Текст книги "Предатели Мира"

Автор книги: Екатерина Пекур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Я постояла у двери ещё немного и нахмурилась. Вот именно. Почему это чужак не был удивлён Тер-Карелом, местечком столь необычным, что оно нередко отнимало дар речи у новичков? Да тут лишь оглянись – никакого сходства с Миром! Я в очередной раз тоже оглянулась, бросив взгляд на несколько улочек, образованых рядами самодельных домов, умерших от старости мобилей, заборчиками вокруг небольших огородов, под нестерпимым блеском древних солнечных панелей.

Конечно, я просто мастер накручивать себя. В последнее время моя интуиция явно давала сбои. Например, вынуждая придумывать какие-то глупости про Мара в то время, как парень, судя по всему, решил на мне жениться. Всему должно быть какое-то благополучное, мирное объяснение. Оно всегда есть. Три четвёртых аллонговской крови в моих жилах существовали в мире, напрочь лишённом хупарских страшилок.

Подумав, я двинулась в гости к мулатке напротив. Мне срочно требовалось с кем-то поговорить и привести свои мысли в порядок.

Лавинья была женщиной немногословной и горячей. Она как раз штопала носки кому-то из своих мужиков, когда я вошла с новостью о приехавшем.

– Чужак? Не Бледная Немочь?

Бледной Немочью у нас (по хупарскому обычаю всем давать прозвища) прозывали настоящего хозяина грузовичка, того самого торговца.

– То-то я гляжу, с какой Тени его принесло..? так, значит, и не его вовсе? А кого?

– Не знаю. Тип какой-то. Одет просто. По разговору – вроде продавать что-то хотел. Тайк его к Горранну повёл, уж разберутся, – предположила я.

Лавинья мрачно фыркнула, закусывая нитку.

– Ножницы подай. Ага, как же. Горранн разберётся. Напьются пива и все друзьями станут, а нам опять всучат какое-нибудь старьё. Мужики они все такие. А как опасность серьёзная – девять из десяти только и подумают, как зад свой уберечь, да чужим задом зад свой прикрыть, – впрочем, в голосе Лавиньи не было агрессии или озлобления – скорее уж, ирония.

– Ну уж и все, – улыбнулась я.

– Молодая ты ещё. Я знаю. Хотя мой вон – тоже не Боги весть какой… но ведь не струсил когда-то… Пошёл со мной на край Мира, и любит до сих пор, – в голосе сороколетней женщины мелькнуло неприкрытое тепло, – Хоть и ссоримся порой, но так ведь жизнь – не один сахар..? А он, стервец, всегда знает, что делать, чтоб я гнев на милость сменила. Женщина, она ведь отчего бранится? – философствовала Лавинья, – Когда хочет узнать, достоин ли её мужик или нет. Спасует – не достоин. Силу, любовь и выдержку не проявит. Кто женского гнева боится, перед врагом точно не устоит. А как рядом с таким детей растить? Женщин не защитит, мальчишек к порядку не приучит. Бросать такого надо – и вся недолга!

Прямолинейная хупарская мудрость Лавиньи была бы неприменима для аллонга, живущего в Мире. Я в Мире не жила и знала, что вряд ли в него вернусь. При любом раскладе.

– А так узнать нельзя? без драки с претендентом? Достоин или нет? – полюбопытствовала я у «гласа народа».

– А без драки с женщиной, деточка, только храбрый её может получить. Кто не побоится шаг сделать. Шаг – да такой, чтоб она уж и не сомневалась в нём никогда. А иначе быть беде.

– Какой же? – продолжала лениво выпытывать я, хотя ход лавиньиных мыслей уже стал мне понятен.

– Вестимо какой. Бывает, вроде совет да любовь – а через время и разбежались. А это, Санда, потому, что женщина иной раз сама себя убедит, что любима. Нам много ли надо..? мы всё думаем, что между строк читаем. Да только мужики сроду между строк не писали. А мы намёков понаходим – и вперёд… сдаваться без драки. Да только недостойному противнику сдаваться – себя не уважать.

Я невольно улыбнулась – до того пугающе своевременной была затронутая соседкой тема… Не хочу ли я приписать Мару какие-то несуществующие мотивы? Может, он вовсе и не думал за мной ухаживать? Но рассматривать Мара как «противника», да ещё и вдруг «недостойного», мне пока претило. У меня есть двое товарищей – и не более того.

– А потом глянет получше – пустышка рядом, а не человек, – философично вела дальше Лавинья, – Не тот, кто достоин. Вот и начинает женщина злиться, как стерва последняя. А такую злость нелюбящий мужик, да если он ещё и духом хилый, никогда не выдержит! Уйдёт к Тени собачьей. Так что уж лучше надёжного ищи. С ненадёжным жить – самой и то приятнее остаться.

– Ну не всегда же так. А если деваться некуда? – уточнила я, всё-таки подумав про товарища в нетоварищеском ключе.

Фиолетово-черные, как переспевшие сливы, глаза мулатки неожиданно прожгли меня так, что я вздрогнула. Лавинья глядела без злости, но так пристально (и, пожалуй, даже удивлённо – мол, что это за дурость я сморозила), что мне захотелось поёжиться.

– Всегда. И с тобой. И с Маром твоим.

– Что? – изумилась я. У меня возникло жутковатое ощущение, что Лавинья читает мои мысли.

– Не гляди на Мара да Луна. Он что-то от тебя хочет. И ты от него – тоже. Ты же это знаешь, правда? Но он не твой. Не для того, что ты думаешь. А твой – не с тобой.

Проницательность этой женщины и суть её слов повергли меня в шок – хотя я и раньше не раз советовалась с ней в разных щекотливых вопросах, всегда поражаясь её наблюдательности и умению делать выводы.

– Твой – не с тобой, – повторила Лавинья, смягчаясь, – Это только дуры тебя сватать могут. А любой умной видно – ты разве что с тоски другому на шею кинешься. Вот почему и говорю тебе это – затосковала ты, Санда. Окончательно. То ли я не вижу, как ты по сторонам зыркаешь – голодному волку сухарь за овцу. Что-то серьёзное у тебя позади. Но дело твоё, хочешь – делай ошибку. Только ты этого паренька сожжёшь. Слабый он для тебя. А тебе защитник нужен тебе под стать.

– Разве Мар слабый? – спросила я, с трудом обретя дар речи.

– Щенок он ещё, – хмуро фыркнула Лавинья, – Сбежал от папы с мамой и хочет в игры играть. Приехал на новеньком мобиле, с личным хупара – хоть и братается с ним, а командовать на забывает, деньгами сорит – чисто Мудрейший на выезде. Но жизнь она такая штука… посложнее. Люди сюда не так приходят. Ты вон как примчалась, будто тебя ветром надуло. Чёрная была, пустая, будто смерть в лицо увидела. Всё хихикала – только лицо тебя выдавало. Ничего у тебя не осталось. Как и у прочих тут. А слабый ли Мар для тебя? Ты сама знаешь, с кем сравниваешь.

Я открыла рот… и закрыла. Меня охватили слишком сложные для передачи чувства – невыносимая боль и тоска были густо перемешаны с тупой неудовлетворённостью от жизни и горьким пониманием, что изменить статус кво мне ни за что не удастся – даже самое позитивное мышление не вернёт мне утраченного. Разве что я получу прямой доступ к Создателю, и он перенесёт меня в какой-нибудь более гармоничный и счастливый Мир. Мир, в котором я буду жить со своей Семьёй, в каком-нибудь прекрасном месте, и тот, с кем я могла бы сравнивать, никогда не уйдёт навстречу смерти… Нет. Я обрезала эти мысли мясницким ножом. Они и так в последние дни начали слишком часто посещать мою голову… И другие места тоже.

И всё-таки именно в этом миг я (пускай на уровне совершенно бессознательном) призналась сама себе, что моя жизнь в её нынешнем виде меня совершенно не устраивает…

– Ладно, – пробормотала я, – Мы вроде как про гостя начали…

Лавинья вздохнула.

– Мой сейчас у Горранна – вернётся, расспросим. А ты-то сама почему не вышла, не расспросила? От Тайка, сама знаешь, какой толк, – хихикнула она. – Он разве что разводным ключом по куполу может заехать. А дипломатия всякая – это не про Тайка. Вот ты аллонга, ты бы смогла выяснить.

– Не знаю, – смутилась я, – Чего-то испугалась, не знаю прям, что со мной такое в последнее время..? Гостя забоялась, и про людей Тень его знает что думаю…

Соседка перестала хихикать и смерила меня оценивающим взглядом. На дне её глаз, я могла поклясться, вдруг залегла тревога.

– Соображалка у тебя, Санда, как сама знаешь у кого. Слушала б ты её почаще… Раз уж дал тебе Тень волосы рыжие – так и шепчет тебе, может, что-то верное. Знаешь, Он хоть и Тень, но всё ж таки Бог не дурак. Не то что Братцы.

Я вернулась домой в абсолютно смятённых чувствах. Меткая ересь Лавиньи очень напоминала философический юмор бризов, но даже не это было причиной моего взбудораженного настроения. Ну вот, ещё и соседку накрутила, теперь пойдут слухи гулять. Тень. Мне потребовалось минут десять для убеждения себя в том, что Лавинья просто косит всех одной гребёнкой. В её своеобразном цинизме я тоже не раз имела возможность убедиться.

Я тщательно прислушивалась к звукам с площади, но музыка так и не раздалась. Вот и хорошо, подумала я, а то пришлось бы изобретать повод не идти на танцульки – что крайне сложно в месте, где из развлечений один телевизор с зернистой картинкой на два дома да самопальная музыка по вечерам. Жизнь тут не баловала разнообразием, но она хотя бы была. А мне по-прежнему не хотелось видеться со всякими чужаками…

Я одичала тут, без вариантов.

Мар на ночь так и не пришёл, но заполночь дверь тихо отворилась, и через порог скользнула толстенькая фигурка Киная. Поскрипывая на досках, он прошагал к лестнице и вдруг замер. Я лежала с закрытыми глазами и ждала, но он так и не двигался с места.

– Кинай..? – тихо спросила я.

– Руа…

– Что случилось? Иди сюда, я не сплю…

Вздохнув (как мне показалось, с облегчением), верный хупара тихо сделал шаг и так же бесшумно сел на стул.

– Руа, скажите, а почему вы не хотите отсюда уехать?

– Почему ты спрашиваешь об этом, Кинай? – удивилась я.

Помявшись, хупара вздохнул. В темноте я не различила ничего, кроме неясных контуров его головы и плеч на фоне окна.

– Так вы… вроде как… скучаете тут… – смятённо пробормотал он после паузы – видимо, не придумав ничего лучшего…

Некоторое время мы оба молчали.

– Кинай, я буду жить в Тер-Кареле до смерти. В каком бы виде она меня не нашла.

Силуэт Киная почему-то вздрогнул.

– А почему, руа?

– Тер-Карел – последнее место в Мире, где я могу жить, Кинай. И даже, наверное, вне Мира, – добавила я, – Это всё, что ты хотел мне рассказать?

– Да, – застенчиво сказал Кинай после паузы. Хотела бы я знать, отчего он был так взволнован…

– А где Мар?

– У Мастера Горранна. Они там в фишки режутся с этим торговцем, – с некоторым, как мне показалось, облегчением, произнёс Кинай.

– Он торговец?

– Да, – с некоторым замешательством сказал Кинай, снова притихая, – Он хочет нам панели солнечные сплавить…

– А почему ты ушёл..?

– Мне… надоело там сидеть, – Кинай долго не издавал ни звука, его молчание висело в воздухе, как ведро киселя по дороге из посуды на пол, а у меня ещё больше укрепилось и без того стойкое ощущение, что хупара никак не решается что-то мне поведать – что-то, ради чего он и сбежал с посиделок у Горранна… – Но я… пойду, да, руа..?

– Иди, Кинай.

Он поспешно встал на ноги и сделал несколько шагов к лестнице, когда я внезапно тихо-тихо произнесла:

– Кинай, тебе плохо удаётся играть в шоколадного дурачка. Мы оба про это знаем. Но если то, что ты хотел мне рассказать – это серьёзно, то я всегда буду рада тебя выслушать.

Осёкшись, хупара замер, так, словно бы я подсекла его под колени.

– Да, госпожа Санда. Я… простите…

Коэффициент интеллекта образованного хупара Киная составлял 358 пунктов. А у меня – 400. При среднеаллонговском 600 и среднехупарском 250. Конечно, как говаривал мой умнейший отец, «способности к математике и способность искать мудрость – вещи разные»… Но я всяко не могла считать, что Кинай радикально глупее меня. Итак у этих его застенчивых подходов «а ля Хупанорро» была серьёзная причина. Страх и неимоверная тревога, которые он тщётно пытался замаскировать поведением «под уличного уборщика»…

Более того, Кинай был так взвинчен и дезориентирован, что напрочь забыл про своё благоприобретенное «руа». Я услышала его торопливые, словно бы стыдливые шаги наверху, а потом всё затихло. Но я отлично знала, что мы оба не спим в одинаковой степени…

Что случилось с парнем? Вряд ли он получил по морде от одной из наших девчонок… Что-то произошло во время партии в фишки с торговцем? Или… где? А если так, с чего Кинай взял, что мне это будет интересно? Почему не поговорил с Маром?

У меня опять не было ни единого факта. Как и во всём, что я пыталась выудить из Тер-Карела…

Я заявилась в общине почти год назад, если быть точным – восемь месяцев и две недели, как раз в начале Месяца Выводов. До окраин пустыни меня довёл воздушный океан – всё равно у меня не было ни денег, ни личного имущества, ни возможности появиться в приличном обществе. Поблизости от Бмхати, за городком под названием Парейра-Хиха, я «легализовалась» – вышла на шоссе с поднятым кверху указательным пальцем, искренне надеясь, что мои данные не шутили – и что так взаправду можно остановить фургон. Десяток фургонов меня проигнорировали, следующий остановился, и сухой как щепка водитель-хупара (потом я узнала, что большинство водителей таковы – худы и сухи) согласился подбросить меня до окраин пустыни в обмен на светскую беседу о погоде. Поднаторев в автостопе, я тормознула ещё одну машину до Хинши, а там до Тер-Карела, как выяснилось, было уж рукой подать.

Посёлок меня и разочаровал, и очаровал. Меня никто ни о чём не спрашивал, и я понемногу обжилась в этих местах. Хотя наедине Горранн всё-таки просил новичков сказать пару слов о причинах размолвки с Большим Миром – шаг разумный, как я позднее узнала. За год в общине пытались укрыться пара человек с уголовными проблемами, и нам даже приходилось давать им отпор. Такие эпизоды были одной из причин хорошей боевой подготовки жителей. Оставшись наедине с главой посёлка, я в лоб назвала наиболее правдоподобную причину своего приезда. Я собирала «легенды» и не слишком-то верила в КНИГУ. Икнув от неожиданности, Горранн оглядел меня с головы до пят (всё означенное после долгих дней пути нуждалось в поганом венике, но вряд ли скрывало агента КСН) и сказал, чтобы я устраивалась.

На контакт глава посёлка пошёл только много месяцев спустя, окончательно присмотревшись ко мне и узрев, что явного хвоста из комитетских шпиков за мной не тянется. Я расспрашивала его о прошлом – о Хупарской Смуте и даже о годах куда более древних – конечно, о них я знала кое-что такое, что я успела вычитать в книгах Лак'ора Даоридды Серой Скалы, но знаний этих было до обидного мало. Чем дальше я шла, тем больше у меня возникало вопросов, а самыми сумбурными были предания о первых годах после Смуты, когда ещё были живы свидетели Воссоздания, хупара и члены Первых Семей. Меня сильно волновало, каким образом они объяснили тысячам детей, почему они выросли без родителей, почему весь Мир лежит в руинах, и как они потом разрулили ситуацию с наследственностью..? сделали ли бризы достаточное количество новых людей, чтобы поддержать популяцию в добром здравии? Я опасалась выдать свою осведомлённость в вопросах генетики, но Горранн сам затронул эту тему, признав, что, по ряду данных, Десять Первых ещё долго, не менее пятидесяти лет, поддерживали связи с Горной Страной, а те контролировали здоровье свеженьких аллонга и давали советы по скрещиванию (уж простите такую евгеническую тональность, но куда было уйти от правды? Это ж не шутки – воссоздать население целого Мира).

Полсотни лет? Вот-те раз.

Было это сколь загадочно, столь и логично – не придерёшься. Бризам обязательно бы пришлось шастать по Миру ещё десятилетия, причем если не открыто, то уж всяко совершенно невозбранно, с полным содействием и по просьбе единственной уцелевшей в Мире власти – глав Десятки.

При том у циничного и практически устроенного зрителя (например, меня) закономерно возникал вопрос – а кто и сколько с этого сотрудничества поимел..? бризами была проделана чудовищная работа – им пришлось запустить тончайшее человеческое клонирование в без малого промышленных масштабах! При том учесть распределение по полу, численность будущих Семей, обеспечить их выращивание, контроль и своевременное исправление ошибок… в общем, проделать титаническую работу, которой, наверное, было занято всё взрослое население Гор! Что Десятка посулила им взамен? Что бризы попросили за помощь? Были ли заключены договоры или что-то в этом роде?

Конечно, голый человеколюбивый альтруизм сторон мог иметь место – только едва ли им всё ограничилось… Как минимум, бризы бы захотели обезопасить себя на будущее – но вот как – об этом я могла только гадать.

Итак, бризы, если верить тер-карельским преданиям, активно посещали Мир до примерно пятидесятого года после Смуты. Но из имевшихся у меня данных вытекала и другая, не менее тревожная, загадка – именно тогда, задолго (!) до прекращения контактов с Горной Страной и нового витка религиозной войны (по крайней мере, если базироваться на датах из учебника истории), был создан Комитет Спасения Нации.

Вот и вопрос на засыпку: кто, в таком случае, его создал, и от кого и какую нацию собирались спасать?

Вопрос тем более чуднСй, что его уже столетий семь, как я понимала, никто себе не задавал. Но очевидный ответ напрашивался такой – именно Десятка стояла во главе первого Комитета (который тогда мог насчитывать не более полусотни человек, и потому под название «комитет» вполне подходил). И не собирались ли эти хитрые человеки тайком – для того, чтобы надуть союзников да заполучить всю что ни на есть власть на белом свете? Спасти, так сказать, население Мира от влияния бризов. Хотя, как они могли в те годы кого-то надувать, если одного только подозрения в обмане союзников хватило для того, чтобы бризы разорвали договоры – и тогда Десятка вполне могла лишиться этого самого населения (которое те выращивали)?!

А вот что и кому помешало? – этот вопрос оставался открытым…

Как и вопрос, почему информация о нестерильности браков между рыжими и всеми остальными была тщательно зарыта в саду обоими враждующими сторонами.

По крайней мере, для слушателей из равнинной части Мира.

Наутро Мар мирно спал на чердаке, а на месте грузовичка пришлого торговца ветерок шевелил сухой травой. Облегчённо вздохнув, я принялась за кофе. Миновало ещё несколько дней, но Кинай больше не начинал никаких странных разговоров, а Мар вёл себя, как примерный домохозяин. И я постепенно успокоилась.

Активность Мара меня поражала – он так и норовил меня куда-то вытянуть, подбить на вылазки в пустыню, беспрерывно что-нибудь чинил, болтал без умолку и, вдобавок, начал упрашивать меня съездить с ним в Дхати – глянуть на новые наряды. Меня это забавляло – я и впрямь заскучала от однообразных будней Тер-Карела (хотя, когда Мар «посягнул» на моё законное одиночество в пустыне, во мне неожиданно взыграло чувство противления). Более того – я заявила, что одного платья мне более чем хватит, а будет куда полезнее, если Мар потратит жмущие его деньги на шифер для своей новой халупы. Конечно, я шутила, но идея покупать-таки стройматериалы Мара почему-то не вдохновила. Он сказал, что уж лучше мне крышу проверит. Справедливости ради, проверил. Но в Дхати мы так и не поехали. Ни на этой неделе, ни на следующей, ни на неделе после того. Но я решила не лезть не в своё дело.

В общем, за тем и миновало три недели. Вечно веселящийся Мар не прекращал настойчивых попыток вытянуть меня из Тер-Карела хоть к Тени на хвост. Мне даже подумалось, что не мешало бы и согласиться, хотя настырность приятеля меня отчасти начала раздражать…

Единственное, что (точнее – кто) меня тревожил – Кинай. С того самого вечера, как он задавал мне странные вопросы, в нём все сильнее сквозила плохо скрытая нервозность, так что даже Мар начал коситься на него исподлобья. Кинай всё больше походил на человека, которому жить осталось всего-ничего – если только он не примет каких-то немедленных мер для спасения своей пухлой тушки и честной души. Я не раз видела, как глаза некогда весёлого хупара с дрожью обозревают окрестности Тер-Карела, и что даже аппетит (обыкновенно превосходный) его покинул, зато чело его было постоянно омрачено мучительными раздумьями. Раз я заметила, как оба моих товарища сидели на пригорке в отдалении и о чём-то спорили. Победил, само собой, Мар. Изобразив пару успокаивающих жестов, он произнёс короткую прочувствованую речь, и Кинай как-будто затих. Но я отлично видела, что тревога Киная никуда не пропала. В конце концов эта тревога передалась и мне – я спросила у Мара, что с Кинаем. «Не рассказал. Кажется, он в кого-то влюбился. Как обычно», – вздохнул мой товарищ. Что да, то да. Добряк Кинай был влюбчив, как весенний кот – хотя, в отличие от котов, ему редко хватало наглости сделать достаточное количество намёков очередной подружке. А уж до дела, как мне казалось, у него вообще не доходило… Не то чтоб это объяснение мне удовлетворило, но оно было хотя бы правдоподобным. И так миновало ещё несколько дней, пока не наступил тот самый, о котором я потом так не любила вспоминать…

С самого утра 4 дня Раздумий у меня было скверное настроение. Мои товарищи его отнюдь не разделяли. Подогнав мобиль к самой двери, Мар поднял меня из постели радостным воплем.

– Эгей! Я машину уже зарядил! Поехали хоть куда-то, Санда, ну пожалуйста! Ты просто разрываешь мне сердце! Пожалуйстааа! – Мар легко перешёл от восторженных криков на заунывное нытьё.

– Сейчас? – проговорила я, зевая. Мар надулся, как голубь, и я вдруг абсолютно чётко поняла, что он скажет в следующую минуту, и куда пойдёт наш разговор, и какой унылой поездкой он завершится.

Неожиданно от этой мысли мне стало так скучно и горько, что у меня перехватило дыхание. В моей жизни уже никогда ничего хорошего не произойдёт, подумала я. Я всё потеряла, и вынуждена жить на этих гнусных руинах. Я женюсь на нём, рожу ему парочку сопливых пыльных детей, и так и буду торчать среди песков до скончания своего века, сидя под телевизором и всё более опускаясь, окончательно теряя себя, свой Дар и веру в чудеса… От горя и обиды у меня перехватило дыхание.

Во мне возникло стойкое, немодулируемое, неуправляемое желание изменить мир так, как мне того хочется.

Казалось, силой этого желания можно было пропахать колею через Горы и перевернуть само мироздание. И на какую-то секунду я поверила в то, что всё возможно. Я всеми фибрами души припала к открывшемуся мне видению – миру, где я буду счастлива. Счастлива без компромиссов и оговорок, счастлива именно в том, что для меня действительно ценно – я найду себе место и дом, и снова обрету себя, и рядом со мной будет по-настоящему любимый человек. Живой, упрямый и сильный, лукаво скалящий зубы… и… нет. У меня кружилась голова.

Одна неловкость – я вдруг поняла, что в этом мире для Мара да Луны и его выступлений подходили разве что задние ряды. Комната для гостей. Вот так.

Я едва совладала с силой охвативших меня необычных эмоций.

– Мар, извини, но я обещала Лавинье присмотреть за детишками, – хрипло произнесла я, – Ты же знаешь. А потом ещё я хотела перекинуться парой слов с Горранном.

Неожиданно за весёлостью Мара проступила злость, нервозность – он до Тени хорошо её скрывал, но скрыть до конца так и не смог. Я удивлённо поглядела на него.

– Санда, ну что тебе стоит хоть раз сделать то, что я прошу? – Он говорил с еле уловимой издёвкой, и мне показалось, что слова царапали его горло. Он переступил с ноги на ногу и снова уставился на меня, с каким-то непонятным злым возбужденим. Его мало что не трясло. Мне показалось, он хотел немедленно всё-таки уехать, даже сам, однако что-то его сдержало, – Санда, ну будь хорошей. Поехали, пока солнце не встало…

Но я уже знала, что я никуда с ним не поеду. Мне надоело уступать судьбе.

– Куда? – сухо поинтересовалась я.

– Да хоть куда-то. Я так хочу. Санда, я же тебя уже три недели прошу – ты назло не хочешь сделать шаг навстречу, да? Ну как ты после этого хочешь с людьми уживаться? – укорил он меня.

Охватившие меня переживания стихали, и мне даже стало бы совестно – но я, возможно из упрямства, не шевельнулась. Я не беду. Бегать. Ни за кем. Как собачка. Я и за более серьёзными людьми не бегала. Вообще странно. Я никогда не замечала за да Луной такой истеричности. Люди его специальности не бывают неврастениками. Что же поменялось, хотела бы я знать..? он сам или обстоятельства?

– Мар, если хочешь, поедем вечером. Я сделаю, что обещала Лавинье, а перед закатом можно прогуляться, если заскучаем, – примирительно ответила я. Это же всё-таки Тер-Карел, Место Мира. Во что мы превратимся, если станем собачиться? Да и что, если у разболтанных нервов Мара и впрямь есть какие-нибудь серьёзные причины? Ведь он что-то упоминал про домашние проблемы. В общем, я уже была готова поддаться обычному женскому порыву простить и пожалеть… друг всё-таки. А я тут на принцип иду.

Но Мар вспыхнул, лицо его перекосилось. Он не мог совладать с собой. Спустя пару мгновений он осёкся, с трудом восстановил дыхание, но лицо его стало бледным, а губы сжались в тонкую нить. Развернувшись, он крупными шагами ушёл вдоль улицы, оставив распахнутый мобиль посреди улицы. Может быть, хотел вызвать у меня чувство вины, но я решила, что уж этого он от меня не дождётся, пусть хоть до Перерождения ожидает…

В общем, мы как бы поссорились, а потом я обернулась и увидела лицо Киная. Хупара переводил тревожный взгляд с меня на Мара и обратно, открыл и закрыл рот, словно не решаясь что-то мне сказать, побелел, посерел, пошёл пятнами, а потом в полном раздрае перебрал плечами и кинулся догонять да Луну. Я ощутила короткое острое смущение, удивление, однако делать было нечего – не прощения же просить?

Я хмуро позавтракала, и двинулась к Лавинье. И ничего ей не рассказала – у меня не было желания нарываться на очередную лекцию по семейной жизни. Мар мне вообще никто. Друг, живущий со мной под одной крышей. В отсутствие всех остальных, кого я хотела бы видеть рядом – хотя бы отца и матери. Приходилось всё-таки признать это – но изменить ситуацию было выше моих (и даже Божеских) сил…

Мара я не видела весь день. Пробежавший мимо Тайк сказал, что мои парни пьют с Грушей и Седым. И пьют, по его словам, горько и отчаянно, «как перед смертью». Так он выразился, вопросительно косясь на меня. В его глазах была мужская солидарность, но я тайково осуждение проигнорировала.

После Лавиньи я часа два сидела в «управлении», помогая Мастеру Горранну с рассчётами. Пожилой кватеронец математику любил ещё менее моего, а шаткая экономика общины всё-таки требовала контроля. Да и то сказать – люди, с которыми Горранн вёл торговлю, были хоть и «серые», но всё-таки аллонга, и наши трёхчасовые рассчёты с машинкой могли проделать за несколько минут в уме. В общем, того и гляди, надуют, а до тебя лишь к вечеру дойдёт… Практически нет на свете не-аллонга, который бы решился на равных тягаться с этими людьми, для этого нужна либо непомерная наглость, либо глупость – отчасти поэтому придуманное аллонга расофильское движение не имело успеха в шоколадной среде. А хупара отнюдь не глупы – как об этом думают некоторые белые, они лишь развиты в ином, помимо математики, направлении. Более того, в силу природной философичности и неамбициозности они куда мудрее аллонга, итак никто из них не горит желанием состязаться в «равенстве» на заведомо проигрышных условиях. Добиться такого «равенства» можно либо надрывом хупарских сил, либо унизительным подыгрыванием со стороны белых – а какое в таком случае равенство может получиться? Сплошной компот из разочарований и озлобления.

И наверное, подумалось мне вдруг, настолько непохожие расы можно было уравнять только при помощи рыжих. Как это у них там, за Барьерным, получалось? Я так и не успела понять. Хотя смогла заметить, что и в Горах люди были заняты лишь тем, для чего их создала природа. Вот же Тень. Никуда не попрёшь. В этом и заключена высшая социальная мудрость. Когда Боги-Братья придумывали этот Мир, они (при всём недостатке соображалки – как об этом пишут в книгах Адди-да-Карделла) тоже были отнюдь не дураки. Их Мир гармоничен сам по себе. Но в этом, может быть и беда – даже удали Создатель всякое упоминание о КНИГЕ О ДЕЛАХ ДОСТОЙНЫХ из истории Мира, большинство аллонга не поймут, зачем в этой красивой и самодостаточной структуре какие-то рыжие летающие люди. Кто они? Мозги? Слуги-помощники? А цель? Функция? Природа обеспечения?..

А кто мы, в самом деле? Рождённые Создателем на истребление и вечную войну… Похожие и неуловимо отличные от иных людей. Что мы должны были принести в Мир? Что мы можем нести в него во что бы то ни стало?

Пока мы считали деньги, мне заодно наконец удалось развести лидера посёлка на интересовавшую меня тему. В прошлый раз мы её не закончили… Ближе к вечеру да Луна снова появился на горизонте. Мы с Горранном вынуждено прервали беседу. Мой горячий сожитель сел возле меня и живо улыбнулся. От Мара пахло випивкой.

– Санда, ты не передумала? Я был неправ, перегнул… Прости меня! Но поехали на твои Холмы!

– Сейчас? Ты с ума сошел! Да на песке ещё можно воду кипятить!

– Сейчас. Ты же обещала. Уже вечер. Поехали, ну же…

Что за ребячество, в конце концов. Он вообще в состоянии вести себя как мужчина, а не как сопляк с прищепкой на одном месте? – с новой волной раздражения подумала я. Но вопрос был, конечно, риторический. Если ему почему-то не терпится вытащить меня из посёлка, надо придумать для этого какую-то более вескую (хотя бы более романтическую!) причину. Нас свалит солнечным ударом. А уж ехать в ночную поездку с подвыпившим кавалером – удовольствие вовсе сомнительное!

– Нет, – сказала я, – Мар, мы там изжаримся.

Снова ничего не добившись, да Луна заломил руки – и ушёл. Я посидела в задумчивости, а потом извинилась.

– Горранн, я пойду. Давай мы ещё вернёмся к этому вопросу, ладно? Спасибо за рассказ.

Домой я не пошла. Я слонялась по Тер-Карелу дотемна и даже дольше. Танцев не было, мы договорились устроить их завтра, и Кайр убежал к Полпальца репетировать новую пьесу. Лавинья сидела с детьми у Горранна. Дилан и СЩрран, как мне кажется, обретались там же. Тер-Карел постепенно затих. Погасли огни на главной улице, уютно теплилась жизнь в домишках и брошенных мобилях, обшитых Тень знает чем, кое-где светились огоньки, играла музыка, доносился хрип телевизоров… я брела по посёлку, и меня вдруг охватила какая-то неописуемая светлая грусть. Я дома, подумала я. Что бы там ни было – это мой дом – безалаберный и родной, необыкновенный дом Санды да Кун… и эти люди вокруг меня – всё-таки такие хорошие, добрые и необыкновенные… Я любила их. Бородатого Горранна, его беспомощную жену, Лавинью с её галдящим выводком и молчаливым мужем, парней-музыкантов, потустороннего чудика Дилана, прожженного расофила и пацифиста… Даже Мара, с которым я повздорила. Жизнь и впрямь не один сахар, но только так и познаёшь счастье… В этот миг, стоя посреди засыпающего Тер-Карела, я, наверное, была счастлива. И была готова жить тут до конца времён…