Текст книги "Зов Орианы. Книга вторая. Арктический десант (CИ)"

Автор книги: Елена Крестьянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Ну, это не показатель, – заметил Магистр. – В ЭКОРе все экорейнджеры – отличные бойцы, а каждый второй – супермен.

– По рассказу Коростылёва, он вытворял такое...

– Ладно, не важно, – махнул рукой Станислав Александрович, останавливая Рябова. – Готов согласиться с вами и с вашим Коростылёвым, если вы объясните, почему, будучи эдаким суперменом, Симагин позволил охране схватить его, а нашему эскулапу стереть кое-что из своей памяти.

– У меня на этот счёт есть два соображения. Либо для проявления сверхспособностей после использования раскодировочного диска требуется некоторое время, либо у Симагина наступил некий ступор после того трагического случая, когда погибли курсанты, он сам чудом остался в живых, и Канин... в некотором роде...

– Ага, – задумчиво почесал один из подбородков Магистр, – значит, вы, следя за Симагиным, рассчитываете, что он приведёт вас к нашим беглецам и к установке?

– Местонахождение беглецов уже известно, мне его назвала агент Скрипченко на последнем сеансе ментальной связи. Где находится установка, я тоже догадываюсь, но пока не уверен окончательно.

– Уж будьте добры, поделитесь своими догадками, – едко хмыкнул Млечин.

– Где-то на Севере. Скрипченко докладывала, что Канин с дочерью, Ивановым и Репиным собираются в ближайшее время отправиться на Север. Куда точно – ей пока неизвестно.

– На Север?.. – скорчил гримасу Магистр. – Сомнительно. Далеко и... что там интересного на Севере?

– Информация Скрипченко косвенно подтверждается вот этой записью жены Симагитна с подругой. – Рябов включил проигрывание записи разговора Светланы и Кати, сделанную спецагентом ЭКОРа в летнем кафе в Энске.

– ...Знаешь, Катя, я совсем не против того, чтобы Алексей отправился на заработки. И деньги нам, сама знаешь, не помешают, и работа, может, Лёшеньке на душу ляжет. Закиснет он в этом супермаркете. Ты ж его знаешь, ему адреналин нужен...

– Да уж, после такой спортивной карьеры и оказаться простым охранником – это ж просто падение в пропасть...

– Вот побывает Лёша на Севере, понравится ему – глядишь, мы туда насовсем переберёмся. Я без работы не останусь – хорошие медсёстры везде нарасхват.

– А Ленка? Ей-то что на ваших Северах делать?..

– Между прочим, Ленка и предложила туда уехать. Она же вся в отца.

– Тоже адреналина дочурке вашей не хватает?

– Ещё больше, чем отцу... Извини, подруга, Лёшенька уже должен от паспортиста вернуться, пойду я...'

С минуту Магистр молчал, переваривая полученную информацию, потом, пожевав губами, тяжело поднялся и направился к выходу, ворча на ходу:

– Поставили уже, наверное, дверь ваши нерадивые плотники-работники... Вы там разберитесь с ними, Иннокентий Иванович.

Рябов понял, что Магистр имеет в виду руководителя хозподразделения. У самой двери, Станислав Александрович обернулся и важно произнёс:

– Держите меня в курсе дела.

Заместитель Магистра молча кивнул.

Неприметного серого цвета 'Жигули'-семёрка неслась по трассе Полыноград – Энск. Илья сидел за рулём; Андрей, уступивший место водителя, когда они проехали Клим, сладко спал на заднем сидении. Ему снилось что-то приятное, или вкусное – майор улыбался и причмокивал. Внезапно автомобиль вильнул к обочине и резко затормозил. Иванова бросило вперёд, он ткнулся лицом в подголовник водительского кресла, матюгнулся и высказал товарищу всё, что о нём думает:

– Ты что, дрова везёшь, водила, блин, с Нижнего Тагила! Чайник хренов! Я из-за тебя чуть клюв не погнул. За такое вождение в армии, знаешь, как инструкторы салаг учат?! По сопатке дают!

– Тсс, – Репин поднял палец кверху. – Слышишь? Зовёт кто-то.

– Кто? Кого? – майор огляделся по сторонам, прислушался. – Да вроде тихо. Из лесу, что ли донеслось? Ну и слух у тебя, Илюша! Тебе бы акустиком на подводной лодке...

