Текст книги "Огненное порубежье"
Автор книги: Эдуард Зорин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Они оба провожали ее в монастырь, шли молча, с непокрытыми головами, словно были в чем-то виноваты перед нею – а чем они могли ей помочь?
Старший и позже навещал ее в монастыре, ждала она его и сегодня. Но солнце клонилось к закату, а дорога была все так же пустынна, разве только проедет мужик на телеге или проскачет гонец.
Сгущались сумерки, холодало, Святославна зябко ежилась и возвращалась в келью. Здесь все ей уже было знакомо: и узкое ложе под грубым шерстяным одеялом, и стол на толстых пузатых ножках, и перекидные захватанные руками монашек скамьи, и темные образа в углу за спокойно тлеющей скромной лампадкой.
Три стертые ногами ступеньки из белого камня вели в ее келью, перед кельей стояла темная фигура с высоким посохом в руке. Из-под низко надвинутого платка виднелся клок седых волос и кончик длинного, заостренного носа.
Игуменья Нектария каждый день навещала Святославну перед отходом ко сну.
– Что, загрезилось, княгинюшка? – спросила она ее скрипучим, надламывающимся голоском.– Снедает тоска-кручинушка или ждешь сыновей?
– И тебе не спится, матушка? – ласково откликнулась Святославна.
– Нет сна ни в глазу, дай, думаю, взгляну на послушниц.
– Заходи в келью,– пригласила ее княгиня и вошла первой.
Мелко семеня ногами, игуменья последовала за ней, села на краешек перекидной скамьи, быстрым, хищным взглядом окинула келью. Святославна опустилась на ложе и, покорно сложив руки на груди, приготовилась слушать. Однако Нектария молчала.
– Приходил нынче к нам человек от Давыда, князь велел кланяться,– сказала она наконец и пошевелила бровями.
– Передай князю и мой поклон,– тихо ответила Святославна.
– Наказал спрашивать, не прислать ли тебе чего,– все тем же ровным голосом продолжала Нектария.
– Спасибо за внимание и заботу,– поклонилась Святославна.– А нужды у меня никакой нет. В монастыре у вас тихо и хорошо.
Губы игуменьи растянулись в довольной улыбке. Но то, что знала старая, с языка у нее не сорвалось. А знала она вот что.
Приезжал на той неделе, как раз под мокриды, человек из Чернигова от Ярослава и Игоря. В Смоленск он не наведывался, с Давыдом не встречался, а виделся со Святославной – верные люди Нектарии об этом донесли. Что задумали князья, про то никому неизвестно, но задумка их против Давыда – об этом и гадать нечего. Что до Святославны, то она в монастыре, проку от нее тоже немного; что же до сыновей Романовых, то о них вся и речь. Не иначе как подговаривали княгиню Ярослав с Игорем наставить сынов против Давыда, а с ними вместе и недовольных новыми порядками бояр.
Говоря с Нектарией, почувствовала Святославна, что неспроста зачастила к ней в келью игуменья: должно, наказ получила от шурина – следить, глаз не спускать с княгини. И, вспомнив о встрече с посланным от черниговских князей человеком, забеспокоилась, хоть беспокоиться ей не было никакой причины.
Приехал тот человек, Нефедом его зовут, разыскал Святославну во время прогулки на берегу Днепра, стал намеками выпытывать, не обижает ли ее Давыд, не гнетет ли монастырское житье, про сыновей вызнавал, покачивал головой.
– Справедливый и добрый был князь Роман, с нынешним-то смоляне еще хватят горюшка. Да и сынам твоим под дядькой несладко придется. Давыд-то, сказывают, крутенек будет...
– Сыны не жалуются,– сказала Святославна.
– Это они тебя беспокоить не хотят,– живо подхватил Нефед.– А уж какая у них жизнь.
– Кличет Давыд их на совет...
– Пока, пока,– с лукавой улыбкой на губах кивнул гонец.– А бояре, бояре-то? – вдруг спросил он.
– И бояре...
– Тоже небось не нарадуются? – хихикнул Нефед.– Выходит, не шибко-то по нраву им был Роман?
– Ты что это такое говоришь?! – возмутилась Святославна, и лицо ее покрылось бледностью.– Ты куда это гнешь?
– О тебе и сынах твоих пекутся князья, Святославовы братья.
– А им-то какая от этого польза? – удивилась княгиня. Нефед не нравился ей: скользкий, вертлявый, глаза блудливые, а губы мокрые, говорит – брызжет слюной.
– Зря стараешься ты, Нефед,– сказала гонцу Святославна.– Дала я обет посвятить остаток дней своих богу, и в мирские дела ты меня не вмешивай. С сынами моими сам говори. Слава богу, не дети.
– Сразу видать, от кого набирался Роман благочестия,– осклабился гонец, но от задумки своей не отступал.
Подкараулил он ее у Днепра и на следующий день, повел все тот же разговор. Но на этот раз Святославна не стала его слушать, велела воротиться к князьям и сказать, чтобы впредь не тревожили ее в святой обители.
– Хоть здесь от вас отдохну. Дайте спокойно беседовать с богом.
Обиделся Нефед:
– Экая несговорчивая ты, княгиня. А того не знаешь, что все накопленное Романом пускает шурин твои по ветру. Смолянам-то каково?
– Как запрягли, так и поехали,– оборвала его Святославна.– Не шибко скорбели они по муже моем Романе.
– Дети они. Дети неразумные.
– Отца своего не чли. За то и мука.
– Ох, и несговорчива ты,– отчаялся Нефед.– Дай хоть весточку сынам...
– Сам ищи...
На том они и расстались. А нынче дошли до Святославны слухи, будто послали черниговские князья за половцами, будто и Всеслав Василькович полоцкий, и брат его Брячислав витебский с Ярославом да Игорем заодно. Знать, туго придется Давыду, коли навалятся на него сообща, да еще Святослав с новгородцами подоспеет, не задержится на волоке. Туго придется и Рюрику, не удержаться ему на киевском столе.
4
Прощаясь с сыном своим Владимиром, Святослав сказал:
– Ты с новгородцами-то ухо держи востро. Народ они вольный и хитрый. Ежели что, припугни.
Крестя сына, Васильковна пустила слезу:
– Покидаю я тебя, душа моя. Да ты не робей. Ты Пребране не шибко давай хозяйничать. Баба, она и есть баба. Коли что – топни ногой, брови-то сдвинь, прикрикни: смирится...
Пребране она говорила:
– Береги Владимира – слабенький он у меня. Без дела не обижай. И не гневись на нас: как-никак – свое дите.
Владимир водил пальцем под носом, шмыгал, поглядывал на жену. Молодая княгиня стояла будто каменная, на уговоры Васильковны отвечала надменной улыбкой.
Святослав сел на коня, Васильковну суетливые девки усадили в крытый возок. На Волхове уже стояли готовые к отплытию лодии. Кочкарь встретил князя с княгиней низким поклоном, разговаривая с ними, косил одним глазом на толпу – там, среди других боярышень, стояла Мирослава. При виде ее Кочкарь млел от волнения: никто не знал, что прошлую ночь провел он не на княжеском дворе, а на мягкой перине в чужом терему. Лишь только заутра, едва занялся рассвет, явился во дворец, упал на лавку и заснул, как мертвый. Едва добудились его отрока.
Мирослава махнула Кочкарю рукой – ах ты, господи, до чего же сладкой была эта ночь. При воспоминании о боярышне у Кочкаря и по сию минуту прокатывался по спине горячий озноб. И чтобы не выдать себя, он старался вовсю угодить княгине. Но от Васильковны не скрылся брошенный им в толпу пылкий взгляд. Поняла она и к кому он был обращен, опытным глазом оценила красоту девушки. Сердце царапнула ревность: «Поди ж ты, старый кобель, а еще любится». Допустили бы ее к Мирославе, все лицо ей исцарапала бы, но Кочкарь, занятый приятными воспоминаниями, не заметил перемены, случившейся с Васильковной.
Долог путь до волока, на волоке задержались еще дольше. Дружина и войско ушли вперед, предоставив мужикам самим управляться с лодиями. Ночью, сидя на бревнышке перед шатром, Святослав слушал посланных вперед лазутчиков.
– Не знаем, князь, верить тому али нет, но сказывали нам, будто пришли на смоленскую землю к Друцку твои братья Ярослав с Игорем, а с ними половцы и толпы ливов и литвы. Привел их с собою Всеслав Василькович полоцкий. А еще с черниговцами витебский князь Брячислав,– говорили лазутчики.
Два дня прятались они в болотах, уходя от погони, высланной Давыдом смоленским. Едва живы остались.
Радуясь добрым вестям, Святослав щедро одарил лазутчиков. И тут же велел подозвать к себе Кочкаря.
– Братья мои подступили к Друцку,– сказал он.– Давыду нынче не до нас.
– А верны ли сведения, князь?– спросил осторожный Кочкарь. Новость, доставленная лазутчиками, обрадовала и его: кажись, судьба снова улыбается Святославу? Только бы не промахнуться и на этот раз. Урок, преподанный Всеволодом на Влене, научил Кочкаря заглядывать вперед. А что, как все это Давыдовы козни?
Святослав отмахнулся:
– Давыд – не Всеволод. Умом его бог не наградил.
– Добро бы так,– сказал Кочкарь,– да вдруг не доглядели?
– Половецкая кровь тебе покоя не дает,– ехидно заметил Святослав.
– В степи ухо держи востро. Дай самому взглянуть, князь...
– Моим воям не веришь?
– Свой глаз всегда надежнее.
– Ну что ж,– сказал князь.– Отговаривать тебя не стану. Лучших воинов дам.
– Сам отберу...
– Ступай с богом.
Ночь – лихому молодцу попутчица. Спал Святославов стан, когда на берег Днепра выехал Кочкарь с Мартюхой, Сташком и Васякой. Все – испытанные в сечах вои. До утренней зорьки вплавь переправились через реку, углубились в леса. Когда солнце встало, добрались до глухого починка.
Поглядели из кустов: никого. Только на кокоре перед избой сидел старик и чинил бредень. Древний старик, борода белее снега.
– Здесь и пообсушимся,– сказал Кочкарь.
Подъехали ближе:
– Здравствуй, дедушка!
– И вы здравы будьте! – приветливо откликнулся дед, близорукими глазами разглядывая воев.– Кто такие будете?
Кочкарь сказал:
– Заблудились мы в лесу, ищем к Друцку дорогу, а найти не можем.
– Э, милые,– протянул дед.– Вам совсем в другую сторону. Иль впервые в этих местах?
– Раньше бывать не доводилось.
Дед скинул с колен бредень, встал, и вои увидели, что не так уж он и стар, что у него прямая спина и крепкие мускулистые руки.
– Нельзя ли у тебя, добрый человек, пообсушиться? – спросил Кочкарь.
– Можно и пообсушиться,– сказал дед.– Солнышко на небе, ветерок в лесу. Скидывайте платье, а я пока погляжу, нет ли чего, чтобы попотчевать дорогих гостей.
– Может, и медок сыщется?
– Может, и сыщется,– лукаво улыбнулся дед и вошел в избу.
Вои спешились, раскинули на поляне мокрые кафтаны. Сели в исподнем на кокору, поджали под себя ноги – зябко. Кочкарь насобирал на опушке леса валежин, свалил их в кучу, высек огонь. Валежины были сухие, костер принялся разом. Загудело тугое пламя. Мужики еще насобирали дровишек, тепло стало.
Дед вынес из избы ковш с медом, разостлал на траве чистую холстину, нарезал хлеба и мяса:
– Угощайтесь, добрые люди.
– Хороший ты человек,– сказал Кочкарь, прихлебывая мед и уплетая мясо.
Щурясь, дед разглядывал воев.
– Что так глядишь, дедушка? – спросил его Мартюха.– Аль давно людей не видывал?
– Как же, как же,– сказал дед.– Оно и верно: не ежеден ко мне гости наведываются. А одному – тоска.
– Небось рыбку ловишь? – поинтересовался маленький кривоногий Сташок.
– Ловлю и рыбку.
– И зверя бьешь? – спросил Васяка.
– Всего помаленьку.
– И князя не боишься?
– А лес у нас обчий,– сказал дед, обводя вокруг себя рукой.– Болота, топь непролазная.
– И бояре не наведываются?
– Да кому охота?– удивился дед.– Вон давеча прискакали ко мне на конях, показывай, говорят, куды запрятал татей. А я видал?.. Утопили в трясине вороного да так и вернулись ни с чем. Еще посулились наведаться. Уж не вас ли разыскивали?
– Не,– сказал Кочкарь.– Мы по другому делу.
– Оно и видать,– кивнул дед.
Должно, не впервые его стращали, вот и попривык. А в хибаре ни золота, ни серебра. Чего бояться старику?
– Ты вот давеча, дедушка, про воев сказывал,– повернул разговор на старое Кочкарь.– А еще про что не слыхивал ли? Не заходил ли кто, не поминал ли про войско?
– Про войско-то?– прищурился дед.– Про войско-то слыхивал. Был тут у меня с девкой богомаз. Зихно его кличут, прости его бог, почитай, чуть ли не весь мед выпил, еще бы неделю погостил, и вам бы ничего не осталось. Так вот он сказывал, будто видел, как шел из Друцка, много воев пешими и конными...
Святославовы дружинники переглянулись. Значит, не соврали лазутчики. Должно быть, они и отсиживались в болоте, когда их искали вои.
– Спасибо тебе, дедушка, за хлеб-соль,– сказал, подымаясь, Кочкарь,– а нам уж время приспело в дорогу. Да и кафтаны пообсохли.
– Счастливого вам пути,– напутствовал их дед.
Дальше ехали с предосторожностями: Васяка впереди, остальные – чуть поодаль. На опушке леса, под самым Друцком, чуть не столкнулись с разъездом. Дожидаясь темноты, притаились в чаще. Тронулись, когда совсем стемнело. К городу приблизились за полночь. Издалека увидели горящие на поляне костры. Осторожно объехали стан; оставив коней в лесу, спустились к реке.
На берегу, у огня, сидели вои. Один из них, чернобородый дядька с шишкой на лбу, точил на камне меч, другой, помоложе, натягивал на лук тетиву.
– Бог в помощь,– сказал, подходя к ним, Кочкарь. Вои взглянули на него, но не ответили на приветствие. Кочкарь кашлянул.
– А неразговорчивы вы, мужики.
– Тебе-то какая забота? – спросил чернобородый.
– Мне-то никакой заботы нет.
– Вот и ступай мимо.
– Ишь ты. Поди, во всем Чернигове злей тебя мужика нет.
Чернобородый отложил меч и уставился на Кочкаря. Молодой тоже удивленно вскинул брови.
– Да ты-то откуда взялся, что все про меня знаешь? – спросил чернобородый и потянулся к мечу.
«Не черниговцы, Давыдовы это люди»,– запоздало сообразил Кочкарь и повернулся, чтобы идти.
Твердая рука легла ему на плечо.
– Э, нет, погоди-ка, мил человек,– врастяжку проговорил чернобородый.– Да ты, кажись, заблудился, али что вынюхиваешь?
– Не собака я.
– А вот сейчас кликну сотника. Макушка,– обратился он к молодому вою.– Зови Ермоху.
– Макушка испуганно попятился от костра. Кочкарь по-волчьи осклабился.
– Прыток ты.
– Беги, Макушка,– поторопил чернобородый паренька.
Кочкарь отшатнулся и, пригнувшись, ударил чернобородого головой в живот. Мужик икнул и сел на землю, выплевывая из рта слюну.
Макушка закричал, тотчас же в лагере поднялась суматоха. Кочкарь с воями вымахнули на взлобок берега – в лес, вскочили на коней. Справа и слева от них упало несколько стрел. На дороге послышался торопливый топот.
– Гони, гони! – взревел не своим голосом Кочкарь. Острая боль обожгла ему бок. Голове сразу стало тяжело, как от сильного удара...
Очнулся Кочкарь на той же поляне, где они были утром. Увидел морщинистое лицо, белую бороду деда. Сначала подумал: «Поди-ко ж, привидится такое», но по скорбным лицам стоящих поодаль воинов догадался, что это не был сон.
– Метко зацепила тебя стрела,– говорил дед, перевязывая рану.– Еще бы чуток повыше – и поминай как звали.
– Ты, дед, мне панихиду не пой,– оборвал его Кочкарь.– Принеси лучше взвару – все изнутри горит.
– Испей-ка вот водицы,– сказал дед и поднес к его губам деревянный ковш.
Кочкарь сделал несколько глотков, обессиленно откинулся.
– Не помогает мне вода.
– А взвар давеча еще весь выпили...
– И на том спасибо.
Только к вечеру следующего дня добрались вои с раненым Кочкарем до Святославова стана. Увидев своего любимца на носилках, Васильковна побледнела, приказала нести его в шатер. Склонившись над изголовьем, улыбаясь и кусая губы, хрипло сказала Кочкарю:
– Кобель ты и есть кобель. Велела бы казнить я тебя, Кочкарь, да где злобы занять?.. Легче достать стрелой твою ладушку...
И вышла из шатра.
Задрожал, побледнел Кочкарь.
5
В Друцке в ту пору сидел союзник Давыда князь Глеб Рогволодович. Узнав в том, что идут на него ратью черниговские князья, он растерялся и хотел уж покинуть город, но посланный Давыдом Летяга отговорил eгo; смоляне, мол, в беде Глеба не оставят, только бы не растворил он до их прихода ворот.
Летяга улыбался и весело посмеивался, рассказывая, как чуть не пленили его на переправе через Дручу дружинники Всеслава полоцкого, как он потом едва не утонул в реке, но выбрался, а теперь, под защитой высоких стен, смерть ему не страшна.
– Большое войско собрал Давыд,– успокаивал он перетрусившего Глеба.– Не сегодня-завтра будет на Друче. С божьей помощью одолеете черниговцев.
– Вот кабы не половцы с ними,– пробовал робко возражать Глеб.
– А половцев мы не бивали? – останавливал его Летяга.– Под вашим-то стягом...
Уверенность Летяги успокоила Глеба. Он даже выехал с Давыдовым сотником за крепостные ворота – взглянуть на приближающееся к городу черниговское войско.
Устроившись в кустах над Дручей, они наблюдали, как на другом берегу реки разбивали шатры, зажигали костры, купали коней. Глеб узнал Игоря и, совсем расхрабрившись, вывел своего белого жеребца на бугорок.
– Вот метну стрелу...– прошипел за его спиной Летяга. Но Глеб отмахнулся от него. С Игорем Святославичем они ходили не в один поход. Молодой князь нравился Глебу. Бывало, спорили они на пирах – кто кого перепьет. Игорь был крепче, на ногах держался увереннее, Глеб же кончал пировать под столом. Зато на охоте стрела его метко разила зверя, а кривой на правый глаз Игорь почти всегда бил мимо.
Увидев вершников, черниговцы всполошились. Игорь подвел своего коня к самому берегу и, приложив руку ко лбу, стал всматриваться в противоположный берег.
– Ты ли это, князь Глеб? – крикнул он, узнав своего соперника.
– Я и есть,– гордо отвечал Глеб, горяча молодого жеребца.
– Так ступай ко мне в гости.
– Нет, ты ступай.
– Скоро буду,– весело кричал Игорь.– Шире ворота отворяй!
Воины, смеясь, слушали их перебранку. Летяга, не на шутку обеспокоенный, дергал князя за рукав. Краем глаза он заприметил, как по знаку Игоря несколько всадников скрылись за бугром: не иначе, что-то задумали, может, уже переправляются через Дручу за ее крутой излукой... Но, увлеченный перепалкой, Глеб не обращал на него внимания, привставал на стременах, поднимал коня на дыбы, красовался перед Игорем. «Ровно петух»,– подумал Летяга – и похолодел. Не ошибся он, угадал: от лесочка, что вверх по течению, скакало в их направлении с десяток конных воинов.
– Бежим, князь! – заорал не своим голосом Летяга. Глеб осекся, замотался в седле, как чучело, краска вмиг сошла с его лица. Непокорные руки рванули поводья, и белый жеребец, призывно заржав, устремился не к крепости, а в противоположную сторону, навстречу быстро приближающемуся неприятелю.
– Куда?! Куда ты?! – захрипел Летяга, чувствуя, как отяжелели его ноги, стиснувшие потные бока коня.
Князь, выронив поводья, размахивал руками. Почувствовав свободу, жеребец пошел размашистой рысью – и все ближе к тем, что мчались ему на перехват.
– Стой! Стой! – закричал Летяга, разворачивая своего коня. Если Глебов жеребец не пойдет быстрее, князя еще можно спасти.
– Господи Исусе,– прошептал сотник, вонзая шпоры,– не дай погибнуть рабу твоему...
Уже пропели над головой первые стрелы, уже забелели впереди хорошо различаемые лица черниговцев, уже донес встречный ветер натруженное дыхание их коней, и Летяга обостренно уловил запах конского пота, как опущенная рука его подхватила поводья Глебова жеребца, рванула их на себя.
Городские ворота распахнулись, из Друцка вырвался отряд с обнаженными мечами. С валов послышались крики, Летяга обернулся и увидел, как растерявшиеся черниговцы спешно разворачивают коней.
– Ну и горячка ты, князь,– проговорил он облегченно, когда почувствовал себя в безопасности.– И как это тебя только угораздило?
Посрамленный Давыдовым сотником Глеб ехал молча, опустив голову.
– Этак-то и вовсе просто в поруб угодить,– попрекал его Летяга.
– Конь вот...– пробормотал князь и ожег плетью жеребца.
– Коня не вини, коли сам оплошал,– сказал Летяга.
Долго еще после того посмеивались над незадачливым Глебом в Друцке, хлопали Летягу по спине:
– Кабы не ты, остались бы мы без князя.
– А коли так, служите за меня молебен,– отшучивался Летяга. Никому и невдомек было, что вышел он из этого происшествия с хорошим прибытком; подарил ему князь серебряную запону с украшенной крупными бирюзовыми камушками птицей Сирин.
Но как ни выпытывали у него хлебосольные дручане, откуда запона, никому не сказал про то Летяга: умел он хранить важные тайны, а от этой тайны многое зависело в его судьбе. Хоть и не от него, а слушок-то все равно не остановишь: от деревеньки к деревеньке, от починка до починка докатился он и до князя Давыда. И поймет тогда Давыд, что не обманулся он в своем сотнике, потому что, если бы не он, ни за что бы не спасти Глеба, а без Глеба Друцк на второй же день отдался бы черниговцам. Вот и получается, что, не послав ни единой стрелы во врага, даже не обнажив меча, спас Летяга не только незадачливого Глеба Рогволодовича, но и Давыда, а с ним вместе все Смоленское княжество.
Он увидел вытянутое лицо тысяцкого Ипатия, его белесые испуганные глаза и подумал, что и ему теперь недалеко до тысячи – в самый раз Давыду отблагодарить своего преданного воя за верную службу.
Летяга представил себе, как едет он во главе воинства на таком же, как и у Глеба, белом жеребце, как похлопывает над его головой алый прапор, как приятно оттягивает пояс на боку украшенный золотой на сечкой меч. Хорошо, что не вернулся он к Рюрику, а остался в Смоленске. Хорошо, что выехал навстречу Давыду, перед Днепровскими воротами. Хорошо, что напросился в Друцк...
Перед простыми людишками в посаде хвастался Летяга:
– Сижу я у князя Давыда в палатах рядом с боярами.
Или так говорил:
– Не глядите, что Летяга сотник. Иная сотня и тысячи стоит.
Слушая его, мужики выставляли на стол меды. Диву давались: и откуда в мужике такая бесовская силища?! Сказывают, сокрушил он на поединке не одного дружинника. Потому и ходит в милостниках у Давыда, потому у него и княжеская запона на груди.
Летяга хитро улыбался, того, что говорили, не отрицал, лишнего не болтал. Верно замечено в народе: слово – серебро, молчанье – золото.
Когда дарил ему Глеб запонку, об одном только просил:
– Давыду про нашу беду не сказывай.
– Так ведь все равно выведает,– сказал Летяга.– О том, почитай, весь город говорит.
– На Друце мы с тобой были...
– А на валах?
– Мало ли что на валах привидится.
Летяга поклонился:
– Вот тебе мое слово, князь. Понапрасну не печалуйся.
– Взял бы я тебя в свою дружину,– сказал Глеб, – да боюсь, как бы Давыд не обиделся.
Лестно было Летяге слушать про себя такие слова. Гордостью переполнялось его сердце.
А жизнь в городе текла своим чередом. Все так же бойко торговали на улицах купцы, все так же постукивали кросенные станы и звонкие кузнечные молоты, все так же поскрипывали гончарные круги и дымились домницы.
Изредка сторожа на башнях гремели в била. Тогда горожане и воины высыпали на валы, пялились в густеющий сумрак ночи. Но тревога была ложной, черниговцы стояли за рекой, и мужики, ворча на сторожей, возвращались в свои избы.
Прошли грозовые ливни с молнией и громом, потом установилась ясная и жаркая погода.
К концу недели в город вошел передовой отряд Давыда.
6
Узнав о прибытии смолян, черниговцы решили через Друцу не переходить, а подождать Святослава. Пока же конные разъезды их рыскали по окрестным лесам. Один из таких разъездов и натолкнулся на богомаза Зихно со Златой.
Бежав из Суздаля, надумали они было податься в Ростов, но подзадержались в Москве. Тут оказался на их беду проезжий купец из Смоленска по имени Синько, коренастый, молодой еще мужик с окладистой рыжей бородой и нагловатыми карими глазами в лукавом прищуре – добрый, веселый и хлебосольный.
Злата навещала в Москве своих подружек, а Зихно, обрадовавшись случаю, денно и нощно бражничал с купцом.
Синько рассказал ему, что отец его недавно умер и оставил ему свое хлопотное хозяйство: деньги в кованом ларе да груды товара в кладовых. Деньги Синько промотал с дружками – два года прогуливали, а когда протрезвел да поглядел вокруг себя, то понял, что если не хочет идти по миру, то самое время заняться делом. Товар был в полной сохранности, и Синько подался сначала в Киев, из Киева отправился в Новгород, и из Новгорода – в Булгар. На всем пути ему сопутствовала удача: товар шел хорошо. Завидовали ему другие купцы – среди них были и хожалые людишки, и никто не мог взять в толк, какое такое выучил Синько петушиное слово, что нет ему отбоя от покупателей. Последнюю выгодную сделку провел он во Владимире и вот теперь возвращался домой, чтобы отдохнуть от опасных дорог, а главное – жениться. Была у него на примете невеста, да вот дожидается, нет ли, он не знал.
– На баб-то я шибко не надеюсь,– говорил Синько богомазу,– но сердце мое – вещун. Чует оно, что ждет меня Елечка, все глаза проглядела, выходя на дорогу.
– Да кто ж она такая, что жить без тебя не может? – опрашивал Зихно.
– Купеческая дочь. Как уходил я с товаром, отец ее соляник Прокл на кресте божился, что не отдаст ее никому окромя меня.
– Счастливый ты, Синько,– нахваливал его богомаз.– Все-то у тебя есть. Ни в чем-то ты нужды не ведаешь.
Польщенный купец колесом выпячивал грудь:
– Ум да разум надоумят сразу.
С утра Синько долго сидел на лавке и громко стонал:
– Ой, лихо мне. Ой, сердце заходится. Говаривал мне батенька: не пей меды, да нет на меня плети.
Злата тормошила распухшего богомаза:
– Проснись, леший. И кто только наслал на меня столько бед. Мало что ни кола ни двора – еще и жених горький пьяница.
– Бога не гневи,– ворчал Зихно, протирая глаза,– Нешто мне велика от того радость?
– Так зачем же меды пьешь?
– Синько вон угощает.
И он кивал на исходящего от телесной муки купца.
– Ой, лихо мне,– покачивался Синько.
Хозяйка, улыбаясь, внесла и поставила на стол корчагу меда. Выпив по чаре, мужики оживились; выпив по второй, снова пустились в разговоры.
Едва выбрались из Москвы к концу недели. Еще на дорогу взяли бочонок меду, но пока к нему не притрагивались: на первых порах довольно часто попадались деревеньки, а в деревнях выпить всегда было что.
Потом потянулись глухие леса да болота – вот тут-то и пригодился им заветный бочонок. Но и бочонок не без дна. Скоро и он опустел.
– Слава те господи,– крестилась Злата, глядя на притихших мужиков.
Но пьяные мозги у них еще не просохли, и на развилке свернули они не на ту дорогу. Заехали на гать, а гать была старая, давно уж ею никто не пользовался. Вот и провалились кони в болото. Едва успела Злата с мужиками соскочить с телеги, как уж забулькали вокруг да около пузырьки, и лошади пошли ко дну. Закричал Синько, схватил коренника за хвост, едва сам не утоп в ненасытной трясине. Оттащили его богомаз со Златой в безопасное место, за руки держат, чтобы чего не натворил. А у купца глаза полезли из орбит. Да и было от чего закручиниться: кованый-то заветный ларь с деньгами тоже пошел на раскорм лешему.
Стал заговариваться купец: все про змия какого-то поминал, заклинал нечистую силу. Намаялись с ним Зихно со Златой – вот ведь как судьба-то с человеком распорядилась. Был Синько веселым мужиком, мечтал, вернувшись в Смоленск, справить свадьбу, все о невесте рассказывал, а кому он теперь нужен?..
Долго ли коротко ли они шли, часов не считали – набрели на глухую деревушку в три двора. Постучались в крайнюю избу, попросили напиться. Добрая хозяйка, сжалившись, пустила их переночевать. Накормила, спать уложила, а когда проснулись они – Синька в избе не было. Стали кликать его – не докликались. Все огороды облазили – нет Синька. Вот ведь какая задача: не сквозь землю же он провалился. Ладно бы рядом какое болото, а вокруг сухмень.
– Синько! – кричала Злата.– Где ты, отзовись!
Ни звука в ответ. Пошли в лес. А купец, вот он – рядышком, даже и в чащу не забирался: висит себе на сосне, веревочка вокруг шеи обернута, руки, как пле
ти, брошены по бокам. Плохо начал Синько – кончил еще хуже. А ведь ежели умом пораскинуть, то и правда – куда было ему податься?
Схоронили они незадачливого купца и побрели дальше. Теперь все равно им было куда идти. Решили править на Смоленск – туда и Синько их звал с собой, обещал слово замолвить за богомаза. Теперь слово замолвить за Зихно было некому, но возвращаться в Москву, а оттуда снова идти на Ростов было ни к чемy. И тут и там чужбина, а мир не без добрых людей.
Первым добрым человеком на их пути был седобородый старик с лесной заимки.
– Да где вас, милые, нечистая сила носила? – удивился он, разглядывая болтающиеся на их телах лохмотья.– Куды ж ты девку-то ведешь, гляди, как умаялась, сердешная? – набросился он на богомаза.
– Заплутали мы,– объяснил Зихно, – а идем из Суждали и путь держим на Смоленск.
– Далеко же вас занесло.
– Да все попутным ветеркам,– пошутил Зихно.
– Оно и видно. Знать, ветерок вас и пообтрепал,– улыбнулся дед.
Два дня гостили они у старика. Он им и одежду справил, и еды дал на дорогу, но богомазом остался недоволен.
– Не ветерок тебя обтрепал, мил человек, а пьянство и беспутство твое,– сказал он Зихно.
Едва весь мед не выпил у него богомаз, сам лазил по кадушкам, когда старик уходил на рыбалку. Но заветную, самую последнюю корчагу так и не сыскал.
Пошли они со Златой лесом, вышли к реке. У реки стояли стога. Чем стог не постель? Зарылись в сено, уснули.
Утром разбудил их чей-то разговор. Разгреб Зихно сено, выглянул – да так и замер с открытым ртом. На поляне перед рекой отдыхали всадники: кони паслись у воды, а вои грелись вокруг костра. Чернобородый дядька с шишкой на лбу, увидев торчащую из стога богомазову голову, поманил его к себе пальцем.
Зихно икнул и покорно выполз на поляну. Следом за ним выползла Злата.
– И девка с тобой?! – удивился чернобородый.– Кто такие будете?
– Тутошние мы,– быстро нашелся Зихно.
– Из деревни,– сказала Злата.
– По обличью вроде беглые...
– Не, тутошние,– мотнул Зихно головой.
– А коли тутошние,– продолжал чернобородый,– то вас-то нам и не хватало. Сказывайте, да живее, где через речку брод.
– Здесь брода нет,– сказал Зихно,– брод повыше будет.
– За излукой али ближе?
– За излукой. Как увидите березнячок, тут вам и переправляться...
– Ну, гляди мне,– пригрозил чернобородый,– ежели соврал, не сносить тебе головы.
– А чего врать-то? – ясными глазами посмотрел на него богомаз.– Где сказано было, там и есть брод. Сам с вечера коров перегонял.
Едва только скрылись доверчивые вои за бугорком, Зихно закричал:
– Ну, теперь давай бог ноги!
И они припустились к лесу. Но не успели добежать до опушки, как сзади послышался конский топ.
– Э-эх! – выкрикнул чернобородый и, перегнувшись с седла, огрел богомаза голоменем меча по спине.
Повалился Зихно в траву, потерял сознание...
7
Крепко перепугался Давыд, узнав, что идет Святослав с волока к Друцку, призвал к себе Летягу, велел собирать войско.
– Покидать надумал нас, князь? – пришел к нему растерянный Глеб.
– Ты уж сам боронись,– смущенно посоветовал ему Давыд,– а мне Смоленск мой спасать надо.
– Да где же мне одному-то супротив Святослава устоять,– пробовал усовестить его Глеб.– Вся надежда была на тебя.
– Своя рубаха ближе к телу.
![Книга Предыстория [СИ] автора Екатерина Тюрина](http://itexts.net/files/books/110/no-cover.jpg)
