Текст книги "Час Ангела (СИ)"

Автор книги: Елена Тимофеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

А Полина тем временем совсем закручинилась. Теперь она сидела, подперев рукой подбородок и раскачиваясь из стороны в сторону, слёзы ручьём текли у неё из глаз. Зрелище невыносимое, прямо-таки душераздирающее.

–Тётушка, – вдруг вспомнила Кира, – а ваш дом в Одессе, в нём-то жить можно?

И без того плаксивое лицо ещё больше сморщилось:

–Разве ты не помнишь? Как случилась та история с твоим папенькой, так мы с Тонечкой дом-то и продали.

–Какая история, тётушка? Я ничего не знаю.

–Точно, я и забыла: Тонечка не хотела, чтобы ты знала. Но теперь уж скрывать нечего. Твои родители как обвенчались, так ещё год в Петербурге прожили. Батюшка твой, Сергей Петрович, тут служил. Но вышла история. Пропали из полковой кассы деньги: пятнадцать тысяч. Взять могли только двое: либо Сергей Петрович, либо верный друг его Григорий Александрович. Ох и напереживались мы тогда! Сергей-то ничего никому не говорил, почернел весь от нервов. А Григорий ходил везде да суда чести требовал.

–И был суд?

–Нет, до суда не довели. Нашлись деньги. Уж как там они с бумагами в сейфе смешались и не заметили их – не знаю. Но нашлись. И лишь мы трое знали, как они в сейф попали. Мы с Тонечкой тогда дом в Одессе продали, а Сергей деньги в сейф подложил. Только всё равно пришлось им отсюда уезжать. Под Варшаву папеньку твоего перевели. И Григория куда-то отправили.

–Так кто же взял деньги?

–Не знаю, Кирочка, не знаю. Но не Сергей – это уж точно. И дружбе их с Григорием конец пришёл. Дуэль у них была...

–Папенька никогда бы так не сделал. Значит, это Григорий Александрович... А ты знаешь, кому дом продали?

–Конечно, знаю. Софья Григорьевна купила. Выгодно купила. Дом не меньше двадцати тысяч стоил. Он же каменный, в три этажа. Там восемь квартир сдавалось. А она за пятнадцать взяла.

–Скажи, Полинушка, а папенькин родовой дом в Каменецке кому завещан? Мачехе?

–Мачехе? Какой мачехе?! Ты что это сегодня? Такие вещи странные говоришь! Тонечка с мужем вместе погибли. Откуда мачеха?!

–Прости, тётушка, это я что-то перепутала...

–Ничего себе – "перепутала"! – сердилась Полина, – а дом в Каменецке – твоё приданое. Твой он, этот дом.

–Вот и хорошо, Полинушка. Ты там жить станешь, и хозяйкой его будешь. Не нужен нам Петербург. Вот найдём здесь кое-кого и уедем.

–Нет, ни за что! Это твой дом, – упрямилась Полина.

–Всё, решено: ты жить там станешь. И не спорь со мною, – она строго сдвинула брови и обняла Полину, – лучше скажи, что Григорию к обеду подать надобно. Что он любит?

Полина чуть приободрилась. Ей понравилось предложение жить в далёком от Петербурга Каменецке. Она вытерла слёзы и стала перечислять любимые господином Ивановым блюда:

–Обед соберём самый простой. Закуски всякие – это само собой. А вот первое блюдо – консоме с пашотом. На второе подадим говядину жареную и суфле из картофеля, ну и, разумеется, компот в бисквите – он его любит. Только надо помочь Аглаше. Ну да с этим мы справимся.

Они справились. Всё прекрасно получилось: и консоме, и суфле, и бисквит. Кира даже успела уложить тётке волосы в приличную причёску. А ещё она стащила у Софьи Григорьевны платье, которое та давно не надевала, и заставила тётку влезть в него. Полина попыталась было сопротивляться, но Кира была непреклонна. Получилось очень неплохо. Когда Софья Григорьевна об руку с Григорием Александровичем вошла в столовую и увидела изменившуюся подругу, у неё сделалось сначала удивлённое, а потом странно неприязненное выражение лица. Но она сдержалась и ничего не сказала.