– Тихо, Андрей! Ты не ушами слушай.

– А... – Иванов замер, переходя на общий канал ментальной связи. – Точно. Вроде мужик... Или баба, хрен поймёшь, сигнал какой-то стрёмный!

– Мужчина, я это чувствую. Не старый ещё. Но зов какой-то невнятный – то ли спит, то ли бредит...

– Может, с того света зовут? – пошутил майор. – Нас там уже заждались... – он снова поглядел на полосу леса, сплошной чёрной стеной тянувшегося с правой стороны от шоссе, на поля слева, освещённые мёртвым светом луны, потом, заглянув поверх репинского плеча вперёд, и, увидев высвеченный автомобильными фарами дорожный указатель, присвистнул: – Так мы, считай, в двух шагах от нашего грёбаного регионального отделения!

– Ага, – кивнул Илья. – Через два километра свёрток, а там ещё парочку километров, и мы у ворот с красными звёздами. И зов вроде оттуда. Только никак не разберу – то ли на помощь зовёт, то ли предупредить хочет.

– Интересно, кто нас оттуда звать может? – со смешком сказал Андрей, – Вроде друзей мы там не оставили. Как пить дать, Кеша нас недобрым словом поминает. Только вот почему тоном умирающего лебедя?..

– Кажется, я знаю, кто это, мне этот ментальный почерк знаком, хотя связывался с ним всего один раз. – Илья странно посмотрел на товарища. – Говоришь, друзей не оставили?

– А ты кого имеешь в виду? – подозрительно спросил майор.

– Один из наших друзей так и не смог удрать из ЭКОРА...

– Серёга! Так он же...

– Выходит, выжил... Что будем делать?

– Как – что? Вытаскивать надо парня! – решительно отрубил майор.

– С самого начала связи почувствовал, что с ним что-то не так. Мы же его бездыханного оставили, вряд ли он мог так быстро оклематься. А если он в коме, куда мы его с собой потащим? – задумчиво произнёс Илья.

– Ну и что, выведем из комы, подлечим. Мы с тобой пацана с инвалидного кресла подняли, и Горшечкина поднимем. Только давай это... – майор замялся и, смущённо опустив взгляд, сказал: – Давай сначала Димку из рябовской неволи вызволим. А потом уж и Сергеем займёмся.

Илья внимательно посмотрел на друга.

– Само собой, мы ведь за ним и ехали, – и, положив майору руку на плечо, добавил: – Да не напрягайся ты, я всё понимаю. Если бы это был ребёнок Марии, я бы не раздумывал, кого первым спасать.

Рябов держал мальчика под охраной двух экорейнджеров в одном из специальных подразделений регионального отделения ЭКОРа, расположенном в десяти километрах от основной резиденции. Присматривать за ребёнком была приставлена женщина администратор.

Всё подразделение состояло из одного единственного двухэтажного кирпичного строения, надёжно спрятавшегося среди густого хвойного бора и окружённого высоким железным забором. Двери в здании были тоже железными с кодовыми замками, а окна зарешеченными.

Некогда здесь располагалась школа-интернат для детей военнослужащих; решёток тогда на окнах не было, а двери были простыми, деревянными. И забор был другим – дощатым и не таким высоким, – из интерната никто и никогда не сбегал. Позади здания имелся небольшой стадион, вернее, не стадион, а футбольная площадка, по периметру которой были вкопаны автомобильные покрышки. Теперь, в отсутствии детей, беговая дорожка вокруг площадки и сама площадка буйно заросли подорожником, одуванчиками и камнеломкой.

На фасаде корпуса, обращённом к спортивной площадке, красовалось некогда яркое и радостное, а ныне мрачное, выцветшее и побитое непогодой мозаичное панно, на котором были изображены бегущие мальчик и девочка с факелом в высоко поднятой руке. Алые (теперь бурые в мелкую серую крапинку) галстуки, повязанные на их шеи, развивались от быстрого бега. Художник-мозаичник не мог не сделать ребятам, спешащим зажечь огонь пионерской спартакиады, улыбающиеся лица, но со временем часть плиточек отвалилась, придав детским мордашкам иное выражение. В новом сценарии мальчик со зверским выражением лица, казалось, бежит вовсе не к своему светлому и счастливому социалистическому будущему вместе с подругой пионеркой, а пытается догнать её и отобрать факел, чтобы к чёртовой матери сжечь эту школу-интернат. А девочка убегает от него во всю прыть и в сильной панике.

