Текст книги "Черный скрипач (СИ)"
Автор книги: Эдвина Лю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
Здесь не было камина или печки, и Дэн поёжился.
– Книгам вредны солнце, излишняя влага, сильное тепло и другие портящие их факторы, – проскрипел голос из глубины комнаты. Дэн вгляделся в неопрятный стог одеял и понял, что это старик, лежащий на тахте и укрытый до самого носа. – Ольза сказала – ты пришёл вместо Гуди. Подойди сюда и сядь вот на этот стул.
Гудвин сказал Дэну, что Гарольд не простой маг, а истинновидец. Однако, когда Дэнни приблизился, он увидел, что Гарольд Клейн совсем стар, и почувствовал разлагающуюся силу. Эмоции старика были уже далеко не те, и сознание изрядно помутилось. Пять лет назад он, возможно, ещё был в лучшей форме, но сейчас доживал последние дни.
Дэн сгрузил со стула на соседнюю этажерку стопку книг и послушно сел около тахты. Из-под нескольких одеял высунулась ледяная истончённая рука и вцепилась в Дэна. Ощущение было, как будто в него впилась куриная замороженная лапа. Ван Лиот дрогнул, но руку не отдёрнул.
– Гуди, Гуди. Хороший был мальчик этот Гуди, сильный, – одобрительно пробормотал старик тонким, почти детским голосом. – Отличный спектр эмоций, яркие, сочные краски…
При чём тут краски, Дэн не понимал, но нашёл в себе силы сказать:
– Я хочу попасть в ложу Смуты, эн Клейн. Я потерял всех родных.
– Вот как? – голос у старика окреп. Он приподнялся на плоских подушках и взглянул в лицо Дэну. – А чего же ты хочешь?
– Я маг-погодник, – сказал Дэн, хотя понимал, что врать истинновидцу опасно. Да, он совсем старый и плохо видит, но вдруг почувствует ложь? – Когда Гуди связался с ложей, мы вместе подняли большую бурю. Но этого было мало. Я хочу продолжить наше дело и устроить бурю куда более сильную. Вот чего я хочу!
– Неплохое желание для юноши, мой милый. Неплохое. А я бы хотел поскорее умереть, – сказал Клейн и причмокнул губами. – Умереть без боли. Тебе, юнцу, не понять. Я скажу тебе, как попасть в отбор. Скажу, куда и когда тебе надо прийти, чтобы получить возможность ступить на первую ступень. Мне всё равно, разрушишь ли ты основы ложи или просто пойдешь убивать её генерала. Мне всё равно, убьют тебя или пощадят. Но я очень хочу, чтобы ты дал мне смерть без боли. И потому я скажу тебе всё.
Дэнни понял, что его ложь замечена. Понял он также и то, что старому магу безразлично, как ему назвался прибывший юнец, безразличен сам факт лжи, и за одно лишь обещание исполнить последнюю волю он готов заплатить любую цену.
Он кивнул и приподнял руку старика, поднося к губам, как для поцелуя.
– Скажите мне, – попросил Дэнни, и его голос внезапно сорвался. Ему не приходилось ещё убивать вот так – беспомощного, лежащего в постели старика, который просил о смерти как об избавлении.
– Улица Вторая Дворцовая, – сказал старик, тяжело дыша. – Особняк Кора Тэллина. Знаешь, где это?
– Я найду, – пообещал Дэнни. – Что я должен сказать?
– Скажи – Гарольд Клейн… кланяется.
– И это всё? – удивился Дэн.
– Всё, – засмеялся сухим, как песок, смехом Гарольд Клейн. И тут же скривился от боли. – Книги мои пусть заберут, а дом – дом чтобы достался Ользе! По справедливости.
Он снова сморщился. Рука, которую держал Дэн, напряглась.
– Теперь твой черёд, мальчик. Сделай всё быстро.
– Извините, эн Клейн, но это будет больно.
Дэнни прижался щекой к холодной, влажной и слабой руке старика, закрыл глаза. Он знал, что делать с болью, умел с ней управляться. Боль была той стихией, с которой не стоит бороться, но с которой можно попытаться совладать.
Можно было вытащить скрипку и увести старика в смерть мелодией. Но Дэну не хотелось играть. Он просто вобрал в себя всю боль Гарольда, без остатка – жжение в почках и мочевом пузыре, спазмы в сердце и сосудах, ломоту в суставах, застарелую лицевую невралгию и ноющую боль в остатках зубов, резь геморроя. И, кроме боли, в Клейне, видимо, больше ничего не оставалось – потому что, вздохнув свободно, он улыбнулся и умер.
Дэнни встал со стула и пошатнулся. Когда забираешь чужую энергию – она переполняет тебя, как вода кожаную флягу. И часть этой энергии становится тобой. Неопытному магу Боли забрать сразу так много может даже стоить жизни.
Светлый маг поступил бы с этой энергией проще всего – он не стал бы преумножать и сохранять, чтобы воспользоваться, а пропустил бы сквозь себя и разделил – то есть выбросил, по-простому, на ветер. В самом крайнем случае Светлый может эмоцию преобразовать – превратить в противоположную. Это действо более замысловатое и нередко маги о нём забывают вовсе. Если Светлый маг пропустит через себя слишком много боли, то, вполне вероятно, это нанесёт ему большой вред. Поэтому он поспешит всё отпустить… Но ни один Тёмный не будет так разбрасываться.
Дэнни хорошо помнил о том, куда дальше лежит его путь, но совладать с полученной энергией боли, укротить её оказалось сложнее, чем он думал. К тому же его собственные эмоции устроили настоящую бурю. Ему необходимо было перевести дыхание, отдохнуть хоть немного или хотя бы использовать немного полученной силы – сбросить излишки. Дэн покрылся ледяной испариной, его шатало, когда он шёл к выходу, чтобы забрать куртку и ботинки, и едва неприятная, сердитая Ольза заступила подростку путь, как он передал ей часть полученного. Он боялся и испытывал к служанке неприязнь, даже брезгливость, и когда она, корчась от внезапной боли в животе, упала на четвереньки, Дэн лишь поморщился и перешагнул через Ользу.
– Твой хозяин завещал тебе дом, – буркнул он, сам не зная, для чего.
Он обулся, надел куртку и закутался в толстый длинный шарф. На улице дул резкий ветер, сквозь рваные облака проглядывало неприветливое, холодное солнце. Пахло заморозками. Вдохнув свежего воздуха, Дэн с удивлением обнаружил, что по щекам бегут слёзы.
Он поправил на спине вещевой мешок и отправился к дому.
***
В городе Азельме улицы длинные, переходящие из квартала в квартал, и Вторая Дворцовая, начинаясь от летней резиденции короля, идёт сначала мимо богатых особняков, мало чем уступающих собственно дворцам. Потом Вторая Дворцовая резко идёт под уклон – мимо рыночной площади, через квартал ремесленников, а там – к речке. Туда же выходят и трубы канализации. У самой речки живут разве что совсем уж никудышники. Улица Трудолюбия, на которой проживал Гарольд Клейн, находилась от Второй Дворцовой на очень почтительном расстоянии, и Дэнни долго петлял через дворы, желая срезать путь. Дважды он перелезал через заборы, мечтая перенестись к дому Кора Тэллина с помощью магической бирки – он знал эту улицу и мог бы попробовать определить координаты дома. Но – нет, нельзя. Поймают ловцы, маги из другого участка, такие, которые, может быть, и не слышали о планах Чезаре Роза – и что тогда делать? Потом, конечно, Чезаре вступится – и его наверняка отпустят. Но сколько времени будет потеряно…
А ведь он и так потерял больше четырёх лет. Почти пять.
Улица Вторая Дворцовая выглядела так, что Дэнни махом перелетел через эти почти пять лет и почувствовал себя тем же подавленным, одиноким перед лицом тяжёлого испытания мальчиком в полосатых чулках и новенькой белой рубашке. Здесь вместо булыжной мостовой на земле лежали до блеска отмытые плитки, чёрные, бордовые, кремовые. Сложный и очень красивый узор. Здесь металлические ограды представляли собой замысловатые произведения искусства. Здесь дома походили на чертоги небожителей, как в сказках.
Когда Дэнни увидел стражей порядка, он поразился уже одному тому, как они здесь одевались. Ван Лиоты и сами жили не бедно, но в их квартале стражи порядка ходили в простых тёмно-серых куртках с жёлтыми полосами на груди и с жёлтыми шевронами на рукавах. В просторечии их называли «мухами». Впрочем, отец Дэна не любил просторечий. Здесь же были скорее не мухи, а целые шершни – в чёрных коротких, ладно сидящих мундирах, на рукавах по пяти нашивок вместо одной, а накладные полосы на мундирах – золотые. Сами «шершни», видимо, представляли отборную элиту стражей – откормленные, крупные, высокие, породистые. К Дэнни навстречу шли сразу трое.
Сначала Дэн обрадовался, что ему будет у кого спросить, который из этих дворцов – особняк Кора Тэллина, но, когда «шершни» приблизились, у паренька возникли некоторые опасения. У стражей были такие лица, словно они увидели на плитках улицы не подростка, а кучку нечистот, и теперь готовились от нее избавиться. Дэн слегка струхнул, но виду решил не показывать.
Ему хватило времени, чтобы достать из мешка скрипку и смычок. Развернуть их, вынуть из футляра, настроить инструмент – на это уже не оставалось ни секунды, и Дэн решился на краткий магический всплеск, который, как волна, оттолкнул стражей на полшага. Они остановились, видя перед собой мага, и уставились на него уже по-другому: настороженно. Среди этих троих магом оказался всего один.
«Шершни» при виде чёрной скрипки, кажется, оробели. Но не отступили.
– Не вздумай играть, – сказал Светлый маг-«шершень» невыразительным, тусклым голосом человека, который не имеет к музыке ровно никакого отношения. – Я прикажу не стрелять, если ты сдашься без боя.
– Без боя?
Мальчик почувствовал, как осторожно маг нащупывает его эмоции – словно перебирает струны незнакомого инструмента. Конечно, если инструмент может тебя убить, ты волей-неволей будешь настороже.
Но руку Светлый поднял. И «шершни»-простаки взяли ружья наизготовку.
– Я не хотел боя. Мне надо позвать сюда одного… Одного человека, – сказал Дэнни, глядя только на мага. – Если вы не будете стрелять – я вам никакого вреда не причиню.
Но Светлый, конечно, не внял. Может быть, не поверил, а может – очень уж хотелось ему поймать, наконец, знаменитого Чёрного Скрипача.
– Стрелять в скрипку, – сказал маг негромко, но не услышать его было нельзя.
Дэн спрятал инструмент за спину. Расстрел драгоценной скрипки в его планы не входил.
– Мне нужен Кор Тэллин, – сказал он сквозь зубы, которые сжимал, чтобы они не стучали.
– Ага, вытяни руки и медленно отдай скрипку рядовому Дотцу, – сказал Светлый. – Мы передадим господину Тэллину, что ты хотел его видеть!
Дэнни с трудом соображал от волнения и переполнявшей его чужой энергии. Первым его порывом было скинуть всё, что он получил от старика Клейна, на Светлого мага – а там видно будет! Но Светлый держался настороже и, скорее всего, преобразовал бы боль. Столько сразу через себя пропустить невозможно.
– Не стреляйте, – сказал Дэнни как можно жалобней. Таким голоском он просил на дороге или в тавернах кусок хлеба или монетку. И просил небезуспешно!
– Отдай скрипку, – повторил маг. – Или они выстрелят!
Но Дэнни уже понял, что его хотят взять живым, и, разведя руки в стороны, медленно поднял их – в одной скрипка, в другой смычок.
– Я не могу её отдать, это всё, что у меня есть! – просительно сказал он. – Но я сдаюсь! Пожалуйста, не причиняйте мне вреда!
И хотя Светлый маг даже не думал поверить ему и расслабиться – Дэн отлично понимал его эмоции! – «шершни»-простаки опустили ружья.
Их командир заметил движение – в эту секунду его внимание, сконцентрированное на Дэнни, едва заметно рассеялось. Дэнни только этого и ждал – свёл над головой руки и слегка коснулся смычком струн. Тихий скрежет – и следом выстрел. Прицелиться страж, разумеется, не успел.
– Прекратить, – за спиной Дэна оказался человек. Судя по лицам «шершней» – непростой человек, потому что простаки сразу же приняли вид угодливый и пристыжённый, а маг, напротив, приосанился.
Дэн так бы и врезал ему – и совершенно неважно, ментально или физически. Можно даже музыкально. Уж очень у этого мага лицо было самоуверенное и довольное. Как будто он уже поймал Чёрного Скрипача и собирается получить за его голову награду.
– Убрать оружие, – последовал другой приказ. Голос – низкий, хрипловатый, лишённый музыкальности – звучал с ленцой.
Когда стражи закинули ружья за плечи, а их предводитель кивнул, Дэн позволил себе обернуться.
За его правым плечом стоял пожилой человек в тапочках и бело-розовом пушистом халате до пят. Из-под халата виднелась нижняя рубашка с кружевным жабо, а под ногами у человека расстилалась ковровая дорожка с высоким голубым ворсом. Край дорожки упирался в грязные и мокрые ботинки Дэна, и тот неловко переступил ногами.
Человек обошёл музыканта и встал между ним и «шершнями», разглядывая Дэнни. Он оказался гораздо выше Дэна, который был достаточно рослым для своих пятнадцати лет, но дрябловатым, нездоровым. Изжелта-бледная кожа и седая, с залысинами голова вызвали у Дэна особое отвращение.
– Убери скрипку, – велел человек в халате.
Дэн опустил руки, но к футляру и не прикоснулся, с вызовом глядя на вельможу.
– Убрать! – человек дёрнул подбородком – дряблым, но очень хорошо выбритым. И чёрная скрипка жалобно затрещала.
Дэнни положил скрипку и смычок в футляр, застегнул пряжки на нём, и, обнимая инструмент, исподлобья посмотрел на незнакомца.
– Вы Кор Тэллин?
– Да, да, я – эн Кор Тэллин, – быстро сказал человек.
– А как же… – Светлый маг-стражник протянул руку к Дэну, словно намереваясь схватить его за руку.
– Вы свободны, – небрежно сказал Кор «шершням». – Радуйтесь, что живы.
Дэнни с огромным наслаждением сейчас же разделался бы с этим человеком. Но Чезаре просил об иной услуге.
– Пойдёшь со мной, – приказал Дэну Тэллин.
Дэн искоса посмотрел на мага, чтобы полюбоваться его разочарованием. Скорее всего, ему не перепадёт ничего – ни награды, ни премии, ни даже мзды за молчание.
Но маг уже выглядел довольным. Скорее всего, здешние стражники всё-таки что-то получали за гнусные делишки богачей вроде Тэллина.
– Простите, но нет, эн Тэллин. Я ухожу, – сказал Дэн, закидывая мешок на плечо. Он развернулся и сделал вид, что уходит, выполнив миссию.
– Ты хотел мне что-то сообщить, – сказал ему вслед вельможа.
– Что Гарольд Клейн вам кланяется, – не оборачиваясь, бросил Дэн.
– А что ещё?
– Не знаю. Он умер, – равнодушно ответил Дэнни, не спеша шагая по мостовой.
– Умер? – Тэллин запахнул халат и сделал за ван Лиотом несколько торопливых, мелких шагов. Ковровая дорожка стелилась перед ним, и ноги в тапочках мягко ступали по голубому ворсу. – Как это произошло?
Догнав музыканта, Тэллин схватил его за плечо. Дэн обернулся и выдержал взгляд ужасных светло-серых навыкате глаз. Казалось, что в глазницы Кора Тэллина воткнуты два каменных шара, так холоден оказался этот взгляд.
– Я убил его, – ответил ван Лиот просто.
Наверное, камергер его Величества ждал каких-то других слов или объяснений, но вид уличного мальчишки-музыканта, глядящего из-под давным-давно не стриженных волос на могущественного богача в халате, его впечатлил.
Во всяком случае, Кор Тэллин перестал пялиться на Дэна как на мерзкое насекомое.
– Иди за мной, – сказал он. – Надеюсь, Гарольд знал, что за поклон мне присылает...
***
Эпидемия гриппа в крепости Тартута началась внезапно. Заключённые-маги оказались к ней не готовы – ослабленные, лишённые магических эмоций, в плохой одежде, на плохой еде. Едва лёг первый снег и началась осенне-зимняя слякоть межсезонья, как лазарет тюрьмы обзавёлся сразу десятком болезных.
Лечить их никто не собирался. Вся процедура исцеления сводилась к тому, что в больного заливали стакан горячей воды, чтобы согрелся и не лязгал зубами. Из первого десятка половина поправилась, трое умерли, двое пока не определились, а в лазарет уже тащили ещё шестерых.
В обычных обстоятельствах могилы для покойников помогали рыть сами заключённые. Иногда к нему в помощники притаскивали провинившегося охранника или штрафника из города. Здесь же Дард оказался в одиночестве. Кто мог держать лопату или лом в руках, сейчас либо лежал в горячке, либо шатался от любого порыва ветра после выздоровления, либо помогал врачам в лазарете… чтобы через день-два тоже почувствовать недомогание.
В первую неделю эпидемии Дард схоронил всего троих. А потом их стало умирать больше. По одному, по двое в день. И всё время привозили одного-двух осуждённых на заключение в мрачной башне Тартуты.
«Их даже и эмоций лишать незачем, – мрачно думал Сарвен Дард. – Всё равно сразу помрут!» Плюнув на распоряжения начальника тюрьмы, он выдолбил мотыгой очертания большой ямы и принялся рыть общую могилу, а свежие трупы велел пока складывать под навес, возле осыпающейся ограды. Кто уж донёс об этом начальнику тюрьмы – Упырёк не знал, но после того, как два тюремных стража, откормленные рожи, отпинали его по ногам и рёбрам, поклялся узнать.
– Один дохляк – одна могила, – внушали ему стражи, и Дарду оставалось лишь гадать, с чем связана такая щепетильность.
Боялись они, что мрычи перезаражаются друг от друга, что ли? Так это ничего, мёртвые не кашляют.
К вечеру Упырька трясло от боли и изнеможения, руки, вроде бы давным-давно привыкшие к черенкам лопат и мотыг, покрылись пузырями несмотря на перчатки, а голова отчаянно кружилась. А под навесом лежали ещё три оставшихся незахороненными трупа.
Тяпа удосужился протопить сторожку и даже вскипятил воду для чая, но ужином в доме и не пахло. Дард вяло сжевал два куска хлеба и упал на подушку лицом вниз.
– Почему нельзя было похоронить их в общей могиле? – невнятно спросил он, не надеясь на ответ.
Но старый некромант не только услышал, но и ответил:
– Потому что иногда нам приходится их выкапывать и проверять знак. Поэтому один мертвяк – одна могила. И дощечка с именем непременно.
От удивления Дард даже почти расхотел спать. Он приподнялся и уставился на Тяпу.
– А разве знак не исчезает после смерти?
– Нет. Пока труп есть – и знак есть.
Дард уныло кивнул. Работа могильщиком ему совсем не нравилась.
Утром он выбрал труп посвежее, промёрзший, но целый, и не спеша собрался с мыслями и эмоциями. Поднять промороженного жив-курилку оказалось несложно – сложнее заставить его задеревеневшее тело подняться и пойти. Заодно не удержался – коснулся плеча жив-курилки. Знак ложи Страха тут же проявился, очень слабо светясь в тусклом утреннем свете.
То, что некроманты зовут «остаточными эмоциями», у трупа имелось в количестве, даже меньшем, чем у приснопамятной старушки. Дард вздохнул. Да уж, работа мечты. Всё, что желал – всё сбылось! Даже больше.
Куда вот теперь деваться? Проситься обратно в Сольме?
Но тут Сарвен вспомнил, что там, в Сольме, тоже мало хорошего, и повесил нос.
Но к курилке у него всё же оставалось одно дело, весьма, надо сказать, щекотливое. Он его немного отогрел у костерка, и задал вопрос, волновавший его с тех пор, как тяжёлые ботинки тюремных стражников прогулялись по его рёбрам.
– Кто рассказал стервецу-начальничку про общую могилу? Ну? Ты же слышал? – Дард в нетерпении ждал ответа.
Не всякий мертвец может ответить, даже если у него в целости язык, губы и всё остальное, что полагается. С другой стороны, привязанный эмоционально к человеку или месту труп может общаться мысленно. Но не обычный жив-курилка же. Да и Упырёк не особо умел пользоваться мысленной речью.
Мертвец какое-то время молчал, отвернувшись от Дарда к огню. Тепло костра будило в нём воспоминания о том, что он был недавно жив. Пожалуй, Сарвен улавливал даже облегчение, которое испытывал жив-курилка оттого, что умер. Отмучился.
Потом мрыч вздохнул и сказал:
– Нееекромант.
– Да, да, – нетерпеливо сказал Дард, не сообразив, о чём говорит жив-курилка. – Я некромант. Так ответь мне – кто?..
– Старый некромант. Не ты.
Упырёк замер. Ага, вот оно что. Надо было и самому додуматься – ведь Тяпа тут не первый год сидит, прекрасно знает, чего нельзя делать, а что можно. Но каков красавец! Неужто нельзя было подойти и сказать, просто предупредить? Почему сразу заковылял к начальнику-стервецу и доложил ему? Решил, что у него, у Дарда, ноги или рёбра лишние?
Упырёк даже потрогал ушибы сквозь толстую куртку и свитер. Рёбра, разумеется, болели. Правую ногу можно было не трогать – и так чувствовалось, наступать больно.
Ну ладно.
Дард пожал плечами, сходил к сторожке, взял ещё две лопаты. Дал двум новым жив-курилкам немножко посидеть у костра. Выдал лопаты всем троим. Копали они, конечно, скверно. Неповоротливые, с трудом двигающие конечностями. Но у них ничего не болело, не так ли?
Сидя у жалкого костерка на перевёрнутом ведре, Дард курил и смотрел, как жив-курилки роют себе же могилы. Надо будет дождаться новых покойников и, не дожидаясь их окоченения, заставить их копать тоже, а этих зарыть.
И заодно стоило подумать, как отомстить Тяпе. Желательно, конечно, чтобы он успел прочувствовать всё, что ему достанется, но при этом не смог сопротивляться. Да, это желательно. Дард не любил драться с теми, кто слабее – противно, как будто слизняка убиваешь. Но это не значило, что их нельзя наказывать. «Слабее» – к сожалению, не означает «лучше», скорее наоборот: слабые жалки, но зловредны.
***
Убранство дома Кора Тэллина, Первого Камергера его величества короля Грета Кешуза, поражало не столько роскошью, сколько сдержанной красотой тщательно подобранных цветов. По крайней мере, это касалось холла, светлого и просторного, где пахло кофе и чем-то вкусным. Нежнейшие сливочные, бежевые и золотистые тона, чуть оттенённые кофейными узорами ковров цвета топлёного молока и тёмно-коричневыми подушками на креслах, диванчиках и банкетках, в изобилии стоявших вдоль стен – и тут же хмурый, недовольный хозяин с помятым лицом. Пожалуй, его розовый халат, желтоватая дряблая кожа и войлочные тапочки казались тут лишними. А что говорить о госте? Дэнни опустил глаза на свои ботинки, думая, что ему, как и в доме Клейна, прикажут снять их. Но Тэллин на обувь незваного гостя не обратил никакого внимания.
– Тульди! – крикнул он, подойдя к широкой лестнице напротив входной двери. – Тульди!
Дэн всё мялся у дверей, не забывая, однако, поглядывать по сторонам. Из холла вправо и влево вели две широкие и высокие арки, а отделанная белым мрамором лестница поднималась на второй этаж, а затем, видимо, и на третий. Кого бы ни звал Кор – этот человек не мог прийти слишком быстро. Если бы у Дэна сейчас был нож или пистолет – он, наверно, мог бы успеть выстрелить в Тэллина или ударить в спину. И даже имел бы неплохой шанс удрать после этого.
«Ошибаешься, – прошелестел в голове голос Чезаре. Как никогда, тихий и мягкий. – Он небезопасен, да и охранных чар тут немало. То, что тебя впустили, ещё не значит, что тебя выпустят!»
Дэнни не стал отвечать. Только подумал, что Розу неплохо было бы сказать ему об этом немного раньше.
Тэллин прошёлся по изумительному сливочно-кофейному ковру в грязных тапочках и кивнул Дэну. По лестнице стремглав сбежала вниз совсем юная девушка, невысокая, русоволосая, в чёрном платье до щиколоток и в маленькой белой шапочке, приколотой к причёске шпильками.
– Проводи молодого господина в комнату для новообращённых, – сказал Кор служанке. И повернулся к Дэну. Смерил его взглядом, словно прикидывая, как его приготовить к ужину. Потом процедил сквозь зубы:
– Жду тебя через тридцать минут в своём кабинете. Тульди проводит.
Служанка отвесила Тэллину замысловатый поклон – сначала прижав руки к ключицам, потом разведя их в стороны, словно крылья. А разгибаясь, ещё и притопнула, да так, что пышная юбка колыхнулась. Дэнни покосился на полосатые чёрно-белые чулки и узкие туфельки служанки. Не слишком складная, а вот ножки изящные, как у куколки.
– Идём, – Тульди дёрнула мальчика за рукав.
И потащила его направо, через полукруглую арку. Привела в комнату, где с мученическим вдохом велела:
– Снимай свои тряпки. Умоешься как следует, с мылом. Эн камергер не любят вони. Наденешь рубашку, штаны – я положу на стул, увидишь. Давай свой мешок, я уберу твои вещи, – Тульди протянула руку к дорожному мешку, и Дэнни шагнул от неё подальше. – Тебе он здесь без надобности. Ну? Я ничего не возьму!
Тульди говорила негромко и как будто испуганно. Дэнни даже оглядел комнату в поисках какой-нибудь нежданной угрозы, но ничего такого не обнаружил: только четыре деревянные кровати, застеленные одинаковыми унылыми коричневыми покрывалами, большой платяной шкаф да несколько стульев и этажерок. Комната выглядела едва жилой – скорее всего, тут просто спали, и ничего более. Узкая невысокая дверка в одной из стен вела в туалетную комнату, где оказалось холодно и неуютно. Маленькая тёмная ванна, раструб душа, умывальник и несколько полотенец на крючках вдоль стены, выкрашенной в белый цвет. Тут же, без кабинок или ширм, стояли два фарфоровых урыльника, над ними металлические бачки с рычагами для слива воды. Неуютно, но безупречно чисто. Дэнни поёжился.
– Что молчишь? – Тульди заглянула в туалетную комнату следом за ним. – Потом намолчишься ещё. Спрашивай, пока ещё можешь!
И она хмыкнула.
– А потом нельзя будет? – спросил Дэн.
– Узнаешь, – ответила служанка. – Ну, если не спрашиваешь – сама скажу. Таких, как ты, тут ещё двое, испытуемых. Пройдёте первую ступень – перейдёте в более удобные комнаты, они уж будут отдельные. Всё ясно?
Дэнни скинул шарф, куртку, свитер, искоса поглядывая на Тульди, но той, видимо, хотелось поболтать. Она и не думала покидать туалетную комнату, разглядывая Дэна и рассказывая о новичках.
– Один тут неделю уже, а второй – четыре дня, так вот, ты с ними не болтай, даже если думаешь, что никто не слышит. Понял? Им нельзя. И тебе будет нельзя.
– Да, – ответил Дэн. Он остался в одних только брюках. – Вы не могли бы… хм… выйти?
Было бы здорово, конечно, предложить ей остаться и посмотреть, как он будет мыться, но Дэнни не смог это произнести – у него вдруг стали горячими уши и шея. И он только в смущении протянул ей стопку грязной и потрёпанной одежды.
Служанка вздохнула, взяла стопку и наконец-то вышла. Дэн, встревожившись за скрипку и книгу, бросил взгляд на мешок – тот лежал у порога уборной. Пока Тульди ходила туда-сюда по спальне, Дэнни быстро помылся – вода оказалась очень горячей – и завернулся в огромное жёсткое полотенце почти целиком. Схватил мешок, и осторожно выглянул в комнату – Тульди там не было. Видимо, понесла выбрасывать его лохмотья. Дэну внезапно стало жалко и старого растянутого свитера, и длинного шарфа, и удобных ботинок. Вещи, сложенные на кровати, выглядели по-сиротски убого: тёмно-серая рубашка и чёрные брюки, дешёвое, но новое бельё и тонкие носки. Никакой обуви. Никакого ремня, никакой шляпы, куртки, шарфа. Дэнни осмотрел кровать и засунул под неё свой драгоценный дорожный мешок – подальше, в угол к изголовью. Лишь потом оделся и вышел из комнаты.
Только вот куда идти, Дэнни не знал, а потому стал ждать Тульди, которая не особенно спешила. Дэн прошёл к арке и стал подниматься на второй этаж, когда женщина нагнала его и потащила за рукав – очевидно, по свойственной ей манере «провожать» новичков.
– Запоминай, – сообщила она, – тебе тут не меньше месяца торчать.
Кабинет Кора Тэллина выглядел очень странно. Окно с тёмными гардинами, тёмная массивная мебель, стеллажи, полные книг не могли удивить Дэна – у его отца всё-таки имелась целая библиотека, служившая также и кабинетом. Но помимо этого в кабинете оказалось множество не вполне уместных там предметов – алых подушечек на стульях и кушетках, кресел с позолотой на спинках и ручках, золотых шнуров и в особенности – чернильниц всех видов и мастей. Некоторые походили на хрустальные кубки, оправленные в золото, только с крышечками. Некоторые были сделаны из камня. Очевидно, у камергера имелась слабость к чернильницам – вряд ли он столько писал, чтобы ему понадобилось их такое количество.
– Хм, – изрёк Тэллин, покосившись на большие каминные часы, украшавшие полку с крышкой из чёрного камня – Дэнни не умел определять породы камней, но ему показалось, что крышка бешено дорогая. – Опоздал на две минуты.
Всего на две. Дэнни на всякий случай промолчал – кто знает, какого ответа ждёт генерал?
– Значит, тебя Клейн прислал? – спросил Тэллин, помолчав. Покрутил в руках пустую чернильницу – хрустальную, в латунной оправе, с изящной бабочкой на крышке. – Я ведь тебя помню и знаю, чей ты.
– Я ничей, – буркнул Дэнни, опустив голову.
– Ты ученик Роза, – с отвращением вымолвил камергер.
– Я брат Гудвина ван Лиота, – возразил Дэн.
– И ученик Роза, – гнул своё Тэллин. – А Роз копает под меня, только вот лопатка у него коротковата.
– Он позволил арестовать моего брата. Вы знаете, что он умер? – хмуро сказал Дэн.
Если Тэллин следил за Гудвином, он мог знать не только о его смерти. Но и о том, кто его убил. Только вряд ли следил. К чему ему отработанный материал? Это и отразилось сейчас на равнодушном дряблом лице – мальчики на выброс Кора не интересовали.
Дэн тоже отработал своё, но находился в полном равновесии и эмоциональной сохранности. Чутьё диктовало ему, на что теперь надо делать акцент, и он повёл свою партию вполголоса, замирающим от вкрадчивости голосом – Чезаре, если бы подслушивал, наверняка посмеялся бы над этими интонациями. Но Дэн его присутствия не ощущал.
– К тому же вы, должно быть, слышали, что несколько месяцев назад я вышел из-под влияния эна Роза. Чуть не убив его, а также эна Гисли и эна Тревиса.
Тут Дэн, конечно, действовал наугад – имена гостей Чезаре могли ни о чём не говорить Тэллину. Но он повёл ноздрями, словно хищник, и оскалил мелкие желтоватые зубы.
– А! Погоди-ка! – сказал он. – Так они, выходит, ещё собираются у Роза?!
– По крайней мере, собирались этим летом, – осторожно произнёс Дэн. У него от радости, что Кор заглотил наживку, участилось дыхание – с трудом успокоил себя и добавил:
– Я мог бы быть вам полезен, эн Тэллин. Вы рано определили меня на выброс.
В глазах камергера что-то сверкнуло – как монетка на дне грязной лужи. Дэн поёжился от этих ужасных светло-серых навыкате глаз-шаров.
***
– Хубер скончался, – сказал помощник Чезаре Роза, тараща несчастные, заплаканные глаза.
Роз не сразу оторвался от чтения, но постепенно новость дошла до него, и он поднял голову от бумаг. Перед ним лежало дело об убийстве ловцов на дороге к пригороду Азельмы. В убийстве подозревали Чёрного Скрипача, и потому Чезаре очень хотел внимательно вчитаться в подробности.
– Что?
Арней Фокс шмыгнул носом. Приложил правую руку к ключице и произнёс гнусавым от слёз голосом:
– Ясных дней, эн Роз. Эн Уинфред Хубер мёртв.
В главном управлении Арней служил уже больше пяти лет и отлично знал Уинфреда Хубера. А его личного секретаря, старика с отличным чувством юмора, почитал как ученик – учителя.
– Этим утром обнаружен в своей спальне мёртвым, – сказал Арней. И на его глаза снова навернулись слёзы.
Чезаре ждал продолжения рассказа. Хуберу было не меньше восьмидесяти лет. Умри он просто от любой старческой болезни, Фокс вряд ли так вёл бы себя.
И верно, совладав с собой, Арней продолжил:
