Текст книги "Несостоявшийся стриптиз (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

Соавторы: Берт Хиршфелд,Генри Клемент,Берт Лестер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Три секунды спустя он пошел наполнить еще раз стаканы, чтобы выпить за успех предприятия.

Второе изображение японского истребителя «Зеро» пришло с дневной почтой, когда Карелла уже уходил из отдела. Мейер прикрепил новый экспонат к доске рядом с пятью предыдущими. Карелла посмотрел на снимок, потом взял большой манильский конверт, в котором прибыла картинка, посмотрел на адрес.

– Снова адресовано мне, – сказал он.

– Я это заметил, – сказал Мейер.

– Только фамилию «Карелла» он пишет с одним «л».

– Я на это не обратил внимания.

– Слушай, тебе не кажется, что ему известно, что у меня двойня? – вдруг спросил Стив Мейера, оглядывая экспозицию.

– С чего ты взял?

– Видишь ли, он посылает все эти картинки лично мне, причем в двух экземплярах. Может, он намекает на моих близнецов?

– Тебе так кажется?

– Ну да. А что ты на это скажешь?

– На это я скажу, что, по-моему, ты скоро спятишь, – отозвался Мейер.

Когда Карелла явился к Сэнфорду Эллиоту с ордером на обыск, тот работал. Он сидел за длинным деревянным столом, заляпанным воском. Под голой электрической лампочкой стояла жестянка из-под печенья, в которой был расплавленный воск. Лампочка, по-видимому, должна была излучать не только свет, но и тепло, необходимое для того, чтобы воск не застыл. Эллиот время от времени запускал в жестянку пальцы или лопаточку и накладывал очередной слой воска на маленькую обнаженную фигурку женщины, стоявшую перед ним. Он был так поглощен этим занятием, что никак не отреагировал на появление Кареллы, который проник в студию через дверь, что вела из магазина. Карелле вовсе не хотелось пугать хозяина. Как-никак этот человек мог иметь отношение к убийству, а испуганный убийца вдвойне опасен. Он остановился у шторы, отделявшей магазин от студии, и кашлянул. Элиот тут же поднял голову.

– Это вы? – спросил он.

– Это я, – ответил Карелла.

– Что у вас на сей раз?

– Вы всегда работаете с воском, мистер Эллиот?

– Только когда надо отлить вещь в бронзе.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я не даю уроков по изобразительному искусству, – буркнул Эллиот. – Что вы принесли?

Карелла молча протянул ему ордер.

«Именем народа данного штата…

Любому представителю управления полиции города…

Детективом Стивеном Л. Кареллой представлено заявление относительно существования вещественных доказательств совершения преступления (убийства), с указанием на лицо, обладавшее возможностью совершить данное преступление.

В силу вышеозначенного предписывается в промежутке между 18.00 и 21.00 произвести обыск помещения на первом этаже дома 1211 по Кингс-серкл, занимаемого Сэнфордом Эллиотом, а также любого другого лица, каковое может оказаться владельцем или временным держателем белой теннисной туфли на правую ногу (размер двенадцать). В случае обнаружения данный предмет должен быть представлен в криминальный суд сего района.

Ордер действителен в течение десяти дней с момента выдачи».

Эллиот прочитал текст, проверил дату и подпись судьи, затем спросил:

– О какой туфле речь? Что-то я не понимаю.

– В прошлый раз я видел на вашей правой ноге такую туфлю. Ордер дает мне право отыскать и изъять ее.

– Вы в своем уме?

– Вроде бы.

– Я в жизни не носил теннисных туфель.

– Если вы не возражаете, я попробую поискать.

– Как тут возразишь? – Сэнфорд Эллиот пожал плечами и вернулся к своему занятию.

– Может, вы расскажете мне про воск? – нарушил молчание Карелла. Он ходил по комнате, отыскивая взглядом шкаф или буфет, где мог бы храниться интересующий его предмет. Он увидел еще одну штору, закрывавшую, как подумал Карелла, стенной шкаф. Он ошибся. Когда он отдернул штору, то за ней оказались холодильник, раковина и плита. Он открыл холодильник и обнаружил, что тот полон рук, ног, грудей, голов. Конечно, все они были сделаны из воска, но все равно он инстинктивно отпрянул от этого жутковатого хранилища. Ему показалось, что это результаты массового расчленения каких-то лилипутов.

– Что это? – спросил Карелла.

– Части, – ответил Эллиот, который явно решил не только не оказывать детективу содействия, но и вообще не баловать его излишней учтивостью. Его, впрочем, можно было понять. Детектив отнюдь не заглянул на чашку чаю. Он явился с бумажкой, дававшей ему право перевернуть тут все вверх тормашками.

– Ваша работа?

– Да.

– Держите в холодильнике, чтобы не расплавились?

– Гениально!

– Но зачем вы их вообще храните?

– Я сделал их по резиновым формам. Они мне нужны как образцы, в зависимости от целей и задач я их потом видоизменяю.

Карелла кивнул, закрыл холодильник, начал расхаживать по мастерской. Он увидел нечто похожее на контейнер для переноски малогабаритных грузов, но, когда приподнял крышку, понял, что Эллиот хранит тут свою одежду. Он присел возле этого гардероба и начал просматривать джинсы и свитера, трусы и носки, рубашки и куртки, стараясь не нарушать порядка. Он отыскал сандалию, парную той, которая сейчас была на правой ноге Эллиота. Кроме того, там лежала пара мокасин. Но белая теннисная туфля отсутствовала. Карелла закрыл крышку, встал.

– Почему вы работаете с воском, если он такой непрочный? – спросил он.

– Я же сказал, что пользуюсь им, только когда хочу что-то отлить в бронзе. – Эллиот положил на стол свой инструмент, обернулся к Карелле и добавил: – Это называется cire perdue ^[7]. По восковой модели делается форма, при нагревании воск тает, и его место занимает расплавленная бронза…

– Стало быть, восковая модель гибнет? – спросил Карелла.

– Гениально! – отозвался Эллиот и взял нож.

– Что вы делаете с бронзовой отливкой?

– Спиливаю заусенцы, проделываю необходимые отверстия, полирую, ставлю на мраморную подставку.

– А там у вас что? – спросил Эллиота Карелла, показывая на закрытую дверь.

– Нечто вроде склада.

– Что в нем?

– Формы покрупнее.

– Разрешите взглянуть?

– Вы забавник! – усмехнулся Эллиот. – Приходите с этой бумажкой, рыщете по мастерской, а потом спрашиваете позволения…

– Почему бы нет? Что толку грубить?

– А зачем эти церемонии? Вы ведь расследуете убийство, так?

– По-моему, вы как-то не отдавали себе в этом отчет, мистер Эллиот.

– Я прекрасно отдаю себе в этом отчет, мистер детектив. И еще раз повторяю: я не знаю, кто был убитый.

– Да, вы мне это уже говорили. Только беда в том, что я не очень-то вам верю.

– Тогда суньте себе в задницу вашу вежливость, – буркнул Эллиот. – Если я подозреваюсь в убийстве, то могу обойтись без вашей учтивости.

Карелла не ответил и вошел в каморку. Как и говорил Эллиот, тут хранились скульптурные изображения больших размеров. Все в гипсе. Все воспроизводили Мери Маргарет Райан. В дальнем конце склада виднелась дверь.

– А она куда ведет? – спросил Карелла.

– В проулок.

– Не могли бы вы открыть ее?

– У меня нет ключа. Я никогда ею не пользуюсь. Она всегда заперта.

– В таком случае мне придется выбить замок ногой.

– Зачем?

– Чтобы посмотреть, что за дверью.

– Там нет ничего. Проулок как проулок.

В гипсовой пыли отчетливо виднелись следы. От правой ноги причем по обе стороны от отпечатков имелись кружочки – явно следы от костылей. Они вели к двери в проулок.

– Итак, вы откроете ее, Эллиот?

– Повторяю, у меня нет ключа.

Не говоря худого слова, Карелла сильным ударом каблука выбил замок.

– Вы имеете на это право? – осведомился Эллиот.

– Подавайте в суд, – отозвался Карелла и вышел из дома.

У кирпичной стены стояли мусорный бак и две картонные коробки, доверху заполненные всяким хламом. В одной из коробок Карелла обнаружил тот самый предмет, который искал, – а именно, белую теннисную туфлю, замеченную им на правой ноге Эллиота. Он вернулся в мастерскую, показал находку хозяину и спросил:

– Не ваша?

