Текст книги "Кремль уголовный. 57 кремлевских убийств"

Автор книги: Эдуард Тополь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Действительно, чего-чего, а своих убеждений Александр Ульянов не скрывал. На допросах 4 и 19 марта 1887 г. он сказал: «Я признаю свою виновность в том, что, принадлежа к «Террористической фракции» партии «Народной Воли», принимал участие в замысле лишить жизни государя императора… Мне одному из первых принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в организации в смысле доставания денег, подыскания людей, квартир и проч. Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, то есть такое, которое доставляли мои способности и сила моих знаний и убеждений».

Глубокой ночью, лежа на царском ложе в голубой опочивальне Аничкова дворца, под высоким, до потолка, бархатным балдахином, сорокалетняя великая княгиня Мария Федоровна (в девичестве – датская принцесса Marie Sophie Frederikke Dagmar) сказала негромко мужу:

– Ты спишь?

– Ich schlafe (Сплю)… – в полумраке ответил ей по-немецки Александр III. Свет и тепло огня от мраморного камина, перекрытого резным с позолотой экраном, почти не достигали их высокой золоченой кровати.

– Hast du Angst vor ihnen? (Ты их боишься?) – перешла на немецкий Мария. Хотя она, рожденная датчанкой, не любила Германию, а языком русского императорского двора издавна был французский, но для Александра, воспитанного матерью-немкой, бабушкой-немкой и немецкими няньками и гувернантками, немецкий был языком близости и доверия, в то время как французский и русский – только языками правления Российской империей.

– Ich habe vor niemandem Angst (Я никого не боюсь), – ответил Александр, не открывая глаз. Его крупная, в простой холщовой рубахе, фигура с большой и уже почти лысой головой, окованной окладистой русской бородой, весомо, как ларь, возлежала на атласной постели.

– Ты должен их всех повесить! – четко и тоже по-немецки сказала Мария.

Александр смолчал.

– Ты слышишь? – потребовала Мария. – Сколько их арестовано?

– Двадцать пять человек.

– Мало! – отбросив покрывала из голубого бархата и белого атласа, Мария решительно села в постели. Рядом со своим величавым супругом миниатюрная шатенка с карими глазами, она, даже в своем батистовом с валансьенскими кружевами пеньюаре, казалась крошечной. Но голос у нее был стальной.

– Нужно арестовать всех, кто имел хоть малейшее отношение к мерзавцам. И всех повесить, всех! Ты слышишь?

Александр молчал. В соседних детских спали их шестеро детей – Николя, Саша, Георгий, Ксения, Михаил и Оленька, – и он понимал чувства любимой супруги: она тоже помнила ту страшную картину 1 марта 1881 года, когда их дядя, великий князь Михаил Николаевич, доставил во дворец окровавленного, искалеченного взрывом и умирающего Александра II. Александр III и Мария бросились тогда к покоям императора. В его кабинете на диване лежала окровавленная одежда, вдоль рабочего стола стояла походная кровать, на ней лежал император, укрытый темным фетровым одеялом. С кровати на ковер капала кровь. Под одеялом угадывались контуры тела, но где-то от колен не было ничего. В изголовье стояла княгиня Юрьевская и, наклоняясь к супругу, все повторяла: «Мой ангел, мой ангел, ты меня слышишь?» Следы крови были на стоявшей вокруг мебели, на военном мундире, пальто, сабле. Вошел духовник Его Величества отец Базанов и дал умирающему святое причастие…

Теперь ровно то же самое готовили для Александра III новые «народовольцы», и только чудо или провидение задержало его выезд под их бомбы.

– Обещай мне! – не дождавшись его ответа, потребовала Мария. – Иначе они не остановятся!

– Я уже вешал их… – произнес он, имея в виду убийц своего отца. – Как видишь, это не помогло.

– Потому что мало повесил! – Мария встала с постели и, не надев отороченные мехом тапочки, босиком по бархатному ковру подошла к окну, резко, словно полагая захватить врасплох очередных убийц, отодвинула тяжелую, из зеленой тафты, штору.

Александр вспомнил панику, которая возникала в Санкт-

Петербурге сразу после убийства отца: испугавшись обещанной народовольцами революции, петербургская аристократия с криками «спасайся кто может!» ринулась за границу, остальные стали закапывать золото и драгоценности в подвалы. 3 марта граф Петр Валуев, председатель Комитета министров, предложил ему, новому царю, назначить регента на случай, если его тоже убьют. Мария в истерике хотела бежать с детьми в Данию, он увез их всех в Гатчину…

Теперь, прячась за штору, она стояла у окна, но за окном, украшенным цветными витражами, шел такой густой снег, что не было видно ничего, даже Аничкова моста. Мария вернулась к постели и в темноте стала над Александром – стройная и изящная, даже после шести родов ее талия не превышала в обхвате 65 см, а размер ноги был 35-й.

– Ты повесил десяток мерзавцев, а остальным заменил виселицу на ссылку…

– На каторгу, – поправил он.

– Неважно! – отмахнулась она. – Они остались в живых и – пожалуйста! – им подражают новые! Я боюсь, Алекс! Это какое-то тупое русское упрямство! Семь раз они пытались убить твоего отца, чтобы началась «народная революция», на седьмой раз убили и что? Никакой революции! Так заткнитесь! Успокойтесь. Одумайтесь. Нет, опять сначала! У нас дети, Алекс! Я не хочу, чтоб тебя убили! Этим русским вообще не надо реформ, не надо свободы, им нужен лишь кнут и хозяин! Нужно повесить сто, двести человек и запугать их на сто лет вперед! Ты слышишь?

– Слышу. Давай спать…

– Я не могу спать… – она нервно заходила по спальне. Но вдруг остановилась от новой мысли: – Знаешь, у меня такое чувство, все русские просто фатально склонны к эшафоту…

Громкое, почти похожее на храп дыхание было ей ответом.

– Ладно… – произнесла она, надевая меховые тапочки. – Пойду посмотрю детей…

Анна Ульянова, сестра Александра Ульянова, так описала свидание их матери с сыном в камере Шлиссельбургской крепости: «Когда мать пришла к нему на первое свидание, он плакал и обнимал её колени, прося её простить его за причиняемое им горе. Он говорил ей, что у него есть долг не только перед семьёй, и, рисуя ей бесправное, задавленное положение родины, указывал, что долг каждого честного человека бороться за освобождение её.

– Да, но эти средства так ужасны…

– Что же делать, если других нет, мама, – ответил он.

И он всячески старался примирить мать с ожидавшей его участью.

– Надо примириться, мама, – говорил он.

И он напоминает ей о меньших детях, о том, что следующие за ним брат и сестра кончают в этом году с золотыми медалями и будут утешением ей.

Убитая горем, мать долго убеждала и просила его подать прошение о помиловании.

– Не могу я сделать этого после всего, что признал, – отвечал брат. – Ведь это же будет неискренне.

На этом свидании присутствовал некий молодой прокурор, несколько раз отходивший к двери и выходивший даже из камеры, чтобы дать возможность матери переговорить свободно с сыном. При последних словах брата он обернулся и со слезами на глазах воскликнул: «Прав он, прав!»

– Слышишь, мама, что люди говорят, – сказал тогда брат. – И потом казнь может быть заменена только Шлиссельбургом на всю жизнь. А там и книги дают только духовные. Эдак до полного идиотизма дойдешь. Неужели ты этого желала бы для меня, мама?

«У меня просто руки опустились», – рассказывала об этом свидании мать».

Утром, 15 апреля 1887 года, в трех тюремных каретах, запряженных пожарными лошадьми и охраняемых конными казаками с саблями наголо, обвиняемых доставили на оцепленную полицией Сенатскую площадь, в высшую судебную инстанцию – Судебную палату Сената. На аттике гигантского здания Сената и Синода, возведенного великим Карло Росси в стиле позднего классицизма и русского ампира, в лучах жидкого апрельского солнца красовались две медные женские фигуры с книгами законов в руках, символизируя российское великодержавное Благочестие и Правосудие.

Хотя по делу о попытке цареубийства 1 марта 1887 года были арестованы вначале 25 человек, а затем ещё 49, к суду Сената, который занимался рассмотрением особо важных государственных преступлений, были привлечены лишь 15, из них 12 были студентами: Ульянов, Осипанов, Андреюшкин, Генералов, Шевырев, Лукашевич, Канчер, Горкун, Волохов и Новорусский.

Дело слушалось при закрытых дверях. В зал допускались только члены Государственного совета, министры, сенаторы и другая избранная публика. Мария Ульянова, единственная из родственников подсудимых, добилась разрешения присутствовать на заседании.

Речь обвинителя обер-прокурора Николая Неклюдова занимает 80 страниц стенографического отчета. Указав на смущение и слезы всей России, на тяжесть настоящего злодеяния, этого «второго 1 марта», он определяет роль каждого из подсудимых. Шевырев – душа злодеяния, его зачинщик и руководитель. Ульянов приготовитель динамита и один из зачинщиков преступления. «Запугивание правительства не может повести ни к каким результатам, ибо и монарх русский чужд личного страха, да и никакое уважающее себя правительство не позволит делать над собой разные опыты».

Подсудимые Генералов, Андреюшкин, Ульянов и Новорусский не имели защитников и защищали себя сами. Выслушав обвинительную речь, Василий Генералов, двадцати лет, заявил, что находит фактическую сторону дела совершенно верною и «в виду существующей у нас реакции» считает террор необходимым для достижения ближайшей цели партии «Народная воля» – свободы слова, сходок и участия общественных сил в управлении страной.

Пахомий Андреюшкин, двадцати лет, в своем последнем слове сказал: «В качестве члена партии «Народная воля», делу которой я служил, я должен сказать, что я заранее отказываюсь от всяких просьб о снисхождении, потому что такую просьбу считаю позором тому знамени, которому я служил».

Александр Ульянов, которому 31 марта, уже в заключении, исполнился 21 год, отказался от защитника и, выступив с речью, повторил тезисы написанной им «Программы «Террористической фракции» «Народной воли». Затем сказал:

– Я имею целью возразить против той части речи господина прокурора, где он, объясняя происхождение террора, говорил, что это отдельная кучка лиц, которая хочет навязать что-то обществу…

Председатель: Будьте по возможности кратки в этом случае.

Подсудимый Ульянов: Террор есть естественный продукт существующего строя, и он будет продолжаться. Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать…

На заседании следующего дня, 19 апреля, председатель провозгласил вопросы: виновен ли Осипанов в намерении бросить бомбу? Виновен ли Генералов в намерении бросить бомбу? Виновен ли Ульянов в изготовлении взрывчатых веществ? Виновен ли Шевырев в том, что был зачинщиком и руководителем злоумышления? И т. д. На все вопросы относительно всех подсудимых последовал один ответ: «Да, виновен».

На основании этого ответа прокурор требует для всех подсудимых смертной казни.

Суд удаляется для постановления приговора и в 4 часа выносит его: смертная казнь для всех подсудимых.

Однако император Александр III утвердил смертную казнь только для пятерых: П. И. Андреюшкина, В. Д. Генералова, В. С. Осипанова, П. Я. Шевырева и А. И. Ульянова.

После приговора 11 осужденных подали всеподданнейшее ходатайство о помиловании. Не подавшими прошения было четверо: Ульянов, Генералов, Осипанов и Андреюшкин.

В результате прошений осужденных Александр III заменяет смертную казнь вечной каторгой для Лукашевича и Новорусского.

Вследствие отсутствия в Петербурге палача, находившегося в Варшаве, варшавскому обер-полицмейстеру была послана шифрованная телеграмма: «Вышлите немедленно палача».

«В ночь на 5 мая 1887 г., – вспоминает Михаил Новорусский, которому Александр III заменил смертную казнь бессрочной каторгой, – нас с Лукашевичем на маленьком пароходе привезли к пустынному берегу Шлиссельбургской крепости, и здесь мы простояли «без употребления» около часу. В это время «разгружали» пароход с закованными товарищами и препровождали каждого поодиночке в казематы старой тюрьмы, куда, наконец, водворили и нас.

Глухое здание с массивными стенами было непроницаемо. Как мы ни напрягали слух, мы не могли уловить никаких звуков. Три дня ушли на подготовку эшафота, который был сооружен за пределами тюремного двора и перенесен сюда в разобранном виде. Здесь, во дворе, у входа в это старое здание, его установили без рубки и без стука, а в ночь на 8 мая, когда мы спали, вывели пятерых наших товарищей…»

«Сегодня, 8 мая, в Шлиссельбургской тюрьме, – доложил царю министр внутренних дел, – согласно приговору Правительствующего Сената, подвергнуты смертной казни государственные преступники Шевырев, Ульянов, Осипанов, Андреюшкин и Генералов… В виду того, что местность Шлиссельбургской тюрьмы не представляла возможности казнить всех пятерых одновременно, эшафот был устроен на три человека, и первоначально были выведены для совершения казни Генералов, Андреюшкин и Осипанов, которые, выслушав приговор, простились друг с другом, приложились ко кресту и бодро пошли на эшафот, после чего Генералов и Андреюшкин громким голосом произнесли: «Да здравствует «Народная воля»!» То же самое намеревался сделать и Осипанов, но не успел, так как на него был накинут мешок. По снятии трупов вышеозначенных казненных преступников были выведены Шевырев и Ульянов, которые так же бодро и спокойно пошли на эшафот, причем Ульянов приложился к кресту, а Шевырев оттолкнул руку священника».

На полях этого рапорта Александр III написал: «На этот раз Бог нас спас, но надолго ли?»

А в Симбирске мать казненного Александра Ульянова сказала младшему сыну:

– Видишь, Володя? Что революционеры убили царя, чтобы поднять революцию, что царь убил революционеров, а революции ни тогда не было, ни сейчас. Вот тебе наш народ!

На что, согласно советской легенде, шестнадцатилетний Владимир Ульянов ответил:

– Мы пойдем другим путем.

Глава 3.
Красные грабители

Гельсингфорс, 13.02.1906 г.

13 февраля 1906 года, в 14:00, в центре Гельсингфорса (ныне Хельсинки), столице Великого княжества Финляндского, двадцатитрехлетний Янис Лутер, три брата – двадцативосьмилетний Янис Чокке, двадцатидвухлетний Карл Чокке, двадцатилетний Густав Чокке и восемь их приятелей, все латыши, подошли к роскошному четырехэтажному зданию N7 по Северной Эспланадной улице. Лишь полгода назад, в августе 1905 года, здесь был торжественно открыт филиал Государственного банка Российской империи. Теперь восемь вооруженных налетчиков во главе с Лутером вошли в банк, а еще четверо остались на улице, чтобы в случае необходимости блокировать подходы полиции к этому дому. Все двенадцать имели боевой опыт столкновений с полицией и действовали профессионально: перерезав телефонные провода, четверо взбежали по лестнице и заняли позиции на лестничных площадках, а еще четверо вошли в операционный зал с оружием в руках – ножами и пистолетами систем «браунинг» и «маузер». Янис Лутер выстрелил в воздух и крикнул по-латышски: «Руки вверх! Или все будете перебиты!» Невооруженные сотрудники банка испуганно подчинились. Грабители вошли в кабинет управляющего отделением и стали связывать его, но тут на помощь управляющему прибежал привратник. Его застрелили и закололи ножами. Связав управляющего, налетчики приставили к нему караульного, а остальных служащих банка согнали в помещение без окон и заперли. Опустошив банковские сейфы и изъяв 170 743 золотых рубля наличными ($3 200 000 по нынешнему курсу) и 46 временных свидетельств Волжско-Камского банка стоимостью по 100 рублей (еще около $ 700 000), грабители спокойно вышли из банка и вместе со своими товарищами, дежурившими на улице, исчезли в снежной февральской метели.

Запертые служащие банка и связанный управляющий остались ждать освобождения. Но полиции стало известно об ограблении лишь тогда, когда жена одного из служащих банка заволновалась, почему её муж не пришел домой обедать…

Новороссийск. 20.09.1906 г.

Спустя семь месяцев, вечером 20 сентября 1906 года, трехпалубный почтово-пассажирский пароход «Цесаревич Георгий» с командой из 42 человек на борту и около 400 пассажиров в помещениях 1-го, 2-го и 3-го класса вышел из Новороссийского порта. С 1905 года судно работало на круизных рейсах по Черному морю, обслуживая не только русские порты Причерноморья, Крыма, Кавказа, но и турецкие порты Анатолийского побережья. Согласно сообщению газеты «Черноморские новости», 20 сентября 1906 года помимо обычной почты на «Цесаревиче Георгии» находился казённый груз – государственная документация и мешки с деньгами для российского банка в абхазском курортном порту Очамчире. В 12 часов ночи, когда пароход приближался к абхазской столице Сухуми, в ходовую рубку судна ворвались люди с оружием, и уснувшие пассажиры были разбужены выстрелами. Как позже рассказал капитан парохода, налётчиков было больше двадцати – многих из них он прежде видел среди пассажиров. Угрожая оружием, они отобрали у капитана ключи от сейфа в его капитанской каюте и выгребли из него 16 тысяч рублей ($ 300 000 нынешних). Другие налетчики, стреляя в воздух, загнали испуганных пассажиров и команду в помещение третьего класса и обыскали все каюты. Собрав все ценности в мешки, пираты погрузили их в подошедшие с берега лодки и быстро уплыли.

Когда «Цесаревич Георгий» пришёл в Сухуми, искать налётчиков было уже поздно.

Оба происшествия стали сенсацией: преступлений такого масштаба в империи еще не было. Поскольку ограбленный пароход носил имя цесаревича Георгия, сына императора Александра III, газеты писали, что это ограбление – дело рук анархистов, преемников террористической партии «Народная воля». Другие – что преступление совершено кавказскими горцами-абреками, поскольку, во-первых, налётчики общались между собой с грузинским акцентом, а во-вторых, нападать на русских было для абреков стандартным промыслом.

Значительно позже, в 1989 году, знаменитый Фазиль Искандер сказал в своем интервью, что описанное им в романе «Сандро из Чегема» ограбление Сталиным парохода основано на попавшем к нему в руки документе 1906 года – тайном донесении полицмейстера города Одессы, где говорилось примерно следующее: «По нашим сведениям, в ограблении парохода «Цесаревич Георгий» принимал участие некий молодой революционер маленького роста, рыжий, веснушчатый, веснушки даже на руках». Это почти точный портрет Сталина». А тогда, в 1906-м, газета «Московские ведомости» сообщила: «Ввиду случая нападения на почту на пароходе «Цесаревич Георгий» в настоящее время все почтово-пассажирские пароходы Российского общества пароходства и торговли, совершающие рейсы между Одессой и кавказскими портами, сопровождаются караулом из шести вооружённых винтовками нижних чинов».

Но это не остановило грабителей…

Туапсе и Красноводск, 1907 г.

Спустя год после ограбления «Цесаревича Георгия», близ Туапсе было совершено ограбление еще одного парохода РОПИТа – «Черномор». На одной из стоянок бандиты с билетами пассажиров поднялись на борт «Черномора» и уже в отрытом море разоружили спящих охранников, заставили пассажиров выйти из кают на палубу и устроили им тотальный досмотр. «Всех обыскали самым тщательным образом, не оставив необшаренными ни одного кармана, ни одной складки платья. Забрали все деньги, часы, кольца, булавки от галстуков, браслеты, бинокли, кресты, шейные цепочки, серьги и пр.», – сообщила газета «Кавказ».

Поскольку добыча оказалась не так уж велика, то вслед за ограблением «Черномора» был совершен налет на пароход «Цесаревич Александр», следовавший на Каспии из Красноводска в Баку. Ночью налётчики, ранее севшие на корабль пассажирами, открыли стрельбу, арестовали капитана и под угрозой смерти потребовали остановить пароход. «На ограбленном пароходе были 31 человек команды и 253 пассажира. У пассажиров отобрано 2 709 рублей, у команды и капитана – 1 400 рублей. Грабителей было 16; все грузины», – написала газета «Русское слово». Поскольку оба цесаревича Александра стали самыми ненавистными для «народовольцев» императорами Александром II и Александром III, то пристрастие бандитов к этим именам подтверждало версию о грабителях-анархистах – продолжателях дела партии «Народная воля»…

И в целом это было близко к истине.

Берлин, апрель 1907 г.

В апреле 1907 года, накануне V съезда Российской социал-демократической рабочей партии, в Берлине состоялась тайная встреча нескольких руководителей РСДРП. Хотя партия именовалась социал-демократической, и ее лидеры исповедовали марксизм, эта сходка «Большевистского центра» в берлинском пивном баре мало чем отличалась от мафиозных сходок в пиццериях Little Italy в Нью-Йорке или в рыбных тавернах на Сицилии.

Сидя с кружками холодного баварского пива и тарелками с горячими франкфуртскими говяжьими колбасками, тридцатисемилетний Владимир Ленин (Ульянов), его ровесник Леонид Красин, тридцатичетырехлетний Александр Богданов, тридцатилетний Максим Литвинов (Валлах) и двадцатидевятилетний Иосиф Джугашвили, известный под кличкой Коба (его лицо неоднократно видели капитаны ограбленных черноморских и каспийских пароходов), обсудили текущие партийные расходы: на 100 тысяч рублей, полученных от подготовленного Леонидом Красиным и проведенного Янисом Лутером ограбления банка в Гельсингфорсе, были куплены в Гамбурге 500 маузеров, патроны и взрывчатка для российских боевых бригад, готовящих новое, после неудачной революции 1905 года, вооруженное восстание в России. Деньги от эксов на Черном море и Каспии, привезенные Кобой, уходят на создание в Санкт-Петербурге, Москве и других городах учебных центров боевых бригад, мастерских по набивке патронов и приготовлению бомб, издание «Искры», организацию побегов революционеров из тюрем и ссылок, и на жизнь самих руководителей партии в Европе.

Иными словами, одними грабежами пароходов уже не обойтись, на закупку оружия для будущей революции нужны куда большие средства. Но грабить европейские банки опасно для проживающих в Европе Ленина, Богданова, Литвинова и других революционеров, а потому любители светлого баварского пива перешли к рассмотрению возможностей крупных экспроприаций в России.

К сожалению, Янис Лутер, руководивший ограблением в Гельсингфорсе, отошел от партийной работы, женился и, сменив фамилию, по поддельным документам поступил в Коммерческий институт в Москве. Таким образом, для практического проведения крупной экспроприации осталась только одна кандидатура – Коба, чей организаторский талант, бесстрашие и связи на Кавказе значительно превышают возможности других революционеров. Возьмется ли Иосиф за эту миссию? Где, когда и каким образом он может ее выполнить, и нужна ли ему помощь Камо – проживающего в Тифлисе двадцатипятилетнего Симона Тер-Петросяна, активного участника революции 1905 года и помощника Красина и Литвинова в организации подпольных типографий и побегов революционеров из тюрем.

Утерев смоченные пивом усы, Иосиф Джугашвили – невысокий и стройный пышноволосый брюнет с темными кавказскими глазами и грузинским акцентом – сказал, что у него есть выходы на сотрудников тбилисского банка, но «чтобы взять этот банк, нужны не только помощники вроде Камо, с которым он дружит с детства, а деньги, динамит и оружие».

Леонид Красин вопросительно посмотрел на Ленина. В этом коренастом, бородатом и рано облысевшем господине в темном европейском костюме-тройке с трудом можно было узнать того шестнадцатилетнего Володю Ульянова, который после казни старшего брата обещал своей матери пойти «другим путем». Но он шел этим путем уже двадцать лет и не собирался останавливаться. Даже после того, как на 4-м съезде РСДРП руководство партии перешло к меньшевикам во главе с Юлием Мартовым, который запретил финансирование партии бандитскими ограблениями банков, пароходов, ломбардов и других предприятий, Ленин втайне от ЦК партии собрал «Большевистский центр» для создания в России «боевых бригад» и организацию ими «революционных экспроприаций». Теперь, выслушав требования Кобы, он утвердительно кивнул Красину, и тот повернулся к Иосифу.

– Все будет, – заверил Красин Иосифа.

Часто-часто стучали колеса на железнодорожных рельсах, мощный гудок паровоза эхом отдавался в Кавказских горах, вагон сильно раскачивало от скорости поезда, спешившего с севера России на юг, в Тифлис. После третьей бутылки старинного грузинского вина «Цинандали» винодельни князя Чавчавадзе Максим Литвинов уговорил Иосифа прочесть его юношеские стихи. «Но это стихи по-грузински, ты не поймешь», – сопротивлялся Иосиф. «Ничего, – говорил Максим. – Ты читай. Я люблю музыку грузинских стихов». «Ладно, – сказал Иосиф. – Я прочту их русский перевод. А музыку к ним когда-нибудь напишут…» И не то запел, не то заговорил речитативом:

Когда луна своим сияньем

Вдруг озаряет мир земной

И свет ее над дальней гранью

Играет бледной синевой…

Под этот высокий поэтический настрой Литвинов и Коба вышли из поезда в Тифлисе, сели в один из фаэтонов, дежуривших на Вокзальной площади в ожидании приехавших пассажиров, и Иосиф привез Литвинова в двухэтажный дом на тихой Фрейлинской улице в центре Тифлиса, где он жил с красавицей женой Като Сванидзе и новорожденным сыном Яковом…

Когда над рощею в лазури

Рокочут трели соловья

И нежный голос саламури

Звучит свободно, не таясь…1

В скромной таверне над Курой Максим Литвинов передал Симону Тер-Петросяну (Камо) марксистский привет от Владимира Ильича Ленина и поручил вместе с Кобой организовать экспроприацию денег из Тифлисского банка.

Все то же полусладкое «Цинандали» скрепило это историческое партнерство.

Когда, утихнув на мгновенье,

Вновь зазвенят в горах ключи

И ветра нежным дуновеньем

Разбужен темный лес в ночи…

Жарким июньским днем в центре Тифлиса из Тифлисского отделения Российского государственного банка – большого и красивого трехэтажного здания, увенчанного куполом с часами, – служащие вышли на обеденный перерыв и отправились кто домой, кто на соседний Солдатский рынок, кто в ближайшие духаны и кафе. А двое – молодой грузин Гиго Кастардзе и русский Вознесенский – пересекли большую и оживленную Эриванскую площадь, заполненную пешеходами, конными экипажами и ослиными повозками, и вошли под тень таверны «Тилипучури». Здесь их ждал друг их детства Иосиф Джугашвили, юношеские стихи которого они знали наизусть еще в пору совместного обучения в Тифлисской духовной семинарии. За обильным грузинским столом, после традиционных тостов за встречу, дружбу, поэзию, замечательных учителей Духовной семинарии и новорожденного Якова Джугашвили, Вознесенский и Кастардзе сообщили Иосифу о том, что 13 июня 1907 года, утром, из почтового отделения конным экипажем будет доставлена в банк крупная партия денег – миллион рублей!

Когда беглец, врагом гонимый,

Вновь попадет в свой скорбный край,

Когда, кромешной тьмой томимый,

Увидит он солнце невзначай…

Через несколько дней на Тифлисском железнодорожном вокзале Иосиф Джугашвили и Симон Тер-Петросян встретили московский поезд, которым прибыл богатый господин Леонид Борисович Красин, заведующий Петербургской кабельной сетью «Общества электрического освещения» (и руководитель подпольной Боевой технической группы). С помощью нанятых носильщиков Красин, Джугашвили и Тер-Петросян приняли из грузового вагона прибывший с господином Красиным багаж – завернутые в мягкую холстину большой бархатный диван, мягкие кресла, пуфики и прочие мебельные аксессуары. На Вокзальной площади под присмотром Красина, Кобы и Камо дюжие носильщики осторожно погрузили эту мебель в два грузовых фургона, после чего эти фургоны в сопровождении фаэтона с Красиным, Кобой и Камо покатили по Тифлису к дому Камо (Тер-Петросяна)…

Тогда гнетущей душу тучи

Развеют сумрачный покров,

Надежда голосом могучим

Мне сердце пробуждает вновь…

Ночью в закрытом сарае, при свете керосиновой лампы, Камо аккуратно распаковывал прибывшую мебель и извлекал из дивана бомбы-гранаты, изготовленные питерской лабораторией Боевой технической группы Леонида Красина. Достав из бархатного дивана очередную бомбу, Камо попробовал установить к ней детонатор, но сделал что-то не так, и бомба взорвалась у него в руках. Взрывом отбросило Камо на пол, опалило лицо, поранило правую руку и повредило глаз. Разбуженная Софья, подруга Камо, выскочила из дома и вбежала в сарай, ахнула, подняла Симона и увела промывать раны…

Стремится ввысь душа поэта,

И сердце бьется неспроста:

Я знаю, что надежда эта

Благословенна и чиста!