний, он сказал:

– Вы хотите, чтобы ваш папа всю оставшуюся жизнь был вдовцом? До сих пор он жил только для вас, сударь; разве не имеет он право пожить теперь и для себя?

– Имеет, но только не с этим типом! – отрезал Лейлор, вставая.

– Ну, на вас не угодишь, – усмехнулся Эннкетин. – Полковник Асспленг вам не нравился, господин Эрис не нравится. Кого ни выберет ваш папа – никто вам не нравится!

– Мне нравится Рэш, – сказал Лейлор, накидывая плащ. – То есть, лорд Хайо. Он действительно классный. Вот кто нужен папе!

– Ну, мой милый, это решать не вам, – ответил Эннкетин, поправляя ему воротничок. – Выбор за вашим папой.

Раданайт обещал прибыть около восьми, и Лейлор приехал в их квартиру для встреч заранее – в шесть, чтобы успеть заказать ужин. Ужин доставили, и Лейлор накрыл на стол. Несколько раз он кое-что переставлял, пока его наконец не удовлетворил вид стола: всё было идеально. Разумеется, на столе была и бутылка маиля, столь любимого Раданайтом. Осенний туман лип к окнам, огни города светили сквозь мглу приглушённо, но жизнь улиц не замирала ни на мгновение.

В ожидании Лейлор несколько раз подходил к зеркалу и каждый раз отходил от него удовлетворённый: сегодня он выглядел сногсшибательно. Было уже восемь, и сердце Лейлора забилось чаще от радостного волнения. С минуты на минуту должен был войти король, и Лейлор, изнывая от нетерпения, то садился, то вставал и начинал ходить по квартире. Случалось и так, что король задерживался: при его занятости это было неудивительно.

В половине девятого Лейлор не сомневался, что Раданайт приедет, в девять он ещё надеялся, в половине десятого надежда начала таять, а в десять она превратилась почти в ничто. Но она ещё теплилась в нём, и он ждал, вздыхая и печально поправляя на столе то салфетку, то тарелку, то бокал. Ему стало зябко, и он закутался в плед.

В половине одиннадцатого он вздрогнул от сигнала своего телефона: звонил король. И Лейлор предчувствовал, что тот скажет.

– Лейлор, любовь моя… Прости, у меня не получается сегодня приехать. Я сам не ожидал, что планы изменятся в последний момент.

Встреча, которой Лейлор ждал две недели, отменялась. Горечь, досада, разочарование повисли на его сердце тяжким грузом, отняли у него все силы, и он опустился на диван.

– Срочные дела? – чуть слышно спросил он.

– Да, милый… Не расстраивайся, пожалуйста! Ну, прости меня.

Лейлор нашёл в себе силы улыбнуться и сказать:

– Ничего… Я понимаю.

– Я рад, что ты понимаешь, – сказал Раданайт. – Я сам ужасно раздосадован, я безумно по тебе соскучился, моя радость. Я тоже ждал этой встречи, как и ты. Прости меня, мой сладкий, что так получилось. Извини… Увидимся в другой раз. Я с тобой свяжусь.

Ещё десять минут после этого Лейлор сидел в оцепенении, в груди было пусто и холодно. Ещё вчера мысль об этой встрече согревала его и окрыляла, была источником радости и утешения. И всё было нипочём, и даже вроде бы не так досадно на отца, который связался с этим молодым красноволосым хищником. А сейчас… Всё было безрадостно, тягостно и невыносимо.

Снова зазвонил телефон.

– Солнышко, ты не плачешь? – спросил голос короля.

– Нет, – ответил Лейлор.

– Умница… Я люблю тебя. Ну всё, мне пора. Целую тебя, малыш.

Лейлора стало познабливать сильнее, как будто туман просочился в квартиру, пробрался к нему под плед и пополз по коже. Что теперь делать? Остаться здесь или возвращаться домой? Медленно поднявшись и побродив по квартире, Лейлор остановился у стола, на котором стоял заказанный им ужин. Куда теперь всё это девать? Составив всё в холодильник, он стал собираться домой.

Застилая кровать, на тумбочке он вдруг заметил компактную фото-видеокамеру. Кажется, он сам не оставлял здесь ничего; может быть, это забыл король? Он вспомнил: в прошлую их встречу Раданайт, кажется, сделал несколько снимков и видео – как он сказал, себе на память. Какой же он рассеянный – позабыть такую недешёвую вещь! Лейлор сел с камерой на кровать и стал просматривать содержимое её памяти. Да, вот эти снимки: Лейлор в постели, в кресле с бокалом вина, а вот видео – король снял, как Лейлор жонглировал фруктами. Фрукты раскатились по полу, и пришлось их собирать, а Раданайт снимал Лейлора в самых интересных и соблазнительных ракурсах. Лейлор думал, оставить ли ему камеру здесь или забрать с собой, чтобы при следующей встрече отдать Раданайту, когда на экране вдруг появились незнакомые снимки.

В первые секунды они вызвали у Лейлора недоумение, а потом всё больше повергали его в шок. На снимках был Эсгин – то полуодетый, то вообще обнажённый, в таких позах и ракурсах, в каких Лейлор его не мог себе и представить. Может быть, это снимал Серино? Нет, вздор: как снимки, сделанные Серино, могли попасть в камеру Раданайта? Следом за снимками Лейлор увидел короткое видео: Эсгин, расхаживая по спальне, постепенно раздевался до нижнего белья. За кадром послышался голос Раданайта:

– Детка, сними с себя всё. Я хочу видеть тебя без одежды!

Это был его голос, сомнений не могло быть никаких. Забравшись в постель и натянув на себя одеяло, Эсгин под его покровом снял с себя что-то из белья и бросил в того, кто снимал, и интимная деталь туалета – кажется, трусики – закрыла объектив камеры. На этом видео закончилось.

Лейлор прокрутил его ещё три раза. Голос принадлежал Раданайту.

Через час он был дома. Встретивший его Эннкетин был удивлён:

– Что-то вы скоро, сударь…

– Отец дома? – перебил Лейлор.

– Его светлость ещё не вернулся, – ответил дворецкий. – Вы же знаете, его встречи с господином Эрисом так быстро не кончаются.

– А Эсгин дома?

Эннкетин не успел ответить: Лейлор уже бежал на поиски Эсгина. Он нашёл его в спальне: тот собирался ложиться в постель. Серино опять допоздна засиделся в библиотеке, и Эсгин был в комнате один. Увидев Лейлора, он ничего не сказал, только вопросительно смотрел на него.

– У меня для тебя кое-какие интересные кадры, – сказал Лейлор.

Он подсоединил камеру к телевизору и вывел видео и фотографии на большой экран. Увидев себя, Эсгин сначала как будто растерялся, а потом его лицо стало каменным. Поддерживая рукой живот, он сел на кровать. Он просмотрел всё до конца в полном молчании.

– Это было в камере Раданайта, – сказал Лейлор. – Что это значит?

Эсгин несколько секунд молчал. Его лицо покрылось бледностью, между бровей пролегла складка.

– Полагаю, он ещё не знает, что это к тебе попало? – спросил он холодным, бесцветным голосом.

– Это его голос за кадром! – вскричал Лейлор, не ответив на его вопрос. – Это он снимал?

– Да, – ответил Эсгин тихо, глядя застывшим взглядом прямо перед собой.

Лейлора трясло, как в лихорадке. Голова плыла, лицо горело, а в груди всё превратилось в глыбу льда. Жуткое, мраморное спокойствие на лице Эсгина было непроницаемо, как маска.

– Спрашиваешь, что это значит? – проговорил он. – По-моему, всё ясно и прозрачно. Мы были с ним любовниками лет десять. Я был неопытным, глупым юнцом, когда он вовлёк меня в эти отношения. В нём есть что-то такое, что заставляет ему подчиняться… Это трудно описать словами. Он опекал меня, как заботливый старший брат, даже почти как отец. Я всем ему обязан – и поступлением в лучший вуз Альтерии, и устройством на работу сразу же после его окончания. Недурно в двадцать один год получить место в королевской администрации с огромным жалованьем, правда? Плюс – шикарная квартира в центре столицы и самая что ни на есть дорогая машина.

Лежащая на животе рука Эсгина навела Лейлора на леденящую догадку.

– А этот ребёнок…

Эсгин чуть приметно кивнул, погладив свой живот.

