Текст книги "Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств"

Автор книги: Эдуард Тополь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Переходя из одного помещения в другое, Кэтлин, кутаясь в пальто, спрашивала у отца:

– Dad, what are we going to do here? [Что мы будем здесь делать?]

Но Гарриман, который был в России не впервой, только усмехнулся:

– Мы будем здесь жить, дорогая. И ты как хозяйка наведи тут порядок.

– Что? – изумилась Кэтлин. – Ты назначаешь меня хозяйкой «Спасо-хауса»?

– Конечно. На войне как на войне.

– Гм! – Кэтлин выпрямилась, огляделась, и уже другой походкой пошла по «Спасо-хаусу». Достав журналистский блокнот, стала записывать в него все, что требовало ремонта: окна, отопление, мебель…

Тут секретарь посла доложил:

– Мистер Гарриман, вас к телефону.

– Кто?

– Господин Молотов. Он приглашает вас в Кремль на советско-американо-британскую конференцию…

19 октября, в 13:00, на улице Спиридоновка, 17, в Доме приемов Министерства иностранных дел, на столах еды было столько, сколько съесть нельзя. Свежие фрукты в огромных вазах, красная и черная икра в серебряных икорницах, семга, форель и стерлядь, жареные поросята, барашки и козлята, фаршированные индейки, горы овощей на изысканных фарфоровых и фаянсовых блюдах, целые батареи крепких напитков и всевозможных вин. Для иностранцев, прилетевших из полуголодного Лондона, где не так давно Черчилль мог угостить Молотова лишь овсяной кашей, такое обилие яств в военной Москве было настоящим шоком. По сообщениям прессы они прекрасно знали о советской карточной системе распределения продуктов, здесь даже рабочим танковых заводов продавали только 400 граммов мяса на целый месяц! А служащим и иждивенцам полагалось и того меньше. И вдруг – такое пиршество! А сервировка! Тончайшие бокалы для вина и шампанского, особые рюмки для ликеров и, конечно, хрустальные рюмки для водки, без которой не обходится ни одно русское застолье.

Судя по тому, как спокойно, без жадности и спешки, золотыми вилками и ложками вкушают эти яства упитанные советские лидеры – председатель правительства Вячеслав Молотов, руководитель снабжения Красной армии Анастас Микоян, заместитель главнокомандующего маршал Климент Ворошилов и представитель Генерального штаба Анатолий Грызлов – они и в своей обычной жизни питаются не по продовольственным карточкам.

Тосты за дружбу, за общую победу над фашизмом и мерзавцем Гитлером, за Сталина, за Рузвельта, за Черчилля, за Халла, за Идена, за Гарримана, за Кларка Керра и даже за Кэтлин! И ведь пить нужно bottom up, до дна, а официанты все подливают, и какие официанты! Вышколенные красавцы во фраках, даже наливая из тяжелых бутылок с шампанским, левую руку держат за спиной, а когда Кэтлин заметила отцу по-английски, что черная икра особенно хороша с лимонным соком, то ровно через шесть секунд перед ней уже стояла фарфоровая розетка с тонко нарезанным лимоном!

А ведь русские уже знали, что Халл, Гарриман и Иден привезли сообщение о новой отсрочке открытия второго фронта, поскольку высадка десанта в Европе возможна только при полном господстве союзников в небе над Германией, то есть предварительном уничтожении всей гитлеровской авиации. Но значительную часть своих авиационных заводов Гитлер предусмотрительно перевел подальше от западных границ, на восток, куда не могут долететь британские и американские бомбардировщики. А у Красной армии нет тяжелых бомбардировщиков, и поэтому союзники уже год предлагают Сталину разместить американские авиабазы на советской территории. Бомбежки восточных заводов и авиабаз врага не только ускорят открытие второго фронта, но и помогут скорейшему наступлению Красной армии, снизят ее потери. Собственно, именно ради создания в России этих авиабаз Рузвельт и отправил в Москву своего друга Гарримана и одного из лучших генералов Джона Рассела Дина.

Но Сталин не хочет пускать американцев на советскую территорию. Молотов и Вышинский продолжают всюду твердить, что с немцами воюет лишь Красная армия. А то, что несколько десятков гитлеровских дивизий, которыми Гитлер хотел остановить наступление русских, уничтожены в Африке и в Италии ценой тысяч погибших солдат союзников, – нет, это советские вожди пропускают мимо ушей, будто не слышат. Советское радио вообще не сообщает об этом своему народу.

И вдруг сегодня – такой королевский прием в этом старинном особняке с золочеными потолками, полами в восточных коврах, огромными картинами в тяжелых рамах и с музейными статуями у витражных окон. Неужели этой икрой и шампанским русские хотят компенсировать сталинский отказ на размещение американских авиабаз в СССР?

– Извините, сэр, можно мне выпить с вами и вашей дочерью? – прозвучал над Кэтлин Гарриман и ее отцом приятный мужской голос.

– Конечно, – повернулся Гарриман. – С кем имею честь?

– Комиссар Павел Судоплатов, – представился высокий статный мужчина.

Ты сейчас далеко-далеко… – пело советское радио. -

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти – четыре шага…

«Где-то под Иркутском, – снова цитирую я семейный архив, – в глухой сибирской тайге, я, моя сестра и наша золотая мама жили при 30-градусных морозах на крохотной фанерной веранде дома местной колхозницы. О папе мы ничего не знали с той минуты, как его арестовали и сняли с поезда. Мама работала в колхозе счетоводом, я, пятилетний, топил углем и дровами печку-буржуйку и во время снегопадов вместе с местными пацанами воровал – выкапывал детским совком мерзлую картошку на промерзшем колхозном поле. А моя годовалая сестренка, сидя на нашей общей кровати, раскачивалась взад-вперед, как метроном, и просила: «Ко лебом! Ко лебом!» – молоко с хлебом. Молока нам на троих выдавали в колхозе жестяную кружку на день, а ломоть хлеба весом не то 200, не то 300 граммов в день, точно не помню, мама получала по карточке… Зато я помню, как в 1944 году мама принесла круглую американскую консервную банку, открыла ее, а оттуда вдруг, как гриб, попер вверх шар белого хлеба!!! Но это будет потом, в 1944, а пока…

«Барон фон дер Пшик

Покушать русский шпик,

Давно собирался

И мечтал,

– пели мы, мальчишки, в Сибири. -

Орал по радио,

Что в Сталинграде он,

Как на параде он

И ест он шпик.

Но бравый фон дер Пшик

Попал на русский штык,

Не русский,

А немецкий вышел шпик!»

С 17 июля 1942 года по 2 февраля 1943 года на огромной приволжской территории произошло одно из крупнейших сражений Второй мировой войны – Сталинградская битва. Победа вермахта создала бы плацдарм для захвата кавказских месторождений нефти, но Красной армии удалось окружить немецкую армию и прижать к развалинам Сталинграда. 2 февраля 1943 года окружённая группировка немецких войск сдалась, в плен попали генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс и еще 24 генерала.

После войны появилась легенда о том, что после Сталинградской битвы немцы через Красный Крест предложили Сталину обменять Паулюса на его сына Якова. Однако Сталин якобы ответил: «Я не меняю солдата на фельдмаршала». Но эта легенда была придумана сценаристами фильма «Освобождение». На самом деле в 1942 году две советские диверсионные группы пытались похитить Якова из плена, и обе погибли. На основе этих фактов можно сделать фильм «Спасти лейтенанта Сталина», но вряд ли такой фильм снимут на «Мосфильме»…

19 февраля 1943 года немецкие войска группы армий «Юг» начали контрнаступление и овладели Харьковом. Это позволило немцам вырвать инициативу у советских войск и отбросить их на восток на 150-200 км. Однако решающими событиями 1943 года стали Курская битва и битва за Днепр. В ходе советского контрнаступления немецкие войска были разбиты, Красной армии удалось освободить Орел, Белгород и Харьков.

14 апреля 1943 года, в 19:00, в Германии, в концентрационном лагере Заксенхаузен Яков Джугашвили, сын Сталина, после двух лет пребывания в плену отчаялся дождаться отцовских спасателей, отказался войти в свой барак и направился через нейтральную полосу к проволочному забору. Часовой громко окликнул его, но с криком «Часовой, стреляй!» Яков подбежал к проводу под током высокого напряжения и схватился за него обеими руками. Часовой выстрелил, пуля попала Якову в голову, он упал на проволоку и остался висеть на ней. Сталин, спровоцировавший войну своим союзом с Гитлером, приговорил к смерти собственного сына.

А страна продолжала петь:

Смерть не страшна, с ней встречались

не раз мы в степи,

Вот и теперь надо мною она кружится…

Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,

И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!

Судя по нашему семейному архиву, случилось!

«В начале 1942 года мои бакинские бабушка и дедушка получили открытку: «Красноармеец Моисей Дворкин, рождения 1921 года, в бою за социалистическую родину верный воинской присяги проявил геройство и мужество – пропал без вести в ноябре 1941 года. Настоящее извещение является документом предъявителя на получение пенсии». А в конце 1942 года еще одну: «Красноармеец Ицхак Дворкин в боях за социалистическую родину пропал без вести в сентябре 1942 г.» При этом поскольку оба «пропали без вести», то есть брошены на поле боя без регистрации места их погребения, то через пять лет, 9.02.1947 года, дедушка и бабушка получили из Военного комиссариата г. Баку справку N 2/23 о том, что «Справка выдана родственникам в ответ на заявление семьи военнослужащего и основанием для получения пенсии не является». Вот и все, чем расплатилась социалистическая родина с родителями сыновей, проявивших геройство и мужество в ВОВ и пропавших без вести – крохотным листком дешевой бумаги с сухими безграмотными словами…»

25 ноября 1943 года

СЕКРЕТНО И ЛИЧНО ОТ ПРЕЗИДЕНТА РУЗВЕЛЬТА И ПРЕМЬЕР-МИНИСТРА ЧЕРЧИЛЛЯ МАРШАЛУ СТАЛИНУ

Во время конференции, только что закончившейся в Каире, мы достигли следующих решений относительно ведения войны против Германии в 1944 году в дополнение к соглашениям, к которым пришли мы втроем в Тегеране.

В целях дезорганизации германской военной, экономической и промышленной системы, уничтожения германских военно-воздушных сил и подготовки к операции форсирования Канала наибольший стратегический приоритет будет предоставлен бомбардировочному наступлению против Германии…

10 декабря 1943 года

СЕКРЕТНО И ЛИЧНО ПРЕЗИДЕНТУ РУЗВЕЛЬТУ И ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ ЧЕРЧИЛЛЮ ОТ ПРЕМЬЕРА СТАЛИНА

Благодарю Вас за Ваше совместное послание, в котором Вы сообщаете о дополнительных решениях относительно ведения войны против Германии в 1944 году. Привет!

Эта секретная переписка шла через американское посольство. И Гарриману было ясно, что в ответ на сообщения Рузвельта и Черчилля об их намерениях по бомбардировочному наступлению против Германии Сталин никакого реального содействия не обещает, а отписывается пустыми приветами.

– Но почему? – говорил Гарриман Чарльзу Болену, секретарю американского посольства, и своей дочке Кэтлин. – Всего два года назад Сталин писал Рузвельту: «Ваше решение предоставить Советскому Союзу беспроцентный кредит в размере миллиарда долларов принято советским правительством с сердечной признательностью как насущная помощь Советскому Союзу». И помощь пошла – стоимость наших поставок уже в десять раз превзошла миллиард долларов! Русским просто нечем было бы воевать без этой помощи! И это я сделал, они мне этим обязаны!…

Болен и Кэтлин молчали. Они знали, что именно Гарриман был главным лоббистом безлимитной помощи Советскому Союзу. Пользуясь своей дружбой с Рузвельтом, он буквально бомбардировал американских министров труда, экономики и обороны требованиями слать в Россию помощь без всяких ограничений…

– У Красной армии вся артиллерия была на конной тяге, это мы перевели ее на авто! Только для их Северного флота мы прислали двести два торпедных катера, сто сорок охотников за подводными лодками, семьдесят семь тральщиков, двадцать восемь фрегатов и тысячу восемьсот радиолокаторов! Триста советских кораблей оборудованы британскими гидролокаторами и нашими бомбометами! И Сталин знает об этом, у него уникальная память! – высоченный Гарриман продолжал гневно расхаживать по своему кабинету. – Он знает не только все виды вооружений Красной армии, но и все характеристики нашей военной техники. Помнит, какого калибра ружья ему нужны, какой вес танков могут вынести его дороги и мосты, из какого металла ему нужны самолеты. Это черты чрезвычайно способной личности! Так почему вместо организации совместных бомбежек врага он тянет время и мямлит какие-то пустые слова? Почему российские власти скрывают, что получают нашу помощь? Почему хотят уверить свой народ в том, что Красная армия сражается в этой войне одна? Нет, я должен, обязан прорваться к Сталину и ребром поставить перед ним этот вопрос!

– А если он уклонится от разговора? – спокойно спросил Болен.

– О’кей! Давайте напишем ему письмо…

– Ему и Молотову, – подсказал Болен.

– Правильно! Молотов ничего не решает, но понесет письмо Сталину. Пиши, Кэтлин…

СЕКРЕТНО И ЛИЧНО ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА МАРШАЛУ И. В. СТАЛИНУ ОТ АВЕРЕЛЛА ГАРРИМАНА, ПОСЛА США В СССР, И АРЧИБАЛЬДА КЕРРА, ПОСЛА БРИТАНИИ В СССР

Дорогой маршал Сталин!

Рады сообщить Вам, что 22 декабря 19 транспортов конвоя JW-55B в сопровождении десяти эсминцев прошли вдоль кромки льдов у Шпицбергена и острова Медвежий и, не обнаруженные врагом, прибыли в Архангельск с тысячами тонн оружия и продовольствия для СССР…

Дорогой маршал Сталин! Мы, послы Британии и США, хотели бы лично засвидетельствовать Вам о намерениях своих правительств и в дальнейшем сделать все возможное для ускорения нашей общей победы и успешных совместных действий. В связи с этим специально для поставок Советскому Союзу в Иране построено несколько автомобильных заводов и по маршрутам «Тегеран-Ашхабад», «Тегеран-Астара– Баку» уже отправлено в СССР больше ста тысяч автомобилей. А по маршруту «Аляска-Сибирь» в СССР переброшено несколько тысяч самолетов…

Конечно, фраза об «ускорении нашей общей победы и успешных совместных действий» была прямой цитатой из писем Сталина президенту Рузвельту и премьер-министру Черчиллю. Но аудиенции у Сталина ни Аверелл Гарриман, ни Арчибальд Керр не удостоились.

19 января, Кэтлин Гарриман сообщила отцу, что ее включили в международную делегацию журналистов, которая направляется в Смоленск на пресс-конференцию советской «Комиссии по расследованию преступлений немцев в Катыни». Гарриман понял, что этим жестом Сталин поставил его в безвыходное положение. Немецкая пропаганда категорически отрицает расстрел тысяч польских офицеров в Катыни летом 1941 года и утверждает, что поляки были расстреляны не ими, а офицерами НКВД еще в 1940 году, сразу после того, как на основании пакта Молотова-Риббентропа Красная армия заняла Западную Украину и Белоруссию. По немецкой версии, несколько тысяч польских офицеров, сопротивлявшихся установлению в Польше коммунистического режима, были зимой 1940 года свезены большевиками в смоленские леса и расстреляны у деревни Катынь. В 1941 году немцы, захватив Смоленск, зафиксировали показания десятков свидетелей этого преступления. Больше того, теперь, когда Красная армия вновь пришла в Смоленскую область, немцы публикуют фотографии своей оперативной авиасъемки – как под Катынью сотрудники НКВД спешно выкапывают из могил разложившиеся трупы поляков, убитых ими в 1940 году, и заменяют их свежими, чтобы доказать, что массовый расстрел произведен немцами в 1941…

Но как может американское посольство отказаться послать своих представителей в Катынь и тем самым поддержать вражескую версию, очерняющую советских союзников?

Морозным утром 22 января 1944 года поездом из Москвы группа иностранных журналистов прибыла в Смоленск. Среди них были Кэтлин Гарриман и секретарь американского посольства Джон Мелби. Прямо с вокзала всю группу повезли в Катынский лес. Там, в пятнадцати километрах от Смоленска, их встретили члены Чрезвычайной государственной комиссии во главе с академиком Николаем Бурденко, главным хирургом Красной армии, почетным членом Английского королевского общества хирургов. Журналистов отвели на двести метров от шоссе в глубину леса и показали вскрытые могилы военнопленных поляков, процесс эксгумации трупов и черепа с огнестрельными ранениями.

Глядя на этот ужас, Кэтлин с трудом устояла на ногах, Джон Мелби поддержал ее под правую руку, а слева ее заботливо страховал статный и молодой русский офицер. Затем их отвезли в Смоленск, где в 16:30 началась пресс-конференция. Однако и приезд на могилы, и пресс-конференция не смогли убедить иностранных журналистов в том, что это немцы расстреляли тут больше семи тысяч польских офицеров. А поскольку все репортажи иностранных корреспондентов из Москвы подвергались строжайшей цензуре, никто из них не написал и о виновности советской стороны – никто, за исключением Кэтлин Гарриман, которая заявила, что убедилась в достоверности русской версии о расстреле польских военнопленных немцами в Катынском лесу.

И только отцу она призналась, что написала это под диктовку «советских специалистов».

Кем были эти «специалисты», Аверелл Гарриман смог догадаться позже, когда по приглашению Павла Судоплатова, начальника Четвертого управления НКВД, обедал с ним в знаменитом московском ресторане «Арагви». Здесь, на двух этажах этого единственно открытого в Москве в то время ресторана, царила еще дореволюционная роскошь: струнный оркестр, дорогая мебель, толстые ковры, хрустальные люстры, прекрасная грузинская кухня и изысканные блюда по 40-50 долларов за порцию. Судоплатов, организатор убийства Троцкого и главный советский специалист по диверсиям, пишет в своих мемуарах, что пригласил Гарримана в отдельный кабинет (который прослушивался) и во время обеда как бы мельком посоветовал «обратить внимание на поведение его дочери, чьи похождения с молодыми людьми в Москве могут причинить ей большой вред».

Если вспомнить, что и самого Гарримана, и всех сотрудников американского посольства круглосуточно и открыто сопровождали гэбэшники, то нетрудно догадаться, кто был допущен ими к дочери посла. «Молодыми людьми», о которых доверительно сказал Авереллу Судоплатов, были его же, Судоплатова, статные офицеры Четвертого управления.

Просто теперь, после того как под их диктовку Кэтлин написала то, что нужно Сталину, она уже не представляла для них никакого интереса – ни политического, ни интимного.

В ночь на второе февраля 1944 года в Москве было минус 32 по Цельсию, а в Подмосковье и того холодней – минус 36! Даже огромные сосны сталинской дачи стояли, не шелохнувшись, боясь стряхнуть шапки снега, укрывающего их от лютого мороза. Висевшая в воздухе морозная пыль ледяными иголками колола ноздри охранников, которые с собаками обходили в ночной темноте большой двухэтажный дом, накрытый маскировочной сетью на случай прорыва немецких бомбардировщиков. Второй наряд двигался за соснами под самым забором, высоким и увенчанным колючей проволокой. А третий шел за этим забором снаружи, по широкой контрольно-следовой снежной полосе между «Объектом» и местным лесом. Одетые в овчинные полушубки, шапки-

ушанки и вооруженные новенькими автоматами ППШ, эти рослые сибиряки, отобранные лично начальником сталинской охраны генералом Николаем Власиком, ступали осторожно, по-лыжному, почти не скрипя на снегу валенками – знали, что сегодня тот редкий случай, когда Сам ночует на даче, и на них лежит высочайшая ответственность за спокойный сон Вождя, который ведет нашу страну к победе над проклятыми фашистами.

Но Сталин не спал. Конечно, вся страна знала, что Великий никогда не спит, ведь свет в окне его кремлевского кабинета никогда не гаснет. Но охране, генералу Николаю Власику, истопникам и поварам этой дачи было видней – они были ближе к Вождю, видели, когда Он приезжает, и знали, что вожди тоже люди, им нужен отдых. И чтобы не тревожить его бесценный сон, они старались не скрипеть обувью, не повышать голос и по возможности вообще не дышать.

Между тем Вождь не спал. В спальне на втором этаже – просторной, с высокими двойными окнами, отделанной карельской березой и согретой чугунными батареями парового отопления – Он, полуголый, удивительно тщедушный и костлявый, сидел на краю широкой кровати и, потягивая горьковатый воздух через пустую данхилловскую трубку, в лунном полусвете рассматривал спящую Веру Давыдову, приму Большого театра и свою главную любовницу. Поразительная женщина! Действительно поразительная с первого своего выхода в роли Кармен на сцене Большого театра в 1932 году! Как она пела, какое божественное меццо-сопрано! А как двигалась! У всех мужиков «в зобу дыханье сперло» и живот поджало, а в конце спектакля весь зал вскочил и взорвался аплодисментами! Молотов, Ворошилов, Буденный и Тухачевский, сидя со Сталиным в правительственной ложе, наперегонки погнали своих адъютантов за корзинами цветов. Но Он, Сталин, знал, что не нужно спешить, с такими женщинами нельзя спешить. Тем паче, скоро Новый год, Он пошлет ей приглашение в Кремль на банкет, посадит за стол рядом с собой и потом…

С тех пор уже десять лет она принадлежит ему. Да, хотя Он ни в грош не ставит баб, и помимо Давыдовой в спальнях его московских и крымских дач перебывали за эти годы и другие звезды Большого, которыми Он пытался перебить свою тягу к Давыдовой, но (как сама Давыдова вспоминает в мемуарах «За кремлевской стеной. Я была любовницей Сталина») всякий раз, когда ему становилось невмоготу от непосильной работы, усталости и злости на радикулит и ревматизм, Он посылал за ней машину или самолет. И вот она снова в его постели – красивая, нестареющая, с высокой грудью, стройными ногами и такая вкусная, что даже Он теряет над собой контроль и в свои шестьдесят пять превращается в пылкого мальчишку. К сожалению, очень ненадолго и совсем не так, как до войны, когда с любой бабой Он был таким джигитом, что они задыхались под ним и со слезами просили прекратить его бешеную скачку. Да что вспоминать! Говоря словами расстрелянного писателя-еврея Бабеля, Он «мог переспать с русской женщиной, и русская женщина оставалась им довольной». Но теперь… Теперь они его утомляли – все эти певички и балеринки. Ревностно демонстрируя свои сексуальные таланты, они мгновенно выжимали из него все соки и заставляли злиться на свою старческую немощь. И только эта Вера всегда чувствовала лимит его возможностей и тут же ублаготворено засыпала. Но даже во сне от ее тела исходит такое мягкое врачующее тепло, что только с ней ему не противно после этого, только возле нее Он может просто отдыхать, думать или даже не думать ни о чем. Может, жениться на ней? Но нет, Он не может жениться, Вера размягчит его, а Он не имеет права расслабляться больше, чем на одну ночь в два или даже три месяца. Потому что на нем вся война. И изнурительная «дружба» с Рузвельтом и Черчиллем. Союзники хреновы! Третий год тянут с открытием второго фронта, ждут, когда Красная армия вычерпает последние резервы страны и выдохнется так, что уже не в силах будет оккупировать Европу. Вот тогда они, конечно, и ринутся на немцев с юга через Италию и с запада через Ла-Манш. И ничем их не проймешь, сволочей, даже угрозой его сепаратного мира с Гитлером, слухи о котором Он распространил через свою европейскую агентуру.

Ладно, не стоит злиться, не для этого он провел эту ночь с Верой…

С усилием опершись руками о колени, Сталин медленно встал, подошел к окну. За окном была темень, посеребренная снегом на близких ветках высоких елей, и надежная охрана, невидимая со второго этажа. А под окном горячие чугунные батареи парового отопления, которые так хорошо греют артритные колени. Армейская разведка, Берия и даже союзники все настойчивей говорят, что Гитлер, обещая немцам скорую победу, рассчитывает вот-вот получить от своих физиков атомную бомбу. Но если это так…

Тихий шорох за спиной сказал ему, что Вера встала. Сейчас она подойдет и спросит, может ли она его обнять…

– Иосиф, можно вас обнять? – негромко прозвучал сзади ее мягкий голос.

Не вынимая трубки изо рта, он сделал такой крошечно-

незаметный кивок головой, что только она, знающая его до мельчайшей интимной близости, могла принять это за разрешение. Теплые женские руки обняли его за плечи, теплое женское тело целиком прильнуло к спине, губы тихо спросили:

– Дорогой, о чем вы думаете?

И вдруг неожиданно для себя – ведь он почти никогда с ней не разговаривал – Сталин заговорил:

– Понимаешь, месяц назад американцы уничтожили немецкую авиацию. Хотели десант через Ла-Манш. Но оказалось, Гитлер спрятал авиационные заводы на востоке Германии, под землей. И теперь у него самолетов даже больше, чем раньше…

Удивительно, как легко можно, оказывается, говорить Вере, не изображая из себя великого вождя. А просто говорить этой женщине то, что думаешь:

– Союзники не могут достать эти подземные заводы с запада. А у нас нет тяжелых бомбардировщиков, чтобы уничтожить с нашей стороны…

– И что же делать? – тихо спросила она.

– Рузвельт и Черчилль хотят построить свои авиабазы на нашей территории и бомбить с востока. Я не хотел их пускать. Но теперь придется… – он горестно вздохнул. – Да… Одевайся, будем пить чай…

И Сталин протянул руку к тумбочке, на которой стоял телефон внутренней связи.

«Я никогда не забуду, – писал после войны в своих мемуарах генерал Дин, – какой подъем охватил нас в ту ночь, когда Гарриман, вернувшись от Сталина, заскочил ко мне сообщить хорошие новости. Сталин выразил глубокую заинтересованность во всех деталях нашего предложения относительно челночных операций. Он хотел знать точное количество и типы самолетов, которые мы собираемся задействовать, их потребность в горючем, размеры посадочных полос и все остальные подробности. Сталин был мастером деталей, и позже я убедился в его потрясающих знаниях всех видов оружия, конструкторских особенностей самолетов, мельчайших тонкостей советской военной тактики». Когда Гарриман ответил на его вопросы, Сталин сказал просто и коротко: «Мы одобряем ваше предложение, а детали руководство нашей авиации проработает с генералом Дином».

«Гарриман, -продолжал Дин, – телеграфиро-вал эту новость президенту, а я – нашему Генеральному штабу, и мы получили их поздравления. Мы были преисполнены гордости за наши достижения и полны оптимизма относительно будущего. Кто сказал, что с русскими невозможно кооперироваться? Кто сказал, что мы не сможем вместе работать? Нет, все, что для этого нужно, это доброжелательный подход, взаимное понимание и настойчивость, которыми мы с Авереллом вполне обладаем. Во всяком случае, так мы с ним тогда думали…»

5 февраля 1944 года, когда Юрий Левитан победно сообщал о разгроме немцев под Ленинградом, на совещании у Молотова Гарриману и Дину были представлены маршал авиации Александр Новиков и генерал-полковник авиации Алексей Никитин. Оба произвели на американцев прекрасное впечатление, поскольку повели себя совершенно не так, как все предыдущие советские чиновники и начальники. Словно по велению сталинской волшебной палочки, они стали активно помогать решению всех проблем на пути реализации американского предложения. Маршал Новиков4 – сорокачетырехлетний, невысокий, коротко стриженный голубоглазый командующий советской военной авиацией – оказался прирожденным лидером, умелым администратором и любимцем всех русских летчиков. Его появление в любой авиачасти тут же вызывало подъем и решимость на героические свершения. Но особенно понравился американцам генерал-полковник Никитин. Высокий, худощавый и слегка сутулый начальник штаба ВВС, он курировал все боевые операции советской авиации и работал по пятнадцать часов в сутки. Умный, вежливый, молчаливый, с хорошим чувством юмора, он был назначен куратором челночных операций, которые получили кодовое название Frantic – «Неистовый».

– Первым делом, – сказал генерал Дин советским генералам, – я хочу сообщить вам, что мы планируем задействовать в челночных операциях триста шестьдесят четырехмоторных бомбардировщиков класса «летающая крепость» и еще сто пятьдесят истребителей их сопровождения…

Полтысячи самолетов! Столь американский замах вызвал в глазах у русских тревогу и даже панику – где взять аэродром для такого количества самолетов? А горючее? А базы снабжения? А подъездные пути? А боевой запас?

– Но начать операции мы можем и третью этого состава, – сказал Дин. – Чтобы открыть второй фронт успешной высадкой нашего десанта в Европе, мы должны парализовать всю немецкую авиацию, лишить ее горючего. Для этого нужно уничтожить все нефтеперерабатывающие заводы не только в Германии, но и на востоке – в Румынии, Болгарии, Польше и в Латвии. Это можно сделать только сквозными рейдами бомбардировщиков из Англии и Италии с посадкой в СССР. И мы готовы ежемесячно посылать по пять-шесть таких миссий. Ради этого мы намерены по ленд-лизу увеличить поставки вам нефти, бензина, оружия и продовольствия с тем, чтобы из этих поставок вы обеспечили наши самолеты всем необходимым…

Хотя то, что Сталин затянул до февраля 1944 года разрешение на создание хотя бы одной американской базы, ставило под удар уничтожение германской авиации, Эйзенхауэр решил, что ждать больше нельзя. 21 февраля 1944 года весь состав американского посольства и Военной миссии в Москве прильнули к радиоприемникам, имевшимся в «Спасо-хаусе» – операция «Аргумент», которая впоследствии стала известна как Big Week, началась. Под руководством командующего американскими ВВС в Европе генерала Карла Спаатса, его заместителя «железного» генерал-майора Фредерика Андерсона и легендарного Джеймса Дулиттла, бомбившего Токио сразу после нападения японцев на Перл-Харбор, гигантская армада Восьмой авиационной армии – 1 028 тяжелых бомбардировщиков в сопровождении 832 истребителей – поднялась с Британских островов. Их задачей было уничтожение авиационных заводов Мессершмитта и Юнкерса. Одновременно две британские авиадивизии направились прямым ходом на бомбежку Берлина. Рев моторов этой гигантской авиа-армады был такой, что с нескольких церквей сорвались и упали колокола…

То, что затем происходило в небе Европы на протяжении шести дней и ночей вошло в анналы Второй мировой войны как самое крупное авиационное сражение за всю историю авиации. Но осталось неизвестно советским гражданам, поскольку о нем не сообщили ни советские газеты, ни радио. Только в американском и британском посольствах (а также, конечно, в Генштабе Красной армии) пристально следили за происходящим по сообщениям Би-би-си. Зная характер и репутацию «железного» генерала Андерсона, который на всех совещаниях говорил, что сломить хребет Третьего рейха можно только беспрерывными, невзирая ни на какие потери, бомбежками до тех пор, пока не будут уничтожены абсолютно все немецкие авиазаводы, члены Военной миссии в Москве открыто говорили меж собой: