Текст книги "Человек из пустыни"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Глава 18. Правда о холлонитах

– Их подарил мне король, – сказал Лейлор. – Да, папа, это его подарок. Я не говорил тебе, потому что не знал, как ты к этому отнесёшься.

Джим несколько мгновений молчал, потрясённо глядя на него. Холлонитовые сердца – яблоко раздора между отцом и сыном – кроваво-алыми звёздами горели на бархатной подложке, вызывающие и дорогие.

– С какой стати королю дарить тебе драгоценности? – спросил Джим, слегка оправившись от удивления. – Зачем? Что он этим хотел сказать? Отвечай!

Лейлору больше всего сейчас хотелось торжествующе крикнуть отцу в лицо, что они с Раданайтом любят друг друга и собираются сочетаться, но бледность отца и дрожь его пальцев удержали его от этого.

– Папуля, ты не волнуйся так, – вздохнул он. – Всё прекрасно… Я очень счастлив. Я очень люблю его, и он тоже любит меня. Сегодня вечером он приедет просить моей руки.

От каждого слова Лейлора отец пятился, качая головой. Его посеревшие губы беззвучно шевелились и дрожали, потом он и вовсе закрыл лицо руками и рухнул в кресло. Его реакция озадачила и напугала Лейлора. Присев у его ног, Лейлор стал осторожно отнимать его руки от лица.

– Папуль… Ну, чего ты?

Руки отца безжизненно упали на колени, а бледные губы зашептали:

– Нет, сынок, нет… Не верь, не верь ему, он не может тебя любить! Этого не может быть. Он делает это назло мне, хочет отнять у меня самое дорогое… Он мстит. Мой бедный, глупенький Лейлор, как ты мог ему поверить?

Последние слова отец вышёптывал, держа лицо Лейлора в своих ладонях и глядя ему в глаза полным слёз взглядом. Лейлора пробрал по коже мороз, но он ни на секунду не усомнился в чувствах короля, а отца ему стало жаль.

– Папуля, ну что ты говоришь! Какая месть? Что ты выдумываешь? Да, я знаю, когда-то он любил тебя, но его чувства давно остыли. Ведь столько лет прошло! Ему уже незачем мстить. У нас ним всё серьёзно, мы с ним уже обручились, нужно только твоё согласие.

– Когда у вас всё это началось? – шептал отец. – Когда вы успели?..

– В «Оазисе», – признался Лейлор. – А обручились мы ночью в лабиринте, сразу после той грозы.

Отец бессильно опустил голову.

– Ты с ним уже… уже?..

– Да, – сознался Лейлор, краснея. – Два раза. Но я предохранялся, не волнуйся.

Отец застонал и откинулся на спинку кресла, смежив мокрые, слипшиеся ресницы. Лейлора это начало раздражать, и он встал.

– Пап, ну что за трагедия? Пойми ты, у него же серьёзные намерения! Он правда любит меня!

Отец ничего не отвечал, только качал головой. Всё его лицо застыло в маску потрясения, с приоткрытых губ не слетало ни слова, и Лейлору показалось, что отец не был так убит горем даже на похоронах лорда Дитмара. Его бессильно повисшие руки лежали на подлокотниках кресла, но стоило Лейлору дотронуться до холлонитов, как они тут же, сверкнув холеными ногтями, вцепились в футляр. Лейлору пришлось приложить силу, чтобы отнять футляр с подарком короля.

– Папа, это моё! – воскликнул он. – Разве у тебя не достаточно своих украшений?

Глаза отца странно, дико и жутковато заблестели бледным бирюзовым отсветом, губы скривились.

– Думаешь, они мне нужны?.. Меня убивает то, что ты за них цепляешься!

– Разумеется, – сказал Лейлор. – Ведь их мне подарил любимый человек.

Отец поморщился, словно от нестерпимой зубной боли, и обхватил голову руками, вцепившись себе в волосы. Лейлор надел на палец перстень с холлонитом и полюбовался его алым сиянием.

– Между прочим, холлонит – мой камень, – сказал он. – Если я буду носить его, он принесёт мне здоровье и удачу.

– Что за чушь! – вскричал отец, вскакивая.

Раскидав диванные подушки, он убежал к себе в спальню, так ничего как следует и не объяснив. Лейлору оставалось лишь гадать, почему он так психует; не видя решительно никаких обстоятельств, которые делали бы его отношения с Раданайтом невозможными, он не понимал причины такого поведения отца. Всё это удручало его и озадачивало, но вместе с тем он не мог не испытывать сладкого содрогания при мысли о предстоящем визите короля. Он приедет, и всё станет на свои места – Лейлор был непоколебимо уверен в этом. Отцу останется только смириться и успокоиться: ведь не пойдёт же он против короля, в самом деле! Взяв в руки кулон на цепочке, Лейлор с удовольствием полюбовался алым искрящимся сердечком и надел его себе на шею. Надев также и браслеты, он подошёл к зеркалу. То, что он видел там, ему очень нравилось.

Впрочем, скоро отец взял себя в руки. Вечерний чай был подан в обычное время, и они собрались за столом все вместе: отец, Лейлор, Дейкин с Лайдом, Дарган и Серино. Хоть лордом Дитмаром был в настоящее время Дейкин, но место во главе стола занимал отец, а молодой лорд со своим спутником сидел по правую руку от него. Сначала главной темой разговора была предстоящая свадьба Серино; говорили о том, как Философ всех удивил своим внезапным решением остепениться, тем более что никаких предвестников этого события в последнее время не наблюдалось. Впрочем, это было похоже на него: Серино был известен своей скрытностью.

– Ну и ошарашил ты нас, старик, – сказал Дарган. – Всегда один, всегда в своих размышлениях, и вдруг – бах, свадьба!

Лейлор сказал:

– А я очень рад. Эсгин будет жить с нами?

– Мы пока не решили, где будем жить, – ответил Серино уклончиво. И добавил: – Милорд Райвенн предлагает нам жить в его доме.

– Ты хочешь от нас съехать? – нахмурился отец.

Серино пожал плечами.

– Я соглашусь с решением Эсгина. Как ему будет лучше, так и поступим.

Предстоящий визит короля отец умышленно обходил молчанием. Лейлор поразился быстроте, с которой он овладел собой: насколько истеричен он был два часа тому назад, настолько сдержан и непроницаем он был теперь. Его глаза были уже в полном порядке, без капли влаги на ресницах и без единого пятнышка туши на веках, а украшенные изящными тонкими браслетами руки двигались над столом плавно и спокойно, наливая чай и намазывая поджаренный хлеб повидлом. На его гладком лбу серебристо блестело украшение с голубыми феонами, оплетёнными замысловатой филигранью из драгоценного каэлия, которое повторяло своей формой изгиб его бровей, а его волосы были искусно уложены и сбрызнуты лаком с разноцветными блёстками – словом, отец снова сиял во всей своей изысканной красе. Однако красота эта была незнакомая и неприступная, от неё веяло непривычным холодком.

– Папуля, ты чем-то огорчён? – спросил Дейкин.

Отец вскинул на него взгляд. В спокойной бирюзовой глубине его глаз мерцали холодные искорки.

– С чего ты это взял, дорогой? Вовсе нет, – ответил он с льдистым звоном в голосе.

Больше никто не осмелился его расспрашивать. С минуту все молча пили чай, а потом Лайд робко пожаловался, что у него болит голова, и спросил позволения пойти к себе. Брови отца дрогнули и нахмурились.

– У тебя болит голова? – насторожился он. – Может быть, стоит вызвать доктора Скилфо?

– Нет, что вы, зачем? – вяло улыбнулся Лайд. – Это пустяки. Полежу немного, и всё пройдёт.

– Ты бледен, дружок, – сказал отец. – Учитывая твоё положение, ни один тревожный симптом нельзя оставлять без внимания.

– Да нет, не нужно, – отказался Лайд. – Возможно, это ерунда… Не стоит беспокоить доктора по таким пустяковым поводам.

– Мы платим ему такие деньги, что он обязан приезжать по первому зову, даже если кто-то из нас всего лишь порежет палец, – возразил отец.

– Быть может, позже, – неуверенно ответил Лайд, морщась и потирая пальцами бледный лоб.

Дейкин сказал:

– Вызывать доктора Скилфо нет надобности, папуля. Не забывай, что среди нас целых два врача. Я сам обследую Лайда.

– С твоего позволения, я тоже приму в этом участие, – добавил Дарган.

– Ну, как знаете, – ответил отец.

Дейкин встал и подал руку Лайду.

– Пойдём, солнышко. Тебе надо прилечь. Не волнуйся, мы с Дарганом не позволим никакой болезни даже приблизиться к тебе.

После их ухода отец слегка отодвинулся от стола, давая понять, что чаепитие окончено. Сказав, что его беспокоит самочувствие Лайда, он ушёл, и Лейлор с Серино остались вдвоём допивать свой остывший чай. Эннкетин с услужливым поклоном осведомился:

– Желаете ещё что-нибудь, господа, или прикажете убирать со стола?

– Мне капельку маиля, – попросил Серино.

Эннкетин наклонил блестящую голову.

– Сию минуту, сударь.

Он принёс графинчик перламутровой густой жидкости и хрустальную рюмочку, после чего с поклоном удалился. Налив себе рюмку маиля, Серино откинулся на спинку стула и неторопливо выпил, смакуя каждый глоток. Лейлору нестерпимо хотелось с кем-нибудь поделиться своим счастьем, и он сказал:

– А у меня тоже будет свадьба, вот так.

Серино удивлённо поднял брови.

– У тебя? Это ещё с кем?

– А вот, – улыбнулся Лейлор, напустив на себя таинственность. – С минуты на минуту приедет мой избранник… Просить моей руки.

– Так, так, это новость, – оживился Серино, двигая стулом. – Когда же это ты успел, малыш? Ну и ну! Кого же ты очаровал? Хотел бы я взглянуть на этого голубчика.

– «Голубчик»! – рассмеялся Лейлор. – Слышал бы он, как ты его назвал! Ручаюсь, ты упадёшь, когда его увидишь.

– Почему это я должен упасть? – улыбнулся Серино, обнимая Лейлора за плечи и привлекая к себе. – Он что, какой-то экстравагантный тип?

– Не экстравагантный, – сказал Лейлор. – Дело не в том, какой он, а в том, кто он.

– И кто же он? – поинтересовался Серино.

– Не скажу, – лукаво ёрзнул на своём стуле Лейлор. – А то впечатление будет уже не то.

Серино налил себе ещё рюмку маиля.

– Кажется, я понимаю, почему папа сегодня такой напряжённый, – сказал он. – Из-за этого визита?

Лейлор вздохнул.

– Папуля не в восторге… Но это ничего – поломается и успокоится.

Серино выпил вторую рюмку и устремил на Лейлора серьёзный взгляд из-под нахмуренных бровей.

– Так, малыш, признавайся: с кем ты связался? Я должен знать, ведь я всё-таки твой старший брат.

Лейлор шутливо ткнул его кулаком в плечо.

– Да не переживай… Он классный. Самый классный, замечательный, самый прекрасный во всей Вселенной. Я его очень люблю, и он меня тоже. Он не может сделать мне ничего плохого.

– Откуда ты знаешь? – Серино хотел налить себе ещё маиля, но передумал и отодвинул графин.

– Знаю и всё, – улыбнулся Лейлор. – Когда ты его увидишь, ты поймёшь.

Серино задумчиво нахмурил брови, провёл пальцем по краям пустой рюмки.

– По-моему, я начинаю соображать, что к чему, – проговорил он. – Эти твои выкрутасы в лабиринте – истерика, ссора с папой… Это тоже связано с этим твоим… избранником?

Лейлор молчал, сдерживая дрожь в уголках губ и избегая смотреть брату в глаза. Но Серино уже сделал выводы, и они были не слишком благоприятны.

– Послушай, малыш… Ведь если папа не в восторге от твоего выбора, это что-то значит. Может быть, стоит прислушаться к его мнению? Он тебе плохого не посоветует.

– Да ничего это не значит! – воскликнул Лейлор раздражённо, встряхнув кудрями. – Ему ничего не нравится, никогда. Он только и ищет повода покритиковать меня, придраться к чему-нибудь. У него это уже вошло в привычку. Я его очень люблю, но в последнее время он стал невыносимым занудой. Знаешь, я думаю, он просто не хочет, чтобы я становился взрослым. Держит меня за маленького, думает, что я ничего не понимаю!

– Конечно, ты уже большой, – с улыбкой проговорил Серино, ласково заправляя локон волос Лейлора ему за ухо. – Но всё-таки не мешает быть легче на поворотах. Надо признать, что жизненного опыта у тебя ещё маловато, и прислушиваться к старшим совсем не вредно.

– Только не надо меня поучать, – сморщился Лейлор, отодвигаясь. – Я не ребёнок. Думаешь, я не понимаю, насколько серьёзен этот шаг? Прекрасно понимаю. Но я не представляю рядом с собой никого, кроме него. Мне нужен только он и больше никто.

– Ладно, – вздохнул Серино, чмокая его в нос. – Посмотрим на твоего избранника. Может быть, ничего плохого в этом и нет, и папа зря переживает.

– Конечно, зря! – воскликнул Лейлор.

Серино, подумав, всё-таки выпил третью рюмку маиля и разрешил Лейлору выпить полрюмки.

– Но папе об этом ни слова, – сказал он, погрозив пальцем. – А то мне попадёт.

Лейлор хихикнул и торжественно застегнул себе рот на невидимую молнию.

Ему пришлось изрядно понервничать в ожидании приезда короля. Он полагал, что Раданайт приедет к ужину, но со стола уже убирали, а короля всё не было. Кроме того, у Лайда голова разболелась всерьёз, а вдобавок к этому отекли ноги и подскочило давление. Пришлось вызывать доктора Скилфо, и тот настоятельно порекомендовал поместить Лайда в натальный центр вплоть до самого разрешения от бремени, дабы избежать серьёзных осложнений. Лайда увезли, а встревоженный Дейкин поехал с ним. Дарган уехал к своему другу, сказав, чтобы его не ждали, а Серино удалился в библиотеку – работать над своей диссертацией.

Только в начале одиннадцатого на площадку перед ангаром опустились три одинаковых чёрных флаера-«лимузина». Внутри у Лейлора распрямилась туго скрученная пружина, и он подбежал к окну. Просияв улыбкой, он бросился встречать короля. Выбежав на крыльцо, он с бешено колотящимся сердцем наблюдал, как из флаеров эскорта выскакивают подтянутые фигуры в чёрной форме; у двоих охранников в руках было по корзине с огромным ворохом цветов, ещё один держал какой-то небольшой серебристый предмет полуцилиндрической формы. Раданайт, сверкая великолепными лакированными сапогами, королевской цепью на груди и феоновой короной, шёл к крыльцу твёрдым стремительным шагом, и полы его плаща развевались за ним на ветру, как чёрные крылья. Поднявшись на крыльцо и поравнявшись с Лейлором, он остановился, окидывая взглядом сумрачный фасад дома.

– Кажется, мне здесь не рады, – проговорил он с чуть приметной усмешкой.

– Вы ошибаетесь, ваше величество, – ответил Лейлор едва слышным, срывающимся от волнения голосом. – Вам очень… очень рады!

Раданайт улыбнулся, взяв его за руки и нежно сжав их.

– Я знаю, что ты мне рад, мой милый, – сказал он. – И мне этого довольно. Я счастлив снова видеть тебя.

Рука об руку они вошли в дом. Джим в этот момент как раз спускался по лестнице в гостиную, облачённый в самый лучший свой наряд, лилово-белый, с золотой вышивкой. К его плечам была приколота длинная шёлковая накидка с отделанным белыми кружевными цветами верхом, а в причёске мягко переливался жемчуг. Он спустился, держась с величавым достоинством, сверкая каэлиевой филигранью и голубыми феонами на лбу; при сравнении его с Раданайтом даже было трудно сказать, кто из них король. На пару мгновений Раданайт застыл, молча глядя на него, и в его взгляде мелькнула тень восхищения. Учтиво, но не теряя достоинства, Джим склонил голову, приветствуя короля.

– Прошу прощения за поздний визит, – сказал Раданайт. – Раньше не смог выбраться.

– Что вы, ваше величество, это нам следует приносить извинения, что не встретили вас должным образом, – ответил Джим. – Спутник Дейкина плохо себя почувствовал, и пришлось отправлять его в натальный центр. Ужин уже прошёл, а за этими хлопотами мы не успели собрать новый стол.

– Не стоит беспокоиться, – сказал король. – Я не ем так поздно. Рюмки маиля будет вполне достаточно.

Едва он это произнёс, как в гостиной возник Эннкетин, перенявший у Эгмемона искусство появляться как раз в нужный момент. С изысканным поклоном он объявил:

– Маиль подан в парадный банкетный зал.

Лейлор бросил на дворецкого полный благодарности взгляд, а Джим не подал виду, что удивлён такой предупредительностью.

