Текст книги "Час Ангела (СИ)"

Автор книги: Елена Тимофеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 17

Квартира встретила Киру ароматом готовившихся вкусностей. С кухни слышалось звяканье кастрюль и взволнованные переговоры прислуги. В прихожую высунулась Софья Григорьевна:

–Что ж ты так долго-то? – её лицо раскраснелось от домашних хлопот, – целый час тебя дома нет. Я уж волноваться начала.

–Почему шум на кухне? У нас званый ужин? – рассеянно откликнулась Кира, меньше всего ей сейчас хотелось возни с приёмом гостей.

Софья Григорьевна вгляделась в её бледное скорбное лицо:

–Что случилось? Тебя не было всего час, но за это время что-то произошло. Что?

–Ничего особенного, Сонечка. Всё идёт так, как и должно было идти, учитывая наши обстоятельства. Просто я ещё никак не могу к ним привыкнуть. "И смириться с ними", – добавила она про себя.

–Привыкнуть ко всем безумствам, что возле нас, невозможно, – отрезала Софья Григорьевна, потом сочувственно вздохнула, – там Шурочка пытается какие-то хвостики сделать, а я не понимаю, о чём речь. И ещё эта её гувернантка куда-то ушла...

–Гувернантке я отказала от места. Не думай о ней. А Шурочка и без неё умеет сделать себе причёску. Да и я помогу. Но ты не ответила. Что за переполох у нас тут?

–Отказала от места гувернантке? Вот и хорошо. Она мне сразу не понравилась. Где это видано – угощать ребёнка вином?! – хмыкнула Софья Григорьевна. – Сегодня у нас гости. Готовим праздничный ужин.

–Но, Сонечка, спектакль только завтра. Не рановато ли праздновать?

–И вовсе дело не в спектакле. Уже после того, как ты ушла, нам сообщили, что, кроме Витольда, приглашают в Вену и меня. Правда, меня приглашают пока без контракта. А у Полди уже состоялся разговор с представителем венской оперы, там уже всё решено. И всё так быстро! Я просто поверить не могу! Вот потому мы сегодня и решили собраться у нас. Но это ещё не всё! Знаешь, кого приведёт к нам сегодня Николай Александрович?

–Понятия не имею, – пожала плечами Кира. В самом деле, откуда ей знать, кого может захватить с собой на ужин дирижёр? Да мало ли кого.

– Николай Александрович приведёт к нам господина фон Станвица, – и глаза Софьи Григорьевны засияли от восторга, – знаешь, кто это? Это директор оперной труппы Венской оперы. Вот так-то!

–Поздравляю, Сонечка! Я очень, очень за тебя рада. Это очень важный гость. А завтрашний спектакль?

–Завтрашний спектакль – само собою, – они обе по старой театральной примете старательно избегали слова "премьера" и многозначительно улыбались при этом друг другу. – Так что поторопись, дорогая. Сбрось с себя эти скучные тряпки, надень то изумрудное платье, что ты прячешь в шкафу. Оно тебе очень идёт.

–Мама! – в прихожую влетела растрёпанная Шурочка, – мама, я сделала хвостики, но потом посмотрела и мне не понравилось. У тебя лучше получается. Сделаешь?

–Можно попробовать, конечно, – с сомнением проговорила Кира. Сейчас, когда дочь с надеждой смотрела на неё карими прозрачными глазами, Кира заставила себя задвинуть уныние в самый дальний уголок души. Зачем портить ребёнку праздничный вечер, куда её изволили пригласить совсем как взрослую барышню? И она улыбнулась Шурке: – пойдём, красавица, уложим твои волосики в модную причёску.

В Шуркиной комнате Киру ждал сюрприз. Только она усадила дочь на стул перед зеркалом и взялась за расчёску, из-под кровати вальяжной походкой вышла пушистая сибирская кошка и, тоненько мяукнув, вспрыгнула на подоконник. Ошеломлённая Кира уставилась на серую красавицу, которая, не обращая никакого внимания на людей, решила умыться. Она вылизывала полосатую лапку в белом носочке и аккуратно мыла мордочку, при этом на её шее среди густого меха сверкал тоненький ошейник.

–Шурочка, откуда?.. – поразилась Кира. И тут Шурочка ввергла мать в полное изумление. Она вскочила со стула и стала загораживать собою кошку.

