Текст книги "Честь семьи Прицци"

Автор книги: Эдгар Френсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Я знаю, это Чарли Портено виноват во всем. Это он довел мою дочурку до такого состояния, – старик прихлопнул газету ладонью. Как всегда в такие секунды, лицо его постепенно приобретало пунцовый оттенок, лысину украшали капельки пота, а подслеповатые глаза выкатывались из орбит.

Когда-нибудь злость сожрет его, – равнодушно подумала Мэй. – Доконает старческое дряхленькое сердце. Ну что ж, это будет не так уж и плохо. Господи, да он сейчас взорвется, как паровой котел, давший течь. Давай, давай, злись. Злись, пока не лопнешь!

…– Он ведь мог жениться на тебе, – продолжал захлебываться яростью Доминик. – Когда Чарли был сопляком, он горел желанием, чтобы ты вышла за него замуж. А теперь, значит, ты стала не нужна ему!

– Оказалось, что нужна, папа, – со вздохом отчаяния возразила Мэй. На лице ее застыла вселенская скорбь. – Прежде, чем уехать в Калифорнию и жениться на этой женщине… Он… Он приехал ночью и овладел мной насильно…

Она горько усмехнулась.

Казалось, на шею Доминика накинули удавку. Рот его распахнулся, став похожим на небольшую пещеру. Глаза округлились. Кровь еще сильнее прилила к щекам, и они запылали ярко-алым пожаром. Воздух с хрипом проникал в легкие, но каждый вдох давался старику с огромным усилием.

Глядя на дергающийся кадык отца, Мейроуз испытала нечто похожее на удовольствие. У нее появилось ощущение, что стоит немного увеличить нажим, сказать что-нибудь грязное, и его сразу же хватит удар. Моментально. Она представила, как Доминик сползает со стула, раздирая пальцами грудь. Лицо его из красного становится пепельно-серым. Ноги судорожно сучат по ковру, и с них слетает один тапочек, открывая серые в синюю полоску носки. Халат задирается, рубашка выскальзывает из-под ремня, обнажив бледный рыбий живот, покрытый короткими седыми волосками. Затылок глухо ударяется об пол, глаза стекленеют. Еще секунда, и нескладное тело замирает на пушистом ковре, становясь похожим на мешок с дерь…

Яростный вопль прервал яркую картину, развеяв ее как дым.

– Ты говоришь гадости! – вскричал Доминик. – Как ты можешь рассказывать ТАКИЕ вещи в присутствии отца?!

(Мейроуз еле заметно усмехнулась.)

– Он так с тобой поступил? Чарли Портено так с тобой поступил? Ты уверена?

– Я уверена? – жестко бросила Мэй. Сейчас уже можно было нс притворяться. Ярость застила старику глаза. Он бы все равно ничего не заметил. – Уверена ли я? Да если бы ты видел, какого размера у него член, ты бы…

– Замолчи! – взвизгнул Доминик. – Замолчи!!! – теперь он стал темно-бурым, как свекла. – Как ты можешь произносить при мне такие вещи! Как ты можешь?! Где твоя честь?!!

– Ты что, отец, смеешься? – глаза Мэй сузились, в них появились проблески дикой звериной ярости. Она и сама верила сейчас в то, о чем говорила. – Никакой чести у меня больше не осталось!

Доминик внезапно побледнел. Лицо его вытянулось, рука вцепилась в рубашку с левой стороны груди. Он обмяк и начал жадно хватать ртом воздух.

Мейроуз встала и быстро прошла в кухню.

Вот так. Похоже, собственная злоба все-таки доконала его. Ну что ж, папа…

Она слышала, как Доминик хрипит у нее за спиной, и улыбалась. Смерть отца была бы ей на руку. Сейчас, наверное, немного рано, но второго такого случая может и не представиться. Сердечный приступ. Что может быть лучше и безопасней? Ни один коп не заподозрит ее в убийстве. Да, собственно, никакого убийства и нет. Есть сердечный приступ у старой колоды, место которой уже давно в могиле.

Мэй быстро зашла в столовую и оглянулась, не смотрит ли на нее отец. Доминик сполз еще ниже, одна рука его свисала, почти касаясь пальцами пола, а голова упала набок, и розовая лысина отсвечивала в льющемся сквозь оконное стекло солнечном свете.

Мэй открыла кран, пустив полный напор холодной воды, достала стакан и взяла со стола бутылку, на золотистой этикетке которой вилась надпись: «Текила». Наполнив стакан до краев, она повернула кран, закрывая воду, и вернулась в столовую.

Доминик судорожно массировал по-женски отвислую грудь, впиваясь скрюченными пальцами в дряблую мышцу. Глаза его, наполненные страхом смерти, метались по комнате.

– Папа!

Он еле сумел повернуть белое как снег лицо на ее голос.

– Попей, тебе станет получше, – улыбнулась Мэй, протягивая ему стакан.

Пухлые пальцы обхватили стекло. Серые губы жадно начали втягивать в рот влагу. Он успел сделать нс меньше четырех глотков, прежде чем кактусовая водка обожгла желудок. Горло перехватило мучительным спазмом. Резким движением Доминик отшвырнул стакан, словно это было скользкая ядовитая гадина. Тот отлетел в угол, разбросав по ковру прозрачные искристые капли. Они поблескивали будто крупные бриллианты. Доминик смахнул влагу с губ и подбородка и зашелся в приступе выворачивающего легкие, лающего кашля. Перегнувшись пополам, он хрипел. Халат разошелся на груди, две

пуговицы на рубашке оторвались, и в образовавшийся просвет Мэй увидела белое старческое тело.

– Хааахххррр… – Доминика вырвало прямо на ковер. Его била дрожь. Руки тряслись, словно во время эпилептического припадка. В комнате резко запахло кислыми рвотными парами. Старик попытался подняться, но рухнул обратно на стул. Его стошнило еще раз. Теперь густая горячая жижа хлынула на стол, брюки, халат. Однако после этого Доминик задышал свободнее. Было очевидно, приступ миновал. По лицу градом катил пот, тело вновь и вновь сотрясали спазмы, но желудок оказался чист.

Мэй с досадой смотрела на скрючившегося отца. Он обманул ее надежды. Несколько секунд она наблюдала за конвульсивными попытками Доминика встать, а затем тихо, одними губами, процедила:

– Мать твою, ублюдок…

И пошла вызывать врача…

… В час дня Чарли тоже пил кофе. Собственно говоря, он делал два дела сразу: завтракал и чистил пистолет. Отхлебывая терпкий напиток, Чарли смазывал все детальки. Черные вороненые частицы смерти лежали на покрытой масляными пятнами странице «Дейли ньюс». Отливающие синевой, отнюдь не страшные и не несущие никакой опасности сами по себе. Но когда каждая из них займет свое место, вместе они превратятся в смертоносную машинку, плюющуюся маленькими кусочками стали, одетыми в латунные рубашки. Патроны стояли тут же на столе ровным рядком. Солнечный свет играл на ровных боках. Девять штук – четыре жизни. Живот – голова. И одна про запас. Чарли усмехнулся. Будет лучше, если сегодня никто не умрет. Лучше для всех. Руки механически совершали нужные действия. Брали деталь, любовно и тщательно чистили ее, покрывали тонким слоем оружейной смазки, чтобы в нужный момент «кольт» не подвел, не дал осечки. Иногда от мгновения зависит жизнь. Жизнь Чарли Портено. Его жизнь.

Мыслями же он был далеко. С утра Чарли позвонил двоим парням отца – Ларри и Роберту – и предупредил, чтобы ровно к четырем часам они были у юго-восточной стороны Сити-Холл, на углу Бродвея и Чамберс-стрит. Им понадобится небольшой фургон с какой-нибудь отвлекающей надписью на борту. Парням не нужно было долго объяснять, что к чему. Они все схватывали на лету. Затем Чарли сделал еще один звонок. На этот раз абонентом был некий Майкл Кейли. Дом его стоял на северном побережье Лонг-Айленда в шести милях от Стони Брук. Мало кто знал, что этот дом имеет огромный бетонный подвал и вполне мог бы служить бомбоубежищем, если бы какому-нибудь умнику вздумалось нажать на кнопку. Но основным предназначением его было вовсе не это. Подземный этаж хранил секреты. Майклу Чарли не стал ничего объяснять, а сказал всего одну фразу:

– В семь будет работа.

– О’кей, – хмыкнул Майкл и повесил трубку.

Теперь оставалось только уповать на везение. Портено снова и снова прокручивал в голове детали предстоящего похищения. Если бы не Айрин, он, пожалуй, не волновался бы так сильно. В воображении то и дело проплывали картины, одна страшнее другой. Охранник, стреляющий из пистолета ей в грудь. Айрин, лежащая на ковровом покрытии холла с забрызганными кровью золотистыми волосами. Черт! Чарли отогнал от себя жуткие видения. Вечером все казалось гораздо легче, но с наступлением утра он пришел в ужас от принятого вчера решения.

«Ты, должно быть, спятил, раз согласился на такое, – подумал Портено. – Точно. Совсем рехнулся».

Самое плохое то, что уже ничего нельзя изменить. Чтобы понять это, нужно знать нравы семьи. Когда машина запущена – ее невозможно остановить. Остается лишь наблюдать за происходящим. Господи, как же он согласился-то?

Чарли смазывал пистолет, пил кофе и перемалывал свои мысли. В какой-то момент ему вдруг очень захотелось оказаться где-нибудь далеко, на другом краю земли, чтобы не видеть, не знать о существовании семей вообще и Прицци в частности. До него вдруг дошла алогичность происходящего. Не потому, что Чарли в это мгновение начал высоко ценить жизнь другого человека. Вовсе нет. (Работа, обычная работа). Но он поразился тому, как просто идет против собственного желания, своего «Я». Никого не интересовало, что думает Чарли Портено обо всем этом, чего он хочет и хочет ли чего-нибудь вообще. А еще хуже было то, что пришло осознание: ЭТО НАВСЕГДА. До самой смерти. Даже в старости, если, конечно, удастся дотянуть до нее, ему придется делать то, чего хотят другие. Всю жизнь он плясал, пляшет и будет плясать под заказанную кем-то музыку. А когда умрет, это станут делать его дети, потом дети его детей, и так далее, до бесконечности.

Мысли были мрачными. Холодными и черными, как вода в зимней реке. Они могли свести с ума, точа сознание, долбя в одну точку, словно падающие с монотонным однообразием капли. От них в душе поднималась стылая волна, и ощущение собственной ничтожности затопляло мозг, сковывая его ледяной коркой депрессии. Ничего нс значащий маленький человечек. Что ты можешь и что решаешь в своей жизни? Можешь ли ты распоряжаться собой, своим телом, своим разумом?

Родство с семьей даст лишь иллюзию свободы и защищенности. На деле же ты более несвободен и беззащитен, чем самый последний забулдыга, спящий под мостом в картонной коробке.

Чарли показалось, что его всю жизнь подвергали какой-то изощренной пытке, калечащей не хуже «испанского сапога» или «железной девы»[11]11
  «Испанский сапожок», «железная дева» – способы пытки, применяемые во времена Великой Инквизиции.


[Закрыть]. Только он согласился на нес добровольно. Некая утонченная форма садомазохизма.

Лицо Чарли стало похоже на каменную маску. Руки начали собирать пистолет, быстро и точно. Движения, доведенные до автоматизма. Закончив сборку, он отложил «кольт» в сторону и принялся аккуратно загонять патроны в обойму. Они ложились один к одному. Девять братьев-близнецов 38-го калибра, и каждый из них нес в себе смерть. Ему захотелось загнать ее в магазин, поднести ствол к виску и нажать на спуск. Желание было подсознательным, чисто инстинктивным, и через мгновение Чарли испугался. Не мысли, как таковой, – наверное, подобные моменты случаются у любого человека, – а того, что она вообще возникла в его голове. Чтобы отвлечься от неприятных размышлений, породивших ее, Чарли резко встал, убрал пистолет в карман халата и принялся расхаживать по комнате, распевая во весь голос песенку о паровозе из города Чаттануга. Это помогло. Первая волна депрессии, вызванная отчаянием, отступила, оставив после себя лишь мутный след, подобно клочьям пены на морском песке. Через некоторое время он ощутил себя способным действовать. Да, именно действие, энергичное и целенаправленное, могло защитить его разум от разрушительной силы страха перед неизбежным. Действие встанет мощной несокрушимой стеной на пути болезненных переживаний, давящих на Чарли словно огромный пресс.