А Кира разглядывала господина Иванова. У неё складывалось впечатление, что тот ничуть не изменился. Таким подтянуто-молодцеватым, с идеальной выправкой, она видела его в той своей – другой жизни. Но были и отличия. Этот господин Иванов отличался от того господина Иванова наличием нелепого фатовства, глупым бахвальством и чрезмерной самоуверенностью. О чём бы ни зашла беседа, он тут же бесцеремонно вмешивался, переводил её на себя любимого и никому не давал рта раскрыть, напористо излагая своё видение предмета разговора и ничуть не сомневаясь, что его мнение самое правильное. При этом он кривил рот в снисходительной усмешке и крутил и без того лихо закрученные усы. А когда Кира поймала на себе его липкий взгляд, ей стало совсем тошно. К тому же она в очередной раз попала впросак, поинтересовавшись, как идут дела на фронте.

–Осада Антверпена уже закончилась? – Кире вспомнился учебник истории, который был в её школьной библиотеке. Там, конечно, описывался ход Первой мировой войны, но не очень подробно. Она смутно помнила, что в октябре 1914 года немцы взяли Антверпен. Её вообще удивляло отсутствие в разговоре темы войны, словно это никого не касалось.

Все замолчали и уставились на неё.

–При чём тут Антверпен? – удивилась Софья Григорьевна.

–Но война же идёт? И Россия воюет? – в свою очередь удивилась Кира.

–С чего вы взяли, что Россия где-то воюет? – усмехнулся господин Иванов, – это кому же в голову может прийти бредовая идея с нами воевать?

–Но разве 1 августа Германия не объявила войну России? – понимая, что спрашивает зря, Кира смутилась и покраснела.

–Какая чушь! Что-то ты совсем, матушка, сегодня... – Софья Григорьевна не договорила, только кинула сердитый взгляд на Киру и отвернулась.

Софья Григорьевна была крайне недовольна: сначала эта возмутительная выходка Полины, надевшей без спроса чужое платье, а теперь ещё и девчонка с дурацкими вопросами отвлекает внимание обожаемого Гришеньки на себя – вон как он косит глазом в её сторону.

Кира уже поняла, что не стоит задавать лишних вопросов, и сидела, молча опустив голову. Но на этом неприятности не кончились. После обеда, когда все перешли в гостиную, Кира сбежала к себе. Она решила немедленно заняться "записной книжкой". Но тут без стука к ней вошёл Григорий Александрович.

–В чём дело?! – возмутилась Кира, – как вы смеете входить без стука?!

–Ах-ах, какое негодование! Как пылают твои глазки! – он двинулся к ней и сделал попытку схватить её. Кира отскочила:

–Немедленно убирайтесь! – прошипела она.

–Ну-ну, хватит притворяться! Ты же глаз с меня не сводила всё это время. Что ж теперь-то кочевряжиться? – и он поймал её руку.

Но дверь распахнулась, и на пороге появилась Софья Григорьевна:

–Так я и знала, – гневно заявила она, – Полина, иди сюда! Посмотри, что устроила твоя дорогая племянница!

Полина выглянула из-за плеча Софьи Григорьевны.

–Кирочка, что происходит? – пискнула она.

–Господин Иванов, видимо, ошибся дверью, – вскинув голову и глядя на Софью Григорьевну, ответила Кира, пряча за спину руку, на запястье которой остались следы пальцев Григория Александровича.

–В самом деле, Сонечка, – ухмыльнулся господин Иванов, покручивая ус, – ошибся, перепутал. Поедем-ка лучше кататься, а потом поужинаем в "Аквариуме".

Софья Григорьевна легко дала себя уговорить, и они поехали кататься по осеннему городу. Но она успела шепнуть Полине:

–Чтобы завтра же ноги этой дряни здесь не было!

–Но, Сонечка, как же так? Как я без Кирочки?

–И ты убирайся вместе с нею. Надоела ты мне своим нытьём хуже горькой редьки.

Кире пришлось успокаивать беднягу, поить её лавровишнёвыми каплями. От них Полина вскоре уснула, и Кира, укрыв тётю пледом и оставив гореть ночник, вышла. Ну что ж, если Софья Григорьевна выгоняет их, они переедут в меблированные комнаты. Но это завтра. А сегодня у неё ещё есть срочные дела. И она направилась к телефону. Аппарат был в гостиной, там же лежал тоненький телефонный справочник за 1913-й год. Кира открыла его, поискала фамилию Пален. Нашла. Адрес тот же: Каменноостровский проспект, дом Циммермана. Ей ответил приятный женский голос.

