Текст книги "Человек из пустыни"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Нет, двум существам всё же было до него дело.

– Дружок, что с тобой? Что случилось, почему ты плачешь?

Лейлор увидел чёрные сапоги и синий плащ с атласной каймой по низу, а рядом – стройные ноги в такой же, как у него самого, новейшей модели туфель с саморазворачивающимися узорами по голени, – только не золотых, а серебряных, а позади них к траве спускался светло-голубой плащ. Обладатель чёрных сапог и синего плаща склонился и протянул ему руку:

– Ну-ка, вставай, голубчик!

Это был лорд Райвенн, а с ним, в серебряных туфлях, был Альмагир. Им, красивым, добрым, светлым и любящим, Лейлор мог бы поведать своё горе, но внутри у него сидел страх: а если они его осудят? Если скажут, что отец правильно сделал, что отобрал у него холлониты?

– Милый, что случилось? – обеспокоенно спрашивал лорд Райвенн, крепко держа Лейлора за плечи добрыми и тёплыми руками.

– Лейлор, солнышко, не молчи, – присоединился Альмагир, вытирая со щёк Лейлора ручьи слёз. – Скажи, что с тобой?

– Не пугай нас, детка! – воскликнул лорд Райвенн.

– Ничего, – пробормотал Лейлор, мотая головой и задыхаясь. – Ничего… Всё… в порядке.

– Как же, в порядке! – не поверил лорд Райвенн. – Какой тут может быть порядок? Из-за чего ты так убиваешься? Что такое стряслось?

Нет, он не мог им сказать. Он бросился бежать, слыша за спиной их голоса, звавшие: «Лейлор! Остановись!» Но он бежал сломя голову, сворачивая без разбора то направо, то налево, натыкаясь на тупики, пока не налетел на Серино и Даргана. От столкновения с Серино Лейлор на секунду перестал понимать, где правая сторона, а где левая, где верх и где низ, а Дарган воскликнул:

– Ух ты! Ты откуда и куда, мелкий?

Лейлор от слёз не мог ничего толком выговорить. Из сильных рук Серино было не так-то просто вырваться, а Дарган тут же засыпал Лейлора вопросами:

– Что стряслось, мелкий? Что за слёзы? Кто тебя обидел?

Кое-как сумев выбраться из рук Серино, Лейлор сразу попал в объятия Даргана и забился:

– Пусти!

– Не пущу, пока не скажешь, что случилось, – сказал тот, крепко обнимая его. – Что за истерика, малыш? Ну-ка, рассказывай!

– Отпусти, мне больно! – крикнул Лейлор.

Дарган ослабил хватку, и Лейлор тут же воспользовался этим и рванул от них. Но бежал он недолго: прямо на него из-за угла вышли Дейкин с Лайдом. Дарган крикнул Дейкину:

– Лови его!

Близнецы понимали друг друга без слов. Реакция Дейкина была моментальной, и Лейлора крепко обхватили его руки.

– Попался!

На этот раз он действительно попался: с одной стороны узкого зелёного коридора были Дейкин и Лайд, с другой – Дарган и Серино. И близнецы, и Серино были хорошими спортсменами, поэтому пытаться вырваться от них и убежать было почти безнадёжным делом: Серино в университете бегал и часто брал призы, а близнецы играли в криттедж(1). Лейлор бессильно сник на плечо Дейкина, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

– Что такое с ребёнком? – встревоженно спросил Дейкин братьев.

– Мы сами пока не поняли, – ответил Дарган, подходя. – Он налетел на нас и чуть не сшиб с ног. У него какая-то истерика.

– Отпустите меня, – простонал Лейлор. – Пожалуйста… Не трогайте… Пустите… Дайте пройти…

Его снова обняли руки Даргана. Нежно прижав Лейлора к себе, он сказал:

– Малыш, пойми, мы беспокоимся! Мы все просто в шоке. Что с тобой? Тебя кто-то обидел? Или напугал? Ну, что такое, маленький?

Лейлор закричал:

– Я не хочу никому ничего объяснять! Просто оставьте меня в покое, понятно?!

– Нет, непонятно, – сказал Дейкин. – Во-первых, не надо кричать, а во-вторых, спокойно и без истерики расскажи, что случилось. Мы все очень тебя любим, малыш, и сделаем всё, чтобы тебе помочь. Ты не один, у тебя есть мы, твои братья, и ты можешь на нас рассчитывать в любую минуту.

