Текст книги "Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов X X века"

Автор книги: Елена Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 52 страниц)

Иностранные посланники жаловались, что царь применяет извечный способ русской дипломатии деморализовать партнеров – спаивает их. Для русского дворянства обязательная роскошь, выезды и приемы были чрезмерно разорительны. Ассамблеи могли радовать только молодежь, быстро усвоившую навыки и моды «галантного штиля». Однако они сыграли свою роль в европеизации русского дворянства, и через пару десятков лет «русские Венус» были на равных приняты при европейских дворах, а заезжий путешественник-француз отмечал, что «нигде не танцуют менуэта так пристойно, как в Санкт-Петербурге».

В рассказе о праздниках мы остановились лишь на нескольких особенностях, характерных для торжеств петровской эпохи, и еще раз вернемся к ним в главе «Парадиз в парадизе». В этих празднествах отразились характер эпохи и незаурядная личность Петра I, о котором Бранденбургская курфюрстина София Шарлотта писала, что он одновременно «и очень хороший, и очень плохой человек».

Обратимся к нескольким событиям в истории Петербурга, вошедшим в «миф города», запечатлевшимся в народной памяти и литературе. Они касаются гибели царевича Алексея и отношения современников к Петру I.

Характер Петра, его деятельность, нескончаемые усилия и жертвы, которые требовались от народа, вызывали в России не только ненависть и негодование, но и мистический ужас перед царем. Действительно, энергия Петра I поражала воображение: большую часть времени он проводил в дороге, неутомимо колеся по России, внезапно появляясь то на верфях в Архангельске, то на Урале, а то вдруг оказываясь за границей. Никто не знал, где он может неожиданно явиться. Всем следовало неутомимо работать, ибо за проступки и лень царь карал жестоко. Его страшились все.

В народе ходили слухи о дьявольской природе Петра: «Последние времена нынче настали. Пишут в книгах, что будет антихрист. Он-де государь – антихрист, потому что людей кнутом бьет и головы сечет своими руками, и с немцами табак тянет», – такими показаниями, вырванными под пыткой, пестрят страницы следственных дел Тайного приказа и Тайной канцелярии.

На эти слухи царь отвечал жестокими мерами. Он официально утвердил должность фискала – доносчика.

Задача фискалов – следить за исполнением указов царя, раскрывать злоупотребления, но главное их дело – политический сыск. Фискал должен не предотвращать преступление, но, выждав, когда оно совершится, донести! За ложный донос он не нес никакой ответственности, а за подтвердившийся получал половину имущества обличенного. Это и составляло его доход, было государственной платой! Можно представить страшные последствия такой системы сыска. По указу Петра в каждом городе должно быть определенное количество государственных фискалов, подчинявшихся городскому обер-фискалу. Петербург был наводнен ими. Фискалов – алчных, готовых на любую подлость и ложь, одинаково ненавидели все. «Подлые люди, если им не будет десяти копеек на водку, выкрикивают „слово и дело“ (формула желания сделать донос. – Е. И.), и обвиняемый в оковах ведется на допрос», – свидетельствовал современник.

Недовольные сплачивались вокруг церкви. Она еще сохраняла определенную самостоятельность, подчинялась не царю, а патриарху. Основная часть духовенства находилась в оппозиции к Петру – и он, зная это, первым нанес удар: в 1721 году царь упразднил патриаршество, заменив его Синодом – государственным учреждением, ведающим делами церкви. Возглавлял Синод обер-прокурор (каково звание!). Первым главой Синода стал митрополит Стефан Яворский, твердый приверженец Петра.

По указу царя был учрежден институт церковных фискалов: «инквизиторы» и «обер-инквизиторы». Но эти названия вызвали такой шок в церкви, в том числе и у православных «инквизиторов», что от них пришлось отказаться.

