Текст книги "Черный скрипач (СИ)"

Автор книги: Эдвина Лю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Часть 5. Музыка и тюрьма

Терпеливый, работящий, безразличный ко всему метроном отсчитывал такт за тактом. Музыка в голове звучала не переставая. В камере, которую можно было бы назвать норой, в холоде и сырости, сидело и лежало шесть человек. Здесь было тесно, так тесно, что не то что уединиться в углу невозможно – просто отвернуться некуда. Люди сбились в комок, стащив жидкие соломенные тюфяки в один угол, дальний от угла с отхожей ямой. Вернее, дырой в полу. Рваные одеяла и скудная одежда служила плохой защитой от холода.

– Н-н-ничего, это ненадолго, – подбадривал других один из заключённых. В темноте невозможно понять, кто как выглядит, кому сколько лет, но по голосу Дэн решил, что говорит старик. – Я з-з-здесь бывал. Я от-т-тсюда выходил. Дня два, три п-п-потерпеть, и нас определят в нормальные к-к-камеры.

– Ты прибыл вчера? – стараясь не заикаться, спросил Дэн.

– С-с-сегодня. Незадолго д-д-до тебя.

– Они набивают мешки в один день, чтобы потом не пришлось лишний раз открывать, – встрял кто-то. – Д-давайте прижмёмся плотнее.

Тела сдвинулись ближе. Человеческая вонь заставила Дэна содрогнуться. Он невольно отшатнулся, когда чьё-то дыхание обдало его. И задел кого-то не такого зловонного и куда более тёплого и мягкого, чем другие.

– Поаккуратней, ты, – сипло и тихо сказал этот человек. Он пытался говорить как можно более низким голосом, но музыкальный слух Дэна это не обмануло.

– Извини, – ответил он шёпотом и подвинулся, давая ей место на своём тюфяке и край своего одеяла.

– Эй, бывалый, как тебя, – окликнул кто-то старика.

– Энди К-к-катхарт, – проскрипел бывалый. – Ложа Смерти. Многократные магические воздействия на мёртвых, повлиявшие впоследствии на живых вплоть до летального...

– Как тут насчёт погреться и пожрать? Неужто тоже черед дня два-три? А?

– Ежели порядки не изменились, брат, то придётся до вечера потерпеть.

– До вечера! А как же тут понять, где вечер, а где утро, – буркнул огорчённо заключённый. – Со вчера не жравши…

Дэн вспомнил, что тоже не ел очень давно. Но больше его беспокоил холод. Шестой Тёмный месяц уже не такой лютый, но ведь всё ещё зима. А тут из одежды на всех были только рубахи да штаны и шлёпанцы без задников. Чтобы неудобно было бегать. Незачем это узникам.

Он скорчился, съёжился, стараясь согреться, и, уже невзирая на отвратительные запахи, прижался к кому-то. А со спины кто-то прильнул к нему. Кажется, та женщина.

Музыка билась внутри размеренно и сильно, словно огонь горел в очаге. Ровное, сытое пламя на сухих дровах.

– Кого как зовут? – спросил Дэн. Ему хотелось слышать что-то помимо этой музыки. Что-то более человеческое.

– Энди Катхарт я, – охотно откликнулся стариковский голос.

– Бруно Эрмин, – как можно грубее буркнула ему в спину женщина и тут же, на всякий случай, закашлялась. – Ложа Страха.

– Вильгельм Ортлиб, – сказал узник, спрашивавший о еде. – Лучше просто Вилли. Ложа Смерти.

– Алварес Канцемир Альенд, – очень мелодичный баритон, – ложа Власти.

– А я Дэниэл Альсон, – сам не зная, отчего, назвался Дэн не совсем своим именем. – Стихийник.

– Нас вроде шестеро было, братья-Тёмные, – сказал Вилли. – Поищите-ка возле себя, не помер ли кто?

– М-м-может, обсчитались? – вздрагивающим голосом предположил Энди.

– Нет, – сказала Бруно Эрмин, – вот здесь лежит… кто-то. Вы маг Смерти, вот вы и взгляните.

Дэн не хотел смеяться, но хмыкнул – темнота была такая, словно он ослеп. «Как у некроманта в гробу», – сказал бы Гуди. Обязательно бы сказал. Как будто у некромантов в могиле темнота какая-то особенная.

– П-п-пожалуй, этот и правда неживой. Надо оттащить его к двери, – надтреснутый голос Энди оживился. – Это даже интересно. Найти д-дверь…

Дверь они нашли. И труп оттащили. А затем снова сгрудились на тюфяках в углу.

– А вдруг они не придут? – сказала Бруно.

– Кто? – спросил Дэн.

Она нашла его ощупью, придвинулась ближе, села между ним и Вилли, вздрагивая всем телом. Дэн обнаружил, что темнота сделала его слух поистине сверхчутким. Он различал, кто есть кто, по дыханию.

– Стражники. Чтобы развести нас по камерам. Или хотя бы дать еду и…

Голос женщины прервался. Она плакала.

Дэн не знал, что ей сказать, чтобы она успокоилась. Но с другой стороны сидел Вилли, он нашёл и слова, и объятия для неё. Забившись в угол, Дэн попытался мысленно позвать Роза. Пусть бы откликнулся – даже с раздражением или злостью! Это означало бы, во-первых, что мыслесвязь ещё пока возможна, и, во-вторых, что Чезаре когда-нибудь начнёт с ним разговаривать. А Дэн не хотел терять надежды, что однажды его учитель снова признает его. Он верил в Чезаре. Верил Чезаре. Верил в то, что тот перестанет злиться, поймёт, что Дэн не мог поступить иначе, и поможет ему выйти на свободу.

Но то ли стены крепости Тартуты глушили мысленные зовы, то ли Чезаре не хотел откликаться и установил ментальную стену, лишь бы не общаться с бывшим учеником. И Дэн не услышал ответа.

Тогда он попытался уснуть. И, когда ему удалось задремать, последняя преграда между ним и внутренней музыкой, похожей на пламя, рухнула. Словно прогорела. Мелодия, примитивная до зубовного скрежета, с очень жёстким ритмическим рисунком, зазвучала в Дэне в полную силу. И он больше не мог противиться ей.

Музыка не переставала звучать. Ни когда на другой день от голода и холода умер Энди Катхарт, ни когда им принесли похлёбку в общем котелке и вежливого Альенда оттеснили от еды, а он бросился на Ортлиба и задушил его. Ни когда опрокинули ведро с водой и целые сутки отколупывали с пола лёд, потому что больше воды у них не было. На четвёртый день из каменного мешка выползли только двое: Дэн и Эрмин. Они не могли нормально стоять на ногах, их шатало. Свет заставлял их жмуриться. Пять дней в темноте и холоде, почти без еды и питья. Эрмин, с синеватой кожей и худая настолько, что рубашка едва держалась на ней, казалась неживой. Их развели по одиночным камерам в отапливаемом здании в крепости. Койка с матрасом, подушкой и одеялом, смена белья и тюремное рубище из грубой, но толстой ткани, кусок хлеба и тарелка каши два раза в день, и воды сколько хочешь – из маленького рукомойника в углу, рядом с неизменной дыркой в полу… если ещё неделю назад Дэн поразился бы убожеству этой камеры, то после каменного мешка он радовался такому комфорту. И ни на миг музыка не прекращала вертеться в его голове. Одна и та же, по кругу, безумное в своей размеренности и своём однообразии рондо. Без вариаций и импровизаций. Для Дэна оно служило якорем, удерживающем его разум на месте. За него же цеплялась его надежда. Он продолжал надеяться на то, что Чезаре его поймёт. И поможет выбраться, выкарабкаться, выжить.

Эта музыка не умолкала в душе Дэнни. Сначала он жил, переходя изо дня в день, ничего не делая и ничем не занимаясь – лежал на кровати, свернувшись клубком, и звал, звал, звал Чезаре. Чертил в воздухе перед собой знак Ордена Отражений и ещё один – знак своей ложи. Но они не светились серебром. Здесь, в тюрьме, все эмоции подавлялись. Он перестал звать.

Потом он научился отстраняться от мыслей и надежд. Научился проводить в осознанных сновидениях целые сутки, прерываясь только на еду и другие естественные надобности. В этих снах он словно вырывался за пределы Тартуты, отправляя сознание в путешествия по дорогам Тирны. Но все они заканчивались одинаково: появлялся Джосси, топтал пальцы Дэна ногой в грубом ботинке, и Дэн его убивал. После этого его выкидывало обратно в камеру.