Его мягкий голос и серьёзный взгляд так напомнили Лейлору лорда Дитмара, что у него невыносимо сжалось сердце. Обливаясь слезами, он пробормотал:

– Я вам всем очень благодарен… И тоже вас очень люблю, но сейчас я не могу… Пожалуйста, дайте мне пройти… Отпустите меня, прошу вас.

Его мольбе внял Серино:

– Оставим его в покое, если он так хочет. Пусть побудет один, успокоится – может быть, так будет лучше.

– Ну, хорошо, – согласился с ним Дейкин, но с некоторой неохотой и сомнением. – Сейчас иди, малыш, но разговор ещё не окончен. Позже обязательно всё расскажешь. Мы по-прежнему очень беспокоимся.

В центре лабиринта стояла небольшая шестиугольная застеклённая беседка с шестигранной крышей-куполом. Первыми, сами не ожидая того, до неё добрались лорд Райвенн и Альмагир.

– Кажется, мы первые, – проговорил лорд Райвенн удивлённо.

– Если вы утомились, давайте присядем, милорд, – предложил Альмагир. – Здесь есть скамеечка.

Но лорду Райвенну не сиделось. Расхаживая по беседке, он озабоченно повторял:

– Где же Лейлор? Что же случилось?

– Не переживайте так, всё выяснится, – успокаивал его Альмагир.

Следом к беседке вышли король с Эсгином. Раданайт был угрюм и замкнут, а Эсгин бледен, оба молчали и не смотрели друг на друга.

– Дети мои, – сразу обратился к ним лорд Райвенн. – Вы не встречали Лейлора?

– Нет, отец, – ответил Раданайт. – А что?

– Мы встретили его, всего заплаканного, – рассказал лорд Райвенн. – Он был в ужасном состоянии, ничего нам не объяснил и убежал. Что могло стрястись? Ума не приложу!

Раданайт нахмурился, но ничего не сказал. Он вошёл в беседку и встал у входа, а Эсгин измученно прислонился к беседке снаружи и закрыл глаза. На его лице не было ни кровинки. Альмагир, устремив на него наблюдательный родительский взгляд, заметил его состояние.

– Милый мой, ты неважно выглядишь, – заметил он, подходя. – Что с тобой? Тебе нездоровится?

Эсгин открыл глаза и попытался улыбнуться.

– Нет, отец, всё хорошо, – ответил он чуть слышно. – Просто что-то устал.

В этот момент к центру лабиринта пришли Дейкин с Лайдом, Серино с Дарганом и Джим с Илидором – все вместе.

– Любовь моя, присаживайся, – сказал Дейкин своему спутнику. И добавил: – С позволения его величества.

– Да, разумеется, – рассеянно отозвался Раданайт. Он о чём-то думал, хмуря брови.

Лайд сел в беседке на скамеечку, а лорд Райвенн обратился к Джиму:

– Дорогой, ведь Лейлор, кажется, был с тобой и Илидором, если не ошибаюсь?

– Да, но мы разминулись, – сказал Джим.

Он выглядел усталым и огорчённым. Не спрашивая разрешения у Раданайта, он также сел и откинул голову назад, закрыв глаза.

– Так, что случилось? – подошёл лорд Райвенн. – Вижу, это как-то связано со слезами Лейлора.

– Мы поссорились, отец, – вздохнул Джим. – Не волнуйся, это пустяки… Мы сами разберёмся.

– Пустяки? Гм! – усомнился лорд Райвенн. – Мы с Альмагиром обнаружили его в таком состоянии, что мне показалось, будто произошла, по меньшей мере, какая-то трагедия!

– Не стоит придавать этому такого значения, – устало улыбнулся Джим. – У Лейлора бывают капризы… Боюсь, это оттого, что он слишком избалован.

По крыше беседки застучали капли дождя. Альмагир сказал, беря Эсгина за руку:

– Пойдём-ка под крышу, милый. Кажется, дождь начинается.

Они вошли в беседку, и вовремя: через несколько секунд хлынул такой ливень, что, останься они под открытым небом, их моментально вымочило бы до нитки.

– Ну, замечательно, – усмехнулся Раданайт. – Кажется, нам придётся здесь немного задержаться.

В мокрых плащах с поднятыми капюшонами, к беседке спешили Арделлидис с Фадианом. Джим, обводя взглядом зелёную стену из блестящих листиков, чуть приметно колыхавшихся под ударами капель дождя, вздыхал. С краёв крыши текли ручьи, и в поднятых к небу глазах короля отражались белые сполохи первой весенней грозы. Он стоял у входа в беседку, скрестив на груди руки, погружённый в суровую задумчивость, неприступный и замкнутый, и ни одна складка его белого плаща не колыхалась, в то время как в саду бушевал штормовой ветер. В тревоге ломая пальцы, Джим встал и также остановился у входа, вглядываясь в пелену дождя и теребя в руках холлонитовый кулон из отобранного у Лейлора комплекта.

– Где же он? – пробормотал он.

Он встретился взглядом с Раданайтом и утонул в холодной, враждебной Бездне, глянувшей на него из его глаз.

Гроза застигла Лейлора посреди яннановой аллеи. Выбежав из лабиринта, он бродил по саду, ничего перед собой не видя, а когда полил дождь, он даже не стал прятаться – ему было безразлично, промокнет он или нет. Крепкие порывы ветра растрепали его мокрые волосы, в туфлях чувствовалась холодная влажность, а в небе грохотали громовые раскаты. Ветвистые стрелы молний рассекали небо от края до края, взбудораженный грозой сад шумел, яннаны вскидывали свои висячие ветки, как руки, угрожающе размахивали ими, словно пытаясь прогнать Лейлора. Пройдя по аллее взбесившихся яннанов, Лейлор вышел к одиноко стоявшей посреди открытой лужайки беседке со шпилем на крыше. Может быть, стоило укрыться здесь от дождя? Хотя, впрочем, какой смысл – Лейлор и так промок. Он был уже в нескольких шагах от беседки, когда в неё ударила молния. Яркая вспышка ослепила Лейлора.

Когда он пришёл в себя, всё ещё бушевала гроза и хлестал дождь. Лейлор лежал на траве, весь мокрый до нитки, а прямо перед ним полыхала огнём беседка. Справа к нему бежали по траве две пары сапог.

– Вот он!

Над ним склонились две фигуры в мокрых плащах с поднятыми капюшонами, и Лейлор узнал их лица: это были Илидор и Серино. Опустившись рядом с ним на колено, Илидор приподнял ему голову.

– Пузырёк, ты меня слышишь?

– Молния… – пробормотал Лейлор, еле ворочая языком.

– Молния ударила в беседку? – Илидор глянул на трещавший рядом столб пламени, и в его глазах отразились рыжие отблески ужаса. – Пузырёк, ты же был на волосок от… Так, пойдём скорее, там папа волнуется! И милорд Райвенн переживает, и Альмагир… Ты можешь идти, солнышко?

Лейлор попытался подняться и не смог. Илидор подхватил его на руки и понёс, с быстрого шага переходя на бег, а Серино бежал рядом.

– Всё хорошо, малыш, всё хорошо, – успокаивал он.

____________

1 игра наподобие бейсбола

Глава 16. Туман

Гроза стихла, стемнело. Закутанный в одеяло Лейлор лежал на широкой кровати в одной из роскошных спален дворца, с уже просохшими, распущенными по плечам волосами, и пил маленькими глотками горячий асаль. Рядом с ним сидел отец и, хоть всё уже закончилось, смотрел на него широко открытыми от тревоги глазами, в которых ещё отражался его недавний испуг.

Все остались ночевать во дворце, как когда-то после коронации. Происшествие с Лейлором всех напугало. Дейкин и Дарган, обследовав его, заверили отца, что с ним всё в порядке, от удара молнии он не пострадал, отделался лишь лёгким испугом.

– Ты в порядке, мелкий, – сказал Дарган, ласково потрепав Лейлора за уши и поцеловав его. – Но больше не пугай нас так.

Дейкин ничего не сказал, только задумчиво прижался губами к виску Лейлора, похожий на лорда Дитмара, как никогда. Если бы милорд был жив, с тоской подумал Лейлор. Его светлый облик, воскресая в памяти, вызывал у него щемящую грусть; справедливый, прекрасный, добрый, умный – таким он запомнился Лейлору и таким жил в его сердце. Временами, когда Лейлору было плохо, одна мысль о нём приносила ему облегчение и успокоение.

