Текст книги "Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств"

Автор книги: Эдуард Тополь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Эдуард Тополь
Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств

КРЕМЛЬ УГОЛОВНЫЙ

ОТ ЛЕНИНА ДО ПУТИНА

57 КРЕМЛЁВСКИХ УБИЙСТВ

Эдуард Тополь

2025

«…мы бродим из края в край, мы бормочем

заклинания, мы чертим крючки на козьей шкуре.

Но жить будет только то, что я закрепил

в молитве и записал на лоскуте кожи:

это и назовут люди правдой,

а все остальное – дым».

Из романа «Самсон Назарей»

Владимира Жаботинского

Часть I.
Убить императора
Глава 1.
Такова «народная воля»

Морозным утром 19 января 1879 года, по пути из Крыма в Санкт-Петербург, императорский поезд Александра II сделал короткую, для заправки углем и водой, остановку на харьковском железнодорожном вокзале. Точнее, поездов было два – один государев, с третьим императорским вагоном, а второй – свитский, то бишь со свитой царя и багажом.

Но за несколько минут до отправки из Харькова из кабины локомотива свитского поезда спрыгнул на платформу и бегом промчался к третьему вагону царского состава тридцатилетний полковник Петр Черевин, командующий Собственным Его Императорского Величества конвоем. Миновав могучих гвардейцев охранного батальона и войдя в вагон государя, полковник вытянулся по стойке смирно и сообщил императору, сидевшему в кресле с газетой «Петербургские ведомости» в руках:

– Ваше величество, позвольте доложить. Ехать не можем – локомотив свитского поезда неисправен.

Погладив лежавшего у его ног любимого, хотя и беспородного пса, шестидесятилетний черноволосый и уже с залысинами Александр Николаевич поднял глаза на полковника:

– Вольно, Петр Александрович. А мой локомотив исправен?

Черевин расслабился, сменил тон:

– Конечно, ваше величество.

– Так поехали, – мягко сказал государь. – А свитский исправится и догонит.

– Но ваше величество, – произнес полковник. – В целях безопасности свитский поезд всегда идет впереди вашего, так положено.

Александр с улыбкой огладил бороду:

– Это мною положено, полковник. А нынче я спешу, у меня куча дел в Санкт-Петербурге.

И через полторы минуты, с паровозным гудком и в кубах пара, царский поезд с императорским вагоном отправился со станции…

Через 15 часов, преодолев 730 километров, он катил уже в подмосковных лесах, гудками и перестуком колес тревожа спящие в ночи села и деревеньки.

На одном из последних, пред Москвой, перегонов, в кустах рядом с железнодорожной колеей, Тимофей Михайлов, 30-летний член террористической организации «Народная воля», услышав шум приближающегося поезда, поднес к глазам тяжелые, луковицей на цепочке, часы. «Отлично! – сказал он трем своим товарищам. – Точно по расписанию! Но первый поезд пропускаем, он свитский. А наш тиран, трус, едет во втором…»

Поезд проносится мимо кустов с заговорщиками и, подняв снежную замять, с паровозным гудком исчезает в еловом лесу.

Заговорщики ждут, Михайлов снова смотрит на часы…

Вот и второй поезд!

Пропустив локомотив, Михайлов кричит на ухо второму заговорщику: «Жми!» Тот резко дергает шнур к взрывателю под железнодорожной колеей и…

Мощный взрыв сотрясает ночной воздух, вагоны с грохотом и скрежетом валятся, сталкиваются и крушат друг друга…

В опрокинутом паровозе начинается пожар…

Огонь возникает и в рухнувших смятых вагонах…

Сотрясенные придорожные сосны и ели осыпали на заговорщиков тяжелые шапки снега, но, глядя на дело рук своих, они улыбаются от счастья – наконец, с четвертой попытки, то, ради чего сидит в Петропавловской крепости Сергей Нечаев, духовный отец «беспощадного терроризма» и основатель общества «Народная расправа», – свершилось! Уничтожение царя воодушевит народ на революцию, которая «в корне уничтожит всякую государственность». Да здравствует свобода и власть народа!…