Потом Дэн спрятал ложку и ей отковыривал крашенную бледно-зелёной краской штукатурку на стене, стараясь при этом придать создающемуся серому пятну какую-нибудь форму. В конце концов у него начали получаться вполне сносные картины, но потом стражники поколотили его, отняли ложку и заставили штукатурить и красить стены заново. Это отвлекло и развлекло Дэна, он старался работать медленно лишь для того, чтобы занятие не прекращалось как можно дольше, но однажды этому пришёл конец. Докрасив стену, Дэн припрятал кусочек жести от большой кисти, сделал из своих волос кисточку и сажей, взятой от маленькой чадящей лампы без стекла и разведённой водой, рисовал на стене. Он научился рисовать лошадей, и однажды создал целую картину – кибитку, пару лошадок на выпасе, людей у костра. Нарисовал он и Сару Натани, но лицо её, как показалось Дэну, получилось непохожим. Он забыл, как она выглядит – помнил только гибкость и лёгкость движений да звонкий, необычайной силы и красоты голос.

Иногда этот голос пел мелодию из головы Дэна.

В конце первого года – Дэн узнал, что прошёл год, когда тюремщик принёс ему кусок пирога с яйцами и луком и сказал, что наступил праздник, ночь Долгого сна – приехал Чезаре.

Видимо, он до встречи с Дэном успел побеседовать о чём-то с начальником Тартуты, потому что в камеру к заключённому ворвался один из уборщиков, стремительно навёл порядок, сорвал с Дэна рубище и бельё, менявшиеся раз в два месяца, сунул ему более свежий и даже почти целый комплект, и убежал. И тогда в камеру, легко и широко ступая, вошёл Чезаре.

Он изменился. Но прежде, чем оценить это, Дэн заметил гражданскую одежду. Ни мундира, ни начищенных ботинок или сапог – простые жёлтые башмаки на толстой подошве, тёплое пальто, которое Чезаре тут же скинул, наглухо застёгнутый тёмно-синий сюртук с тонкой каёмкой белоснежного воротника.

Но хуже всего – лицо. Знакомый с болью во всех её проявлениях, Дэн изучал на лице Чезаре её отпечатки. Почти сломлен, почти убит. И этого «почти» оставалось крайне мало. Вспомнив, как выглядел учитель с год назад, при последней их встрече, Дэн решил, что Чезаре на своей новой должности получает по полной. И, видимо, тут следовало бы ощутить то ли сочувствие, то ли, может, злорадство, но у Дэнни не осталось никаких эмоций. Разве что более чётким и громким стали ударные в мелодии, игравшей в его душе.

– Здравствуй, малыш, – начал Чезаре неуверенно.

Дэн кивнул. Он ждал то ли извинений, то ли слов прощения, то ли ещё чего-то.

– Я к тебе с помилованием от короля. Твое пожизненное заключение здесь…

Чезаре запнулся. Его серые, тревожные, больные глаза поймали взгляд Дэна.

– Сокращено. До десяти лет. И условия теперь станут не столь ужасными.

– Почему ты пришёл сам? Мне и так бы передали эту новость, – не вынеся взгляда Чезаре, Дэн закрыл глаза.

– Просто я сейчас в Сольме… это ведь совсем недалеко.

Чезаре прислонился к подоконнику маленького окошка, скрестил руки на груди, скрестил ноги в лодыжках. И стал немного похож на прежнего Чезаре Роза – самодовольного, сильного, улыбчивого человека.

– После казни Тэллина и смерти жены короля, Карин, многое изменилось.

Дэн терпеливо ждал, разглядывая свои руки. Некогда тонкие и изящные пальцы загрубели, покрылись мозолями, разбухли в суставах, а тыльные стороны ладоней стали шершавыми и красными. Просто так Чезаре не станет рассказывать о себе. Наверняка к чему-то ведёт. Дэн лучше бы услышал, что произошло с королевой. Он её мельком видел во дворце, когда король посетил его вместе с супругой. Всё-то посещение заняло не больше минуты, а её величие Теа Карин и вовсе только заглянула в комнату Дэна и тут же спряталась за охранниками.

Дэн ещё, помнится, подумал, что она не сильно старше его, и ей, верно, не больше семнадцати лет. Девчачье пухленькое лицо, светлые глаза, длинные ресницы, тщательно завитые тёмные волосы уложены в сложную причёску. Больше ничего ни разглядеть, ни запомнить Дэн не мог. Известие о смерти юной королевы, матери принца Ланделия и жены короля Грета вызвало у него лёгкую горечь, не более того.

Но Чезаре не спешил углубляться в пояснения и рассказы. Из сумки на поясе он вытащил трубку – судя по всему, единственную! – и кисет. Закурил – запах дыма неприятно смешался с дурно пахнущим сквозняком, идущим от дырки в полу.

Кажется, в свою очередь он ждал, что же скажет Дэн.

– Так зачем ты пришёл?

– Я хотел сказать, что слышал, как ты зовёшь меня, – сказал Чезаре, и Дэн решил, что сейчас, наконец, услышит извинения от учителя. – Сначала я был без сознания после удара по голове, потом не имел возможности ответить, так как находился под арестом. Хочешь, я расскажу тебе всё по порядку?

– У тебя есть какое-то влияние на здешнее начальство? – спросил Дэн. – Я хочу скрипку. Хотя бы на пару минут. Тогда я тебя выслушаю. Тебе же что-то от меня надо?

– Дэнни, послушай… где я тебе возьму скрипку?!

Дэн лёг и повернулся к стене.

– Где хочешь. Я хочу скрипку, нормальную еду и одежду, хочу второе одеяло, хорошее мыло, полотенце и постельное бельё. Желательно, чтобы его меняли хотя бы раз в неделю. Ещё, конечно, можно было бы провести денёк-другой на свободе. Но вряд ли ты сможешь всё это, да и не захочешь брать на себя такой труд.

Чезаре фыркнул, быстро подошёл к двери и несколько раз в неё постучал. Дэн не поворачивался от стены. Пришёл тюремщик, отпер засов, выпустил Чезаре. Переступив порог, тот сказал:

– Я вернусь.

И у Дэна стало немного теплее на душе.

Уж такая эта странная штука – надежда. Только помани – и она от тебя не отлипнет.

***

Дард назвал пса Портером. Щенок бегал за ним как привязанный. Чуть косолапый, с большелобой головой, он уже был довольно крупный. А вырастет, наверное, здоровенной псиной. Это Дарду, пожалуй, нравилось. Ещё ему пришлось по душе, что щенок охотно есть всё, что некромант мог ему предложить – кашу так кашу, кости так кости. Спать на улице пёс не желал, лаял и скулил у дверей, пришлось впустить в дом. Портер сразу выбрал себе место у кровати Дарда, словно всю жизнь мечтал спать именно тут. Растроганный, некромант решил, что научит щенка нападать на любого врага. И тогда у него будет отличный защитник.

Но, спустя приблизительно полгода, понял, что сам готов защищать этого добродушного увальня. Портер поначалу рычал на каждого, кого видел, а потом, убедившись, что нагнал достаточно страха для первого знакомства, лез ласкаться. Кто не понимал в собаках, шарахался в испуге, а кто понимал – мог протянуть руку и погладить пса по огромной голове с крутым лбом и умными, внимательными глазами.

К следующей зиме Портер не только основательно подрос, но и почти утратил щенячью хрупкую неуклюжесть. Он всё ещё смешно косолапил, но ступал уверенно и твёрдо. Даже начальник тюрьмы зауважал Портера, выделил ему специальный продуктовый паёк, обещал назначить жалованье.

– Лучше б он нам с тобой дом приказал починить, – прижавшись лбом к голове пса, делился с ним Дард. – Вот придёт весна – опять в кухне потечёт всё.

Дард не мог не признать, что устроился, наконец-то, неплохо с тех пор, как пристрелил старика Тяпу. И у начальника к нему особых претензий не было, за исключением пьянства. Только Дард и тут приноровился: таскал помаленечку из города, копил, а потом напивался и уж никуда не выходил. Даже если очень хотелось. И Портера стал приучать – не пускать никуда хозяина, если хозяин выпивши! Сообразительный пёс понимал и не пускал.

Став единственным кладбищенским сторожем, гробокопателем и некромантом тюремного погоста, Дард получал полное жалованье и, при его скромных запросах, ни в чём сильно не нуждался. Правда, ставить опыты над жив-курилками ему пока что так и не позволяли, но плевать он хотел на дозволения. Колдовал потихоньку, изучал магические фоны, эмоциональные остатки былой живой роскоши. Если и попадался, то на мелочах. И делал вид, что, дескать, самовосстановление произошло, самовоскрешение. Взял, мол, труп, да сам и пошёл. Сам. Вот сейчас дух переведу от удивления – и упокою его с миром.

Пожалуй, столько самовоскрешений, как на кладбище Тартуты в этот год, во всей Тирне раньше не случалось. Но пока что Упырьку всё сходило с рук.

В один день, холодный и ветреный, Дард отправился к тюремному складу, где ему полагалось получить довольствие для себя и Портера. Склад находился недалеко от ворот, и вот возле них-то он и столкнулся с чисто одетым и гладко выбритым господином – судя по всему, Светлым магом. Полагалось, конечно, опустить голову как можно ниже, извиниться и отойти в сторонку, но Упырёк любил иногда пренебречь правилами. Он с любопытством окинул взглядом гостя, который выглядел усталым, замотанным и удручённым. Казалось бы – с чего? Сытый, в тёплом пальто, шарфе и шапке с меховыми ушами. Даже на руках перчатки на меху, и ноги в тёплых башмаках. Дард толкнул свою тачку, нагруженную продуктами, но маг остановил его.

– Постой-ка. Как звать? – спросил он строго.

– Сарвен Дард, ложа Смерти, – ответил Дард, вытерев рукавом лицо. – А что?

Маг порылся в кармане пальто и вручил Упырьку глянцевый листочек бумаги с уже вписанными цифрами. Четыре числа в столбик. Дард потрогал чернильное пятнышко ногтем, но листочек не взял.

– У меня руки грязные, – на всякий случай пояснил он.

– Бери. Вечером он тебя перенесёт в участок. Ко мне.

Дард пожал плечами и взялся за ручки тачки.

– Я ничего не делал, – сообщил он Светлому. Соврал, конечно. Но этот пришлый ему как-то не понравился. Лицо нехорошее. И глазами так и пронзает, как коршун, завидевший кролика.

– Оденься поприличнее, вымой руки и лицо, – не слушая, сказал маг. Таким не терпящим возражений тоном, что у Дарда внутри всё оборвалось.

Он сразу стал прикидывать – за что вызвали. Да ещё таким способом! Прислали вон какого-то господина с шарфом и меховыми ушами! На всякий случай Дард толкнул тачку, пытаясь проехать мимо. Но Светлый зацепил его за плечо и развернул к себе. Гладко выбритое лицо с запавшими щеками оказалось совсем близко от лица Упырька. Серые глаза смотрели спокойно и властно.

– Я вызываю тебя во второй левобережный участок Сольмейи для консультации по поводу некромантии, Сарвен Дард, маг ложи Смерти. Мне некогда бегать по незнакомому городу в поисках консультантов, так что ты подойдёшь, я полагаю. Получишь вознаграждение и...

– И новый пистолет, – быстро сказал Дард, который почуял выгоду. – «Машину».

– И «машину», – вздохнул Светлый. – Мне долго тебе это протягивать?

Дард взял листочек кончиками пальцев, чтоб не запачкать.

– Помыться не забудь, – маг дёрнул ноздрями.

Упырёк понимающе ухмыльнулся.

– За помыться – коробка патронов к новому оружию, – сказал он.

Маг вздохнул снова. Окинул взглядом тюремный корпус с крохотными зарешеченными окошками, некоторые из которых были заткнуты тряпками за неимением стёкол. И спросил:

– Как здесь… с условиями?

– Иногда по трое в день закапываю, – сказал Дард, посерьёзнев. – Но, говорят, в особом отделении кормят получше и одевают потеплее.

– Что за отделение?

Упырёк пожал плечами.

– Секретное. Вы лучше у начальника-ссс… спросите. Эн Юллен вам всё расскажет. Это вам вон в тот пристрой надо.

И Дард указал Светлому на аккуратный дом, одной стеной примыкавший к складам. Там, по времени судя, начальник-стервец уже собирался обедать. Ну так что ему, Дарду, за дело до чужих обедов, которым мешают чужие господа? Ему б свою еду до дома дотащить. Да и Портер поди соскучился там на привязи. Дард притопнул на месте, чтобы согреться. Маг молчал, задумчиво озирая тюремные достопримечательности, но ничего не говорил и не спрашивал. Упырёк так понял, что его ещё не отпускают, и обратил на себя внимание покашливанием.

– Так я пошёл? – спросил он, когда маг посмотрел на него вопросительно.

– Когда перенесёшься, – сказал Светлый, – там у входа будет человек сидеть. Пропуска у тебя нет, так ты скажи, что пришёл к Чезаре Розу, что тебе назначено.

«Выкинуть, что ли, эту бумажку», – подумал Дард, а сам шмыгнул носом и кивнул.

– Скажу, – сказал он безразлично и толкнул тачку, показывая, что разговор окончен.

Маг не стал перетягивать одеяло на себя и оставлять последнее слово за собой. Но довольно долго некромант чувствовал его взгляд – затылком, вернее, загривком, на котором встали дыбом короткие, недавно остриженные волосы.

Портер встретил хозяина радостным взвизгом. Он, видно, замёрз сидеть под крыльцом, так что Дард впустил его в дом. Печка ещё не остыла, и он подбросил угля, чтобы дом прогрелся получше. Хорошо было бы сейчас бросить глянцевый листочек бумаги в огонь… но едва вытащив его из кармана, Упырёк вспомнил про «машину» – револьвер, замечательную штуку, с барабаном на шесть патронов! – и коробку патронов к нему. И сунул бумажку обратно. Чего добру зря пропадать? У ловцов останется, ещё, глядишь, подстрелят какого-нибудь бедолагу, горе-стрелки. А ему, Дарду, такая «машина» пригодится. Он, может, ещё лучше стрелять научится, с такой-то штуковиной.

Разгрузил тележку, сварил Портеру кашу, сам поел свежего хлеба с копчёной рыбой, в задумчивости осмотрел руки, глянул в маленькое зеркальце, висевшее в кухне возле умывальника. Понюхал подмышки, пожал плечами. Не такой уж он и грязный, особенно если сравнивать с тем, каким он бывает после чистки клятой трубы. С тяжёлым вздохом Дард нагрел воды и, раздевшись по пояс, умылся. Руки, конечно, сильно чище не стали. Изо всех сил представил ногти чистыми, а кожу белой – но из этого фокуса ничего не вышло. А ведь одна девчонка говорила, что это работает! Упырёк решил, что наврала – или у неё имелась специальная девчачья эмоция на это, которой у Дарда нет. Давно, кстати, у него никого не было, всё как-то не до девчонок. Вымывшись, Упырёк ощутил себя красавцем. Переоделся в чистую рубашку, в куче чужой одежды, которую Тяпа забирал из тюрьмы, нашёл тонкие кожаные перчатки, натянул на пальцы. Как только люди их носят не снимая? Это ж пытка.

Ну вот, на коробку патронов уже, считай, заработал. Остальное, видимо, будет ясно при встрече с этим Светлым. Дард за неприятное лицо и пронзительный взгляд холодных серых глаз мысленно обозвал его «коршуном». Он, конечно, понятия не имел, какого цвета глаза у коршунов, но наверняка они такие же пронизывающие и внимательные. Чезаре Роз следил за ним, как хищник за добычей, разве нет?!

Он накинул на плечи всё ту же куртку – из плотного чёрного сукна, с овчинным воротником. Вытащил бумагу – уголок всё-таки помялся. Что, если разорвать её, выбросить, сжечь? Что будет с магическими чарами, наложенными на неё?

Но тут листочек сам собой порвался на четыре части, и Дард ощутил в животе холодок. Сердце на мгновение замерло, пропустило два или три удара, и вот он уже не в своей сторожке. А в опрятном, чистом здании, явно присутственном. От входной двери идёт длинный коридор, справа и слева – множество других дверей. У порога Дарда встретил неулыбчивый молоденький ловец в узком сером мундире с жёлтыми нашивками на пузе. Кепи, кажется, держится только благодаря большим ушам. И это недоразумение охраняет здесь вход? Дард смерил парнишку взглядом. Конечно, он выше Упырька чуть ли не на голову, но до чего ж нескладный. Разве что ружьё солидное. Да умеет ли он как следует стрелять из него?

– Ясных дней, – поприветствовал некроманта юный ловец. – Вы к эну Розу? Он предупреждал.

– Слушай, даже если б я не к нему шёл – взял бы сейчас и сказал, что к эну Розу. И запросто прошёл бы, – сказал ему Дард. – У тебя совсем соображения на этот счёт нет, что ли?

Ловец не смутился.

– А вы тут не были ни разу, да? – спросил он, широко улыбаясь. – Здесь настроено циклическое преобразование негативных эмоций. Вы разве не чувствуете, эн маг?

Ничего особенного Дард не чувствовал, а из объяснения мало что понял, и потому только пожал плечами. У него, пожалуй, не было настроения препираться с караульным у входа.

– Скажи мне лучше, где мне его достать, этого эна Роза, – сказал он раздражённо. И вдруг услышал в собственном голосе примирительные нотки.

Караульный вытянулся стрункой, на секунду взгляд его стал отрешённым. Упырёк с любопытством смотрел на это. Он что, не понимает, что секунды запросто хватит, чтобы пырнуть его ножом в живот? И никакое преобразование не поможет, потому что есть люди, которые сделают это с самыми положительными эмоциями: с удовольствием, радостью, энтузиазмом… испытывая невероятное счастье. Эйфорию.

Дард понял, что стоит и смотрит на караульного мечтательным взглядом, только когда тот коротко засмеялся и сказал:

– Давайте я вас провожу. Вам, видимо, такое непривычно.

– Я найду, скажи, где он, – буркнул Дард. Ещё не хватало, чтобы этот лопоухий покинул пост из-за него.

– Прямо, прямо, предпоследняя дверь по правой стороне, – паренёк показал рукой.

Дард молча устремился вперёд. И правда, на указанной двери красовалась табличка: «Начальник участка: Чезаре Роз». Можно и без объяснений найти, всё просто.

И, наверное, стоило бы постучать, но тут уж Упырёк решил, что хватит с него всех этих вежливых жестов в сторону Светлых, пусть скажут спасибо, что он пинком дверь не вышибает, и вошёл в кабинет просто так. Без стука.

Серые глаза мага-коршуна – вот первое, что он увидел. Чезаре Роз устроился спиной к столу, стоявшему у окна, и смотрел прямо на вошедшего Дарда. Смотрел с недоверием, раздражением, кисло улыбаясь. Видимо, его негативные эмоции никаким преобразованием было не перешибить.

Кабинет, кстати, Дарду понравился. Уютный. Видно, что человек тут много времени находится и морды при этом никому не бьёт: тут и застеклённые стеллажи с книгами и бумагами, и стол, весь в стеклянных безделушках и чернильницах, и даже на окне в маленьких ящичках – проклюнувшиеся ростки каких-то растений. Надо же, он ещё и сажает что-то…

– У меня мало времени, – сказал Роз и показал Дарду на стул. – Снимай куртку и садись, Сарвен Дард.

Дард подчинился. Шур его знает, этого Роза, как у него так выходило, но вот Юллену бы у него поучиться командовать! Этот, небось, никогда не кричит и не посылает, чуть что, по два мордоворота на одного ледащего некроманта, чтобы вышибить из него дух. Этот, небось, одним взглядом управиться может.

– Итак, мне нужна консультация некроманта. Сколько обычно ты берёшь, Сарвен Дард?

Коршун говорил без насмешки, но Дард ощутил неловкость. Хорошо бы научиться когда-нибудь так держаться. Ведь прижало его, припёрло настолько, что он с помойки подобрал первого попавшегося некроманта, чтобы посоветоваться. А ведёт себя как будто король.

– А сколько обычно вы платите за советы некромантам? – попробовал перейти в наступление Дард. И напрасно. Роз нахмурился. Упырёк вжался в стул. Сейчас Светлый ему, видимо, покажет, сколько нынче мрычьи зубы стоят. Коршун, как есть коршун! Вот-вот выпустит когти.

– Я жду от тебя простых ответов, Сарвен Дард, маг ложи Смерти, – спокойно сказал Роз. Скрестив руки на груди, он стоял спиной к столу и делал вид, что не нервничает.

Увы, ни одного мага такое показное спокойствие не обманет.

– Постараюсь отвечать просто, эн Роз, – Дард постарался расслабиться. Что не так легко сделать под таким хищным взглядом. – Я не знаю, что вы хотите. Насколько сложен будет ваш вопрос. Давайте подробности, на цене сойдёмся.

Он прикинул, а не попросить ли у Роза местечко потеплее своего, но вспомнил о жив-курилках, прикопанных в сугробе, и передумал. Нет, лучше деньгами. Скажем, пятьдесят цыпляток. Или сто.

– У меня два вопроса, – пожевав губами, сказал Роз. – Давай начнём с того, что попроще. В каких случаях некромант будет использовать приёмы Светлой магии?

– За каким чурсом некроманту Светлая магия?! – воскликнул Дард, забыв о деньгах. Но вспомнил – и уточнил:

– А какие были приёмы?

– Я напал на некроманта, и он разделил большую часть моей энергии, а что не сумел – преобразовал, – сказал Роз, тщательно подбирая слова. – Но самое интересное, Сарвен Дард, что энергия, которую я против него использовал, была страхом смерти, очень большим страхом. Испытанным целой толпой народа во время публичной казни.

– Ну и на… ммм… зачем, по-вашему, некроманту это делать? Да с такой силищей он бы просто мог мумию из вас сотворить, уж извините, эн Роз. Да и не только из вас. Он мог бы заставить казнённого песни петь и танцевать под виселицей…

– Ему отрубили голову.

– Ну так голова бы пела, а туловище танцевало! – ничуть не смутился Упырёк. – Велика задача! Вряд ли это некромант был. Наш брат трупарь так бы не поступил: преобразовать величайший ресурс в… а во что, кстати, можно преобразовать эмоцию целой толпы?

– Не знаю, – хмуро ответил Роз, и его взгляд хищника стал как-то мягче и виноватей. – Вы не первый некромант, которого я спрашиваю. Все говорят одинаково. Но я видел его знак.

– Мне тут учитель мой говорил, что знаки, между прочим, даже на трупах остаются. И на костях. И пока последняя косточка не сгниёт – знак ещё уловим.

– И что же? – заинтересовался коршун.

– Как – что? Он мог сдохнуть. А его тело мог кто-то забрать себе. Дух-подселенец.

– Но тогда должен быть какой-то другой некромант, который поднял этого, – задумчиво сказал Роз, – а там совершенно точно находился всего один! Нет, не получается.

– Ну, вам виднее, а только они запросто могли обменяться телами, – фыркнул Дард. – Найдите теперь некроманта в теле Светлого мага, и все дела.

Роз потёр подбородок и кивнул.

– А второй вопрос? – жадно спросил Упырёк.

Но коршун-Роз уже выложил на стол новенькую «машину» в скрипучей коричневой кобуре и картонную коробку с патронами – тяжёлую даже на вид.

– Пятьдесят штук.

– И мне бы ещё с полста цыпляток, эн Роз, – по старой привычке залебезил Дард. Так он выпрашивал в тюрьме добавку у повара, так выклянчивал у начальника-стервеца довольствие для Портера. Но, вспомнив, что собрался стать таким же величавым и властным, как Роз, расправил плечи и сам себя мысленно одёрнул. И сказал уже по-другому, солидно:

– Плата пятьдесят жёлтых ассигнациями.

– Тридцать, – быстро сказал коршун, сверкнув хищным глазом в профиль.

– Сорок, – ещё быстрей ответил Дард, шалея от собственной наглости. Вот сейчас ему пинка под зад и скажи спасибо, что вообще отпустили…

– Тридцать пять, – и Роз прямо из воздуха извлёк несколько жёлтеньких.

Дард нехотя кивнул.

– Добрый я сегодня, – сказал он. – Это всё ваше преобразование… зацикленное…

– Что? – удивился Роз. – А, там на часах Керлисс… да, совсем забыл. Уникальный кадр.

Дард не понял. Точнее, понял не сразу. Вот, оказывается, каким может быть Светлый маг. Защищённым лишь аурой доброжелательности. И в то же время полностью уязвимым, несмотря на ружьё.

Прибрав по карманам деньги и честно заработанное оружие, Дард выжидающе уставился на Роза.

– Вы сказали – два вопроса, – выставил он два по-прежнему далеко не идеально чистых пальца, большой и указательный.

На этот раз коршун молчал ещё дольше. Дард успел осмотреть все стеклянные безделушки на его столе – пепельницу, статуэтку лошади, крошечную стеклянную скрипку, курительную трубку размером с настоящую, и набор стаканчиков, самый маленький из которых был, наверное, всего на полглотка, а самый большой – высокий, но узкий – походил на вазочку. В этом стакане красовалось ястребиное полосатое перо с обтрёпанным кончиком. Стеклянная пустая чернильница с крышечкой в виде спящей кошки соседствовала со стеклянной ручкой с острым металлическим наконечником – неужели такими пишут? Внутри ручки были чернила – похоже, что внутри неё находилась ещё одна стеклянная трубочка с ними.