Все побывали у Лейлора в комнате – даже король заглянул, чтобы узнать, как он себя чувствует, но пробыл недолго и почти ничего не сказал. Дольше всех у него были Илидор, лорд Райвенн с Альмагиром и отец – последний всё ещё сидел у его постели и смотрел на Лейлора с тревогой, но даже не заикался о том, чтобы вернуть ему холлониты. Но он мог смотреть на Лейлора тоскующими глазами сколько угодно: Лейлор решил не говорить ему ни слова, пока тот не вернёт ему холлонитовый комплект.

– Зачем это всё, дорогой? – тихо спросил отец, беря у Лейлора пустую чашку. – Ты нарочно изводишь меня? Хочешь, чтобы я переживал? Поверь, у меня и без того хватает переживаний.

Лейлор не ответил. Специально изводить отца – нет, таких намерений у него не было, скорее, он мечтал делать всё по-своему, невзирая ни на какие запреты и ограничения с чьей-либо стороны. Если его сердце желало любить короля, никто не мог запретить ему это; другое дело, что король, кажется, уже охладел к нему, и мучительнее этого нельзя было ничего вообразить. Гроза стихла, дворец окутал холодный покой и мрак, но в душе Лейлора не было ничего похожего на покой. Отец, вздохнув, поцеловал своего упрямого сына в лоб и ушёл к себе в спальню, сказав лишь грустное «спокойной ночи».

Но спокойной эта ночь не обещала быть. В туманной пелене тускло горели садовые фонари, своим призрачным светом дразня и без того растревоженное и измученное сердце Лейлора, приникшего к холодному стеклу пылающим лбом. Уже перевалило за полночь, но сон не смыкал его глаз, и он в мучительном бодрствовании не находил себе места. Мягкая постель была ему ненавистна, а комната казалась тюремной камерой, из которой он хотел бы вырваться навстречу ночи и разорвать её тишину криком: «Что ты со мной делаешь?» Он выводил пальцем на стекле дорогое его сердцу имя, когда раздался тихий стук в дверь. Вздрогнув всем телом и душой, Лейлор обернулся. Язык прилип к его нёбу, сердце обмерло, не веря: неужели это Он пришёл просить прощения? Стук повторился, и Лейлор хрипло пробормотал:

– Войдите…

Дверь открылась, но вошёл не тот, кого он ожидал с таким трепетом. Это был юноша с пучком чёрных косичек и балетной походкой, встретивший их сегодня. В руках у него был какой-то тёмный свёрток.

– Вас ожидают в лабиринте, – сказал он с поклоном. – Извольте явиться незамедлительно.

– Кто ожидает? – спросил Лейлор еле слышно.

– Известная вам особа, – ответил юноша, кладя на кровать принесённый им свёрток. – Ночь холодная, наденьте вот этот тёплый плащ.

Ещё раз поклонившись, юноша выскользнул из комнаты, а Лейлор взял в руки свёрток. Известная особа? У него не было сомнений, кто это мог быть, но следом за встрепенувшейся в его сердце радостью его кольнуло возмущение: после всех перенесённых им мучений – явиться незамедлительно! За кого его принимают? Нет, ничьей игрушкой он никогда не будет, с ним нельзя так обращаться!

Фонари горели в тумане, известная особа ждала в лабиринте уже полчаса, а свёрток так и лежал на кровати. Услышав повторный тихий стук, Лейлор поднял голову.

– Да, – ответил он.

Тот же юноша почтительно вошёл и с поклоном сказал вполголоса:

– Меня прислали узнать, отчего вы задерживаетесь. Вас по-прежнему ждут, вам надлежит явиться на указанное место. Вас очень просят поторопиться.

– Передайте пославшему вас, что я не намерен бежать по первому его зову, – сказал Лейлор. – Если ему так нужно увидеть меня, пусть сам придёт. Так и передайте.

Ещё двадцать минут белые призраки фонарей светили в тумане, а Лейлор дрожал в одеяле, слушая бешеный стук своего сердца. Он рисковал, дерзнув так ответить известной особе, но безропотную покорность он также не собирался проявлять. Дёшево его ценят, если ожидают от него рабского повиновения!

