Текст книги "Подари мне жизнь"
Автор книги: Эдуард Резник
Соавторы: Александр Трапезников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Эдуард Резник, Александр Трапезников
Подари мне жизнь
Глава первая
«Архангел Константин» приходит на помощь
Санитары тоже люди. Как, впрочем, бомжи и олигархи, клоуны и депутаты, мошенники и прокуроры. Ничто человеческое не чуждо даже последней скотине на земле, если она имеет мысли и душу, где как в ядерном реакторе идут непрерывные цепные реакции самоуничтожения или самоочищения. Рано или поздно происходит взрыв, способный либо погубить вокруг все живое, либо, напротив, подарить жизнь. А подарить жизнь гораздо труднее, чем отнять ее. Сделать это может далеко не каждый…
В больничном закутке санитары пили пиво. Было их трое да еще смазливая медсестра с длинными ногами, которые неизменно поднимали давление у больных гипертоников. Часы показывали полночь. За окном шел снег. Один из санитаров лениво перебирал струны гитары и монотонно бубнил напевчик из «Фабрики звезд»:
– …круто ты попал на Ти-Ви… ты звезда… ты звезда… давай народ удиви…
И так без конца, других слов он просто не помнил.
– Костя, кончай нудеть! – сказал санитар-толстяк и громко зевнул: – Ты не на Ти-Ви попал, а к негру в попу в виде клизмы. Зарплату нам и в этом месяце задержат. Нет, уйду работать в другое место.
Костя отложил гитару.
– Куда, Митенька? – спросил он. – Всюду ты будешь той же самой клизмой, поскольку ни образования, ни богатого дядюшки во Флориде. Вон, Катька хоть может на панель пойти, у нее ноги сто восемьдесят сантиметров, прямо из шеи растут, а ты? Впрочем, ежели тебе в гей-клуб податься…
Толстяк бросил в него жестяную пробку. Третий санитар, длинный и тощий, открыл последнюю бутылку пива. Медсестра пересела на колени к Косте, обвила рукой его шею.
– А ты мои ноги измерял? – воркуя, спросила она.
– У меня глазомер хороший, – отозвался тот.
– А что еще у тебя хорошенького имеется? Печень, почки в порядке? Давай я тебя обследую.
– Ага, в реанимационном кабинете, – усмехнулся Митя. – Он сейчас как раз пустует.
– Кать, отстань! – сказал Костя. – У тебя ведь муж есть.
– Муж… объелся груш с макаронами, – ответила Катя, теребя и лохматя его волосы. – Я, Костик, тебя люблю. Ты у нас такой умный, красивый, целеустремленный. Врачом хочешь стать, в медицинский готовишься, не то что эти олухи! Так и будут жмуриков таскать, пока сами на носилки не улягутся. А в тебе есть нечто… сумасшедшее!
– Сказанула! – произнес третий санитар. – К психу на колени села.
– Вы не понимаете, – откликнулась медсестра. – Мужчина должен быть немножечко безумен, только тогда он способен достичь высот. Он должен совершать самые невероятные поступки… Поражать. А трезвый, холодный, расчетливый ум – это лишь заливное к рыбе. Да еще без соли. И перца.
– Какой-то гастрономический подход к мужскому полу, – пожал плечами Митя. – Ты еще корицы с базиликом добавь, тогда идеальный портрет выйдет.
– Мужчина двадцать первого века, весь в петрушке, лавре и других специях! Эх, Катя, многих ты, видно, за свою короткую жизнь съела. Вот только Костю не трожь.
– Я не вкусный, – согласился тот. – А насчет трезвости ты права: пиво закончилось катастрофически быстро. Не пора ли сходить?
Он легко приподнял Катю и пересадил ее со своих коленей на потертый кожаный диванчик. Медсестра обиженно надула губки.
– Метнем жребий? – предложил Митя.
– Да ладно, я сам слетаю, проветрюсь, – ответил Костя и сладко потянулся. – А то засыпать начинаю.
Он собрал со стола деньги, сунул их в карман белого халата и перешагнул через длинные ноги медсестры, загораживающие проход.
– Отрезать их тебе, что ли? – пробормотал он. – Запнуться можно и сломать голову.
– А ты запнись, запнись! – подразнила его медсестра. – А голову тебе мы починим. Вправим вывих.
– Не сомневаюсь, – сказал Костя и вышел из закутка.
Он прошел пустынными коридорами в зал приемного покоя, который был не слишком ярко освещен в ночное время, кивнул охраннику в черной форме с табличкой «секьюрити» на груди.
– За пивом? – оживился тот. – Купи мне сигарет.
– Курить вредно, – ответил Костя. – Я тебе лучше чупа-чупс принесу. Или морковки.
Выскочив за широкую стеклянную дверь, он на мгновение замер, подставив лицо крупным хлопьям снега и раскинув руки, будто собирался охватить всю эту звездную ночь и лежащую перед ним площадь. Блестели в лунном свете стекла домов, трамвайные рельсы, верхушки деревьев. Искрилось вокруг все, словно пронизанное электрическими разрядами.
– Здорово-то как! – тихо проговорил Костя и, нисколько не ощущая холода, побежал через безлюдную площадь к одинокой палатке. Дремавшая продавщица открыла на торопливый стук окошко.
– Люся, дай мне шесть «Балтики» номер девять и пачку «JIM», – попросил Костя, а в это время позади него продребезжал и остановился, очевидно, последний трамвай. Судя по голосам, из него высыпала изрядно подвыпившая компания. Тотчас же загорланили песню. Но санитар даже не обернулся.
– Ишь, опять козлы эти приехали! – произнесла Люся, выглядывая из окошка.
– Крутые? – спросил Константин.
– Отморозки, – ответила продавщица, махнув рукой. – Надо палатку закрывать, а то разнесут вдребезги.
Она быстро выставила на прилавок пиво и заперла окошко. Санитар убрал бутылки в полиэтиленовую сумку, сунул сигареты в карман и посмотрел на площадь. Трамвай уже укатил дальше, а на остановке теперь куражилась компания из пяти человек. Были они лохматые, меховые, похожие на каких-то диких зверей. Один из них повалил урну и закатил ее на рельсы. Другой пытался вырвать из земли скамейку. Трое остальных орали на манер «Тату»:
– Нас не догонишь! Нас не догонишь! Нас не догонишь!
– Да на хрена вы кому сдались – догонять вас, – пробормотал себе под нос санитар. – К финишу все равно не доползете…
В это время на площадь выскочила машина «скорой помощи» с проблесковым маячком. Она затормозила перед проездом к больнице, поскольку пьяная компания оказалась как раз на пути. Отморозки загородили дорогу, один из них даже лег ничком на капот, раскинув руки. Его приятели стали дергать дверцы «скорой». Костя, подхватив сумку с бутылками, пошел к месту действия. Глаза его стали сужаться от злости. Он чувствовал, как в нем растет, зреет, наливается бешенство. Внутри было холодно и противно. Между тем шофер «скорой» пытался урезонить отморозков.
– Ребята, ну куда вы лезете? – говорил он, опустив ветровое стекло. – Дайте проехать-то, у меня больной в машине загинается!
– И я больной! И мне плохо! – орал самый главный из придурков, похожий на щетинистого хряка. – А ну вытряхивайся! Я сам твою колымагу поведу! Нам тут недалеко – два квартала!
– Не боись, потом на место пригоним! – хохотал другой, с мордой гиены. – Дай покататься-то!
– Не то хуже будет, – мрачно пригрозил третий, комодообразный. – Под колеса положим и газанем.
– Точно! Так и сделаем! – завизжали от восторга четвертый и пятый. – В блин раскатаем!
Шофер увидел приближающегося Константина. Пытался что-то сказать, но не смог – губы его тряслись.
– Дядя Федя, что тут у вас? – звонко спросил санитар, заходя за капот.
– А это еще что за Снегурочка? – уставился на него главарь. – Иди отсюда, пока фуфель не начистил! Чмо болотное.
– Ты пургу-то не гони, – спокойно отозвался Костя. – А за базар ответишь? Говноед сраный.
– Чего-о? – опешил хряк – Ну, братан, сейчас мы тебя мочить будем!
– Братья твои в крысятнике, – сказал Костя и, крутанув полиэтиленовым пакетом, обрушил все шесть пивных бутылок на голову хряка. Шесть – это много даже для такой крепкой тыквы. Отморозок рухнул на снег, как подкошенный. В то же мгновение левой рукой санитар нанес короткий удар снизу в нос стоявшей рядом «гиене». Что-то хрустнуло, и тот завизжал от боли. Константин, подхватив удобнее пакет с бутылочным стеклом, влепил им в лицо комодообразному. Тот остался на ногах, хотя и схватился за голову. Санитар носком ботинка ударил его по надкостнице. «Комод» вновь устоял. Очевидно, он был бесчувствен к боли. Двое оставшихся отморозков пытались поднять с земли «хряка». «Гиена» полз к скамейке.
– Да что ж ты за истукан такой? – подивился Константин и нанес удар туда, куда обычно бьют женщины, пытаясь избавиться от насильника. Но и это мало повлияло на комодообразного.
– Так, – произнес Костя, бросив бесполезный пакет с крошевом и пятясь к машине. – Дядя Федя, газуй, пора на процедуры!
Он на ходу запрыгнул через отрытую дверцу и «скорая» понеслась к больнице. В зеркальце Костя видел, как «комод» крутит головой, пытаясь, видимо, сообразить, в какой точке земного шара он находится?
– Ничего, – произнес санитар. – Кутузов тоже отступал, и не считал это зазорным. Пива вот только жаль. Что я ребятам скажу?
– Ловко ты их отделал, – сказал шофер. – Где научился?
– Нигде, – ответил Костя. – Я даже и спортом-то толком никогда не занимался. Просто иногда во мне проявляется страшная ярость, и я превращаюсь в зверя. Сам не пойму, как это происходит. Будто пелена перед глазами, а в сердце – лед.
– Они тебе этого не простят. Я таких знаю. Выслеживать будут. Ты теперь поосторожней ходи, оглядывайся.
– Пробьемся, дядя Федя. Где наша не пропадала?
– Наша-то везде «пропадала», сынок. Потому и живем под всякими подлецами. Но отпор давать надо. Хотя не всякий может. Иной в волки лезет, а хвост собачий. А у тебя зубы есть. Ты только кусай не всякого, разберись прежде.
– Хорошо, буду сначала принюхиваться, – кивнул Костя. – А кто у тебя в салоне?
– Старика везем. Сердце, – ответил шофер.
«Скорая» затормозила перед дежурным входом в приемный покой. Константин выскочил и открыл дверь в салон машины. Там на кушетке лежал ветхий старик, над которым «колдовал» врач «скорой» и медсестра. В уголке сидел еще один человек – лысоватый мужчина в очечках.
– Что у вас там за ор был? – бросил Косте врач и, не дожидаясь ответа, резко приказал: – Готовьте носилки, живо!
Через пару минут старичок уже лежал на подвижных носилках, его вкатили в приемный покой. Лысый мужчина в очках двинулся следом.
– Вы родственник? – спросил у него Костя.
– Сын, – как-то слишком уж горестно ответил тот.
Тем временем врач «скорой» вступил в перебранку с врачом приемного покоя.
– Оформляйте бумаги, – говорил первый.
– Не могу, – отвечал второй, – моя смена закончилась.
– А где дежурный?
– А хрен его знает. Ушел куда-то.
– Ждать некогда. Принимайте больного!
– Примем, не волнуйтесь, – и сдавший смену рассеянно посмотрел в сторону, словно его здесь и вовсе не было.
У врача «скорой» запищала рация, раздался трескучий голос:
– Пятнадцатая? Записывайте адрес, срочный вызов: улица Уральская…
– Подожди, – бросил тот в ответ. – Записывать нечем.
Он похлопал себя по карманам, посмотрел на Костю:
– Дай ручку!
– Нету.
– Б-бар-рдак! – с раздражением проговорил врач «скорой». – Гиппократ бы уже давно повесился!
Старик начал хрипеть на носилках, глаза его стали закатываться. Рация продолжала трещать, оба врача вновь принялись ругаться, мужчина в очках уныло глядел на падающий снег. Костя развернул носилки и стремительно покатил их по коридору. Но на него, кажется, никто даже не обратил внимания. Старик чуть приподнял голову, взгляд его стал немного осмысленным.
– Сынок, ты кто? – прохрипел он.
– Архангел Константин, – ответил тот. – Лежи, лежи, дедуля, сейчас мы тебя вытащим.
Проезжая мимо закутка, Костя пихнул ногой дверь и крикнул:
– Катька, давай за мной, быстро! Мне помощь нужна!
Через пару минут он подкатил носилки к палате реанимации. Включил свет. Следом за ним, запыхавшись, влетели Катя и Митя.
– Ну ты и носишься! – сказал толстый Митя. – Прямо гонки по Формуле-1 с носилками. А пиво взял?
– Какое к черту пиво! Тут дед загибается! Катя, подключай его к приборам. Митя, перекладываем его на стол. Давай, на счет: раз-два-три.
Взяв старика за плечи и ноги, они переложили его на операционный стол. Катерина стала включать укрепленные на стене приборы. Замигали световые линии и лампочки. Запиликала аппаратура. Медсестра быстро и уверенно ввела старику в вену капельницу.
– Ну вы просто оба с ума сошли, – тихо произнес Митя. – Американской «Скорой помощи» насмотрелись. Кто это хоть, Костя?
– Больной, – коротко отозвался тот. – Позови лучше реаниматора.
– А чего его звать? – хмыкнул Митя. – Петр Петрович уже второй час за стенкой возится, там двое с ножевыми ранами. Все равно не придет, занят.
В это время Петр Петрович сам появился в дверях, похожий на Дракулу: его зеленый халат, резиновые перчатки и марлевая повязка под подбородком были все в крови. На лбу блестели капли пота.
– Чего тут у вас? – спросил он.
– Со «скорой». Сердце, – пояснил Костя.
Петр Петрович подошел ближе, взглянул на приборы, на старика. Ему хватило несколько секунд, чтобы сделать вывод:
– Еще пятнадцать минут подождать сможет. А я не могу разорваться! У меня там уже полтора трупа! И вообще, какого хрена его сюда притащили? Других больниц, что ли, нету? Почему всех – к нам?
– В ближайшей больнице второй день света нет, там с подстанцией что-то, – проявил осведомленность Костя.
– Везите к Чубайсу, – усмехнулся врач.
– Петр Петрович, у него жуткая аритмия, что с ним делать-то?
– Не знаю! – выкрикнул тот и хлопнул дверью.
Митя тронул Костю за плечо:
– Подождем минут пятнадцать, сказал ведь. И вообще, это не наша забота. Мы всего лишь санитары. Ты и так сделал достаточно, сюда его прикатил. Вот Петр Петрович освободится, тогда…
– Тогда поздно будет! – резко оборвал его Костя. – Коньки отбросит.
Старик вновь стал хрипеть, голова его дернулась, вывернулась набок. Костя приложил два пальца к шейной артерии.
– А пульс-то уже не слышен. Вот дьявольщина! Кать, где здесь дефибриллятор?
– Вон, в углу на столике. Ты что, хочешь подключить его?
– Ничего другого не остается. Митька, делай ему пока массаж сердца!
Толстый санитар попятился в сторону двери. Да и Катя отступила от операционного стола в угол.
– Стоять! – прикрикнул на них Костя. – Делайте, что я вам говорю.
Он начал распутывать провода дефибриллятора, ведущие к электродам. Движения его были быстрые и точные.
– Я не могу, – сказала Катя испуганно. – Знаешь, сколько там вольт?
– Знаю, знаю. Помогай. А ты чего стоишь?! Я тебе, кажется, массаж приказал делать!
– Костя, я ведь ему ребра поломаю, – растерянно ответил Митя. – Ты погляди на него – к нему прикоснуться страшно, того и гляди в прах рассыпется.
– Прах будет, если ты сию же секунду не начнешь делать массаж. Причем твой прах, это я тебе обещаю.
– А ребра? Мне за сломанные ребра – тюрьма. И тебе, кстати, тоже. И Катьке.
– Заткнись. Все беру на себя. Скажете потом на суде, что выполняли мои приказания под дулом скальпеля.
– А… ладно! Черт с тобой, псих ты этакий, – Митя засучил рукава халата и склонился над стариком, стал интенсивно массировать его грудную клетку. Он вошел в раж и навалился на деда всей массой.
– Сердце не заводится, – сказала Катя, глядя на приборы.
– Подключай дефибриллятор, – произнес Костя, смазывая электроды. – Сейчас шарахнем.
– Убьем ведь, – жалобно ответила медсестра, готовая расплакаться.
– Ни хрена, это последний шанс. Митька, отойди!
Константин положил электроды на желтую цыплячью грудь деда. Не слишком умело перекрестился.
– Ты вообще-то хоть раз в жизни это делал? – тихо спросил Митя.
– Всегда что-то делается в жизни в первый раз. Так, Катя? Сначала больно, потом приятно.
– Он еще шутит! – откликнулась медсестра.
– Поехали! – сказал Костя, с лица которого стал катиться пот, и дал первый разряд.
Старика подбросило со стола, словно он захотел немедленно вскочить и убежать. Но глаза его при этом были неподвижны. На пиликающем кардиографе шла прямая линия. Митя тяжело дышал, Катя выглядела белее своего халата.
– Еще раз, – пробормотал Костя, не отнимая электродов от груди деда и давая второй разряд, более сильный.
И вновь старик подпрыгнул на столе, еще выше прежнего. Но должного эффекта не было.
– Ты у меня заведешься, ты у меня летать научишься, – со злостью проговорил Константин.
– Хватит, Костя, хватит! – схватил его за руку Митя. – Он уже умер. Ты больше не в силах ничего сделать.
– В силах, Митя, в силах! – оттолкнул его Константин. – Надо лишь очень сильно хотеть. Сейчас, сейчас, ну же!
Он дал третий разряд, и вместе с прыжком деда кардиограф изменил свой унылый писк. Экран начал показывать равномерные пики.
– Ф-фу ты!.. – выдохнула Катя.
Костя вытер рукавом халата капли пота со лба. В другой руке он сжимал ненужные теперь электроды.
– Завелся-таки, – сказал он. – Как женщина, если ее приласкать как следует…
– Хотел бы я посмотреть на ту женщину, которую ты в постели дефибриллятором заводишь, – пробормотал Митя. Он сам был весь в поту и красный от напряжения.
Катя облегченно рассмеялась. Костя пытался положить на столик электроды, но не смог – пальцы его не разгибались, не слушались. Провода будто приросли к его руке. Дед теперь дышал ровно, хотя лицо его оставалось неподвижным. Но сердце работало нормально.
– Отдай электроды-то! – сказала медсестра, пытаясь вырвать их из руки Кости.
Константин посмотрел на электроды, на старика, на Катю. И растерянно произнес:
– Эх, жалко, пиво-то разбилось…
Глава вторая
Победителей не судят, но… любят
Вот уж чего никто не ожидал, так это нагоняя, который получил Константин через два часа от дежурного врача больницы. Тот орал так, будто его резали без наркоза да еще лили раствор соли на открытую рану. Перед ним в приемном покое стояли оба санитара и медсестра. Реаниматор Петр Петрович, уже сменивший окровавленный зеленый халат на свежий белый, сидел в кресле, вытянув ноги и закрыв глаза. В уголке на стульчике пристроился лысоочковый сын дедули и живо наблюдал за происходящим.
– Вы хоть понимаете, что могли убить больного?! – кричал дежурный врач.
– Понимаю, – спокойно отвечал Костя. – Но ведь не убил же?
– Там пять тысяч вольт!
– А он бы быстрее скончался здесь, прямо у вас на глазах, пока вы волынили с оформлением.
– Я действовал по инструкции. Я вторую смену на ногах, а замены нет. И потом, что это вы мне выговариваете? Мальчишка! Поработай с мое. Ты на каком курсе учишься? На втором, на третьем?
– Ни на каком, – пожал плечами Константин. – Только готовлюсь поступать.
– Он столько медицинских книг прочитал, что можно сразу на четвертый принимать, – вставила Катя.
– Ты, Катенька, помолчи, с тобой будет разговор особый, – сказал дежурный врач, окинув взглядом ее длинные ноги и сглотнув слюну.
Сын дедули поднялся со стула и трагически воздел руки:
– О, горе мне, боже мой! – произнес он, как плохой актер. – Подумать только: мой папа находился в руках у неуча! О, горе, горе…
Реаниматор впервые открыл глаза и посмотрел на сынулю.
– Послушайте, – сказал он, – не пилите руками воздух. Горе было бы тогда, если бы этот парень не вмешался, не проявил инициативу. А победителей не судят. Он все делал правильно. Сейчас ваш отец жив и находится под наблюдением. Вам бы радоваться, а не стенать. И ты, Коля, зря завелся. Действительно, почему ты вовремя не оформил больного?
– Сменщик не пришел, – ответил дежурный врач. – А я не обязан по двадцать четыре часа вкалывать. Да еще за такую мизерную зарплату.
Он начал вдруг кружить вокруг Кости и принюхиваться, словно большая рыжая собака. Реаниматор смотрел на него с недоумением.
– Эге! – выдал тот наконец. – А ведь санитар-то пьян! В доску. Водки нажрался, еле на ногах стоит.
– Только пива выпил, – сказал Костя. – А шатает меня от усталости и нервного напряжения.
– Врешь, врешь ведь! – обрадовался чему-то дежурный врач. – Я отстраняю тебя от работы. Пиши объяснительную записку и вали отсюда. Завтра же подам докладную главному. Ты у меня на улице с волчьим билетом окажешься.
Константин молча снял белый халат и шапочку, скомкал их, швырнул к ногам дежурного врача.
– И я подам докладную, – произнес Петр Петрович. – Только предложу в ней вынести санитару благодарность. И наградить денежной премией. А заодно напишу, как ты занимаешься оформлением больных.
– А он просто очень давно ревнует меня к Косте, – сказала вдруг Катя. – Так ведь, Коленька?
– Молчи! – вновь заорал дежурный врач и затряс над головой кулаками.
– И этот начал воздух пилить, – усмехнулся Петр Петрович. – Не больница, а театр прямо. Балаган бродячий. Пошли отсюда, ребята! Я вас кое-чем угощу.
Оба санитара и медсестра пошли вслед за реаниматором, а дежурный врач со злостью пнул ногой скомканный халат, который отлетел к очковому сынуле. Тот почему-то хихикнул, но тотчас придал лицу скорбное выражение.
Петр Петрович привел всех в ту же палату реанимации. Все приборы были отключены, экраны и мониторы лишь тускло отражали свет огромной лампы под потолком. Константин поглядел на операционный стол, где совсем недавно умирал старик. Почему же он не скончался? «Неужели это я, – подумал Костя, – набравшись наглости, вмешался в решение Бога? Или Господь моими руками сотворил то, что было предопределено им?» Странные чувства сейчас переполняли его душу: и радость, и запоздалый страх, и ожидание чего-то нового, что должно непременно перевернуть всю его жизнь. Такую, в принципе, пустую, обычную, даже нелепую, как и у большинства миллионов его соотечественников.
Реаниматор тем временем сходил в соседнюю комнату и вернулся с колбой и мензурками. Митя облизнулся. Катерина налила из-под крана воды в графин.
– Спирт надо пить чистым, – заметил ей врач.
– Я так не умею, – ответила она. – С вами тут вообще сопьешься. Цирроз печени заработаешь.
– Заработаешь – вылечим, – сказал Петр Петрович, разливая из колбы спирт по мензуркам. – Я тебе сам операцию сделаю по пересадке печени.
– А пол изменить можете? – спросил Митя.
– Тебе, что ли? Могу.
– Зачем мне? Я вообще спрашиваю. А если даже и мне? Интересно побывать в шкуре женщины. А потом обратно.
– Но-но! – погрозила ему пальчиком Катя. – Это у вас, мужиков, шкура, а у нас – кожица. Поджаренная и хрустящая.
– Ладно, ребята, давайте выпьем за день рождения, – сказал реаниматор.
– У вас, да? – спросил Митя.
– У него! – кивнул в сторону Кости Петр Петрович. – Сегодня врач родился. Так-то вот. У меня нынче один парень на столе скончался, а у него – старик выжил. За тебя… коллега!
Они чокнулись мензурками и выпили. Катя сразу закашлялась, а Митя благодушно погладил рукой свой толстый живот. Константин ощутил легкий туманец в голове, ему стало весело.
– А я в детстве хотел матросом стать, – сказал он и сам же засмеялся, словно произнес нечто предельно остроумное.
– Тоже неплохо, – откликнулся Петр Петрович. – Но тебе надо действительно в медицинский поступать. С направлением из больницы проблем не будет. А Николая этого Семеновича ты не бойся, никакой докладной он не напишет, у самого рыло в пуху. Он у нас на курсе самой последней сволочью был. Я ему, помню, лично пару зубов вышиб. И вообще, никакой он не врач, а просто администратор. Такие типы, как паразиты, к медицине присосались и живут. Есть такие жучки в муравейнике, забыл, как они называются, ламехузы, что ли? Сами ничего не делают, не производят, а всеми запасами муравьев пользуются. Жируют.
– Почему же муравьи их не трогают? – спросил Костя.
– А хрен его знает почему. Может, привыкли или уже внимания не обращают. Или жалеют убогих. Или воли нет выгнать этих ламехуз к чертовой бабушке. Ты спроси что-нибудь полегче, – усмехнулся врач.
Митя, завладев колбой, вновь разлил спирт по мензуркам. Катя разбавила свою дозу водой и произнесла:
– А вот мне Костя посоветовал на панель идти.
– Иди, – кивнул реаниматор. – Дело стоящее. Тут я с ним полностью согласен. Раз в сто будешь больше меня зарабатывать. А то и в тысячу.
– А как же мораль? – спросил Костя.
– Мораль? – усмехнулся Петр Петрович. – Немецкий философ Кант как-то сказал: есть две вещи, заслуживающие внимания, – нравственный закон внутри меня и звездное небо над головой. Так что исходи только из этих двух постулатов.
Митя громко икнул. Затем еще раз.
– Недопив, – сказал он, поспешно разливая остатки спирта. – Кант – это, конечно, хорошо, но пожил бы он в России, в наши дни. Небо бы ему показалось с овчинку, а нравственный закон внутри превратился бы в обыкновенную изжогу.
– О! А ты тоже философ, толстячок, – рассмеялся реаниматор.
– Я вам так скажу, – отозвался Митя. – Медицина меня мало интересует, и никаким врачом я, конечно же, не буду. Меня влечет литература. Да, да, я хочу стать писателем. Сегодня же начну писать роман, где главным героем будет… Угадайте – кто?
– Ну конечно же, Костя, – сказала Катя.
– Точно! – воскликнул Митя. – Стану его биографом. Тебе больше нельзя пить, – улыбнулся Константин.
– А я все равно буду писать роман, – упрямо продолжил его друг. – И назову его как-нибудь… так: «Подари мне жизнь». Неплохо?
– Ладно, Петр Петрович, мы, пожалуй, пойдем, – сказал Костя, пожимая протянутую руку. – А то он еще не только романы, а кино снимать захочет! Всего доброго.
В коридоре Катя придержала Костю за локоть. Митя, пошатываясь, ушел вперед.
– У меня сегодня дома никого, – сказала медсестра. – Поехали после смены ко мне? Я тебя завтраком накормлю. Насчет мужа не беспокойся, он в командировке.
– Нет, не поедем, – улыбаясь, ответил Костя. – Во-первых, я же отстранен от работы, поэтому прямо сейчас отправляюсь к себе. Хочу выспаться.
– А во-вторых? – спросила Катя, почти прижав его к стенке.
– У меня ведь девушка есть, – сказал он. – И я ее очень люблю. Так что завтрак наедине отменяется. А также обеды и ужины.
– Ну и дурак! Одно другому не мешает. И почему меня любят только те, кого не люблю я?
Константин погладил ее по волосам и неожиданно поцеловал.
– Не обижайся, Катя, ты очень славная, – сказал он. – Только бестолковая немного. Все еще у тебя будет. Ну хочешь, сходим завтра в театр?
– Не хочу. Мне одолжения не нужны. Я, Костик, не подбираю в чужих тарелках.
Они некоторое время шли по коридору молча, а потом Катя вдруг произнесла, вытащив из кармана бумажку:
– Не об этой ли девушке ты говорил? Она тебе весь день названивала, я записала номер телефона. Ольга.
Костя взял бумажку, порвал ее, бросил в урну.
– Не эта, – коротко сказал он.
Катерина достала еще один клочок и вновь протянула Косте:
– Она сказала, чтобы я записала номер дважды, потому что первую бумажку ты непременно порвешь. Как в воду глядела.
Константин отправил в урну и этот листок.
– Надо же! – усмехнулась Катя. – Какие у вас высокие отношения! Чем же она тебе так насолила?
Костя не отвечал, настроение у него сразу ухудшилось. Он не хотел даже думать о том, что было ему неприятно.
– Старая любовь, да? – продолжала допытываться Катя. – Бывшая жена, сбежавшая невеста? Коварная любовница, мать твоих детей, брачная шантажистка?
– Все сразу, – резко отозвался он. – Отстань!
Костя ускорил шаг, свернул в гардеробную, надел свою старую дубленку и лыжную шапочку. Затем пошел к выходу, через зал приемного покоя. Там сидел все тот же дежурный врач, Николай Семенович Климакович, и сын привезенного дедули. Они оборвали разговор, завидев Константина. Он прошел в холл и уже у самых дверей его догнал сынуля, которому на вид было не меньше полтинника.
– Погодите… э-э… как вас? – поспешно спросил тот.
– Костя, – ответил санитар. – А в чем дело?
– А меня зовут Лаврентий, можно – Лавр. Видите ли, я вам очень признателен. Очень, – мужчина доверительно взял Костю за локоть, а говорить стал, почему-то понизив голос: – Только теперь понял, какую трудную миссию вы выполнили. Это похвально.
– Миссию? – переспросил Константин. – Просто завел сердце.
– Ну да, да. Это не важно. Нет, я другое хотел сказать. Замечательно. Впрочем, извините, я немного путаюсь. Я ведь думал, что отец уже не выживет. Такой возраст, знаете ли… Ему восемьдесят два года. Мы с ним, если честно, изрядно намучились.
– Старость – не радость, – согласился Костя.
– Вот-вот. Вы меня понимаете?
– Нет.
– Скажите откровенно: сколько он еще протянет?
– Откуда же мне знать? Я, вообще, не доктор. Некоторые люди после десяти лет комы оживают. А у вашего старика вроде бы все еще на уровне. Спросите у Господа Бога. Телефона только у меня нет, попробуйте через Интернет.
– Ха-ха! Остроумно. Ладно, зайдем с другого конца. Можно ли как-то облегчить его мучения?
– Облегчить? – вновь переспросил Костя, все еще не понимая, куда тот клонит.
– Ну, облегчить, прекратить, – шепотом заговорил Лаврентий. – Я слышал, на Западе… Там к этому относятся более свободно. Разумный подход к старости. Прогрессивный взгляд на вещи.
– Ему прежде всего нужны хорошие лекарства, – произнес Костя, так и не дослушав сынулю. – А они дороги. В больнице медикаментов почти нет. Нет средств ни на что. Ни на новую аппаратуру, ни на ремонт, ни на обслуживающий персонал. Денег катастрофически не хватает.
– A-а!.. Понял. Деньги, – сказал Лаврентий. – И вы меня понимаете, да?
Он быстро достал из кошелька стодолларовую купюру и протянул Косте. Тот, чуть помедлив, взял ее и сунул в карман. В конце концов, он этого заслужил.
– Значит, договорились? – зашептал ему в лицо Лавр.
– Насчет чего?
– Опять понимаю. Этого мало. Сейчас.
Сынуля достал из кошелька еще одну купюру в пятьдесят долларов и сунул Косте.
– Так мы поняли друг друга? – бросил ему вслед Лавр.
– Отлично поняли, заходите еще! – отозвался Костя.
Он выскочил на морозный воздух, в темную ночь. Стрелки часов показывали половину пятого. Никакой транспорт еще, конечно же, не работал. Но до снимаемой им квартиры, где он жил, было сорок минут хода. Подняв воротник дубленки и натянув лыжную шапочку до самых глаз, Константин торопливо и приплясывая от холода пошел по улице. На душе было спокойно и радостно. Он молод, здоров, полон сил и радужных планов, а дома ждет любимая девушка да еще нежданно-негаданно свалились на него огромные деньги! Жизнь стоит того, чтобы жить дальше. Об Ольге он старался не думать, хотя ему порою казалось, что она стоит на перекрестке, или выглядывает из подворотни, или идет следом. Тогда он вздрагивал, ускоряя шаг. Нет, с Ольгой давно покончено. Хватит того, что она едва не загубила его жизнь. Теперь их пути больше никогда не должны пересечься. И все-таки: почему она названивает ему? Очередная блажь, хандра, спьяну или там действительно что-то случилось? Да пусть хоть комета Галлея рухнет ей на голову, он пальцем больше не пошевелит!
Неожиданно перед ним выросла громадная фигура, отделившаяся от стены. За ней маячила еще одна, поменьше. Константин тотчас узнал их. Это был «комод» с площади и «гиена», нос которого напоминал сейчас рыхлую сливу.
– Мужик, дай закурить! – сказал «комод».
– А то в ухо получишь, – добавил «гиена».
Они не признали в нем санитара, а Костя еще глубже втянул голову в воротник дубленки. Ситуация все равно складывалась хуже некуда. Очевидно, они тут промышляли с запоздалыми прохожими. Не дашь закурить – получишь в ухо, дашь – схлопочешь в глаз. И так, и так плохо. Константин принял единственно верное решение.
