Текст книги "Подари мне жизнь"
Автор книги: Эдуард Резник
Соавторы: Александр Трапезников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Глава двадцать четвертая
Игры с компьютером и в жизни
Стояла ночь, глухая и темная. И опять пущенный меткой рукой камешек полетел в окно. Но теперь зазвенело стекло в комнате Ольги. Впрочем, она и не спала, переживая состоявшийся накануне бурный разговор с Костей. Он отчего-то впал в немотивированную агрессию, кричал, что не позволит им – ей и Антону – уехать в Германию, в конце концов сказал, что полетит с ними. Ольга ответила ему, что вряд ли Гельмут согласится оплачивать еще и его расходы, тогда он вообще заявил, что «порвет его, как Тузик шапку». Кончилось тем, что Наталье Викторовне пришлось выставить Костю из квартиры, сунув в карман его плаща кулек с пирожками.
Сейчас Ольга решила, что Константин вернулся среди ночи, и выглянула из окна. Но внизу стояла Рита, в шикарном серебристом платье, и, задрав вверх голову, посвистывала, сзывая вокруг всех бродячих собак. Сразу было видно, что она пьяна, поскольку едва стояла на ногах. А в руке держала увесистый булыжник, очевидно, более мелкого камешка уже не нашлось.
– Погоди! – сказала Ольга, боясь, что следующим броском Рита разобьет чье-нибудь чужое окно. – Не стреляй, я сейчас спущусь.
У подъезда Рита буквально упала в ее объятия. Пришлось транспортировать подвыпившую фотомодель наверх волоком.
– Ну и где это ты так наклюкалась? – спросила Ольга, установив Риту в коридоре, возле стенки.
– Там же… в «Мар… «Марриотте»… когда ты ушла, – еле проговорила та. – Скучно мне стало… с козлами этими… старыми. Вот и решила… нап-питься! У тебя есть виски?
– Нет, откуда? – улыбнулась Ольга.
– А у меня с собой… – и Рита вытащила из своей дамской сумочки почти целую бутылку. – Из горла будешь?
– Мне же нельзя. Ни из горла, ни из донышка. Даже из середины.
– А мне… можно!
И Рита забулькала. Пришлось отобрать у нее бутылку и уволочь в комнату. Ольга положила ее на свою кровать, сняв туфельки, один из каблучков которых был уже отломан. Но Рита, пролежав пару минут, вновь вскочила.
– Я тебе принесла еще пятьсот долларов, – сказала она. Вытащила из кошелька купюры и бросила их на стол. – Содрала с Каргополова. За безопасный секс. Учись, Олька, как надо зарабатывать бабки. Это тебе на лекарства.
– Спасибо! – искренно обрадовалась Ольга. – А мы с матерью как раз последнее наскребли. Антону ведь каждый день таблетки требуются. Какая ты, Ритка, молодец! Дай я тебя поцелую.
– Отвали, – сказала Рита, оттолкнув ее. – Хватит мне слюней от Каргополова.
– Я же дружески.
– В гробу я видала все ваши дружбы и любви. Запомни, Оля. В жизни есть только секс и бизнес. Что у мужчин, что у женщин.
– Ну, это ты… загнула, – смущенно ответила Ольга. – А хочешь, я тебе опять расписку напишу, как в прошлый раз? Чтобы все было по-честному. Я отдам.
Рита засмеялась. Потом замолкла и стала искать свою бутылку.
– Мне твоей прошлой расписки хватит, – сказала она. – Хотя и надо бы с тебя взять новую, но… Считай, что эти деньги – мой личный вклад в здоровье Антона. Я его заочно люблю. Потому что он сын Кости.
Тут она от чего-то загрустила и тихо добавила:
– А мог бы быть от меня.
– У тебя еще свои дети будут, – утешила ее Ольга.
– Нет, – покачала Рита головой. – Врачи говорят – нет. Когда я там, в Сызрани, свой первый аборт сделала, а было мне шестнадцать лет, то… все. Больше рожать не могу.
Ольга не знала, что сказать, поэтому просто сидела молча рядом с подругой. Та опять выпила немного виски из горлышка.
– Думаешь, я сейчас заплачу? – покосилась на нее Рита. – Не надейтесь. Я не знаю, что такое слезы. У меня вместо них – соляная кислота капает. Вот так. Но ты меня не слушай, а то я могу наговорить… всяких гадостей. Особенно тебе. Я часто такой злой бываю, что и укусить могу. Я же эфа, у меня самый смертельный яд в зубах.
– Все-то ты на себя наговариваешь.
Ольга все же обняла ее за плечи, стала убаюкивать. В это время отворилась дверь, и в комнату вошла заспанная Наталья Викторовна в ночной рубашке.
– Чего это вы тут? – спросила она.
– В лесбос перешли, – нахально ответила Рита и засмеялась. – Меняем сексуальную ориентацию, по законам военного времени.
– Ну вы даете! – развела руками Наталья Викторовна, увидев в ее руках бутылку. – Еще и пьете ночью. То Костя какой-то чумной сегодня был, то ты, Рита. Вирус в воздухе бродит, что ли?
– Наш Костя? – спросила Рита.
– Наш, общий – подтвердила Ольга. – Он приходил за моим паспортом. Хочет теперь туристическую визу пробить. Все носится со своей идеей о бесплатной операции в Израиле. Мама, возьми деньги, Рита принесла.
– Ой! – сказала Наталья Викторовна, схватив протянутые купюры, сразу загоревшись улыбкой. – Девочки, так я вам сейчас чайку согрею? Пирожки еще остались… Хотите?
– Я спать хочу, – устало отозвалась Рита и откинулась на кровать. – Не надо мне ничего. Ни пирожков ваших, ни…
Но что она хотела сказать – ни Ольга, ни Наталья Викторовна уже не услышали. Фотомодель начисто отключилась.
В комнате Джойстика нескончаемо мерцали мониторы, жужжал вентилятор, не спасая от густого сигаретного дыма. На полу валялись пустые банки из-под пива, обрывки бумаг. Квартира у него всегда напоминала помойку, хотя это и не умаляло достоинств хозяина. Сам Джойстик сидел сейчас за компьютером, а рядом стоял Костя и диктовал:
«Мы рады вам сообщить, что виза наконец получена и мы готовы выехать в Израиль…»
– Постой, – замер над клавиатурой Джойстик. – Как получена? Когда? Почему я ничего не знаю?
– Потому что тебе не положено по статусу. Нет, ни хрена мы, конечно, не получили, – отозвался Костя, прикуривая новую сигарету. – Получишь у них, жди, как же! Я думаю, что все лучшие советские бюрократы переселились в Израильское посольство. Им не понравился наш скоротечный брак. А также то, что ребенку требуется операция. Кто-то стукнул. Достать бы этого гада! Давай шлепай дальше, не отвлекайся. Я такой умопомрачительный текст сварганил – комар носа не подточит.
Костя не обратил внимания на то, что Джойстик как-то переменился в лице, сник. Пальцы его застыли над клавиатурой.
– Пиши. «Однако мы узнали, что документы о нашем статусе, дающем бесплатную медицинскую страховку, выдают не в посольстве, а только в аэропорту по прибытии в Израиль. В связи с этим у меня возникает к вам вопрос. Моя жена на восьмом месяце беременности. Врачи сообщили нам, что сам авиаперелет может спровоцировать роды…»
– Ты что, чартерным рейсом полетишь, что ли? – вновь оторвался от компьютера Джойстик. – Самолет зафрахтуешь?
– Угоню, если потребуется, – решительно ответил Костя и взял новую банку пива. – Дальше: «…Если жена начнет рожать в самолете или в аэропорту прибытия, мы окажемся в ситуации, когда надо сразу же готовиться к операции по пересадке костного мозга от новорожденного, но в это время, оформленных документов у нас на ту минуту еще не будет, и мы ничем не сможем доказать наш статус. Денег на операцию у нас тоже нет. Я мог бы остаться в аэропорту в качестве заложника…»
– Залога, – поправил Джойстик.
– Залога, – повторил Костя. – «Для оформления документов, а жену отправить к вам в клинику, и приехать к вам чуть позже с уже оформленными документами. Напишите, примете ли вы ее на этом условии?»
– Лихо закрутил, – похвалил Джойстик.
– «Мне также не ясно, – продолжал диктовать Костя, – как именно моя жена будет доставлена от самолета в клинику, ибо ей может потребоваться специальный медтранспорт, который мне организовать заблаговременно из России чрезвычайно трудно. Заранее благодарю. Жду ответа». Это все, точка.
Джойстик вновь замер над клавиатурой, словно оцепенев.
– Ну все, отправляй по адресу в медицинский центр, – поторопил его Константин. – Чего на экран уставился?
Джойстик закрыл приложение, в котором они работали, а на мониторе появился «рабочий стол» с изображением Ольги. И опять они надолго замолчали.
– Не могу больше, – произнес вдруг Джойстик.
– Не можешь? Иди в клозет, – обозлился почему-то Костя. – И убери это фото. Нечего мою жену рассматривать по ночам.
– Я… я… должен тебе сказать. Признаться.
– Что ты ее любишь? Это ты мне уже говорил.
– Нет, не то. Ведь это я сообщил в посольство, что вашему ребенку требуется операция по пересадке костного мозга.
Джойстик выпалил эту фразу одним духом. Но на Костю не взглянул, сидел, не шелохнувшись, будто ожидая удара.
– Ты? – удивился тот. – Но зачем?
– Ну… сдуру. Спьяна. Сгоряча. Я думал, что они там поймут и войдут в ваше положение.
– Врешь! – резко сказал Костя. – Ты просто хотел насолить мне. Отомстить. А ударил не по мне, а по… Ольге. И нашему сыну.
– И это тоже, – тихо признался Джойстик. – Думал, что так вы скорее разведетесь. Но я был действительно вне себя от помешательства. Ты же знаешь, как я ее люблю. Я не подумал о вас. Помрачение нашло. Прости, если можешь. Или ударь.
Джойстик вытянулся в струнку перед Костей и закрыл глаза.
– Ну, бей, – потребовал он. – Прямо в челюсть. Мне все равно завтра к стоматологу идти, коронки делать.
– А вот не буду! – отозвался Константин. И вдруг засмеялся. – Ну что мне тебя бить, осла этакого? Ты же от этого Ольгу любить не перестанешь?
– Нет, – сознался Джойстик.
– А другом мне все равно останешься, – подытожил Костя. – Так что расслабься и доставай пиво. Запустим наше письмо еще в несколько медицинских центров. Авось проскочим!
– Я… я все для вас сделаю! – обрадовался прощенный Джойстик.
И им обоим вдруг показалось, что Ольга на экране монитора чуть улыбнулась.
В больницу к Антошке, где его с нетерпением ожидала Ольга, Константин примчался с хорошей новостью: в одном из турагентств ему гарантированно обещали «сделать» визу в Израиль. Правда, для этого пришлось дополнительно раскошелиться на двести баксов, но все равно он был на седьмом небе от радости. Хотя в агентстве могли и надуть, но Костя об этом старался не думать. Наконец-то у него хоть что-то стало получаться! Он даже чуточку гордился собой, ловя свое отражение в витринах магазинов, мимо которых пробегал.
Ольга ждала его не в палате, а в больничном коридоре. Потому что палата была вновь забита народом: детьми и взрослыми. Оттуда неслись веселые крики и повизгивания. Там опять давали представление полюбившиеся больным малышам и медперсоналу клоуны – Мыльный Пузырь и Длинная Макаронина.
– Валера и Мила теперь сюда чуть ли не каждый день приходят, – сказала Ольга. – Как только появляется свободное время – тут как тут, словно волшебники. И ты знаешь, мне кажется, что дети от этого даже стали поправляться.
– Очень хорошо, – потер руками Костя. – А нам нужно немедленно сфотографировать Антона на визу. Бери его прямо сейчас под мышку и летим к фотографу.
– Дай ему хоть досмотреть представление!
– Некогда, я уже договорился с одним дядечкой. Это суперпрофессионал. Он даже родился с «кодаком» и в ковбойских сапогах. Тем более пока все врачи здесь заняты клоунами. Не успеют спохватиться – а мы уже и вернемся.
– Ну… попробую его вытащить, – сказала Ольга. – Правда, сильно сомневаюсь, что он оторвется от этого цирка.
Однако сама судьба пошла им навстречу. Антон вдруг выскользнул из палаты, поманив мать пальчиком.
– Скорее, скорее иди сюда! – крикнул он. – Там та-а-а-кое показывают! Привет, Костя!
– Здравствуй, здравствуй, – ответил тот и сгреб его в охапку.
– А хочешь, прямо сейчас поедем фотографироваться?
– А как это? – тотчас же заинтересовался малыш.
– Тебя что – ни разу не снимали на пленку?
– Он еще маленький был, не помнит, – ответила за Антошку мама.
– Вот-те раз! – возмутился Костя. – Ты знаешь, как это здорово? В сто раз лучше, чем смотреть на клоунов. И гораздо вкуснее шоколада.
– Правда? – не поверил мальчик, раскрыв еще шире свои глазенки.
– Я когда-нибудь вру? – обиделся Костя. – Помчались!
Он закутал Антошку в свой плащ, подхватил на руки и побежал к выходу.
– Погоди ты! – крикнула совсем растерянно Ольга. – Его же как-то одеть, нарядить нужно? Не в пижамке же фотографировать?
– Там полно всякого барахла и костюмов! – отозвался Костя. – Что-нибудь выберем!
…Через пятнадцать минут такси остановилось возле уже хорошо знакомой железной двери в стене. В фотостудии Михаил критически осмотрел малыша и улыбнулся.
– Фотогеничен, – выразил он свое мнение. – Будем лепить из него фактуру. Готовьте мальчика к съемкам.
– А во что одеть? – озабоченно спросила Ольга.
– В костюм маленького Людовика XIV, – ответил фотограф и показал ей на шкафы, в которых висела самая разнообразная одежда всех времен и народов.
– Слушай, Миха, – встрял Константин. – Нам ведь совсем простой снимок нужен. Главное, чтобы он не выглядел больным, а очень даже радостным и здоровым.
– Отойди, – сурово отодвинул его в сторону фотограф. – Дилетантам тут не место. У меня глаз наметанный, я в твоем малыше сразу будущую модель вижу. Мы его пощелкаем, а потом я еще эти снимки в журналы предложу. Поверь, такую рекламу ему сделаем – супер!
– Но… – начал было Костя.
– И не мешайся мне тут под ногами! – закричал на него фотограф, проверяя осветительные приборы. – Сядь где-нибудь и заглохни.
Пришлось Константину сдаться. Он отодвинул свой стул к стене, в тень, и стал следить за магическими приготовлениями к чудодейственным съемкам. Главное, что все это нравилось Антошке. Особенно всевозможные декорации, ведь различные манекены, обряженные в костюмы рыцарей или пилигримов, монахов или инопланетян, расставленные в картонных интерьерах, казались ему настоящими или, по крайней мере, на время уснувшими, замороженными. Он стал бегать среди них, прятаться от матери. Ловили его уже все втроем: Ольга, Костя и фотограф. Потом еле усадили в кресло, напоминающее трон. Михаил напялил на него золотистую корону…
Съемки растянулись часа на полтора. Антошке так понравилось фотографироваться, что он никак не хотел уходить. Уже перепробовали все наряды, разные ракурсы, снимали его в матроске, цилиндре, в балахоне Арлекина, буденовке, плаще звездочета, висящим на трапеции, играющим на мандолине, пьющим апельсиновый сок, поющим, задумчивым, смеющимся, хитро подмаргивающим, спящим. Вот спящим у него получалось совсем здорово, потому что он действительно уснул, утомившись от этой «игры в фото».
– Наконец-то! – тяжело вздохнул Костя. – Я не знаю, что с нами сделает Попондопулос.
– Зайдешь за снимками завтра, – сказал фотограф. – У вас славный мальчуган, будет кинозвездой. Желаю ему поправиться.
– Спасибо! – поблагодарила Ольга. – Сколько мы вам должны?
– Да нисколько, – махнул тот рукой. – Я делал это из любви к искусству. Мне ведь Рита рассказывала, какая у вас беда. Что бы мы были за люди, если бы еще и наживались на этом?
Костя вновь завернул тихо посапывающего Антошку в свой плащ и понес к выходу. На улице поймали такси, поехали обратно в больницу. Шофер изредка посматривал в зеркало заднего обзора на счастливую, как ему казалось, семью. На руках у молодого отца спит малыш, мама положила голову на плечо к мужу.
– Редко сейчас такое встретишь, – произнес он наконец.
– О чем вы? – спросил Костя.
– Да все о том же, о делах наших скорбных, семейственных. Вот, я с женой, почитай, два десятка лет вместе, а дня не проходит, чтобы не поссорился и не переругался вдрызг. И откуда только такие сквалыги берутся? А у вас, я погляжу, мир и покой. Даже завидно.
– Просто надо верить друг другу, – произнес Костя.
Шофер усмехнулся и крутанул руль на повороте.
– Прости… – прошептала Ольга.
– За что? – тихо спросил Константин.
– За то, что я часто тебе не верила… – и она, потянувшись, поцеловала его.
В зеркальце отражались ее счастливые глаза.
Вильгельм Мордехаевич сурово пригласил их в свой кабинет, лишь только они вернули Антона в больницу. Костя думал, что сейчас начнется скандал в связи с «похищением» малыша, но Попондопулос лишь молча выслушал его объяснения и почесал нос.
– Что ж, – произнес он. – Раз так было нужно, то… ладно. Однако меня следовало предупредить. Впредь подобным образом не поступайте. В конце концов, у меня самого сын фотограф, притом профессионал. Могли бы спросить, а я бы его сюда вызвал. И нет проблем. Он даже приз на каком-то международном конкурсе отхватил. В модельном бизнесе работает, не чета вашему какому-то фотолюбителешке!
– Сын-фотограф? – с долей подозрения спросил Костя. – И снимает модели для журналов?
– Ну да! – похвастался врач. – На глянцевые обложки. Где-то у меня тут был один из этих журнальчиков…
Вильгельм Мордехаевич открыл ящик письменного стола и начал рыться в бумагах.
– Он случайно не обожает ковбойские сапоги? – вновь спросил Костя.
– Еще как! – буркнул врач. – Просто спятил с ними. Он вообще немножечко… ненормальный. Ну, как все талантливые люди. Осуждать за это нельзя.
– И зовут Михаилом? – почти утвердительно произнес Костя.
– Да, – ответил Попондопулос и вытащил наконец из ящика журнал мод. – А ты его знаешь, что ли?
Ольга прыснула от смеха. С обложки смотрела лукавая мордочка Риты в эффектной шляпке.
– Откуда? У меня в приятелях только фотохалтурщики, – отозвался Костя.
– Вот то-то, – сказал врач и снова посуровел. – Но хватит об этом. Я вас пригласил для того, чтобы сообщить…
– Не надо! – испугалась вдруг Ольга. Только что смеялась, а тут вдруг моментально побледнела и даже прижала ладонь к сердцу.
– Да что вы, матушка? – улыбнулся Попондопулос. – Успокойтесь вы, зачем так сразу нервничать? Все пока идет хорошо. У нас еще есть время. Я просто хотел сказать, чтобы вы ближайшие две-три недели о лекарствах для малыша не беспокоились. Знаю, как вам тяжело с деньгами. Я убедил главного врача выделить для этого средства из резервного фонда. Мы имеем право на это пойти при исключительных обстоятельствах. Правда, мне пришлось сгустить краски и даже наорать на него, к тому же второй корпус останется пока без ремонта, но… деньги нашлись. А это сейчас главное.
Ольга и Костя вскочили со своих стульев, но не успели даже ничего сказать в благодарность. Поскольку Вильгельм Мордехаевич еще более сурово изрек:
– А теперь ступайте отсюда, некогда мне тут с вами рассусоливать, совсем голову заморочили со своими клоунами и фотографами!
Глава двадцать пятая
Ловкачи всюду найдутся
Быстро промелькнула, как набитая людьми электричка, еще одна неделя… Кто же мчался неведомо куда среди этих пассажиров, очутившихся волею судьбы в одном вагоне? Одни, как Климакович, получив визу, стремились в землю обетованную, другие, как Костя, ехали вообще «зайцем», проносясь даже мимо тех станций, на которых вроде бы были должны сойти. Константин был озабочен лишь единственным стремлением найти требуемую сумму на операцию и в поисках ее буквально бился головой о пуленепробиваемое стекло банка, который намеревался ограбить. Так, однажды он посетил место службы Люды Марковой, поболтал с ней о том о сем, приглядываясь ко всему, что его интересовало, а на выходе даже не избежал искушения споткнуться и упасть, навалившись на стеклянную дверь; но она, естественно, не разбилась. Зато сам Костя заработал на лбу шишку. Леонид Максимович потом долго смеялся, услышав от самого пострадавшего эту историю.
– Грабить банки нужно не примитивным американским способом, в ковбойских шляпах и со стрельбой, – назидательно сказал он, также крайне заинтересованный в том, чтобы помочь Ольге (хотя до сих пор и не догадываясь о том, что Костя – ее муж и виновник всех бед), – а иначе, по-русски, как еще никогда и никто в мире не делал.
– Согласен, – кивнул Константин. – Поэтому я и собрал столь разных и замечательных людей для общего дела. И скоро проведем репетицию…
А один из этих «замечательных людей» в эти дни пил горькую. Санитар по службе и бумагомаратель по велению души, Митя Шишкин, изнуренный постоянными супружескими изменами Катеньки, доведенный ее природной нимфоманией до состояния жидкой ртути, пребывал в тяжелом запое. Однажды он очнулся и увидел на кровати свою молодую жену в обнимку с чертом.
– Брысь! – сказал он тоскливо. – Катенька, ну это уж совсем ни в какие ворота! Ладно с людьми, но с нечистой силой-то уж совсем негоже..
– Ложись спать, – сонно ответила проказница. – Третьим будешь.
– Третьим? – переспросил Митя, потянувшись за бутылкой. – А я и один выпью. Буду я с ним делиться!
Черт почему-то обиженно заблеял и растворился в ночной мгле. А утром, по настоянию Кати, Митя Шишкин лег в свою же больницу на «профилактическое обследование».
Другой человек из этого Костиного «списка Шиндлера», компьютерный гений Джойстик, неутомимо рассылал в израильские медицинские центры всевозможные запросы и вел все переговоры о будущей операции, словно Константин уже имел и визу, и новое гражданство. Это была сложная и опасная игра, грозящая немалыми неприятностями, если бы открылась правда. Приходилось врать и изворачиваться, давать пустые обещания и гарантии. Костя постоянно подстегивал Джойстика, а тот потел от напряжения за своими компьютерами, охлаждая себя баночным пивом и выкуривая одну сигарету за другой.
Валера – Мыльный Пузырь продолжал «лопаться» перед восторженными детишками в больничной палате, а его супруга Мила – Длинная Макаронина причудливо завязываться в узел. Клоунская терапия имела несомненный успех, о двух бескорыстных виртуозных циркачах даже появилась статья в вечерней газете. Их стали приглашать и в другие госпитали и больницы, хосписы и стационары. Они подумывали даже о том, чтобы вообще распрощаться со своей основной работой в цирке. Таким образом, сами не ведая того, Валера и Мила как бы реанимировали древнюю мысль Гиппократа, что смех – лучшее лекарство от всех болезней. Удивительно, но даже один сумасшедший, которого считали неизлечимым пациентом и который не мог вспомнить вот уже десять лет, как его зовут, неожиданно после представления клоунов вдруг встал и громко заявил, что он – Илларион Микаэлович Айвазян-Пронский. Проверили в соответствующем ведомстве, оказалось – точно! Этот факт привлек к веселым коверным еще большее внимание прессы, а также светил науки и медицинских академиков.
Школьный приятель Константина инструктор конного спорта Василий стал по его просьбе обучать верховой езде некую серьезную золотоволосую девушку в очках. Вскоре способная ученица выглядела уже настоящей амазонкой, уверенно брала препятствия и скакала рысью. Люде Марковой очень шел спортивный костюм и хлыст в руке, которым она отгоняла слишком ретивых «лошадников» во время занятий. Один из посетителей конного комплекса, смуглый и черноволосый, с выправкой джигита, приходивший сюда довольно часто и тоскуя по своему горному аулу, внимательно посматривал на нее издали, поглаживая своего личного ахалтекинца. Однажды лошадь амазонки неожиданно понесла, испугавшись чего-то, джигит храбро бросился наперерез и схватил ее за узду. Затем помог растерявшейся Людмиле слезть с седла и… скромно удалился, даже не представившись.
– Как зовут этого человека? – спросила после Маркова у Васи.
– Ренат, – коротко отозвался тот.
Наталья Викторовна решительно потребовала от дочери, чтобы та познакомила ее с будущим новым затем – Гельмутом Шрабером, но Ольга не решалась привести добропорядочного немецкого жениха в их невзрачную «хрущевку». Сам богатый бюргер вел себя по отношению к ней очень благородно, оказывал всевозможные знаки внимания, дарил цветы и духи и даже выписал наконец-то чек на две тысячи марок – на мелкие расходы – но при этом все-таки застенчиво попросил расписку в получении. Наталья Викторовна, узнав об этом, пришла в сильное негодование.
– Да, доченька, – сказала она. – Не сладкая жизнь тебя ждет в Германии. У него там, поди, каждый клочок туалетной бумаги будет на учете.
Ее же собственный жених, Вольдемар, чья борода по значительности уже стала превосходить бороду Льва Толстого, все больше и больше стал уходить в философски-религиозное общение с глухой бабушкой, изъясняясь чаще жестами и мычанием. Это было очень удобно для обоих: она не слышала его, он не понимал ее, и оба оставались при своем мнении. Свадьбу решили сыграть 31 декабря, обвенчавшись предварительно в церкви.
В этот же, последний, день года планировал сочетаться браком с Ритой и депутат Каргополов. Он даже заранее заказал зал в одном из престижных ресторанов, но все пока держал в тайне, поскольку еще не успел развестись со Светланой Викторовной. Он боялся ее и знал, что супруга готова преподнести ему любую «подлянку». И решил в этом вопросе посоветоваться со своим приятелем Мамлюковым, чтобы все прошло шито-крыто. Тем более что сам Мамлюков был неоднократно женат и всегда выходил из подобных передряг победителем.
– И ты еще думаешь? – удивленно спросил тот. – Закатать в цемент и в воду.
– Так просто? – опешил Вадим Арсеньевич.
– А какие тут могут быть проблемы? – засмеялся фармакологический паук. – Я тебе помогу. У меня есть люди. И один молодой парень на примете, сын школьного приятеля, который мечтает выдвинуться. Вот пусть и пройдет первое испытание…
Но и Светлана Викторовна не сидела сложа руки. Она внимательно следила за всеми «телодвижениями» своего мужа, получая подробную информацию от незаменимого в сыскном деле Павла. И хотя последний разговор между Каргополовым и Мамлюковым остался для нее неведом, но она готовила свой ответный удар. А чтобы как-то развеяться и привести нервы в порядок, так же стала посещать конно-спортивную школу и брать уроки верховой езды у инструктора-конюха Василия Жмыхова.
Елизавета Сергеевна и Петр Давидович неожиданно вновь… влюбились друг в друга, да так сильно, будто вернулись в свою молодость. Возможно, этот несомненно опасный для здоровья людей вирус принес в дом Костя, а все творящиеся вокруг него события лишь развили болезнь. Елизавета Сергеевна стала меньше кричать на своего мужа, больше ухаживать за ним, подливать горячий чай с молоком, подавать на ночь шерстяные носки. А Петр Давидович ранним утром уходил на прогулку в лес и рвал там в подарок супруге поздние осенние цветы. Вполне может быть, что виновато во всей этой истории было и наступившее «бабье лето».
Данила Маркелович Жаков, дедуля-самородок, рисовал картину за картиной, словно хотел отыграться за все прошедшие восемь с гаком десятков лет. У него нашлась группа последователей, причем все старики преклонного возраста, также занявшиеся малеванием в стиле «а ля Жаков» и ходившие за ним повсюду, как апостолы за Христом. Один из модных критиков остроумно назвал это стихийное движение: «старческим Ренессансом». Но явились и противники, даже злостные недоброжелатели, в лице поздних авангардистов. Одна из них совершила на очередной выставке акт вандализма: облила портрет Константина-архангела серной кислотой и порезала холст кухонным ножом. Дамочке оказалось девяносто два года, и она принадлежала к могучей кучке из школы реалистов-ивановцев. Однако происшествие это еще сильнее возбудило общественное мнение, а в прессе тотчас же появилось сравнение дедушки Данилы с Рембрандтом и его знаменитой Данаей, пострадавшей тоже от сумасшедшего. Интересно, что вместе с хулиганкой на выставке были также задержаны три звероподобные личности, один из которых напоминал внешним обликом хряка, второй – гиену, а третий – смесь бульдога и комода, под куртками у которых обнаружились ворованные подсвечники из соседнего зала…
А сам Константин получил наконец-то туристическую визу в Израиль! И произошло это следующим образом.
Многие выдающиеся умы прошлого задавались таким вопросом: что есть ложь во спасение? И считать ли изменой поступок, совершенный во благо близкому? И где та грань, которая отделяет хорошее деяние от дурного? Ответа здесь нет, поскольку слишком шаток тот мостик, по которому приходится идти человеку всю свою жизнь. Вот и Константину настало время задуматься над этим вопросом после одной безумной ночи.
Он приехал вместе с Людочкой Марковой в конноспортивный комплекс, чтобы покататься на лошадях. Затем обучением наездницы занялся инструктор Василий, а Костя, оставив их, пошел через поле к выходу. У автомата с освежающими напитками он неожиданно столкнулся с черноволосой девушкой, пившей пепси. Видимо, она тоже только что закончила выездку. У нее была красивая фигура и соблазнительные кольца густых волос на плечах. Лицо показалось знакомым.
– О, шолом! – поприветствовал он Марию из израильского посольства. Та окинула его сперва равнодушным взглядом, а потом улыбнулась.
– Добрый день, – сказала она игриво. – И вы тоже конным спортом увлекаетесь?
– Я просто родился на конюшне, – ответил Костя. – А вскормлен молоком верблюдицы, поскольку детство мое прошло в Палестине, в бескрайних просторах Аравийской пустыни. Я ведь бедуин, к вашему сведению.
– Хватит заливать! – весело сказала Мария. – Мы не на собеседовании в посольстве. А это не вы девять лет назад выступали на юношеском первенстве Москвы по конкуру?
– Я, – удивился Костя. – Откуда знаете?
– И заняли там третье место. А я была пятой. И была еще маленькой, поэтому вы меня и не помните. А я вот узнала, только сейчас. Когда увидела вас здесь.
– Да? Сколько же нам тогда было? – спросил Костя. – Лет по тринадцать?
– Примерно, – ответила девушка. – Я даже вспоминаю, что вы меня тогда зажали в раздевалке и стали тискать.
– Ну это я слишком погорячился, – сокрушенно развел руками Константин, и они оба засмеялись. – Конный спорт, знаете ли, пробуждает половую активность.
– Еще как! – согласилась Мария.
Тут Костя набрался храбрости и сказал:
– А не пойти ли нам по поводу нашей встречи куда-нибудь в кафе и выпить?
– А почему бы и нет? – кокетливо отозвалась девушка.
И они отправились в ближайший бар. Говорили о разном: о породах лошадей, состязаниях, сбруях, о школьных годах, любимых увлечениях, друзьях-приятелях, о книгах, фильмах, эстрадных певцах, о Репине и Шагале, Пастернаке и Есенине, на многие-многие другие темы, которые приходят на ум молодым людям при первой встрече. Вот только о политике и межнациональных отношениях не произнесли ни слова. Затем вечер плавно перетек из бара в ресторан, где Костя и Мария поужинали, перейдя на «ты».
– Не хочется вот так расставаться, – откровенно сказал Костя, когда они вышли на улицу.
– Ну а в чем дело? Поехали ко мне, выпьем кофе, – предложила Мария, – А заодно все-таки проверим, есть у тебя обрезание или нет? Меня давно этот вопрос мучает.
– А если не окажется?
– Без разницы.
Таксист уже услужливо распахивал перед ними дверь.
…Через несколько дней Константин позвонил Ольге и произнес сакраментальную фразу:
– Нам наконец-то дали туристическую визу! Но если бы ты только знала, с каким неустанным напряжением я ради этого работал, буквально до изнеможения… – и он повесил трубку.
Полежав под капельницей, пропитавшись глюкозой, глицином и диакарбом, Митя Шишкин был выведен из своего запойного состояния и приступил вновь к своим рабочим обязанностям и творчеству. Но первым делом он разыскал в регистрационной книге приемного покоя адрес Данилы Маркеловича Жакова и поехал в гости. Он ехал без приглашения, взяв на себя инициативу в одном деликатном и щекотливом деле. Касалось оно Кости. А вернее, его сына Антошки. А если еще точнее – операции по пересадке костного мозга. И денег на лечение. Митя рассуждал так: сам Костя никогда не попросит у спасенного им когда-то дедули необходимой суммы взаймы (и был в этом абсолютно прав!), а вот он, Шишкин, в этом вопросе может и намекнуть модному ныне и преуспевающему художнику-постпримитивисту. Или к какой он там школе передвижников относится… и надо сказать, что Митя едва успел к цели, поскольку Данила Маркелович чуть не «передвинулся» по новому адресу. Его заботливый сын Лавр и галерист Гельманд собирались переселять дедулю в загородный дом, спешно выстроенный за лето в Опалихе. Разумеется, на деньги Данилы Маркеловича, поступившие от проданных картин. Там Данилу-мастера ожидала роскошная мастерская, целый набор всевозможных красок, кистей, холстов и подрамников. Только пиши и зарабатывай бабки, а уж как ими распорядиться – мы сумеем!