Юноша вернулся в третий раз. С изящным поклоном он передал:

– Ваш покорный раб ожидает вас на том же месте. Он смиренно молит вас сменить гнев на милость и прийти, чтобы он мог покаянно припасть к вашим ножкам. Не забудьте надеть плащ: в саду прохладно.

– Хорошо, я сейчас буду, – сказал Лейлор. А про себя подумал: «Так-то лучше!»

Он оделся, обул туфли, и золотые узоры щекотно поползли вверх по его голеням. Накинув плащ и подняв капюшон, он выскользнул из комнаты.

Холодный туман окутал его со всех сторон. Он был таким густым, что впереди нельзя было ничего разглядеть в трёх метрах, и Лейлор слегка растерялся: как найти дорогу в такой мгле? Рядом послышался голос юноши:

– Позвольте вас проводить. Туман необыкновенной густоты, как бы вы не заблудились.

Кутаясь в плащ, Лейлор последовал за юношей, который грациозным балетным шагом шествовал по туманному саду, ориентируясь в нём, очевидно, даже с закрытыми глазами. Из тумана проступили очертания стен лабиринта, и слуга указал Лейлору на вход:

– Сюда, пожалуйста. Вы не заблудитесь: дорога отмечена.

Дальше Лейлор пошёл один. Дорога была действительно отмечена, и весьма оригинальным способом: в траве горели свечи в стеклянных стаканах, расставленные примерно через каждые два метра. Ступая золотыми туфельками по сырой подстриженной траве, Лейлор следовал по светящимся меткам и достиг центра лабиринта в пять минут. Внутри беседки, тускло озарённая свечами, стояла фигура в чёрном плаще с капюшоном. Хоть Лейлор ступал по траве тихо, но при его приближении фигура обернулась, и под капюшоном заблестела венчавшая её лоб корона. Лейлор молча вошёл в беседку и остановился перед королём. Во взгляде Раданайта не осталось и тени холодности, он был уже совсем иным – нежным и виноватым. Он протянул к Лейлору руки и позвал ласково:

– Иди ко мне, дитя моё.

Лейлор не спешил бросаться в его объятия: он подошёл к скамейке и стал делать вид, что разглядывает горевшую на ней свечу.

– Отчего мой дорогой повелитель так суров со мной? – спросил Раданайт, подходя и останавливаясь у Лейлора за плечом. – Отчего он так долго не хотел прийти ко мне, что пришлось посылать за ним три раза? Чем я заслужил такую немилость? Верно, потому что ему хочется помучить меня, упиваясь своей властью над моим сердцем?

Лейлор обернулся.

– Это вы меня мучите, ваше величество, – ответил он дрогнувшим голосом. – Сегодня вы не сказали мне ни слова, не посмотрели на меня, будто меня вовсе нет! А потом потребовали, чтобы я среди ночи явился к вам. Как прикажете это понимать?

– Так вот из-за чего ты был сегодня сам не свой, – проговорил король, отодвигая капюшон Лейлора и касаясь пальцами его щеки. – Дитя моё, я был с тобой сдержан вовсе не для того, чтобы тебя мучить. Я просто не хотел раньше времени обнаруживать при всех, что между нами что-то есть.

– Я нахожу это странным, ваше величество, – сказал Лейлор. – Зачем скрывать чувства? Что в них преступного?

– У королей всё обстоит не так просто, моя радость, – улыбнулся Раданайт.

– Всё равно не понимаю, – повторил Лейлор, зябко кутаясь в плащ: ночь действительно была очень холодна. – Разве оттого что вы король, вы перестаёте быть живым человеком, способным на такие же чувства, как все остальные люди?

– Ты, безусловно, прав, мой милый, – вздохнул Раданайт. – Я живой человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Но уж таково положение короля, ничего не поделаешь. Каждому его шагу, каждому слову людьми придаётся особое значение, король не имеет права на многие человеческие слабости и ошибки. А в личной жизни королю приходится быть вдвойне осторожным. Из всех публичных фигур король – самая публичная. Ты можешь себе представить, как это порой непросто. Даже на этой семейной встрече я не могу в полной мере расслабиться и дать волю чувствам, как бы мне того ни хотелось.

– Это очень плохо, когда всё время живёшь с оглядкой, – сказал Лейлор. – Но мне всё же по-прежнему непонятно, что дурного может быть в том, если о наших чувствах узнает папа или милорд Райвенн. Папа отобрал у меня ваш подарок… Он сказал, пока я не назову имя дарителя, он не отдаст мне холлониты.

