Текст книги "Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов X X века"

Автор книги: Елена Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц)

В начале 1728 года Петр II навсегда покинул Петербург. Главой административного и военного управления городом был назначен граф Миних. Берхард Кристоф Миних, выходец из Германии, поступил на русскую службу при Петре I. Талантливый администратор и военачальник, энергичный и честолюбивый человек, он не бездействовал в оставленном на его попечение Петербурге. Одной из бед города являлось плохое снабжение продовольствием, ведь налаженных путей сообщения с Петербургом было очень мало. По проекту Мини-ха и под его надзором был построен Ладожский канал (1718 – 1731), по которому все необходимое можно было доставлять в город водой. Цены на продовольствие после открытия канала понизились. Миних руководил перестройкой Петропавловской крепости в камне, он разработал проект защиты города от наводнений, по его плану осушали болота на окраине, у Лиговского канала.

Словом, деятельность генерал-фельдцехмейстера графа Миниха была многообразной и плодотворной, но главной страстью его оставались военные учения. Он проводил их почти ежедневно, особое внимание уделяя артиллерии.

В июле 1730 года голландский резидент в Петербурге писал, что Миних демонстрировал успехи скорострельной полевой артиллерии, «так что из трех пушек в семь минут двести семьдесят раз выпалено».

Миних всей душой был предан армии, но в армии его не любили. На просьбы офицеров об облегчении положения солдат, служивших в невозможных условиях, он обычно отвечал: «А, а, батушка! У русских людей невозможности нет!» «Петр I и после него доказали, что русского солдата можно вести в бой, не давая ему обуви и даже хлеба», – заметил историк К. Валишевский.

Усилиями тех, кто оставался в Петербурге, жизнь города не замирала, но пребывала в печальном состоянии. Вот, к примеру, прошение служащих санкт-петербургской типографии: «В 1727 году в августе месяце не было выдано ни жалованье, ни содержание за январскую и майскую трети, вследствие этого справщики с мастеровыми просили ради наступающего праздника Успения Богородицы выдать им рубля по два – по три на человека, чтобы с женами и детьми не исчезнуть гладом».

В январе 1730 года в Петербург пришло известие: в Москве умер от оспы пятнадцатилетний император Петр II.

М/

тестокая пора

Воцарение Анны Иоанновны. Засилье иностранцев у власти. Тяготы жизни в Петербурге. Нравы императорского двора. Свадьба в Ледяном доме. Труды Комиссии о Санкт-Петербургском строении. Дело Волынского. Дворцовый переворот 1741 года

В России и ее столице продолжались тяжелые времена «...ужасного и невыносимого режима, водворившегося в России после смерти Петра Великого, периодических переворотов и произвола русской олигархии, чередовавшейся с грубостью немецкой диктатуры», – писал К. Валишевский. Фактически власть в стране принадлежала Верховному тайному совету, в который входили несколько влиятельных вельмож из старой и новой, появившейся во времена Петра I, аристократии. Верховный тайный совет был учрежден в 1726 году, состав его менялся (в связи с опалой из него выбыли Петр Толстой, Александр Меншиков, князья Долгоруковы), но число членов не превышало семи-восьми человек.

После смерти Петра II Верховный тайный совет решил призвать на русский престол дочь старшего брата Петра I – Анну Иоанновну. За двадцать лет до этого она была выдана замуж за герцога Курляндского, овдовела и временами писала из Митавы⁵5
   ^{Митава – до 1917 г. название города Елгава (Латвия), в 1561 – 1795 гг. – столица Курляндского герцогства.}


[Закрыть] ^{царственной родне в Россию, жалуясь на вдовью бедность и скудность. Ни умом, ни волей Анна Иоанновна не отличалась, и Верховный тайный совет счел, что она не станет помехой его власти. «Верховники» составили специальный документ – кондиции, которые лишали будущую императрицу реальной власти. Герцогиня Анна согласилась на все условия, подписала кондиции и приехала в Москву. Вероятно, сохранись эти условия в силе, Анна Иоанновна не оставила бы заметного следа в русской истории. Но на свою беду в дело вмешалось дворянство. Большая часть дворян ненавидела вельможных «верховников», оттеснивших остальных от власти. А главное – большинство дворян, особенно в гвардии, не желало ограничения самодержавия, уравнивавшего в бесправии всех.}

В феврале 1730 года в Москве к Анне Иоанновне явилась депутация дворян с прошением о роспуске Верховного тайного совета и о том, чтобы она приняла самодержавную власть. Упрашивать ее не пришлось. Неограниченное «самодержавство» было восстановлено. Поплатились за это все – не только «верховники», попавшие в опалу, но и все дворянство, вся Россия, которой предстояло пережить черные времена бироновщины. День коронации Анны Иоанновны был отмечен дурным предзнаменованием: небо над Москвой было багрово-красным, страшным. Это запомнилось.