– Его. Он не хотел его – велел мне избавиться от него. Он сказал, что такие последствия крайне нежелательны, они испортят ему репутацию накануне очередных выборов. А я взял и не подчинился ему – впервые в жизни сам принял решение! Серино стал моим спасителем… Теперь ты видишь, детка, с кем ты связался? Открою тебе правду: Раданайт никого не любит, кроме себя. Единственная его страсть – это власть, и он будет стремиться удерживать её в своих руках настолько долго, насколько это будет возможно. Мой тебе совет: беги от него прочь, пока не поздно. Я полагаю, тебя он взял в оборот, чтобы досадить твоему отцу, отомстить ему за то, что тот когда-то пренебрёг им. Раданайт ничего не забывает и не прощает. Он как бомба с часовым механизмом: тикает, тикает потихоньку, а потом как взрывается! – Эсгин изобразил руками нечто вроде взрыва. – С катастрофическими последствиями…

Дрожь била Лейлора полночи. В висках стучало, оледенение постепенно охватывало всё его нутро, тепла не осталось даже в пальцах. Помертвевшими пальцами он тёр виски, но катастрофическая правда всё равно не укладывалась в его голове. Всё, чем он жил, дышал и во что верил, покрылось чёрным налётом тления, разваливалось на куски и превращалось в разлагающиеся останки.

Под утро Лейлор почувствовал, что и его душа начала холодеть и распадаться, как труп, и уже ничего прежнего в себе он не находил. Отец вернулся в седьмом часу утра, опьянённый не то маилем, не то чарами Эриса. Лейлор не узнавал его: его улыбка стала другой, пахло от него тоже чем-то незнакомым, да и говорить он стал как-то иначе, и вёл себя совершенно не так, как прежде. Он даже не заметил, что с Лейлором что-то неладное, лишь велел Эннкетину проследить за тем, чтобы он позавтракал и не опоздал в школу. Сам же, наскоро приняв душ, упал в постель.

Эннкетин, добросовестно исполняя наказ хозяина, подал завтрак в обычное время. Все собрались за столом, как всегда, в восемь утра; всё было, как обычно, но внимание Эннкетина обратило на себя странное, окаменевшее лицо Лейлора. Он двигался, как во сне, к завтраку почти не притронулся, и Дейкин спросил его:

– Малыш, что это с тобой сегодня? Всё ещё не проснулся?

Лейлор вскинул взгляд и невпопад улыбнулся. После завтрака близнецы и Серино разъехались по своим делам, заторможенный Лейлор отправился в школу, а Лайд с Эсгином пошли на прогулку с маленьким Азаро. День был солнечный, сад горел всеми красками осени, и их прогулка затянулась на целых два часа. Этот приятный осенний денёк засиял ещё ярче, когда около полудня в дом вошёл Илидор: он приехал в недельный отпуск. Освещая всё вокруг своим взглядом и улыбкой, Илидор стремительно взбежал по ступенькам навстречу Джиму, который, засияв ответной улыбкой, раскрыл ему объятия.

– Привет, папуля!

Джим засмеялся, подхваченный сильными руками сына, и погладил обеими руками его коротко стриженую светло-русую голову. Эннкетин подал чай, и за столом собрались все, кто был дома: Джим, Илидор, Лайд и Эсгин. Эсгин был как будто немного задумчив и рассеян – впрочем, такое часто с ним бывало, да и вообще, по мнению Эннкетина, он был, что называется, себе на уме – лишнего слова не скажет. После чаепития Илидор познакомился со своим маленьким племянником: Лайд с гордостью показал ему своё чадо и позволил подержать на руках. Малыш не испугался и с любопытством изучал мундир Илидора и его лицо. Бережно поддерживая головку крохи, Илидор улыбнулся.

– По-моему, он пошёл в Дейкина, – заметил он.

– Дейкин гордится своим наследником, – сказал Джим. – Это будущий лорд Дитмар.

Близнецы вернулись домой в пять, Серино – в половине шестого, а Лейлор где-то пропадал. Обеспокоенный Джим позвонил ему, но тот не ответил. Он вернулся в десятом часу, с виду как будто пьяный, хотя от него ничем не пахло. Бледный, со стеклянным невидящим взглядом, он ни с кем не поздоровался и сразу прошёл к себе в комнату.

