Текст книги "Черный скрипач (СИ)"

Автор книги: Эдвина Лю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Жаль, но пока это ему не удалось.

Распрощавшись с Юлленом, Чезаре и Линлор потихоньку навестили лазарет под предлогом, что «немного заплутали», а теперь «девушке надо по-маленькому». В уборную её впустили, а Чезаре остался ждать у входа. Он успел увидеть немногое: та же тюрьма, только сильно пахнет лекарствами. Однажды открылась дверь в одну из палат: какой-то дюжий детина выкатывал оттуда столик на колёсах. Чезаре заметил, что человек внутри палаты прикован к кровати цепями. Линлор, вернувшаяся в сопровождении плечистой женщины-санитарки, а может, и охранницы, шепнула ему «это ужасно!»

Но Чезаре решил, что рассказ её он выслушает позднее. Пока их не погнали из Тартуты прикладами, следовало ещё найти Сарвена Дарда.

Тюремное кладбище оказалось вынесенным за первую ограду, а вторая выглядела совсем неосновательно: местами разрушенная, она скорее ограничивала размеры кладбища, чем служила преградой для беглецов. Им, видно, хватало и первой стены. Навстречу им откуда-то выбежала собака, довольно крупная – но видно, что ещё очень молодая. Большой чёрно-рыжий пёс с крупной головой. Линлор тут же присела на корточки и протянула псу обе ладони, и он с радостным лаем полез знакомиться. Чезаре снисходительно смотрел на это. За Линлор он не боялся. Она и племенного быка вот так же могла встретить, и бык наверняка сразу же начал бы ластиться, словно телёночек. Такая уж у Линлор имелась особенность: передавать животным своё расположение и свою к ним любовь.

На лай вышел из сторожки Сарвен Дард, и, увидав Чезаре, сразу полез за пазуху. Помня, что сам выдал некроманту оружие, Чезаре насторожился и приготовился оглушить Тёмного магией. Однако Дард вытащил поводок. Свистнул псу – тот обернулся, увидел хозяина и с обожанием кинулся его облизывать. Некромант привязал собаку у крыльца и стал спокойно ждать, пока гости подойдут к нему.

– Ясных дней, – сказала Линлор без улыбки. Ей никогда не нравились Тёмные маги. Ещё бы! Врождённый эмпат, она с трудом переносила близость ходячих хранилищ самых негативных эмоций. А щуплый некромант, пожалуй, содержал в себе далеко не лучшие эмоции.

– Приветствую, – осторожно ответил Сарвен Дард.

Не слишком глазея на Линлор, он повернулся к Чезаре.

– Какими судьбами, эн Роз? – спросил напряжённо и как-то тяжело. Словно его давил какой-то груз. – Я и сам к вам хотел заявиться.

Но Чезаре зубы так просто заговорить было нельзя. Он протянул руку ладонью вверх.

– Ты вчера взял кое-что без спросу, – сказал он. – Верни.

Дард сложил руки на груди.

– Всё, что я взял – я же и заработал, – сказал он упрямо, хоть Чезаре и чувствовал, что внутренне он ужасно трусит. Просто-таки трясётся, как заячий хвост.

– Вот как? – спросил Чезаре. – Верни мне скрипку.

– Какую скрипку? – удивился Дард.

– Стеклянную! С моего стола!

Сарвен Дард заморгал: не ожидал, что разговор пойдёт не в том ключе, на который он надеялся. Чезаре уже был готов схватить щуплого некроманта за грудки, но Линлор подёргала его за рукав.

– Он не брал, – сказала она. – И у него проблемы.

– Что проблемы – это я понимаю, – протянул Чезаре. Но осёкся. Вид у некроманта был совсем уж непраздничный. Пожалуй, он как будто переутомился, делая какую-то непосильную работу. – Стой, а что не так?

Дард кивнул на сторожку.

– Идёмте, – сказал он. – Лошадей можете к оградке привязать. Не сведут за пять минут.

Лошадей можно было свести и за меньшее время, но Чезаре не стал спорить. Он почувствовал, что Дарду есть что сказать.

В лачуге некроманта оказалось неуютно, не очень чисто, но тепло. Линлор тут же сняла перчатки и пристроилась на маленькой скамеечке у печки. Чезаре перчаток снимать не спешил.