Между тем в Петербурге и во всей стране нарастало возмущение действиями фискалов. По их указке в столице ломали дома, построенные не по утвержденному образцу, арестовывали людей. Фискалы, в свою очередь, жаловались царю, что их «все лают». Соглядатаи были везде: даже к невестке царя, жене Алексея Шарлотте, приставили для этого шутиху Петра – «князь-игуменью санкт-петербургскую», пьяницу Ржевскую. По приказу отца постоянно следили и за самим царевичем.

В 1718 году в Петербурге состоялся суд над Алексеем. Он был сыном Петра от первой жены, Евдокии Лопухиной. Через несколько лет после его рождения Петр заточил жену в монастырь, а воспитание сына поручил родственницам. Затем Алексей учился в Европе. Отец, постоянно занятый делами, уделял сыну мало внимания, а тот скорее боялся его, чем любил. Так, вернувшись в Петербург из-за границы, он получил приказ Петра изготовить какие-то чертежи и, чтобы избежать экзамена грозного отца, выстрелил себе в руку.

Много лет Алексей втайне поддерживал связь со своей опальной матерью. Царь сам выбрал для сына жену – принцессу Шарлотту Брауншвейг-Вольфенбюттельскую, но семейная жизнь супругов не была счастливой. Шарлотта родила двоих детей: Петра (будущий император Петр II) и Наталью.

Отношения царевича с отцом становились все хуже, хотя Алексей старался наладить их. Петр был непримирим и нетерпим: он признавал, что сын умен, но обвинял его в слабохарактерности. В день смерти Шарлотты Алексею передали письмо отца: «Горесть меня снедает, видя тебя, наследника, на правление государственных дел непотребного. Еще же вспомяну, какого злого нрава и упрямого ты исполнен. Ибо сколь много за сие тебя бранивал, и не только бранивал, но и бивал, к тому же сколько ни говорю с тобою, но все даром... и ничего делать не хочешь, только бы в доме быть и им веселиться».

Такое вот утешение в трудный час... Педагогические методы Петра были, как видно из письма, самые незатейливые. Но почему же царь был столь непримирим к сыну?

А. С. Пушкин в «Истории Петра» называет основную причину: «Царевич был обожаем народом, который видел в нем будущего восстановителя старины. Оппозиция вся... была на его стороне. Духовенство, гонимое протестантом царем, обращало также на него все свои надежды. Петр видел в сыне препятствие настоящее и будущего разрушителя его создания».

Кроме того, с 1712 года женой царя официально стала Марта Скавронская, принявшая при переходе в православие имя Екатерины Алексеевны. В новой семье Петра к этому времени были две дочери – Анна и Елизавета, а в 1715 году родился сын Петр. Царь любил Екатерину, их сын был желанным поздним ребенком. Между тем, по закону власть после смерти Петра I переходила к Алексею. Это тревожило царственных супругов.

В 1716 году царь потребовал от Алексея «исправления» или отречения от права на престол и ухода в монастырь. Тогда царевич решился на побег: он скрывался сначала в Вене, а затем в Риме. Царь использовал все средства дипломатии и сыска; его посланник П. А. Толстой сумел угрозами и обещаниями вернуть Алексея в Россию. После этого Петр I объявил, что Алексей лишается права на престол. По приказу царя его приближенные принесли присягу малолетнему царевичу Петру Петровичу как законному наследнику престола. Но пока Алексей был жив, угроза его возможного воцарения оставалась.

Царевича Алексея перевезли из Москвы в Петербург и заключили в Петропавловскую крепость. Для расследования его дела учредили Тайную канцелярию – политический застенок, еще несколько лет после этого наводивший ужас на Петербург и на всю страну. Царь много раз допрашивал сына, и тот рассказывал все, называя имена своих сторонников. Казематы крепости заполнялись людьми, арестованными по этому делу, под пытками у них вырывали признания. Ремеслом истязателя и палача не гнушался и сам царь. Затем несчастных казнили. Пытали и Алексея. «Царевич более и более на себя наговаривал, устрашенный сильным отцом и изнеможенный истязаниями» (А. С. Пушкин. «История Петра»). Никакого реального заговора не было, но в отчаянии «несчастный давал сам всему самое преступное значение». Петр присутствовал при этих пытках, задавал все новые вопросы, получая ответы «сначала твердой рукою писанными, а потом, после кнута, дрожащею».

14 июня 1718 года Петр представил дело царевича на суд Сената и церкви. Духовенство ответило, приведя цитаты из Ветхого Завета – о жестоком возмездии, и из Нового Завета – о милосердии, предоставив таким образом царю выбор. Сенат вынес Алексею смертный приговор. 25 июня смертный приговор, утвержденный Петром, объявили в Сенате. А на следующий день царевич Алексей умер в каземате крепости, как было объявлено, «от удара». То, что он был убит по приказу отца, ни у современников, ни у позднейших историков не вызывало сомнений. Исторические свидетельства расходятся лишь в том, каким способом было совершено убийство: одни пишут об отравлении, другие – об удушении, третьи – о смерти под пыткой. 30 июня Алексея похоронили в Петропавловском соборе. Петр присутствовал на похоронах.

Теперь царевич Петр Петрович становился законным наследником престола. Но в 1719 году, через несколько месяцев после гибели Алексея, он умер.

«Смерть сия сломила железную волю Петра», – писал Пушкин. Правда, энергия царя не иссякла, по-прежнему «его государственные учреждения суть плоды ума обширного, исполненного благожелательства и мудрости», но подозрительность, нетерпимость и жестокость в его характере усилились.

На Россию убийство царевича Алексея произвело страшное впечатление. В Тайную канцелярию сыплются доносы о том, что мистические откровения о царе – антихристе имеют бабы, монахи, солдаты, помещики. По Петербургу проносится слух, что дьякон Троицкой церкви увидел на колокольне кикимору и та сказала: «Петербургу быть пу-сту!» Эти слова повторяли раскольники, убежденные в том, что Петров город – творение дьявола, и считавшие, что он исчезнет без следа, будет залит водой. Этот мотив перейдет в литературу: мы встретим его у Достоевского, Некрасова, Белого, Блока... Он сохранился и в фольклоре. Каждый новый слух и «откровение» влекут за собою кровавые следствия, снова заполняются узниками казематы Петропавловской крепости и следуют казни.

Последнее событие, о котором мы упомянем, – смерть Петра Великого в Санкт-Петербурге 28 января 1725 года. Здоровье императора давно было подорвано, а в ноябре 1724 года он простудился, помогая солдатам спасать людей с тонущего бота. После этого обострилась болезнь почек, и через три месяца Петр умер. Ему было пятьдесят три года. Смерть Петра I оплакивали те, кто вместе с ним обновлял Россию, чью энергию и таланты вызвали к жизни его реформы. Восьмого марта шествие жителей столицы сопровождало гроб императора при перенесении его по льду Невы в Петропавловский собор. Город прощался со своим создателем. Императрицей была провозглашена его жена – Екатерина I.

Мы завершим рассказ о первых десятилетиях жизни Санкт-Петербурга словами историка К. Валишевского: «История России XVIII века вовсе не походит на альпийский пейзаж, она напоминает скорее земной рельеф в космогонический период. Мы присутствуем здесь при нарождении нового мира».

После Петра

«Похитительница престола». Торжество временщика. Колесо Фортуны. Запустение Петербурга. Императорский двор покидает столицу. Славные деяния генерал-фелъдцейхмейстера Миниха

Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро...

А. Н. Радищев. «Осъмнадцатое столетие »

Во время смертельной болезни Петра I встал вопрос о том, кто будет его преемником. Сам Петр отменил традиционный порядок престолонаследия: царствовать, по его убеждению, должен был достойнейший. Это установление имело для государства самые серьезные и драматические последствия на протяжении XVIII века. Завещания император не оставил, и теперь следовало выбирать между женщиной и ребенком: его женой Екатериной и внуком Петром, сыном царевича Алексея. Конечно, оба претендента являлись символическими правителями, за каждым из которых стояла определенная политическая партия.

На стороне десятилетнего Петра была традиция престолонаследия и симпатии большей части дворянства, но Екатерина обратилась за поддержкой к энергичным и влиятельным людям: Александру Меншикову, Петру Толстому, Феофану Прокоповичу. И ее партия одержала победу. Это был дворцовый переворот, каких еще немало случится в России XVIII века.

Во время одного из заседаний высших сановников, решавших вопрос о наследнике, когда мнение их складывалось в пользу Петра, в зал внезапно вошли гвардейские офицеры. Оказалось, что по приказу Меншикова Семеновский и Преображенский полки окружили дворец. Сторонники Екатерины, переходя от одного вельможи к другому, угрозами и посулами склоняли их на свою сторону. Затем по знаку Меншикова за окнами раздался громовой крик гвардии: «Да здравствует императрица государыня Екатерина Алексеевна!» Это был последний и самый веский аргумент. Правительство присягнуло Екатерине I.

Относительно способности Екатерины I к государственной деятельности не обольщался никто, но сподвижники Петра Великого рассчитывали, что она не станет менять его политики, Россия пойдет по намеченному им пути. Действительно, Екатерина ничего не собиралась менять. Реализовывались замыслы Петра, которые он не успел осуществить: в Петербурге открылась Академия наук, была снаряжена и отправлена в плавание экспедиция Беринга с целью выяснить, соединяются ли на востоке Азия и Америка. Продолжали работу петровские учреждения. Но город осиротел. Творение Петра I с этого времени начало приходить в упадок, чахнуть, как ребенок, лишенный родительской заботы.

В Петербурге по-прежнему устраивалось множество балов, праздников, фейерверков. Старательно поддерживались заведенные Петром обычаи – вплоть до обыкновения разыгрывать горожан 1 апреля. Петр I не раз устраивал в столице первоапрельские розыгрыши, однако в России эта традиция была в новинку. Люди обижались и сердились: то ночью их будил отсвет пожара над царским дворцом, то продавали дорогие билеты на представление, и народ бежал на пожар или предвкушал зрелище – но к собравшейся толпе являлись гвардейские солдаты и от имени императора громогласно поздравляли: «С первым апрелем вас!» Так было заведено при Петре, и это вызывало ропот. Теперь он умер, наступили тревожные времена, в умах брожение, а в ночь на 1 апреля 1725 года небо столицы озарилось заревом пожара. Полуодетые люди выскакивали на улицы, спеша к месту пожара, и – «С первым апрелем вас!» – поздравляла уже императрица.

Это, конечно, мелочи, но то, что на престоле женщина, – дело неслыханное, такого в России еще не было. Некоторые горожане отказывались присягать: «Раз на престоле баба, пусть бабы ей и присягают». В таких случаях их отправляли в Тайную канцелярию и били до тех пор, пока не добивались присяги. После Петра I на протяжении почти всего XVIII века правителями в России будут ребенок или женщина.

Тайное возмущение воцарением Екатерины не стихало в Петербурге. В 1726 году полицейские нашли у Исааки-евского собора подметное письмо, в котором императрицу называли похитительницей престола, бранили и осуждали ее частную жизнь. За выдачу автора пасквиля назначили награду в тысячу рублей. Наградные деньги были положены в нескольких местах города на фонари, охраняемые солдатами, готовыми отдать их доносчику. Но никто не донес. Сумму награды удвоили – безрезультатно.

Императрицу занимали только развлечения и наряды. Эта ее страсть порождала новые указы: «Императрица Екатерина Алексеевна... любила... и тщилась украшаться разными уборами и простирала сие хотение до того, что запрещено было другим женщинам подобные ей украшения носить, яко то убирать алмазами обе стороны головы, а токмо позволяла убирать левую сторону; запрещено стало носить горностаевые меха с хвостиками, которые одна она носила, и сие... обыкновение учинилось почти узаконение, присвояющее сие украшение единой Императорской фамилии, тогда как в немецкой земле и мещанки его употребляют», – писал историк М. М. Щербатов в сочинении «О повреждении нравов в России». Кроме того, императрица предавалось неумеренному пьянству. Чтобы не нарушать ее тяжелого сна, горожанам запрещалось шуметь возле дворца, ездить на телегах. Мостовую перед дворцом устлали соломой, заглушающей шум проезжающих карет.

В делах управления Екатерина I положилась на своих вельмож, в первую очередь на Меншикова. Петр Великий умел смирять честолюбие и корыстолюбие своих приближенных, пресекать их интриги. Его не стало, и теперь каждый мог искать своей выгоды. Меншиков занялся устранением политических соперников: его усилиями многих соратников Петра отправили служить подальше от Петербурга или сослали. В дальнейшем это роковым образом сказалось на судьбе многих петровских начинаний, в том числе и на судьбе Петербурга.

И хотя, по замечанию историка С. М. Соловьева, «дела преобразователя, не идущие вразрез с интересами вельмож, не встречали сознательного противодействия ни в ком из русских, стоящих наверху», в борьбе за власть до этих начинаний никому не было дела, и постепенно они мельчали, угасали.

При Петре государственные учреждения регулярно сообщали через газету «Санкт-Петербургские ведомости» о своей деятельности. После его смерти это правило постепенно забывается, и о нем приходится напоминать специальным указом. И сам Петербург пустеет: многие каменные дома брошены недостроенными, они стоят без крыш, разрушаются от непогоды. Хозяева отказываются достраивать их, ссылаясь на «недостаточность», переезжают в Москву, поближе к своим имениям. А простой народ покидает город, не объясняясь насчет разорительности жизни в столице. И только дворец и усадьба Мен-шикова, фактического правителя России, продолжают украшаться. От Меншиковского дворца перекинут через Неву к церкви Св. Исаакия Далматского первый наплавной мост в городе.

Александр Меншиков был фактическим правителем государства – временщиком, как называли таких людей, вкладывая в это слово много ненависти. В рассказе о жизни Петербурга нам не раз придется упоминать о временщиках и фаворитах, роскошная жизни которых в столице пришла на смену суровым временам Петра I. Богатство Меншикова вызывало изумление не только в России. Вышедший из низов, талантливый полководец и хитрый политик, Меншиков своей деятельностью при Петре принес немало пользы. С его главными пороками: властолюбием и алчностью – царь справлялся то окриком, а то и побоями. Теперь, после воцарения Екатерины I, его прежней любовницы, Меншиков стал хозяином положения. Он без зазрения совести присваивал чужое, получая все новые звания, не считаясь ни с кем. Меншиков был сказочно богат: ему принадлежали шесть городов и девяносто тысяч крепостных. В доме временщика находился огромный штат прислуги, французские повара. Некоторые его парадные обеды состояли из двухсот блюд, и подавали их на золотом сервизе.

В праздничные дни весь Петербург собирался смотреть на выезд Меншикова в царский дворец. Через Неву он переправлялся на нарядной барке, обитой зеленым бархатом. Затем начиналось торжественное шествие. Впереди бежали скороходы, за ними ехали музыканты и пажи, следом в великолепной карете, сделанной в форме веера, сверкающей зеркальными стеклами, золотыми гербами и золотой княжеской короной, – светлейший князь Александр Меншиков.

Карету везла шестерка лошадей, в попонах из малинового бархата, по сторонам кареты ехали двенадцать камер-юнкеров. Замыкал процессию отряд драгун собственного княжеского полка. Шествие сверкало красками, звучала музыка. Никогда петербуржцы не видели ничего подобного при выездах Петра Великого.

Своим деспотизмом и грабительством Меншиков скоро стал ненавистен всем. Но фаворит был недосягаем, и всякого, кто пытался бороться с ним, ждало поражение. И даже когда 6 мая 1727 года неожиданно умерла Екатерина I, это не поколебало его положения. Императором стал одиннадцатилетний сын Алексея – Петр II. Меншиков был объявлен регентом, причем, по завещанию Екатерины, император должен был через несколько лет жениться на его дочери. 25 мая 1727 года в столице торжественно праздновалось обручение Петра II с Марией Меншиковой. За несколько дней до этого фаворит получил желанное звание генералиссимуса. Его карьера была в зените. Для присмотра за юным императором Меншиков переселил его с двенадцатилетней сестрой Натальей из Зимнего дворца в свой, расположенный на Васильевском острове (тогда остров назывался Преображенским).

А воспитание мальчика поручил Андрею Ивановичу Ос-терману – человеку образованному, ловкому дипломату, умнице и большому мастеру интриги. Фаворит не подозревал, что последний талант его ставленника Остермана обернется против него самого: юный император терпеть не может учебы, и Остерман клянется, что не стал бы требовать ничего, да Меншиков настаивает! Однако учитель готов на всякие поблажки, и ученик благодарен ему, а Меншикова ненавидит со всею страстью лентяя. Напрасно тот выписывает из Москвы в Петербург царскую соколиную охоту и собак, устраивает праздники. Между ними происходят крупные столкновения. Вот характерный пример: один из городских ремесленных цехов поднес в подарок царю деньги, тот велел отослать их сестре, однако Меншиков отнял их. «Я тебя научу, что я император и что мне надо повиноваться!» – в бешенстве кричит мальчик. Глухие слухи об этих конфликтах ходят по городу, но, кажется, Меншиков неуязвим.

И все же этого человека, который был богаче императора и обладал неограниченной властью, свергли дети: двенадцатилетний Петр, его тринадцатилетняя сестра и их ближайшая подруга, семнадцатилетняя тетка – дочь Петра I Елизавета. Им ненавистна опека временщика. И Меншиков, хитрый политик и интриган, оказывается бессилен перед их сопротивлением. Он собирается, например, серьезно поговорить с царевной Натальей, а она, услышав его шаги, выпрыгивает в окно и убегает в сад. А когда Меншиков заболевает, царственные дети покидают дом и возвращаются в Зимний дворец.

Наконец наступает развязка: 7 сентября 1727 года гвардии приказано подчиняться лишь приказам императора. Утром 8 сентября в Меншиковский дворец является майор Салтыков и объявляет временщику об аресте. Тот при этом известии падает в обморок. Без всякой судебной процедуры Меншикова и его семью отправляют в ссылку. Почти все его имущество, кроме самого необходимого, конфискуют. 10 сентября горожане собираются перед Меншиковским дворцом, чтобы увидеть отъезд одного из создателей города, его первого генерал-губерна-

тора. И этот последний «траурный парад» так же театрально эффектен, как прежние: «Впереди огромного поезда ехали четыре кареты шестернями: в первой сидел сам светлейший князь с женою и свояченицей... во второй – сын его с карлою, в третьей – две княжны с двумя служанками... все были в черном. Поезд провожал гвардейский капитан с отрядом из 120 человек...» (С. М. Соловьев. «История России с древнейших времен»).

Трудно вообразить всеобщую радость, вызванную в городе падением временщика. На улицах люди поздравляли друг друга и рассказывали самые невероятные истории: что Меншиков просил у прусского короля десять миллионов талеров, что он готовил государственный переворот... Но воображение поражало даже не это, а размеры конфискованного богатства: четыре миллиона русских денег, девять миллионов в лондонских и амстердамских банках, на миллион драгоценностей и, наконец, двести пудов серебряной посуды. Начинал карьеру Меншиков, не имея ни гроша.

Теперь же, снова потеряв все, он отправлялся со своими близкими в Сибирь, в Березов. Большинство из них вскоре там умерли. Через три с половиной года назад вернулись лишь его сын и дочь.

«Безумное» XVIII столетие было полно необыкновенных человеческих судеб, авантюр, ослепительных взлетов и трагических падений. Недаром в литературе этой эпохи постоянно присутствует тема колеса Фортуны, непостоянства и изменчивости счастья. К Меншикову можно отнести известную поговорку: «Из грязи – да в князи!», однако его судьба и падение ничему не научили других честолюбцев. В первые месяцы ликования из Петербурга шли письма с поздравлениями и словами вроде: «...У нас все благополучно и таких страхов теперь ни от кого нет, как было при князе Меншикове».

Радовались напрасно. После Меншикова другие вельможи старались снискать расположение императора, подчинить его своему влиянию. На этот раз лукавая Фортуна улыбнулась князьям Долгоруковым, которые прежде активно интриговали против Меншикова и смогли оттеснить даже Остермана. Как прежде с Марией Меншико-вой, Петр II обручился с княжной Долгоруковой. Но через три года Долгоруковы были сосланы все в тот же Березов, где уже успел умереть прежний временщик. Почти все они погибли – умерли в ссылке или были казнены. К этому повороту колеса Фортуны приложил руку Остерман. Затем Остерман, уже при Елизавете, сам оказался в том же печальном Березове, и к могилам Менши-ковых, Долгоруковых прибавилась и его могила. И опять Фортуна одаривала кого-то благосклонной улыбкой...

Правительство Петра II отказалось от продолжения реформ, начало которым положил Петр Великий. Современники отмечали понижение боеспособности русской армии. Сказалась эта политика и на жизни Петербурга. Строительство флота, заброшенное уже при Екатерине I, при Петре II пришло в полный упадок. В 1728 году вернувшийся из Петербурга в Стокгольм шведский посланник Цедеркрейц докладывал королю, что «флот, даже галерный, сильно уменьшился, а корабельный гибнет: старые корабли стоят в Кронштадте, все гниют, пригодны не больше 45; в Адмиралтействе такое несмотрение, что флот и в три года не привести в прежнее состояние, да этого и не собираются делать». Любимое детище Петра I погибало. Когда императору указывали на это, он отвечал: « Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море; но я не намерен гулять по нем, как дедушка».

В целях экономии на треть сократили численность армии, множество офицеров отправили в отставку. После ссылки Меншикова нового президента Военной коллегии не назначили. Сокращались государственные расходы на содержание армии, на строительство флота, устройство новой столицы, но страна по-прежнему находилась в упадке. Ведь деятельность Петра I, его реформы и многолетние войны стоили России не только огромных экономических жертв – численность ее населения уменьшилась почти на треть. Теперь же начинания и создания Петра Великого, оплаченные такой ценой, пребывали в небрежении. В одном из указов 1727 года говорилось: «Крестьяне, на которых положено содержание войска, находятся в скудости и приходят в разорение. Прочие дела: торговля, юстиция и Монетный двор также находятся в разоренном положении».

Правда, в Петербурге заметно смягчение нравов. В 1727 году возобновились ассамблеи, их устраивали в царском дворце дважды в неделю. Посещать их могли все дворяне. Обстановка на них стала более свободной, никто не требовал обязательного присутствия и не указывал, как следует веселиться. Указ о возобновлении ассамблей огласил на главных улицах Петербурга сам обер-полицмейстер Поздняков.

В 1729 году был упразднен страшный Преображенский приказ, учрежденный Петром I для расследования политических дел. Теперь этими вопросами занимались Сенат и Верховный тайный совет. В числе наказаний за провинности сохранялась публичная порка, но дворяне получили своеобразную поблажку: теперь их пороли с «сохранением чести», не снимая нижнего белья. А простолюдинов по-прежнему заголяли. Появилось и еще одно важное новшество в жизни столицы. По указу 10 июля 1727 года велено «которые столбы в Санкт-Петербурге внутри города на площадях каменные сделаны, и на них, также и на кольях винных (преступных. – Е. И.) людей тела и головы потыканы, те все столбы разобрать до основания, а тела и взоткнутые головы снять и похоронить».

Продолжалась борьба за нравственность: еще в 1720 году Петр I запретил строить общие бани, в которых мужчины и женщины мылись вместе. Но люди «нижних классов» по-прежнему мылись в общих банях. Указы о запрещении регулярно повторялись, но, несмотря на них, этот обычай сохранялся почти до конца XVIII века. Видимо, в Европе эти бани давали повод для фривольных шуток, потому что жена английского резидента в Петербурге леди Рондо писала в Лондон своему корреспонденту: «Что касается любопытства господина М., была ли я в русской бане, то он заслуживает не ответа, а презрения, которым отвечают людям его закала, воображающим, что они остроумны тогда, когда говорят непристойности» (С. М. Соловьев).

Безуспешными оказались меры против бегства жителей из Петербурга. И июля 1729 года появился указ о возвращении уехавших купцов и ремесленников с семьями: «...При высылке (в Петербург. – Е. И.) всем им подписаться, под потерянней всего имения и ссылкой в вечную каторгу, чтоб они с женами и детьми явились бы в Санкт-Петербург без замедления и впредь бы без указа особого из Санкт-Петербурга не разъезжались». Одновременно с этим дворянам выделяли для застройки участки на Фонтанке близ Невского проспекта. Однако желающих строить дома почти не нашлось, да и часть уже построенных была покинута обитателями. Столица по-прежнему оставалась местом отбывания каторжных работ. А ее былое административное главенство отменено: в 1727 году вместе с царским двором в Москву переехал и обер-полицмейстер, и в Петербурге вместо него назначен воевода, как в любом провинциальном городе.

«Все в России в страшном расстройстве, – писал в донесении иностранный посланник, – царь не занимается делами и не думает заниматься; никому денег не платят, и Бог знает до чего дойдут финансы; каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного Совета нездоровы и не собираются; другие учреждения также остановили свои дела, жалоб бездна...» После ссылки Меншикова юный Петр совсем забрасывает занятия, заводит себе «компанию» по примеру Петра I (но с петровской она сходна лишь грубостью нравов), интересуется только охотой. Вот его записка с распорядком дел на неделю, которую приводит С. М. Соловьев: «В понедельник пополудни от 2-х до 3-го часа учиться, а потом солдат учить; пополудни вторник и четверг – с собаками на поле; пополудни в среду – солдат обучать; пополудни в пятницу – с птицами ездить; пополудни в субботу – музыкой и танцованием; пополудни в воскресенье – в летний дом и в тамошние огороды».

Между тем в его окружении все громче раздавались голоса о переезде в Москву. По традиции цари короновались в Москве, и в конце 1727 года Петр II и весь его двор, а с ними и большинство зажиточных горожан начали собираться в путь. «...На вопрос, долго ли останется двор в Москве, уже слышался ответ: быть может, навсегда; и этот ответ был очень приятен одним и приводил в отчаяние других. Нравился он русским вельможам, которые до сих пор не смогли привыкнуть к неудобствам новооснованного города, в стране печальной, болотистой, вдали от их деревень... Ужасом обдавал этот ответ тех, которые в удалении из „парадиза” видели удаление от дела Петра Великого, удаление от Европы, пренебрежение морем, флотом, упадок значения России как европейской державы. Боялись переезда в Москву люди, созданные новым, преобразовательным направлением, и в его ослаблении видели ослабление собственного значения... За границей смотрели так же на это дело: как только узнали здесь о падении Меншикова, так сейчас же явилась мысль, что вельможи увезут императора в Москву, и Россия возвратится к прежнему, допетровскому порядку...» (С. М. Соловьев). У некоторых европейских наблюдателей даже появилась мысль, что переезд в Москву – результат политических интриг Англии, победа английского золота (такой вывод делает, например, дюк Де Лириа в своих письмах о России в Испанию).