Он огляделся, ища глазами нечто, давшее бы ему повод для занятия. Через секунду Чарли сообразил. Подойдя к шкафу, вытащил свой рабочий костюм и начал одеваться. Халат полетел на стул, распахнув полы, словно мрачная темная птица – крылья. Надев отутюженную светло-бежевую рубашку, Чарли потянулся за брюками, но передумал и сменил рубашку на тонкую черную водолазку. Затем он надел черный с серебристым отливом костюм. Пистолет Портено сунул не в кобуру подмышкой, а в боковой карман пиджака. Затем последовал глушитель. Носки Чарли выбрал тоже черные, нейлоновые. Потом надел туфли. Остроносые. Солнцезащитные очки он нашел в ящике стола, куда сам же положил их накануне. Шляпа и куртка уже висели на вешалке в прихожей. Покончив с экипировкой, Портено подошел к зеркалу и осмотрел себя, поворачиваясь то одним, то другим боком. Впечатление сложилось довольно мрачное. Но зато костюм сглаживал рост. Если кто-нибудь и увидит его, то показания, скорее всего, ограничатся парой фраз типа: «Это был такой… ну, обыкновенный парень. Да, он одет в черное. Во все черное». Для федералов подобные сведения означают пустышку. Все равно, что вообще никаких.

Чарли усмехнулся. Мучившие его страхи спрятались в темноте подсознания, но как только он вспомнил о них, вновь потянули свои скользкие ледяные щупальца. Так, не думай. Не думай об этом, и все будет нормально. О’кей.

В эту секунду щелкнул замок входной двери. Чарли напрягся. Рука сама по себе оказалась в кармане пиджака и вытащила пистолет. Портено еще даже не успел ни о чем подумать, а «кольт» уже устроился в ладони, тяжелый и прохладный, настороженный. Готовый в любую секунду выдохнуть пулей. Черный пустой глаз ствола уставился в сторону коридора.

Кто ты, стоящий за дверью? Выйди на свет! Покажись мне!

– Чарли, дорогой, я вернулась, – весело произнес голос Айрин.

Он расслабился. «Кольт» вновь вернулся в глубину кармана, подобно небольшой хищной пиранье.

– Айрин?

Каблучки туфель процокали в сторону комнаты, и она вошла. На плаще ее темнели капельки воды. В волосах запуталось золото осени. Айрин принесла с собой свежесть утра, тепло последних солнечных лучей лета, запах подсыхающей листвы и… куклу в яркой картонной коробке.

Это был очаровательный младенец. Головку его украшали темные вьющиеся кудряшки, на пухлых резиновых щечках играл румянец, голубые стеклянные глаза открывались, как только кукле придавали вертикальное положение. Крохотные ручки сделаны настолько точно, что их вполне можно было перепутать с настоящими. Даже ноготки окрашены в более светлый цвет. Младенец, действительно, выглядел удивительно живым.

– Правда, хорошенький? – улыбнулась Айрин. – Кажется, еще немного, и он заагукает.

(Пуля, выпущенная из «магнума», пробила пластмассовое тельце и вошла Айрин в грудь, над солнечным сплетением, сломав несколько ребер. Ее отбросило к стене. Завернутый в одеяльце «младенец» вывалился из разжавшихся пальцев и стукнулся о пол резиновой головкой. Охранник, не меняя положения, вновь взвел курок и нажал на спуск. Вторым выстрелом Айрин пробило шею навылет. Пуля ударила в стену, отколов здоровый кусок штукатурки и кирпича. Красно-белые крошки посыпались на ковровое покрытие холла. Фонтан черной дымящейся крови хлынул из разорванной артерии, заливая плащ, костюм и руки Айрин. Колени у нее подогнулись, и она повалилась на пол, прямо на упавшую куклу. Одеяло мгновенно пропиталось красным. Охранник втолкнул бледного как сама смерть Филаджи в лифт и нажал на кнопку с цифрой «I". Пистолет он все еще держал в вытянутой руке.)

– Эй, что с тобой? Тебе нехорошо? – Айрин внимательно смотрела на него, держа куклу за ногу в опущенной руке.

– Да нет, – сипло ответил Чарли и сам удивился своему внезапно севшему голосу. – Все нормально. Просто голова закружилась.

– Выпей аспирин, – посоветовала она. – Должно помочь.

– Пожалуй, – согласился Чарли. – Нам, кстати, пора собираться. В четыре нас уже будут ждать у Сити-Холл.

– Хорошо, – младенец полетел на кровать. – Сейчас приму душ и переоденусь…

… В двадцать минут пятого «Боинг-727" компании» Вестерн Эр Лайнз" опустился в аэропорту «Эл-Эй-Экс». Франциск, проспавший всю дорогу в кресле салона туристического класса, протер глаза кругленькими кулачками и мощно зевнул, закрыв рот ладошкой. Стюардесса у трапа пожелала помятому коротышке всего хорошего и приветливо помахала рукой. Франциск скатился с крутой лестнице и зашагал к главному терминалу.

Через десять минут он получил багаж и вышел в яркий солнечный день Лос-Анджелеса. Голова гудела, словно колокол, и вообще, Кунз чувствовал себя разбитым и выжатым как лимон. Ему даже было лень поднять руку, чтобы подозвать такси. Солнце припекало, и детектив через две минуты почувствовал себя так, будто сидел в сауне. Плащ был явно лишним, однако от одной мысли, что его придется снимать, Франциску едва не стало плохо. Вообще, ему в данный момент было противопоказано движение в любой форме.

Франциск тяжело вздохнул. В этом вздохе слышалось страдание обреченного на медленную гибель. Не помогал даже легкий ветерок, ибо он не мог пробитьсz сквозь одежные «доспехи». Единственное, на что отважился детектив, это неимоверным усилием размякших после длительного сна мышц поднять руку и стянуть с головы шляпу. Стало немного полегче, хотя не настолько, чтобы Франциск смог двигаться достаточно активно. Порыв ветра потрепал его по лысине. Кунз напрягся и покатился к бровке тротуара, где стояло черно-желтое такси. Оконное стекло со стороны пассажира было опущено, и Франциск, заглянув в салон, спросил скучающего водителя:

– Кого-нибудь ждете?

– Садитесь, мистер, – с готовностью отозвался тот.

Кунз открыл дверцу и с невероятным облегчением плюхнулся на переднее сиденье. Такси шустро взяло с места.

– Куда поедем, мистер? – шофер улыбнулся ему так, словно увидел кинозвезду.

– Мемориальный госпиталь, Лонг-Бич, – тяжело отдуваясь, отозвался Франциск. Он сейчас как раз решал сложнейшую задачу: можно ли снять плащ, сидя в салоне автомобиля, совершив минимум телодвижений? По всему выходило, что это чересчур тяжелая, а скорее всего, и вовсе не разрешимая проблема. Откинувшись на спинку кресла, чувствуя, как капли крупного пота сползают по спине, Франциск вздохнул еще раз. Гораздо тяжелее, чем раньше.

На то, чтобы добраться до госпиталя, им понадобилось ровно сорок две минуты. Таксист притормозил у застекленных дверей в приемный покой, высадил Кунза и умчался, оставив детектива одиноко стоять на тротуаре.

Сейчас Франциск чувствовал себя лучше. Сняв плащ, он аккуратно свернул его и засунул в портфель. Пистолет перекочевал в наплечную кобуру. Следом за ним на свет появился набор фальшивых удостоверений. Глядя в затемненное стекло, детектив пригладил редкие волосы, и вошел в прохладный полумрак приемного покоя. Молодая симпатичная дежурная сестра, заполнявшая какие-то бумаги, на секунду прервала работу и взглянула на посетителя. Губы ее едва заметно дрогнули, но она не позволила предательской улыбке появиться на лице, а тут же вновь уткнулась в записи.

Франциск уверенно направился в ее сторону.

– Простите, мэм, – вежливо обратился он к девушке, – вы не могли бы помочь мне?

Сестра вновь подняла на него глаза, и на сей раз улыбка все-таки победила, но теперь она выглядела вполне уместно.

– Слушаю вас, сэр?

Ведь ее вид выражал участие и готовность оказать любую посильную помощь. Кунз извлек из кармана удостоверение агента ФБР и быстро продемонстрировал его удивленной девушке.

– ФБР? – переспросила она, с некоторым сомнением глядя на коротышку. – Я думала, что…

– Что федеральные агенты все поголовно высокие и сильные красавцы? Так, мэм?

– Ну… В общем-то, да.

Франциск выдавил из себя самую обаятельную улыбку, на которую был способен.

– Это киномиф, мэм. В нашем отделе едва ли даже каждый десятый похож на супермена.

Объяснение удовлетворило дежурную, она кивнула.

– Так чем я могу вам помочь, федеральный агент Джонсон?

Ого, а глазки-то у девочки зоркие, – с некоторым уважением подумал Франциск, выслушав свою фамилию, фальшивую не менее, чем само удостоверение.

– Можно просто Мик, мэм, – вновь улыбнулся он.

– Отлично, Мик, – девушка улыбнулась в ответ.

– Видите ли, мэм, мы ищем женщину. На вид ей примерно тридцать два-тридцать пять, блондинка. По нашим сведениям, она могла попасть в катастрофу. Я хотел бы узнать, не поступала ли за последнее время эта женщина в ваш госпиталь.

– Вам известно ее имя? – осведомилась дежурная.

– Да, разумеется. Айрин Уокер.

– Одну минуточку, – девушка набрала на компьютере код, фамилию и имя. – Так. Айрин Уокер действительно поступала к нам.

– Когда? – быстро спросил Франциск.

– Двадцать второго вечером. Пять дней назад. Она попала в автомобильную катастрофу и скончалась двадцать третьего днем.

– Кто-нибудь обращался за сведениями о ней?

– Нет, никто. Мы пытались связаться с кем-нибудь из родственников, но безрезультатно. У нее никого нет.

– Ага, ага. Так, скажите, сохранились какие-либо документы, удостоверяющие ее личность?

– Сейчас, – сестра набрала новый запрос. – Да. Водительские права, карточка социального страхования.

– Я могу взглянуть на них?

– Вообщt-то, это не положено делать. Вам нужно обратиться к руководству или врачу, лечившему ее.

– Мэм, это может занять кучу времени, а дело не такое уж важное, верно? Она ведь не агент ЦРУ или министр внешней политики.

Сестра улыбнулась.

– Да, конечно. Ну хорошо, я попробую, – пальцы ее заплясали по клавишам компьютера. – Вам придется подождать, пока их принесут.

– Ничего, спасибо, – Кунз навалился грудью на низенькую стойку. – Простите, мэм, а что вы делаете вечером?

Девушка засмеялась.

– Боюсь, ничего нс получится. Сегодняшний вечер у меня занят.

– А я спросил про завтрашний.

– Не думаю. Я работаю.

– Жаль, – Франциск улыбнулся. – Послезавтра я уже буду в Нью-Йорке. Может быть, в таком случае, пообедаем?

Она снова засмеялась и отрицательно качнула головой.

– Ну надо же. Я всегда подозревал, что везение – штука капризная.

Из служебного входа появилась высокая женщина. Она подошла к дежурной и что-то прошептала ей на ухо.

Девушка нахмурилась.

– Это точно?

– Конечно.

Женщина вновь скрылась за белыми дверьми. Ее фигура еще несколько секунд маячила за плексигласовыми стеклами, а затем исчезла.

– Что-то случилось? – спросил Франциск, глядя на озабоченную девушку.

– Хм… Видите ли… Господи, даже не знаю, как это могло случиться, но документы Айрин Уокер исчезли из хранилища.

– А вы уверены, что к ней никто не приходил? – прищурился Кунз.

Он преобразился в мгновение ока. Подобрался, став как будто даже выше ростом.

– Да, конечно, – сестра растерянно кивнула.

Детектив полез в бумажник и вытащил фотографию

Лайзы Джексон. Лже-Айрин.

– Скажите, мэм, а эта женщина не знакома вам? Может быть, она приходила в госпиталь к кому-нибудь?

Дежурная взглянула на карточку.

– Нет. Я не видела ее.

– Точно?

– Конечно. У меня хорошая память.

– Да, я заметил. Простите, а вы могли бы опознать мисс Уокер по фотографии или фотороботу?

Девушка прикрыла глаза, а затем покачала головой.

– Нет. Если я не ошибаюсь… – она быстро набрала код на компьютере и сообщила: – Видите ли, мисс Уокер очень сильно пострадала во время катастрофы… И… одним словом, не думаю, что ее вообще смог бы кто-нибудь опознать. По крайней мере, в этом госпитале…

…В половине пятого к высокому многоквартирному дому на Пятой авеню подъехал белый «шевроле-фургон» с оранжевой надписью: «Прачечная на дому», украшающей правый и левый борта. Он припарковался в десяти ярдах от въезда в подземный гараж. В это же время высокий молодой парень в темной униформе и фуражке вышел из лифта на четвертом этаже. В руке его был зажат бланк-заказ с адресом. Оглядевшись, он прошел по коридору и позвонил в квартиру «4-А».

Дверь открыла среднего роста плотная женщина лет тридцати. Она производила впечатление серой мышки. Безвкусное синее платье, мешковатое и подчеркивающее лишние фунты. Лицо без малейших следов косметики. Волосы забраны в хвост на затылке.

Увидев ее, парень улыбнулся.

– Мисс Левис? – спросил он, сверившись с бланком.

– Да, – кивнула та, настороженно глядя на него.

Получив сегодня утром по почте приглашение на концерт и ужин с уведомлением о том, что машина заедет за ней в половине пятого вечера и будет в се распоряжении весь вечер, вплоть до возвращения домой, Нора Левис подумала, что это чья-то весьма глупая шутка. Друзей у нее не было, но пояснительная записка более или менее проясняла ситуацию. Библиотека, которую помогала собирать Нора, действительно, казалась существенным вкладом в общественную жизнь их округа. Хотя, честно говоря, она считала, что труд вложен немалый. А ее участие в данном мероприятии вполне могло бы быть вознаграждено. Однако срок, прошедший с момента открытия библиотеки, не мог не смутить Нору. На всякий случай она позвонила в «Ла Тулин» и осведомилась, действительно ли есть заказ на ее имя. Ей вежливо ответили, что такой заказ имеется и что ужин полностью оплачен. Это немного обескуражило Нору. Мысль о шутке отошла на второй план. Если это и розыгрыш, то он должен был стоить кому-то весьма кругленькой суммы. На всякий случай она все же позвонила в «Джат кар энд лимо», но и там имелся заказ на имя мисс Левис, лимузин-люкс. Арендован на весь вечер, оплачен полностью. В «Айвери Фишер Холл» Нора звонить уже не стала, так как билет держала в руках. Единственное правдоподобное объяснение, пришедшее ей в голову: кто-то хочет обокрасть квартиру. Но и его она отмела. У нее дома не было ничего стоящего. По крайней мере, стоящего таких хлопот. Деньги Нора держала в банке, пользовалась кредитной карточкой, драгоценностей никогда нс имела, считая их непозволительной роскошью; Оставалось одно: ее действительно приглашают на концерт и ужин, в награду за помощь в создании библиотеки. Другого объяснения она найти не могла.

Однако, открыв дверь шоферу, Нора всерьез обеспокоилась. Ощущение того, что готовится какой-то подвох, вновь наполнило ее.

– Мне поручено возить вас сегодня вечером, – еще шире улыбнулся шофер и, видя, что заказчица немного не в себе, пояснил:

– Я от компании «Джат кар энд лимо».

– И что же?

Нет, Нора не имела ничего против водителя лично, просто, в силу своей замкнутости, она ни разу не пользовалась услугами подобных компаний и не имела представления, что же ей делать.

– Я – водитель лимузина. Машина внизу, мисс Левис. Мы можем ехать, – терпеливо объяснил ей шофер. В его голове возникло большое подозрение, что эта дамочка не имеет понятия о «чаевых» и прочих вещах. Тем не менее машина была оплачена, и если ей хочется, он может объяснять, кто его прислал и где стоит машина, до поздней ночи. Хотя чаевых, конечно, жаль.

– Ага, – неопределенно пробормотала Нора. – Значит, мы можем ехать?

– Конечно, – шофер старался, чтобы на его лице сохранялось приветливое выражение.

– Вот прямо сейчас? – продолжала допытываться она.

– Разумеется, мэм, – подтвердил он. – Сию же минуту. Машина внизу, у подъезда.

– Ага, – вновь хмыкнула Нора. – Одну минуту, мне нужно взять сумочку.

– Конечно, я подожду, мэм, – кивнул шофер.

Он уже понял: чтобы получить свои чаевые, ему придется крепко потрудиться. И то, если вообще что-нибудь перепадет. Через минуту Нора вышла из квартиры, прижимая к боку черную лакированную сумочку, которая, наверняка, принадлежала еще ее бабушке. Шофер незаметно вздохнул и вновь обернулся к Норе с приветливой улыбкой:

– Мы можем отправляться, мисс Левис?

– Э-э-э, – смутилась она. – Да, если все в порядке.

– Я думаю, все отлично, – поспешил заверить ее он. – Вы выглядите очень хорошо.

Она взглянула на парня с подозрением: не издеваются ли над ней, но тот был абсолютно искренен. Улыбка на его лице убедила Нору в правдивости комплемента. Шофер разбирался в людях и умел угодить каждому.

– В таком случае, мы едем, – возвестила она, взяв парня под руку. – Идемте.

Они спустились на лифте, вышли на улицу и остановились у громадного черного «Континенталя». Почтительно склонив голову, шофер помог Норе сесть, осторожно и мягко закрыл дверцу, обошел машину спереди и сел за руль.

– Мисс Левис, – деликатно предупредил он, стараясь не задеть ее самолюбия. – Если вам не понравится, что окна открыты, вы можете легко поднять стекла с помощью этой клавиши. Тут есть кондиционер, и душно не будет.

Нора улыбнулась. Ее смущали не окна, а взгляды. Казалось, весь мир уставился на нее с ехидным любопытством.

(Гляньте-ка, Нора Левис выбралась в свет! Она даже не умеет одеваться! А посмотрите на прическу! А эта дурацкая сумочка?! Да она просто дурнушка!)

Норе захотелось заорать, заставить этого улыбчивого красивого парня выпустить ее из огромной, как квартира, машины, вбежать домой и запереться, забиться в свою раковину, как отшельник. Крохотный ранимый рачок, боящийся всего на свете.

– Что-то не так, мисс Левис? – спросил шофер.

– Я… Мне нехорошо… – пробормотала она нерешительно. – Наверное, будет лучше, если я останусь дома.

– Мисс Левис, – мягко подбодрил ее парень. – Поднимите стекло и успокойтесь. Все будет нормально, вот увидите.

– Вы считаете? – подобие улыбки первый раз тронуло губы Норы. Первый раз за последние несколько месяцев.

– Поверьте мне, – улыбнулся он в ответ. – Ну что, едем?

– Едем, – решительно кивнула она.

Как только «линкольн-континенталь» тронулся с места, «шевроле-фургон» плавно покатил в сторону подземного гаража. Аккуратно притормаживая, он сполз по широкому асфальтовому пандусу и медленно поехал мимо пестрого ряда машин, наблюдающих за «шевроле» серебристо-равнодушными глазами-фарами. Сидящий за рулем молодой мужчина – в клетчатой рубашке и синем комбинезоне с рыжей, как на бортах, надписью «прачечная на дому» и синей кепке-бейсболке – спокойно осматривал гараж, ища наиболее удобное место для парковки. Справа показалось небольшое ответвление, ведущее к двум лифтам. Фургон тут же свернул влево и вклинился между красным «фордом-мустанг» и темно-зеленым «шевроле-буря». Заглушив двигатель, шофер еще раз тщательно огляделся. Гараж был абсолютно пуст. Огоньки на лифтах не горели. Слышно даже, как шуршат, проплывая мимо, по Пятой авеню, автомобили. Водитель закурил и два раза стукнул костяшками пальцев по перегородке, разделяющей пассажирский и грузовой отсеки. Боковая створка откатилась в сторону, и из кузова выбрались Чарли и Айрин. Помимо уже известного черного костюма, на Портено была черная кожаная куртка, очки и шляпа. Айрин куталась в такой же длинный темно-серый плащ. Но в остальном одета она была более прозаически: клетчатая серая рубашка, джинсы и белые кеды «Найк». В руках у нее мирно «дремала» кукла, завернутая в тонкое одеяльце. Кружевной чепчик прятал лицо «младенца». Наружу торчал лишь крохотный курносый носик и кольцо соски-пустышки.

Не говоря ни слова, они прошли к лифтам и нажали кнопку «вызов». Ждать им пришлось не больше нескольких секунд. Мелодично тренькнул звонок, створки разошлись и парочка шагнула в кабину. Лифт начал подъем на четвертый этаж…