– Первый раз вижу.

– Я так и подумал, – сказал Карелла, потом добавил: – Не хочу показаться пародией на полицейского из телесериала, но все же вынужден предупредить вас, мистер Эллиот, не покидать этот город.

– Куда я могу деться? – спросил Эллиот.

– Кто вас знает. У вас есть тяга к Бостону. Так или иначе, послушайтесь меня и не исчезайте, пока я с вами не свяжусь.

– Что вы хотите найти на этом старом башмаке? – раздраженно спросил Эллиот.

– Может, немножко воска, который не растаял.

С пяти вечера за Фредом Липтоном следил Коттон Хоуз. Расположившись в седане напротив фирмы по продаже недвижимости, он увидел, как Липтон вышел на улицу, запер дверь и двинулся к своему «форду», припаркованному в квартале от здания. Соблюдая все меры предосторожности, Хоуз прокатился за Липтоном до его дома в полутора милях от Ашмид-авеню. Там он провел в унылом ожидании еще четыре часа, после чего его усилия были вознаграждены появлением объекта на улице. Липтон снова сел в «форд» и покатил в бар под странным названием «Эй! Эй! Веселей!». Поскольку Липтон не знал Хоуза в лицо, не догадывался о его намерениях, а кроме того, вывеска у входа обещала танцовщиц «топлесс», Хоуз решил, что есть смысл продолжить наблюдение в помещении. Когда он вошел, то его ждало запланированное разочарование. В этом городе девочки выступали не совсем «топлесс», а с легким довеском в виде прозрачного лифчика или звездочек на сосках. При том, что улицы кишмя кишели проститутками, Боже сохрани танцовщице продемонстрировать свои обнаженные грудные железы какому-нибудь разине из Сиу-Сити. Правда, танцовщицы, обычно были молоденькие и хорошенькие, старательно виляли попками под фонограмму на радость джентльменам на табуретах у стойки бара. Но «Эй! Эй! Веселей!» являл собой грустное исключение из правил. Девочкам было сильно за тридцать и они трудились в поте лица, но не вызывали того эротического отклика в аудитории, который предполагало подобное шоу. Коттон Хоуз сидел и скучал, мужественно выдерживая волны обрушивающегося на него электронного грохота. Он угрюмо косился на четырех танцовщиц, выделывавших положенные коленца. Время от времени он посматривал и на Фреда Липтона. Хоуз мрачно отметил про себя, что скорее всего, стереосистема обошлась хозяевам этого заведения дороже, чем исполнительницы, но в конце концов это был Калмспойнт, а не Айзола, и привередничать не следовало.

Липтон, похоже, был на короткой ноге с одной из танцовщиц, тридцатипятилетней крашеной блондинкой с силиконовыми грудями, увенчанными звездочками, и полными ягодицами. Закончив номер, она присела у стойки бара и, перекинувшись с Фредом несколькими фразами, проследовала к его столику в углу. Липтон заказал для нее выпивку, и они проговорили с полчаса, после чего блондинка снова выбралась на эстраду, чтобы продемонстрировать свои пышные формы гостям бара, которые следили за ней выпучив глаза, словно увидели великую балетную актрису, прогремевшую на весь мир в «Лебедином озере». Липтон заплатил по счету и удалился. Хоуз двинулся за ним следом, не испытывая никакого сожаления, что не может досмотреть представление. Липтон вернулся к себе домой, поставил «форд» в гараж и поднялся наверх. Решив, что теперь его объект завалится на боковую, Хоуз поехал обратно в «Эй! Эй! Веселей!», где заказал виски с содовой, надеясь вступить в контакт с толстозадой блондинкой.

Он сумел это сделать после того, как она закончила свой номер, как две капли воды похожий на предыдущие три, пять или пятьдесят пять номеров, исполненных ею в этих стенах. Когда она направилась то ли в уборную, то ли в артистическую, Хоуз загородил ей дорогу, чарующе улыбнулся и сказал:

– Вы прекрасно танцуете. Позвольте мне заказать вам что-нибудь выпить.

