Текст книги "Черный скрипач (СИ)"
Автор книги: Эдвина Лю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
Худощавый, высокий для своих лет подросток с длинными, ниже плеч, чёрными волосами и бледным чистым лицом стоял на рыночной площади маленького городка и наигрывал на скрипке. Близился конец шестого Светлого месяца, стояла ясная, но прохладная погода. Несколько яблок, крупный, очень спелый малиновый помидор, гроздь тёмно-рубинового винограда, наспех обтёртая тряпицей морковка и кривой жёлтый огурец, а также два пирожка непонятно с какой начинкой лежали среди мелочи на вытертом бархате старого футляра. В наполненном солнечной дымкой воздухе летали паутинки. Сразу же за площадью плескалась река – мелкий, ледяной, быстрый Ирх. Река пела голосами давно ушедших людей, брызгала в тех, кто подходил поближе, чтобы набрать воды. По другому берегу шли железнодорожные пути. Иногда по ним, скрежеща и грохоча, проезжал паровоз. В городке имелась маленькая станция и вокзал, похожий на игрушечный, но поезда тут останавливались нечасто.
Скрипач опустил смычок и скрипку, постоял, исподлобья глядя на прохожих. Их мимо шло немало – конец десятидневья, день девятый, когда можно не работать, рыночная площадь, где прилавки ломились от товаров. Возле музыканта остановилась целая семья: бабушки, дедушки, мать и отец, тоже немолодые, их сыновья с жёнами и множество детишек. Скрипач улыбнулся им, не разжимая губ.
– У него чёрная скрипка, – прошептала крохотная девочка с затаённым восторгом.
Музыкант слегка поклонился ей и поднял скрипку к подбородку.
Мелодия, которую он заиграл, считалась народной, хотя написал ее лет триста тому назад известный по тем временам композитор. Но поскольку обычно он создавал унылые гимны для церковных служб, другие пьески, более лёгкие по звучанию, ему не приписывались.
Крестьяне музыку одобрили. Маленькие пустились в пляс, постарше – притопывали на месте, пожилые просто стояли, улыбаясь и тихонько переговариваясь. Постепенно к ним присоединились и другие слушатели.
Черноволосый скрипач следил за тем, как перед ним вырастает толпа. В футляр падали мелкие монетки и крупные яблоки. Мелодия звучала за мелодией.
И вдруг музыка стала жёстче, требовательней, резче. Это отобразилось на людях. Они напряглись, перестали улыбаться, но и расходиться не стали – лишь плотнее сгрудились, налегли друг на друга.
Улыбался только скрипач. Всё шире и обаятельней становилась его улыбка. Вот он тряхнул волосами, съехавшими ему на лицо, и сделал небольшой шаг вперёд. И толпа отступила на шаг. И ещё. И ещё на шаг, два, три. Медленно, зачарованно толпа пятилась назад, и торговки выходили из-за прилавков, и покупатели роняли корзинки и котомки, и присоединялись к толпе. Вот скрипач встал посреди площади, кивнул – и люди, никак не меньше двухсот человек, взялись за руки. Большие и маленькие, юные и старые, мужчины и женщины – все вместе. Взялись за руки, широко улыбнулись, подпрыгнули и вдруг выстроились в цепочку и спустились к пологому берегу. Скрипач шёл за ними. Ещё шаг-другой, и цепочкой, друг за дружкой, люди вошли в реку. Музыкант следил за ними уже без улыбки. Быстрая, ледяная вода захлестнула одного человека, другого, третьего, сшибла с ног пожилую женщину. Около пятнадцати человек уже стояли в воде или входили в Ирх, когда струи реки коснулись ботиночек той самой девчушки, что обратила внимание на чёрную скрипку.
И музыка оборвалась – резко и неожиданно.
Ещё несколько человек упали, идя в воде, но девочка всё стояла на берегу. Скрипач развернулся и бросился бежать туда, где он оставил скрипичный чехол, полный подношений крестьян и торговцев. Схватив его в охапку, рассыпая по дороге фрукты, овощи, мелочь и куски хлеба, скрипач побежал по дороге так быстро, словно от скорости зависела его жизнь.
Его никто не догонял.
Люди были заняты спасением тонущих.
***
Кибитка с бродячими артистами выехала из Нанши рано утром. Наступил последний день лета, канун Нового года, и артисты хотели затемно добраться до Интиссы – города покрупнее и посолиднее. Там и заработать можно получше, и ночлег получить. А в Нанши пришлось бы спать прямо в кибитке.
Саре Натани Форс, хозяйке лошадей, до смерти надоело спать в кибитке.
И то: её сестра, Ильфи, делила свою половину с возницей, дударём и жонглёром – единственным парнем в труппе. А Саре Натани оставалось разве что гладить кота.
Кот, однако, предпочитал ехать на передке кибитки или спать под лавкой, а когда его тискали, начинал драть ласкающую его руку когтями.
В общем, никакой радости от ещё одной ночи в повозке Натани бы не испытала.
Но в пути одна из лошадей захромала. И после осмотра стало ясно: лучше бы труппе Форс остаться в Нанши. А теперь и обратно не повернуть, и до Интиссы не успеть к ночи. А ночью там уже и без них полно будет и музыкантов, и певцов, и фигляров.
Пока Ильфи и Торд распрягали лошадей, Сара Натани стояла, прислонившись спиной к кибитке, и смотрела на дорогу. В Нанши она устала больше своих друзей, валявших дурака и не выполнивших даже половины трюков. И теперь решила, что может заслуженно отдыхать.
Если б не решила – то наверняка прозевала бы этого парня со скрипичным футляром на ремне через плечо. Он шёл быстро, размеренно, и Сара Натани окликнула его. Парень посмотрел на неё мельком и продолжил было путь, но уже через несколько шагов обернулся, потому что Натани умела звать ещё и безмолвно.
Да так, что мужчины обычно бежали на зов, путаясь в ногах, словно маленькие жеребята.
Этот обернулся и остановился, но не побежал.
– Ты маг, – сказал он настороженно и недоверчиво. – Ты Тёмный маг.
Натани улыбнулась и помахала ему рукой.
– Иди сюда. Сейчас лошади отдохнут – и дальше поедешь как аристократ.
Музыкант не спешил следовать зову, и Натани попыталась его притянуть. И неожиданно заметила, что её чары вдруг ослабели. Как если бы она натянула нить, а та вдруг провисла. Девушка нахмурилась.
– И ты маг, – сказала она. – Светлый!
И приготовилась защищаться.
Но парень подошёл к ней и встал рядом, прислонившись к борту кибитки точно так же, как Натани.
– Нет, – ответил он. – Я – Чёрный Скрипач. Порой Светлый, а порой – Тёмный. Как захочу.
Сара Натани посмотрела на него и хмыкнула. Да он совсем ребёнок! Ему небось и семнадцати лет не исполнилось. Может, даже ещё расти не перестал.
– Тоже мне… скрипач. Жаль, что не врач.
– А у вас кто-то болеет? – небрежно спросил парень.
– Ага. Лошадь, – Натани махнула рукой в сторону кибитки, Ильфи и Торда.
– Пойду посмотрю, – подросток поправил скрипичный футляр на плече и отправился смотреть. Сара Натани побежала за ним, чтобы не пропустить невзначай чего интересного.
Но ничего интересного они не увидели. Лошадь по кличке Корица стояла, неуклюже подогнув переднюю ногу и мотала головой. Стоило Торду протянуть руку к её колену, как она начинала брыкаться. Ильфи мельтешила рядом – то погладит животное по храпу, то похлопает по шее, то зароется лицом в спутанную гриву. Натани ощутила ужасную досаду. Казалось бы, вместе росли, а вот же, сестра и понятия не имеет, что лошадь таким способом не успокоить. Тем более – Корицу, которая терпеть не может, когда её гриву трогают. Только Сара может её расчёсывать, и то не каждый день.
Парень со скрипкой отодвинул Торда костлявым плечом, отмахнулся от Ильфи, словно от овода, и сел прямо под копыта Корицы. Видно, он ещё меньше имел понятия о том, как взаимодействовать с лошадьми.
– Давай подержу скрипку, – предложила Натани, но подросток ответил ей мрачным взглядом из-под сбившейся пряди чёрных волос.
– У неё воспалился сустав, – сказал он, – это несложно убрать. Вам очень надо ехать?
– Очень, – протянула нараспев Ильфи.
