Текст книги "Абитуриентка. Студентка (СИ)"

Автор книги: Екатерина Абдуллова

Соавторы: Роман Абдуллов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Глава 7
Другой мир!

Ренна дождалась, когда Вэлэри скроется из виду и поспешила к свахе, живущей через три дома.

– Децима, – с порога начала она, – отложить помолвку надо.

– Отчего же? – спокойно спросила сваха, дородная баба средних лет. – Ты присаживайся, отобедай с нами.

Свахины домочадцы по очереди окунали ложки в горшок с густой похлебкой и ели, звучно чавкая и рыгая. Ренна никогда не понимала местного порядка – так выражать свое довольство. На ее родном севере принято было есть молча и каждому из своей чаши.

Привыкнув к полутьме, Ренна разглядела, что за столом помимо младших дочерей свахи и ее старухи-матери, был и Тат, муж Децимы. Выходило неловко. Она-то думала обсудить без мужских ушей. Но чего уж теперь?

Она легонько поклонилась:

– Благодарствую. Отобедала я уже. На минутку забежала, отговорить тебя.

– Да что стряслось? – Децима недовольно нахмурилась и перестала есть. – Молчун уж все пороги поотбивал, торопит, обнов да подарков наготовил. Эх, и видный же парень! Своим бы дочерям сосватала.

– Не надо мне! – всполошилась Вевея, средненькая.

– Молчи уж! – цыкнула на нее мать. – Кто тебя отдает?

Она повернулась к Ренне:

– Ну, сказывай.

– Так деньков бы через пять-шесть, – Ренна замолчала, не желая за обедом да при Тате говорить о том, что у Вэлэри наступают нечистые дни.

Сваха намек поняла.

– Вот оно как… Ох, не хочется мне тянуть. Такая удача подвернулась, такая удача… Да и бабы ждут.

Тат вдруг перестал жевать и проворчал:

– Дуры же вы! Справный парень, рукастый, за таким не пропадешь, а вы чужачке сплавить хотите.

– Вот частенько и впрямь хочется, чтоб муж безъязыкий был, – с охотой откликнулась Децима. – Ты о будущем подумал? А вдруг детишки безъязыкие пойдут? Как представлю Фиби или Вевеюшку, одну, да в немом доме, как посередь призраков… Сердце кровью обливается. Ничего, не пропадет ваш Молчун, и с чужачкой уживется. К тому же сам ее выбрал, нашел себе под стать.

– Сами носы воротите! Из кого выбирать-то⁈ – в сердцах бросил Тат, вставая из-за стола.

Он вышел, со всего маху хлопнув дверью. Старуха хрипло засмеялась, а Вевея испуганно вскрикнула и вытаращила глаза на мать.

Все ненадолго примолкли. Ренна угрюмо рассматривала широкое, красное лицо свахи, вспоминая, как сама пришла в Большой Лес в поисках лучшего места – безопасного. Да, углежоги приняли ее и скрывают уже двадцать лет, но в вопросах общины до сих-то пор не больно считаются. Мол, лечить – лечи, а мнение свое при себе держи. Вот наверняка, будь она молодицей, тоже выдали бы за убогого. Правило, конечно, верное, нужное – парня до двадцати пяти женить, остепенить, но когда по чужому указу да за никому неугодного… Хоть беги.

– Много они понимают, – проворчала Децима, вновь принимаясь за еду. – Мужикам-то что? Им, поди, в радость жена-молчунья. А вот за мужиком-молчуном девки почему-то не бегают. Ничего, и этого оженим, неужто я не смогу, оплошаю. Тем более совершеннолетнюю-то… А мелковата она. Я думала, годков шестнадцать, подрастет еще. И с чего ты имя ей этакое придумала – Вэлэри?

Ренна не ответила, да сваха и не ждала ответа, она вся была в своих мыслях о предстоящей помолвке. Все-таки выдать замуж без родительского напутствия и без согласия невесты – дело непростое. А Ренна полагала, что Вэлэри согласия не даст.

С другой стороны, для Вэлэри же будет проще, решатся все проблемы, и заживет она обычной жизнью. Плакать по ночам перестанет. Да и сама Ренна успокоится. Наконец-то перестанет тревожиться, что чужачка уйдет из деревни и выдаст ее, незаконную целительницу, Магическому контролю.

