Текст книги "Подари мне жизнь"
Автор книги: Эдуард Резник
Соавторы: Александр Трапезников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
– Абсолютно ничего об этом не знал! – воскликнул Петр Давидович. – Чудеса какие-то. – Идем дальше, – продолжил Костя. – Вот, кстати, копии метрических записей о рождении Давыда, а вот и упоминания о Никосе Шиголопулосе в старых, еще дореволюционных газетах. Так шел сложный процесс ассимиляции. Каподистрия в 1823 году покинул Россию, потом он стал первым президентом независимой Греции, а Шиголопулос остался. Он настолько обрусел, что, уже выйдя в отставку в генеральском чине, завел себе в поместье чисто русские забавы: псовую охоту на медведей, чаепитие из самоваров до седьмого пота, цыганок и крепостных актрис, а в конце концов и сыну своему Константину, по разрешению Синода, сменил фамилию на Щеглов. Лучше, наверное, спьяна не придумал. Об этом тоже есть крохотное упоминание в светских хрониках тех лет. Константин пошел еще дальше, назвал своего первенца Федором. А тот… Но вы уже знаете.
– Погоди, – сказала Елизавета Сергеевна. – Но бабушка и меня уверяла, что ее муж, Давид то есть, еврей, показывала какие-то документы, его паспорт. А там записано – еврей.
– Фикция, – ухмыльнулся Костя. – А дедушка, насколько я понимаю, был очень умен и хитер. Раз его записали при рождении Давидом, а в письмах к нему из эмиграции родители называли его исключительно Давыдом, то он решил и не рисковать. Во-первых, весьма неправильные с точки зрения большевиков предки; а во-вторых, вспомните, какой был год, когда он получил свой первый документ, удостоверяющий его личность? Примерно 1932-й. У него что, глаз не было? Он же видел, что элиту общества во всех сферах составляют одни евреи. Зачем же ему считать себя русским? А тем более греком? Он и записался в документах как еврей. И поступил на рабфак. Приняли в партию. Начался карьерный рост. Я только удивляюсь, до этого не докопалось НКВД? Наверное, дедушка был действительно исключительно мудр. Но я-то, видимо, еще мудрее. Я обнаружил то, что оказалось не под силу чекистам. А когда сталинское время кончилось – дедушка пережил его ненадолго, – он просто уже не захотел ничего менять. Ну, еврей и еврей, какая разница? У Бога действительно нет ни эллина, ни иудея. Вот так-то, дорогие мои! – торжествующе закончил Константин и откинулся к спинке стула. Потом потянулся к индейке и налил себе бокал вина. – Что-то я проголодался.
– Потрясающе! – только промолвила Елизавета Сергеевна и толкнула своего мужа в бок. – А я-то тебя всегда пархатым дразнила!
Тот растерянно ответил:
– А мне приходилось всю жизнь еврейские анекдоты рассказывать! Хотя я никогда не находил в них ничего смешного.
– Ничего, родители, не сходите с ума, все в порядке, – сказал Костя. – Мы еще с вами в Грецию съездим, на родину Шиголопулоса.
Он вдруг задумался, поглядев на отца.
– Скажите, а почему вы меня назвали Константином?
– Да почему-то именно так захотелось, – невразумительно ответил Петр Давидович.
– Наверное, тебе накануне прадед Константин приснился, – сказала Елизавета Сергеевна. – Это ведь ты настоял на таком имени, я другое хотела.
– Да, – кивнул Петр Давидович. – Настоял. Впервые в жизни. И теперь нисколько не жалею. Давайте за это и выпьем!
Они все подняли фужеры, чокнулись.
– За Никоса Шиголопулоса, – сказал Костя. – И его род.
– А особенно за грека в еврейском обличье Давыда Федоровича Щеглова, – добавила Елизавета Сергеевна. – Ну и задал же он нам задачку!
– За нашего сына! – подытожил Петр Давидович. – И внука Антошку…
Они выпили, и Костя через некоторое время спохватился:
– Да, но теперь перед нами встает другая задача: как обмануть израильское посольство и провести меня по еврейскому списку? Там тоже не дураки сидят, копают глубоко.
– Попробуем! – озорно подмигнула им Елизавета Сергеевна. – Это уж я беру на себя.
Рита вернулась в этот же день, к вечеру. Открыла дверь своим ключом, прошла в коридор. Навстречу ей из комнаты вышла немолодая женщина. Она держала в руке совок и веник. На полу стояло ведро, в котором лежал мусор и много порванных на мелкие куски фотографий.
– Марья Никитична? – удивленно спросила Рита. – А где Костя?
– Так он же сказал, что съезжает, – ответила женщина. – Все, говорит, абзац. Я думала, ты в курсе.
– Да, я в курсе, – подумав, произнесла Рита. – Я очень даже в курсе. Надеюсь, он хоть заплатил за квартиру?
– Да, деньги лежали на тумбочке. А что случилось? Опять с ним поссорились?
– Нет, просто я выхожу замуж.
Она повернулась, чтобы уйти, но Марья Никитична задержала:
– Он ведь что-то просил тебе передать… Погоди. Вот ведь память, ничего уже не помню!
Рита увидела в ведре обрывки фотографий, присела на корточки. Достала несколько фрагментов, повертела в руках, разглядывая, усмехнулась.
– Вот ведь поросенок! – произнесла она незлобно. – И почему я в него такая влюбленная? Ну что же, сыграем и мы свою свадьбу в Малиновке…
Она швырнула обрывки фотоснимков обратно в мусорное ведро.
– Погоди, – вновь сказала Марья Никитична. – А ему-то что передать, если вдруг заявится или позвонит?
– А передайте… – Рита, стоя уже в дверях, задумалась. – Нет, ничего не передавайте. Ведь и он же мне ничего не захотел передать, я знаю. Я его хорошо знаю!
– Ладно, – кивнула Марья Никитична, берясь за веник. – Вот и передам ему это «ничего».
– Только не забудьте его где-нибудь в ведре, – добавила девушка и прикрыла за собой дверь.
Глава семнадцатая
Муки любви и ревности
Костя сидел в палате возле Антошки и читал ему какую-то детскую книжку, но сам не понимал то, что произносит. Слова казались глупыми и искусственными. Хотя продавщица в книжном магазине сказала ему, что это сейчас самые любимые среди детей и взрослых приключения волшебного мальчика по имени Гарри Поттер. «Чушь несусветная!» – подумал Костя с первой же страницы. Но Антону нравилось. Он слушал внимательно и даже улыбался. У Константина же сжималось горло, когда он бросал взгляд на его головку, сейчас совершенно лысую. Они выпали в течение недели, просто оставались в руках, если дотронешься. Еще малыш сказал ему только что, что Мишу перевели в другое отделение. Миша – это был мальчик с соседней кроватки. Сейчас кроватка была пуста и аккуратно застелена. Но Костя знал, что Миша на днях умер. А ведь выглядел даже здоровее, чем Антошка. Он старался не думать об этом, но мысли его все равно упрямо возвращались к смерти. А тут еще Антошка вдруг произнес, прервав его чтение:
– Я не хочу, чтобы меня переводили в другое отделение.
– Почему? – затаив дыхание, спросил Костя.
– Потому что, я знаю, оттуда не возвращаются.
Это было сказано так отчетливо и так по-взрослому, что Константин даже вздрогнул. Перевернул еще одну страницу.
– Глупости! – произнес он, продолжив чтение: – «…и тут Гарри взмахнул рукавом, а черная птица…».
– Не надо, – вновь прервал его малыш. – Ну его, этого Поттера! Все это сказки. Потом дочитаешь. Не хочу.
– Чего же ты хочешь?
На тумбочке стояла маленькая полицейская машина, которую Костя наконец-то купил в «Детском мире». Из нее выглядывал американский коп в шляпе.
– А какая она – смерть? – спросил вдруг Антон. – Как она приходит, когда?
– Когда?.. – смущенно переспросил Костя. Он не знал, что ответить. Да и не хотел отвечать на этот не детский вопрос.
– Она страшная? Добрая? Глупая? Красивая? – продолжал допытываться малыш. – У нее пистолет или нож? Она ждет в «другом отделении»?
– Нет, Антон, нет, – Костя через силу разомкнул свои губы. – Ты не думай об этом. И не спрашивай. Эти вопросы для взрослых. Но и они не знают на них ответов. Лучше послушай еще про Поттера.
– Поттер – дурак! – твердо заявил Антон. – Все это не по-настоящему. И Красная Шапочка – дура. Колобок – просто тесто. А Кощей нисколечко не бессмертный, он, наверное, сейчас лежит в «другом» отделении и умирает.
– Вот тебе на! – воскликнул Константин, захлопнув книжку. Он был поражен и словами, и серьезным взглядом мальчика.
– Костя, а где мой папа? – снова задал вопрос Антон. – Он тоже умер? Или убежал? Или его и не было?
Тут уж Константин больше не мог выдержать. Его даже как-то трясти стало. Он повернулся к окну и увидел небольшую трещинку на стекле. Как бы ему сейчас хотелось спрятаться в ней, скрыться. Но для этого надо быть Гарри Поттером. А он всего лишь Константин Щеглов, не обладающий волшебным даром и не имеющий даже сил признаться мальчику, что он его отец.
– А все люди умирают? – опять спросил Антон. – Или кто-то остается? Это не честно. Одни еще будут играть, а другие уже не смогут. Как же так?
– Ну мы-то с тобой умирать не собираемся? – только и нашел что сказать Костя.
– Нет. Я не хочу. А почему сегодня мама не пришла?
– Потому что плохо себя чувствует. У нее ведь в животе твой маленький братик сидит. Спит. А когда он проснется, вы будете играть вместе.
– Долго он еще будет спать? – спросил Антон недовольным тоном.
– Еще месяца два-три.
– А пораньше разбудить нельзя? Растолкать его, что ли? Я хочу на него посмотреть.
– Нельзя. Может быть, это и не братик вовсе, а сестричка. Спящая Красавица. Царевна-Смеяна. И Василиса Премудрая. В одном флаконе.
«Господи, что я несу?» – подумал он. Трещинка на стекле все сильнее и сильнее манила его. Более всего ему сейчас хотелось встать и убежать.
– А я в цирк хочу! – капризно произнес Антон.
– В цирк? – переспросил Костя. Он задумался. – Хорошо. Если ты не можешь туда пойти, то цирк приедет сюда. Обещаю.
В открытом кафе на Тверской за отдельным столиком сидели два молодых человека – парень и девушка, но выглядели они сейчас куда как старше своих двадцати трех лет. Общие тревоги и надвигающаяся беда сблизили их. Они не обращали внимания на окружающее, не смотрели по сторонам на спешащих по улице прохожих, даже не чувствовали вкуса мороженого и вина.
– Ты знаешь, – рассказывал Костя, – когда-то давно в детстве я смотрел один японский фильм. Там маленький мальчик был болен то ли лейкемией, то ли тоже лейкозом. Или девочка? Сейчас уж не помню. Так вот, чтобы его излечить, нужно было изготовить из бумаги сто тысяч белых журавликов. Или миллион? Или не журавликов, а лебедей?
– И не из бумаги, а из баксов, – насмешливо добавила Ольга. – А к чему ты это?
– К тому, что тот мальчик, кажется, поправился. Или девочка. Но не важно. Главное, чтобы было исполнено самое заветное желание. Это, конечно, почти сказка, но порой организм сам перебарывает болезнь, говорю это тебе как будущий врач. Потому что все наши основные болезни – вот тут и тут! – Костя постучал себя пальцем по лбу, а затем – по сердцу. – Нужно верить в чудеса. Надо вообще верить.
– И что же ты предлагаешь? – спросила Ольга. – Делать бумажных журавликов?
– Нет. Я был вчера у Антона, он хочет в цирк. Почему бы и нет? Я звонил тут по разным частным объявлениям и наткнулся на подрабатывающего клоуна-артиста. По телефону он мне показался вполне убедительным. Конечно, запросил кучу денег – сто долларов в час, но я согласился. Так что доканчивай свое мороженое и собирайся. Через полтора часа начнется представление.
– Это ты здорово придумал! – обрадовалась Ольга. Но тут взгляд ее стал каким-то стеклянным. Она застыла с ложечкой в руке. Из подкатившего к тротуару «мерседеса» выбирался Ренат.
Он был одет в черный кожаный плащ и такого же цвета шляпу, на шее болтался белый шелковый шарфик. Выглядел Ренат классно, наверное, разобрался со своими «проблемами» и опять «встал на ноги». Заметив Ольгу с каким-то молодым человеком за столиком, он также от неожиданности замер возле своей иномарки.
– Куда ты смотришь? – спросил Костя.
– Никуда! – поспешно отозвалась она. – Сходи еще за мороженым. И немного вина.
– Да мы и так уже третью порцию…
– Поскорее! – поторопила Ольга. – Капризы беременных женщин выполняются беспрекословно.
Ренат продолжал смотреть на Ольгу, а она лишь еле заметно покачивала головой. Затем даже сделала отрицательный знак рукой. Костя поднялся из-за столика. Ренат сел обратно в «мерседес». Когда Константин вернулся от буфетной стойки, иномарка уже отъехала. Ольга очень разволновалась.
– Мне расхотелось мороженого, – сказала она. – И вина тоже. Поехали отсюда.
– А кто это был? – спросил Костя. Видя ее недоуменный взгляд, добавил: – Ну тот, в «мерсе»? Я ведь немного разведчик, почти Штирлиц. Затылком вижу.
– Не важно, – ответила Ольга. – Один друг. Просто не хочу, чтобы вы общались.
– Понятно. Значит, твой Ренат.
– Ну и что?
Тут Ольга увидела, что на этот раз остолбенел Костя. Из остановившегося возле кафе «опеля» вышла Люда Маркова.
– Чего ты испугался? – спросила Ольга.
Константин еще ниже опустил свою голову, но старший экономист банка «Инвест-сталь» прошла мимо, не заметив его.
– Ничего я не испугался, – сказал наконец он. – Просто действительно пора ехать. Однако надо доесть мороженое и допить вино. Деньги уплочены…
Жизнь полна неожиданностей и сюрпризов. Если бы это было не так, то она была бы скучна и неинтересна. А смерть в таком случае – не страшна и желанна. Еще один сюрприз в эту минуту явился в лице Риты и сопровождавшего ее спутника с толстым животом. Это был Каргополов. Они шли по бульвару и ворковали, как голубки. За ними медленно ехал джип с охраной депутата. Когда Костя с Ольгой выходили из кафе, две пары встретились.
Каргополов посмотрел на Ольгу и приложил палец к губам. Рита взглянула на Костю и ядовито усмехнулась. Костя вообще отвернулся. Ольга взяла мужа под руку. Две пары молча разошлись в разные стороны.
Вильгельм Мордехаевич Попондопулос, взглянув на лекарства, которые ему передала Ольга, от досады крякнул и вернул их обратно.
– Эти не годятся, – коротко сказал он. – Дешевка. И скорее всего подделка. Фармацевтика Мамлюкова только здоровых губить годится. А вы больному ребенку хотите дать. Нет, матушка, нужно было покупать заграничные, как я вам и говорил.
– Но у меня уже нет денег, – растерянно ответила Ольга. – Мы и так мебель продали…
Врач, разведя руками, остался неумолим.
– Советую выбросить вашу имитацию лекарств, – сказал он. – И ищите настоящие таблетки.
Константин, стоя рядом, решил вмешаться в разговор.
– Скажите мне, как грек греку, – произнес он. – Вы нарочно из нее деньги тянете?
– Молодой человек, – невозмутимо отозвался тот. – Как греку, я вам конечно скажу, что деньги я в свой карман не складываю, вы все равно покупаете лекарства в аптеке, а не у меня. Как еврей, замечу, что бедных лечить гораздо труднее, чем богатых, и почти невозможно. А как немец, добавлю, что такое уж у нас государство – Россией называется, если знаете, так что не обессудьте.
– Ладно! – вздохнул Костя. – Мы купим то, что требуется.
– А вот это уже другой разговор, – похвалил врач. – Спокойнее надо быть и разумнее. Вы, мужчина, зарабатывайте деньги. Разбейтесь в лепешку, а достаньте.
– Как? – покачала головой Ольга.
– Ограбьте, в конце концов, банк, – пошутил Попондопулос. – У вашего мужа это должно получиться.
– Вообще-то, у меня есть на примете один банчок, «Инвест-сталь» называется, даже завязки в нем, – подумав, сказал Костя, начиная воспринимать слова доктора всерьез.
Тот ласково похлопал его по плечу.
– А лучше всего, если бы ваша жена была уже на девятом месяце, – сказал он. – Тогда бы проблема с донором отпала сама собой.
– Но я всего лишь на седьмом, – Ольга готова была заплакать.
– Стоп! – остановил ее врач. – А вот этого делать нельзя. Антон должен видеть вас всегда здоровой и радостной. Так что улыбайтесь. Улыбайтесь через силу, даже когда вам хочется плакать. Ясно вам? – и он погрозил ей пальцем.
– Ясно, – ответила Ольга и улыбнулась.
Вильгельм Мордехаевич посмотрел на часы.
– А где же ваш клоун? – спросил он Костю.
– Сейчас должен появиться, – отозвался тот, продолжая думать о своем и уже вынашивая планы ограбления банка. – В конце концов, за клоуна могу сойти и я сам. Мне не привыкать…
Вильгельм Мордехаевич ушел, а Костя и Ольга остались ждать клоуна в больничном коридоре. Разговаривать ни о чем не хотелось. У обоих было подавленное настроение. Прошло томительных пять минут и тут вдруг перед ними появился… нет, не клоун, а целая оживленная процессия: Елизавета Сергеевна с Петром Давидовичем, Наталья Викторовна и Вольдемар, а замыкала шествие Светлана с бабушкой. Все они были обвешаны игрушками, как елочными украшениями. Тут были и паровозики, и машинки, и солдатики, и лесные зверьки, и куклы, и целые гирлянды живых цветов. Бабушка несла испеченный ею медовый торт.
– А мы вот подумали, созвонились, посовещались – и решили приехать сюда все вместе, – пояснила Елизавета Сергеевна.
– Надо же навестить нашего общего внука! – добавил Петр Давидович.
– И знали, что встретим вас здесь, – сказала Наталья Викторовна. – Ну, привет, зять мой ненаглядный.
– Здравствуйте, – растерянно отозвался Костя, не ожидая такого наплыва. Ольга также пребывала в некотором трансе. Она тоже никак не могла поверить, что их родители, «Монтекки и Капулетти», сойдутся столь дружественно.
– 3-здравствуйте, Елизавета Давидовна и Петр Сергеевич, – проговорила и она, чуть заикаясь и перепутав их отчества.
– А чего это на вас обоих лица нет? – спросила Светлана. – Это не вы случайно позировали Илье Репину для его картины «Не ждали»? Очень похоже. Ведите нас к Антону. То-то он порадуется, что сразу столько бабушек и дедушек в гости!
– Подождите, – сказала Ольга. – Антон еще не знает, что Костя – его отец. Мы решили объяснить ему это потом, после операции.
– Почему? – спросил Вольдемар.
– Потому что так лучше, – ответил Костя. – Мы были в церкви и загадали: если скажем – то операция… словом, операция кончится плохо. А если нет, то… ну ясно.
– Какая ерунда! – возмутилась Светлана. – Но ладно, пусть так и будет.
– А я вот не согласна, – заявила Елизавета Сергеевна. – Я-то могу прямо сейчас сказать, что я – его бабушка. И Петя тоже.
– Тоже «бабушка»? – улыбнулась Наталья Викторовна. – А тогда откуда вы взялись, если у мальчика нет отца?
– С неба свалились, – сказал Петр Давидович. – А чего мы сейчас ждем?
– Должен подойти еще один человек, – ответил Костя, поглядывая на часы. – Клоун. Запустим уж его первым. Чтобы сначала – представление, а уж затем – родственные объятия. А вы что, игрушек на всю палату закупили?
– Конечно, – сказал Вольдемар. – Ваш клоун ведь не для одного Антона кувыркаться будет? Для всех.
– Как-то я об этом не подумал, – почесал в затылке Костя. – А ведь радость-то действительно бывает на всех только одна.
Они, сгрудившись, стояли в коридоре, мешая врачам и медсестрам. И вообще производили странное и смешное впечатление. Обвешанные игрушками, возбужденные, порой говорящие все вместе и перебивающие друг друга. Наталья Викторовна достала шапочку, связанную для лысой головки Антона и стала хвастаться ею перед Елизаветой Сергеевной. Та вытащила из сумочки точно такую же «тюбетейку», над которой корпела в ночные часы, укрывшись от глаз мужа и сына. Петр Давидович завел с Вольдемаром какой-то интересный ученый разговор. Светлана что-то объясняла бабушке и громко кричала ей в ухо. Ольга и Костя переглянулись.
– Никогда бы не поверила, что такое возможно, – тихо сказала она. – Вся семья в сборе.
– В жизни встречаются еще и не такие чудеса, – так же тихо отозвался он. – Я думаю, что сегодня нас поджидает еще какой-нибудь сюрприз.
– Только пусть он будет таким же хорошим, – добавила Ольга.
По коридору торопливо шел Вильгельм Мордехаевич. Он усмехнулся, увидев Ольгу и Константина в окружении галдящей толпы.
– Это ваши клоуны? – в шутку спросил он. – Что-то их много.
– Нет, это наши близкие, – ответил Костя. – А клоун… да вот он!
С другого конца коридора появился низенький круглый человек, одетый в костюм Арлекина – в золоченом камзоле, остроносых туфлях, конусообразной шапке с бубенчиками и большой красной нашлепкой на носу. Он на ходу жонглировал разноцветными мячиками. За ним вышагивала длинная, как жердь, дама в звездном платье с блестками, широкополой шляпе и с большим слоем пудры и грима. Она испускала изо рта красное пламя.
– Эге-ге-е-й! – приветственно закричал Арлекин. – Это не нас ли тут ждут маленькие детки?
– Да это уже взрослые детки, а где маленькие? – прокричала его подруга, прекратив извергать огонь.
Оба клоуна своими характерными фигурами кого-то подозрительно напоминали. Костя и Ольга вновь переглянулись. Они поняли друг друга без слов. И засмеялись. Клоуны тоже сразу узнали своих свидетелей на свадьбе. Они также не смогли удержаться от смеха, на сей раз не искусственного, а искреннего, как и полагается при встрече добрых друзей. Заулыбались и все вокруг, даже суровый и серьезный доктор Попондопулос.
Рита была уверена в том, что уж на этот раз окончательно порвала с Костей, изгнала его из своего сердца навсегда, захлопнула за ним крепостные ворота замка, но не тут-то было… Коварный враг вновь сделал подкоп и проник в башню красавицы принцессы. Но она сама, увидев его с Ольгой, внезапно загорелась дикой яростью, ненавистью, мыслями о мщении, но и – безумной страстью, желанием любви и чувственным стремлением к Константину. А рядом вместо молодого красивого любовника шел толстый старый боров, с тяжелой отдышкой и слюнявым ртом. Ей стало так противно, что она даже толкнула его рукой, когда он вдруг полез обниматься.
– Ты чего это? – рассерженно спросил Каргополов.
– Извини, котик, – опомнилась она. Все-таки «старый боров» обещал ей жениться. А это – прямой путь в высшие сферы общества, в самую элиту. Она не такая дура, как его нынешняя жена Светка. Она своего шанса не упустит, а толстяка можно потом и на мясо пустить.
– Поехали в наше гнездышко? – предложил депутат. – Я туда новую мебель завез. Из ливанского кедра. А знаешь какая кровать? Тебе такая и не снилась.
– Попозже, сомик, – сказала она. – Мне тут еще надо в одно местечко заскочить. Для журнала сняться. Встретимся через пару часов.
– Хорошо, – согласился Каргополов. – Тогда в Мариотте.
– Йес-с, трясогузочка ты моя жирная! – кивнула Рита, перебирая в эпитетах своему спутнику весь пернатый, плавающий и животный мир природы. Но ему это даже нравилось. А в отношении Константина и Ольги у Риты начинал зреть некий план, который она решила претворить в действие. Уходить так просто, побежденной, она не желала.
Примчавшись на съемки в фотостудию, Рита дала выход своей накопившейся энергии, устроила скандал, как уссурийская тигрица, от которой сбежал лось. Она обругала гримера, разорвала непонравившееся платье, опрокинула пару осветительных приборов и разбила декоративную вазу с цветами. Затем упала лицом в подушку на огромной кровати и зарыдала. Фотограф в ковбойских сапогах, привыкший к ее выходкам, спокойно ждал рядом.
– Пока все свободны, – сказал он обслуживающему персоналу. – Я позову, когда пройдет истерика.
Потом он присел на край постели и погладил Риту по голове.
– Да будет тебе! – произнес он ласково. – И чего ты все дергаешься? Из-за своего Кости? Или депутат этот чем обидел?
– Отвали в жопу! – глухо, не поднимая головы от подушки, отозвалась Рита.
– Это завсегда, – охотно откликнулся фотограф. – А все-таки объясни толком. Не те это мужики, поверь мне, как специалисту. Уж я-то в мужиках разбираюсь.
Рита вдруг словно очнулась и села на кровати.
– Ты, Миша, хороший парень, – сказала она, вытирая слезы. – Но объясни мне, почему я такая сука? Почему я не могу ему ничего простить? Я же знаю, что он вынужден все это делать – и жениться на ней, и трахнуться, чтобы завести второго ребенка-донора, и даже поехать в Израиль. А я все равно продолжаю сходить от этого с ума! Почему я никак не могу его отпустить?
– Хочешь, скажу? – произнес фотограф. – Потому что это любовь. И от нее нет спасения.
Рита понуро опустила голову. Теперь она уже напоминала не тигрицу, а какого-то тихого обиженного зверька с пушистой шерстью, может быть, морскую свинку.
– Люблю, – прошептала она. – Ты прав, Миша. Люблю, люблю… Я так чувствую его тело, сильное, мускулистое, так хочу слышать его веселый голос, видеть его глаза… что не могу жить дальше. Я, наверное, действительно просто сучка. Я могу трахаться с ним день и ночь, не переставая. Как крольчиха. И он тоже. Мы в этом отношении просто созданы друг для друга. Мы с ним кончаем по несколько раз, без перерыва. Я тебе говорю об этом потому, что ты, извини, по другой ориентации проходишь, так что не стыдно. Я тебе, как подруге, рассказываю. Сестре.
– Ну и говори дальше, подружка, – усмехнулся фотограф. – Изливай душу, легче станет.
– Ты знаешь, – вновь перешла на шепот Рита. – Я хочу, чтобы она умерла от родов… Тогда уж он избавится он нее навсегда. Вот чего я сейчас хочу больше всего – убить ее! Теперь я это поняла. И я это сделаю.
– Тебя в тюрьму посадят, – покачал головой Миша.
– Пусть! Пусть! – опять стала приходить в ярость она. Настроение у нее в этом состоянии менялось, как роза ветров у мыса Горн.
Рита вскочила, забегала по фотостудии, пиная ногой подвернувшиеся декорации. Михаил взял фотоаппарат и стал щелкать, радуясь, как профессионал, ее эффектным позам. Вот она с занесенным над головой табуретом, который через минуту полетит в стенку, а вот рвет на себе волосы и лицо искажено гримасой гнева. Рита заметила, что он снимает ее и еще больше вошла в роль. Теперь уже и сама «заработала» на публику, как актриса. Из подсобного помещения высунулись осветители, гример и статисты. Рита продолжала крушить мебель, Миша щелкал фотокамерой, озаряя студию яркими блиц вспышками. Помещение стало напоминать действо во время какого-то сатанинского шабаша, тем более что Рита при этом еще и кричала, будто заклиная кого-то:
– Я убью ее! И его убью! Вырву ему сердце! Съем печень! И себе сделаю харакири! Дайте мне самурайский меч, быстро!
Один из осветителей, думая, что так нужно по «сценарию», достал откуда-то из хлама с декорациями картонный японский меч, протянул его Рите, за что и получил им же по голове. Не зная, на кого наброситься и что еще вытворить, Рита занесла над своей прелестной головой телефонный аппарат.
– Все, Ритуля, пленка кончилась, – сказал фотограф. – Отдохни пока. Потом продолжим.
– Да? Так быстро? – уже спокойным тоном произнесла девушка. Дай мне телефон, я должна позвонить Косте.
– А он у тебя в руках, – усмехнулся Михаил. – И очень хорошо, что пленка кончилась во время, раздолбать не успела.