–Могу я поговорить с господином Паленом? – Кире показалось, что на том конце провода слышат, как отчаянно бьётся её сердце.

–Никого нет. Господа уехали за границу, – равнодушно ответили ей и положили трубку.

Кира изругала себя последними словами. Надо было спросить Штефана, а так получилось, что непонятно, какого господина Палена спросили. Она ещё раз попросила соединить себя с квартирой Паленов.

–Простите, и Штефан Иванович Пален уехал? – задала она свой вопрос.

–Ну я же сказала, что все господа за границей, – раздражённо ответила женщина.

Штефан за границей! Он есть, он существует! Он не выдумка её больного мозга! Кира прошлась по гостиной, остановилась у портрета Софьи Григорьевны. То, что это была картина, хорошо известная Кире, сомнений не вызывало. Раньше огромное полотно занимали две главные фигуры – Полина за роялем и Софья Григорьевна рядом, – теперь оно выглядело иначе. У рояля в роскошном концертном платье чуть в пол-оборота, небрежно пропуская через пальцы длинную нитку жемчуга, мечтательно улыбалась Софья Григорьевна. Одна. Полины не было совсем. Да, прелестно – дальше некуда.

Она вернулась к себе и занялась разгадыванием рисунков "записной книжки". В который уже раз разложила золотые листочки на столе, поворачивая их и так и этак. Ей показалось, что вчера совпало изображение на двух листочках. А сегодня кажется, что пульсирующий рисунок, причудливо извиваясь, совмещается и находит продолжение на третьем листочке. Кира закрыла мгновенно уставшие глаза, уж очень мельтешили узоры на блестящей поверхности. Но по слепящей белизне под опущенными веками продолжали хаотичное движение линии и точки.

Итак, совместился узор на трёх страничках, но четвёртая никак не хотела укладываться. Вот, казалось бы, уже всё получилось, линии перетекают и не прерываются, но в самом уголке пунктир вдруг стал сплошной толстой чертой, а тоненькая линия наоборот изменилась в пунктир. Когда от напряжения уже стало рябить в глазах, Кира сложила три "правильных" листочка и, вздохнув, приложила, явно не так как должно, четвертый, спрятала всё в коробку и закрыла сундучок. Она прилегла не раздеваясь, потому что хотела дождаться Софью Григорьевну с её прогулки и поговорить о Полине. Может, эгоистичная дама придержит хоть самую малость свой вздорный характер и не станет так помыкать бедной женщиной?

Прилечь-то прилегла, да и задремала. Очнулась от лёгкого стука.

–Кира, можно к тебе? – спрашивали из-за двери.

–Конечно, входите, – отозвалась Кира, поднимаясь и потягиваясь – отлежала левую руку до мурашек. Осторожно вошла Софья Григорьевна, прошуршав шёлковой юбкой. Она щёлкнула выключателем настольной лампы, и кольца на её руках заиграли разноцветными огоньками. Кира настороженно следила за нею, рассматривая аккуратную кремовую блузку с агатовой камеей у ворота, – что-то слишком скромный туалет выбрала сегодня для себя Софья Григорьевна. Женщина приблизилась и присела на краешек кровати.

–Как ты? Отдохнула? – она потянулась рукой к Кире, но та отшатнулась, – да что с тобой?! Я же всего лишь хотела потрогать твой лоб – нет ли температуры?

–Я здорова, – отозвалась Кира. В облике Софьи Григорьевны что-то изменилось. – Хорошо, что вы зашли. Я хочу поговорить о Полине...

–А что с нею? – всполошилась Софья Григорьевна, – она нездорова?

–Будто вы не знаете, – усмехнулась Кира, – видели бы вы, как она вчера рыдала, когда вы велели нам убираться вон из вашего дома!

–Я?! Я велела убираться вон? – Софья Григорьевна сжала в ужасе руки, – Кира, ты бредишь! Никогда бы я не прогнала Полину. Как можно?