–Я не дам её выбросить! Ты не выкинешь её! – кричала она, сморщив нос и готовясь зарыдать.

Кира шагнула к дочери, обняла её:

–Шурочка, почему ты решила, что я её выкину на улицу? Разве ты видела, чтобы я, хотя бы один-единственный раз, выбросила какое-то животное из дома? – она заглянула ей в лицо.

–Ольга Яковлевна сказала, что, как только ты увидишь кошку, сразу велишь её выгнать.

–Ах, Ольга Яковлевна?! – вспыхнула Кира, – она ошиблась, Шурочка. И мне очень неприятно, что ты могла так нехорошо обо мне подумать. Так откуда взялось здесь это создание?

Шурка сразу успокоилась, она погладила кошку, та выгнула спинку и потёрлась мордочкой о её руку.

–Я спала, а она пришла. Я проснулась, а она сидит рядом и смотрит жёлтыми глазами. Ты узнаёшь её?

–А мы разве знакомы? – улыбнулась Кира.

–Разве ты не видишь, это же та самая кошка, с папиной мызы.

Кира вспомнила серое создание, задумчиво смотрящее в окно на заснеженный лес, а рядом Баумгартен с Олечкой и выглядывающий из-за них Андрей Монастырский.

–Она, конечно, похожа на ту кошечку, – с сомнением покачала головой Кира, – но, Шурочка, ты только представь, где мы и где мыза. Это же очень далеко.

–Это она, мамочка, она. У неё ошейник есть. Видишь, блестит?

Кира глянула внимательнее на кошкин ошейник и мысленно ахнула: ничего себе ошейник!

–Шурочка, – усмехнулась она, – вообще-то это не ошейник. Это браслет. Давай попросим кошку отдать нам его.

Кошка не возражала. Они сняли с её шейки блестящую зелёными камнями цепочку, к которой была привязана небольшая капсула.

–А когда Ольга Яковлевна хотела снять этот ошейник, кошка зашипела и лапой махнула, – сказала Шурочка, наблюдая, как мать осторожно открывает капсулу, – а на тебя не шипит.

–А с чего бы ей на меня шипеть? – удивилась Кира, – я ничего плохого ей не сделала.

Шурка подумала, что и Ольга Яковлевна вроде бы тоже ничего плохого кошке не делала, но та на неё шипела и хотела поцарапать.

–Здесь написано, Шурочка, что её зовут Дина и это подарок тебе от бабушки Тони и дедушки Серёжи.

–Дина? – кошка тут же подняла голову, внимательно посмотрела на Шурочку жёлтыми глазами и мяукнула, – она отвечает, слышишь, мамочка? Она отвечает!

Кира кивнула. Она разглядывала браслет с зелёными гранатами, когда-то подаренный ей Штефаном и грустно улыбалась. Надо же: кошачий ошейник! Господину Баумгартену в юморе не откажешь. Только не будет она сидеть у окна, как кошка, и ждать, когда господин Пален перестанет наконец винить себя во всех смертных грехах и переживать, что из-за него погибла его бедненькая Дашенька. Вот пройдёт премьера (тьфу-тьфу!) у Сонечки, и уедут они с Шуркой в Каменецк, будут жить там в своём родном доме. Истинный шляхтич не станет нюниться.

–Это папа подарил тебе? – Шурка забрала браслет из рук матери и стала прилаживать на свою ручку-прутик, – можно я надену его сегодня?

–Шурочка, – засмеялась Кира, – ты наденешь его, но только не сегодня. Подожди, подожди обижаться! Мне совсем не жалко, можешь взять его. Но, посмотри сама, он спадёт с твоей руки. Ты свободно можешь поместить внутрь обе свои ручки. Так что будешь носить его, когда чуть подрастёшь. Хорошо?

Тут Кира заметила, как на этажерке, рядом с изголовьем кровати, что-то блестит. Это зеркальце отражало свет лампы.

–Какое симпатичное зеркало, – Кира повертела его в руках, – откуда оно?

Небольшой овал, вправленный в изящную серебряную рамку, на глазах словно бы наполнялся воздухом.

–Это тогда, когда наше зеркало разбилось, я взяла один осколочек, – зеркало отбрасывало приглушённый свет и по лицу Шурки побежали переливы радужных цветов, – а потом он вдруг стал таким. Красиво, правда?

–Очень красиво, – Кира осторожно положила зеркальце на этажерку, – береги его. Оно, наверное, волшебное.

–Я знаю, мамочка, – и Шурочка занялась приготовлением к торжественному ужину, куда была приглашена на правах взрослого члена семьи.

Первым пожаловал адвокат Велле. Никаких комплексов по поводу их с Софьей Григорьевной длительных отношений, оставшихся в прошлом, у него не было. Он весело поздоровался с Кирой (ей он принёс уже совершенно готовые бумаги насчёт Шурочки), поцеловал ручку «дорогой Сонечке» и придвинулся ближе к пылающему камину, чтобы погреть спину. Потом появился Полди. Кире он напомнил породистого вороного жеребца: грива смоляных волос, жгуче-чёрные сверкающие глаза, он ещё и голову вскидывал так, словно хотел избавиться от уздечки. А впрочем, он и самом деле был очень хорош, а уж Софья Григорьевна просто глаз от него не могла отвести. Кира всё присматривалась к нему, искала недостатки, но он держался безукоризненно и был очень мил с Софьей Григорьевной.

Когда появился Сергей, на него стали посматривать с недоумением и даже переглядываться. А уж когда они с Полди оказались рядом, не заметить их сходства мог разве что слепой. Один был отражением другого. Дамы, прикрываясь веерами, перешёптывались, озадаченно глядя на зеркальное повторение Полди, и были страшно заинтригованы.

–Кажется, нам нельзя стоять рядом, – глядя на Серёжу и усмехаясь, сказал Полди, – представляю, какие истории теперь придумает наша актёрская братия.

–Не любитель сплетен, но тем не менее хотелось бы послушать, – добродушно отозвался Сергей.

–Нам с вами надо поискать общих родственников, и, может, мы найдём хоть какое-то объяснение этому феномену? – предложил Полди.

–Конечно, найдём, – кивнул Сергей, – со временем всё объяснится, не сомневаюсь.

Шурка чинно стояла возле Киры, наблюдая, как собираются гости в гостиной. Она уже совершенно успокоилась: мама не стала возражать против кошки Динки. Теперь Шурка смотрела на мать с гордостью. А как же не гордиться? У кого ещё есть такое красивое изумрудное платье? А уж как оно идёт маме – не оторвать глаз. И браслет она надела, и камни его такие же зелёные и блестящие, совсем как её глаза. Только зачем она время от времени хмурится?

–Мама, – прошептала Шурочка Кире, – не хмурься. Улыбайся!

Кира серьёзно посмотрела на дочь и заставила себя улыбнуться как можно беззаботнее. Тут она поймала озабоченный взгляд Софьи Григорьевны и насторожилась. Только что певица была беспечна и весела и вот... Надо срочно выяснить, что успело произойти за последние полчаса и чего она, Кира, не заметила. Она хотела сказать Шурочке, чтобы та не путалась у гостей под ногами – итак они нарушают правила приличия, разрешив присутствовать на позднем ужине ребёнку, – но дочь уже сбежала к своему сердечному другу, и теперь они что-то обсуждали, словно два заговорщика.

–Что-то не так, Сонечка? – тихонько, так, чтобы слышала только Софья Григорьевна, спросила Кира, когда ей удалось подойти к певице. У той взгляд сделался одновременно задумчивым и растерянным:

–Он сказал, что в его жизни был очень некрасивый поступок, о котором он очень сожалеет и что я должна знать об этом, потому что его судьба теперь в моих руках, – ответила она и покраснела как девчонка.

–Это ты о Витольде Болеславовиче? – улыбнулась Кира и подумала, что-либо они с Олечкой совсем Полди не знали, либо, сломав головоломку, она всё-таки что-то изменила в этом мире.

–Конечно, о нём. О ком же ещё? Он говорит, что должен во что бы то ни стало найти своего сына и поедет за ним хоть на край света. Что делать, Кирочка? У меня голова кругом от всего этого идёт. Ты посмотри, посмотри на них! Вон стоят, словно братья-близнецы. И как я ему скажу, что сынок-то вот он, рядом, и ему не два годика, а целых двадцать два?!

–Тише, Сонечка! А то твой Ромео уже с беспокойством смотрит на нас. Всё уладится. Как я понимаю, Витольд сделал тебе предложение?

–Сделал, – совсем зарделась Софья Григорьевна, – но я не могу принять его...

–Это почему? Разве он тебе не нравится? – удивилась Кира.

–Что значит "нравится не нравится"? – отмахнулась Софья Григорьевна, – я же старше его на пять лет! Ты забыла об этом?

–И это единственная причина, из-за которой у тебя возникли сомнения?

–Ты считаешь, этого мало? – и её глаза сделались несчастными, – посмотри, какой он молодой и красивый... А как звучит его голос! А ведь ему только тридцать лет. Через десять лет у него будет лучший баритон в мире. А тут я – такая старушка-старушка! Имею ли я право привязывать его к себе?

–Сонечка, прости меня, но ты говоришь нелепость, – улыбнулась Кира, – во-первых, ты не выглядишь старше его...

–Это сейчас, а через десять лет? – перебила её Софья Григорьевна.

–...во-вторых, следи за собой, а это ты умеешь и знаешь, как женщине-актрисе оставаться молодой – вон у тебя целый магазин разных кремов да мазей на туалетном столике...

–За счёт мазей да кремов не омолодишься, дорогая, – опять перебила её певица.

–...в-третьих, если он тебе нужен, а ты ему, вы просто будете жить и радоваться жизни, а не морочить голову себе глупыми "как, если, не могу". Да что я тут тебе мораль читаю?

–Ты думаешь, я могу согласиться? – сверкнув глазами, спросила Софья Григорьевна.

–Ни секунды не сомневаюсь! Смотри, твой герой уже забеспокоился и сюда направляется, – улыбнулась Кира и быстро добавила: – а сына он найдёт, не сомневайся. Просто не торопи события, – она поискала глазами Шурку, весь вечер крутившуюся возле Серёжи. И сейчас они стояли возле окна и о чём-то таинственно шептались. Почувствовав взгляд матери, девочка обернулась и сразу стала пробираться к ней, лавируя между гостями. Серёжа шёл за нею, словно крейсер за буксирчиком.

–Мамочка, я ещё не хочу спать. И шумно. Я же не засну совсем! – сходу начала она, догадавшись, что сейчас ей скажет мать, – Серёжа, скажи ей!

–Ну правда, Кира, рано же ещё, – попросил он и подмигнул Шурке.

–Серёжа, ты ведёшь себя, как маленький,– укоризненно начала Кира, – а тебе уже совсем не годик.

–Совсем не годик, – притворно тяжело вздохнул Серёжа и, поймав руку Киры, поцеловал её.

Шурка прыснула, глядя на них, и тут же скорчила умильную рожицу:

–Я побуду ещё чуть-чуть? – но Кира покачала головой. Шурка сердито сдвинула тёмные бровки, – а ему, значит, можно, а мне, значит, нельзя?! -двинула она подбородком в сторону опешившего Сергея.

–Шура, – глаза Киры сделались строгими, – кажется, ты совсем забыла правила вежливости... Сейчас же извинись перед Серёжей! Ну, я жду!

Шурка сверкнула глазами, но послушалась.

– Извини, – пробормотала она и, круто повернувшись на каблуках, отправилась в свою комнату, всем своим видом выражая независимость.

–Прости её, пожалуйста, Серёжа, – попросила Кира и, не дав ему рта открыть, сразу выпалила: – ты сам виноват! Нечего было так баловать её. Вот она и вообразила, что ты ей ровесник.

–Да не баловал я её совсем! – стал оправдываться Сергей, – просто мы дружим. И зря ты напала на девочку, да ещё при посторонних.

–Это кто же тут у нас посторонний? Не ты ли?! – изумилась Кира, но потом махнула рукой, – с вами с ума сойти можно! Ведёте себя, точно дети. Ну ладно ещё Шурочка... Но ты же, Серёжа, – взрослый мужчина!

–Всё, всё, – замотал головой "взрослый мужчина", – сдаюсь! Только не пили, как пила. Лучше я пойду к Шурке мириться, – и двинулся в детскую.

У Киры голова разламывалась от боли. Сумасшедший день, который никак не закончится! Хотелось уйти от суеты и шума сегодняшнего вечера, спрятаться в своей комнате, прилечь горячей щекой на прохладную ткань подушки, дать отдых уставшим ногам, закрыть глаза и провалиться в сон. И чтобы никаких дурацких сновидений, просто спать – и всё. Была бы её воля, она бы уже завтра уехала в Каменецк. Но она обещала Сонечке, что обязательно будет на премьере. Ну что ж, тогда они уедут послезавтра. Непременно уедут. И пусть, наконец, её перестанет преследовать искажённое горем лицо Штефана, его скорбно сжатые губы, потускневшие глаза, устремлённые к телу на пыльном полу.

-Скажи честно, ты не ожидала такого от Софьи Григорьевны? – не выдержал молчания Серёжа. Кира пожала плечами. Ей не хотелось сейчас разговаривать. Они только что забрались в пролётку. Дядька в подбитом ватой синем кафтане до пят и огромных валенках слупил с них целый рубль. Он, как только они уселись, деловито помог им укрыть колени суконной полстью, потом залез на козлы и взмахнул кнутом. Лошадка довольно фыркнула и резво побежала по вычищенной мостовой. Они не стали поднимать верх пролётки, потому что вечер был тихий, почти без ветра, и только лёгкие мелкие-мелкие снежинки парили в морозном воздухе.Серёжа с досадой взглянул на Киру – ему не нравилось её настроение: молчит, недовольно кривится, и видно, что нервничает.-То, что она предъявила вчера на генеральной, – просто небо и земля по сравнению с сегодняшним вечером. Куда подевалась светская дама, притворяющаяся Кармен! Сегодня она свободная, раскованная, эмоциональная, грешная и прекрасная – вот за такой Кармен можно идти на край света. И это только первый акт! А если бы мы остались?!

–Ну и остался бы, – бросила через плечо Кира, – я же написала Сонечке записку, объясняя, почему должна срочно вернуться домой. С какой стати ты за мною увязался? Сидел бы в ложе да слушал оперу.

Серёжа обиженно засопел:

–Так бы я тебя одну и отпустил! И что ты там в очередной раз себе навоображала? С чего ты взяла, что с Шурочкой непорядок? Что тебе вдруг показалось?

Кира не стала объяснять, что ближе к концу первого акта оперы у неё внезапно побелело в глазах и дыхание стиснулось – вот прямо не вздохнуть никак. И первое, что пришло в голову: Шурочка. Она едва досидела до конца акта, нацарапала записку Софье Григорьевне с невнятным объяснением и извинениями и, не слушая удивлённых возражений Викентия Павловича, персонально приглашённого Софьей Григорьевной на спектакль, поспешила домой. Серёжа двинулся за нею. Теперь он изо всех сил пытался отвлечь Киру от мрачных мыслей. Только у него это плохо получалось.

–Ну в самом деле, – продолжил он, – что могло случиться? Девочка дома, спит уже, наверное – всё-таки, – он взглянул на часы, – всё-таки половина десятого уже. Чего так уж беспокоиться? Не в первый же раз она у тебя остаётся дома. Кстати, там и горничная, и кухарка в квартире – не одна она в тёмной комнате сидит.

–Не одна, – безжизненным эхом отозвалась Кира.

–Вот и не дёргайся! Шурочка – вполне самостоятельная девочка. Она глупостей не наделает. И нечего тебе с нею так носиться! Прямо наседка с цыплёнком!

–Ах, "наседка с цыплёнком"! – сверкнула зеленью глаз Кира и брякнула рассердившись: – болтаешь ерунду! Своих сначала заведи, а потом учи!

И осеклась, глядя в разом побелевшее и постаревшее лицо друга. Ей тут же стало нестерпимо стыдно. Как у неё только язык повернулся сказать Серёже такое?! Ведь знает же его трагедию, помнит о гибели Франсуазы, но вот не сдержала злой язык – болтнула гадость.

Она осторожно тронула Сергея за руку:

–Пожалуйста, прости меня! Не знаю, что на меня нашло. Прости!

Серёжа натужно кивнул, тоскливо глядя в сторону. Несколько минут они ехали молча, слушая, как покрикивают извозчики да фыркают лошади.

–Скажи, – задумчиво проговорила Кира, – скажи, тебе не хочется вернуться туда... ну, ты знаешь куда?

–Хочется, – он догадался, о каком "туда" она говорит, – скажем так, раньше хотелось. Но теперь, когда мы со Штефаном перевезли в Аппензель дедушку с бабушкой и они осваивают швейцарские обычаи, а дед к тому же собирается строить часовню Святой Ольги прямо в деревушке, это желание почти ушло. Там, – он выделил это «там», – у меня никого не осталось. А здесь: Шурочка, ты, Штефан, Эльза Станиславовна, Иван Фёдорович, бабуля с дедушкой – теперь мне есть, к кому возвращаться, о ком заботиться, кого любить, в конце концов.

–Я иногда думаю, сколько ещё бурь предстоит впереди. Ты только подумай, одна война, революция, другая война... А там, в семьдесят пятом, это всё уже было позади.

–А что там дальше? Никто не знает, – отозвался он.

–Ну неужели же опять может повториться весь этот ужас?

–Не этот, так другой. Люди не хотят учиться на чужом опыте, им собственный подавай. И потом, почему ты решила, что здесь будет всё именно так? Разве не видишь, что многое изменилось?

–Вижу, – сердито ответила она, – ещё как вижу! Полди, например, решил во что бы то ни стало найти своего сына, даже в Америку собирается ехать за ним.

–Вот и хорошо, пусть едет вместе с Софьей Григорьевной. Может, мы там ещё с ним встретимся. Знаю я, на кого ты сердишься. И зря!

–Нет, Серёженька, совсем не зря! Я всё ждала, что мы вернёмся к тому 1911 году, с которого всё и началось. Будет конец февраля с мокрым снегом и сильным ветром, будет шумная компания студентов, горячий самовар, чашка чая. И он, такой серьёзный, такой спокойный, ласковый и внимательный... А вместо этого я вижу, как он страдает над этой мерзкой Дашенькой. Это как, нормально? И к тому же сегодня уже 27 февраля. А он ничего не помнит! Там на картине, которую он написал, появилось число "27". Это ведь ему было послание, это для него было предназначено. Думаешь, он вспомнил, что именно двадцать седьмого февраля мы познакомились в Одессе? Ничего подобного, не вспомнил. Понимаешь, он другой. Вот я принесла ему наши кольца. И он узнал их. Видишь, надел мне на палец, даже себе надел. Но тут появилась эта Дашенька, и он, как зачарованный, как привязанный, побежал за нею. Только что он был такой, как прежде, и раз – мгновенно изменился.

–И всё же надо уметь ждать.

–Ах, оставь ты этот тон. "Уметь ждать!" Да моя жизнь вся состоит из "ждать и надеяться". И ещё из папенькиного "истинного шляхтича" ... Да, возможно, я тороплю события. Это с твоей точки зрения. Но, Серёженька, в нашей ситуации дело вовсе не в торопливости. Торопи – не торопи, не имеет значения. Разве ты не видишь, Штефан только наполовину тот, прежний. А может, и не наполовину? Можно тысячу лет ждать, когда он станет прежним, тем, кого я знала. Ждать и надеяться. И ничего за тысячу лет не изменится, потому что он другой человек. И это мне наказание за то, что я разбила головоломку. Разве ты не понял, Серёженька, это же не просто красивая игрушка была? Это была, как бы найти нужное слово? – модель что ли, модель разных миров. А я взяла и разбила все эти сверкающие миры. Вот меня и наказали.

–Ну ты и напридумывала себе! – протянул Сергей, – разве ты не помнишь, что рассказывал Баумгартен?

–А ты поверил ему? – усмехнулась Кира, – это была всего лишь красивая сказка, Серёженька, всего лишь сказка.

Он недоверчиво уставился на неё:

–С чего ты решила?

Извозчик подкатил к воротам, где вовсю светили медные фонари. Кира подняла голову к окнам квартиры и схватила Сергея за руку:

–Смотри!

Все окна были ярко освещены: и гостиная, и кабинет, и столовая, и комната Киры, и комната Софьи Григорьевны, и даже детская – вся большая квартира была залита светом.

–Что за чёрт! – процедил сквозь зубы Сергей, сунул не глядя извозчику деньги и бросился за Кирой. Извозчик, разглядев бумажку, только крякнул и взмахнул кнутом над лошадкой, решив поскорее убраться, пока барин не передумал и не потребовал сдачи.

Дома Киру ждала горькая новость: Шурочка пропала. И горничная, и кухарка в один голос твердили, что Шурочка выпила своё молоко, почистила зубы и пошла спать. Горничная заходила к ней, чтобы поправить одеяло. Ребёнок спал, и кошка лежала рядом с нею. Но когда горничная заглянула ещё раз, девочки в кровати не оказалось. Они стали её искать по квартире – мало ли, может, ей пришла в голову мысль поиграть таким образом, спрятавшись от всех. Нет, Шурочки в квартире не было.

Кира, как безумная, пробежала по комнатам. Шурочка исчезла. В детской пушистая кошка спокойно спала на подушке, на прикроватной тумбочке светилось и жило своей жизнью зеркальце. Кира машинально глянула в него: радужный мир переливался и искрился.

–Ну что? – сунулся к ней Сергей, – есть записка?

Кира покачала головой и без сил опустилась на Шуркину постель. Её охватило странное оцепенение, ноги-руки онемели, голова стала лёгкой, как воздушный шарик. Видимо, её вид произвел на Серёжу впечатление, и он приказал горничной живо принести коньяк. А когда та на подносике принесла почти полный бокал, взял его и поднёс к посеревшим Кириным губам.

–Выпей! – приказал он.

Кира никак не отреагировала. Тогда он зажал ей нос и влил жидкость в горло. И не отпускал, пока она не глотнула. Потом повторил операцию. Кира замотала головой, закашлялась так, что слёзы выступили, она отпихнула Сергея:

–Не хочу! Пусти!

–Ну вот, кажется, ты очнулась, – и Сергей опрокинул себе в рот оставшийся коньяк, – давай попытаемся успокоиться и подумаем, куда Шурочка могла пойти. Сядь и сосредоточься.

Кира подчинилась. Сейчас она цеплялась за его решительный и рассудительный тон, как за соломинку.

–Понимаешь, она сегодня весь день куксилась, капризничала, – Кира шмыгнула носом, у неё от коньяка шумело в голове и заплетался язык, – вот как начала вчера капризничать, так сегодня и продолжила. И всего-то я попросила её сложить свою дорожную сумку, так она легла на кровать носом к стенке и даже обедать не вышла. Уж и подходила к ней, и звала – никакой реакции. И вижу, что не больна, – просто лежит и о чём-то своём размышляет. А уже перед твоим приходом вдруг поднялась, поужинала. Весёленькая такая была ...

–Ясно. Она, как ты говоришь, думала, думала и придумала. Вот только что именно?

Кира подняла на него блестящие от выпитого коньяка глаза:

–Кажется, я знаю, куда она отправилась...

Сергей не дал ей договорить:

–К Штефану! – догадался он, – Шурочка пошла к нему.

–Надо позвонить ему и предупредить. Пусть выйдет навстречу, и мы с тобой следом за нею сейчас же, – она вскочила и покачнулась. Резкие движения ей пока плохо давались. Но, упрямо мотнув головой, Кира торопливо прошла в прихожую к телефону.

На звонок ответили не сразу, а когда ответили, оказалось, что Штефана нет дома и что он совсем недавно куда-то ушёл.

–Ну что ж, пойдём и мы, – с кажущимся спокойствием произнёс Серёжа.

Они вышли из парадного. Тусклый февральский вечер тут же накрыл их с головой злым ветром и колючим снегом.

Шурка чувствовала себя хуже некуда. Она разозлилась вчера на всех: на маму, на тётю Соню и её друга Полди, а особенно на Серёжу. Почему они все весело болтали о разных пустяках, музицировали в гостиной, собирались пить кофе, а её, Шурочку, отправили спать? Сережке можно, а ей нельзя! Разве это не они вместе с ним столько пережили в путешествиях с сентября прошлого года? Как, значит, ездить в пахнущих углем поездах – можно, а вечер со всеми – нельзя?! Но не это было главным. Главным было то, что мама объявила об их отъезде. Они уезжают, а папа здесь остаётся! Это было неправильно. Как же долго они с Серёжей ждали возвращения Паленов на мызу! Сколько раз они вместе представляли этот волшебный момент! Папа наконец станет для неё папой. Даже в том оледенелом, занесённом метелью домишке, куда утащила её белоглазая Дашенька, Шурочка верила: папа её спасёт. Так и случилось. Но почему же потом он вновь стал словно бы чужим?

Шурка размышляла весь день. Думала-думала и придумала. Как только мама с Серёжей уедут в оперу, она сбежит к папе. Придёт к нему и спросит, почему не нужна ему дочка. Пусть ответит. Она похвалила себя за то, что хорошо всё придумала, и даже повеселела. Поговорила с Динкой, пошептала ей в серое мохнатое ухо. Но кошка то ли фыркнула, то ли чихнула, потёрлась мягкой щёчкой о Шурочкин подбородок и улеглась на свою подушку на подоконнике. Шурка пропустила мимо ушей просьбу матери сложить свои вещички – вот ещё! Сначала надо встретиться с папой, а потом уж вещи складывать. Тихонько прошмыгнув мимо горничной, притащила шубку и капор из прихожей, потом сбегала за ботинками. Вот с ботиками не получилось – там всё время кто-то пробегал. Ну и ладно, обойдёмся без ботиков! Когда горничная, стараясь не шуметь, заглянула в детскую, она увидела замечательную картину: ребёнок давно спал и кошка спала – всё было тихо.

Одеться самой, без помощи взрослых для Шурочки было просто, она всю свою небольшую жизнь сама одевалась – мама приучила. Даже суп могла сварить сама – подумаешь, "сложности"! Как-никак Шурка была очень самостоятельной и решительной особой. Она на цыпочках прокралась в прихожую, прислушиваясь к жужжанью женских голосов на кухне, – это горничная с кухаркой пили чай вприкуску, и выскользнула из квартиры. Конечно, ей был знаком Каменноостровский проспект, который в семьдесят пятом году назывался Кировским, поэтому она смело и бодро зашагала в сторону дома Циммермана.

Плохо было то, что, во-первых, было уже довольно поздно – начало десятого – и маленькая девочка в приличной одежде если и не привлекала внимание, то у кое-кого вызывала удивлённые взгляды. Но хуже всего было то, что ей не удалось надеть ботики на ботинки, и теперь тонкая кожаная подошва скользила по заледеневшему тротуару. А ещё было холодно. Ветер нагло залезал в рукава шубки и кусал тут же покрасневшие от холода кисти рук – обе варежки на пришитой к ним резинке (чтобы не потерять) остались висеть в прихожей рядом с вязаным шарфом, который полагалось обмотать вокруг горла. Но упрямая Шурка, скользя и почти падая, настойчиво шла вперёд, стараясь не обращать внимания на все эти мелочи.

Возле лицея, где в садике был бюст какого-то царя – Шурка не знала какого, – вдруг из-за ограды вышла крупная собака. Шурка замерла как вкопанная. Немногочисленные прохожие шли по своим делам, не обращая внимания на серую остроухую псину, а может, они её и не видели? Собака повела острыми ушами, опустила голову и стала напротив Шурочки, широко расставив толстые лапы. Шерсть у неё на загривке вздыбилась, морда оскалилась, она не сводила с девочки горящих глаз.

–Пошла, пошла прочь! – неуверенно приказала Шурка. Пёс зарычал.

–Что-то вы поздно сегодня гуляете, – прозвучал сверху спокойный голос. Шурка подняла голову: знакомый всадник на гнедой лошади остановился рядом, – помочь вам, мадемуазель?

И не успела Шурка кивнуть, как он протянул ей сильную руку в перчатке, подхватил и посадил боком перед собой. Гнедая переступила ногами, надвигаясь на собаку, но та не стала ждать, пока её затопчут, и сбежала, поджав серый хвост.

–Не думал я, что волки станут бродить по улицам Петербурга, – пробормотал всадник, понукая лошадь.

–Так это был волк? – изумилась Шурка, – а я думала, что это собака.

–Вы, мадемуазель, не ответили мне. Куда вы так поздно направляетесь?

–Мне обязательно нужно к дому Циммермана, там у меня дело, – и Шурка вскинула подбородок, при этом едва не свалившись, но крепкая рука удержала её.

–Ну что ж, тогда я провожу вас, – гнедая легкой рысью цокала по мостовой, оставляя позади редких извозчиков и прохожих.

–А вы, почему вы сегодня один? Где ваша красавица спутница? – не удержалась от вопроса Шурка.

–Вот так вышло. Сегодня у Натали разболелась голова, она осталась дома.

–Передайте ей, пожалуйста, от меня привет, – церемонно ответила Шурка.

–Шурочка! – полный изумления голос Штефана заставил девочку вздрогнуть. Он стоял на тротуаре и с изумлением смотрел на свою дочь, которую подвозил странно знакомый всадник на немыслимо красивой лошади.