Текст книги "Подари мне жизнь"
Автор книги: Эдуард Резник
Соавторы: Александр Трапезников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– Костя, – повторил он. – Это тот, про которого бабушка сказала, что он – подонок?
Константин поперхнулся, а Ольга погрозила сыну пальцем.
– Не говори так, – сказала она. – Он хороший дядя.
– Хороший? А почему без конфет?
– Виноват, исправлюсь, – усмехнулся Костя. – Могу предложить бутерброд с сыром. Или банку шпрот.
– Он уже завтракал. Оставь продукты до дачи. Я с собой тоже кое-что захватила. Котлеты и маринованные огурцы.
– Отлично. А у меня и вино есть.
– Ну, тогда попируем! – Ольга произнесла это весело, но чувствовалось, что она находится в напряжении. Да и Костя ощущал себя не в своей тарелке, намеренно пытаясь шутить.
– Зачем тебе сабля? – спросил он у мальчика. – Ты что – милитарист?
– Мили… кто? – озадаченно спросил Антошка. Он взмахнул сабелькой: – Я тебя заколю!
– Не надо, – сказала Ольга, – Он нам еще понадобится. На обратном пути заколешь.
– Вот так, – обиженно произнес Костя. – Мавр сделал свое дело – мавр может уходить. В небытие.
– А ты как думал? – спросила Ольга. – У нас одноразовая встреча.
– Кто такой мавр? – подал голос Антон.
– Отец Мавроди, – ответил Костя. – Но тебе пока не понять.
– Не пудри ему мозги, – сказала Ольга. – А ты сиди спокойно, не вертись!
– Хочу вертеться и буду! – отозвался сын.
– Правильно, – поддержал Костя. – У тебя ведь шило в одном месте, так? Значит, надо вертеться, прыгать, стоять на голове и даже летать.
– А ты умеешь летать?
– Умею. И нырять, и перемещаться в пространстве, и проходить сквозь стены.
– Ого! – удивился малыш. – А меня научишь?
– Конечно.
– А полицейскую машину мне купишь?
– Куплю.
– Не порти мне ребенка, – вмешалась Ольга. – И не ври ему.
– Я вру? – удивился Костя. – Да я самый правдивый человек на свете! Вот, между нами была каменная стена, а я взял и прошел через нее.
– Это совсем другое. И вообще, помолчите немного, оба. У меня от вас голова болит.
Антошка вдруг сорвался с места и начал бегать по проходу, размахивая саблей.
– Забавный мальчуган, – сказал Костя, следя за ним. – А почему ты назвала меня «дядей», а не папой?
– Потому что ты ему не отец. Вернее, плохой отец. Но все равно я рада, что вы наконец-то встретились.
– А уж я-то как рад!
– Не юродствуй. Если хочешь, сам скажи ему, что ты его папа.
– Нет уж, – подумав немного, ответил Константин. – Отца ему ты рано или поздно все равно найдешь. Тогда действительно зачем пудрить ему мозги? А тебя не пугает, что надо родить одного человека только для того, чтобы спасти другого?
– Нет, не пугает. Я спасаю то, что у меня есть, а о том, чего пока нет, стараюсь не думать.
– Чисто женская логика. Задуматься все равно придется. Хочешь анекдот? Ветеринар собирается уезжать после искусственного осеменения. Складывает шприц, перчатки. Его окружают коровы: «А поцеловать?»
– Не смешно, – ответила Ольга, закрывая глаза и прислоняя голову к стеклу.
Глава шестая
Прошлое возвращается
Это происходило пять лет назад. Константин, носивший тогда лихие гусарские усы, и Ольга, с супермодной прической, стояли на балконе студенческого общежития и смотрели вдаль, на темный массив Лосиного острова. Летний вечер был пьян и весел. Позади них гудела компания из полутора десятков парней и девушек. Гремели динамики, граненые стаканы переходили из рук в руки. Но настроение у Кости было не слишком-то радостным. Только что Оля сказала ему, что ждет ребенка.
– Вообще-то, это удар ниже пояса, – вырвалось у него.
– Как в боксе? – попробовала пошутить она.
– Именно. Запрещенный прием. Я совсем не готов к этому. Меня даже пугает то, что ты сейчас сказала. Черт, бред какой-то! Я – и вдруг папа!.. Мне всего восемнадцать лет. Нет, это невозможно. Я хочу жить, пить, гулять и веселиться. А не нянчить ребенка.
– Но веселиться всю жизнь нельзя, – произнесла Оля.
– Учиться я тоже хочу. И работать. Но не взваливать на себя лишнюю обузу.
– Ты откровенен. А я для тебя тоже обуза?
Константин привлек ее к себе и поцеловал.
– Мы еще слишком молоды, – сказал он. – Ты вот в институт поступила, а я еще нет. Теперь ждать до следующего года. Зачем нам вешать на ноги гири?
– То обуза, то гири… Скажи еще: сети, капкан, ловушка… А я хочу, чтобы у нас был ребенок.
– Но у нас ничего нет, ни жилья, ни денег! Мои родители тебя не слишком-то жалуют. Твоя мать терпеть не может меня. Мы с тобой, как Ромео и Джульетта, между двух родительских огней, а закончится у нас так же трагично, как и в Вероне: я приму яд, а ты заколешь себя кинжалом. Нет повести печальнее на свете… Но те хоть на время склеп сняли, наскребли деньжат, а у нас и на шалаш в Разливе не хватит.
– Ты меня просто не любишь, – промолвила Ольга, отворачиваясь. Только что ее переполняли светлая радость и надежда, и вдруг все сразу куда-то исчезло, подступила черная пустота. Лосиный остров стал выглядеть огромным погостом с верхушками деревьев в виде покосившихся крестов.
– Ну чего ты? – мягко сказал Костя, обнимая ее.
– Это ты мастер запрещенных приемов, – ответила она, отталкивая его руки.
На балкон выскочил с двумя стаканами в руках их друг с кудрявыми волосами, похожий на маленького верткого пса. Его даже звали как-то по-собачьи – Джойстик.
– Дети мои, я вам портвейн принес! – заголосил он. – Чего вы здесь прячетесь? Пошли в комнату, все ждут, когда Костя нам на гитаре сбацает.
– Не сбацаю, – сказал Костя. – Охоты нет.
Он взял один из стаканов и осушил залпом. Настроение было именно таким – под портвейн. Он думал, как же быть дальше и что делать с этой возникшей некстати проблемой?
– Оля, а ты? – протянул ей стакан Джойстик.
– А мне нельзя, – коротко ответила она и ушла в комнату.
Джойстик и Константин остались на балконе одни. И у Костика вдруг начал возникать некий план.
– Вы что, поссорились? – спросил Джойстик. – Я сейчас схожу за ней и приведу обратно.
– Не надо. Дай-ка лучше портвейн.
Он взял второй стакан и стал на сей раз пить медленно, по глотку. Промолвил:
– Она ждет ребенка.
– Ничего себе! – присвистнул Джойстик. – Ну а ты как?
– А я против.
– Ну и дурак! Она же тебя любит. У нас в еврейских семьях дети почитаются за счастье. A y нас, в русских, как внезапный смерч. Никто его не ждет, а он налетает и все ломает. Всю жизнь.
– Ерунда. Женись и рожайте. Все образуется.
– Ты сам, Джойстик, дурак. Надо делать аборт.
– Я бы на это не пошел.
– Тебе и незачем. Или ты тоже забеременел?
– Иди ты к черту! Ты ее сам-то любишь?
Константин допивал портвейн, глядя на океан леса, который волновался от порывов ветра. Серебристый диск луны закрыли грязные тучи.
– Будет гроза, – сказал Костя. – Я не знаю: люблю я ее или нет? Теперь уже не знаю. Теперь мне хочется просто куда-то бежать. Сломя голову. Или прыгнуть с балкона.
– Трус ты, Константин Петрович, – произнес Джойстик. – Обыкновенный трус. И бабник. Обрюхатил девушку – и в кусты. Беги в лес – там спрячешься. А я сейчас пойду к Ольге.
– Погоди, – остановил его Костя. – Мы же с тобой друзья. Скажи мне прямо: как ты к ней относишься?
– Ну… очень хорошо.
– Это не ответ. Ты любишь ее, так ведь? Я давно подметил.
– Ну… – Джойстик сначала замялся, а затем выпалил: – Да! Люблю. Да, да, да! И давно люблю, как только увидел, как только ты привел ее к нам! Ну что, скушал?
– Не ори, – усмехнулся Костя, похлопав его по плечу. – Любишь – и люби себе на здоровье. Я не против. Более того, я даже готов помочь тебе.
– Как это?
– Молча. Просто удалюсь. Исчезну. Освобожу место. Мы с тобой заключим соглашение, конкордат. Я вам мешать не стану.
Джойстик молчал, глядя себе под ноги. Константин ждал, насмешливо посматривая на него. В комнате продолжали веселиться. Ольга сидела там, в уголке, одна, как-то сжавшись и не отрывая взгляда от балконной двери, за которой маячили две фигуры. Она будто чувствовала, что решается ее судьба.
– Это как-то все… не по-русски, – сказал наконец Джойстик.
– Но ты же еврей.
– Я хочу сказать, что это вообще не по-человечески. Ты словно продаешь ее мне.
– И заметь, даже не торгуюсь. Ну как?
Джойстик обернулся, посмотрел через балконное стекло на Ольгу, губы его стали дрожать. Она встала и начала пробираться мимо танцующих пар к выходу.
– Она уходит, – сказал Джойстик. – Мне догнать ее?
– Далеко не уйдет, – ответил Костя.
Костя прошел через «пьяную» комнату, выбрался в коридор, а затем стал подниматься по лестнице. На верхнем этаже он открыл дверь, ведущую на чердак. Через некоторое время он очутился на крыше общежития. Здесь было гораздо прохладнее, дышалось легко. Ольга в лунном свете, словно в серебристом подвенечном одеянии, стояла возле карниза и смотрела вниз. Константин подошел к ней и обнял за плечи. Она повернулась, лицо ее было мокро от слез.
– Как… ты меня нашел? – спросила она.
– Сюда все плакать приходят, – ответил он.
– А меня земля внизу так притягивала, что я чуть не полетела к ней.
– Ты это из головы выброси. Еще чего выдумала!
– Что же с нами будет, Костя?
– Ничего не будет. Ничего, кроме всего хорошего.
– Звучит глупо. «Всего хорошего» – это означает «до свиданья». Ты решил расстаться со мной?
Костя не ответил. Было на душе гадко и противно. Кошки скребли. А где-то за трубой настоящие коты и кошки начали свой зазывной концерт.
– Слышишь? – спросил он. – Всюду жизнь, как на картине Ярошенко. Мы с тобой в принципе от них ничем не отличаемся.
– Мы с тобой люди, – сказала она. – И должны жить по-человечески, а не по-кошачьи. Иметь семью, детей.
– Детей? Значит, ты ждешь уже не одного ребенка, а несколько?
– И охота тебе все время шутить! Когда же ты повзрослеешь?
– Лет через пять, – наобум ответил Костя. – Вот тогда, может быть, и поженимся. Тогда можно и рожать.
– Я все поняла. Тебе незачем меня утешать или стоять рядом. Лучше всего тебе вообще уйти.
– А вот не уйду! – сказал он, подкручивая свои гусарские усы. Ночь, предгрозовое затишье, лунный свет, кошачий концерт и эта хрупкая девушка перед ним сыграли с ним злую шутку: он стал терять голову от внезапной страсти и возбуждения.
– Оля… – прошептал он. – Ты меня действительно так сильно любишь?
– Да… – ответила она чуть слышно.
– И я… я тебя тоже…
Он вновь обнял ее, еще сильнее и крепче. Начал целовать.
– Пусти! – проговорила она, слабо сопротивляясь. – Не надо… не здесь…
– Здесь и сейчас, – ответил он, влекомый безумной страстью. Его чувства передались и ей. Она сама целовала его и более не противилась. Еще мгновение – и они исступленно повалились на уже разбросанную одежду…
Прошло какое-то время. Ольга вскрикнула от охватившего ее блаженства, Константин тяжело дышал, а в ту же секунду над головами у них сверкнула яркая молния, раздался оглушительный удар грома. Гроза разразилась яростно и внезапно, словно стараясь наброситься на этот грешный город, залить его потоками воды, утопить в ней погрязших во лжи людей.
– Ого! – крикнул Костя, поспешно одеваясь. – Будет Великий Потоп! Одни только мы с тобой и спасемся!
– А я не против! – отозвалась Ольга. – Но нам надо ковчег строить.
– Возьмем только с собой Джойстика, кроме всяких там овец и верблюдов и прочих тварей по паре.
Они перебежали под чердачную крышу, но все равно успели промокнуть до нитки. Костя продолжал «держать в уме» свой план.
– А почему Джойстика? – спросила Ольга, отжимая волосы. – Тогда и ему нужно кого-то в пару.
– А он моим дублером будет, – в наглую ответил он.
– Что ты хочешь этим сказать? – Ольга выпрямилась.
– То, что он тебя очень сильно любит. Он вообще – классный парень. В компьютерах сечет так, что мне и не снилось. Родичи богатые, половина из них в Израиле. Далеко пойдет, я тебе гарантирую.
– Ну и что? Мне-то какое дело? – спросила она настороженно.
– Самое прямое. С ним, как за каменной стекой, не пропадешь. – Костя отвернулся в сторону, не решаясь встретиться с ней взглядом. Степень гадкости достигла предела.
– Так. Ясно, – сказала Ольга. – Хочешь сбагрить меня Джойстику? Я что, вещь твоя? Болонка? Поиграл и бросил? А сейчас в последний раз позабавился? С-скотина!
Она с размаху ударила его по щеке. Влепила такую оплеуху, что он даже пошатнулся, едва устояв на ногах.
– Ну зачем ты так? – проговорил он, а в голове у него звенело.
– Не подходи ко мне больше! – закричала она и побежала к лестнице.
Константин бросился за ней. Сейчас он совсем не отдавал себе отчета в том, что делает и что будет дальше? Они мчались по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. Ольга ворвалась в комнату, где недавно гуляла веселая компания. Теперь здесь было пусто. Лишь Джойстик сидел в углу и отрешенно смотрел прямо перед собой. Завидев Ольгу, у которой были искусаны губы, смята и растрепана модная прическа, расстегнуты пуговицы на блузке, он вздрогнул. Тут в комнату влетел и Костя, вид которого был ничуть не лучше. У него даже рубашка была надета наизнанку. Джойстик все понял. Его веснушчатое лицо побледнело еще больше.
Ольга схватила свою сумочку и, оттолкнув Костю, бросилась из комнаты вон. Джойстик вскочил, наткнулся на стул, отшвырнул его в сторону и метнулся следом за ней. Константин развел от огорчения руками:
– Ну мы что, так и будем друг за другом гоняться без перерыва? Надо, по крайней мере, хоть выпить.
Он налил себе остатки вина из какой-то бутылки, осушил стакан и отправился на поиски, по следам бежавших «оленей».
Джойстика он обнаружил в полуподвальном этаже, возле грузового лифта. Ольга, очевидно, уже убежала домой. Костя опустился на корточки рядом с другом. Только сейчас он заметил, что тот беззвучно плачет.
– Ну что ты? – мягко спросил Константин, трогая его за плечо. – Брось! Не стоит она того. Мы тебе другую девушку найдем.
– Уйди! – глухо проговорил Джойстик.
– Да я тебе помочь хочу, глупенький.
– Уйди, – повторил друг. – Ты все это нарочно подстроил. Чтобы посмеяться надо мной. Над моими чувствами. Вы оба надо мной смеялись. Сами пошли на крышу, заниматься любовью, а меня… а я… а мы…
Он не договорил и вновь зарыдал, изо всех сил, размазывая по лицу слезы.
– Там поток, здесь течет, всюду вода, – произнес Костя.
Джойстик вскочил на ноги. Поднялся и Костя. Теперь они стояли друг перед другом, как враги. Но первым образумился Костя.
– Наш договор остается в силе, – произнес он. – Я верну ее тебе.
В ту же секунду Джойстик ударил его в лицо. Костя отлетел к стенке. Потрогал языком зашатавшийся зуб. Из разбитых губ стала сочиться кровь.
– И что меня сегодня все время бьют? – произнес он, вынимая платок. – Неужели я такая сволочь?
– Еще какая! – отозвался Джойстик и побежал вверх по лестнице.
Электричка подъезжала к нужной станции. Оля дремала, склонив голову на плечо Кости. Тот, стараясь не тревожить ее, тихо рассказывал Антошке сказку про Волка и Семерых Козлят.
– …Потом он стал гоняться за ними по всему лесу и сожрал всех до одного, с рогами и копытами. Козу тоже. Но пришли охотники, вскрыли брюхо и вытащили оттуда бабушку и Красную Шапочку. Нет, постой, это, кажется, из другой сказки. Словом, Колобок укатился, а нам пора. Приехали!
Он слегка подтолкнул Ольгу, та открыла глаза и потянулась.
– Все? – спросила она. – Так быстро?
– Что ты имеешь в виду? – усмехнулся он. – Еще ничего и не начиналось. Просто мы приехали на станцию. Выходим.
– Не можешь без пошлостей, – сказала она, беря Антона за руку и идя вслед за Костей.
Они очутились на платформе. Затем спустились по шатким металлическим ступенькам и пошли по проторенной тропинке к дачному поселку. С обеих сторон лежали огромные сугробы снега. Утро было свежим, солнечным. Над некоторыми крышами домиков из труб вился дым.
– Мы тоже печку затопим, – сказал Костя, идя впереди и не оборачиваясь.
– А твои родители не приедут? – спросила Ольга. Она замыкала шествие.
– Не должны. Что им тут зимой делать?
– Ну, мало ли. Может быть, то же, что и нам.
– А зачем мы сюда приехали, играть? – спросил Антошка.
– Играть, играть, – отозвался Костя. – Всю жизнь играем и не наиграемся.
– Уж это точно, – согласилась Ольга, вздохнув.
Преодолевая сугробы, они подошли к неказистому домику. Костя открыл ключом калитку, затем стал возиться с замком во входной двери. Наконец отпер и ее. Внутри было сыро и затхло. Он включил свет.
– Да, не хоромы, – сказала Ольга, оглядываясь.
– Что есть, выбирать не приходится, – отозвался Костя. – Ставни открывать не буду, возиться с ними! Если хочешь, можно посидеть при свечах?
– Я хочу, – сказал Антошка.
– Тебе слова не давали, – заметил Константин. – Слушай, а он нам не помешает?
– Я вам не помешаю, – сказал Антошка.
– Да, он нам не помешает, – подтвердила Ольга. – Потому что мы с тобой и так помешанные. Я только сейчас понимаю, какую глупость мы затеваем. Ребенок должен рождаться от любви. А не по соглашению.
– Но ведь другого выхода нет? – растерянно спросил Костя. – А если хочешь, давай на два часа сделаем вид, что любим друг друга? Пофантазируем.
– У меня не получится, – Ольга опустилась на стул.
– А ты постарайся.
Костя начал доставать из рюкзака продукты. Появилась бутылка вина. Потом он сходил за дровами и стал растапливать печку. Ольга как-то безучастно следила за его действиями. Антошка уже освоился в доме, старался всюду, в каждую щель сунуть свой нос.
– А он, кажется, похож на меня, – бросил Костя, чиркая спичками. Растопить остывшую за зиму печь было не просто.
– А на какого же ему еще быть похожим? – усмехнулась Ольга. – На Черномырдина, что ли?
– Ну… я так просто. Забавно видеть в маленьком человечке свое собственное лицо.
– Только забавно? И ничего больше?
– Оля, не заводись, – предупредил Костя. – А то я тоже начну нервничать, и все полетит к черту.
– Ладно, не буду. Кстати, а где сейчас Джойстик, что с ним?
– Не знаю. Кто-то мне говорил, что он на какой-то радиостанции ведущим работает. Впрочем, мне это не интересно.
Ему было действительно неприятно вспоминать о прошлом, о том вечере в общежитии. Чтобы выбросить все из головы, он стал торопливо открывать штопором бутылку. Тут как раз загудела и печка. Начали приятно потрескивать поленья. Ольга гипнотически смотрела на огонь, держа в руке бокал с красным вином. Перед глазами плыли далекие картинки из прошедших дней.
– Ну, вздрогнем? – вывел ее из оцепенения голос Кости.
– А лучше тоста не будет? – спросила она, чокаясь.
– Тогда за нас! – сказал Костя, выпрямляясь. – Чтобы все было хорошо. У тебя, и Антона, и у меня.
– Главное – у Антона.
Они вновь чокнулись, выпили. Антон продолжал носиться по комнате, тыкая саблей в мебель.
– Не скажешь, что он больной, – произнес Костя.
– Это ремиссия, перед обострением болезни, – шепотом ответила Ольга. – Так мне пояснил врач. Резвость сменяется полной апатией. А где?..
Она оглянулась, ища что-то глазами.
– Кровать? – спросил Костя. – В соседней комнате. Белье я с собой взял. Чистое.
– Не кровать. Ложе любви, – усмехнулась Ольга.
Глава седьмая
Крутые парни
Они лежали на старинной громоздкой кровати, укрывшись шерстяным пледом, а за стеной слышался звонкий голос Антошки. Он пел какую-то детскую песенку. Печь обогревала обе комнаты, а за окном завывал ветер.
– Тебе было хорошо? – спросил Костя.
– Не надо заруливать в опасную сторону, – ответила Ольга. – У нас с тобой такое же соглашение, как было когда-то у тебя с Джойстиком. Он мне сам рассказал. Зачем ты тогда так поступил?
– Теперь ты вышла на крутой поворот. Молод был, глуп. Неужели между нами всегда будет наше прошлое?
– Некоторых людей прошлое объединяет, а других разделяет.
– Ясно. Ну и плевать.
Костя соскочил с кровати и стал поспешно одеваться. Потом вновь сел и тревожно спросил:
– Послушай, а вдруг ты не забеременела? Может быть, повторим процедуру осеменения?
– Нет. Не волнуйтесь, господин бык. От вас я легко беременею.
Она встала и также стала торопливо одеваться. Недолгое уютное счастье в загородном домике кончилось. Между ними вновь выросла стена.
– Ты прямо сейчас поедешь? – спросил Костя.
– Да. Чего тут еще делать?
– Ну… пообедаем.
– Не хочу.
– А я останусь. Снег разгребу. Дорогу до электрички сами найдете.
– Я и не сомневалась, что ты нас не станешь провожать. Не в твоих это правилах. Ты инвалид на чувства, Костик.
– Тогда и не звони больше этому инвалиду. Надеюсь, это была наша последняя встреча.
– Я тоже надеюсь, – сказала Ольга. Потом добавила, стоя в дверях: – А тебя совсем не волнует, что будет дальше с Антошкой? И со вторым ребенком?
Константин не ответил, просто прошел мимо нее в другую комнату, поставил на место перевернутый малышом стул, а затем выбрался на крыльцо, под падающий мокрый снег. Обхватил себя руками за плечи, поеживаясь от холода. Где-то в поселке залаяли собаки. Рядом вдруг оказался Антошка.
– Ты купишь мне полицейскую машину? – спросил он.
– Почему полицейскую, а не пожарную? Или санитарную?
– Потому что хочу быть полицейским.
– Санитаром тоже не плохо. Впрочем, куплю.
На крыльцо вышла и Ольга, услышав их разговор.
– Не приставай к дяде, – сказала она. – Не купит он тебе никакой машины, ни полицейской, ни гоночной, даже колесо от них не купит. Давай собирайся, нам пора ехать.
– Я остаться хочу! Мне здесь нравится! – запричитал малыш.
– Здесь волки бродят, – нагнулась к нему Ольга. – Слышишь, как воют?
Она увела Антона в комнату, где стала «упаковывать» его в теплый комбинезон и меховые сапожки. Костя также накинул на себя телогрейку и натянул валенки.
– Ты-то куда собираешься? – насмешливо спросила Ольга.
– В магазин, – буркнул он. – Нам по пути будет.
Они проделали обратный путь до электрички молча, по той же занесенной снегом тропинке, мимо больших сугробов. Но на сей раз Ольга шла впереди, а Константин замыкал шествие. На платформе пришлось подождать некоторое время.
– Вы… это… берегите себя… ладно? – неуклюже сказал Костя, когда подошла электричка.
– Уж постараемся, – ответила Ольга, впихивая Антошку в тамбур. Она больше не обернулась.
Константин стоял на платформе, провожая отходящую электричку взглядом. На лицо его падал снег и тотчас же таял. Затем он повернулся и пошел назад. Ни в какой магазин он, разумеется, заходить не собирался.
С вокзала Ольга повезла Антошку на квартиру своей матери. Наталья Викторовна еще не вернулась с работы, на кухне находилась только бабушка Оли, полуглухая старушка, которая варила щи. Антон ткнулся ей в колени, а та от неожиданности чуть не выронила половник.
– Ты бы ложилась, – сказала Ольга, – Я сама приготовлю.
– А? – спросила бабушка.
– Ложись, говорю! – прокричала внучка. – С утра ведь на ногах!
– Что?
– Нечего тебе на кухне возиться, болеешь же!
– Как?
– Отдыхай, бабушка! Я со щами и без тебя справлюсь! – закричала ей в самое ухо Ольга. Антон рядом покатывался от смеха.
– Нравлюсь? – услышала старушка лишь последнее слово, да и то неправильно. – Да, я в молодости многим мужчинам нравилась, за меня даже один генерал сватался, правда, он железнодорожником оказался, но я-то в погонах не разбиралась, в лампасах всяких, а как сели мы с ним в поезд и понеслись на восток…
Бабушку саму понесло, и теперь она могла говорить без передыху хоть два часа. Ольга знала об этом, потому просто махнула рукой и ушла в комнату. Ей было немного грустно.
– Люди не понимают друг друга не потому, что глухи, – прошептала она, – а потому, что слепы.
В коридоре хлопнула дверь, это вернулась Наталья Викторовна. Она сразу прошла в комнату к дочери. Долгим испытывающим взглядом посмотрела на нее. Ольга молчала.
– Встречалась все-таки со своим Костиком? – сурово спросила мать.
– Да, – коротко ответила Оля.
– Ну и?..
– То, что должно было произойти – случилось.
Наталья Викторовна была в курсе всех свалившихся на дочь проблем. Она тяжело опустилась на стул, расстегнув пальто.
– Идиотка, – односложно констатировала она. – Ну зачем тебе сдался второй ребенок? Да еще от того же самого негодяя, который заделал первого?
– Ты же сама знаешь, мама!
– Ну знаю. А по-другому как-то никак нельзя?
– Нет, нельзя. Донором может быть лишь брат или сестра.
– С ума с вами сойдешь. На работе неприятности, склад сгорел, ты вот тоже… Антошка. Бабка глухая. Я не выдержу.
Наталья Викторовна вдруг скривила лицо и заплакала.
– Хватит, мама, – сказала Ольга, подходя к ней и обнимая. – Пусть богатые плачут, а для нас это непозволительная роскошь. Слезы надо беречь. Как деньги. Пригодятся в самом критическом случае.
– Ладно! – махнула рукой мать. Она вытерла платком лицо. – Ты, как всегда, права, дочка. Но я просто не хочу, чтобы ты стала двойной матерью-одиночкой. В этом смысле ты меня даже переплюнула. Не представляешь ведь, как я намучилась, воспитывая тебя без отца!
– Что же ты снова замуж не вышла, когда нас папа бросил?
– Хотела, да не получилось. Кто возьмет женщину с ребенком?
– Смотря какая женщина. Ты вообще рано на себе крест ставишь. Ты еще и сейчас – ого-го! Знаешь что? Вот разберусь со своими проблемами и замуж тебя выдам. За железнодорожного генерала. С лампасами и в кокарде.
Она засмеялась, а следом за ней, немного спустя, и Наталья Викторовна. Теперь они обе сидели рядышком и смеялись, вытирая слезы, которые появились непонятно от чего – то ли от горестей прошлой жизни, то ли от радостной надежды.
Придя на работу, Костя первым делом направился в палату к дедуле, принес ему замороженные красные гроздья рябины, которые нашел на даче. Они сумели уцелеть под шапкой снега. И даже сохранили горько-сладковатый вкус.
– Глядите, какое чудо! – сказал он, одаривая всех больных в палате сердечников. – В лютый мороз не погибли. А вкусные-е!.. Сразу на поправку пойдете.
Дедуля скушал одну ягодку, затем пожевал вторую.
– Да, прелесть, – согласился он. – А я и так уже себя чувствую как юный пионер. Пора выписывать. Ты бы похлопотал там. Я ведь на старости лет рисовать стал, да тебе, наверное, об этом мой Лаврик рассказывал? Теперь жду не дождусь снова за карандаш взяться. Или за баллончик с краской. Сноха, правда, ругается. Подумаешь, стены в квартире расписал! А если это шедевр?
– Не сомневаюсь, поди не хуже, чем фрески Микеланджело в соборе Святого Петра. А карандаши я тебе, дедушка, принесу. И бумагу.
– У меня тут есть один огрызок, – подмигнул старик. – Смотри, что я намалевал. Похож?
Он вытащил из тумбочки лист бумаги. На Константина смотрело лицо… Кости. Его портрет, причем выполненный очень точно, с четкими линиями, уверенными штрихами. Старик сумел даже ухватить взгляд Кости – ироничный, но и чуть грустноватый.
– Ни хрена себе! – вырвалось у него. – Да ты, дедушка, мастер! Ван-Гог просто. Только ухо себе не режь. Тебе действительно надо в Академию Глазунова поступать. Что же ты свой талант в землю зарыл?
– А так вот получилось, – весело откликнулся старик. – То война, понимаешь, то стройки эти гребаные. Заводы построили, горбатились из последних сил, а они теперь спокойненько к олигархам этим и проходимцам всяким отошли. Будто так и надо. Словно они сидели в кустах и ждали, когда мы все обустроим, а потом – раз! – выскочили из-за пенька и заграбастали. А нам фигу кажут. И хохочут еще. До чего же русский народ дурак! Нет чтобы этим прохиндеям рыло набок свернуть. И чего терпят? Видно, привык под ярмом ходить… Вот и Лаврик мой туда же. Все норовит в крутые бизнесмены выбиться. Чтобы, значит, других оседлать и ехать. Для этого я его, что ли, воспитывал, не жалел ни сил, ни денег? Квартиру ему купил, мебель. Все сбережения отдал. Мне-то уже ничего не нужно. Только карандаш, краски и бумага.
Старик разволновался, повернул лицо к стенке, а Костя успокаивающе положил ладонь ему на грудь.
– Отдыхай, дедушка, – сказал он. – И рисуй. У тебя здорово получается. Я тебя навещу завтра.
– Ты портретик-то забери, – отозвался старик. – Пусть подарком моим тебе будет.
– Спасибо.
Константин свернул лист бумаги в трубочку и пошел к выходу. В коридоре он увидел Лавра. Тот вновь поджидал его, нетерпеливо барабаня по стеклу пальцами. Костя хотел пройти мимо, но лысый очкарик ловко ухватил его за рукав.
– Ну и как? – произнес Лавр, подмигивая.
– Отвали, – грубо ответил Константин, поскольку сам вид сыночка вызывал у него отвращение.
Погодите, постойте, – сказал тот. – Так дела не делаются.
– Какие еще дела?
– Ну… эти, наши.
– У нас с вами дел нет. И не будет.
Костя вырвал рукав, но Лавр тотчас же схватил его за полу халата. И зашептал в лицо:
– Нет, дружок, нельзя так. Бизнес есть бизнес. Вы деньги взяли? Тогда исполняйте то, о чем мы с вами договаривались?
– А о чем это мы с вами договаривались? – спросил Костя, не понимая. Лавр поднес палец к губам.
По коридору прошли две медсестры, оглянулись на них. Санитар провез на каталке больного.
– Ну как же, как же? – снова зашептал Лавр. – Я вам заплатил, надо делать.
– Да что делать-то?
– Ну… это… эвтаназию.
Костя смотрел на Лавра широко раскрытыми глазами. Тут наконец-то до него дошло.
– Эвтаназию? – переспросил он. – Ах вон оно что!..
– Да-да, именно, – торопливо проговорил Лавр. – Это гуманно, это теперь принято. В конце концов, это справедливо и безболезненно.
– Ясно. Сейчас тебе будет безболезненно. Ничего не почувствуешь.
Глаза Кости стали сужаться от злости, внутри него вырос ядерный гриб бешенства. Удар кулаком, который он нанес Лавру, был такой оглушительной силы, что сынуля, стоявший спиной к окну, разбил стекло, сломал раму и вылетел в больничный двор.
– Жалко, что первый этаж, – сказал Константин, опираясь на подоконник. Внизу в сугробе копошился Лавр.
В коридоре захлопали двери. К Константину стали сбегаться врачи, санитары и ходячие больные.
– Случайно выпал, – бросил он коротко и пошел прочь.
Ольга, вернувшись домой, сразу заметила на вешалке дорогое английское пальто Рената. И ондатровую шапку. Значит, вернулся все-таки. Она разделась и поспешила в комнату.
– Я прощаю тебя! – тотчас же произнес Ренат, столь важно и гордо, словно он был Бухарским эмиром, милуя приговоренного к казни. Эта фраза оттолкнула Ольгу.
– А мне оно нужно, твое прощение? – спросила она.
Ренат немного смутился. Перед ним на столе лежали медицинские заключения из больницы, где состоял под наблюдением Антон. Ольга молча собрала их и положила на полку.
– Ты меня даже не поцелуешь? – спросил Ренат.
– Как хочешь, – сказала Ольга и едва прикоснулась к его щеке губами.
– Почему ты не сказала мне, что Антон болен лейкозом?
– Потому что не хотела перекладывать на тебя мои проблемы. Я начинала говорить, но ты никогда не выслушиваешь меня до конца. Всегда перебиваешь.
– Теперь я готов выслушать.
– А теперь и говорить-то особенно не о чем. Лейкоз – это заболевание крови. Анализы у него плохие. Донором может быть или брат, или сестра. Поэтому я сегодня и встречалась с Костей, чтобы забеременеть. Извини. Вот тебе вся правда.
Ренат порывисто вскочил, побелел от злости, потом вновь сел. Опять поднялся и прошелся по комнате. Стукнул кулаком в стену.