Она замолчала, негодующе глядя на Киру:

–Постой, ты сказала, что она вчера рыдала? Вчера? Но это же невозможно.

–Почему же?

–Где ты могла её видеть, если она уже второй день гостит у своей приятельницы в Павловске? Да и ты сама только вчера вечером у нас объявилась.

–Подождите, вы хотите сказать, что Полины уже два дня нет дома? Но... – и замолчала. Вот что изменилось в облике Софьи Григорьевны со вчерашнего дня: характер. Вчера это была вздорная эгоистка, но сегодня... сегодня она предстала такой, какой была в далёком сентябре 1911 года. Неужели ещё один перевёртыш времени? Сердце Киры учащённо забилось, – Софья Григорьевна, скажите, какое нынче число?

Певица с жалостью посмотрела на девушку. Это как же надо было замучиться в дороге, чтобы счёт дням потерять?

–Ты, Кирочка, не волнуйся. Спешить нам некуда. А Полине я уже телеграмму в Павловск послала. Представляю, как она обрадуется, увидев тебя здесь живой и здоровой. Я как вчера тебя на пороге нашем увидела, сразу узнала, хотя мы до этого и не встречались. Твои родители в письмах слали карточки, и мы с Полиной долго их потом рассматривали. А тут вдруг твоя мачеха прислала телеграмму...

–Мачеха? Вера Ивановна?

–Ну да, кто ж ещё? А в телеграмме прямо криком кричит, мол, пропала девочка. Как мы всполошились с Полиной, ты и представить не можешь. У Полины сердце слабое, вот я её и отправила к нашей старинной приятельнице в Павловск. Пусть отвлечётся, отдохнёт... Но ты-то, ты, умница! И как только добралась до нас?! Одна, в такую даль... Видела бы ты себя вчера: продрогшая, с красным носом, совсем без сил ... Ничего удивительного, ведь брела пешком от вокзала сюда к нам на Петербургскую сторону. И это по такой-то погоде! Ну ничего, мы тебе молока с мёдом дали – вот и сморило в тепле-то.

Кира выглянула в окно. Так и есть! Опять сменилось время года. Густой снег валил за окном, устилая снежным ковром землю. Она обернулась к Софье Григорьевне:

–Так какое же число сегодня? – от волнения у неё пропал голос.

–Восемнадцатое декабря, – покачала головой Софья Григорьевна. – Но я, Кирочка, к тебе вот с чем пришла. Тебя спрашивал один человек...

–Кто? – оживилась Кира.

–Это старая история. У твоего батюшки был приятель по юнкерскому училищу – некто Григорий Александрович Иванов...

–О нет, – схватилась за голову Кира, опять Гришка-прохвост объявился!

–Так ты знаешь этого субъекта?

–Не совсем. Так, кое-что слышала.

–Так вот: потом в полку вышла какая-то история, и друзья раздружились, говорят, даже дуэль была. Но это уже потом. А тогда в Одессе Григорий Александрович свёл знакомство с Полиной – мы все ещё в пансионе были, учились в старшем классе. Мы ведь четверо дружили: я, Полина, Верунчик и Леночка. Историю Верунчика ты знаешь – это твоя мачеха. Леночка сразу замуж вышла за какого-то мелкого чиновника и жила в Одессе. Но мы переписываемся, карточки посылаем друг другу. Но я не о том...

Так вот: Григорий Александрович на именины Полины привёл своего приятеля. Сергей Петрович тогда сильное впечатление произвёл на нас, юных барышень. Твой батюшка был очень привлекательным молодым офицером. И, конечно, – что уж скрывать-то? – мы все в него влюбились. Но он, как увидел Тонечку, так больше на нас, девчонок, внимание и не обращал. А нам обидно. Злились мы ужасно. Но потом время прошло, и мы с Леночкой успокоились, к тому ж я стала уроки пения брать у одной известной певицы, а за Леночкой стал ухаживать господин Киселёв.

–Так это Елена Валентиновна? – улыбнулась Кира.

–Да, она самая. Так вот: нам с нею не до дурацких интриг стало. Но Верунчик с Полиной никак не могли успокоиться и устраивали всякие каверзы. То записку Сергею Петровичу подкинут якобы от Тонечки, то свидание от её имени назначат – глупости разные. И помогал им, догадайся кто? Да-да, Григорий Александрович. Интриги эти, как ты знаешь, кончились ничем. Сергей Петрович женился на Тонечке. А Полина то ли от злости, то ли назло самой себе закрутила роман с господином Ивановым. Да какой роман! Но это уже дело прошлое. А вот пару месяцев назад этот господин опять в нашей жизни появился. И это спустя столько лет! Опять он Полине голову кружит, а та прямо-таки, как барышня юная, краснеет и бледнеет при господине Иванове.

А сегодня он явился к нам с тем, чтобы тебя увидеть. Говорит, дело к тебе есть, а какое не сказывает. Я-то спровадила его, сказала, что ты устала с дороги и нездорова. Но он, настырный такой, обещался вечером зайти. Вот я и хотела спросить, что ему от тебя надобно?

–Не знаю. И, честно говоря, не испытываю желания узнать.

–И мне он неприятен. Но принять придётся. Ради Полины придётся беседовать и чаем-кофе угощать.

–Не беспокойтесь, Софья Григорьевна, я немного знаю, что из себя представляет этот человек и чарам его не поддамся, – немного рассеянно отозвалась Кира. Её терзала одна единственная мысль – какой сейчас год идёт. С числом она разобралась, но год ей пока был неизвестен.

–Ну хорошо. Тогда умывайся и завтракай. А мне пора на репетицию в театр. Спектаклей сейчас нет по случаю поста, но мы потихоньку репетируем. К обеду вернусь. Так что не волнуйся, к визиту Григория Александровича я уже дома буду.

Первым делом, когда певица вышла, Кира проверила, на месте ли саквояж и закрыт ли в нём маменькин сундучок. Саквояж стоял в шкафу, ящичек был на месте. Кира не стала доставать "записную книжку", она боялась сдвинуть листочки и нарушить равновесие узоров на их поверхности.

Она поискала в гостиной календарь и с замирающим сердцем вгляделась в изящно вписанные в сложный рисунок цифры: 1910 год. Она, наконец, попала в желаемое время! Значит, правильно сложились листочки в "книжечке". Все, кроме одного последнего, и это её не просто беспокоило, это пугало. Что ещё преподнесёт ей последняя страничка? Она чувствовала, срочно надо правильно пристроить эту страничку, потому что в рассказе Софьи Григорьевны были неточности. Певица рассказывала, что Сергей Петрович в Одессе был "молодым офицером", но это не так. Ему тогда уже было за тридцать, и он уже вышел в отставку. Кира похолодела. А вдруг чем дольше она станет разбираться с "книжкой", тем больше изменений будет происходить по сравнению с ЕЁ 1910 годом? А тут ещё этот господин Иванов...

Глава 3

Господин Иванов не заставил себя ждать. Едва Кира закончила с завтраком – конечно, двенадцать часов пополудни – позднее для завтрака время, но так уж получилось, – как раздался в передней звонок, и горничная ввела Григория Александровича в гостиную. Он поклонился:

–Как видите, я не смог оставаться на месте и последовал за вами, – он внимательно всматривался в Киру строгими глазами, – вы, скажем так, настолько стремительно покинули родной город, а попросту – сбежали, что Вера Ивановна свалилась в нервном припадке, и доктор приписал ей курс пиявок.

–Что вам угодно, сударь? – Кира стояла у окна, не предлагая ему присесть.

Она разглядывала этого человека, с которым жизнь постоянно её сталкивала, и в очередной раз удивлялась переменам в нём. Подтянутый, с прямой спиной – отличная выправка, начинающие седеть густые волосы и пушистые усы – всё это было ей знакомо. Но если вчера самоуверенность и фатоватые манеры отталкивали, то сегодня её поразила искренняя тревога в умных глазах и, чего уж совсем не могло быть, однако было: доброе выражение лица. Он в самом деле волновался за неё!

–Как вы суровы, – пробормотал он и покосился на ожившие напольные часы, пробившие четверть первого. – Я спешил увидеть вас, чтобы поговорить. Наедине поговорить. Дело важное и серьёзное.

–Хорошо, давайте поговорим, – она жестом пригласила его присесть, сама села в кресло спиной к окну, ей хотелось, чтобы скудный зимний свет падал именно ему в лицо. – Слушаю вас.

Он выдвинул стул и сел напротив.

– Вы не должны обижаться на мачеху, дорогая Кира Сергеевна. Ей хотелось устроить вашу жизнь так, как она себе это представляла: кончить курс гимназии, удачно выйти замуж за достойного человека и жить спокойной провинциальной жизнью этого маленького городка. И тут её представления о счастье вступили в противоречие с вашими. Прозябание в пыльном городишке вам не подошло. Вы помните тот разговор, что состоялся месяц назад в гостиной вашего дома в Каменецке?

Кира не помнила, да и не было, и не могло быть никакого разговора месяц назад в её родном городе. У неё мурашки пошли по коже и стали влажными ладони.

–Неужели не помните, как вы вдруг появились на пороге дома с известием, что вас исключили из пансиона за непочтительное поведение по отношению к классной даме? Вас выгнали за то, что вы сбежали на свидание с каким-то сопливым мальчишкой-гимназистом. И на выговор от классной дамы – заметьте, весьма почтенной женщины – надерзили ей самым возмутительным образом, – он помолчал, – какое странное выражение лица сейчас у вас. У меня складывается впечатление, что вы ничего не помните.

–Это на самом деле так. Видите ли, в дороге я приболела, и сейчас в голове у меня всё перепуталось...

–А, ну тогда понятно, – он потёр переносицу. – С другой стороны, это как же нужно было "приболеть", чтобы позабыть такие события? Ну да ладно... Вы заявили, что больше нигде учиться не желаете, что хотите поступить на сцену, чтобы стать артисткой. Вера Ивановна, что не удивительно, всполошилась, загорячилась – между вами вышел неприятный спор. Тогда-то она вам и заявила, что лучше своей волей – волей опекунши – выдаст вас замуж хоть за кого. А так как при этом разговоре присутствовал я, она указала в мою сторону. Да-да, сударыня, я всего лишь подвернулся ей под руку. Вы же убежали к себе и три дня не выходили. Потом спустились вниз и заявили мачехе, что согласны выйти замуж за меня.

–О Боже!

–Да-да, именно так. И Вера Ивановна – она всегда была не очень далёкой женщиной – решила воплотить в жизнь свою бредовую мысль. Но, сударыня, ни мне, ни вам этот брак не нужен. И я вам всё высказал при первом же удобном случае. Мне очень хотелось помочь вам. И тогда мы пришли к обоюдному согласию: пусть Вера Ивановна занимается вашим приданым, а мы что-нибудь придумаем. И вот, когда вроде бы мы обо всём договорились, вдруг вы исчезаете неизвестно куда! Говорить о том, как мы переволновались, я не стану. Вас искали, но, вы догадываетесь, безрезультатно. Тогда я вспомнил о вашем горячем желании поступить на сцену и решил, что, скорее всего, вы обратитесь к вашей тёте. И помчался в Петербург. Вот я здесь.

–Да, вы здесь. Но, сударь, – Кира видела, он что-то не договаривал, – всё, что вы рассказали, не составляет тайны. Почему же вы настаивали на встрече с глазу на глаз? Что ещё вы хотели бы поведать?

–Вы правы, у меня есть ещё кое-что, о чём срочно необходимо поговорить. Это касается не только вас, но и ваших родителей.

–Вот как! Что можете о моих родителях сказать вы – человек, запятнавший дружбу, оклеветавший товарища и чуть не убивший его на дуэли? – рассердилась Кира.

Он молчал, удивлённо глядя на неё.

–Какие странные обвинения! "Запятнавший дружбу, оклеветавший товарища" – откуда вы это взяли?

–А разве не так?

–Конечно, не так! Мы с Сергеем учились вместе, дружили – как я мог предать его?

–А полковая касса? Куда делись пятнадцать тысяч?

–Да вы с ума сошли! Какая полковая касса? Какие тысячи? – у него гневно раздувались крылья носа, тёмные брови сдвинулись в одну линию.

–Но за что же тогда вас перевели из Петербурга в захолустье? Не за это ли?

–Ах, это нелепая история нашей молодости! Да, нас с Сергеем перевели под Варшаву. Случилось это из-за дочерей полковника Григорьева. Мы ещё мальчишками-юнкерами стали бывать в их доме. Частенько туда захаживали. Там было весело, барышни Григорьевы, я бы сказал, не отличались застенчивостью. Вообразили себя свободными от родительской воли, решили, что они эмансипированные особы и повели себя, скажем так, не очень благонравным способом. Нет-нет, ничего говорящего о падении нравов там не было. Пара поцелуев да объятий в тёмном углу комнаты – и всё. Но однажды полковник Григорьев узнал о проделках дочерей, потребовал нас к себе в кабинет. Там состоялась беседа, из которой мы с Сергеем узнали, что, оказывается, своей несдержанностью скомпрометировали доверчивых барышень и в их окружении уже пошли разговоры. Жениться мы не могли, так как ещё не выслужили себе чина. И хотя полковник готов был на многое закрыть глаза, мы-то с Сергеем не собирались пока обзаводиться семьёй, да ещё с такими барышнями. Вот он и "похлопотал", чтобы нас из столицы отправили в предместье Варшавы.

–А дуэль была?

–Вот тут правда. Дуэль была. Тут я виноват и признаюсь в этом...

–Вот видите...

–Нас командировали в Одессу за какой-то военной надобностью. Там я познакомился с Полиной. Она ещё в гимназии училась. Вначале очень она нам понравилась, мы даже на свидание по очереди с нею ходили. Решили, пусть сама выбор сделает. Но тут она нас в дом пригласила. И всё. Как увидели мы Тонечку, так оба и влюбились. Только она сразу вашего папеньку выделять стала. А мне обидно... Короче, повздорили однажды и до того, что я вызвал Сергея. Состоялась дуэль. Только я всю ночь тогда думал: вот убью я друга своего и что, полюбит меня за это Тонечка? Она выбор свой сделала. Что ж я меж ними лезу? И когда была моя очередь стрелять, я выстрелил в воздух. Извинился таким образом. И с горя закрутил роман с Полиной. А потом подал рапорт да перевёлся в другой полк.

–Вот, значит, как оно было, – задумчиво прошептала Кира. Вновь время перевернуло судьбы и характеры. Перед нею сидел не Гришка-прохвост, перед нею был честный, благородный, смелый человек. Этот господин Иванов заслуживал доверия, и он ей нравился. Она подняла голову: – простите меня, Григорий Александрович. Я не должна была так с вами разговаривать.

–Да ладно, чего уж там, – отмахнулся он, – пустяки. Я хотел с вами говорить совсем о другом. Есть одна вещь, которая не даёт мне покоя последние годы. Смерть ваших родителей, – Кира вздрогнула. – Есть в их уходе что-то непонятное мне, странное. Нет, нет, это только ощущения, и ничего более. Но я никак не могу отделаться от мысли, что произошло это не случайно. Видите ли, Кирочка, я уже не молодой человек и жизнь многому научила. Не понаслышке знаком с разными её негативными проявлениями. Одно из таких проявлений – женская зависть.

–Но почему вы мне об этом говорите? – удивилась Кира, – и как это связано с моими родителями?

–Я много лет знал вашего батюшку. Это был очень крепкий человек. И вдруг он, заметьте, не болея никогда, в одночасье опочил. А до этого нелепо связал свою жизнь с женщиной, не имеющей с ним ничего общего, – с Верой Ивановной. И это через год после скоропостижной кончины Тонечки – этого светлого ангела. Не странно ли? Я под присягой могу подтвердить, что жену свою, ангела Тонечку, Сергей больше жизни любил. Вы, наверное, знаете, что было четыре подруги: Соня, Полина, Вера и Елена. И все они безумно увлеклись вашим батюшкой. Но когда Сергей остановил свой выбор на Тонечке, Соня с Еленой поплакали да и стали к нему относиться, как к брату. А Полина с Верой никак не могли успокоиться и лелеяли нелепую надежду, что всё ещё может измениться. Впрочем, дело это давнее и не стоит терять время на воспоминания о нём.

Если б не одно обстоятельство. Эти горячие особы – Полина и Верунчик – поклялись отомстить Тонечке, её мужу и, слушайте внимательно, будущему их потомству...

–Вы простите меня, Григорий Александрович, но всё это звучит совершенно по-дурацки: тайная страсть, клятвы мести. "Парижские тайны" какие-то!

–В жизни иногда случается более странное и запутанное, чем в любом романе, дорогая Кира Сергеевна. Я ведь с Верой часто вижусь. Как приезжаю в Каменецк по делам, так и встречаюсь по старой памяти, молодость вспоминаю, Тонечку да Сергея. Представьте, как-то Вера сболтнула лишнее: то ли рюмочку-другую выпила, то ли довериться решилась – не знаю. Но вот, что она сказала. В вашей семье уже много-много лет ящичек хранится, а в нём сокровище неописуемое. Только добраться до него просто так нельзя, не каждый может этот ящичек открыть. Вера знает, что вы, Кира, можете – дано это вам от рождения. Вот и хотят они с Полиной забрать его у вас. Но тут тоже есть закавыка: вы сами должны его им отдать. Хитрая деревяшка только тогда подчиняется владельцу, если ему её по доброй воле подарили. Вы сами, без понуждения, должны отдать шкатулку, иначе она не откроется. Правда это или нет – не знаю. Конечно, история на сказку похожа, но дамы прочно вбили себе в голову, что, вскрыв ящик, они получат это вожделенное сокровище. И готовы на всё, лишь бы своего добиться.

Кире не верилось, что тётя может строить такие интриги ради мифического сокровища. Глупость какая-то!

–Но там нет никаких сокровищ! Разве они не знали этого?

–Откуда им знать? Шкатулку никогда не открывали. Я её хорошо помню, она всегда стояла на каминной полке в вашем доме в Каменецке. Но никто её не трогал. И кто знает, что там внутри?

–Да ничего особенного. Хотите, покажу вам? А вы расскажите тёте и мачехе, что видели в ней.

–Право, не знаю, – он колебался, – стоит ли?

–Конечно, стоит. Это много времени не займёт.

Кира сбегала за шкатулкой. В самом деле, какие глупости навоображали себе Полина с Верой Ивановной. Пусть Григорий Александрович объяснит им, что там находится. На минуту она задумалась, можно ли доверять господину Иванову. И решила: этому Григорию Александровичу – честному и благородному, искреннему другу её отца – доверять можно. Она даже отругала себя за излишнюю подозрительность. Так она скоро совсем перестанет верить людям.

–Вот, смотрите, – она поставила ящичек на стол. Григорий Александрович подошёл, равнодушно оглядел его, пожал плечами.

–Ничего особенного. Ящик как ящик. Работа тонкая, красивая.

–Открыть его, в самом деле, не каждый может, но мне это пока удаётся.

Крышка мелодично звякнула и откинулась.

–Видите, тут только три предмета: тетрадь, футляр и коробка. В тетради нет нарисованных карт для поиска сокровищ. Там только записи в хронологическом порядке о владельцах сундучка. Футляр пустой, сами видите. А в коробке скрыта записная книжка. И всё, – она сложила все предметы в ящичек и закрыла его.

–Нет, не всё. Об этих предметах ваша матушка рассказывала, она-то знала, что скрывается внутри шкатулки. И Полина это знает. Значит, есть ценность у этих предметов. Не просто же так ваша семья столько лет хранит их. Я знаю одно: Полине, этой взбалмошной упрямице, во что бы то ни стало хочется завладеть этим ящичком. Иногда я спрашиваю себя, за что я так привязан к этой сумасбродке? Наверное, за общие безумства молодости да милые воспоминания. Но, должен вам сказать, как бы я не отговаривал Полину, она пойдёт на любые хитрости, лишь бы исполнилось её желание. И тут я подхожу к ещё одному и очень неприятному вопросу. На что готовы подруги – Полина с Верой – пойти ради своей давней клятвы? На какие каверзы способны? То, что они придумают, как окрутить вас, чтобы вы своими руками отдали им шкатулку, я не сомневаюсь. Но как далеко при этом зайдут?

–А я не отдам им – и всё. Благодаря вам я уже знаю об их намерениях.

–О, вы ещё не сталкивались с истинным коварством! Что же предпринять? – он задумался.

–Можно им сказать, что шкатулку у меня украли в дороге, – придумала Кира. И тут же разочарованно добавила: – нет, это не подойдёт. И в камеру хранения её не сдашь, вдруг в самом деле пропадёт. А здесь прятать бесполезно – найдут.