– Что с тобой, сын? – спросил Джим, входя к нему. – Ты на себя не похож! Что с тобой происходит?

Лейлор молчал, медленно снимая плащ. Бросив его на кровать, он подошёл к окну и стал смотреть в холодный осенний сумрак. Джим подошёл и повернул его к себе за плечи.

– Посмотри мне в глаза!

Взгляд Лейлора был жутковато пуст и тускл, жизни в нём было не больше, чем в выключенной лампочке.

– Ты… Ты принимаешь какую-то дурь? – спросил Джим севшим от ужасной догадки голосом. – Лейлор! Чем ты занимаешься?

Неожиданно ясным, звучным голосом Лейлор ответил, глядя в одну точку:

– Ничем, за что мне могло бы всю оставшуюся жизнь быть стыдно.

В комнату вошёл Илидор. Он слышал слова отца о дури и странный ответ Лейлора, прозвучавший, как некий личный намёк. Всматриваясь в лицо младшего брата, он обеспокоенно хмурился.

– Стыдно? Что ты имеешь в виду? – спросил Джим в замешательстве.

В глазах Лейлора появился жутковатый блеск.

– А Флокар, папа? – сказал он. – Помнишь, чем ты там занимался? Помнишь Квайкуса? Он мне всё рассказал, когда мы были в «Оазисе». Ты переспал с половиной Галактики!

Джим тихо ахнул и отшатнулся, бледный, со сверкающими в глазах слезами. Он покачнулся, как будто из него в один миг ушли все силы, и только Илидор удержал его на ногах, вовремя подхватив.

– Папуля! Что он такое говорит? – спросил он испуганно. – Он что, бредит?

Джим замотал головой и зажмурился. Беспомощно прижавшись к плечу Илидора, он закрыл лицо ладонью. Илидор обратил гневный и возмущённый взгляд на Лейлора. Влепив ему пощёчину, он воскликнул:

– Что ты говоришь? Ты с ума сошёл!

От пощёчины Лейлор отшатнулся. Его глаза влажно сверкнули, и он бросился ничком на свою кровать. Илидор, обняв отца за плечи, проговорил:

– Пойдём, папуля… Успокойся.

Через десять минут, делая маленькие глотки успокоительного чая, Джим сидел в кабинете в большом кресле у горящего камина. Илидор поддерживал его дрожащие руки, чтобы чай не расплескался.

– Я не знал, что всё обстоит так скверно, – проговорил он. – Кажется, Лейлор совсем от рук отбился. Он никогда таким не был… Не беспокойся, папуля, я во всём разберусь.

– Если бы только милорд Дитмар был жив, – прошептал Джим. – Я не справляюсь… Я запутался.

– Я наведу порядок, папуля, – сказал Илидор твёрдо. – Времени у меня немного, но я сделаю всё, что смогу.

Отдав ему чашку, Джим горько покачал головой.

– За неделю не разобрать завалов, скопившихся за месяцы, – вздохнул он. – Наверно, он таким образом протестует против Эриса… Не хочет, чтобы я с ним встречался. Боюсь, из-за этих встреч я мало уделял времени Лейлору.

Когда Эннкетин подходил к двери комнаты Лейлора с его пижамой в руках, его насторожила тишина, царившая там. Он постучал.

– Сударь, ваша пижама.

Никто не ответил, и Эннкетин осторожно вошёл. Лейлор лежал поперёк кровати в странной, безжизненной позе, с одной рукой на груди, а другая его рука свешивалась вниз. Комната была освещена лишь висящим в воздухе голубым прямоугольником экрана ноутбука, на котором был какой-то текст. Подойдя и склонившись над Лейлором, Эннкетин позвал:

– Сударь… Вы бы переоделись в пижамку и легли бы в постель, как положено.

Лейлор не отозвался. В безжизненности его лица было что-то пугающее, и Эннкетину невольно вспомнился мёртвый Эгмемон. Боясь верить своей догадке, он осторожно взял свешенную с кровати руку Лейлора, приподнял, и она упала снова, как неживая. Холодея от ужаса, Эннкетин позвал громче:

– Господин Лейлор! Что с вами? Вы меня слышите?

Ответа не было, под сомкнутыми ресницами Лейлора залегла мертвенная тень. Эннкетин уронил пижаму и нагнулся, вслушиваясь, есть ли дыхание. Дыхания он не уловил. Попробовав прощупать пульс, он и его не нашёл. Встряхнув Лейлора и похлопав его по щекам, он ещё раз позвал дрожащим и сдавленным голосом:

– Господин Лейлор… Деточка!

В том, как мотнулась от встряхивания голова Лейлора, Эннкетину почудилась рука смерти. Зажав белой перчаткой горестный вопль, он выскочил из комнаты.

Джима с Илидором он нашёл по-прежнему в кабинете. Его голос отказался сообщать страшное известие, и он пару раз поймал ртом воздух, прежде чем смог произнести хоть слово. Илидор взглянул на него недоуменно.

– Что, Эннкетин? Что такое? На тебе прямо лица нет.

Джим тоже повернул к нему лицо – бледное и печальное, с усталым вопросительным взглядом. Снова подчинив себе голос, Эннкетин глухо выговорил:

– Ваша светлость… Беда… Там господин Лейлор лежит… Мне кажется, он… Он мёртвый!

Глаза Джима распахнулись, тёмные от ужаса, Илидор вскочил. Они оба бросились в комнату Лейлора – Эннкетин еле поспевал за ними. Илидор вбежал первый и на секунду замер у порога, а потом бросился к Лейлору, лежавшему в той же позе, в какой Эннкетин его оставил. Он делал всё то же, что и Эннкетин: послушал дыхание, пульс, а также для чего-то приподнял ему веки. Джим застыл на месте, с белым как мел лицом, не сводя с Лейлора широко раскрытых, полных горя и ужаса глаз. Илидор приподнял голову Лейлора, с болью всматриваясь в его лицо.

– Пузырёк, маленький мой… – И, подняв взгляд на Джима, проговорил тихо: – Папа, я не могу понять, жив он или мёртв.

– Дейкин! Дарган! – закричал Джим. – Эннкетин, зови их!

Через три минуты запрокинутая голова Лейлора лежала на коленях Даргана, к вискам его были прилеплены круглые датчики, а Дейкин всматривался в экран маленького энцефалографа.

– Он жив, папа, – сказал он. – Но в состоянии комы.

– Комы? – пробормотал Джим со слезами. – Но из-за чего?

Илидор между тем поднял с пола небольшую баночку из тёмного стекла, лежавшую недалеко от кровати, повертел в руках и хотел понюхать, но Дейкин выхватил её у него.

– Стой, нельзя! Неизвестно, что там было… – Осмотрев баночку, он сказал: – Это реактив из школьной химической лаборатории. Я знаю, что это… Это очень ядовитая штука! Если он принял это внутрь, то причина комы ясна: отравление. Его нужно срочно в больницу! Я вызову неотложку.

Пошатываясь, как пьяный, Джим подошёл к кровати, его ноги подогнулись в коленях, и он осел на пол. Дрожащими руками он сгрёб Лейлора в объятия, гладил его волосы и желтовато-бледный лоб.

– Мой Лейлор, моя детка, – бормотал он дрожащим шёпотом. – Что же ты наделал… Зачем, ах, зачем? Как же я без тебя…

У него из груди вырвался долгий горестный стон, и он зарылся лицом в шею Лейлора, держа его голову на ладони. До самого приезда бригады врачей он не выпускал Лейлора из объятий. Эннкетин вытирал перчатками слёзы, градом катившиеся по его щекам; не переставая плакать, он пошёл встречать приехавших врачей.

Лейлору на месте сделали промывание желудка и ввели антитоксический раствор, после чего уложили в транспортировочную капсулу. Джим встрепенулся:

– Я поеду с ним!

Дейкин сказал, мягко положив руку ему на плечо:

– Позволь поехать мне, папа. Тебе лучше остаться дома.

Когда капсулу выносили, Джим шагнул следом, протягивая к ней руки, но Илидор и Дарган удержали его и усадили на кровать.

– Я сообщу тебе, как дела, – пообещал Дейкин.

Он уехал вместе с бригадой, а Джим остался. Его состояние было близко к истерике, и Дарган дал ему успокоительное. Только сейчас Илидор обратил внимание на текст на световом экране ноутбука Лейлора.