– Очень надо! – поддержала ленивую сестру Сара Натани. – Но если Корице нужен отдых…
– Нужен, – музыкант положил руку на больное колено лошади. – Иначе она у вас проходит неделю-другую, а потом охромеет насовсем. Придётся продавать её на колбасу.
Потом он сказал:
– Извини, Корица, но будет больно.
Он даже не смотрел на лошадь – уселся, скрестив ноги, боком к ней, а лицом к артистам, стоявшим кучкой, и прикрыл глаза. На его худом узком лице отобразилась очень странная смена чувств – от боли к чувственному удовольствию, словно он получал какое-то удовлетворение от того, что держится за лошадиную ногу. Сначала Корица жалобно, тоненько ржала, но потом притихла.
– Если ты её сейчас вылечишь, мы могли бы добраться до Интиссы к празднику? Если, конечно, погоним лошадей посильнее, – спросила Ильфи.
– Конечно, – кивнул музыкант после некоторой заминки. Он медленно открыл глаза – тёмно-карие, почти чёрные.
– Успеем, – сказала Ильфи.
Но Торд покачал головой.
– Если придётся сдать вашу лошадь на колбасу, другую мы уже не купим, – сказал он.
– Купим, если заработаем достаточно денег сегодня вечером, – отрезала Ильфи.
Музыкант поднялся на ноги и отряхнул брюки.
Натани взяла Корицу под уздцы и повела к кибитке. Лошадь на полпути уперлась ногами в дёрн и опустила голову. Она устала и хотела отдыхать. Решимость Сары достичь города сегодня и без того была изрядно подточена, и она вздохнула.
– Предлагаю забыть о наживе, – сказала девушка. – Отправимся завтра. Нас ждут ещё пять дней празднования. Заработаем что-нибудь. А Корица пусть отдыхает.
Она посмотрела на кибитку и скривилась. Будь у них палатка, можно было бы хоть устроиться отдельно от Торда с Ильфи. А так она себя лишней чувствовала.
– Можно остаться с вами? – спросил музыкант неуверенно. – Меня зовут Дэн… Дэниэл Альсон.
Натани покачала головой.
– Уж и не знаю, – сказала она. – Всё-таки я так и не поняла, кто ты.
Он не походил на гонимого всеми бродячего музыканта. Строго говоря, он вообще не походил на человека дороги. Люди дороги, перелётные птицы – те, кто не задерживается нигде и везде свой… и в то же время – ничей. А этот мальчик, он словно из другого теста.
«Поедешь как аристократ», – сказала ему Сара Натани.
А он, кажется, и есть аристократ. Принц в изгнании, никак не меньше. Вон как держится! Спина прямая, лицо благожелательно-безразличное.
– Да оставайся, конечно. Эта недотрога любого прогонит, но мы-то не такие, – сказала Ильфи.
– Ильфина Бетани! – возмутилась Натани. Но было поздно.
Музыкант снял со спины дорожный мешок и положил на землю. А сверху пристроил футляр со скрипкой.
А Ильфи уже успела вытащить из кибитки котелок и другие пожитки – приготовилась разводить костер и готовить обед. Проснувшийся кот потянулся, пошевелил пальцами и отправился искать местечко поближе к огню и еде.
– Давайте откатим кибитку подальше от дороги, – предложил Торд. – Думаю, Гвоздика справится одна. Тут всего-то на четверть прогона сдвинуться. Поможешь, парень?
– Я Дэниэл, – напомнил музыкант.
– А я Торвальд Бренсон, или просто Торд. – Это Ильфи, а она – Натани.
Дэн окинул обеих девушек долгим и внимательным взглядом. Как если бы видел их впервые.
Встал, не спеша подошёл к кибитке.
Гвоздика и впрямь бы справилась сама, если бы ей не мешала двойная упряжь – её следовало подхватить, чтобы не путалась у лошади в ногах, и либо полностью отстегнуть и перепрячь заново лошадку, либо просто поддержать, чтобы сдвинуть повозку. А уж потом распрячь Гвоздику и стреножить.
Ну а что толку перепрягать?
По тому, как неумело Дэниэл Альсон работал, можно было сделать вывод: парень точно городской и никогда не работал. Наверное, всю свою жизнь – сколько ему может быть лет? Шестнадцать? – он только и делал, что пиликал на скрипке. И явно не по трактирам.
Натани решила ему не доверять. И при случае проверить его карманы.
Бродячие артисты – люди ловкие. И хотя до откровенного воровства им ещё не приходилось опускаться, девушки нередко пользовались проворством своих пальцев не только показывая простому люду фокусы.
…А можно и отказаться от обета и применить чары. Тоже соблазнительно. Натани скучала по дням, когда мать и отец ещё не принудили своих девочек отказаться от магии. Натани тосковала по магии, как пьяница по бутылке. А ведь чего проще: эмоция их ложи – властность. Эмоция их семьи – принуждение. Работать против чужой воли Сара Натани и Ильфина Бетани умели очень хорошо. Им с младенчества удавалось вертеть людьми так, как захочется.
Развели костерок, скрывшись с лошадьми и кибиткой за небольшим пригорком от посторонних взглядов с дороги. Набрали в котелки воды из ручейка, напоили лошадей, потом поставили греться воду для чая и каши. Музыкант оказался парнем хмурым и молчаливым. При нём и сёстрам болтать не хотелось.
Может быть, поэтому обед получился такой скучный и невкусный?
Вон, даже кот смотрел на кашу с потрохами в негодовании. Ну ничего, нынче вечером будет праздник, и они угостятся получше.
***
Несколько лет подряд Дэнни проводил бессонник в участке или в квартире Роза. Выпивалось под вкусную еду много бутылок ирнара, традиционные пирожки с круглыми дырочками, из которых выглядывала начинка, съедались под одобрительные комментарии – все искали «тот самый» с монеткой или миниатюрной подковкой из серебра. Столы ломились от яблок, груш и винограда, фаршированные рыбы грустно смотрели глазками-изюминками на едоков. Пелись песни про Спящего, шутились шутки про бессмертие. Играли в «моргалку». Кто глаз ни разу за ночь не сомкнёт – тот ещё сто лет проживёт… гости много пили и курили, и Дэну разрешалось не бегать туда-сюда из комнат в кухню и обратно, прислуживая всем. Обычно он, взяв пару пирожков и гроздь-другую винограда, уходил к себе и засыпал под песни, шутки и смех.
Раньше, в родном доме, праздник проходил как-то иначе. Да, там тоже были пирожки и рыба с изюминками вместо глаз. Но бабушка всегда рассказывала о том, как важен первый сон, который надо поймать на излёте новогодней ночи, о том, как толковать приметы и знаки, и как настоящий маг должен практиковать метод осознанного сна. В самом начале застолья они все вместе создавали музыку – без нот, согласовываясь по наитию, чувствуя общую на всех мелодию. Души смыкались друг с другом, и не нужны были ни ноты, ни дирижёр, чтобы родилась музыка.
Но такого тихого и спокойного праздника у Дэна не было никогда. Он, конечно, с удовольствием поговорил бы с этой славной девушкой с длинными каштановыми волосами, заплетёнными в сложную причёску. Из неё выбивались непослушные волнистые прядки. А глаза всё время сердито блестели, словно она мысленно спорила с кем-то. Не с ним ли?
Бродячие артисты напряжённо молчали, и Дэн решил, что это из-за него. Он им никто, чужой человек. Мешает им. Не дал продолжить путь. Он даже думал всё-таки уйти, но так не хотелось провести праздничную ночь одному, под кустом! А ведь ночи стали довольно холодными.
Девушки тем временем готовились к празднику. Конечно, они не могли напечь пирожков или нафаршировать щуку хлебным мякишем, морковкой, луком и репой. У них были только яблоки и виноград, сладкие сухарики, засахаренные фрукты и кусок запечённого окорока, завёрнутый в промасленную бумагу. Как пояснила Натани, окорок им даровали в трактире Нанши за то, что они устроили там танцы.
Дэн поневоле подхватил их настроение и поддался суете. У него в мешке лежали две бутылки ирнара и копчёный говяжий язык – недавний случайный заработок. В обед он постеснялся предложить его, а сейчас бутылки показались ему поводом для того, чтобы подойти к девушкам и спросить, где их поставить и не надо ли чем-то помочь.
– Возьми вон там нож и порежь хлеб и мясо, – сказала Сара Натани, убирая с лица выбившийся из причёски локон рукой с зажатым в ней маленьким ножиком. Локон снова упал ей на глаз, и девушка сердито на него дунула.
Дэн присел рядом, развернул голову Натани к себе и заправил прядь в причёску. Девушка несильно толкнула его под руку и фыркнула.