– Выкладывай, – сказал он Дарду.

Тот как-то съёжился и замялся, видимо, вопрос у него действительно был из щекотливых.

– У меня не много времени, Сарвен Дард. Что у тебя за вопрос?

– Вам же нужен консультант? – сплеча рубанул Дард.

– Я тебе этого не говорил.

– Но ведь нужен! Возьмите меня. А?

– Что, надоело при тюряге в мертвечине копошиться? – не удержался Чезаре. Нехорошо, конечно, насмешничать над теми, кто слабее. Но уж очень у щуплого некромантика подавленный был вид. Так и хотелось его расшевелить – разозлить, к примеру.

– Нет, – ответил Сарвен Дард твёрдо. – Тут хорошее место для некроманта – никто не станет больно-то печься о трупах. Много материала и почти никаких неприятностей с его использованием.

Он посмотрел Чезаре в глаза. Видно ведь, что трусит, но держится. Непрост, непрост. Неприятен, конечно… и зубы скверные, и глаза волчьи. Но непрост!

– Только одно мне не нравится – новое отделение. Это ваше дело – бережёте вы преступников или нет, но я законопослушный, зарегистрированный.

Чезаре покосился на Линлор. Та на этот раз ничего не сказала – но у неё сделались отчаянно огромные глаза. Она слегка качнула головой – видимо, не так уж законопослушен Дард, выдаёт себя, сам того не зная. Мысленно сообщив Линлор, чтобы продолжала молчать, Чезаре осторожно спросил:

– Что за отделение?

– Толком не понял. Но мне и без них дел хватало, – сказал некромант скороговоркой. – Сегодня спозаранку принесли труп, велели оживить, чтоб заговорил. А от него – никаких эмоций! Как от трупа, даже хуже. Как от камня!

Тут Дард разволновался, внутренне его затрясло, а внешне – словно бы растормозило. У него губы запрыгали, а глаза расширились. Что-то всё-таки здорово напугало некроманта. Но не труп же?

– Маг ложи Страха умер от собственных страхов. Наружу ничего, всё на себя. У него сердце разорвалось. Так вот. Я его поднимаю, он дохнет. Поднимаю – дохнет! Ещё раз – снова дохнет! А этот, вроде же Светлый – а похуже любого из некромантов будет. Мерзавец ещё тот! В отделение своё звал. Так вот! Пока я сослался на начальника тюремного, но они меня всё равно рано или поздно заберут. Кто я против таких, как вы, а? Ну кто? А я, может, не хочу!

– А чего ты хочешь, Сарвен Дард? – спросил Чезаре.

– Жить по-человечески, – буркнул Дард. – Чтоб никто без надобности меня не трогал.

– Но если будешь консультантом, то придётся!

– Это другое! – насупился щуплый некромант. Возбуждение отпускало его потихоньку, он успокаивался. Это Линлор на него воздействовала.

Надо будет ей сказать, что подобный обмен здорово бьёт по эмоциям Светлого мага. Это может стать опасным, особенно если Тёмный резко войдёт в состояние аффекта. Или коварно использует смертные эмоции.

– Я рассмотрю твою просьбу, – пообещал Чезаре. – Расскажи-ка мне подробнее. Твой нынешний посетитель – как он назвался? Как назвал своё отделение? Воспитательное?

Да, пожалуй, этот тип ему пригодится. Надо обнадёжить его и склонить к сотрудничеству – но только не к тому, к которому он рвётся. И как-то уломать его на то, чтобы некромант согласился на работу в воспитательном отделении.

Таким образом, у Чезаре появилось сразу три первостепенных дела, которые сложно отложить на завтра: найти некроманта с таинственным духом-переселенцем, отомстить Эдварду Гисли и вытащить Дэнни.

«Раз уж я здесь и сейчас – то начать придётся именно с Дэнни, – думая об убитом маге ложи Страха, решил Чезаре. – Я не смогу простить себе, если он погибнет здесь».

***

Дэн Софет ван Лиот, он же Дэниэл Альсон, сидел в новой камере и озирался. Это место не походило на все остальные камеры, которые он видел. Начиная с дворцового узилища, удобной и тёплой комнаты со своей ванной и отменной едой, и заканчивая каменным вонючим мешком, где он и его сокамерники умирали от голода и холода.