– Прошу вас, ваше величество, пройдёмте туда.

– Одну минуту, – сказал король и сделал знак охранникам с корзинами цветов. – Позвольте преподнести вам и Лейлору эти цветы.

– О, благодарю вас, ваше величество, – проговорил Джим, учтиво принимая цветы. – Они великолепны.

Взяв у охранника полуцилиндрический серебристый предмет, король жестом отпустил охрану. В банкетном зале на столе красовался двухъярусный поднос с фруктами и хрустальный графин маиля, окружённый хороводом рюмок, а также ваза с пирожными и коробка конфет. Эннкетин наполнил рюмки и с поклоном удалился. Изящным жестом Джим пригласил:

– Прошу вас, ваше величество. Простите за скромность угощения.

– Не стоит, – ответил Раданайт. – Я понимаю, что своим поздним визитом причиняю вам беспокойство, но меня привело к вам очень важное дело. Но прежде чем я изложу его, предлагаю выпить.

– С удовольствием, – поклонился Джим. – Но никакого беспокойства вы нам не причиняете, ваше величество. Ваш визит – огромная честь для нас. И позвольте также поблагодарить вас за то, что пригласили нас на обед по поводу вашего дня рождения. Всё было замечательно.

Король кивнул и взял рюмку. Джим последовал его примеру, кивнув Лейлору в знак того, что ему также разрешается выпить. Лейлор тоже взял рюмку, и отец сказал:

– Но только символически, детка.

Пригубив маиль, Лейлор поставил рюмку. Он с любопытством наблюдал за спектаклем, который разыгрывал перед королём отец, и вместе с тем изнывал от волнения: что-то он скажет? Выпив, Раданайт проговорил:

– Ну, довольно учтивостей, перейдём к делу. Дело это особого свойства и имеет для меня огромное значение. Я долго был одинок, но теперь наконец решил, что пора положить конец одиночеству. Оно слегка затянулось… Отчасти потому, что я придирчив и требователен в выборе спутника жизни.

Не моргнув и глазом, отец согласился:

– Я понимаю вас, ваше величество. Выбор спутника – нешуточное дело, не терпящее легкомыслия и спешки, к нему нужно подходить в высшей степени серьёзно и тщательно. Но какое отношение к этому имеем мы?

– Самое прямое, – улыбнулся король и посмотрел на Лейлора. – Мой выбор пал вот на это очаровательное существо. Впрочем, трудно сказать, кто кого выбрал – я его или он меня. Но это неважно. Важно то, что мои чувства к нему подлинны, а намерения серьёзны.

Отец изобразил крайнее изумление, да так искусно, что если бы Лейлор не знал, что отцу известна суть дела, он бы поверил в его лицедейство.

– Вы имеете в виду моего Лейлора, ваше величество?

– Именно так, – подтвердил Раданайт. Его провести было невозможно, и он добавил: – Полагаю, тебе кое-что известно, Джим, поэтому давай не будем тратить время на лишние слова. Со своей стороны я могу заверить, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы Лейлор был счастлив. Это не прихоть, не сиюминутное увлечение: я всё тщательно обдумал, взвесил и принял твёрдое решение.

Лейлору показалось, что щит искусного самообладания, которым прикрывался отец, готов был вот-вот треснуть: его глаза сверкнули, а губы дрогнули. Король добавил:

– Мы с Лейлором уже обменялись словами обручения, и осталось только получить твоё согласие, Джим. За этим я и приехал.

– Полагаю, здесь нужна пауза, – проговорил отец.

Когда он протягивал руку к графину с маилем, Лейлор не мог не заметить, что его пальцы слегка дрожали. Раданайт сказал:

– Мне паузы не нужны, но изволь. У вас отличный маиль, и я не откажусь ещё от одной рюмочки.

Свою рюмку отец выпил залпом и пригласил:

– Давайте присядем, ваше величество. Этот вопрос не из тех, какие можно решать с наскока. Лейлор, не мог бы ты выйти? Мне нужно сказать его величеству несколько слов с глазу на глаз.

Лейлор вопросительно посмотрел на Раданайта, и тот сказал:

– Иди, милый, если твоему отцу так угодно. Хотя я не вижу в этом надобности.

Лейлору очень хотелось присутствовать при разговоре, но он был вынужден повиноваться. Оставшись наедине с Раданайтом, Джим несколько мгновений молчал, катая по скатерти спелый чедал. Для того чтобы скрыть накатившуюся на него слабость, он сел и отправил в рот конфету. Нельзя терять лица, думал он, нельзя давать слабину. Раданайт, не притрагиваясь к сладкому и фруктам, сам налил себе ещё одну рюмку маиля и выпил. Наконец Джим поднял на него глаза.

– Что это значит, ваше величество? Зачем вам понадобился мой сын? – спросил он.

– Затем, что я люблю его, – ответил Раданайт.

– Его здесь нет, можете говорить правду, – сказал Джим холодно. – Вы хотите досадить мне?

Раданайт удивлённо двинул бровями.

– С чего ты это взял? Зачем мне досаждать тебе?

Джим молчал, ожесточённо стискивая челюсти и крутя на скатерти чедал. Положив одну ногу в сверкающем сапоге на другую, Раданайт проговорил:

– Я понимаю, что ты подразумеваешь. С тех пор прошло много времени, многое изменилось, в том числе и мы сами. Если ты думаешь, что я всё ещё страдаю из-за твоего отказа, то ты ошибаешься. Я нашёл в себе силы жить дальше – без тебя. Некоторое время рана кровоточила, но рано или поздно она должна была зажить. И она зажила. Я пережил это. Я работал, и работал чертовски много, чтобы достигнуть того, чего я достиг. Я не сожалею ни о чём и тебе не советую сожалеть.

– Я не верю, – сказал Джим, накрывая чедал рукой. – Не верю, что с вашей стороны имеет место любовь. Вы просто обольстили моего сына, воспользовавшись его юностью и неопытностью.

Глаза Раданайта колюче сверкнули, но он взял себя в руки.

– Если бы я просто обольстил его, как ты выражаешься, то зачем бы мне было приходить сюда и спрашивать твоего согласия на брак? – возразил он терпеливо. И добавил с усмешкой: – Может быть, тебе просто досадно, что я больше не страдаю по тебе?

Эти слова впились под сердце Джиму, как раскалённое железо. Потеряв самообладание, он вскочил и швырнул чедал в стену. Сочный фрукт лопнул и оставил на стене пятно сока.

– Вы выбрали именно моего сына! – вскричал Джим. – Почему именно его, а не кого-то другого?

Раданайт остался сидеть, не двинув и бровью.

– А почему ты выбрал Фалкона, а не кого-то другого? – спокойно отпарировал он. – И почему потом сказал «да» лорду Дитмару? По той же самой причине я выбрал Лейлора. Я видел его, когда он был ещё ребёнком, но когда спустя годы встретил его в «Оазисе», он поразил меня в самое сердце. Я влюбился в него, ещё не зная, кто он, а когда я узнал, что он твой сын, это ничего не изменило. У меня нет никаких сомнений в том, что я хочу видеть это чистое юное создание рядом с собой, владеть им, родить с ним детей. Всё, что я когда-то предлагал тебе, я отдам ему.

Джим опустился на своё место, бледный, с прямой окаменевшей спиной. Раданайт взял с блюда красивый, румяный чедал и впился в его бок белыми зубами.

Лейлор слонялся по дому, изнывая от нетерпения. Зайдя в библиотеку, он увидел там Серино, увлечённо набиравшего на своём ноутбуке какой-то текст. Преисполненный уважения к его учёному труду, Лейлор хотел потихоньку уйти, чтобы не мешать ему, но Серино, не отрывая взгляда от светового экрана, сказал:

– Погоди, малыш, не уходи… Сейчас, только допишу вот это. – Он дописал, поставил точку и поднял взгляд на Лейлора. – Я слышал, к нам кто-то приехал. В окно я видел три флаера очень внушительного вида. Что у нас за гости?

– Король, – ответил Лейлор.

– Король? – удивился Серино, поднимаясь на ноги. – Для чего его величество пожаловал к нам на ночь глядя?

Лейлор улыбнулся, облокотившись на край тумбы с каталогом.

– Он приехал просить моей руки.

Серино сначала улыбнулся, потом нахмурился.

– Ты что, шутишь?

– Нет, – покачал головой Лейлор. – Я же говорил, что ты упадёшь, когда узнаешь, кто мой избранник. Они сейчас с папой разговаривают, а меня зачем-то выставили.

– Пойду, выражу королю своё почтение, – сказал Серино. – И заодно узнаю, правда ли то, что ты говоришь.

– Правда, правда, – засмеялся ему вслед Лейлор.

Опять оставшись один, он затосковал. Это ожидание сводило с ума, ноги сами сворачивали назад, в банкетный зал, но Лейлор говорил себе: «Терпение». Погуляв по дому, он вышел в сад, чтобы вдохнуть весеннего воздуха, но этот воздух неожиданно оказался не по-весеннему холодным: изо рта вырывался при дыхании белый пар. Весь сад был окутан густым туманом, а деревья были упакованы в коконы из прозрачной тонкой плёнки, закреплённой внизу вокруг ствола липкой лентой. Садовника Йорна Лейлор застал за странным занятием: взобравшись на лестницу, тот держал над верхушкой дерева какой-то инструмент на длинной, как у граблей, ручке, и из него широким радиусом вниз и в стороны вылетела эта плёнка, опутав крону дерева, словно кокон.

– Что это ты делаешь, Йорн? – спросил Лейлор. – Для чего ты запаковываешь деревья в плёнку?

– А чтобы их морозом не прихватило, господин Лейлор, – ответил Йорн, спускаясь и собирая края плёнки, чтобы подтянуть их к стволу и закрепить. – Видите, какой туман в саду? Это не туман, а средство для местного повышения температуры воздуха. Благодаря ему под плёнкой будет тепло, и сад не замёрзнет. Уже несколько лет не было таких сильных заморозков…

Йорн собрал и укрепил плёнку вокруг ствола, и она образовала прозрачный кокон.

– Надо успеть укрыть все деревья, – сказал он. – А ещё кусты и клумбы. Ночью будет очень холодно. Это уже сейчас чувствуется. Вы бы лучше шли в дом, мой хороший, а то замёрзнете.

– А трава не замёрзнет? – поинтересовался Лейлор.

– Нет, трава живучая, – улыбнулся Йорн. – Даже если её слегка и прихватит, она потом отрастёт. Главное – спасти деревья, кусты и цветы. Ступайте скорее в дом, господин Лейлор, вы уже дрожите.

Поёживаясь от холода, Лейлор пошёл в дом. На крыльце он встретился с королём, который, по-видимому, уезжал. По сдержанному лицу Раданайта было трудно что-то понять, но каким-то шестым чувством Лейлор угадал, что ему сказали «нет». А когда встретился с королём глазами, увидел это «нет» уже явственно.

– Твой отец заупрямился, – сказал король с обескураженной улыбкой, сжав похолодевшие руки Лейлора. – Ну ничего, дадим ему время подумать – будем считать, что он ещё не дал окончательного ответа.

Лейлор помертвел от горя и не мог выговорить ни слова. У него разом отнялись и руки, и ноги, и язык, а туманный холод проник ему в грудь и превратил его сердце в камень. Заглядывая ему в глаза, Раданайт сказал ласково:

– Не расстраивайся, моя радость. Не бывает так, чтобы всё всегда было гладко: обязательно что-нибудь да стоит на пути. Но я не привык легко сдаваться. Твой папа рано или поздно согласится – не сразу, но согласится. Так или иначе, нам придётся ждать как минимум год, пока тебе не исполнится шестнадцать. Думаю, за этот год нам удастся сломить упрямство твоего отца, не сомневайся. Так что придётся запастись терпением… Главное, чтобы ты не разлюбил меня.

Лейлор бросился Раданайту на шею и стиснул его в объятиях со всей силой своего отчаяния. Он был по-прежнему нем: говорить не давал ком в горле. К крыльцу уже подошла охрана, и Раданайт, ещё раз пожав на прощание руки Лейлора, сказал:

– Всё будет хорошо, детка. Не отчаивайся и не сердись на папу. По-моему, он просто боится отпускать тебя во взрослую жизнь.

Тёплое пожатие его рук ослабло и сошло на нет: Лейлор неумолимо терял его. Вместе с ним из Лейлора утекала жизнь, а с его отъездом она неизбежно должна была совсем угаснуть. Но Лейлор не мог броситься королю вслед: его ноги словно приросли к месту, и он смог только протянуть руки и всхлипнуть. Раданайт, ещё не успевший спуститься с крыльца, обернулся и, увидев Лейлора в этой отчаянной позе, тут же вернулся.