А утром в Москве, на Курском вокзале, полковник Черевин заикаясь доложил Александру II: «В-ваше в-величество! Наш свитский поезд взорвали. Опять на вас покушенье было… – И перекрестился: – Слава Господу, уберег Всевышний!…»

Действительно, Всевышний, провидение или случай в четвертый раз уберегли Императора Всероссийского, Царя Польского и Великого князя Финляндского Александра Освободителя, избавившего крестьян от крепостного права, реформатора российских финансовых, армейских, судебных, земских, образовательных и цензурных учреждений. По странной российской манере, таких палачей и распутников, как князь Владимир, царь Петр Первый и императрица Екатерина, в народе именуют Великими, а реформаторов, которые пытаются оживить страну озоном либерализма, награждают презрительными прозвищами: Вешатель, Мишка Меченый, Минеральный секретарь – и жаждут их физического уничтожения.

Оправившись от шока четвертого покушения на императора, власти начали массовые аресты, нескольких террористов казнили. А руководитель «Народной воли», преемницы «Народной расправы», Андрей Желябов заявил: «Честь партии требует, чтобы царь был убит».

И 5 февраля 1880 г. в Санкт-Петербурге, в подвале Зимнего дворца двадцатичетырехлетний столяр Степан Халтурин в своей рабочей каморке показал двадцатисемилетней Софье Перовской, хрупкой девушке с детским лицом и железным характером, динамит и взрыватель, спрятанные в его подушке и в сундуке: «Тут у меня два пуда динамита! А прямо надо мной царская столовая… – и, поглядев на ручные часы, продолжил: – Через час, в шесть, Вешатель обедает. Поэтому уходи…» Перовская: «А ты?» Халтурин усмехнулся: «Я не струшу, не беспокойся. Мы делаем святое дело для России. В шесть двадцать с самодержавием будет кончено, народ поднимется за нами, и настанет народодержавие! Обнимемся?»

Однако, когда в царской Желтой столовой часы над мраморным камином мелодично пробили шесть раз, ни императора, ни императрицы там еще не было. Только официанты, накрыв на стол, застыли в ожидании государя. А в другой части огромного Зимнего дворца, в Фельдмаршальском зале парадных портретов маршалов Российской империи, Александр II в ответ на доклад дворецкого «кушать подано, ваше величество!» вяло отмахнулся: «Скажи, чтоб отложили. Мы ждем к обеду принца Гессенского с его сыном, но их поезд опаздывает…» И от ниши с портретом Румянцева-Задунайского Александр Николаевич и Мария Александровна с маленькой обезьянкой на руках направились к следующей нише с огромным, в полный рост, портретом фельдмаршала Потемкина-Таврического…

От взрыва, прогремевшего под Желтой столовой в 18:22, подняло ее полы, треснули стены, вылетели оконные стекла, на накрытый стол упала уникальная английская музыкальная люстра, всё засыпало извёсткой и штукатуркой.

В результате взрыва погибли одиннадцать человек, пятьдесят шесть были ранены.

Но в дальней части Зимнего дворца император и императрица лишь удивленно повернули головы на этот шум. Только обезьянка на руках у Марии Александровны от испуга закрыла мордочку лапками…

В октябре того же 1880 года постановлением Петербургского военно-окружного суда двое народовольцев, организаторов покушения, были приговорены к смертной казни, четырнадцать – к каторге и ссылке в Сибирь.

В ответ на это народовольцы полгода спустя изготовились к новому «окончательному» покушению на царя. Были изучены все маршруты поездок Александра II по Санкт-Петербургу, приготовлены ручные бомбы и куплена торговая лавка на Малой Садовой улице, рядом с Невским проспектом, по которому император ездил из Зимнего дворца в Михайловский манеж для участия в воскресном разводе караула.