– Не трогай меня без спросу, – сказала она.
Дэн пожал плечами. Ему не требовался никакой спрос.
Когда язык и хлеб улеглись аккуратными ломтиками на кусочке полотна, Натани управилась с яблоками – нарезала, положила в глубокую миску, засыпала сахаром.
– Сколько тебе лет? – спросила она, и Дэн услышал в её голосе воинственность. Словно она приготовилась то ли к спору, то ли к поединку.
Какая странная девушка. Дэн её не понимал. Почему она сердится?
– Пятнадцать, – соврал он. Пятнадцати ему ещё не исполнилось.
Она снова фыркнула.
– А мне двадцать, – сказала она с выражением глубокого превосходства. И, видимо, считая раунд выигранным, выдернула из волос шпильки и стала укладывать причёску заново.
– Я из ложи Боли, – сказал ей Дэн.
– Ага, конечно, – Натани уронила шпильку в траву. Дэн её поднял и передал ей. Девушка взяла шпильку, на пару секунд задержав пальцы на его руке.
Ван Лиот перевёл дух только после того, как все локоны оказались стянуты в пучок, закреплённый шпильками. Натани искоса посмотрела на него и улыбнулась. У неё была славная улыбка, кроме того, Дэну никто ещё так не улыбался.
– Если догадаешься, из какой я ложи – получишь поцелуй. В щёчку, – добавила она. – Потому что ты ещё маленький.
Ильфи хихикнула, напоминая о своём существовании. Дэну она не нравилась – мелкие черты лица, невыразительные глаза, грубоватое сложение. И голос не очень красивый, как у надтреснутой флейты. Дремавший по ту сторону костерка Торд сразу же распахнул глаза и подозрительно уставился на всех. Дэну он нравился даже меньше Ильфи – этакий слишком складный и слишком крикливо одетый малый с красивым, но глуповатым лицом.
– Что такое? – спросил Торд, приглядываясь к Дэну взглядом ревнивца.
– Дэниэл – маленький, – сдавленно хихикнула Ильфи. – И не может угадать нашу ложу.
Дэн рассердился и отошёл от костерка.
– Ложа Власти, – пробормотал он тихонько. – Тоже мне, секрет.
Когда совсем стемнело, он вернулся и сел рядом с девушками и Тордом – возле доски, поближе к огню.
Зелёный ирнар, напиток терпковатый и с кислинкой, разлили в четыре разномастные кружки. Подождали, пока спадёт кружевная пенка, сдвинули бокалы, прокричали:
– Ясных снов! Наши сны остаются с нами!
И засмеявшись, выпили.
– Тихо-то как вокруг, – сказала Ильфи, прижимаясь боком к Торду.
– Ну как, Дэниэл, есть предположения насчёт нашей ложи? – спросила Натани у Дэна, посмеиваясь.
– Нет, – буркнул он. – Но не ложа Боли.
– Почему это? – фальшиво удивилась Ильфи.
– Потому что, прекрасная госпожа, ложу Боли почти полностью истребили Светлые маги, – сказал Дэн язвительно. Про то, как легко различить по мелодии голоса, врёт человек или нет, он говорить не стал.
– Ладно, не фыркайте тут, – Торд снял с пояса деревянный чехол с дудочкой. – Давай-ка лучше сыграем все вместе. Доставай бубен, Иль, а ты, Натани…
Сара Натани кивнула.
– Скажи только, с чего начнём, – сказала она.
– Да хоть «Первый час Тёмного», – подсказал Торд тоном искусителя.
Дэну понравился выбор. Во-первых, он эту песню хорошо знал. Во-вторых, это новогодняя песня, в самый раз для сегодняшней ночи. В-третьих…
В-третьих, ему просто до зуда в кончиках пальцев хотелось что-нибудь сыграть в этой компании. Нельзя сказать, чтоб в дружной и благожелательной, но всё-таки славной компании.
Он настроил скрипку довольно быстро, а чтобы сыграться с Ильфи и Тордом, не понадобилось и этого. Дэн лишь повёл мелодию, а дудка и бубен вторили ей.
Сыграли вступление и первый куплет, как вдруг в их трио свежим ветром ворвался голос Натани – почти такой же, каким она разговаривала и смеялась, только куда как более сильный, полный и звонкий.