– Ну что ты, детка!

Лейлор почувствовал тепло его объятий и нежность губ. Словно не замечая присутствия своей охраны, Раданайт поцеловал его несколько раз подряд – в губы, в щёки, в глаза, в лоб.

– Всё будет хорошо, моё сокровище, поверь мне, – сказал он ласково и твёрдо. – Мы будем вместе, обещаю тебе. А я не бросаю слов на ветер, ты это знаешь. Ну, всё… Возьми себя в руки, милый, а то я не смогу уйти от тебя.

– Не уходите, ваше величество, – прошептал Лейлор, обвивая его шею руками.

Раданайт прильнул губами к его лбу.

– Я должен, детка. Мне пора.

Он в последний раз поцеловал его в губы – крепко и нежно. Краем глаза Лейлор заметил, что отец тоже вышел на крыльцо, и сообразил, что этот поцелуй и был рассчитан на то, чтобы тот его увидел: Раданайт специально подольше не отрывался от губ Лейлора.

– Не грусти, мой милый, – сказал он с улыбкой. – Я оставил там для тебя подарок… Его ты сможешь надеть не сразу, но обязательно настанет день, когда ты его наденешь и, надеюсь, не снимешь уже никогда. – И, взглянув на отца, добавил: – Джим, больше не отбирай у него моих подарков, пожалуйста. Я не хочу, чтобы он плакал.

Нежно дотронувшись до щеки Лейлора, Раданайт повернулся и стремительно сбежал вниз по ступенькам, сверкая голенищами сапог.

– Иди в дом, – услышал Лейлор холодный и неприятный голос отца.

Но он не сдвинулся с места, пока все три чёрных флаера не поднялись в воздух и не скрылись из виду.

Подарок короля лежал в спальне Лейлора на тумбочке у кровати. Серебристый полуцилиндрический предмет оказался футляром, в котором сверкал узкий обруч из каэлия, украшенный затейливыми филигранными узорами и искрящийся россыпью крошечных феонов. Увидев его, Лейлор понял, что имел в виду король, когда сказал, что сразу надеть его Лейлор не сможет: это была брачная диадема, роскошная и дорогая. Закрыв дверь своей комнаты, Лейлор примерил её, и она села идеально. Хлопнувшись на подушку, он заплакал.

Минут через двадцать зазвонил телефон. Лейлор не ответил на звонок: ему сейчас не было ни до кого дела. Через пять минут звонок раздался снова, и Лейлор вынужден был ответить.

– Милый мой, – услышал он знакомый голос. – Я просто хотел сказать, что люблю тебя. Я безумно тебя люблю, детка. Я сказал это и твоему отцу, но он не поверил. Ничего, со временем поверит.

Лейлор не мог вымолвить ни слова, просто плакал.

– Лейлор, солнышко, не плачь! – успокаивал его Раданайт. – И умоляю тебя, не ссорься с папой. Он оказался не готовым к такому обороту событий, надо дать ему время привыкнуть к этой мысли. Всё образуется, всё будет так, как мы хотим, даю тебе моё слово чести.

– Я не могу… без тебя, – выдохнул Лейлор. – Где ты?

– Я лечу в Кабердрайк, – был ответ.

После того, как он называл Раданайта на «вы» и «вашим величеством», говорить ему «ты» было необычно и приятно: от этого в животе щекотало восхитительное, тёплое чувство. А оттого, что эта привилегия была дана только ему, Лейлору, это было прекрасно вдвойне.

– Ты очень занят? – спросил он.

– Чертовски, детка, – ответил король, и в его голосе слышалась улыбка. – Но для тебя я всегда найду время.

– Спасибо за диадему, – сказал Лейлор. – Я очень хочу скорее надеть её.

– Ты её наденешь, – ответил король с непоколебимой уверенностью.

Ночью ударили заморозки и пошёл снег. К утру он растаял, оставив после себя только неуютную сырость. Ещё лёжа в постели, Лейлор отправил королю сообщение:

«С добрым утром! Хорошего тебе дня. Я люблю тебя».

Несмотря на ранний час, ответ пришёл незамедлительно:

«Спасибо, детка. Целую твои глазки – самые прекрасные во Вселенной».

Лейлор полюбовался перстнем с холлонитом, который он так и не снимал на ночь, вздохнул, улыбнулся и начал считать часы до новой встречи.