В принципе, жилось здесь Димке Скрипченко не так уж и плохо. Всяко лучше, чем у бабы Зоси на хуторе, по крайней мере, сытнее. Кормили здесь здорово – богато и по-взрослому, – ни каши тебе манной или хуже того, овсяной, ни творожной запеканки, ни кислых пустых щей с одним лишь щавелем, картошкой да свекольной ботвой.

Собственно говоря, к хорошей кормёжке Димка уже давно привык. Ведь это когда было – он жил у бабы Зоси, – когда мама уехала в Россию искать работу. Долго её не было, считай, всю осень и зиму, только в конце апреля за ним приехала. И забрала с собой из украинского хутора в небольшой российский посёлок, где снимала комнату в частном доме у хозяйки, тёти Лены.

До лета Димка на маминой да на тёть Лениной стряпне так отъелся, что мама однажды сказала: 'Пора тебе, сынуля, лишний вес сгонять. И заканчивай лопать в три горла, а то будешь таким толстым, как я'.

 – А ты разве в три горла лопаешь? – удивлённо спросил Димка.

 Мама рассмеялась в ответ, а Димка торопливо добавил: 'И совсем ты не толстая, ты у меня самая красивая. Как баб Зося говорит, гарна дивчина'. Мама ещё пуще засмеялась и потрепала сына по вихрастой голове. А потом сделала строгое лицо и сказала: 'Нечего тебе, Дмитрий, у телевизора целыми днями торчать. Шёл бы лучше на улицу, с мальчишками в футбол поиграл бы. И вес лишний через пот сойдет, и глаза целей будут'.

Димка маму послушался, пошёл к пацанам, те его в свою компанию приняли без лишних разговоров и выставления условий – в небольшом посёлке, где мама комнату в тёть Ленином доме снимала, ребятишек – раз, два и обчёлся; новенькому только рады были.

К футболу Димка пристрастился...

Здесь тоже футбольная площадка есть. И мяч хороший, даже целых два мяча, новенькие! Вот только играть не с кем. С охранниками – дядей Лёвой и дядей Мишей – не поиграешь. Говорят, по инструкции не положено. Сидят себе на вкопанных колёсах, курят, да по сторонам глядят. Приходится с воспитательницей, тёть Элей, играть. Та не отказывается. Но разве это игра – с тётенькой! Разве что на ворота её поставить, но она и на воротах не шибко. Вратарь дырка из команды 'Пупырка'...

И телик есть. Смотри, не хочу – никто не запрещает, хоть целый день смотри. Да здоровущий телек! В полстены. У баб Зоси на хуторе телевизора не было. У тёти Лены был, тоже неплохой, но не такой огромный. И каналов здесь – море! Детских только – шесть штук. Есть и не совсем детские. Боевики там, про войнушку фильмы крутят. И дисков с мультиками полно – полки в шкафу забиты. Но с киношками больше. Тётя Эля отобрала, какие можно ребёнку смотреть, остальные унесла куда-то. К себе, наверное. Комната воспитательницы напротив Димкиной; двери – и в её комнату, и в Димкину – всегда открытыми должны быть, такой порядок здесь. Но хоть они и открыты настежь, в свою комнату воспитательница тётя Эля Димку никогда не пускает.

Нет, она добрая, тётя Эля, но строгая. Весь день с ним, ни на шаг от него не отходит – с ним и мультики смотрит, хоть ей они совсем не интересны, с ним за столом во время еды сидит, гуляет, когда он скажет, в футбол играет... как умеет. Если Димка ей что-то своё, детское, рассказывать станет, или начнёт вопросами засыпать – слушает, отвечает, не говорит раздражённо, как некоторые взрослые: отстань, надоел. Но только девять часов вечера, строго так ему: 'Скрипченко, пора спать ложиться. Спокойной ночи'. И уходит, оставив двери открытыми.

Димка давно уже сам спать укладывается. Разденется, одежду аккуратно на плечики повесит и в шкаф уберёт, потом умоется (в его комнате туалет с ванной есть), зубы почистит, ложится и почти сразу засыпает. Привык.

В общем, здесь жить можно. Но...