Новое помещение прежде всего не было холодным и пустым. Маленькая, почти уютная комната. Стены обшиты войлоком. Окно небольшое, но светлое. Решётка на нём, разумеется, имелась. Но стёкла тут мыли регулярно. Клеёнчатая кушетка вместо кровати. Никакого постельного белья, только грубое одеяло. Пол каменный, но без всегдашней дыры. За выступом стены жестяной умывальник и такой же урыльник, вечно журчащая водопроводная труба, кусок мыла и полотенце на маленькой полочке. Удобства!

У Дэна отняли всё, кроме рубахи – даже нижнее бельё и грубые штаны, даже шлёпанцы. Хорошо, что камера оказалась небольшой и тёплой. Отопительная труба проходила по низу комнаты, и если Дэн мёрз, то стелил на пол одеяло и ложился возле неё.

Изголодавшись, он с радостью получал удвоенный паёк – хотя качество еды всё равно было неважное. Та же отвратительная похлёбка из крупы, лука и капусты, в которой очень редко попадались следы вытопленного сала. Иногда в похлёбку добавляли что-нибудь особо отвратительное вроде мелко порубленного говяжьего вымени или свиных хвостов. Невкусный, тяжёлый хлеб и раз в день горячий чай – коричневая мутная бурда. Как только Дэну увеличили порции этой неудобоваримой пищи, он стал различать её мерзкий вкус – будучи голодным, он почти не обращал на него внимания. Но всё равно съедал всё, опасаясь, что, если станет есть меньше, то порции урежут. Каждый десятый день, в выходной, в тюрьме брали выходной повара, и тогда заключённых ждал настоящий праздник: тюремщики просто варили нечищеную картошку и раздавали её узникам вместе с твёрдыми, как кирпич, крошащимися и скрипящими на зубах солёными галетами. Это было куда как вкуснее того, что готовили повара, потому что тюремщики, лентяи, не могли постигнуть искусства порчи продуктов.

Так Дэн провёл около декады. Он спал, ел и ждал Чезаре. Раз уж его перевели в более сносные условия, хотя и напугали каким-то странным куратором, то, видимо, Чезаре начал действовать. Так он рассуждал. Но шли дни, а ничего не менялось. Ничего! Снова всё тот же снег за окном, всё та же картинка, словно вырезанная ножницами из жизни, и никаких событий, кроме как прибытие тюремщика с раздачей обеда и ужина. Дэн пытался, чтобы музыка зазвучала в нём вновь – с музыкой ему было бы гораздо легче жить и терпеть! Но в душе поселилась тишина.

Спустя десять дней после водворения в новую камеру, Дэн стал кричать на тюремщиков, звать Чезаре и проклинать всех Светлых магов и короля. Спустя двадцать дней накинулся на раздатчика пищи. И лишь по прошествии месяца о нём словно бы вспомнили.

Куратор Поллок, человек с глазами, подёрнутыми пеплом, и голосом, липким как паутина, вошёл в его камеру, ступая по-кошачьи мягко и тихо.

– Здравствуй, Дэниэл, – сказал он. – Ты, я думаю, уже готов к воспитанию.

От его голоса хотелось вжаться в стену, но упругий войлок словно выталкивал его обратно. Глядя на Поллока, Дэн внезапно осознал, что Чезаре не имеет никакого отношения к его переводу в воспитательное отделение.

– Если вы меня выпустите раньше, то…

– Выпустим лишь в случае, если всё получится.

– А что должно получиться? – спросил Дэн настороженно.

Куратор Поллок улыбнулся. Не исключено, что он считал свою улыбку доброй и даже обаятельной, но Дэна пробила дрожь.

– Твоё воспитание, я полагаю, должно закончиться, когда ты проявишь себя как благонадёжный гражданин. От которого его величие не сможет ожидать никакого подвоха.

Это было сказано, пожалуй, даже ласково. Дэн опустил глаза, с трудом подавляя желание закричать. Ему было страшно.

Поллок понимающе улыбнулся, попросил узника подняться с кушетки, позвал тюремщиков – те сковали ему руки наручниками за спиной. С этого дня у Дэна наступила другая жизнь, и, пожалуй, он завидовал себе прежнему не раз.