Потом они играли «Часики», потом «Танец Миры». Дэн не помнил, чтобы музыка приносила ему столько удовольствия. Пожалуй, даже счастья. Оно наполняло его столь сильной и желанной энергией, что хотелось не просто жить – хотелось носиться по полям, как глупый щенок, хотелось смеяться и любить.
Кого?
Дэн прикрыл глаза, не желая даже думать об ответе на этот вопрос.
«Я люблю музыку, и больше нам никто не нужен», – думал он.
По крайней мере, ему хотелось, чтобы так было.
Звёзды срывались с неба одна за другой, становилось холодно и сыро, музыканты жались всё ближе к костру… и никто даже не подумал перед сном поиграть в «моргалку» – никому здесь не хотелось думать о том, сколько ему ещё жить на свете. Ильфи и Торд улизнули в кибитку, и Натани проводила их взглядом, но не сдвинулась с места.
Дэн зачехлил скрипку и сел к ней поближе.
– Обними меня, – попросила девушка.
– Я же слишком маленький для тебя, – усмехнулся Дэнни, но просьбу выполнил. Но когда прижал Натани к себе посильнее, она тихо засмеялась и спросила:
– Угадывать будешь?
И он, отстранившись, предположил:
– Ложа Смерти?
Натани расхохоталась уже гораздо громче.
– Фуу, какие гнусные мысли! У тебя осталось две попытки, – лукаво сказала она.
– Мне не нужен твой поцелуй в щёчку, – ответил Дэнни.
Его лицо вдруг стало очень, очень горячим. И онемели руки, особенно пальцы. Даже дыхание сбилось – как если бы кто-то окунул его в кипяток целиком, как цыплёнка.
Да, одним поцелуем в щёчку тут не обойтись! Или всё, или уж ничего.
Но Сара Натани, видимо, решила, что ничего – всё-таки проще, и с видимым сожалением отодвинулась в сторону. Взяла приготовленные заранее одеяла, расстелила одно у огня, вторым укрылась сама. На долю Дэна остались лишь старая стёганая куртка и плед. Он лёг поблизости от Натани, там, где земля немного прогрелась от костра, и ещё так, чтобы в случае чего подбросить в огонь поленце-другое.
Девушка поёрзала, укладываясь поудобнее, вздохнула и притихла. Дэнни не спал ещё очень, очень долго. Во сне Сара Натани прижалась к нему, тихонько и мерно дыша, но он так и не решился обнять её плечи. В темноте тихо потрескивали дрова, и тепло костра согревало их, но лишь с одной стороны.
Только к рассвету огонь погас.
***
Нельзя сказать, что Упырёк вышел из тюрьмы другим человеком – пожалуй, нет. Это был всё тот же щуплый и низкорослый некромант, только теперь ещё и совершенно одинокий. Ни сослуживцев, ни учителя, ни даже сокамерников поблизости не наблюдалось. Упырёк освободился через три года после памятного ареста и отправился на закреплённое за ним кладбище с твёрдым желанием бросить пить. А очнулся уже следующей осенью на берегу озера, и долго смотрел на своё отражение. На плече зудел расчёсанный до крови знак ложи Смерти, видневшийся из-под разодранной рубашки. Под глазами – слегка несимметричные фингалы. Нос расквашен, а волосы отросли клочьями и торчали во все стороны.
Итак, ему, вероятно, исполнилось двадцать три или двадцать четыре года, и он двенадцать месяцев где-то болтался, как большое буйволиное дерьмо в пруду. Нет, он, кажется, провёл на своём кладбище несколько месяцев, и ещё, кажется, две недели был на исправительных работах – чистил с другими штрафниками ров вокруг тюрьмы… Но всё остальное время в памяти Упырька слилось в единое серо-лиловое похмелье, оживляемое яркими, но не очень чёткими вставками из попоек.
Дард окунул голову в озеро. Мелькнула мысль не выныривать, но уже через секунду лицо заболело от холода, а лёгкие сжались, и он распрямился, рыча и крякая, и мотая головой, как собака.
Вода-то какая холодная. И небо как льдинка. Ага, точно, вчера же с мужиками из деревни пили за новый год. Правда же? С мужиками. А из какой, спрашивается, деревни? И что за озеро?
Упырёк набрал воды в обе горсти, побрызгал себе в лицо. Надо же, как быстро пролетел год. А как будто только что вышел. На теле рванина, в кармане ни гроша – точно так же, как после тюрьмы!
Он встряхнулся и побрёл вдоль озера, пока не вышел на довольно ровную, хорошо укатанную дорогу. Видно, вела она куда-то в хороший крупный город. Близ деревенек дороги обычно разбитые, грязные. А тут – проспект, а не дорога!
Он шёл медленно, то и дело присаживаясь, чтобы перевести дух, и сам себе казался стариком. У него ничего не болело, не ломило и не ныло – ну, разве что синяки на роже, если их трогать. Даже удивительно – не болит ничего, а идти тяжело. Как будто после болезни какой-нибудь. Хорошая, ровная дорога вдруг разветвилась, и Дард увидел по левую руку аккуратные пригороды родного города Сольме, а по правую – горы. Где-то там, как ему было известно, стояла крепость под названием Тартута – место мрачное и для Тёмных магов, пожалуй, последнее, где им хотелось бы оказаться. Это вам не городская тюрьма Сольме, где кормят три раза в день и где лишь слегка подавляют эмоциональный фон – лишь бы заключённые не передрались между собой. Про Тартуту ходили самые жуткие слухи. Говорили, что над Тёмными магами там проводят какие-то опыты – превращают их в чудовищ, начисто лишают эмоций, отчего маги становятся послушными марионетками, которые долго не живут. А как тамошнее кладбище отпугивало магов! Поговаривали, что некроманты ни за что не хотели там оставаться даже за жалованье, превышающее оплату за труды обычных кладбищенских сторожей вдвое и даже втрое!
Сарвен Дард почесал в затылке и повернул направо. В его голове светилась нежным светом единственная, но чёткая и яркая идея: поселиться при тюремном кладбище и безнаказанно заняться исследованием жив-курилок, у которых нет остаточных эмоций. Чистеньких, как младенцы, даже чище.
***
Утро заявило о себе требовательным лошадиным ржанием. У Корицы и Гвоздики кончился корм. Они возмущённо дёргали головами, трясли пустыми торбами на шее и повизгивали от злости.
Натани села и застонала: тело её озябло и плохо слушалось. Хорошо ещё хоть, Дэниэлу пришло в голову укрыться всеми одеялами и пледом вдвоём, прижавшись друг к дружке потеснее. Но она всё равно замёрзла.
А мальчишке, кажется, до этого никакого дела: вон как крепко спит.
Увидев, что Натани зашевелилась, кот, спавший на ногах Дэниэла, потянулся и вопросительно мяукнул. Наверное, ему тоже хотелось есть.
Натани воровато взглянула на него и отвернулась, читая, что написано на листке бумаги, завёрнутом в аккуратный конвертик. Она вытащила его ночью из внутреннего кармана куртки Дэниэла, ещё когда они обнимались у костра. Увы, ночь – не лучшее время для чтения, тем более, что документы такого рода частенько печатают не слишком-то отчётливо. Да и читать при Дэниэле она бы не решилась. Зато теперь можно.
Сара Натани прочла аккуратные буковки, нахмурилась и перечитала вновь. Затем принялась разглядывать печати. Главное управление Комитета по делам незарегистрированных Тёмных магов. Центральный участок Комитета в городе Азельме. Дэниэл Альсон, Светлый маг Второй степени.
Натани и не заметила, как ей стало жарко. Правда, пальцы всё ещё вздрагивали, да и мурашки бежали по спине как от озноба.
Она встала на колени около Дэниэла и растолкала его. Даже не думая о том, что делает. О том, что мальчишка испугается и наделает сдуру каких-нибудь опасных глупостей.
Ей было нехорошо оттого, что они ему доверились. Он лечил их лошадь. Он встречал с ними праздник. Она рядом с ним спала всю ночь. И что ещё хуже – они с ним играли и пели, разделили с этим проходимцем-Светлым музыку. А потом спали рядом с ним. Натани делалось тошнее с каждой секундой.
– Дэниэл! Нет, ты проснёшься и сейчас же всё объяснишь! – гневно приговаривала Сара Натани, и в конце концов скрипач открыл глаза.
Красивые, между прочим, глаза. Тёмно-карие, ясные в свете утреннего солнца. С длинными прямыми ресницами.
– Ложа Власти, ведущая эмоция – влечение, эмоция семьи – поклонение, – сказал он совершенно не сонным голосом. Но непохоже, чтоб до конца проснулся. Лежал с непонимающим видом и даже не пытался ни защищаться, ни нападать.
Дрожа и едва не плача, Натани отшатнулась от него.
– Как ты узнал?
– Я всегда знал, – Дэниэл сел, кутаясь в плед. Его острые плечи подрагивали в ознобе. – Зачем ты встала? Вдвоём было теплее.
Натани сунула ему под нос твёрдый белый прямоугольник. Дэн попытался его схватить, но Натани не дала.
– Читай! – приказала она и вновь ощутила неповиновение. И усилила чары.
– Ох, – сказал Дэниэл и тяжело вздохнул. – Эмоции ложи Власти… Перестань. Я не хочу разделять или просто противиться. И забирать на себя не хочу. Мне не надо, понимаешь? Натани!
– Читай!
– Дэниэл Альсон, Светлый маг Второй степени.
– Маг ложи Боли? Ты вчера так представился, да?
Сара Натани ударила его по щеке сжатым кулаком. Дэниэл поймал её руку, и Сара внезапно заметила, какой маленькой кажется она в его ладони. У него сильные крупные руки и длинные пальцы – руки и пальцы музыканта. И сам он, несмотря на юный возраст, ничуть не слабей Натани. Конечно, она акробатка, и наверняка ловчее его и быстрее, но сила на стороне Дэниэла.
– Я маг ложи Боли, Сара Натани, – сказал Дэниэл. – И я – Светлый маг второй степени, ученик Светлого мага из Комитета.
– Так не бывает!
– Бывает!
– Убирайся!
– Я хочу остаться с вами! Ненадолго. На месяц или два. Прошу тебя!
Натани всё-таки заплакала. Ей было обидно. Она в него поверила.
– Тогда ты должен выбрать, – сказала она. – Нельзя быть наполовину Тёмным и наполовину Светлым.
– Можно, – тихо сказал Дэниэл. – Я же есть!
– Ты должен выбрать, – повторила Натани.
И Дэниэл взял из ее руки документ. Поворошил веточкой тёплую золу костерка, раскопал горячие угольки, подкинул сухой травы и веток, подул, взметая вихри пепла. И едва разгорелся огонёк, скормил ему лепесток твёрдой бумаги со своим именем и печатями Комитета по делам незарегистрированных Тёмных магов.
– Мне надо остаться с вами, Натани, – сказал он так, словно был ещё и магом ложи Власти. – У меня есть дело, и я уже понял, что одному мне не справиться. Я расскажу тебе всё, а пока предлагаю перемирие.
Натани шмыгнула носом и только тут поняла, что плачет.
– Давай приготовим завтрак, разбудим Ильфи и Торда и поедем. Лошади отдохнули, погода прекрасная…
– Да, – Натани кивнула. – Давай. Ты готовишь завтрак, а я кормлю лошадей. Идёт?
Дэниэл согласился с радостью, удивившей Натани.
– Я не умею с лошадьми, – сознался он.
– Это я заметила, – мстительно ответила Сара Натани, и вдруг поняла, что согрелась и что настроение у неё приподнялось. Взглянула на Дэна и поняла.
Он играл её эмоциями как хотел. Всё это время.
«Будь ты постарше, я бы влюбилась в тебя», – подумала Сара и пошла к Гвоздике и Корице, которые, увидев её, принялись рыть передними копытами землю.
***
Чезаре Роз выбрал трубку с можжевеловым чубуком и терпковатый табак «Слеза ведьмы». Он удивительно сочетался с ароматом смолистого дерева.
Перед ним лежала коричневая кожаная папка, в которой находилось всего несколько листков. На одном из них мерцал тусклым серебристым светом знак Ордена Отражений – круг с восемью извилистыми лучами, напоминающий детское изображение солнца. Напечатанные на пишущей машинке несколько строк давали очень скупую характеристику Дэниэла Альсона, мага второй степени.
Такой же знак должен носить каждый Светлый. Он с помощью магии, доступной лишь Вершителям, въязвлён под кожу на правом плече. Сам Вершитель не обязан при этом находиться рядом с тем, кого метят. Ему достаточно знать о нём. И он знает. Во всей Тирне не наберётся и троих Вершителей, и где они есть – мало кому известно.