Мама обещала, когда от бабы Зоси брала, что теперь они всегда будут вместе. Что больше она никуда не уедет, не оставит Димку одного. В посёлке, правда, ему тоже приходилось одному часто оставаться – мама не каждый день приезжала, а несколько раз в неделю. От места, где она работала, до посёлка недалеко, километров десять, но рейсового транспорта нет – ни автобусов, ни маршруток. Только на попутке можно добраться, или если кто-то с работы подвезёт. Приезжала мама поздно, ночевала, а рано утром уезжала, когда Димка ещё спал. Иногда – правда, это редко бывало – оставалась на выходной. У неё выходной не в субботу или в воскресенье был, а когда как. Иногда мамы по три-четыре дня не было. Как правило, после таких задержек, у неё и случался выходной день.

А теперь мамы долго не будет. Дядя Кеша сказал, что мама в служебной командировке, задание выполнит и вернётся. А когда – неизвестно. Уехала и даже не попрощалась...

Плохо без мамы. Иной раз на Димку такая тоска нападает, что сбежать отсюда хочется... А как убежишь? Дядя Лёва с дядей Мишей стерегут, за ворота не пускают. Говорят, охраняют. От кого – непонятно. И тётя Эля глаз с него не спускает. Воспитательница! Не воспитательница она, а тюремщица! И дядя Лёва с дядей Мишей не охранники, а тюремщики.

Однажды (это где-то на третий или четвёртый день, как его сюда привезли, было) Димка твёрдо решил сбежать. Правда, сгоряча решил. Сгоряча, но твёрдо. Ночью. Не караулит же его тётя Эля под дверью всю ночь! А лаз под забором он уже давно заприметил. В него взрослый человек не пролезет ни в жизнь, а Димке этой узкой щёлочки вполне достаточно. Ну, подкопает мал-мал, если что.

Лёг он в тот вечер в постель, полежал сколько-то – час или больше... Да нет, меньше, конечно, нетерпение разбирало. Решил, что все уснули, встал, оделся и к двери. Слышит, а из открытой двери воспитательницы тихие голоса раздаются – её, тёти Элин, и мужской какой-то, вроде, дяди Лёвин. Потом тётя Эля хихикать стала; ни разу Димка не слышал, чтобы она смеялась, улыбалась и то редко.

Постоял Димка в нерешительности, но всё-таки крадучись, по стеночке, двинулся по коридору. Да, ёлки-палки, толкнул плечом картину, что на той стене висела. Та возьми и упади. Дядя Лёва из воспиталкиной комнаты выскочил – в одних трусах почему-то, – схватил Димку за шкирку, да как заорёт: 'Куда это ты намылился, сопляк!' Димка стал мычать что-то маловразумительное, заикаться – напугался, чего греха таить...

В общем, после того неудавшегося побега его стеречь стали ещё пуще.

Но Димка сам себя потом дураком обозвал. Ну правда, куда он намылился? В лес? В лесу страшно ночью, и волки голодные, наверное, за забором бродят, только и ждут, чтобы его съесть. Нет, точно, не подумавши, он бежать собрался. А главное – зачем? Чтобы маму найти? Он же не малявка безмозглая, в самом деле, думать, что маму в лесу отыщет!

Нет уж, придётся её здесь дожидаться...

В этот вечер Димка долго не мог уснуть – ворочался, вздыхал, – о маме думал. Сон пришёл и овладел телом и сознанием мальчика незаметно.

И в Димкином сне была мама. И какой-то дяденька рядом с ней, они разговаривали и поглядывали на него. Дяденька Димке понравился – он не улыбался, но в глазах бегали смешливые и добрые искорки.

Димка Скрипченко никогда не видел своего отца, но тут сразу понял, что это он и есть – сильный и добрый...

– Как думаешь, камеры на территории есть? – спросил Иванов, ведя взглядом поверху забора. – На периметре вроде не видать...

– Нет здесь видеоконтроля, – отрицательно качнул головой Репин, – я бы почувствовал. Ни камер, ни собак во дворе. И людей во дворе нет, все в доме.

– А сколько?

– Чего, сколько? Людей? Трое. Ну, и пацан, понятно, не в счёт. Ты бы ещё спросил, во что они одеты.

– Во что одеты, я и без тебя знаю, – обиженно сказал майор. – Даже чем вооружены знаю – уже нащупал... Ладно, будем действовать, как сказал один известный персонаж: ввяжемся в драку, а там посмотрим.