1 марта 1881 года в этой лавке опытный динамитчик Михаил Фроленко ждал сигнала о проезде царя, чтобы в нужный момент замкнуть электрическую цепь взрывателя мины, заложенной под мостовой Невского проспекта. Эта мина (89 фунтов – около 40 кг – динамита) могла при взрыве не только разнести в пыль императорский экипаж, а поднять в воздух и все окрестные здания, включая торговую лавку с самим Фроленко. Тем не менее на случай, если император чудом уцелеет и на сей раз, Софья Перовская и четверо бомбометателей расположились по обоим концам Малой Садовой. Наконец, если и они оплошают, Андрей Желябов, вооруженный кинжалом, должен был кончить дело. Комитет «Народной воли» постановил «кончить царя во что бы то ни стало».

Но человек предполагает, а Бог располагает.

Еще в 1867 г. парижская цыганка нагадала Александру II: «Шесть раз жизнь твоя будет на волоске, но не оборвётся, а в седьмой – смерть тебя настигнет». И поскольку листовки и прокламации «Народной воли» уже открыто писали, что «Убийство императора Вешателя – дело решенное!», министр внутренних дел граф Лорис-Меликов обратился к императору с просьбой не покидать Зимний дворец до ареста боевиков. Об этом же его умоляла супруга. Однако 1 марта племянник царя князь Дмитрий получил назначение в ординарцы к своему к августейшему дяде, и Александр II не захотел расстраивать его своим отсутствием на церемониальном разводе, даже записал в дневнике: «Не поехать – значит, обидеть Дмитрия».

Ровно в час дня кортеж «помазанника Божия» выехал из Зимнего дворца. Только вместо обычного маршрута поехал не по Невскому, где его ждали толпы зевак и сорокакилограммовая мина, а по набережной Екатерининского канала. За царской, в стиле «рококо», каретой, сделанной знаменитыми каретными мастерами братьями Фобелиус, следовали шестеро конных терских казаков, на козлах рядом с лейб-кучером Сергеевым сидел ординарец царя Рудыковский, за ними ехали в своих санях полицмейстер полковник Дворжицкий, начальник стражи царя жандармский капитан Кох и командир казачьего эскадрона царского конвоя ротмистр Кулебякин.

Шел мартовский снег. Увидев изменение царского маршрута, Софья Перовская решила, что и обратно во дворец царь поедет тем же путем. Быстрым шагом она перешла по Казанскому мосту на набережную Екатерининского канала и приказала своим четверым «метальщикам бомб» занять новые позиции.

Меж тем в Манеже Александр II в сопровождении нового ординарца, князя Дмитрия, принял развод караула батальона лейб-гвардии пехотного полка и саперного батальона, после чего сел в карету и поехал – но не в Зимний, а в Михайловский дворец, к пятидесятитрехлетней кузине великой княгине Екатерине Михайловне, «испить шоколаду». Компанию ему составил его младший брат, великий князь Михаил Николаевич. По свидетельству участников той встречи, «государь был в очень хорошем расположении духа и вел беседу». В разговоре коснулись бесплатной народной столовой, устроенной великой княгиней в связи со страшным неурожаем в России. Елена Нарышкина, фрейлина княгини, записала, что в конце визита «государь спросил Мамa, будет ли она к семейному обеду в Аничковом дворце, и добавил: “Нас будет немного. До свидания ”».

В 14:15, выехав из Михайловского дворца по Инженерной улице, императорский кортеж – наконец! – сворачивает на набережную Екатерининского канала.

В этот час заснеженная набережная была немноголюдна: только несколько горожан, четверо молодых террористов с бомбами за пазухой и Желябов с кинжалом ждали тут императора. Взмахом белого платка Софья Перовская приказала им изготовиться. Когда мощные, мекленбургской породы, лошади царской кареты поравнялись с двадцатилетним Николаем Рысаковым, студентом Санкт-Петербургского университета, тот на секунду оцепенел, пропустил нужный момент, запоздало бросил бомбу не в карету, а под ноги коней казачьего конвоя, и бросился бежать. Но от удара взрывной волны поскользнулся на снегу и был схвачен прохожим крестьянином.

