Текст книги "Подари мне жизнь"

Автор книги: Эдуард Резник

Соавторы: Александр Трапезников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Не удержавшись, Костя обнял их обоих.

– Все! – торжественно объявил он и показал три билета на авиарейс. – Послезавтра летим в Израиль. Прямо в аэропорту Бен-Гурион Ольгу посадят на «скорую» и повезут в больницу. Великая капиталистическая махинация, как говорил товарищ Ленин одураченному пролетариату, свершилась! А я, по-видимому, отправлюсь потом в тюрьму.

– Тогда не забудь положить в сумку и шерстяные носки, – посоветовала мама. – Ночью в казематах всегда сыро.

– Поздравляю! – сказал папа, целуя сына. – Я всегда знал, что мой сын – настоящий мужчина. Чего захочет – добьется. Нужно сделать операцию в Израиле – сделает. Захочет в тюрьму – сядет. Ты только там при аресте особенно не сопротивляйся, они ведь могут и огонь на поражение открыть, у них нервы на пределе у всех.

– Я сам сдамся, – ответил Костя. – Вы только тут не волнуйтесь. Оттуда позвоню или напишу. Все будет по-людски. Держите нос кверху!

Елизавета Сергеевна вдруг неожиданно для себя самой заплакала. Петр Давидович принялся ее утешать, но она лишь махнула рукой и пошла в свою комнату, бросив по дороге:

– Я сама тебе потом соберу все необходимое, а пока Ольге звони, чудо ты луковое!

Константин хлопнул себя ладонью по лбу.

– Совсем забыл! – проговорил он. – Ради нее же старался, а из головы вылетело. Голова совсем дырявая стала, как дуршлаг. Макароны в нее можно отбрасывать.

– Это от избытка чувства, – сказал папа и деликатно оставил его одного.

То, что голова у Константина стала действительно несколько рассеянной, свидетельствовал и тот факт, что он сунул зачем-то в сумку пепельницу, в которой только что потушил сигарету, а телефонный номер набрал не Ольги, а Риты. Фотомодель как раз в это время принимала участие в «немой сцене» на подмостках номера люкс Гельмута Шрабера. Звонок мобильного вывел всех из оцепенения.

– Алло? – произнесла Рита, вдыхая аромат хризантем.

– Милая, все удачно! Мы с тобой послезавтра летим в Израиль! – радостно объявил Костя.

Рита, разумеется, узнала его голос и весьма удивилась.

– Как? И мы с тобой тоже? – спросила она. – Уже второй предлагает. Да что у вас там, в Бен-Гурионе, медом намазано, что ли?

– А кто – первый? – не понял поначалу Константин. – Твой Гельмут? Когда это он только умудрился!

– Гельмут, – повернулась к немцу Рита. – Ты тоже со мной в Израиль намылился?

– Я? Я, я! Ноу, найн! – как-то невразумительно отозвался тот.

А Мамлюков тем временем схватил Каргополова за шкирку и зашипел в самое лицо:

– Мочить, понял теперь, что надо мочить, или всем крышка, понял, ослиная башка?

– Я понял, понял, – отозвался тот, поглядев на Риту.

Мамлюков тихо добавил, проследив за его взглядом:

– Ее, по-моему, тоже. Почище твоей Светки будет.

Константин же, на другом конце Москвы, наконец догадался, с кем разговаривает. И сразу развернулся на сто восемьдесят градусов.

– Рита, детка, – продолжил он как ни в чем не бывало, – ты меня еще любишь?

– А что? – с вызовом ответила она, перехватив ревнивый взгляд Каргополова.

– Вот и я тебя: «а что». Так что давай сегодня встретимся. И я тебе все объясню. Мы не летим в Израиль. Я имею в виду с тобой.

– А я – лечу. Без тебя.

– Вот и хорошо. Тогда там непременно встретимся.

– Скорее даже пораньше. Прямо в салоне лайнера. Я ведь уже догадалась, что ты взял билеты для себя и Ольги.

– А сегодня? – спросил Костя. – Сейчас? Сможешь?

– Позвони попозже, – ответила Рита, поскольку к ней уже направлялся Каргополов, сверкая глазами.

Он подошел к окну, открыл его, затем выхватил из вазы букет хризантем и вышвырнул его на улицу.

– О! Как это по-рюсски? – произнес Гельмут. – Досто-евщи-на! Иди-ет… Сумасшедь-ший хауз.

– Это он просто свою нежность выбросил, – поправила его Рита.

Почти сразу же Константин стал набирать номер Ольги. Подошла Наталья Викторовна.

– Костя, это ты? – спросила она. – Чего раньше не звонил?

– Да носился по разным делам, как угорелый! Дорогая теща, а я билеты достал в Израиль. Послезавтра летим.

– Ну вот, дождались! – голос у Натальи Викторовны прозвучал как-то невесело. – А не поздно ли?

– Да что случилось? – встревожился он. – Ольга где?

– Там, где ей теперь и положено быть, – в больнице. На сохранении она. Сегодня утром и положили.

– А можно ее оттуда вытащить?

– Не знаю, – ответила Наталья Викторовна. – Ты позвони завтра.

Костя услышал короткие гудки. «Неужели именно теперь все сорвется?» – подумал он в отчаянии. Потом бессильно повалился на кровать и от накопившейся за все эти дни усталости сомкнулись веки.

Глава двадцать девятая
Странные и чудесные столпотворения

После тревожного звонка из детской больницы, когда медлить было уже нельзя, Константин выскочил на улицу, схватил соседский мотоцикл – и помчался, не разбирая дороги. Он выжимал предельную скорость из «ямахи», выезжал на полосу встречного движения, проскакивал на красный сигнал светофора. От сумасшедшего полета по улицам и тротуарам Москвы у него рябило в глазах, дома и машины сливались в единое целое. Но он все-таки успел… Резко затормозил возле больничного пандуса, где уже стояла машина «скорой помощи». Бросив мотоцикл, Костя побежал к дверям, откуда вывозили каталку с малышом. Рядом шагал взволнованный, не похожий на себя Вильгельм Мордехаевич, за ним – Ольга, которую поддерживала за руку санитарка. А еще дальше – Валера в клоунском наряде.

– Ну как, что с ним? – сорвался первый вопрос с языка Кости. Он смотрел на Антошку, а тот держал в руках полицейскую машину, столь любимую им игрушку. Глаза у мальчика были закрыты.

– Плохо, – коротко бросил Попондопулос. – Сами видите.

– Я заканчивал представление, а тут с ним и начался приступ, – вставил подошедший Валера.

Антон тяжело задышал. Теперь он открыл глаза и стал смотреть на всех, переводя взгляд с одного на другого. Во всем его облике чувствовалось непереносимое страдание. Ольга склонилась над ним и что-то прошептала. Потом взглянула на Попондопулоса.

– Он хочет, чтобы Валера ехал с нами, – попросила она. – Он так привык к клоуну.

– Пусть едет! – махнул рукой врач. – Если только машину не раздавит своим весом.

– А я? – подал голос Костя.

– Ну и ты, разумеется, – сказал врач.

Пока перекладывали Антошку с каталки на носилки, Костя успел спросить у Ольги:

– Ты же на сохранение легла, как здесь очутилась?

– Вот потому и очутилась, что малышу плохо стало. Как чувствовала. Сказала там, что мне лучше, – и сразу сюда. Успела.

– Я тоже успел.

– Слушай, Костя. А может быть, мы опоздаем?

– Не думай так, – сказал он уверенно. – У меня билеты с собой. Наш рейс через час. Успеем.

Костя побежал к шоферу «скорой» и велел гнать в аэропорт изо всех сил.

– Если опоздаем, – добавил он угрожающе, – тебя первого уложу на каталку.

– Что мы, не понимаем, что ли? – ответил шофер и стал заводить мотор.

Костя забрался в салон машины, где уже сидели все остальные.

– «Ямаху» надо убрать с дороги, – сказал Вильгельм Мордехаевич.

Пришлось Косте вновь выскакивать из «скорой» и оттаскивать мотоцикл в сторону. Но тут случилось одно из тех недоразумений, которые обычно происходят в жизни в критических ситуациях. Шофер то ли по дурости, то ли решив, что Костя остается, дал газ, и машина рванулась с места.

– Стой! – заорал Константин, грозя вслед кулаком. Но было уже поздно. Памятуя о наказе, шофер выжал предельную скорость и «скорая» скрылась из глаз.

Ничего не оставалось, как вновь вскочить в седло и помчаться следом. Началась погоня, которая могла закончиться весьма плачевно. «Скорая помощь» неслась по улицам, подрезая весь транспорт, а за ней летел на мотоцикле всадник без шлема, при этом еще и не прекращая материться. Догнать их удалось лишь на втором кольцевом шоссе. Константин вырвался вперед на десяток метров и, махая рукой, затормозил перед «скорой». Та также остановилась.

– Идиот! – заорал он, выскакивая из седла и подбегая к машине. – Меня-то чего забыл?

– Я думал, ты остаешься, – сказал шофер, сконфузившись. – Прыгай в салон. Не робей, успеем!

Костя вновь забрался в машину, где Вильгельм Мордехаевич массировал Антошке грудную клетку.

– Костя? – спросил малыш. – Ты где был?

– За тобой гнался. И как видишь – догнал. Только я не «Костя». Я твой папа.

Почему это у него вырвалось? Он не знал. Но признание само рвалось из груди, из сердца.

– Папа? – удивленно спросил Антошка и еще шире раскрыл свои васильковые глаза. Они стали просто огромными на его бледном, исхудавшем лице.

– Папа, – подтвердила Ольга, гладя его ручку.

Антошка недоверчиво посмотрел на Вильгельма Мордехаевича, потом на Валеру. Оба они, не сговариваясь, кивнули головами.

– А почему же ты до сих пор молчал? – обратился теперь к Косте малыш.

– Потому что был непроходимым дураком, – сознался тот, глотая накопившиеся в горле слезы. – Теперь больше не буду.

– Он поумнеет, это точно, – согласно кивнул Попондопулос.

– Он обещает, – подсказала Ольга, почему-то держась теперь за свой живот. Лицо ее вдруг исказила боль.

– Иначе я из него оставшуюся дурь палкой выбью, – добавил помрачневший Валера.

– Папа, я тебя люблю, – улыбнулся вдруг Антошка. – Расскажи что-нибудь. Как ты жил… без нас?

– Плохо, – сказал Костя, не обращая внимания больше ни на кого – видел перед собой лишь лицо сына. – Много смеялся и мало плакал. А надо, чтобы того и другого было в меру. Перекосы в любую сторону не нужны. Нельзя постоянно рыдать над своей несчастной судьбой, но и хохотать над ней, как сумасшедший, тоже не нужно.

– Разумно излагаешь, – согласился Вильгельм Мордехаевич. – Это и мой принцип. У меня давным-давно был учитель в школе, так он нам говорил: «Дети, не смотрите на мир через розовые очки, но не смотрите на него и через черные. Глядите просто без очков». На что я всегда спрашивал: «А если у меня плохое зрение?» Тогда вообще закрывай глаза, отвечал учитель.

Все в салоне тихонько засмеялись, даже Антошка.

– Сейчас мы полетим с тобой на самолете, – продолжил говорить Костя. – Ты ведь никогда не летал, а теперь узнаешь, что это такое. Какие удивительные ощущения. Ты – в небе, а внизу – земля, и маленькие-маленькие дома, а людей и вовсе не видно. Когда-то они сами умели летать, без самолетов, а теперь разучились. Но это время вновь наступит. Они вспомнят. Они все вспомнят, и какими прежде были добрыми и справедливыми, и где скрыты их закопанные таланты, и как умели любить, и почему все это внезапно исчезло.

– Я хочу спать… – произнес вдруг очень отчетливо Антошка. И повторил, совсем уже слабым голосом: – Папа, я хочу спать…

– А ну-ка пусти! – сказал врач, отталкивая Костю в сторону. – Теперь уже моя очередь.

Он вновь начал энергично массировать грудную клетку ребенка. Потом стал присоединять какие-то проводки и включать приборы. В глазах Ольги застыл немой ужас. Костя сидел в углу салона неподвижно, будто одеревенев. Валера съежился, превратившись из большого клоуна в совсем маленького. И так неестественно и страшно смотрелось его измалеванное в гриме лицо, словно это была сама маска смерти. А бубенчики на его колпаке тихо позванивали.

Вильгельм Мордехаевич что-то сказал шоферу «скорой», но Костя не разобрал. Затем врач начал говорить в рацию. И опять непонятно, будто это был чужой, незнакомый язык. Единственное, что он отчетливо уловил, это: «Кровоизлияние в мозг» и «Высылайте вертолет». Костя низко наклонил и сжал голову обеими руками. А машина между тем начала тормозить и остановилась на обочине загородного шоссе. Ольга вдруг пронзительно вскрикнула, совсем побледнев от непереносимой боли.

Попондопулос продолжал манипулировать над телом Антошки. Но теперь он еще и поглядывал на Ольгу, которая сползла на пол салона.

– Да займись же ты женой! – прокричал врач Косте. – Вынесите ее на воздух!

Валера и Костя, поддерживая с двух сторон Ольгу, перенесли ее на траву. Солнце светило так ярко, что казалось, прожжет насквозь все живое на земле. «Ну и пусть!» – подумалось Косте. Он глядел на искривленное мукой лицо Ольги и ничем не мог помочь. Не мог он помочь и сыну, когда вернулся в салон.

– Уйди, – сказал ему врач, не оборачиваясь и продолжая «колдовать» над телом. Но, судя по всему, его манипуляции не помогали.

– В этой машине ничего нет, – с раздражением проговорил Попондопулос. – Даже простого фибриллятора.

Константин выглянул из машины. Валера и шофер хлопотали возле Ольги. Неподалеку от них остановилась машина ГАИ. Выскочивший из нее молоденький лейтенант с полосатым жезлом, тут же стал направлять движение машин ближе к обочине. Затем гаишная «Волга» выехала на середину шоссе и загородила всю дорогу. «Это они готовят площадку для вертолета, – подумалось вновь Косте. – Зря я сказал ему, что я – его отец. Не надо было говорить этого до операции. Мы же обещали с Ольгой…» Он сейчас наблюдал за всем происходящим не своими глазами, а со стороны, словно видел кадры кинохроники. «Плохое кино, – подумал он. – Скверное. Глупое и с несчастливым концом. Не хочу его больше видеть». Но он продолжал смотреть, бессильно опустив руки.

– Мы не можем его спасти, – услышал он глухой голос врача.

А в небе, как огромная желтая стрекоза с красным крестом на боку, появился и стал кружить вертолет. На некоторое время он завис в воздухе, прямо над ними, а затем рывками опустился на освободившуюся площадку. Некоторые машины на шоссе останавливались, другие замедляли ход, третьи проносились мимо. Из вертолета высыпали люди в белых халатах, с медицинскими чемоданчиками и складными носилками.

– Все, – произнес Попондопулос, не дожидаясь коллег. – Он умер.

Костя даже не стал оборачиваться. Он поднял валявшуюся на асфальте игрушечную полицейскую машину, механически сунул в карман. Услышал крик Ольги. Увидел суетящихся возле нее людей. Другие врачи заполнили салон «скорой». Константина отодвинули еще дальше. А у Попондопулоса вдруг запищала рация. Врач нажал на кнопку приема, выслушал, затем тронул Костю за плечо.

– Из авиакомпании спрашивают, – сказал он. – Они держат рейс. Вы полетите?

Костя равнодушно пожал плечами и медленно пошел в сторону леса. В небе над ним пролетал белоснежный лайнер. И вновь он услышал предродовой крик Ольги.

– Они не полетят, – произнес в рацию врач. – Кажется, у них родился сын.

Елизавета Сергеевна будила Костю уже пятую минуту, а он все никак не просыпался. Наконец, с трудом разомкнул веки и первым делом спросил:

– У меня сын родился?

– Рано еще, больно ты прыткий, – ответила мать. – Мне только что звонила Наталья Викторовна, сказала, что Ольга держится молодцом и, может быть, ей даже удастся выехать в Израиль. Врачи в принципе не возражают. Уж как-нибудь довезем до аэропорта, а там посадим в самолет и – всего-то пару часов лета! Лишь бы не начались преждевременные схватки…

Наталья Викторовна задумалась. Потом, видя усталое и измученное лицо сына, добавила:

– Ты спи, спи. Просто ты опять кричал во сне, уже третью ночь подряд. Надо бы и тебе сходить к доктору. Обследоваться.

– А который сейчас час? – спросил Костя.

– Шесть.

– Утра или вечера?

За окном висела темно-серая осенняя промозглая мгла – сразу и не разберешь, какое время суток?

– Вечер, – ответила мать, положив свою теплую ладонь на его лоб. – Я тебя разбужу, если случится что-то важное.

И Константин вновь провалился в бездонный сон. На этот раз он шел по какому-то бескрайнему зеленому полю, залитому солнечными лучами, среди сверкающих бусинками росы ромашек и васильков, а впереди выделывал петли на велосипеде Антошка. Он выкрикивал что-то веселое, указывая ручонкой на горизонт, где сливалось небо с землей, оставляя лишь узкую полоску света, до которой им всем надо было непременно дойти. Рядом шла Ольга и катила детскую коляску с ребенком. И тоже смеялась. Неожиданно впереди них откуда-то выскочил и помчался стремглав заяц. Антошка погнался за ним на своем велосипеде, но вскоре отстал.

– Осторожно! – крикнула ему Ольга. – Вернись назад! Здесь еще не разминировано.

– Как это? – удивился Костя.

– А так. Саперы сюда так и не доехали. Их под чью-то дачу фундамент копать отправили. Какого-то генерала.

– А мины?

– Да решили вместо саперов завести сюда кроликов и зайцев, вот они и подрываются, и все довольны. И мин меньше, и зайцев.

– А зачем же мы здесь идем?

– Так надо же дойти до горизонта. Тут – самый короткий путь. Смотри, что я тебе говорила?

Где-то далеко впереди, куда показывала рукой Ольга, поднялось облачко дыма, огня и пепла.

– Еще один кролик подорвался, – сказала Ольга. И снова закричала Антошке: – Быстро вернись обратно!

Антон помахал им рукой и помчался куда-то в другую сторону.

– Нет! – изо всех сил прокричал Костя: – Нет! Нет!!!

А в ответ ему громыхнул страшный, огненный взрыв…

Костя вскочил с кровати, ошалело смотря по сторонам. В комнате находились его родители и почему-то Галя – секретарша главврача больницы Геннадия Васильевича Красноперова. Но сейчас это его мало удивляло, он искал здесь еще и Антона. Мама протягивала ему стакан с резким запахом.

– На, выпей, – сказала она. – Пройдет.

– Что это? – поморщился Костя.

– Валокордин.

– Фу, гадость какая, – выпив, отреагировал он. – Уж лучше бы водки… А ты что тут делаешь? – обратился он к Гале.

– А я по поручению, – ответила она. – Наш старик организовал в больнице подписку на лечение твоего сына, вот мы и собрали, кто сколько мог.

– Надо же! – сказал Петр Давидович. – Почти как в старые добрые советские времена. Я уж думал такое и невозможно.

– А ты меньше телевизор смотри, – посоветовала ему Елизавета Сергеевна. – Людей этим ящиком Пандоры еще не до конца испортили.

Галя положила на стол конверт.

– Здесь около четырех тысяч долларов, – сказала она. – А Геннадий Васильевич просил тебе особенно передать, что он на тебя надеется и ждет обратно. В медицину. Так же и Петр Петрович сказал. Привет тебе от него и от всех остальных. Катя даже целует.

– А ты? – нахально спросил Костя.

– И я тоже, – ответила Галя и, немного смущаясь Костиных родителей, поцеловала его.

Поскольку поцелуй несколько затянулся, Петр Давидович кашлянул, а Елизавета Сергеевна поторопила:

– Пора, пора, Костику отдыхать надо.

– Ну, спи, малыш, баиньки, ложись в кроватку! – весело отозвалась Галя и пошла к двери.

– Спасибо! – крикнул вслед Костя. – Так всем и передай!

Затем он вновь растянулся на постели. Ушли и родители, тихо прикрыв за собой дверь. Но теперь сон почему-то не шел к нему. Костя думал о том, что непременно вернется в свою родную больницу, станет там со временем врачом, кардиохирургом. А у Мамлюкова долго не проработает. Хоть озолоти. Да эти деньги, которые собрали в складчину его бывшие сослуживцы, оторвав их от своих практически нищенских семейных бюджетов, – в сотню раз дороже всех наворованных богатств Мамлюкова и ему подобных! Их, конечно, не хватит на лечение Антошки, но в них – кровь и пот простых честных тружеников, врачей и санитаров, медсестер и нянечек, людей в белых халатах, который помогут, спасут его сына. Теперь Костя в этом не сомневался.

Вскоре он снова уснул и проспал до утра уже без сновидений.

А затем началось какое-то чудесное столпотворение и явление ходоков к Константину, будто отворились небесные врата, выпустив добрых и заботливых ангелов.

Первым в девятом часу утра заскочил инструктор-конюх Василий Жмыхов. Не отличающийся особым красноречием, он просто сунул Косте пакет и сказал:

– Двадцать три тысячи рублей. Мне сейчас не нужны, а отдашь, когда сможешь. И учти – жду, когда позовешь на крестины.

– Погоди, давай хоть чайку выпьем! – крикнул Костя, но школьный приятель уже скрылся за дверью.

Константин положил деньги рядом с теми, которые вечером принесла Галя. И где уже хранились небольшие сбережения всей семьи Щегловых. А вскоре к ним прибавилась и сумма, доставленная взбудораженным Джойстиком.

Первым делом он спросил:

– Когда ваш самолет прилетает в Бен-Гурион? Пришел повторный запрос из медцентра.

– Завтра в 19.00. Но еще ничего не ясно. Ольга легла в больницу, на сохранение, – ответил Костя. – И сможем ли мы ее оттуда вытащить, чтобы переправить в Израиль – не знаю.

– Сможем, – уверенно сказал друг. – Я тебе удивляюсь, ты ли это? Придумай какой-нибудь план, возьми подъемный кран, подгони его к окнам ее палаты и пересади в люльку. Или возьми больницу штурмом. Она должна улететь.

– Я понимаю, – несколько ободрился Константин. – Этот вопрос я как-нибудь разрешу, не сомневайся.

– А пока бери, – Джойстик положил на стол пачку долларов. – Тут полторы тысячи баксов.

– Откуда?

– Продал пару компьютеров.

– И не жалко? Они же у тебя все такие навороченные!

– Плевать. Один мудрый еврей сказал: не люди для вещей, а вещи для человека. Правда, после этого разорился. Но мы-то с тобой получим больше, когда возьмем банк.

– Ох! – осталось лишь вздохнуть Константину.

Следом за Джойстиком пришел клоун Валера. На сей раз он был в цивильном костюме, лопающемся по швам, а потому выглядел все так же смешно и забавно.

– Костюмчик-то у тебя, поди, на два размера меньше, – позлил его Костя.

– Зато башмаки на столько же больше, – отозвался тот. И это было истинной правдой. Они даже загибались кверху, как туфли у восточного звездочета.

– Ну что с Виталиком, с тем мальчиком из реанимации? – спросил Костя, сменив тон.

– Получше. Сейчас он снова в одной палате с Антошкой. Ты даже не представляешь, как мы с Милой рады.

– Все будет хорошо, – сказал Костя.

– И у тебя тоже, – ответил клоун. – А это вам на операцию. Пригодятся. Мила на новую мебель копила.

Он бросил на тумбочку конверт с деньгами.

– Спасибо, – растроганно сказал Костя. Он даже не знал, чем ему выразить свою благодарность, а потом добавил: – Я для вас гарнитур Екатерины Второй из Эрмитажа сопру.

– Вот и сочтемся, – усмехнулся Валера.

После ухода клоуна Константин стал названивать Наталье Викторовне. К телефону подошел Вольдемар и сообщил, что та уехала в больницу к Ольге. Дал адрес. Костя повесил трубку и начал сам собираться в роддом. Но в это время раздался еще один звонок в дверь.

– Папа, кто там? – крикнул Костя из комнаты.

А Петр Давидович застыл на пороге и слегка онемел, поскольку увидел Риту. В памяти замелькали кадры из бурного мамлюковского кутежа. Он стыдливо потупил взор и бочком пошел вдоль стенки.

– Доброе утро! – вежливо произнесла ему вслед Рита и усмехнулась.

– Угу! – отозвался «старый озорник». И скрылся в своем кабинете. Хорошо хоть, что Елизавета Сергеевна к этому времени уже ушла на рынок. Рита прошла в комнату к Косте.

– Ого! – произнес он.

– Чего это вы с отцом какими-то междометиями разговариваете? – насмешливо спросила она. – Вроде бы не шимпанзе, а мужчины, насколько мне известно. Впрочем, – добавила Рита, – во время любовного гона вы все в обезьян превращаетесь.

– На что это ты намекаешь? – спросил Костя, поглядев на стенку, за которой затаился отец. – Ладно, садись. Молодец, что пришла. Я сам тебе только что собирался звонить.

– Опять врешь. Ты к Ольге намылил лыжи. В больницу.

– Откуда знаешь?

– Звонила вчера Наталье Викторовне. Но сейчас не о том.

Она открыла сумочку и вытащила оттуда увесистый целлофановый пакет. Покачала его в руке, словно проверяя тяжесть или же намереваясь запустить им в маячившее перед ней лицо.

– Пять тысяч марок дал Гельмут, – раздельно произнесла она. – А двадцать пять тысяч долларов я выцарапала у Каргополова. В обмен на свободу. Но это все ерунда, я с него для самой себя еще в сто раз больше сдеру. Он у меня на коротком поводке ходит. Так что – бери на лечение.

– Рита! Ты в своем уме? – Костя даже не мог подняться со стула от изумления. Голова пошла кругом. Он все же вскочил и попытался заключить Риту в свои объятия. Но та холодно его отстранила.

– Ради вашего Антона, – сказала она. – А теперь мне пора. Каргополов ждет. Он ко мне шофера и телохранителя приставил, на лестнице торчат.

– Погоди! – вспомнил вдруг Костя. – Может быть, тебе расписку написать?

– Не надо, – усмехнулась она. – Мне и той достаточно. Которую я взяла с Ольги. На полмиллиона.

– А может быть, ты ее все же порвешь? – осторожно спросил он.

– Нет, – покачала она головой. – Я ведь пока не решила, как с вами обоими поступить. Это сегодня я добрая, а завтра злой буду. А тебя, Костя, запомни, не прощу.

Рита быстро повернулась и пошла к двери. Костя так ничего и не успел сказать.