– Пожалуйста, – тотчас же ответила девица, подтвердив тем самым справедливость гипотезы Хоуза насчет того, что в ее служебные обязанности входило раскалывать клиентов на дополнительные порции разбавленного виски или имбирного пива, замаскированного под шампанское. Она отвела его к тому самому столику, где ранее сидела с Липтоном, и тотчас же, словно из-под земли, вырос официант с блокнотом и карандашом наготове. Девица заказала двойной бурбон с содовой. Возможно, фокус с шампанским не проходил по причине того, что местные предпочитали что-то попроще. Так или иначе Хоуз быстро заказал себе скотч с содовой, улыбнулся и сказал:

– Вы действительно здорово пляшете. Давно тут работаете?

– Ты полицейский? – вдруг спросила его собеседница.

– Нет, – отозвался Хоуз, сбитый с толку ее проницательностью.

– Тогда жулик?

– Нет.

– Тогда зачем ты носишь пушку?

– Кто это сказал? – пробормотал Хоуз.

– Я тебе говорю! Справа, на бедре. Я сразу заметила, как она топорщится, когда мы говорили в проходе. А потом, когда мы шли к столику, я прижалась к тебе и поняла, что это точно железка.

– Ты не ошиблась, – признался Хоуз.

– Значит, ты из полиции?

– Не совсем. Я охранник. Ночной сторож. Фабрика на углу Клайна и Шестой.

– Врешь. Если ты ночной сторож, то почему не дежуришь на своей фабрике?

– Я заступаю в полночь.

– А до этого напиваешься?

– Только изредка.

– А куда ты уходил – ты ведь уже здесь появлялся? – продолжала допрос девица.

– Значит, ты обратила на меня внимание? Очень приятно, – Хоуз сделал отчаянную попытку перевести разговор в традиционную плоскость трепа между мужчиной и женщиной, подальше от опасных глубин.

– Обратила, – равнодушно пожала плечами блондинка. – А что? Ты такой рослый и волосы у тебя рыжие. Как не заметить? Тебя небось зовут Ред?

– Меня зовут Хэмп.

– Это еще что такое?

– Уменьшительное от Хэмптон.

– Это имя или фамилия?

– Фамилия. Я Оливер Хэмптон. А тебя как зовут?

– Мое имя на афише. Не заметил?

– Увы.

– Меня зовут Ронда Спир.

– Настоящее имя?

– Сценическое.

– А настоящее как?

– А зачем тебе? Чтобы позвонить ночью и дышать в трубку?

– Позвонить я могу, но дышать не стану.

– Если не дышать, можно отдать концы, – заметила Ронда и рассмеялась. Потом залпом осушила стакан и сказала: – Можно мне еще один двойной бурбон?

– Запросто, – сказал Хоуз и, жестом позвав официанта, заказал по второй. – И сколько же ты выпиваешь за вечер? – поинтересовался он.

– Штук десять-двенадцать, – ответила блондинка. – Это же кока-кола. Раз ты из полиции, то должен знать.

– Я не из полиции и первый раз слышу про кока-колу, – отозвался Хоуз.

– Я разбираюсь в полицейских, – сказала Ронда. – А ты знаешь про кока-колу. – Она посмотрела на него в упор и спросила: – Что тебе от меня надо, начальник?

– Небольшая беседа.

– О чем?

– Ну хотя бы о том, почему ты рассказываешь полицейскому, если я, по-твоему, полицейский, что он платит за бурбон, а получает кока-колу.

Ронда пожала плечами:

– А что такого? Если бы эту дыру решили прикрыть, это сделали бы давным-давно. Но в участке все на подкорме – от лейтенанта до последнего патрульного. Мы даже иногда танцуем совсем с голыми сиськами. Нам не мешают. Так ты для чего пришел, начальник – получить свой кусок пирога?

– Я не полицейский, – тупо сказал Хоуз. – По мне, можешь выпить ящик кока-колы и танцевать с голой попой.

Ронда вдруг рассмеялась совсем по-девчоночьи. Искреннее веселье сильно изменило ее внешность – она вдруг на мгновение стала такой, какой, наверное, была, когда еще не успела очерстветь душой. Смех стих, милый образ растаял.

– Спасибо, солнышко, – сказала она официанту, подняла стакан и обратилась к Хоузу: – Ну ладно, пусть ты не из полиции. Какая разница?

– Салют! – сказал Хоуз, поднимая свой стакан.

– Салют! – сказала Ронда, и они оба выпили. – Ну а если ты не из полиции, то чего тебе нужно?

– Ты хороша собой! – сказал Хоуз.

– Так ты за мной следишь?

– Конечно. Так вот он, наверное, не обсуждал с тобой, почем тут кока-кола.

– Откуда тебе известно, о чем мы с ним толковали?

– Я ничего не знаю, просто я хотел сказать, что красивая женщина…

– Угу…

– Пользуется вниманием мужчин. Так что чего удивляться, если я проявил к тебе интерес? Вот, собственно, все, что я хотел сказать, – закончил Хоуз и пожал плечами.

– А ты не глуп, – заметила Ронда. – Прямо обидно…

– Что?

– Что ты работаешь в полиции.

– Слушай, сколько раз я тебе должен повторять? Я…

– Ты полицейский, – равнодушно перебила его Ронда. – Не знаю, что тебя интересует, но внутренний голос подсказывает мне, что нам лучше попрощаться. На всякий случай.

– Я ночной сторож, – уныло сказал Хоуз.

– Конечно. А я Лилиан Гиш. Ладно, разберись с официантом, а я пошла.

Она двинулась к стойке. Красные трусики, казалось, вот-вот лопнут, выпуская на свободу ее ягодицы. Хоуз вздохнул, расплатился и ушел.

9

В субботу утром в ожидании результатов анализа правой теннисной туфли, обнаруженной в картонном ящике у дома Эллиота, Карелла решил позвонить в три местные больницы, чтобы выяснить, не обращался ли случайно за медицинской помощью Сэнфорд Эллиот, растянувший сухожилие. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы названивать местным частным врачам. Карелла решил, что если ему не повезет с больницами, то он забудет о дальнейших расспросах. Но в тот день счастье оказалось на его стороне. Уже второй звонок оказался удачным.

В отделе скорой помощи больницы Буэнависта в тот день дежурил японец доктор Юкио Ватанабе. Он сказал, что, поскольку сейчас они не перегружены работой, он может проверить по журналу эту фамилию. Он добавил, что если бы Карелла позвонил час назад, то ему бы дали от ворот поворот, поскольку они разбирались с пострадавшими при дорожно-транспортном происшествии, где столкнулись три машины.

– В жизни не видел столько крови, – произнес японец с каким-то, как показалось Карелле, воодушевлением. – Ну да ладно, какой период вас интересует? Журнал передо мной.

– Между восьмым и пятнадцатым, – сказал Карелла.

– Этого месяца?

– Да.

– Как фамилия?

– Сэнфорд Эллиот.

– Говорите, растяжение?

– Да.

– Смотрю…

Воцарилось долгое молчание. Потом Карелла услышал:

– Пока ничего.

– Где вы?

– В районе одиннадцатого, – сказал Ватанабе и снова замолчал.

– Такого нет, – наконец возвестил доктор.

– Может, вы посмотрите и позже, – попросил Карелла. – Если у вас еще есть время.

– Какой период?

– Еще недельку.

– У нас всегда есть время, пока не привезут кого-то с пробитой головой… Так, так. Говорите, Сэнфорд Эллиот?

– Да.

Было слышно, как Ватанабе листает страницы.

– Есть такой, – вдруг провозгласил он.

– Когда он к вам обращался?

– В понедельник девятнадцатого. С утра.

– В котором часу?

– Десять минут восьмого. Им занимался доктор Голдстейн. – Ватанабе помолчал, потом спросил: – Вы сказали, у него растяжение?

– Да. На самом деле что-то другое?

– Тут записано не то. Он обратился за помощью от ожогов. Ожоги третьей степени. Ступни, лодыжка и икра на левой ноге.

– Спасибо, – сказал Карелла.

– Ну что, это прояснило ситуацию?

– Скорее, запутало. Но все равно большое спасибо.

– Не за что, – сказал доктор Ватанабе и положил трубку.

Карелла уставился на телефонный аппарат. Это было лучшим вариантом поведения, когда у вас нет никаких соображений. Очевидно, утешение состояло в том, что телефон был решительно бессмысленным предметом, пока не начинал звонить. Карелла ждал, когда же он зазвонит, но тут в отдел вошел Мисколо. Он принес утреннюю почту.

Женщина была просто очаровательна. Правда, никто не знал, как ее зовут. Впрочем, было ясно, чем она занималась. Она снималась в немом кино. У звезд кино той эпохи во взгляде есть нечто, позволяющее безошибочно угадать их профессию даже тем, кто никогда не видел немых фильмов с их участием. Детективы, разглядывавшие портрет, были слишком молоды, чтобы видеть фильм с участием этой актрисы, но когда они поняли, что это звезда немого кино, они принялись рыться в памяти, перебирая имена знаменитостей.

Они стали наперебой называть фамилии и припоминать, не видели ли этот портрет в статьях, посвященных соответствующей звезде.

– Глория Свенсон? – вопрошал Коттон Хоуз.

– Нет, я помню, как выглядела Глория Свенсон, – говорил Мейер. – Это точно не она.

– Долорес дель Рио? – продолжал Хоуз.

– Нет. Долорес дель Рио очень сексуальна, – сказал Карелла. – Кстати, я недавно видел картину с ее участием. Нет, это не она.

– А чем вам не нравится эта красотка? – спросил Мейер. – По-моему, она выглядит очень сексуально.

– Норма Талмадж? – говорил Хоуз.

– А кто такая Норма Талмадж? – поинтересовался Клинг.

– Уберите отсюда малолетних, – сказал Мейер.

– Нет, серьезно, кто такая Норма Талмадж?

– Может, Марион Девис?

– Нет, вряд ли, – пробормотал Карелла.

– А кто такая Марион Девис? – не унимался Клинг, и Мейер неодобрительно покачал головой.

– Джанет Грейнор? – продолжал свой перечень Хоуз.

– Нет.

– Пола Негри?

– Я знаю Полу Негри, – встрял Клинг. – Женщина-вамп.

– Нет, это была Теда Бара, – поправил его Мейер.

– Правда? – удивился Клинг.

– Долорес Костелло?

– Нет.

– Мей Марри?

– Вряд ли.

Зазвонил телефон. Хоуз снял трубку.

– Восемьдесят седьмой участок, детектив Хоуз. Так, так. Минуточку. Наверное, вам надо поговорить с Кареллой. – Он протянул трубку Стиву со словами: – Лаборатория. У них появилось заключение по твоей туфле.

Через витрину магазина Эллиота Карелла увидел его в обществе двух мотоциклистов. Один из байкеров был Янк, здоровенный детина, с которым он потолковал накануне. Тогда Янк восседал на стуле и курил сигару, а теперь расхаживал по магазину, разглядывая статуэтки и не обращая на Эллиота никакого внимания. Зато его приятель грозил пальцем хозяину, словно прокурор из третьеразрядного детективного фильма. Эллиот, опершись на костыли и подавшись вперед, с серьезным видом, слушал, что ему говорит молодой человек, и время от времени кивал. Затем второй мотоциклист оставил Эллиота в покое, похлопал по плечу Янка и двинулся к выходу. Карелла поспешил укрыться в соседнем подъезде. Когда они проходили мимо, Карелла смог рассмотреть приятеля Янка – это был коренастый невысокий парень с изрытым оспой лицом и шаткой походкой матроса. На его куртке белело имя Окс. Он что-то сказал Янку, и тот расхохотался.

Карелла выждал еще минуту и затем вошел в магазин Эллиота.

– У вас тут побывали двое ценителей искусства, – заметил он. – Они что-нибудь приобрели?

– Нет.

– Что они хотели?

– Что вы-то от меня хотите? – спросил Эллиот.

– Кое-какие ответы.

– Я и так вам на все ответил.

– Но я задал не все вопросы.

– Может, вам стоит напомнить мне о моих правах?

– Это стандартное оперативное мероприятие, и я пока не собираюсь вас задерживать, поэтому ваши права тут ни причем. На них никто не посягает. У меня есть несколько простых вопросов, и я хотел бы услышать несколько простых ответов. Я расследую убийство.

– Мне про убийство ничего не известно.

– На месте преступления найден ваш башмак.

– Кто это сказал?

– Я. И криминалисты. Как он там очутился?

– Понятия не имею. Я выбросил старые теннисные туфли на помойку недели две назад. Наверное, кто-то ими воспользовался.