В 1732 году императрица и ее двор переехали в Петербург. Миних устроил торжественную встречу. Поредевшее население города собралось, чтобы поглазеть на триумфальные ворота, иллюминацию, парад – таких праздников в столице не было давно. Доблестный гене-рал-фельдцехмейстер разработал церемониал встречи: «...Все полки вдруг на караул поставят и поход в барабаны ударят и десять минут продолжат, а потом все офицеры и рядовые, подняв шляпы вверх, будут ими махать и трижды вскричат: „Виват, Анна, великая императрица, виват, виват! »

Иллюминация Миниха так понравилась императрице, что отныне устройство иллюминаций вменялось ему в обязанность. Прибыв в Петербург, она, подобно Петру I, начала призывать со всей России необходимых в столице людей. Кто же они? Вот отрывки из писем Анны Иоанновны в Москву и Переяславль: «У Загряжской в Москве живет одна княжна Вяземская; объяви ей, что я беру ее из милости, и в дороге вели ее беречь, а я беру ее для своей забавы: как сказывают, она много говорит...»; «...пришли сюда бедных дворянских девок; ты знаешь наш нрав, что мы таких жалуем, которые были бы лет по сорок и так же говорливы, как были княжны Настасья и Анисья».

Ограниченная, тщеславная Анна Иоанновна в молодости, при дворе Петра I, чувствовала себя приниженной и обделенной – и, став императрицей, жила в подозрительности и страхе. Русским аристократам она не доверяла и помнила, что восстановить «самодержавство» ей удалось главным образом благодаря поддержке гвардии. «Надобно привязать к себе эту гвардию, увеличить ее число и главное – сосредоточить всю власть в руках людей преданных, интересы которых неразрывны с интересами Анны, которым будет грозить беда, если власть перейдет к русской знати. Эти люди – иностранцы» (С. М. Соловьев).

Вместе с Анной Иоанновной и во все время ее правления в Россию прибывали на службу иностранцы, главным образом остзейские немцы из Прибалтики. Они заняли все командные должности в гвардии и в государственном аппарате, все доходные места. Такого засилья и торжества иностранцев Россия до той поры не знала. Главной привязанностью императрицы, единственным человеком, которому она во всем доверяла, был ее фаворит Эрнст Иоганн Бирон. В царствование Анны Иоанновны Бирон фактически стал правителем России.

За те несколько лет, в которые Петербург был покинут императорским двором и значительной частью жителей, он пришел в запустение и упадок. Даже в центральной части города строения перемежались с пустырями; деревянные мосты и набережные пришли в негодность. Разрушались сваи и щиты, которыми были укреплены берега рек: «и от того каналы заносит, и в тех местах також и по берегу Невы реки, при обывательских домах берега и мосты весьма попортились... и от такой долговременной непочинки пришли оные каналы и речки в такую худобу, что занесло землею в половину, от чего проход и мелким судам весьма с трудностью», – доносила Сенату в 1727 году канцелярия полицеймейстера Петербурга.

Мойка стала несудоходной, ив 1736 – 1739 годах пришлось проводить работы по очистке и углублению ее русла. В печальном состоянии находились каналы Васильевского острова, который по замыслу Петра I должен был уподобиться Венеции. Эти широкие заброшенные канавы, заполненные стоячей водой и грязью, источали зловоние. Жители окрестных домов сбрасывали в них мусор.

Но несмотря на все тяготы жизни в Петербурге, население его увеличивалось. Город привлекал людей разных сословий, особенно после того, как сюда переселился императорский двор.

Петербург был притягателен не только для русского дворянства: «на ловлю счастья и чинов» сюда стремились иностранцы. Они смело могли рассчитывать на покровительство Анны Иоанновны и ее приближенных: Бирона, Остермана, Миниха.

Десятилетие правления Анны Иоанновны (1730 – 1740) – тяжелое время в истории Петербурга. В столице с особенной откровенностью проявились худшие свойства тех, кто пришел к власти: презрение к России, невежество и дикость в сочетании со спесью «цивилизаторов», жестокость и раболепство их русских приспешников, нетерпимость ко всякому проявлению национального чувства. У власти были временщики самого низменного свойства, и их мало заботило будущее города и страны.

Жизнь в Петербурге была неспокойной и опасной. В городе развелось множество разбойников. Они пробрались даже в казематы Петропавловской крепости, убили часового и унесли полковую казну. Грабителей стало так много, что гвардии приказано учредить на главных улицах постоянную патрульную службу.

В 1735 году пришлось вырубить лес на Фонтанке, в окрестностях Невского проспекта и вдоль Нарвской дороги, чтобы изгнать и выловить там шайки, которые «многих людей грабят и бьют». Для их поимки военная коллегия отрядила «пристойную партию драгун». Священник лютеранской церкви Св. Петра на Невском проспекте подал прошение о том, чтобы не переселяться в дом при церкви, пока соседние дома пустуют: «Я переехал бы туда, но опасаюсь недостатка в воде, злоумышленников и разных превратностей, случающихся обыкновенно с теми, кто живет далеко от соседей».

Жестокие казни пойманных разбойников не устрашали остальных. Архиепископ Феофан Прокопович говорил, что жестокостью воровства вывести нельзя, нужны благие примеры и поучения. Но о каких благих примерах можно толковать, когда сама императрица велела повесить перед своими окнами повара, подавшего к столу несвежее масло?

Однако больше, чем разбоя, в столице страшились Тайной розыскных дел канцелярии, учрежденной в 1731 году. Соглядатаи и доносчики были в чести при Петре I, но сейчас на них, пожалуй, не меньший спрос. Тайная розыскных дел канцелярия, политический сыск, выслеживала людей, злоумышляющих против власти. За время правления Анны Иоанновны по приговорам Тайной канцелярии в ссылку отправлено более двадцати тысяч человек. Людей хватали по малейшему подозрению, по любому доносу; формула «слово и дело», которую произносил доносчик, повергала в трепет самых смелых. Дознание в застенках Тайной розыскных дел канцелярии чаще всего проводилось под пыткой.

Иногда на улицах Петербурга появлялись страшные фигуры: люди в балахонах, в которых были лишь прорези для глаз, бродили под конвоем по городу, оглядывая прохожих. Это были «языки» – преступники, которых выводили, чтобы они указывали на сообщников. Знака «языка» было довольно, чтобы человека схватили и отвели в застенок.

Одной из жертв оговора, сделанного «языком», стал помещик Головкин. Он остался жив и впоследствии рассказывал о пытках: его подымали на пялы (дыбу), выворачивали лопатки, гладили спину горячим утюгом, вгоняли под ногти раскаленные иглы... Уже стариком Пэловкин отмечал в календаре: «Такого-то числа подчищали ногти у бедного и грешного человека, которые были изуродованы. Благодарение Господу! Ныне мы благоденствуем».

В тридцатые-сороковые годы на Петербург обрушилось еще одно бедствие – опустошительные пожары. Иногда они возникали случайно, но чаще из-за поджогов. В 1736 году пожар на Мойке, начавшийся в доме персидского посла, распространился по всей округе. Он продолжался восемь часов и произвел огромное опустошение. В 1737 году город загорелся сразу в двух местах, пожар уничтожил значительную часть построек, погибло несколько сотен людей. Очевидно, он возник не случайно: накануне возле дворца царевны Елизаветы Петровны был найден горшок с воспламеняющимся веществом. В 1739 году сгорели баржи с зерном и маслом, стоявшие у пристани. Купцы понесли огромные убытки.

Пожары участились настолько, что в центре города и возле всех дворцов были выставлены постоянные гвардейские пикеты, охранявшие их от поджигателей. Летом 1748 года шайки поджигателей появились в Москве и вызвали там такой ужас, что множество жителей покинуло город и жило в окрестных полях в шатрах и палатках, пока преступников не выловили. Схватив, их сжигали на пожарище, на месте поджога.

Поджигательство стало походить на эпидемию, на массовый психоз: среди пойманных на месте преступления – девочка-нянька, поп-расстрига... Ужас жизни вызывал патологическое стремление к разрушению, смерти.

Летом в воздухе столицы стоял смрад. Императрица сетовала на то, что смрад издают бойни у рынков; могилы на кладбищах роют неглубокие, «от чего тяжелый дух чрез рыхлую землю проходит»; полиция «не смотрит, что по пустырям и глухим местам мертвечина валяется и множество непотребных собак в городе бегают и бесятся; 16 сентября одна бешеная собака вбежала в Летний дворец и жестоко изъела двоих дворцовых служителей и младенца».

Во дворце по нескольку дней не открывали окон из-за запаха гари и дыма пожаров. Судя по всему, жизнь в Петербурге тех лет походила на ад. Но это не мешало императорскому двору веселиться. Настали времена неслыханного прежде расточительства, почти каждый день устраивались праздники, и на каждый праздник велено являться в новом наряде. Дворяне продавали свои имения и вздыхали о временах Петра I, издававшего указы против чрезмерной роскоши. «Вы не можете вообразить себе роскошь этого двора. Я был при многих дворах, но могу уверить, что здешний двор своим великолепием превосходит даже самые богатейшие, не исключая и французского», – писал из Петербурга испанский посол.

Пьянство на дворцовых праздниках не в чести, зато Анна Иоанновна вводит в моду азартные карточные игры. Все время, свободное от балов и праздников, толстая рябая императрица в шлафроке и чепце то слушает вздор своих говорливых девок, то возится с заболевшей собачкой, то обсуждает, как доставить в Петербург новорожденную мартышку... Она любит охоту: зверей для царской травли привозят прямо во двор Зимнего дворца или в Летний сад. В покоях императрицы стоят заряженные ружья, и она палит из окон в галок и ласточек; во дворце есть галерея с мишенями, где эта Диана упражняется в стрельбе. Ее фаворит столь же пылко увлечен лошадьми. Австрийский посланник острил, что Бирон говорит, как человек, с лошадьми и о лошадях, а когда беседует с людьми и о людях, то говорит, как лошадь.

При дворе Анны Иоанновны было множество шутов и карликов. Ее забавляли самые грубые проделки и плоское зубоскальство. Среди придворных шутов были два человека из аристократических семей: князья Волконский и Голицын, что оскорбляло русских вельмож. В шуты их определили в наказание: М. А. Голицына, например, за то, что он принял в Италии католичество.

Голицын был в числе молодых людей, посланных Петром I на учебу в Европу, закончил Сорбонну, а затем женился на итальянке. Для того чтобы вступить в брак с католичкой, он сменил вероисповедание. Когда об этом стало известно в Петербурге, Голицыну было приказано немедленно вернуться в Россию. Он оставил жену и вернулся. В наказание за вероотступничество Анна Иоанновна произвела его в шуты и дала прозвище «Квасник». После всех этих потрясений князь Голицын впал в меланхолию, близкую к помешательству, и покорно сносил унижения и насмешки. Среди придворных шутов были и иностранцы: итальянец Педрилло, португальский еврей Ла Коста. Трудно сказать, чего больше было в затеях этой компании: грубости или глупости.

С шутами Анны Иоанновны связано одно из самых знаменитых празднеств XVIII века в Петербурге: свадьба Галицына с приживалкой императрицы, калмычкой Бужениновой в Ледяном доме в 1740 году. В этой затее, как в зеркале, отразился характер и стиль того времени – с его расточительностью, жестокостью, использованием искусства для грубой забавы.

Сотни строителей Ледяного дома трудились на Неве в одну из самых суровых петербургских зим. Для свадебного торжества со всей страны в столицу были присланы представители народностей, населяющих империю, – общим числом около трехсот человек. На празднике они появились в национальных костюмах, с музыкальными инструментами. Кроме того, из одних губерний приказано было прислать в Петербург собак, из других – лошадей, а из Новгорода – «пятьдесят козлов да баранов четве-ророгих и пятирогих до десяти, и чтоб все были большие»!

Ледяной дом, построенный на Неве между Зимним дворцом и Адмиралтейством, был великолепен. Его описание для «охотников до натуральной науки» составил петербургский академик Г. В. Крафт. Свадебный кортеж состоял из трехсот гостей. Они ехали в санях, запряженных оленями, собаками, свиньями и т. д. Впереди шествовал слон, на спине которого сидели новобрачные. После праздника супругов оставили в Ледяном доме на ночь. Утром их, полумертвых от холода, освободили. А к весне ледяное чудо растаяло, оставив в городе долгую память.

Много странных зрелищ видел Петербург в эти годы. В 1743 году сюда прибыло большое посольство персидского шаха Надира. Послы удивляли придворных цветистыми речами, горожан – экзотическим видом, а под конец привели город в ужас: они похитили и тайно увезли несколько десятков детей. Часть этих детей удалось вернуть лишь в Астрахани.

Жизнь Петербурга спустя короткое время после смерти его основателя можно сравнить с музыкальной шкатулкой, в которой кончается завод. Слаженная мелодия замедляется, сбивается и наконец смолкает. Обширные замыслы и нововведения Петра I остались в прошлом; зато усугубились худшие черты, присущие его правлению: грубость нравов, пренебрежение к отечественным традициям, жестокость, непомерные траты государственной казны. Лилась кровь в застенках Тайной розыскных дел канцелярии; имя ее начальника, генерал-аншефа А. И. Ушакова, наводило ужас на всех. Этот служака, во времена Петра I капитан Преображенского полка, обнаружил недюжинные способности по части сыска и палачества и ревностно служил Бирону.

Императрица отстранилась от дел, ее интересовали лишь развлечения и праздники. Устройством их занимались министры, военачальники: Миних, Волынский... Газета «Санкт-Петербургские ведомости», издававшаяся Академией наук, регулярно сообщала об охотничьих трофеях императрицы. Академия вносила свой вклад в увеселение двора: так, академик Г. В. Крафт – физик и математик – один из создателей Ледяного дома. В своем сочинении «Подлинное и обстоятельное описание построенного в Санкт-Петербурге в 1740 Ледяного дома» Крафт оценивал эту постройку как ценный вклад в науку и сожалел, что до сих пор мало обращали внимания на лед как на «пригодный материал» для строений и мало еще сделано «ледяных открытий».

Придворный поэт В. К. Тредиаковский слагал стихи и панегирики Анне Иоанновне. Как писал Н. И. Новиков в «Опыте исторического словаря о русских писателях», «сей муж был великого разума, многого учения, обширного знания и беспримерного трудолюбия; весьма знающ в латинском, греческом, французском, итальянском и в своем природном языке; также в философии, богословии, красноречии и других науках». Но участь придворного поэта незавидна и, в сущности, не слишком отличается от участи приживала или шута. В Зимнем дворце, в покоях императрицы, Тредиаковский, стоя на коленях возле камина, декламировал ей стихи из своей книги «Езда на остров Любви». После чтения, по его выражению, он «удостоился получить из собственных Ее Императорского Величества рук всемилостивейшую оплеушину».

Приближенные и вельможи Анны Иоанновны занимались не только устройством праздников и развлечениями императрицы, но и важными государственными делами, в частности, благоустройством столицы. После опустошительных пожаров тридцатых годов была организована государственная Комиссия о Санкт-Петербургском строении – учреждение, ведавшее вопросами планировки и застройки столицы. Во главе Комиссии стоял Миних, но основную работу в ней вел главный архитектор П. М. Еропкин.

Комиссия разделила город на пять частей, центральной была признана Адмиралтейская часть. Застройку улиц и проспектов определили вести «линейно», как задумано Петром I. На пустырях, образовавшихся после пожаров, предложено возводить каменные дома по образцу дома ювелира Граверо, спроектированного архитектором М. Г. Земцовым. Комиссия создавала проекты планировки частей города – с новыми прямыми проспектами-лучами, с выравниванием уже существовавших улиц. В основу этих проектов было положено стремление к целесообразности и продолжению градостроительной традиции основателя Петербурга.

Были официально утверждены и обозначены названия улиц, проспектов, площадей, рек, каналов, мостов, произведена нумерация домов. Одной из проблем города оставалась нехватка мостов, и Комиссия о Санкт-Петербургском строении постановила построить в различных частях города деревянные мосты. По ее решению начались работы на реке Мойке: углубляли дно реки, очищали от заносов русло. Однако многие планы Комиссии остались на бумаге, потому что гибель Еропкина лишила ее фактического руководителя. В основу работы новой правительственной Комиссии о каменном строении Санкт-Петербурга и Москвы, учрежденной в 1762 году, были положены проекты ее предшественницы.

П. М. Еропкин стал жертвой расправы, ознаменовавшей завершение царствования Анны Иоанновны: он был казнен вместе с кабинет-министром императрицы А. П. Волынским и горным инженером А. Ф. Хрущевым в Петербурге 27 июня 1740 года. Эта казнь – одно из самых беззаконных дел даже в ту эпоху беззакония. Она произвела на современников особенно страшное впечатление, потому что жертвами были влиятельные, незаурядные люди, известные своим патриотизмом.

Несколько десятилетий спустя Екатерина II, прочтя материалы этого судилища, напишет: «Сыну моему и всем моим потомкам советую и поставляю читать сие Волынского дело от начала и до конца, дабы они видели и себя остерегали от такого беззаконного примера в производстве дел».

А. П. Волынский был из числа людей, выдвинувшихся во времена Петра Великого, талантливым государственным деятелем и просвещенным человеком. Его, как и многих, возмущало засилье иностранцев в государственном управлении, наглый грабеж страны.

Бирон и другие приближенные императрицы рассматривали себя как европейских цивилизаторов дикой России, которая нуждается в исправлении и жесткой власти.

Один из этих временщиков пояснял: «Императрица принимает советы только от иностранцев, от Остермана, Бирона, Миниха и Левенвольда, и имеет право быть ими довольна; ибо русские, которым нельзя отказать в способностях, все-таки держат в голове свои старорусские начала, уничтожаемые временем».

Вокруг Волынского сплотился кружок единомышленников. Они не замышляли переворота. Люди, собиравшиеся в доме Волынского, обсуждали планы государственного переустройства, ограничения власти самодержца, развития и просвещения страны. «Волынский, служа при Анне кабинет-министром, был истинным любителем отечества, ревностным духом пылал он к пользам России», – писал его современник Я. П. Шаховской.

Кабинет-министр решился в открытую бросить вызов Бирону. Миних вспоминал об этом в своих записках: «Волынский, Еропкин и друзья их пали жертвами Бирона, потому что Волынский поднес императрице записку, имевшую целью низвержение Бирона. Я сам был свидетелем, когда взбешенный Бирон грозил ей, что перестанет служить, если она не пожертвует Волынским и другими».

Императрица пожертвовала Волынским для своего фаворита. Кабинет-министра и его друзей обвинили в государственной измене, заключили в Петропавловскую крепость, зверски пытали. Волынскому во время пыток вырвали язык, вывихнули на дыбе руки. А 27 июня на Сытном рынке Петербургской стороны совершилась казнь. Из крепости осужденных пешком привели к эшафоту. У Волынского нижняя часть лица была повязана окровавленной тряпкой. Его, Еропкина и Хрущева обезглавили, Мусину-Пушкину вырезали язык, других участников кружка – Ф. И. Соймонова, И. Эйхлера и И. де ла Суда – били плетьми, а затем сослали в Сибирь. Тела казненных, без совершения церковного обряда, похоронили на окраине города, у церкви Св. Сампсония.

Сыны отечества! в слезах Ко храму древнего Самсона!

Там за оградой, при вратах.

Почиет прах врага Бирона.

Отец семейства! Приведи К могиле мученика сына;

Да закипит в его груди Святая ревность гражданина! —

писал в 1822 году К. Ф. Рылеев, который через четыре года после этого тоже будет казнен у Петропавловской крепости.

Спустя несколько месяцев после гибели Волынского Анна Иоанновна умерла. Ее последние слова были обращены к Бирону: «Не бойся!»

Императором провозгласили девятимесячного Ивана Антоновича, сына племянницы Анны Иоанновны – Анны Леопольдовны и принца Антона Ульриха Браун-швейг-Люнебургского. Регентом младенца-императора стал по воле Анны Иоанновны Бирон. А через месяц Миних с гвардией арестовал временщика, и тот был отправлен в ссылку. В день падения Бирона Петербург был празднично иллюминирован, горожане ликовали, незнакомые люди плакали, обнимая друг друга.

«Еще не бывало примера, чтобы в здешнем дворце собиралось столько народу и весь этот народ выражал такую неподдельную радость, как сегодня», – писал из Петербурга французский посланник Шетарди. Однако гвардия выражала недовольство: в ней полагали, что после ареста Бирона императрицей станет дочь Петра Великого Елизавета.

Правительница Анна Леопольдовна, ставшая регентшей при малолетнем сыне, правила год и прославилась лишь тем, что успела завести фаворита – польского посланника Линара, обручила его для вида со своей подругой Юлией Менгден, а затем подарила новобрачным дворец, бриллиантов на 3 миллиона рублей и по 35 тысяч рублей каждому. Окрыленный Линар отправился в Германию положить сокровища в банки и там узнал, что русское Эльдорадо для него утрачено: император Иван Антонович был свергнут гвардией. Императрицей стала Елизавета Петровна.

На протяжении XVIII века столица видела несколько дворцовых переворотов, и главную роль в них играла гвардия. В гвардии служили люди из аристократических семей, в ее рядах находился цвет дворянской молодежи – и роль ее в политических событиях была значимой. С нею приходилось считаться.

Младшая дочь Петра I Елизавета, которая жила вдали от императорского двора, почти в опале, была любима в Петербурге, особенно в гвардии. «В тебе течет кровь Петра Великого. Тебе должно царствовать!» – повторяли ей ее приверженцы.

Под влиянием своего окружения она наконец решилась действовать. В ночь на 25 ноября 1741 года в ее дворце на Царицыном лугу собрались близкие люди: Шуваловы, Воронцовы, Лесток. Елизавета долго молилась перед иконой Божьей Матери и дала обет не проливать крови, никого не казнить в свое царствование, если она станет императрицей.

У крыльца ее ждали сани. Елизавета села в них, на запятки встали Воронцов и Шуваловы, и сани понеслись по пустынным улицам ночного Петербурга к казармам лейб-гвардейского Преображенского полка на Литейном проспекте. Там царевну окружило несколько сотен преобра-женцев.

– Ребята, вы знаете, чья я дочь! Ступайте за мною! – сказала она. – Клянусь умереть за вас. Клянетесь ли умереть за меня?

– Матушка! Мы готовы! Клянемся!

И толпа лейб-гвардейцев двинулась за санками Елизаветы к Зимнему дворцу.

«...Сильный шум побудил меня быть настороже; я увидел 400 гренадер лейб-гвардии, во главе которых находилась прекраснейшая из государынь. Она шла твердой поступью одна, а за ней и ее свита направилась ко дворцу», – писал несколько дней спустя очевидец этих событий.

Площадь перед Зимним дворцом была покрыта глубоким снегом. Елизавета вышла из саней, сделала несколько шагов в снегу. «Матушка! Так не скоро дойдем, надобно торопиться!» – заговорили лейб-гвардейцы. Она позволила им нести ее до дворца на руках. Гвардейцы, стоявшие в охране во дворце, перешли на ее сторону.

Брауншвейгская фамилия (так называли семью младен-ца-императора) была арестована. Кроме них, арестовали Миниха, Остермана и других. Свергнутого Ивана Антоновича Елизавета отвезла в свой дворец.

Весть о перевороте чудесным образом облетела спящий город, и когда санки Елизаветы возвращались домой, ее приветствовали толпы народа. Несмотря на темноту и холод, люди бежали к дворцу на Царицыном лугу; там стояли гвардейские полки, горело множество костров, были выставлены вино и водка. Солдаты и горожане, греясь спиртным и теплом костров, восклицали: «Здравствуй, наша матушка императрица Елизавета Петровна!»

Как писал С. М. Соловьев, «в движении в пользу Елизаветы дело шло о национальном интересе, национальной чести, иностранного правительства больше не хотели. Но ошибкой было бы предполагать, что торжество национального интереса будет иметь следствием возвращение русских к допетровским временам – те же самые побуждения заставят дочь Петра сохранять и развивать все сделанное при Петре».