– А что, и ввяжемся. И обязательно всех победим, и ребёнка спасём; мы же с тобой всё-таки супермены.

– Осталось только на футболках букву 'S' вышить.

– Или кнопку на пузо приклеить, – продолжил шутку Илья. – Ну что, полетаем? Включай пропеллер, Карлсон.

– Ты только на шею не дави, – репликой мультяшного летающего человечка ответил Андрей. – Эх, прокачу!.. И дополнительная тренировка мне не помешает. Повторение – мать учения, как говаривал великий полководец Суворов.

– Ты сегодня просто сыплешь афоризмами, – заметил Илья. – Только про повторение и мать его до Суворова ещё древние римляне высказались: 'Repetitio est mater studiorum'.

– Здорово и почти понятно, – присвистнул майор. – Вот что значит учение!

Иванов ухмыльнулся и, обхватив товарища за талию, легко взмыл вместе с ним в усыпанное звёздами небо.

– Высоко-то так зачем? – недовольно сопя, пробурчал Репин. – Тут забор метра четыре всего.

– А мне нравится летать, – тихо, но весёлым тоном, отозвался майор и добавил: – А ты не такой уж и тяжёлый, Илюша, между прочим.

– Это просто ты здоровый, как слон и жилистый, как ишак... Ну ладно, хорош тренироваться, приземляйся уже.

Иванов мягко опустил Репина на газон возле стены здания, а сам снова взмыл в воздух и, зависнув на уровне второго этажа, стал осторожно – сбоку – смотреть в единственное слабо светящееся окно. Висел эдак минут пять; Илья не выдержал, спросил громким шёпотом:

– Ты что там, застрял? Или забыл, как спускаться?

Майор тут же оказался рядом с ним и ласково потрепал Илью по голове:

– Эх ты, экстрасекс хренов. Супермен с ментальным зрением, слухом, обонянием и осязанием. Предусмотрел тут Кеша видеоконтроль, только ты его не сосканировал. Чувствует он, блин!

– Короче, – досадуя на свою оплошность, а потому излишне резко, поторопил майора Репин.

– Короче, повезло нам с тобой – человеческий фактор, как говорится, сыграл свою роль. Эх, расхлябанность расейская!..

– Ладно, что ты там увидел?

– Столик журнальный, кресло, остывшее в ожидании хозяина, монитор на полстены, на котором весь периметр как на ладони. Наш с тобой полёт засечь – раз чихнуть.

– Стало быть, охранника нет...

– Стало быть. В гальюн отправился, или ещё по какой естественной надобности...

– Через дверь рискнёшь просочиться? – перебил рассуждения майора Репин.

– Ну уж нет, – категорически отказался тот. – Особой уверенности в собственных силах не ощущаю. Ещё застряну в железе, что тогда со мной делать станешь?

– Прикончу, чтоб не мучился, – хохотнул Илья и, зайдя на крыльцо, осторожно погрузил лицо в дверное полотно. Потом и весь туда прошёл, будто испарился. Иванов услышал писк электронного замка и поморщился – слабый звук казался в ночной тишине громким и противным, как завывание сирены.

Бесшумно, переговариваясь лишь знаками, они быстро обследовали первый этаж. В одном из помещений обнаружили спящего охранника. Илья, обладающий задатками потенциального творца и уже кое-что умеющий, проник узконаправленным лучом в мозг охранника и, поколдовав над сонными центрами, приказал не просыпаться до самого утра.

– Из наших, я его помню, бомжей с нами в Энске ловил, – шепотом сообщил Репину Андрей, указав на крепко спящего мужчину. – Михаилом, кажется, зовут.

Илья кивнул, тоже вспомнив этого экорейнджера.

– На второй этаж, – скомандовал Иванов, взявший на себя функции старшего в этой операции. – И не топай, как слон.

Илья молча проглотил горькую пилюлю и двинулся за командиром.

В коридоре второго этажа они сразу обратили внимание на две, расположенные друг против друга, открытые двери. Репин вопросительно взглянул на Иванова, тот утвердительно качнул головой и указал на гостеприимно распахнутую дверь в помещение, которое смотрело окнами на въездные ворота.

Они тихо вошли и стали очевидцами весьма пикантной сцены, озаряемой скупым светом ночника, висящим в изголовье узкой односпальной кровати. Мужчина в майке и со спущенными до колен трусами (чёрная форменная куртка экорейнджера валялась на полу рядом) стоял посреди комнаты спиной к вошедшим и тяжело прерывисто дышал, изредка вздрагивая всем телом, как это делают кони. Его партнёрша стояла перед ним на коленях и громко сопела. Мужчина загораживал её своим телом – виднелся только ритмично двигающийся вверх-вниз клочок обесцвеченных волос да белая коленка, – но то, что это женщина и чем она в данную минуту занята, было очевидно.

Заминка длилась не более секунды. Андрей метнулся к любовникам (кажется, даже не касаясь пола – подлетел) и резким ударом по шее вырубил прибывающего в сексуальной эйфории охранника. Тот не издав ни звука, рухнул к его ногам. Женщина, шумно сглотнув, так и осталась на коленях и с открытым ртом; глазами полными ужаса и непонимания, она смотрела на непрошеных гостей. Чёрная сорочка администратора была расстёгнута, и мужчины могли оценить размеры и форму её весьма недурного бюста.

Надо отдать должное самообладанию сексапильной блондинки, она достаточно быстро взяла себя в руки: во взгляде появилась мысль, ужас не исчез, но теперь Илья отчётливо различал в нём оттенок наигранности – ему даже не потребовались приобретённые в результате активации способности.

Андрей нагнулся, выдернул из-под лежащего без чувств охранника куртку и, швырнув её женщине, грубо приказал:

– На, утрись маромойка!

Та послушно вытерла лоснящиеся губы и подбородок, поднялась с колен и, кокетливо улыбнувшись, стала приводить свою расхристанную одежду в порядок. Илья осторожно притворил дверь и, выступив вперёд, галантно произнёс:

– Пардон, мадам, приносим извинения, за наше бесцеремонное вторжение. Но у нас дела, не терпящие отлагательств. Если вы ответите на несколько простых вопросов – только честно, без увёрток и вранья, – мы не причиним вам вреда и вскоре покинем сие заведение.

– Да-да, конечно, – согласно закивала женщина-администратор и снова улыбнулась, совершенно притворно. – Меня Эллой зовут.

– Очень приятно...

– Ты чего церемонишься с этой шалавой! – Иванов легонько отодвинул плечом слишком деликатного, по его мнению, товарища и толкнул воспитательницу в её шикарную грудь; женщина резво попятилась и приземлилась попой на кровать, ударившись при этом головой о стенку, впрочем, не очень сильно. Умоляюще сложив руки на груди, она пролепетала:

– Не бейте меня, пожалуйста, я всё скажу, – и, окинув мужчин томным взглядом, многообещающе добавила: – И сделаю, что пожелаете.

– Увы, сударыня, совершенно нет времени, – бросил через плечо Андрея Репин.

– Вопрос первый, – начал допрос майор. – Сколько в доме охранников?

– Двое, – поспешно ответила Элла. – Один – Михаил – отдыхает внизу в своём боксе...

– Мы с ним уже встречались, – кивнул Иванов.

– И этот... – Элла кивнула на поверженного любовника, – Лев. Этой ночью – его смена была. Всего двое мужчин. И я – при мальчике...

– Лев, говоришь. И ты при мальчике, – Андрей обернулся и скептически сказал Илье: – По-моему, она врёт.

Репин легко разрушил выставленный Эллой мыслещит, убедился, что она говорит правду, и отрицательно покачал головой.

– Где мальчик? – поняв друга, майор снова повернулся к Элле и задал второй и, судя по всему, последний вопрос.

– Там, – Элла протянула руку в сторону закрытой двери, – в боксе напротив. Он спит, я укладываю его в девять часов. Дверь открыта, мы никогда не закрываем дверей. Однажды Дима...

Она не договорила, заморгала длинными ресницами, ясные и лживые голубые глаза стали мутными, сонными и через мгновение закрылись, белокурая головка безвольно упала набок.

– Что это с ней? – Андрей недоуменно посмотрел на Илью.

– Спит. И будет спать до утра.

Иванов понимающе кивнул и вышел в коридор. Сердобольный Репин уложил Эллу на кровать и поспешил за товарищем.

Димка проснулся оттого, что его кто-то легко, но настойчиво, тормошил за плечо.

'Дима, вставай, одевайся. К маме поедем', – услышал он сквозь сон.

– К маме? – мальчик открыл глаза и, увидев склонившегося над ним мужчину, удивлённо сказал:

– Папа?! Ты за мной пришёл, чтобы меня спасти?

Майор опешил и не сразу нашёл что ответить, стал что-то мямлить, заикаясь:

– Ну...в общем... я... это... не так чтобы..., – Иванов окончательно стушевался, не в силах устоять против восхищенно-преданного взгляда ребёнка. – Ты, Димка, вставай, одевайся, ехать к маме надо, – наконец выдал он скороговоркой.

Димка схватил его за руку и доверчиво прошептал:

– Это тебя мама прислала?

Андрей кивнул, не решаясь разбить мальчишеские иллюзии, и ловко подняв мальчика на руки, честно ответил:

– Конечно, мама.

– Пап, а я тебя недавно во сне видел! – счастливо улыбаясь, мальчик обнял его за шею.

– Ну, ты... это, одевайся быстрее, нам пора, – майор опустил мальчика на пол.

– Я мигом, папа!

Димка пулей метнулся к шкафу с вещами и стал торопливо натягивать джинсики, Иванов стоял истуканом и чесал затылок.

– У вас всё в порядке? – в дверном проёме появился улыбающийся Илья Репин; Андрей понял, что тот слышал вопрос мальчика и видел его растерянность. Его – бравого майора, не теряющего самообладания и не впадающего в панику в любой, казалось бы, совершенно неожиданной ситуации.

– Да, у нас всё в полном порядке, – ответил он как можно более бодрым голосом.

– А это кто? – спросил Димка, натягивая на голову футболку.

– Это дядя Илья. Он мне помогает тебя освободить. Ну что, оделся? Вперёд и с песней!

– Мы что, петь будем? – обрадовался мальчуган.

– Нет, петь мы не будем, это у меня присказка такая. Но мы с тобой, Димка, обязательно споём какую-нибудь строевую песню – я других просто не знаю, – но чуть позже, лады?

– Лады!

Они уже дошли до лестничной площадки, когда мальчик вдруг вспомнил:

– Тобик!

– Что, Тобик? Какой Тобик? – не понял майор.

– Тобик – это мой пёсик. Игрушечный. Я забыл его в своей кровати. Он мой, не здешний, мне его мама на день рождения подарила. Не на этот, давно. – Я не маленький, просто... – мальчик замялся.

– Я тебя понимаю, Дмитрий, – улыбнулся Андрей. – Тобик – твой друг, а друзей никогда в беде не бросают. Иди, забери своего Тобика.

Димка вприпрыжку помчался по коридору назад, Иванов, замешкавшись на секунду, двинулся следом. Репин решил подождать их у выхода на лестницу.

Димка вбежал в свой бокс и практически сразу выбежал, прижимая к груди огромного плюшевого сенбернара.

– Ничего себе, псина! Ну-ка, дай погляжу, – попросил Андрей у Димки игрушку. Взяв пса на руки, оценил: – Знатная псина! А тяжеленный какой! Вот это башка так башка!..

Неожиданно раздался громкий стук – это с силой распахнулась и по инерции ударилась о стену дверь Эллиного бокса. На пороге, покачиваясь, стоял охранник Лёва, сжимающий в руке оружие. Не ТОРС, а самый обыкновенный пистолет. Лёва вскинул его, направив на мальчика. Иванов, не долго думая, заслонил ребёнка своим телом.

Но не суждено было майору пасть смертью храбрых в самом конце операции по освобождению заложника – на помощь пришёл Илья Репин. Действуя интуитивно, даже не отдавая себе отчёта, он, выкинув перед собой руку с открытой ладонью, послал в противника два энергетических заряда один за другим. Первый сжёг не успевшее выстрелить оружие вместе с Лёвиной кистью, второй угодил точно в голову, превратив её в пылающий костёр. Впрочем, голова охранника пылала недолго – буквально за мгновение она превратилась в чёрную чадящую дымом головёшку. Лёва упал.

Андрей закрыл Димке глаза ладонью и вытолкнул на площадку.

– Спасибо, вовремя ты, – скупо поблагодарил он товарища, спускаясь по лестнице. Хотел ещё что-то добавить, но передумал. Пробурчал, ругая себя: – Вот же, чёрт возьми, прокол!.. Старею. Нельзя было врага у себя за спиной оставлять. Чуть ребёнка не угробил. – Подняв голову, посмотрел на Илью, тот был бледен.

– Я убил человека...

– Не ты его, так он бы нас обоих... И Димку.

– Я человека убил, – повторил Репин.

Суровый майор промолчал. Он мог бы сказать что-то ободряющее, успокаивающее, сочувствующее, но решил, видимо, что каждый, впервые отнявший жизнь у другого человека, должен пережить это самостоятельно. Пережил, оклемался – будешь бойцом. Так и не смог забыть – пиши рапорт о переводе в писари.

А может, майор вспоминал своего 'первого'? Нет, не того, что в общей мясорубке, когда и не знаешь толком – попал, не попал, убил или только ранил? – когда вообще мало чего заметить и осознать можешь. Нет, того 'первого' он, конечно, вспомнить никак не мог. А вот того, с которым один на один, глаза в глаза, в упор...

Мог бы кое-что порассказать Илье суровый майор спецназа, но промолчал.

– Куда пацана девать, пока мы Серёгу вытаскивать будем, ума не приложу, – задумчиво произнёс Иванов, когда они уже почти доехали до поворота к ЭКОРу. – Не с собой же его брать... – он взглянул в зеркало заднего вида – Димка сладко спал, положив голову на верного Тобика. Пёс показывал Андрею язык.

Илья, сидящий рядом, тоже посмотрел на ребёнка, оглянувшись через плечо.

– Спит... Хочешь, я сделаю, чтобы он не просыпался до утра? Или до нашего возвращения?

– Ещё чего! Не вздумай моего... – Андрей запнулся, чуть было не сказав 'сына'; прислушиваясь к себе, он вдруг с волнением понял, что думает о Лизином сыне, как о своём собственном. И всё же сказал: – Не вздумай моего Димку гипнотизировать.

– Как знаешь, – пожал плечами Репин.

– Ты сказал: 'до нашего возвращения', – продолжал Андрей. – А если мы не вернёмся?

– То есть как это?

– Да так это! Лёву тюремщика напомнить?.. Проснётся пацан, а нас нет. Куда пойдёт? А если его сонного кто найдёт? Пидор какой-нибудь, педофил грёбаный?

– Откуда тут в лесу педофилам взяться? За сто кэмэ от ближайшего населённого пункта...

– Стоп! Ближайший населённый пункт! Ты гений, Илюша!

– Не вижу ничего гениального. До Клима, как я уже говорил, без малого сто километров. Пока туда смотаемся, пока там определимся, к утру дай бог вернутся.

– Да причём здесь Клим! Лиза рассказывала, что комнатку в частном доме в одном посёлке снимала, там они с Димкой и жили. Собственно, Димка жил, Лиза его когда могла навещала... Тут недалеко – километров пять от ЭКОРа дальше по трассе.

– Что-то я никакого посёлка не заметил, – с сомнением сказал Илья.

– Да он не совсем на трассе, его из-за леса не видно, а свёрток к нему ты на скорости проскочил. Гнал, небось, как угорелый.

– А как мы там этот дом искать будем? Ночь, хоть глаз коли.

– Ничего, какое-никакое освещение там должно быть. А дом Димка укажет. С хозяйкой его оставим. А как Горшечкина вызволим, тогда и заберём...

9.

Рош Лочан материализовался, отключил энергетический 'плащ', делавший его невидимым, и не спеша подошел к алтарю-саркофагу, занимавшему почти половину большой комнаты, служившей ему спальней. Ментально прислушался, привычно обходя вокруг хрустальную четырёхгранную призму, потом – для верности – просканировал все помещения вокруг; присутствия посторонних не ощущалось.

Его личные покои в монастыре Монсеррат были недоступны всем, кроме хозяина, о них не знали ни монахи, ни настоятель. Для обитателей монастыря рош Лочан был одним из отчаявшихся, попросившим у них убежища от мирской жизни. Он убедил настоятеля, что хочет полного уединения, пожертвовал огромную сумму на счёт монастыря и получил разрешение навсегда поселиться здесь. По его просьбе была выделена скромная келья в самом дальнем крыле круглой башни, примыкающей к горной гряде и позволено было не выходя оставаться в ней, сколько душе угодно. Единственным условием было не принимать в стенах монастыря гостей, и рош Лочан торжественно поклялся не нарушать этот запрет.