– А что, начались уже женские-то дни? – спросила вдруг Децима.

Ренна очнулась от размышлений и с удивлением посмотрела на сваху. И чего ей так не терпится? Неужто Молчун совсем допек?

– Да не начались еще, аура чистая. Но завтра днем уж точно придут.

– Днем, говоришь, – Децима хищно прищурилась. – А мы тогда с утра да пораньше все устроим.

– Подготовить бы заранее, а то девка она необычная, с характером. Как бы не воспротивилась.

– Ренна, лекарка ты хорошая, – сказала Децима, поднимаясь и важно выпячивая грудь. – Вот и лечи, сватовство мне оставь. Я каких только гордячек не уламывала! А уж к ущербной-то сироте ключик не хитро подобрать. Спасибо, что пришла, предупредила. А теперь не обессудь, дела у меня.

Выйдя на заснеженную улицу, Ренна оглянулась на дом свахи и пробормотала:

– Лечи, значит, и с советами не суйся. Ну, ну, посмотрю я на тебя завтра.

* * *

Только Лера зашла, и тут же в длинном просторном помещении, в котором, кажется, собралась вся деревня, повисла тишина. Лера замерла, словно пригвожденная к месту – все смотрели на нее. И с каждой секундой все большее неодобрение проступало на лицах окружающих. Захотелось провалиться сквозь пол или сбежать, но пол был крепким, а проходить опять сквозь строй парней на крыльце – увольте!

Вспомнив наставления Ренны, она слегка поклонилась. Может, перед такой толпой и глубже надо было, но уж как смогла. Все-таки непривычно спину гнуть. Тем более ей, современной образованной девушке, перед какими-то застрявшими в средневековье сектантами.

Народ вроде бы расслабился, и Лера незаметно перевела дух.

В доме было тепло, даже душно, и она сняла шубку. Пристроив ее поверх одежды, наваленной у входа, уже спокойней огляделась.

Сразу бросилось в глаза, что мужчины и женщины сидели по разные стороны помещения, вдоль больших окон. Дом потому, наверное, и был таким длинным и узким, чтоб окон нарезать, да рукодельничать на свету. И все-таки сектанты эти – ненормальные. Как в век электричества можно сидеть с масляными светильниками? Они б еще лучины жгли, чего уж там!

Женщины были всех возрастов, а среди мужчин – одни старики да юнцы, встретившие у входа. Взрослые мужики отсутствовали.

Ренна что-то говорила о работе в лесу. То ли они там деревья валят, то ли жгут их, – Лера в подробности не вдавалась. Вот если бы торговали и по городам ездили, тогда другое дело.

Стоять у дверей было глупо, но никто не приглашал чужачку в свою компанию и на лавках никто не сдвигался, освобождая место, зато у огромной печи, как шиш торчавшей посреди дома, пустовала резная табуреточка, и Лера неторопливо, держа спину прямо, пошла к ней.

Главное, не показывать страх и выглядеть уверенно, тогда нападать не будут.

Тактика оказалась верной. Вокруг загудели разговоры, женщины затянули грустную песню, и жизнь общинная пошла своим чередом: старики плели сети и вырезали ложки, женщины вышивали, пряли, ткали на станках полотно, а меж взрослыми бегали дети, играя какими-то палочками и тряпичными куклами.

Лера дошла до табуреточки и села. Все опять стихли. Напряжение ощутимо разлилось в воздухе.

– Кхе, кхе – громко откашлялся один из стариков. Основательно затянул узел на сети и, не глядя на Леру, сказал: – Ты бы к девушкам села. Не для тебя уголок оставили.

Жар разлился по всему телу, и Лера медленно встала. Ну как так-то? Не успела ничего сделать, а уже опростоволосилась.

– Конечно, иди к нам, – послышался вдруг звонкий голос, и из девичьей стайки улыбнулась главная запевала – Оста. – Расскажешь, кто такая, откуда явилась, да с какими целями Молчуна заманиваешь.

Подружки ее прыснули от смеха. Женщины тоже заулыбались, этак многозначительно поглядывая на платок, подаренный Герасимом.

Под их взглядами волосы на голове аж зашевелились. Вот он – подвох! Лера сцепила зубы, чтобы не застонать от опалившей догадки: не просто так Герасим подарки-то таскал. А Силван шубку подарил! Она ведь круче платка! И что теперь? Черт, черт, черт!

– Ну же, иди сюда, Вэлэри, – не унималась Оста. – Расскажи, о себе, не молчи. Ох, люди добрые, а ведь какая пара нашему Молчуну! Будут теперь вдвоем безмолвствовать.

Девушки все, кроме одной, рассмеялись, а женщины отложили рукоделье и прислушались. Вот значит как! Покуражиться вздумали!

Вместе с определенностью пришла злость. Все-таки люди есть люди, на каком бы языке они не говорили. Всегда им надо продоминировать. Ну хорошо… она ведь тоже человек.

Лера плавно двинулась к девушкам, которые следили за ней с предвкушающими улыбками. И она улыбнулась им в ответ.

Реакция последовала незамедлительно, а Лера, глядя в испуганные глаза Оста, простодушно сказала:

– По-моему, вы с Молчуном будете лучшей парой. Он будет молчать, а ты за двоих говорить.

Девушки, онемев, таращились на Леру, однако Оста не зря верховодила. Она быстро взяла себя в руки и пошла в наступление:

– Ишь, как выговаривает. Городская, что ль? Думаешь, раз городская, то и подарки за просто так принимать можешь? Нет уж, обычай везде одинаков. Так что прежде расскажи нам, что ты за человек, чего умеешь, а мы уж решим, годишься ли Молчуну в жены.

Лера в недоумении огляделась. Народ явно ждал ее ответа. Они, что, всерьез думают, что она тут останется и замуж за Герасима пойдет? Это деревня сумасшедших?

Она уже хотела сказать им, что вообще-то, как только сможет, сразу отправится домой, но осеклась. Очень уж настойчиво Ренна твердила, чтоб она ни в коем случае не говорила о себе.

– Так я не помню, – пробормотала Лера и тверже добавила: – Но женой ничьей становиться не собираюсь! Уж здесь-то точно!

На последнее ее заявление Оста лишь усмехнулась, а затем взяла из корзины холщовый лоскуток, иглу с толстой нитью и протянула Лере:

– Может твои руки помнят, как вышивать? Давай, покажи нам свое искусство.

Под множеством пристальных взглядов Лера взяла лоскуток. Самое больше, что она могла, так это пришить пуговицу. Чувствуя, как стекает вдоль позвоночника капля пота, Лера повертела тряпицу и вернула Осте.

– Нет, не помнят.

Голос звучал хрипло и она кашлянула, прочищая горло. Оста подозрительно прищурилась и протянула:

– И как вязать, прясть, ткать… тоже не помнят?

– Не помнят!

Женщины вокруг зашушукались, а Оста обошла Леру кругом, разглядывая с презрительной гримасой:

– Не повезло же Молчуну – экая убогая ему достанется. Тощая, беспамятная, ничего-то не умеет. И ладно бы красавица какая была, уж выучилась бы, чему надо. Но ведь и на лицо-то ужасна…

Лера холодела с каждым словом Осты – словно ледяную струю лили на темечко, и тело промораживалось насквозь. Хотелось по привычке убежать ото всех, спрятаться в своей комнате и не выходить несколько дней. Но на фразе про ужасное лицо в опустевшем мозгу шевельнулось воспоминание, и голос Миронова пропел: «На лицо ужасные, добрые внутри, там живут несчастные люди-дикари…»

Лера выдохнула и улыбнулась краешком рта. Что ж, они считают ее ни на что не годной? Пускай! Плевала она на их мнение с высокой колокольни!

Она выпрямилась и, прикрыв глаза, на чистейшей латыни продекламировала выученный когда-то отрывок из поэмы Овидия. И плевать, поймут деревенские или нет!

'Женщины! Прежде всего и всегда добронравье блюдите!

Внешность пленяет, когда с нравом в согласье она.

Любят надежно – за нрав! Красота уходит с годами,

Сетка покроет морщин милое прежде лицо.

Время придет, когда вам будет в зеркало горько глядеться,

И огорченье еще к прежним добавит морщин.

Лишь добронравье одно устоит и годам не уступит,

Только оно привязать может надолго любовь.'

Деревенские, похоже, что-то да поняли. Даже дети перестали шуметь, и в наступившей тишине раздавалось только шорканье ножа по деревяшке.

Оста издала какой-то жалкий бульк и беспомощно оглянулась на подружек. Одна из девушек, та, которая не смеялась над Лерой, тихо спросила:

– Это что, древняя латынь?

– Ну да… Древняя…

Как будто другая есть! Впрочем, у этих аборигенов, и правда, своя латынь, поновее.

– А-а… А откуда ты ее знаешь?

– Учила, – пожала плечами Лера и, спохватившись, добавила: – Наверное… Не помню.

Оста вдруг пришла в себя и фыркнула:

– Ну и зачем тебе здесь древняя латынь? Лучше настоящим делам научись.

– Да не переживайте вы так, – насмешливо отозвалась Лера. – Здесь я не останусь. И за Молчуна своего не волнуйтесь – кто-нибудь из вас, красивых и умелых, его осчастливит. Всего хорошего!

Решив поставить на этом точку, Лера направилась к выходу. Понятно было, что никаких добросердечных взаимоотношений с местными не получится, так чего ради слушать злые языки.

Уйти ей, однако, не удалось. В дверях показался худой, согнутый дед с волосами-паутинками, и народ тут же оживился, задвигался, поклонами приветствуя старика и пересаживаясь лицом к печке.

Женщины зашикали на Леру, стоящую на пути деда, и, потянув вниз, усадили на лавку.

– Поклонись дону Авусу, невежа… – прошипела в ухо одна бабка.

Дед сел на резную табуретку, рядом пристроилась женщина с большим струнным инструментом, напоминающим арфу, и все затихли.

Лера передумала уходить, дед явно собрался что-то рассказывать.

И дед рассказал!

Нараспев, красивым глубоким голосом, под мелодичное треньканье «арфы» он заговорил о… магах-основателях, о великом переселении с Земли на планету Эйлун и о межзвездном портале…

Из общинного дома Лера вышла, не замечая никого и ничего. Песнь деда объяснила чужие звезды, латынь, и все-все остальное, на что она так упорно закрывала глаза. Она все пыталась объяснить сектантами или отшельниками. Но целый месяц без луны! Как можно объяснить это⁈ Почему она не замечала очевидное?

В другом мире…

Одна…

И что сейчас?

В голове шумело. Лера чувствовала себя пьяной, хотя ни разу не пила алкоголь. Она брела, не понимая, куда, но оказалась перед домом знахарки. Видимо она так и встала там, словно в отключке, потому что в какой-то миг обнаружила около себя причитающую Ренну. Та вела ее в дом, успокаивая глупыми, банальными словами.

В доме Ренна стащила с нее шубу, усадила на лавку и, с тревогой заглядывая в глаза, сунула горячую кружку.

– Пей, милая, пей. Отпустит.

Неверными руками обхватив глиняные шершавые бока средневековой посудины, Лера глотнула. Мята с ромашкой. Не кофе и не какао. Их тут нет…

А еще нет машин, интернета, телефонов… Это не деревня отшельников. Это мир такой.

И мамы с папой нет. И братьев.

Как в тумане расплывался силуэт Ренны, которая укладывала ее в постель, стены качались, а звуки сливались в сплошной шелест. Но когда Ренна собралась отойти, Лера вдруг уцепилась за ее руку и лихорадочно заговорила:

– Ренна, я хочу домой! Мне надо домой, понимаешь? Они ведь ищут и никогда не найдут. Что они подумают? Мне нужен портал… Ты знаешь, где портал?

Ренна зачем-то оглянулась и, пряча глаза от вопросительного взгляда Леры, пробормотала:

– Так в городе порталы… Из одного города в другой ведут. По всей Республике… А тебе куда надо? Нет, молчи! – озираясь, Ренна склонилась над Лерой и зашептала: – Молчи, поняла? Если узнают, что ты из Империи, донесут в Магический контроль, и что с тобой там сделают, Создателю только известно. Но живой не выпустят. Поняла? Ты ничего не помнишь! Я помогу тебе. Только молчи!

Знахарка была так напугана, что у Леры даже в голове прояснилось. Правда, вопросов добавилось: какая еще Империя, за что донесут и… убьют?

Лера помотала головой, вытряхивая лишнюю информацию. Главное, что Ренна сказала, – порталы ведут из города в город. О пути в другой мир даже речи не шло. И если бы он существовал, разве на Земле не знали бы? Значит… его нет? Нет дороги обратно? Но ведь сюда она попала…

Вскоре Ренна ушла в избу, оставив Леру наедине с мыслями, вопросами, болью.

Чуть полежав, Лера встала. Хватит! Она уже бездействовала целый месяц. И пускай сейчас она не способна была что-то планировать, но одно могла сделать точно – сходить на ту поляну со столбами и попытаться вернуться домой.

Только нужен Силван.

На улице было тихо, безветренно, и лишь снег поскрипывал под ногами, когда Лера бежала к Силвану. Бежала и молилась, чтобы он был дома.

На стук выглянул Лим. Лера несколько раз сталкивалась с ним, и при встречах он всегда поглядывал изучающе, даже с затаенным восторгом. Теперь же, наверное от неожиданности, зачем-то поклонился:

– Добро пожаловать, лиа.

На последнем слове он осекся и растерянно замер.

Такое обращение Лера услышала впервые, и судя по тону парнишки, означало оно что-то типа «госпожи». К незамужним девушкам здесь обращались «грисса», к замужним – «гран». А он вдруг – «лиа»! Странно…

Но неважно. Сейчас все неважно.

– Лим, отец дома?

Проводить к столбам Силван не захотел, сказал, что вечереет уже. От отчаяния Лера разрыдалась. Она не могла больше ждать – ни минуты, ни секунды!

Не выдержав женских слез, Силван уступил.

Уже окончательно стемнело, когда Лера с Силваном вышли из леса. Обратно к деревне. Поляна со столбами осталась позади, как вырванная и сожженная страница книги. Никакого портала там не было.

Лера промокшая и обессилевшая, еле передвигала ноги, а Силван с тревогой поглядывал на набухшие тучи и говорил-говорил, словно стараясь отогнать наваливающийся на нее кошмар:

– Видишь, метель скоро. Плохо дело… Как бы обоз не встал. Заметет пути-то. А опоздают, к сроку не поспеют, так пятой части, считай, лишились. У гильдии договор не оспоришь, им все едино: погода-непогода, а уголь ко времени, будь добр, доставь. Ну их тоже понять можно, в городе небось замерзнут без нашего-то угля. Вон, видишь, костры? Наши грузятся, за день-то не успели. Ночью закончат и поутру в Альтию отправятся… Метель вот только…

Вдали светились огоньки и мелькали черные фигуры. Лера скользнула по ним равнодушным взглядом. Плевать ей было на гильдии, на обоз и кто там чего лишится. Она была опустошена. Выпотрошена, как курица для супа. Ни мыслей, ни чувств. Только инстинкты заставляли идти за Силваном. И она шла.

Потом Ренна ругалась на нее, что убежала, на Силвана, что поспособствовал, опять отпаивала травами, а уложив в постель, мягко сказала:

– Спи, милая. Завтра все будет хорошо. Замечательный будет день.

Глава 8
Помолвка

Утро началось ужасно. Опухшие от слез глаза не открывались, голова болела, но Ренна скинула с Леры одеяло и потребовала вставать, а когда та отказалась, просто стащила ее с кровати, объявив, что скоро придут гости и Лера обязана присутствовать.

Никаких гостей видеть не хотелось, но Ренна была неумолима, и Лера позволила одеть себя, причесать и прилепить на глаза примочки. Она просто стояла, как манекен, а Ренна суетилась вокруг. Напоследок знахарка напомнила о молчании и вытолкала Леру из пристройки в избу.

* * *

Лера хлебнула мятного отвара, чтобы протолкнуть застрявший в горле кусок. Что сказала эта тетка, как ее там… Децима? Замуж? За какого еще Ерса⁈

Народ, набившийся в избу, рассредоточился за столом и поглощал кушанья, с интересом следя за деловитой свахой и пребывающей в полном ошалении Лерой. Чавканье неслось со всех сторон, и Лера предположила, что Децима эта тоже просто чавкнула, а не Ерса какого-то сватает.

– Что вы сказали? – переспросила она.

– Сегодня кольца наденем, а через неделю свадьбу отпразднуем, – терпеливо пояснила Децима. – Ерс – парень ладный, к труду мужскому рвется, так что нечего ждать.

Тетка улыбнулась, отчего ее толстые щеки расплылись, как у хомяка, и умильно посмотрела на Молчуна. Молчун, в нарядной рубахе, умытый и причесанный, королем сидел на отдельной табуретке напротив Леры. В ответ на ее пораженный взгляд он покраснел, потупился и, не зная куда деть ручищи, принялся крошить края лепешки.

Стало чуть понятней: Ерс и Молчун – одна и та же персона. Но с чего все возомнили, что Лера замуж за него пойдет? Натащили с собой яств, устроили у Ренны в домишке пир горой и свято уверены, что это помолвка.

Лера с силой зажмурилась и снова открыла глаза. Ничего не изменилось. Народ гудел, ел, утирал пот с лоснящихся от жары и духоты лиц, в дверях торчали головы любопытных ребятишек, и никто внимания не обращал, что «невеста» радости особой не выказывает и даже имени «жениха» не знает.

Нафиг, нафиг! Пора прекращать этот балаган, не то и впрямь поженят.

Лера встала и постучала деревянной ложкой по кружке. Звук вышел негромкий, и среди бряканья десятков ложек, скрипенья лавок и разговоров его никто не услышал. Тогда она похлопала в ладоши.

Это услышали все.

И все вдруг начали хлопать. Еще и ногами застучали. Дом заходил ходуном, так что Лера на миг испугалась, что войди он в резонанс, то провалятся они все в подпол.

А потом два десятка глоток в лад заорали:

– Це-луй! Це-луй! Це-луй!

Молчун покраснел еще больше, смущенно стрельнул на Леру из-под коротких белесых ресниц и встал. Раскрыв рот, Лера смотрела, как он идет к ней. Всего-то и надо ему обойти сваху с Ренной. А потом…

Волосы на голове зашевелились от осознания, что она своими руками, в буквальном смысле, запустила местное «горько», что сейчас Герасим схватит ее в медвежьи объятья и… В глазах потемнело, воздух душной густой пробкой встал где-то в горле, и Лера покачнулась. Как в дурном сне она видела приближающегося Герасима. Дружные крики «це-луй!» и буханье десятков ног лишали воли и словно вколачивали в пол, и только грустные глаза Ренны выбивались из творящегося вокруг хаоса.

Лера зацепилась за них. Ну знахарка, ну ведьма! День обещала замечательный⁈

Бежать было некуда: позади стена, слева плотный ряд орущих, впереди стол, а справа Герасим на подходе. Лера чуть не до колен задрала подол и вскочила на лавку.

– Минуточку внимания! – закричала она, но переорать захмелевших, развеселившихся мужиков и баб не смогла. Зато Герасим остановился. Сваха тоже подобралась, недобро прищурилась.

– Я не собираюсь замуж! – крикнула Лера. – Не собираюсь!

Народ начал стихать. Кто-то еще топал, хлопал, но соседи останавливали буянов, и все головы одна за другой поворачивались к Лере. Во взглядах стыло непонимание: что щебечет тут эта пигалица? Ей права слова не давали.

Лера оглянулась на Молчуна. Тот стоял рядом и хмуро смотрел на нее в упор. От былого смущения и следа не осталось. Суровый Молчун пугал, и Лера, отвернувшись, затараторила:

– Я замуж не собираюсь. Не знаю, кто ввел вас в заблуждение, – она зло уставилась на Дециму и Ренну, – но ни о какой свадьбе и речи быть не может. Спасибо вам за приют, – она слегка поклонилась, – но как только смогу, я вернусь домой, к родным.

Посчитав, что сказанного достаточно, Лера села. Люди зашептались, запереглядывались, а на нее стали смотреть с недоверием.

Сзади прожигал спину взгляд Молчуна, и Лера передернула плечами. Молчун, тяжело ступая, с каменным лицом, вернулся на свое место.

– Что ж, давайте разбираться, – поднялась Децима. – Есть у нас жених, пожелавший девицу бедную, безродную за себя взять. И есть невеста. Годков, правда многовато ей: двадцать, как определила донна Ренна, но коли Ерса устраивает, так и ладно. И что же мы слышим вместо благодарности? Девица отказывается и на родню ссылается. Но есть ли у нее родные? Сама же говорила, что ничего не помнит. Да и не ищет ее никто.

Народ согласно закивал, и Децима с чувством продолжила:

– Каково это – бродить девице в одиночку, без пригляда? Сиротская это доля. Доля тяжкая, горькая… Но в наших силах ее облегчить. Ерс жену не обидит, она в достатке будет, детишек нарожает. Что еще бабе нужно?

Десятки укоризненных взглядов впились в Леру.

От несуразности происходящего ей захотелось постучать себе по лбу и закричать, что кругом идиоты, но собравшиеся были до жути серьезны. Это ей ситуация виделась дикой и глупой, а им – все взаправду. Они всей толпой и обвенчать могут и, не дай бог, на ложе супружеское уволочь. С песнями, плясками, да пьяными советами.

От представленной картины нехорошо заныло в груди, и прихватило живот.

Собираясь с мыслями, Лера медленно встала. Надо что-то ответить. Надо доказать, что она не тварь дрожащая – право имеет.

– Гран Децима, уважаемые жители Большого Леса, – она поклонилась поглубже, чуть не упершись носом в миску с киселем. Ничего, от нее не убудет, зато народ подобреет. – Не сирота я. Так вышло, что попала я к вам по случайности. Память потеряла, но твердо знаю – есть у меня родные, которые любят меня и ждут. Как только я все вспомню, так вернусь к ним. Уж не обессудьте, но замуж я не могу. – Заметив на большинстве лиц скептицизм, Лера зачем-то добавила: – И вообще, у меня жених есть.

– Коли так, то чего и разводить тут… – сказал кто-то, и мужики снова застучали ложками, зачавкали.

Женщины же недовольно хмурились, поглядывали на сваху многозначительно. А та отступать и не собиралась.

– Не бывает такого, чтоб ничего не помнила, а про родных да жениха знала. – Децима выпятила грудь и с превосходством осмотрела Леру: – Если знаешь их имена, то найти труда не составит – в канцелярии все записаны. Отчего ж ты не пойдешь, не поищешь? Я скажу отчего. Блажь это все. Придумала себе сладкую небыль, чтобы жилось сиротине легче. Ведь кому охота в одиночку-то? Вот и намечтала. И родню, и жениха. Да вы гляньте, люди добрые, разве польстится кто на убогую такую? Маленькая, худая – сразу видно, с младых ногтей недоедала. Да еще рубцы эти страшные… Либо нет у ней никого, либо избавились от нее родные, чтоб позора избежать. А она сочиняет. Стыдно, стало быть.

С каждым словом наглой бабы Лере становилось все холоднее. Пальцы рук оледенели и не чувствовали шершавой столешницы, в которую вцепились. Глаза затуманило бешенством. Да кто она такая, эта мерзкая деревенская старуха? Что она возомнила о себе? Как смеет изрыгать гадости о ее родителях? Чтобы они отказались от нее⁈ Да никогда! Да они жизнь свою изменили ради нее! Ради нее мама бросила карьеру, дома сидела, чтоб учить ее. Отец отказался от повышения, чтобы больше времени проводить с семьей, возить дочь в клинику, сидеть там часами…

Они любили ее, баловали! Они не замечали ее уродства!

Они дали ей все!

– Замолчите!

Ее крик согнал самодовольную улыбку с рожи свахи.

– Хватит! Хватит оскорблять моих родителей и меня! – Лера с ненавистью смотрела на опешившую Дециму. – Довольно! Вы не имеете никакого права решать мою судьбу…

– Почему же не имеем? – перебила Децима. Уверенность уже вернулась к ней, и она с напором, крепкой ладонью впечатывая в стол каждую фразу, отчеканила: – Очень даже имеем. Ты здесь никто. Чужачка! Поселилась, одевалась, кормилась за наш счет. Подарки от Молчуна приняла, стало быть, на ухаживание согласилась. Хлебом угощала! – На этих словах сваха схватила со стола хлеб и потрясла им в воздухе.

Лера поймала на себе тяжелый, обязывающий взгляд Молчуна. Ну было раз. Помогала она тогда Ренне лепешки печь, а Герасим дрова принес. Посмотрел голодно, она и угостила. Блин, да знала бы, что традиция такая, ни за что бы не поднесла, хоть помри он!

– Так что хвостом не верти, – уже спокойней продолжила Марта. – Все уже, не отвертишься. А коли и найдется у тебя родня, так нам еще в ноги поклонится, что пристроили дочку, не обидели.

Народ согласно зашумел и с новой силой набросился на остывающую еду. Больше на Леру никто не обращал внимания. Для себя они все определили: вот жених, вот невеста, а через неделю – свадьба.

Молчун смотрел на Леру непроницаемым взглядом, только кулак его до белизны сжал ложку. Второй лежал на столе пудовой гирей.

Лера сглотнула вставший в горле ком и принялась тихонько выбираться.

– Куда собралась? – остановил ее властный голос Децимы.

– Я не голодна, – процедила Лера. – А вы кушайте… гости дорогие.

Децима прищурилась и открыла рот, готовясь, видимо, объяснить, кто здесь хозяин, но тут к ней склонилась Ренна и что-то зашептала. Выслушав, сваха с недовольным видом махнула рукой:

– Ну иди, иди. Куда ты денешься…

* * *

«Куда ты денешься, когда разденешься…»

Тьфу ты, и прилипло же! Откуда только вылезло⁈

Лера мерила шагами лекарскую, кусая губы и поглядывая на дверь. Громкие выкрики доносились даже сквозь толстенное полотно и переход, отделяющий пристройку от избы. Вот женщины затянули песню. Пели грустно, с надрывом. Слов было не разобрать, но наверняка что-то о нелегкой женской доле. Впрочем, долго попечалиться бабам не дали. Мужики, даром что почти одни старики, дружно грянули веселые куплеты. Похоже на частушки и, судя по взрывам хохота, пошлые.

«Куда ты денешься…»

Лера зарычала. Из горла рвались сплошь нецензурности, но она же девушка воспитанная, образованная…

– Что же делать? Что делать?

Что не делать, она знала точно: за Герасима не выходить. Он, может, человек хороший и мужем будет замечательным… Но для аборигенок! Если они, конечно, закроют глаза на его «молчаливость». А ей возвращаться надо! На Землю, в родной 21 век.

Здесь не ее место, не ее дом и уж точно не ее мужчина!

Так что же делать? Если бежать, то куда? Ренна говорила про город, Альтию, но даже если узнать, в какой он стороне, то идти пешком несколько дней. А на улице метель, в десяти метрах дом не разглядишь. Нет, это верная гибель. По сугробам, в мороз и вьюгу. А там еще и волки… Нет, нет.

Лера села, с силой растерла лицо.

Шум в избе смолк и запела женщина. Сильным голосом она уверенно завела красивую мелодию.

Дверь в лекарскую вдруг приоткрылась и чернявая девчонка с растрепанной косой сунулась в щель. Темные глаза с пугливым интересом обежали комнатку, наткнулись на хмуро смотрящую в ответ Леру, и девчонка, ойкнув, исчезла в переходе.

Оставшаяся открытой дверь впустила песню.

… А нам не надо слишком сложно —

Для нас любви не запасли,

Ее в балладах встретить можно,

О ней курлычат журавли.

Но в жизни чувства сплошь простые:

То радость от дневных хлопот,

То горе, коль уйдут родные,

А то усталый мирный пот.

Девичье сердце не тревожь ты,

Ты струны душеньки не рви,

Кто уготован, пусть негожий,

С тем и пойду, за днями дни…

Лера вскочила и захлопнула дверь. Бежать не вариант, но и остаться – никак. Иначе силком выдадут за Герасима.

Встав у окна, Лера прижалась лбом к холодному стеклу и закрыла глаза. Как хорошо. Прохладно. Минут пять простояла она так, чувствуя, что хоровод воспаленных мыслей успокаивается и на поверхность всплывает неясное ощущение, что выход есть, надо только вспомнить что-то важное. Не торопясь, боясь оборвать тонкую нить воспоминаний, Лера принялась раскручивать ленту событий назад. «Помолвка», тяжелое утро, бессонная, изматывающая ночь, возвращение из леса с Силваном. Силван! Зацепка здесь!

Во рту пересохло от волнения.

– Так, спокойнее, Лера. Что говорил Силван? – она вновь заходила по комнате, пытаясь обуздать мысли и грохочущее в ушах сердце. – Из деревни в город возят уголь. Силван сказал, что следующий обоз завтра. То есть уже сегодня, утром… Опоздала… – Лера замерла посреди комнаты и, зажмурившись, до боли прикусила губу. – Погоди, не опускай руки раньше времени… Силван тогда много что говорил. Вспоминай, вспоминай, дырявая башка! Мы шли из леса. Он указал на огни. Это, говорит, костры, мужики уголь грузят и завтра повезут…

Сердце екнуло и забилось с удвоенной силой. Лера вскинула голову. Метель! Он сказал, что метель их задержит!