Одна радость – после первого же «занятия» с воспитателями музыка в его душе зазвучала сильнее и жёстче, чем прежде.

***

– А я тебе говорю, Ли, что ты ошибаешься! – вспылил Чезаре.

Линлор поставила перед ним тарелку, полную картошки с мясной подливой, и присела на самый краешек стула.

– Вовсе нет.

– Но в этом человеке ни капли благородства! Он и родился-то небось где-нибудь под мостом, – Чезаре вдохнул запах подливы и понял, что не может сердиться на женщину, которая умеет готовить мясо по тому же самому рецепту, что и его мать. Да и вообще сердиться на Линлор долго не получалось.

– Ага, – по-детски запальчиво сказала Линлор, – вон Эдвард Гисли из благородных! Аристократ, гордец и богач! Родился небось на шёлковых простынях и спал в золочёной колыбели. Много в нём благородства?

Чезаре скрипнул зубами. Лучше бы она не упоминала о Гисли.

– Ешь, – буркнула Линлор. – Остынет. Потом поговорим!

Но едва Чезаре взялся за вилку, как она начала говорить снова.

– В любом случае, тебе придётся доверять ему. Больше некому. На кладбище Тартуты только один некромант. Кстати сказать, когда он говорил, что является законопослушным гражданином, то соврал. Скорее всего, старого некроманта, который числится по спискам подведомственных Юллену магов, убил именно он.

– Вот как? – Чезаре подцепил особенно аппетитный кусочек мяса и медленно его прожевал. Очень вкусно. Очень. – И ты предлагаешь мне доверять такому типу?! Да ему в жизни никто не доверял.

– Чез! Именно поэтому ему и хочется, чтобы кто-то ему доверял. Ты же видел, с каким обожанием на него смотрел пёс. А ведь животные не доверяют плохим людям.

– Это всего лишь миф, Линлор, – Чезаре почувствовал, что сдаётся.

– Ешь, потом поговорим, – снова сказала девушка.

Чезаре понял, что разговор затянется ещё надолго. Поэтому решительно взялся за еду. Но на этот раз Линлор действительно долго молчала. Сидела, подперев лицо кулачками, и тихонько шмыгала носом. После долгой поездки (вернулись назад, всё-таки воспользовавшись бирками-подорожниками) она устала, но наотрез отказалась поесть в одном из многочисленных ресторанов или кафе города. У Чезаре имелись некоторые запасы продуктов – и из них она быстро и сноровисто приготовила еду, о которой сам он даже и не мечтал. Потрясающая всё-таки девушка.

Доев картошку, Чезаре поднял на Линлор взгляд.

– Полагаешь, мне стоит его просить о том, чего он всеми силами старается избежать?

– Но ведь ты хочешь спасти своего ученика?

Он пожал плечами и понурился. Сам до конца не решил. Но для Линлор его чувства были как раскрытый цветок. Все лепестки на виду: не скроешь, не спрячешь.

– Тебе же совестно, что ты ему не помог.

– Он убил нескольких человек, даже своего брата…

– Но ведь его уже должны были посадить в тюрьму! Почему ты согласился с тем, что ему ужесточат наказание?

Чезаре оттолкнул тарелку, которая упала бы на пол, если б Линлор не подхватила её.

– Ты безответственный человек, Чез. Но не бессовестный. Ты взял на себя ответственность за ребёнка, но, когда он вышел из-под контроля и натворил бед – бросил его. Так не поступают. Ведь ты почти стал его отцом.

Чезаре поперхнулся белым ирнаром, которым запивал свой ужин.

– Что?

– Представь на его месте собственного сына, – сказала Линлор очень мягко и очень печально. – Неужели, если он сбился бы с пути, ты поступил бы с ним так, как поступил с Дэнни? Ты должен сделать для Дэнни всё, Чез. Иначе я так и не выйду за тебя замуж и уж точно не рискну рожать тебе сыновей.

Роз никогда до этого момента даже не думал, что у них с Линлор могут быть дети. Сыновья или дочери – неважно. Каких сыновей? И Дэна он совершенно точно никогда не считал сыном. А тут вдруг Линлор расставила акценты, и ему стало не по себе.

Совесть пилила его именно потому, что он бросил Дэнни. Даже не попытавшись помочь ему, когда он просил.

«Я не хотел!» – вот что говорил ему Дэн в предпоследнюю встречу.

Чезаре честно попытался себе представить на его месте своего сына – своего и Линлор. Румяного, плотненького, каким он сам был в детстве, ясноглазого, с каштановыми волнистыми волосами, как у Линлор, мальчишку с тягой к книгам и музыке. Впрочем, Дэнни и так музыкант… Попытался вообразить, как этот мальчишка в десять лет становится убийцей и продолжает убивать время от времени, как он бежит из дома, бродяжничает и прибивается к сомнительным компаниям… как он, отец, решительной рукой направляет его в гнездо врага… а когда ничего не выходит, соглашается, что этот ясноглазый и румяный паренёк больше ему не нужен. Тем более такой испорченный и преступный. Посмотреть на всё это глазами Линлор, прочувствовать сердцем женщины, которую любит. Попытался, но, кажется, так до конца и не сумел. Отшатнулся от собственных мыслей, будто они обжигали, и с трудом перевёл дыхание.

– Утром я свяжусь с Сарвеном Дардом, – сказал Чезаре.

***

Упырёк вскочил с кровати среди ночи. Темно – ещё полбеды. Ему приснился давешний клиент, Луренс. Несущий на руках через снежное поле какого-то человека. Зима, ночь, луна, и спотыкающийся человек с тяжелым телом… Тёмные волосы свисали почти до земли. Свешивалась рука с изящными тонкими пальцами. Видимо, девушка? Луренс запнулся, увяз в сугробе, упал поверх своей ноши. Забарахтался в снегу. Но белая трясина втянула его, и на поверхности осталось лишь мёртвое тело, которое тащил Луренс. Оно казалось чёрным. Ночь обволакивала его. Мёртвые глаза блестели в лунном свете, скалились белые зубы. Мертвец моргнул, а потом сказал низким, неженским голосом:

– Скоро… скоро.

Вот тут-то Сарвен Дард, маг ложи Смерти, и проснулся. Холодный пот, дрожь во всём теле, сердце, бьющееся так, будто каких чудовищ увидал. Во рту пересохло, и вкус был такой, словно Дард глодал мертвечину. Видимо, та гадость, что он пил нынче вечером, давала этакое послевкусие. А может быть, слишком долго возился с трупами, ничего другого толком не видя?

Тяжело ступая, Дард вышел в кухню, закутавшись в одеяло. Он спал в одежде – к чему эти тонкости со сменой туалета? – но пот пропитал её, и пришлось скинуть всё до нитки. Дард подкинул в печь дровишек, закурил, нервно чиркая спичками, толстую короткую папиросу. На столе оставалось в бутылке примерно два глотка мутноватой жидкости – пшеничный самогон. Но на него Дарду даже смотреть не хотелось. Он вытащил из погребка светлый ирнар, жадно сорвал проволоку с упруго выстрелившей пробки, задыхаясь, сделал несколько больших глотков.

Вкус во рту постепенно пропал. Кисловато-терпкий светлый ирнар освежал и прояснял мозги. И чего, спрашивается, испугался? Дард попытался вспомнить детали сна и вздрогнул. Нет, было, было там что-то такое жуткое.

Пора менять место. Вон уже и сны подсказывают. Снам ведь не зря издавна придают такое большое значение! С древних, можно сказать, времён, и не только в Тирне! Дард выпил ещё ирнара, докурил папиросу и, потрепав по холке Портера, поплёлся в кровать. Но уснуть как следует уж не мог – ворочался, вздрагивал, проваливался в короткий, рваный сон и снова открывал глаза. А едва рассвело, как услышал в голове голос.

– Ясных дней, Сарвен Дард! Готов сделать кое-что для меня?

Дард вроде бы узнал голос – если, конечно, кто-то не ухитрился подделать его. Он, честно говоря, не знал о возможностях Светлых магов и особенно об их любимом способе общения. Тёмные стараются без спроса друг другу и чужакам в мозги не лезть. Разве что атакуя или защищаясь, но это другое.

– Что тебе надо, Роз? – спросил Дард, от неожиданности довольно грубо.

– Ты ведь хотел стать консультантом в Комитете, – сказал голос в его голове. – Но сначала у меня для тебя другая работа. Ты должен устроиться в Воспитательное Отделение.

– Нет!

Он почти сразу просчитал план Роза и свою роль в нём.

– Я тебе ничего не должен и отказываюсь тебе помогать, Роз!

Дард вскочил с кровати, уронив на пол одеяло. Ему было страшно. Он отчаянно трусил перед коршуном-Розом, но соваться в Воспитательное отделение казалось куда страшнее. При одной только мысли о том, сколько раз умирал на его руках Итан этим утром, Дарда выворачивало наизнанку.

– Нет!

– Не кричи, – сказал мысленный голос Чезаре Роза. – Думаешь, мне приятно на это идти? Но моя жена сказала, что тебе можно доверять. А она не ошибается в людях!

– Ещё как ошибается! – если бы Дард мог, он бы вытолкал Роза взашей, да ещё бы дверью хлопнул! Но увы, с мысленной связью так не поступишь. – Я не собираюсь этого делать! Ты хочешь моими руками убить двух человек, чтобы меня потом в этой же тюрьме и сгноили? Не выйдет! Передай своей жене, что она не разбирается в людях!

Чезаре Роз молчал. Долго молчал. Дард успел подобрать одеяло, закутаться в него и закурить. От страха продолжали трястись пальцы и постукивать зубы, а внутренности как будто прихватило морозом. Но к середине папиросы он начал успокаиваться.

Именно тогда Чезаре его и припечатал, словно муху к подоконнику:

– На тебе убийство, Сарвен Дард. Ты убил старика там же, на твоём кладбище. Если ты не согласишься – я доложу об этом начальнику тюрьмы.

– Он всё знает! – взвизгнул Дард. И это ведь была почти правда. – Выкручивайся сам! Сам устраивайся в отделение, сам убивай, сам… сам и оживляй!

И снова молчание.

Голос Чезаре больше не зудел в его голове. Дард рухнул на кровать лицом вниз. И проспал до полудня.

Потом залаял Портер, заскрёбся в дверь лапой.

Пришёл Луренс в сопровождении двух дюжих тюремщиков, показал бумагу от Юллена. Дарду предписывалось проводить в Воспитательном отделении от двух до четырёх часов в день и являться туда по первому же требованию куратора Поллока или куратора Луренса.

Загнали в угол, стало быть. Дард с трудом отлепился от кровати, дрожа от холода и похмелья. Четыре часа в отделении могут стоить ему жизни, если придётся вот так же «разговаривать» с мертвецами, как вчера с Итаном, магом ложи Страха. А не жизни, так рассудка.

– Мрычи бы вас подрали, – пробормотал Дард. Кое-как одевшись, он вышел из домика, пошатываясь от слабости, и прищурился на солнце. – А может, всё-таки лучше сточные трубы?

Часть 6. Музыка и свобода

2330 год начался с прекрасного события: принцу Ланделию исполнилось три. В честь этого его величие Грет Кешуз объявил ряд амнистий среди тех Тёмных магов, которые отсидели в тюрьме более пяти лет, если за ними не числилось слишком серьёзных преступлений. Помиловали четырнадцать приговорённых к казни не-магов. Заменили на пятидесятилетний срок все пожизненные. Дэн запомнил этот день, первый день первого Тёмного месяца, потому что музыка в его душе вдруг изменилась. Она вдруг утратила мертвящую, пугающую размеренность. Стала нервной, беспокойной, мятущейся. Это так обрадовало куратора Поллока, что Дэн испугался. Два года они играли с Поллоком в «лови-тень», и никто не выигрывал и не проигрывал. И вот куратор внезапно почти прорвал оборону Дэна.

Два года прошли в бесконечных эмоциональных пытках. Время от времени Дэн видел других воспитуемых, иногда – других кураторов. У того же Поллока имелось по крайней мере ещё четверо таких, как Дэн. Однажды куратор собрал их в пустом каменном подвальном помещении без окон и освободил от магических уз. Они могли пользоваться магией, но все, кроме Дэна, один за другим падали на каменный пол и умирали в муках. Впрочем, до конца умереть они тоже отчего-то не смогли. Поллок в тот день остался крайне недовольным тем, что Дэн выстоял. Если бы куратор понял, что Дэн не может найти в себе ни единой эмоции для магического воздействия, он, наверно, обрадовался бы. Но Поллок слышал музыку – и полагал, что Дэн продолжает держать заслон, пряча эмоции за ним.

А что же с другими воспитуемыми? Они выходили на свободу или оставались в тюрьме – в зависимости от того, чем кончалось их «воспитание». Дэн по обрывкам подслушанных кураторских бесед понял, что с ними делают: лишают почти всех эмоций, кроме одной-двух, а оставшееся заставляют кипеть внутри, не имея возможности выйти наружу. Люди, воспитанные таким образом, эмоционально представляли из себя ходячих мертвецов, в которых по какой-то ошибке ещё теплилась жизнь. Просто выгоревшие маги имеют некоторый шанс восстановиться – не полностью, но хотя бы немного. Они становятся простаками, чьи чувства не могут использоваться в магии, но при очень сильном желании всё-таки хоть на что-нибудь способны. Хотя бы на примитивном уровне. Здесь же из людей делали живые статуи.

Раза два или три Дэн сталкивался в коридоре или подземном узилище с местным некромантом, помогавшим кураторам. Это угловатое грязное лицо с выражением трусливой покорности, светло-серые, постоянно настороженные глаза и неряшливые светлые волосы запомнились Дэну с самого начала. Один раз, вскоре после того, как Дэнни перевели в Воспитательное отделение, некромант как будто хотел ему что-то сказать. Но куратор Поллок накинулся на него, словно сторожевой пёс на вора.

Дэн равнодушно проводил глазами удирающего некроманта. Что тот мог хотеть? О чём мог сказать? Вряд ли о чём-то важном.

И вот в первый день нового года мелодия внутри Дэна будто дала трещину. Её ровное, размеренное звучание превратилось в беспокойный пульс. Дэн изо всех сил пытался вернуть жёсткую, умеренного темпа мелодию в прежнее русло до того момента, как изменение заметит куратор. Но тот вошёл в камеру и сразу почуял перемену. Даже носом пошевелил от радости, и его пепельные глаза стали ярче и даже как-то добрее.

Дэн съёжился, вжался в кушетку, понимая, что это бесполезно. От Поллока не уйти, даже если потеряешь сознание. Он умеет доставать и оттуда. Подавив сопротивление воспитуемого, Поллок установил ментальный контакт.

– А ты боишься, – с удовлетворением сказал куратор. – За два года я первый раз чувствую от тебя отдачу. Это хорошо, нам будет с чем поработать.

Дэн хотел возразить, но куратор уже перехватил его волю – легко, потому что изменившаяся мелодия понаделала в защите трещин. Ответить Дэн не мог, не пускать Поллока куда не надо тоже. И единственное, чем сумел насолить – это постарался передать куратору ментально ту боль, которую носил в себе давным-давно. То, что никак не выходило наружу, хотя много раз требовало выхода. Накопленное в дороге, набитое, словно шишки, в противостоянии с разными людьми. И забранное у Гарольда Клейна – стариковский набор болячек, полученный при смерти ясновидца. Эта чужая и чуждая боль спеклась в Дэнни в единый ком, тяжёлый и давящий, и передавая её по ментальному каналу, которым Поллок пытался прощупать его эмоции, Дэн избавлялся от ненужного груза.

Поллок заметно побледнел, когда понял, что его подловили. И попытался разделить боль – но поток её, вырвавшийся из слежавшегося кома, оказался сильным и сбил куратора с ног. Это его и спасло: связь с Дэном прервалась.

Дэн, скованный волей Поллока, только и смог, что подумать: сейчас куратор уязвим. Если бы хватило сил на то, чтобы его прикончить! Но он даже не двинулся с места – так и остался сидеть на кушетке.

Куратор с некоторым усилием поднялся на ноги и спросил:

– Неплохо. Хотел бы я понимать, с чем имею дело.

– Я маг ложи Боли, – с трудом двигая губами, произнёс Дэн. – Это всё, что у меня есть.

– Ну вот и отлично. Я затолкаю тебе эту боль в глотку. Будешь наслаждаться остаток всей жизни. Полагаю, недолгой.

С этого дня Поллок утроил усилия по «воспитанию» Дэна, но больше ему не удавалось установить контакт. Дэн был опустошён. Ментальная связь, грубо установленная, словно вскрыла нарыв, но после того, как весь эмоциональный гной вышел, не осталось ничего. Убедившись в этом, Поллок вынужденно признал Дэна пустышкой. В конце первого Тёмного месяца его собрались переводить обратно в общий тюремный корпус. Дэн только не мог понять, почему куратор больше не слышал его музыки. А ведь она единственное, что осталось – звучала, не умолкая, не давая успокоиться, вплеталась в ток крови, пульсировала и днём, и ночью. Уже не такая однообразная, как раньше, зато куда более упрямая, вот какая это была музыка.

Когда двое тюремщиков вели Дэна обратно в корпус, ему на глаза снова попался щуплый, грязный некромант. Удивлённо повернулся к нему, словно что-то внезапно осознав, и сделал несколько шагов навстречу.

– Не лезь, трупарь, – огрызнулся один из тюремщиков.

– Куда вы его? – спросил некромант. Его голос внезапно понравился Дэну. Приглушённый тенор человека, который никогда не пел и который понятия не имеет о музыкальной грамотности, но тем не менее имеет развитой слух.

– Тебе что за дело? – тюремщик отшвырнул мага Смерти с дороги. Тот ощерился, словно крыса, скаля редкие, поломанные зубы.

– Забыл, где я сейчас служу, да? – спросил он зло. – А ты вспомни!

Но слова некроманта произвели не слишком большое впечатление на тюремщиков. Дэна поволокли дальше. У самого крыльца корпуса маг догнал их и напористо заговорил:

– Дайте мне две минуты с ним поговорить! Две!

– Ты его знаешь? – спросил тюремщик у Дэна.

Тот безразлично пожал плечами.

– Видел пару раз. Мне холодно, – сказал он.

– Уноси отсюда свой зад, – рявкнули оба здоровяка. И подтолкнули Дэна, чтобы шёл побыстрее, не задерживался на пороге.

Ибо в Тирне плохая это примета – задерживаться, не переступив порог.

Камера, холодная и пустая, была рассчитана, видимо, на четверых. Но Дэн оказался в ней один. Не снимая ботинок, не раздеваясь, он лёг лицом к стене. Почему-то суетящийся некромант заставил его вспомнить о Чезаре. Бывший учитель появился тогда один раз, обнадёжил и пропал. Видимо, предал его снова. Опять. Решил, что проще обойтись без ученика. Хотя ведь пришёл, показывая, что ему есть до Дэна дело. А потом, почти сразу, Дэна перевели. Как сказал начальник тюрьмы? Глава Комитета передал приказ короля… Не приложил ли сам Чезаре усилия, чтобы этот приказ пришёл так быстро?

Да, возможно.

И тогда что ему остаётся? Бежать отсюда. Бежать, чтобы мстить. Дэн поискал в себе сил хотя бы встать. Из живого в нём оставалась только злая, однообразная до занудности мелодия, и он направил её на то, чтобы подняться на ноги. Сердце отщёлкивало такты не хуже метронома. Дэн встал на цыпочки, чтобы дотянуться до подоконника, но не сумел. Подтащил ближайшую койку к окну, выглянул – всё тот же двор, по которому неспешно прогуливается патруль из трёх стражников. Ни деревца, ни травинки – лишь видно кусочек соседнего здания и немного неба.

И снова Дэн увидел некроманта. Тот изо всех сил старался попасться ему на глаза. И вот – получилось. Видимо, крутился под окнами, ища, где может находиться нужное ему окно. А когда Дэн выглянул, то заметил и кинулся в эту сторону, замахал руками над головой, даже разок подпрыгнул. Но камера Дэна находилась достаточно высоко над землёй. Как бы ни прыгал некромант, у него бы не вышло ничего большего – не кричать же на весь двор. Стражники завернули за угол, не обращая внимания на худого и ободранного мага ложи Смерти. Он был слишком жалким и мелким для того, чтобы воспринимать его всерьёз. Однако что же он хотел передать? Почему так старательно рвался к нему – ещё ведь два года назад рвался, да и потом словно пытался держаться поблизости. Но то кураторы, то тюремщики мешали ему.

Дэн приложи ладонь к стеклу. Некромант завертелся на месте, озираясь, потом подбежал к стене, на какое-то время исчезнув из виду. Затем его лицо неожиданно оказалось на одном уровне с подоконником.