Услышав взрыв, сорокадевятилетний князь Михаил Николаевич, побледнев от плохого предчувствия, выбежал из Михайловского дворца. Не обнаружив своей кареты, он прыгнул в дворцовые курьерские сани и помчался в сторону Екатерининского канала.

Мощным взрывом рысаковской бомбы была повреждена тыльная сторона царской кареты, ранены казаки конвоя и несколько прохожих, в том числе четырнадцатилетний крестьянский мальчик.

Но Александр II не пострадал. Лейб-кучер Фрол Сергеев, ротмистр Кулебякин и полковник Дворжицкий стали просить императора немедленно покинуть место покушения. Однако бегство было ниже его офицерского и царского достоинства. Одернув мундир, он в окружении офицеров степенно подошел к задержанному Рысакову и спросил его имя и звание. Тут к ним подбежал подпоручик Рудыковский: «Что с государем?» «Славу Богу, я уцелел, – усмехнулся император и показал на раненных взрывом конвойного казака и крестьянского мальчика. – Но вот…» А террорист Рысаков зло усмехнулся: «Ещё слава ли Богу?»

Император и офицеры направились назад к карете, и тут двадцатипятилетний «бомбометальщик» Игнатий Гриневицкий, «невысокого роста круглоголовый шатен с высоким лбом мыслителя», вдруг выхватил из-под пальто вторую бомбу, завернутую в салфетку, и бросил под ноги царю. Раздался новый оглушительный взрыв. Александр II, окружавшие его офицеры, казаки и сам Гриневицкий упали, над ними образовался большой шар беловатого дыма…

Второй взрыв застал великого князя Михаила Николаевича при повороте на Екатерининский канал. Но взрыв был такой сильный, что лошадь упала на колени, и сани стали.

Когда дым над местом взрыва стал расходиться, оказалось, что Александра II отбросило этим взрывом на мостовую, из его раздробленных ног хлестала кровь. Он прошептал: «Несите меня во дворец… там… умереть…» То были его последние слова…

В результате теракта были ранены двадцать человек из царской свиты, конвоя и посторонних лиц. Погибли император Александр II и четырнадцатилетний крестьянский мальчик.

В торговой лавке на Малой Садовой Софья Перовская, Андрей Желябов и Михаил Фроленко обнялись на радостях от своего «успеха». Однако никаких народных волнений, на которые они рассчитывали, не произошло. Наоборот, по словам очевидцев, к вечеру, даже в морозных зимних сумерках площадь перед Зимним дворцом была черна от множества людей, безмолвием почтивших убиенного Государя Александра II Освободителя.

Царский престол унаследовал тридцатишестилетний Александр III, сын Александра II. В течение месяца большинство членов «Народной воли» были арестованы и отправлены на каторгу в Сибирь, а Желябов, Перовская, Михайлов, Рысаков и изготовитель бомб Кибальчич были 3 апреля 1881 года повешены на плацу Семёновского полка.

Глава 2.
Новые заговорщики

Морозным утром 26 февраля 1887 года, в канун седьмой годовщины казни убийц императора Александра II, в Санкт-Петербурге, на каменной мостовой Невского проспекта усердно дул в свисток городовой, разводя от столкновений дорогие кареты и санные экипажи. С потных лошадиных задов плюхались пахучие «лепешки», кучера матерились на дышащих паром лошадей, путались под ногами бродячие собачонки, чистильщики сапог зазывали к своим деревянным тумбам, юркие мальчишки совали прохожим «Биржевую газету» и «Санкт-Петербургские ведомости», а также – втихую – маленькие желтые картонки с адресами ближайших домов терпимости.

В этом густом потоке горожан только по стандартным студенческим шинелям и фуражкам можно было выделить шестерых молодых людей с напряженными лицами. Эти новые заговорщики, все в возрасте от 20 до 26 лет, не обращали внимания ни на кого и ни на что, кроме появления на Адмиралтейской площади экипажей со стороны Дворцовой набережной. По правой стороне Невского шел дозорный сигнальщик Петр Горкун, за ним, на небольшом расстоянии, – второй сигнальщик Михаил Канчер и стрелок Василий Осипанов, а по левой стороне проспекта и тоже на расстоянии друг от друга шли третий дозорный сигнальщик Степан Волохов и бомбометатели Пахомий Андреюшкин и Василий Генералов, все – студенты Санкт-Петербургского университета и члены тайной «Террористической фракции» партии «Народная воля».

Обычно в одиннадцать утра или чуть позже со стороны Дворцовой набережной на площадь выезжали верховые казаки и полицейские; вместе с городовыми они разгоняли все сани и экипажи по боковым улицам, и через какое-то время по опустевшему Невскому проспекту проезжала высокая карета императора Александра III в сопровождении конной охраны. Иногда, при хорошей погоде, в открытое окно царской кареты, украшенной гербом дома Романовых, выглядывал император и рукой в перчатке приветствовал своих подданных, замерших на тротуаре в поклоне или кричащих верноподданническое «Ура!» и «Многие лета!»

Сегодня солнечная погода, редкая для Санкт-Петербурга, гарантировала проезд Александра, и именно на этот случай под шинелями Андреюшкина и Генералова были спрятаны металлические бомбы-цилиндры с динамитом, а в кармане у Осипанова – револьвер-бульдог центрального боя, заряженный шестью боевыми патронами. При появлении кареты императора сигнальщики должны были громко чихнуть в носовой платок, подав боевикам сигнал изготовиться. Тот, кто окажется ближе к царю, бросает бомбу в его карету. В случае его промашки бросает бомбу второй боевик, а при неудаче их обоих вступает в дело револьвер Осипанова. Убийством Александра III новые народовольцы поклялись отметить годовщину казни своих предшественников, заявить правительству свое требование всеобщей свободы и равноправия и вдохновить русский народ на революцию.

Конечно, каждая минута ожидания императора стоила заговорщикам нервов и громкого сердцебиения.

Но государя всё не было.

Несмотря на хорошую погоду, 26 февраля государь из своего дворца не выехал, и изможденные постоянным напряжением заговорщики, прогуляв по Невскому проспекту до двух часов дня, разошлись по домам, а вечером собрались в квартире Иосифа Лукашевича, богатого студента-поляка. Там Александр Ульянов, двадцатилетний с чуть вытянутым «байроновским» лицом студент естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета (и старший брат будущего «вождя мирового пролетариата» Владимира Ульянова-Ленина), сняв с гектографа первые свежеоттиснутые страницы, зачитал собравшимся:

– «Программа «Террористической фракции» партии «Народная воля»! По своим убеждениям мы – социалисты. Для обеспечения политической и экономической независимости народа и его свободного развития мы требуем создать постоянное народное представительство, выбранное свободно прямой и всеобщей подачей голосов…»

– Программа – это хорошо, – сказал за чаем Петр Шевырев, невысокий, но плотный и страдающий астмой старшекурсник, – но двух бомб и одного револьвера мало. Мы должны покончить с деспотом. Нужны деньги еще на пару бомб.

Ульянов сунул руку во внутренний карман студенческой куртки, достал стопку новеньких десятирублевых банкнот и протянул Шевыреву.

– Фью-и! – восхищенно присвистнул тот, взял деньги и опытной рукой пересчитал их мгновенно. – Сто десять! Откуда?

– Неважно… – попробовал уклониться Александр.

– Важно! – строго настоял Шевырев, погасив кашель. – Деньги новые. А вы от матери только тридцать рублей в месяц получаете. Вы банк ограбили?

– Он же у нас медалист, – сказал Василий Генералов. – Он свою золотую медаль за сто рублей заложил.

– Тоже красиво… – уважил Шевырев и спросил Ульянова: – А еще десять?

– Ну, можно и на двадцать рублей жить… – нехотя сообщил тот.

– То бишь без сахара и без мяса, – насмешливо сказал бородатый Иосиф Лукашевич, именуемый женской частью университета «красавцем». – На чаю и ситном хлебушке…

– Нет, не уложитесь, – возразил Генералов. – Я высчитал: самая дрянная квартира стоит 11 рублей в месяц и самый дешевый обед в кухмистерской обходится в месяц семь пятьдесят. Выходит, если хлеба есть только на десять копеек в день, отказаться от сахара и прочей роскоши, наш минимальный расход в месяц – 24 рубля 80 копеек.

– Можно уроками подзаработать, – неуверенно ответил Ульянов.

– Не можно, – отрезал поляк. – Чтоб давать уроки, нужно от полиции получить Свидетельство о благонамеренности поведения. Вы пойдете под надзор полиции?

27 февраля заговорщики на Невский не выходили, отдыхали после вчерашнего стресса, зато в изолированной квартире, снятой Шевыревым на Белозерской улице, Александр Ульянов сосредоточенно работал со стеклянными колбами: гнал из азотной кислоты нитроглицерин. Петр Шевырев смешивал этот нитроглицерин с инфузорной землей для получения динамита, а юный кандидат духовной академии Михаил Новорусский и Иосиф Лукашевич нарезали на куски длинный свинцовый штырь и заполняли этими обрезками, белым динамитом с гремучей ртутью и стрихнином толстый «Терминологический медицинский словарь» Гринберга, полый внутри.

– Спрятанный под обложкой взрыватель приводится в действие тонкой веревкой, конец которой после броска остается в руке метальщика и позволяет одним рывком взорвать всю бомбу, – с гордостью объяснил свое изобретение Новорусский.

– По силе действия этот снаряд, конечно, слабее наших бомб в металлических цилиндрах, – сказал Лукашевич, – но все-таки может разбросать шрапнель на сажень.

На что Шевырев заметил с усмешкой:

– Если эта книжка изменит Россию, ваша слава затмит славу Герцена и Тургенева.

– Не затмит, – резко пресек эту вольность Ульянов. – Одним актом террора не делают революций. Нужен систематический террор. Сегодня мы делаем первый шаг, дабы потом терроризировать правительство новыми убийствами. Это единственное средство покончить с деспотизмом и вынудить у правительства уступки к свободе народа.

– Остынь, Саша, – усмехнулся Лукашевич. – Знаешь, как говорят японцы? Большие дела нужно делать с легкостью.

Но Ульянов, меньше года назад похоронивший в Симбирске своего отца, был серьезным не по годам.

– Подожди с японцами, – отмахнулся он. – Мы идем на рисковое дело всей нашей жизни и должны быть безостаточно уверены в своем решении. Что вынуждает нас к террору? Деспотизм властей и бедственное положение народа! Теперь возьмем худший исход: убийство императора вызовет еще большую волну преследований со стороны правительства. Следствием этого должны стать новые покушения! Понимаете? Рано или поздно террор поднимет революционный дух народа, и тогда власти уступят…

28 февраля заговорщики снова ходили по Невскому проспекту, но с тем же результатом – царя не было. Между тем новое напряжение психических сил вконец изнурило и сигнальщиков, и бомбометателей, и потому утром 1 марта Лукашевич перед их выходом на дежурство предложил снабдить всех ядом. Но они отказались, сказав, что в случае ареста сумеют выдержать до конца. Было решено: если 1 марта покушение не удастся, а 2 марта царь поедет, как в прошлые годы, отдыхать на юг, то следовать за ним и убить его в пути. Годовщина казни Желябова, Перовской, Михайлова, Рысакова и Кибальчича должна быть отмечена ярко, с эхом на всю Россию…

Именно в это время министр внутренних дел Дмитрий Толстой подал Александру III рапорт, в котором сообщил:

«Ваше Императорское Величество! В конце января негласным путем нами была получена копия письма, отправленного неизвестным лицом из Петербурга в Харьков, на имя студента Ивана Никитина. В письме автор пишет: «У нас возможен самый беспощадный террор, и я твёрдо верю, что он будет, и даже в непродолжительном времени». Спрошенный по сему поводу в Харькове студент Никитин заявил, что это письмо получено им от студента петербургского университета Пахомия Андреюшкина.

По получении этих сведений, 27 февраля за Андреюшкиным было учреждено неустанное наблюдение и установлено, что 28 февраля Андреюшкин вместе с некоторыми другими лицами ходил по Невскому проспекту с полудня до пятого часу дня, причем Андреюшкин и другой неизвестный несли под верхним платьем какие-то тяжести, а третий нес толстую книгу в переплете… Вчера агентурным путём были получены сведения, что кружок злоумышленников намерен произвести террористический акт и что для этого в распоряжении этих лиц имеются метательные снаряды…»

Ранним утром 1 марта, стоя в усыпальнице Петропавловского собора на панихиде по убитому отцу, сорокадвухлетний Александр III слушал митрополита Московского и Коломенского Макария. Макарий особо отметил великое христианское милосердие покойного и дарование им в 1861 году крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей. Затем последовали многие другие реформы, включая отмену телесных наказаний. Во внешней политике достижениями Александра II были присоединение к России Кавказа, Туркестана, Приамурья, Уссурийского края и Курильских островов, а также победоносная Балканская кампания в 1877-1878 годах, которая принесла свободу болгарам, сербам и черногорцам. При этом император лично отправился на русско-турецкий фронт, сказав: «Я еду братом милосердия». И действительно, обходил палаты раненых, утешал отчаявшихся, награждал отличившихся и всех подбадривал.

Именно этого государя лишили жизни «народовольцы». Какой нелепый смысл в самом названии их организации – «Народная воля»! Банда убийц самозванно присвоила себе право «по воле народа» бессудно казнить кого угодно, даже помазанника Божия! Но кто выбирал в «народные» экзекуторы эту фанатичку Софью Перовскую, плотника Степана Халтурина, студента-недоучку Игнатия Гриневицкого, юриста-недоучку Андрея Желябова и всех остальных? Почему любой фанатик, бандит и безумец, назвав себя революционером, тут же становится в глазах русского общества прогрессистом и демократом?

В это время Пахомий Андреюшкин зашёл за Василием Генераловым, и вдвоем они направились к Невскому, имея при себе спрятанные бомбы, и полные холодной решимости убить императора. Осипанов пошел на Гороховую улицу следить, не проедет ли государь после панихиды в Петропавловской крепости в Исаакиевский собор, а Канчер и Волохов с той же целью гуляли по Большой Садовой.

Повторяя за диаконом слова великой ектеньи: «Господи, упокой душу почившего раба Твоего Александра… учини его в рай, идеже ли?цы святых», – видел Александр Александрович перед собою не пятитонное, из зелёной алтайской яшмы, надгробие над могилой отца, а ту жуткую минуту, когда отец, уже полумертвый, с раздробленными ногами, в мундире, залитом кровью, лежал в своем рабочем кабинете. На вопрос, долго ли отец проживёт, лейб-медик Сергей Петрович Боткин ответил: «От 10 до 15 минут»…

Пока в Петропавловском соборе шла поминальная молитва по убиенному Александру II, полиция арестовала Андреюшкина и Генералова на Невском, у Главного штаба, Осипанова и Волохова – у Казанского собора, а Канчер и Горкун были схвачены на углу Большой Морской улицы.

При обыске у Андреюшкина нашли висевший через плечо на шнурке с крючком овальный цилиндрический снаряд, 6 вершков вышины. Такой же металлический цилиндр был у Генералова, а у Осипанова – печатная программа «Террористической фракции» партии «Народная воля», толстый «Терминологический медицинский словарь» Гринберга и револьвер-бульдог центрального боя, заряженный шестью боевыми патронами. Револьвер и программу новой «Народной воли» полицейские у Осипанова изъяли, а безопасный с виду словарь остался у арестованного. «Когда меня привезли в Управление, – писал потом Осипанов, – мы стали подниматься по какой-то узкой и глухой лестнице, делавшей заворот. Тут мне пришла мысль, что если я произведу взрыв, то могу этим оттянуть раскрытие заговора и дать возможность Андреюшкину и Генералову привести его к концу и, кроме того, убить двух агентов… С этой целью я потянул за бечевку, отчего должна была порваться бумажная перегородка, но потянул так сильно, что веревка порвалась, произведши некоторый звук. Полицейские, ведшие меня под руки, услышали этот звук, но не поняли, в чем дело, и только сильней стали держать меня под руки. Но когда меня привели в комнату, где за столом сидел офицер, и отпустили мне руки, я бросил снаряд шагах в трех от себя на пол, но взрыва не последовало. Полицейский офицер вздрогнул, но не обратил на это внимания, и только спустя минуту один из агентов поднял книгу, поднес зачем-то к уху и, понявши, по-видимому, в чем дело, передал ее офицеру».

При осмотре книга-снаряд оказалась бомбой, заполненной тремя фунтами белого магнезиального динамита и шрапнелью, свинцовыми обрезками со стрихнином. Не взорвалась же эта бомба из-за гнилой бечевки взрывателя, которая порвалась. В противном случае погибли бы не только полицейские, но и сам русский камикадзе по фамилии Осипанов.

«Метательными разрывными снарядами», изъятыми у Генералова и Андреюшкина, оказались два металлических цилиндра, заполненных пятью фунтами динамита в одном и четырьмя фунтами динамита в другом, а также свинцовыми обрезками со стрихнином (251 в одном, 204 в другом). При радиусе действия около 20 метров во все стороны, можно представить, сколько смертей повлек бы за собой взрыв такой бомбы на людном Невском проспекте. А заговорщики принесли на Невский три такие бомбы, и доставленный в Канцелярию Санкт-Петербургского Градоначальника Василий Генералов открыто заявил, что разрывной метательный снаряд он имел при себе с целью бросить его под экипаж императора во время его проезда по Невскому.

Александр Ульянов был арестован в тот же день, 1 марта, в 5 часов дня, на квартире Михаила Канчера, куда он зашел справиться, в каком положении дело. По воспоминаниям Иосифа Лукашевича, опубликованным после октябрьского переворота: «Мы (я и Ульянов) находились в томительном ожидании. Развязка должна была наступить 1 марта непременно. Время шло, а между тем ничего не было слышно. Ульянов пошел на квартиру Канчера, а я – в нашу студенческую столовую, чтобы проведать, в чем дело. На квартире Канчера была засада, и Ульянов был схвачен».

В ту же ночь, с 1 на 2 марта, в Санкт-Петербурге была арестована сестра Александра Ульянова Анна, студентка женских Бестужевских курсов.

В Петропавловской крепости, в конце поминальной трапезы, Александру III подали рапорт об аресте новых «народовольцев», которых взяли на Невском буквально за минуты до его, Александра, проезда там. Рапорт заканчивался словами: «Во избежание преувеличенных в городе толкований по поводу ареста студентов с метательными снарядами, я полагал бы необходимым напечатать в «Правительственном Вестнике» лишь краткое сообщение об обстоятельствах, сопровождавших их задержание».

На этом рапорте царь собственною рукой написал: «Совершенно одобряю и вообще желательно не придавать слишком большого значения этим арестам. По-моему, лучше было бы узнать от них все, что только возможно, не предавать их пока суду, а просто без всякого шума отправить в Шлиссельбургскую крепость. Это самое суровое и неприятное им наказание».

Это похоже на реакцию деспота?

Срочно приехав из Симбирска в Санкт-Петербург, Мария Ульянова, мать Александра, подала на имя Александра III прошение: «Умилосердитесь, Государь, надо мной, и дайте мне возможность доказать, что обрекаемый на гибель сын мой может быть вернейшим из слуг Вашего Величества».

Прочитав это письмо, Александр III поставил резолюцию: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что за личность её милейший сынок, и показать ей показания её сына, чтобы она видела, каких он убеждений».