– Не огорчайся так сильно по этому поводу, моё сокровище, – сказал Раданайт, нежно обняв Лейлора сзади и прильнув своей щекой к его щеке. – Но отчего ты не сказал ему, что их подарил тебе я? Поверь, детка, он не сможет запретить нам быть вместе. А из-за камней не расстраивайся. Пусть отбирает – я буду дарить тебе новые. Если пожелаешь, я осыплю тебя дождём из драгоценностей – все их он не сможет отобрать.

– Я не хочу таиться! – воскликнул Лейлор, поворачиваясь к королю лицом. – Я хочу… Я хочу быть вашим спутником!

Глаза Раданайта замерцали.

– Это что – предложение? – улыбнулся он.

Лейлор смутился, у него запылало лицо, и он не знал, куда девать взгляд. Может быть, он сморозил глупость? Король улыбался, и непонятно было, что это – насмешка или радость. Окончательно смешавшись, Лейлор закрыл рдеющее лицо ладонями.

– Я серьёзно спрашиваю, детка, – сказал король, отнимая его руки от лица и заглядывая ему в глаза. – Я правильно тебя понял?

– Ваше величество, простите, я… – Лейлор запнулся, окончательно встав в тупик. Слова стали как каменные глыбы, ему было не под силу ими ворочать, и он бессильно уткнулся в плечо короля. – Я ещё не разобрался в этих тонкостях… Наверно, мне следовало дождаться, пока король первый это скажет.

– Отчего же? – проговорил Раданайт с улыбкой. – Нигде не написано, что нельзя делать королю предложение. По крайней мере, если бы такой пункт этикета существовал, я бы о нём знал. Если решение созрело в твоём сердце, детка, скажи это.

– Но мы… Мы родственники, – пробормотал Лейлор, слабея под сверкающим взглядом короля.

– Не кровные, – покачал головой Раданайт. – Только кровное, биологическое родство может быть препятствием к браку, ты это знаешь. Твой папа мне не родной брат, и я тебе не кровный дядя, это ни для кого не секрет. Так что же, милый? Я услышу от тебя эти слова, или ты ещё не готов их сказать?

Сердце Лейлора сжалось в маленький пульсирующий комочек, дыханию было тесно в груди. Туманная ночь не давала ни слова подсказки, лабиринт молчал, молчали и свечи. Король тоже молча ждал. Опустившись на колени, Лейлор взял дрожащими похолодевшими руками руку короля и прильнул к ней.

– Я люблю вас, ваше величество… И смею просить вас оказать мне честь… Не согласитесь ли вы взять меня в спутники?

Король поднял его с колен, поцеловал и прижал к себе, укутав полами своего плаща. Глядя с нежностью ему в глаза, он проговорил:

– Всем сердцем, всей душой отвечаю тебе: да. И отныне я принадлежу тебе одному, равно как и ты мне.

Лейлор судорожно обнял его и зажмурился. Среди пронизывающего туманного холода они обменялись теплом губ, и Лейлор прильнул к Раданайту под плащом. Они взглянули друг другу в глаза, улыбнулись и тут же снова слились в поцелуе.

– Тебе ещё нет шестнадцати, и придётся ждать год, любовь моя, – сказал король. – Кроме того, пока тебе не исполнится двадцать, требуется согласие папы. Но я думаю, всё будет хорошо. – И, уткнувшись лбом в лоб Лейлора, добавил: – Всё серьёзно, детка. Назад пути нет.

– Я знаю, ваше величество, – прошептал Лейлор.

Король прижал его к себе крепче.

– Я совсем замёрз, пока ждал тебя… Согреешь меня?

– С радостью, мой король, – ответил Лейлор, сверкая глазами и дрожа.

– Это ты мой владыка, – нежно проговорил Раданайт.

* * *

Несмотря на мучительный озноб, Эсгин вышел на балкон, в туманный сумрак. Одеяло, в которое он кутался, не спасало его, но он не возвращался к себе в спальню, а продолжал тоскливо дрожать от холода: спать он всё равно не мог. Зародившаяся в нём новая маленькая жизнь была не нужна Раданайту, он велел её уничтожить. Он сказал, что не собирается признавать ребёнка своим, и если Эсгин всё-таки намеревается производить его на свет, то на его помощь он может не рассчитывать. Последние его слова были: «Смотри – без глупостей. Если попытаешься раздуть скандал, тебе придётся плохо». Эсгину вовсе и не нужен был скандал, но от этих слов и от холодного взгляда Раданайта ему стало тоскливо, дурно и страшно. Пустота, усталость и холод окружали его.

Оказалось, что Эсгин был не один на балконе: на другом его конце стоял Серино. Он смотрел на световые пятна фонарей во мгле и не видел Эсгина. Его задумчивый взгляд Эсгин ловил на себе сегодня с самого прибытия во дворец, но был слишком занят своими мыслями, чтобы замечать его. Ему отнюдь не было неприятно внимание молодого мыслителя, который был к тому же, ещё и весьма хорош собой. Он стоял у парапета, высокий и великолепно сложённый, и густая золотая грива спускалась ему до пояса – он был натуральный блондин. Этот спокойный задумчивый парень отказался от титула лорда в пользу младшего брата Дейкина; от этого на первый взгляд странного поступка веяло благородством, и если кто-то мог назвать Серино чудаком, то Эсгин считал его чудаком симпатичным. По удивительному совпадению их обоих одолевала бессонница, и они одновременно вышли этой ночью на балкон, чтобы полюбоваться видом туманного сада.

Эсгин вздрогнул и вдобавок к ознобу почувствовал мурашки волнения: Серино заметил его. Эсгин сам себе удивлялся: отчего это волнение, и почему сердце стукнуло, когда он поймал взгляд Серино? Отчего это не волновало его днём и почему так взволновало сейчас? Возможно, дело было в его душевной пустоте, требовавшей заполнения.

Сделав вид, что не видит Серино, Эсгин не двигался с места, кутаясь в одеяло: он ждал, что тот предпримет. Подойдёт или не подойдёт? Туманное ожидание длилось полминуты. Нерешительность Серино озадачивала Эсгина: ведь, казалось бы, у того не было причин робеть. Красавчиком, строго говоря, его назвать было нельзя, но симпатягой он был отменным: у него была великолепная фигура и роскошные золотые волосы, приятное округлое лицо и умный мягкий взгляд, а белизна его кожи могла сравниться с молоком. Рука Серино скользила по перилам: он шёл к Эсгину. Когда оставалось лишь несколько шагов, Эсгину вдруг опять стало тошно: а что он скажет ему, этому задумчивому ясноглазому парню? Выложит ему всё как есть, явив перед ним во всей красе свою гниющую рану? Эсгина охватила мучительная слабость, и он оперся почти всем весом на балконный парапет. Бежать было поздно.

– Я думал, только мне одному не спится, – сказал Серино. – Ты тоже не можешь уснуть?

– Да, – ответил Эсгин сдавленно: в горле стояла невыносимая горечь.

Минуту они помолчали, глядя на белёсые пятна фонарей в тумане. Эсгин боролся с тошнотворным тоскливым отчаянием, засевшим у него где-то под сердцем, а Серино, не догадываясь, по-видимому, что происходило у него в душе, думал о чём-то своём.

– Что-то странное творится во Вселенной, – проговорил он. – Ты не находишь?

– Да, наверно, – пробормотал Эсгин. Другого ответа он не придумал.

– И с людьми что-то не то, – продолжал Серино, глядя во мглу.

Это высказывание показалось Эсгину в какой-то степени созвучным с его собственными ощущениями. Он поморщился и кивнул:

– Пожалуй, ты прав.

– Наша Вселенная – живое существо, и она больна, – сказал Серино с задумчивой печалью. – И больна она уже очень давно. Её убивает людская агрессия и бездушие, а любви и света в ней остаётся всё меньше. Тревожные симптомы уже появились.

– И что же это за симптомы? – спросил Эсгин, про себя подумав: чудной парень, но славный.

– Разного рода аномалии, – ответил Серино. – Например, так называемые блуждающие временные дыры. Их природа практически не изучена, но я полагаю, что это зловещий признак. Признак того, что с Вселенной не всё в порядке.

– Ужасно, – вздохнул Эсгин. – И что же будет с ней?

– Она постепенно погружается во тьму, – ответил Серино. – Она умирает.

– Это можно как-нибудь остановить? – спросил Эсгин, но не из любопытства, а скорее от необходимости поддержать эту странную беседу.

– Предотвратить гибель вряд ли возможно, – проговорил Серино, поворачиваясь к Эсгину лицом. – Возможным представляется лишь несколько замедлить этот процесс, но при условии, что населяющие Вселенную разумные существа осознают губительность любого рода агрессии и откажутся от неё.

– Вряд ли все разумные существа разом смогут это осознать, – усмехнулся Эсгин.

– Разумеется, не все и далеко не разом, – согласился Серино. – Чтобы нейтрализовать возникший во Вселенной дисбаланс, сделать это нужно как минимум половине всего разумного населения.

– А сложившаяся к настоящему моменту ситуация, полагаю, оставляет желать лучшего, – заметил Эсгин.

Серино задумчиво кивнул, а Эсгин потуже закутался в своё одеяло: озноб не отступал. Холодные пальцы тумана пробирались к нему под одеяло, прогоняя остатки тепла, и Эсгин косился на Серино, зябко поёживаясь: тот был даже без плаща. Окинув взглядом его сильную широкоплечую фигуру, Эсгин поймал себя на мысли, что было бы приятно сейчас согреться в его объятиях.

– Наверно, я выбрал мрачноватую тему для разговора, – проговорил Серино несколько смущённо.

– Да ничего, – скованно улыбнулся Эсгин. – Очень интересная теория… Хотя, действительно, немного жутковатая и печальная. Ты сам до всего этого додумался?

– Ну… Я не одинок в своём мнении, – ответил Серино уклончиво.

– А ты всё время мыслишь категориями вселенского масштаба или всё-таки иногда находишь минутку подумать о простых земных вещах? – спросил Эсгин, неловко усмехаясь уголком губ.

Серино тоже усмехнулся, потом нахмурился и опустил глаза.

– Наверно, я кажусь тебе странным? – спросил он.

– Ты… как бы это сказать? Занятный, – сказал Эсгин, подбирая слова не без труда. – Интересный. Ну… Да, пожалуй, слегка не от мира сего. Но, наверно, все философы такие. Ты… умный. Интересно, в кого ты таким уродился?

– Я сын садовника, – ответил Серино, вскинув глаза. В его тоне Эсгину почудилось что-то вроде вызова.

На пару секунд в тумане повисло неловкое молчание. Когда Эсгин осмелился поднять глаза и встретиться с испытующим взглядом Серино, внизу, под балконом, прошли две фигуры, одна из которых держала переносной светильник. Она шествовала в тумане походкой балетного танцора, а вторая фигура была закутана в чёрный плащ с поднятым капюшоном. Обе направлялись к зелёному лабиринту.

– Что, в самом деле? – спросил Эсгин, смущённый и озадаченный.

– Да, – ответил Серино. – Покойный милорд Дитмар и его спутник усыновили меня, а мой настоящий отец – наш садовник.

– Ты как будто даже гордишься этим, – заметил Эсгин.

– Не то чтобы горжусь, но и не вижу причин стыдиться своего отца, – сказал Серино. – Если бы Вселенная была населена такими чистыми и добрыми существами, как он, она была бы здорова.

– Значит, поэтому ты и отказался от титула, – осенило Эсгина. – Потому что лорду не пристало иметь отца-садовника.

– Я бы так не сказал, – ответил Серино. – Я считаю, что носить титул – не в моей натуре. Дейкин более достоин называться лордом Дитмаром. В нём течёт благородная кровь, и это видно по нему с первого взгляда. Было бы большой несправедливостью по отношению к нему, если бы титул лорда ему не достался.

Эсгин вдруг почувствовал такой мощный прилив теплоты к сердцу, от которого как будто даже озноб уменьшился. Его озарило: вот оно, настоящее, чистое и прекрасное, по которому он так изголодался. С трудом выговаривая слова от подступившего к горлу кома, он произнес:

– Благородным человека делает не его родословная. Не кровь, текущая в его жилах, а его поступки, его мысли… Может быть, это прозвучит крамольно, но садовник может быть таким же благородным, как лорд, или даже ещё благороднее. Ты не менее достоин титула, чем Дейкин, а может, и более. На его месте я бы хорошенько подумал, прежде чем принимать от тебя такой великодушный дар… Я бы подумал: может быть, титула более достоин тот, кто готов от него отказаться?