– Когда я выудил один башмак из вашей помойки, вы сказали, что видите его первый раз в жизни. Нет, Эллиот, либо одно, либо другое. Кстати, вы не могли выбросить их на помойку две недели назад, потому что два дня назад я видел на вашей правой ноге один из них. Что вы на это скажете? Будем говорить по-хорошему или вам хочется прокатиться в наш участок?

– За что? Вы собираетесь обвинить меня в убийстве?

– Это не исключено.

– У вас ничего не выйдет, – сказал с жаром Эллиот. – Я, конечно, не юрист, но сильно сомневаюсь, что вы сумеете построить дело на рваном башмаке, который нашли в пустом доме, где кого-то убили.

– Откуда вам известно, что мы нашли там башмак?

– Я прочитал про убийство в газетах.

– Откуда вы знаете, какое именно убийство мы расследуем?

– Вы же показывали мне снимок. Не надо быть гением, чтобы связать его и убийство в…

– Одевайтесь, Эллиот. Мы едем в участок.

– Вы не можете меня арестовать! Кто вы, собственно, такой? Вы надо мной издеваетесь, да? У вас нет ничего, на чем можно построить обвинение!

– Вы так думаете? – осведомился Карелла. – Лучше послушайте статью из уголовно-процессуального кодекса: «Сотрудник службы охраны порядка имеет право арестовать лицо, которое он подозревает в совершении того или иного преступления, причем без предъявления последнему ордера на арест, если у него имеются достаточные основания подозревать, что преступление имело место, во-первых, и данное лицо могло совершить его, во-вторых…»

– Теннисная туфля – это достаточное основание? – пробормотал Эллиот.

«…Даже если впоследствии будет установлено что данное преступление не было совершено, или, если и было совершено, то не лицом, подвергшимся аресту», – закончил Карелла. – В общем так, Эллиот, мне доподлинно известно, что преступление было совершено вечером восемнадцатого апреля и что на месте преступления был найден башмак, принадлежащий вам. Это дает мне основание предположить, что вы были там до или после совершения убийства. В любом случае у меня есть все основания для ареста. Может, вы мне расскажете, как растянули лодыжку? Или это разрыв ахиллова сухожилия?

– Это растяжение.

– Расскажете здесь? Или припасете историю для нашего детективного отдела? Чтобы послушали и мои коллеги?

– Ничего я вам не стану рассказывать! А если вы притащите меня в ваш отдел, то вам придется напомнить мне о моих правах. А когда вы напомните, я откажусь отвечать на ваши вопросы…

– Сначала приедем, а потом уже и будем думать, как быть.

– Вы только зря тратите время, Карелла, и сами прекрасно это понимаете.

Они уставились друг на друга. На лице Эллиота появилась высокомерная усмешка, в глазах читался вызов. Карелла решил принять его, хотя внутренний голос подсказывал, что это вовсе не обязательно.

– У вас нет никакого растяжения, – бросил он. – В больнице Буэнависта мне сообщили о том, что вы обращались к ним по поводу ожогов третьей степени в понедельник девятнадцатого апреля.

– В жизни не бывал в этой больнице.

– В таком случае, кто-то прикрывается вашим именем, дружище Эллиот.

– Возможно.

– Не хотите разбинтовать ногу и показать, что у вас там?

– Нет.

– Для этого мне нужно предъявить вам еще один ордер?

– Да. Почему, бы вам не запастись им?

– В одной из комнат того дома мы обнаружили остатки костра…

– Езжайте за новым ордером. Наш разговор окончен, детектив Карелла. Мне больше вам нечего сказать.

– Значит, там и произошел этот ваш несчастный случай? Значит, там вы и получили ожоги?

– Больше я вам ничего не скажу.

– Ну ладно, как вам будет угодно, – усмехнулся Карелла, не пытаясь подавить раздражения, и открыл дверь! – Я скоро вернусь.

Он хлопнул дверью и вышел на улицу. Сейчас он был столь же далек от разгадки, как и когда входил в магазин.

У него имелись три неопровержимых факта, которые ясно свидетельствовали о причастности Эллиота к случившемуся, но в то же время они не служили достаточным основанием для ареста.

Белая теннисная туфля, найденная в заброшенном доме, безусловно, принадлежала Эллиоту. Она валялась в комнате, где недавно разжигали костер. А в понедельник девятнадцатого апреля, то есть на следующее утро после убийства, Эллиот обратился в больницу за помощью – у него появились сильные ожоги. Карелла понадеялся, что Эллиота смутят эти факты, и он либо расколется, либо выболтает что-то такое, отчего расследование продвинется гораздо дальше. Но Эллиот не поддался на эту провокацию, а Карелла прекрасно понимал, что доказательства, которые он готов сейчас представить, суд за несколько минут обратит в ничто. Более того, поскольку при аресте Эллиота предупредят о его правах, он получит возможность не отвечать на вопросы, если это может грозить ему опасными последствиями. Скорее всего, он откажется говорить в отсутствие своего адвоката. Когда же таковой появится в их отделе, он, безусловно, порекомендует своему клиенту помалкивать, после чего все вернется на круги своя. Обвинение в убийстве, основанное лишь на косвенных уликах, на возможном присутствии обвиняемого на месте преступления, зашатается и рухнет, словно карточный домик.

Карелла ускорил шаг, направляясь к своей машине. Сейчас он был уверен лишь в одном: если бы Сэнфорд Эллиот и впрямь не имел никакого отношения к убийству, случившемуся вечером восемнадцатого апреля в доме четыреста тридцать три по Северной Харрисон-стрит, он сейчас без понуканий ответил бы на все заданные ему вопросы. Но он отвечал крайне неохотно и при этом то и дело лгал. Это заставило Кареллу вспомнить девушку с длинными волосами, карими глазами и лицом испуганного ангела. Мери Маргарет Райан, очаровательное юное создание… Эта прелесть, да благословит Господь ее душу, сообщила ранее Карелле, что они с Эллиотом вернулись из Бостона вечером в понедельник. Но в понедельник утром Эллиота видели в больнице Буэнависта. Стало быть, Мери придется кое о чем сообщить своему священнику, когда она отправится на исповедь. Пока же, учитывая испуганный вид юной Мери Маргарет, Карелла решил, что не повредит ни ей, ни делу, если он постарается напугать ее еще чуть-чуть. Он хлопнул дверцей машины, сунул ключ в зажигание, включил мотор и поехал.

Беда Клинга заключалась в том, что он никак не мог перестать таращиться на Августу Блер.

Клинг подобрал Августу, как они и договаривались в начале седьмого, и хотя она предупредила, что после целого дня съемок может выглядеть «так себе», смотрелась она великолепно. Ее пышные рыжие волосы не успели окончательно высохнуть (Августа призналась, что успела быстренько принять душ в ванной комнате при студии Блума). Войдя в приемную, она протянула руку Клингу, потом подставила щеку для поцелуя, который, как Берт понял с опозданием, требовался от него в демонстрационных целях. Щека Августы оказалась прохладной и бархатной, на лице не было почти никакой косметики (только зеленоватые тени с добавлением коричневого у ресниц), рыжие волосы водопадом низвергались на плечи. Августа надела джинсы, туфли без каблуков и свитер джерси, под которым не было лифчика. На ее правом плече висела синяя кожаная сумка, каковую, впрочем, она непринужденно перебросила на левое, сунула правую руку под локоть Берта и спросила:

– Давно ждешь?

– Только что пришел.

– Что-то случилось?

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Ты так странно на меня смотришь…

Берт Клинг продолжал таращиться на свою спутницу, пока они шли к кинотеатру. Фильм назывался «Буллит» со Стивом Маккуином в главной роли. Клинг его уже видел, но Августе захотелось посмотреть картину в обществе настоящего полицейского. Не отрицая последнего обстоятельства, Клинг деликатно умолчал о том, что когда посмотрел фильм в первый раз, то поймал себя на полной неспособности понять, что происходит на экране. Выйдя из кинотеатра, он вздохнул с облегчением, что не ему поручено расследовать дело. Клинг понятия не имел, с какого конца распутывать этот клубок. Кроме того, его укачивало от быстрой езды, а герой носился туда-сюда как оглашенный. Впрочем, он и на этот раз не выяснил, что к чему, но уже не потому, что сюжет отличался сложностью. Просто Берт Клинг смотрел не на экран, а на Августу Блер. когда они вышли на улицу, стемнело. Какое-то время они шагали в молчании, затем Августа откашлялась и произнесла: