Текст книги "Несостоявшийся стриптиз (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

Соавторы: Берт Хиршфелд,Генри Клемент,Берт Лестер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Во-первых, нам это нужно для работы. Да и вам, наверное, пригодится – для страховой компании.

– Ничего не было застраховано!

– О Господи! – воскликнул Клинг. – Как же так?!

– Я просто думала, ничего такого не случится.

– А давно вы тут живете?

– В городе или в этой квартире?

– И в городе, и в квартире.

– В городе – полтора года, в этой квартире – восемь месяцев.

– Откуда вы родом?

– Из Сиэтла.

– А вы где-нибудь в настоящее время работаете? – осведомился Клинг, вынимая блокнот.

– Да.

– Позвольте узнать адрес вашей фирмы.

– Я модель. Меня представляет сейчас агентство «Калвер».

– Вы ездили в Австрию по работе?

– Нет. В отпуск. Каталась на лыжах.

– То-то мне ваше лицо показалось знакомым, – сказал Ингерсолл. – Наверное, я видел ваши фотографии в журналах.

– Наверное, – без энтузиазма отозвалась Августа.

– Сколько времени вы отсутствовали?

– Две недели. Точнее, шестнадцать дней.

– Приятный сюрприз, – сокрушенно заметил Ингерсолл и снова покачал головой.

– Я переехала сюда, потому что здесь есть лифтер, – сказала Августа. – Мне казалось, что дома с лифтерами безопаснее.

– В этой части города нет безопасных домов, – авторитетно сообщил ей Ингерсолл.

– Или, во всяком случае, их очень мало, – внес поправку Клинг.

– Я не могу позволить себе квартиру в районе за парком, – сказала Августа. – У меня не так уж много заказов. Я и работаю-то моделью недавно. – Она заметила недоумение на лице Клинга и добавила: – Шубки мне подарила мама, а ювелирные украшения от тетки. Я полгода копила деньги, чтобы прокатиться в Австрию, – сказала она и вдруг расплакалась. – Черт! – воскликнула она сквозь слезы. – Ну, почему ему понадобилось залезать именно ко мне?

Ингерсолл и Клинг переминались с ноги на ногу. Августа быстро прошла в гостиную, села на софу, взяла из сумочки носовой платок, высморкалась, вытерла глаза и сказала:

– Извините.

– Если вы составите полный список пропавшего… – начал Клинг.

– Составлю.

– То мы сделаем все, чтобы вернуть украденное.

– Понимаю, – отозвалась Августа Блер и снова высморкалась.

4

Все думали, что это ошибка.

Они, конечно, были только рады, – а кто бы не обрадовался? – получить второй конверт с фотографией знаменитого руководителя прославленной службы, наводившей страх на представителей криминального мира, но все-таки у них возникло впечатление, что кто-то дал маху. Глухой никогда ничего не повторял два раза, если, по его мнению, одного раза было достаточно. Что касается портретов, то они были абсолютно идентичными. Различие между ними состояло только в штемпелях на конвертах. Один пришел семнадцатого апреля, а второй девятнадцатого. Да, тут попахивало накладкой. Это несколько повысило настроение ребят из Восемьдесят седьмого участка. А вдруг Глухой стал впадать в маразм?

Только в справочнике Айзолы адреса фирм, изготовлявших фотокопии, занимали пять страниц. Возможно, конечно, имело смысл начать проверять их подряд, в смутной надежде, что кто-то действительно делал фотокопию портрета Гувера. Но не следовало забывать, что пока не было совершено такого преступления, которое могло бы оправдать подобные траты времени и сил государственных служащих. Правда, кто-то мог бы резонно заметить, что прошлые криминальные действия Глухого сами по себе являлись основанием для мобилизации всех имеющихся под рукой средств для предотвращения новых потрясений. Однако скептики с не меньшими основаниями могли бы напомнить, что никто пока не установил, что оба конверта с портретами Гувера отправлены именно Глухим, или, по крайней мере, что они имеют какое-то касательство к тем злодействам, которые тот вознамерился совершить.

Учитывая недоукомплектованность и перегрузки, характерные для полиции этого города, которой постоянно приходится заниматься такими милыми проблемами, как ограбления, кражи, хулиганство, поножовщина, криминальные разборки, налеты на магазины, изнасилования, подделка чеков и купюр, угон машин, и так далее, и тому подобное, можно понять, почему сотрудники детективного отдела Восемьдесят седьмого участка лишь попросили ребят из криминалистической лаборатории установить, не обладает ли бумага, на которой были сделаны фотокопии, какими-то особыми характеристиками, а также нет ли на конверте и снимках отпечатков пальцев. Бумага, увы, оказалась самой обыкновенной, а отпечатков не было.

Молодого человека приколотили гвоздями к стене.

Длинноволосый, с длинными подкрученными вверх усами, в одних лишь трусах, он смахивал на современного Христа, лишенного своего креста. На груди, под сердцем, алела ножевая рана, руки были раскинуты в стороны, ладони прибиты к стене большими гвоздями, ноги соединены вместе и пробиты третьим гвоздем, голова упала набок. Труп был обнаружен бродягой-алкоголиком, но пока нельзя было определить, как долго он там находился. Кровь давно перестала сочиться из ран, он испачкал себя испражнениями – от ужаса или в смертной агонии – исходившее от него зловоние смешивалось с вонью от того, чем было захламлено помещение. Проведя рядом с покойником несколько минут, детективы были вынуждены покинуть комнату и выйти в коридор, где воздух был все же немного почище.

Труп был обнаружен в одном из заброшенных жилых домов Северного Харрисона. Эти здания кишмя кишели крысами, и какое-то время там селились хиппи, которые затем покинули жилище, решив, что в них они слишком часто становятся жертвами людей и животных. В подъезде на стене еще виднелось слово «любовь» в окружении цветов, но от покойника воняло его собственными экскрементами, и судебно-медицинский эксперт не выказывал никакого желания войти в комнату для осмотра трупа.

– Ну почему мне все время подсовывают такое, от чего отмахиваются все остальные? – жаловался он Стиву Карелле. – По мне пусть этот тип и дальше тут гниет. Ну его к черту. Пусть его забирает «скорая» и везет в морг. Там я его и посмотрю. По крайней мере, там хоть можно потом помыть руки.

Потолок был залит водой, штукатурка грозила вот-вот обвалиться. В комнате, где распяли молодого человека, было разбито окно и отсутствовала дверь. Те, кто незаконно обитал в этом доме, пользовались этой комнатой как помойкой, и хлам, отбросы, мусор были навалены тут в человеческий рост. Остатки еды, ржавые консервные банки, битые бутылки, газеты, бывшие в употреблении презервативы и экскременты животных были увенчаны, словно торт засахаренной вишенкой, – дохлой крысой. Тому, кто пожелал бы войти в комнату, пришлось бы карабкаться на эту гору мусора. Потолок тут был высотой в двенадцать футов, и ноги распятого возвышались над поверхностью мусора дюймов на шесть. Это был высокий молодой человек, но тот, кто ухитрился распять его, был еще выше. Плечи оказались вывихнутыми, когда тело обвисло под собственной тяжестью, ну а внутренние повреждения можно было установить только при вскрытии.

– Вы меня слышите? – снова подал голос медэксперт.

– Делай, что хочешь, – махнул рукой Карелла.

– Можешь в этом не сомневаться.

– Главное, чтобы у нас был полный отчет о вскрытии.

– Думаешь, он был живой, когда его распинали?

– Наверное. Нож в сердце, похоже, ему всадили уже потом.

– Но я его снимать не буду, – буркнул медэксперт.

– Слушай, – сердито обратился к нему Карелла, – хочешь снимай его, хочешь оставь здесь, главное, чтобы у нас было медицинское заключение о смерти. И не забудь про отпечатки пальцев.

– Ни в коем случае.

– И еще отпечатки ног.

– Город психов, – буркнул медэксперт. Он повернулся и угрюмо побрел по коридору, переступая через кучи мусора, а затем стал спускаться вниз по лестнице, надеясь перепоручить это малоприятное дело представителям «скорой».

– Проверим весь этаж, – сказал Мейер.

Там еще было две квартиры, причем замки на входных дверях были сломаны. Они вошли в первую. Посреди комнаты виднелись остатки костра. В углу у окна валялась теннисная туфля. Мейер, обернув пальцы платком, поднял ее и положил в пакет для передачи криминалистам в лаборатории. Во второй комнате не было ничего кроме старого драного матраса, испещренного следами крысиного помета.

– Выгребная яма, да и только, – услышал Карелла голос за спиной, обернулся и увидел детектива Моногана.

За его спиной маячил и детектив Монро. Представители городского отдела по расследованию убийств были в серых шляпах и черных пальто. На лицах – застывшие гримасы боли.

– Ты можешь себе представить, что в этих ямах живут люди? – говорил Монро, качая головой.

– В это поверить невозможно, – отвечал Моноган, тоже покачивая головой.

– Это за пределами человеческого понимания, – согласился с напарником Монро.

– Где покойник? – осведомился у Кареллы Моноган.

– Дальше по коридору.

– Покажешь?

– Сами найдете, – сказал Карелла.

– Ну пошли, – сказал Моноган, и он и его напарник двинулись по коридору. Высокие, широкоплечие, они шли вперевалочку, словно разрезая толпу.

– Пресвятая дева, – сказал Моноган, увидев молодого человека.

Карелла только кивнул.

На лестнице послышались шаги. Двое мужчин в белом, обходя куски штукатурки и мусора, подошли к площадке, увидели Кареллу и направились в его сторону.

– Вы тут старший? – осведомился один из них.

– Вызов принял я, – сказал Карелла.

– Я доктор Кортес. Что значит «надо снять парня со стены»? Так сказал медэксперт.

– Покойника надо доставить в морг, – сказал Карелла.

– Доставим. Но ваш эксперт утверждает, что труп приколочен к стене гвоздями.

– Это совершеннейшая правда.

– Лично я, дружище, не собираюсь его снимать.

– Кто же, дружище, должен это сделать?

– Понятия не имею. Но вы производите впечатление человека достаточно сильного…

– Там жертва убийства, – сухо напомнил Карелла.

– Там труп, – столь же сухо отозвался Кортес.

Навстречу им по коридору шел Моноган, двумя пальцами зажимая нос. Чуть сзади шествовал Монро, прикрывая ладонью нижнюю часть лица.

– Это представители отдела по расследованию убийств, – сообщил Карелла доктору Кортесу. – Можете обсудить с ними возникшую проблему.

– Эксперт закончил осмотр? – спросил Моноган Кареллу.

– Эксперт не собирается осматривать труп здесь.

– Он обязан это сделать. Нельзя увозить труп, пока медэксперт не осмотрит его и не констатирует смерть и…

– Скажите это ему.

– А где он?

– Внизу. Блюет как безумный.

– Пошли, – сказал Моноган напарнику, и, когда они двинулись к лестнице, обернувшись на ходу, добавил: – Ждите нас тут, Карелла.

Карелла и Кортес стояли и слушали, как раздаются по лестнице шаги детективов. Затем звуки смолкли, и установилось тяжкое молчание.

– Извините, что стал возникать, – сказал доктор Кортес.

– Все в порядке.

– Но он знает правила не хуже моего. Он пытается избавиться от неприятной работы и…

– Угу.

– Он знает правила, – повторил Кортес.

Что касается медэксперта, то если до прибытия сюда он был плохо знаком с правилами и инструкциями, то успел выучить их назубок к тому моменту, как Монро и Моноган закончили читать ему лекцию. Сделав из носового платка маску и надев резиновые перчатки, он снял труп и после беглого осмотра констатировал смерть.

Теперь можно было переходить ко второй, не более приятной стадии расследования – искать ответ на вопрос, кто с ним так обошелся.

5

Детектив Коттон Хоуз взглянул на фотографию, извлеченную из конверта, и решил, что это Джордж Вашингтон. Впрочем, он решил на всякий случай удостовериться.

– Кто это, по-твоему, – спросил он Альфа Мисколо, который пришел в отдел из своей канцелярии забрать скопившиеся за неделю отчеты детективов и разложить их по папкам.

– Наполеон Бонапарт, – сказал Мисколо, после чего покинул комнату детективного отдела, что-то бормоча себе под нос. Но Коттон Хоуз все же остался при убеждении, что это Джордж Вашингтон.

Коллеги уже ввели его в курс последних событий, и в первую очередь насчет появления Глухого. Хоуз выдвинул предположение, что портрет Вашингтона есть дополнение к ранее поступившим портретам Гувера. Он, кстати, увидел в этом свою логику. Как-никак штаб-квартира Федерального бюро расследований, которое возглавлял Гувер, находилась в столице Соединенных Штатов, Вашингтоне, округ Колумбия. Это казалось очень простым выводом. Но Хоуз быстро напомнил себе, что когда имеешь дело с Глухим, ничего простого быть не может. Если бы Глухой планировал операцию в Вашингтоне, он не стал бы приставать к загруженным работой сотрудникам Восемьдесят седьмого участка. Перегруженным работой, поправил себя Хоуз. В таком случае он посылал бы свои идиотские письма ребятам из вашингтонской полиции. Нет, портрет основателя этой страны указывал на что-то другое. Название города тут не подходило. Хоуз в этом не сомневался. Не сомневался он и в том, что прекрасное лицо шефа ФБР указывало вовсе не на марку пылесоса, при всех отличных качествах этой машины. «Кстати, – подумал он, – а что, собственно, означает Дж.? Джеймс, Джек, Джером, Джулз?»

– Альф! – крикнул он, и из другого конца коридора отозвался Мисколо.

– Чего тебе?

– Зайди на минутку.

Хоуз встал из-за стола и вытянул руку с фотографией. Он был высок, шесть футов два дюйма, и весил сто девяносто фунтов плюс-минус то, что добавляла любовь к пицце и сладостям. У него был прямой хороший нос, рот с широкой нижней губой и рыжие волосы с седой прядью над левым виском. В свое время он получил удар ножом по этому месту от техника-смотрителя одного из жилых домов, решившего, что это вор. У него были голубые глаза, и, когда он только начинал работать в полиции, его зрение отличалось орлиной зоркостью. Но все это было давно, и годы брали свое. Хоуз смотрел на снимок на расстоянии вытянутой руки, поскольку страдал дальнозоркостью. Его стали одолевать сомнения: вдруг Мисколо правильно определил того, кто запечатлен на фотографии?

Нет, это конечно же был Вашингтон.

– Это все-таки Вашингтон, – сообщил он Мисколо, когда тот снова появился в отделе.

– Не может быть, – сухо отозвался тот. У него был вид человека, которого оторвали от срочных дел и которому не до пустых разговоров.

Хоузу хотелось спросить его кое-что еще, но, видя взгляд Мисколо, он заколебался. Затем наконец решив – «какого черта?» – заговорил:

– Что означает Дж. – Дж. Эдгар Гувер?

– Джон, – сухо ответил Мисколо.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

Они смотрели друг на друга и молчали.

– Значит, Джон? – спросил Хоуз.

– Так точно, – ответил Мисколо. – У тебя все?

– Все. Спасибо тебе, Альф.

– Не за что, – ответил Мисколо и, качая головой удалился.

«Джон Эдгар Гувер, – бормотал себе под нос Хоуз. – И Джордж». Имена эти притягивали его внимание. Его самого назвали в честь пламенного проповедника Коттона Мэзера. Это имя, впрочем, не нравилось Хоузу, и он всерьез подумывал сменить его, когда ухаживал за еврейкой Ребеккой Голд. Та, однако, узнав о его намерениях, заявила:

– Если ты сменишь имя, Коттон, я больше не буду с тобой встречаться.

– Но почему, Ребекка? – удивленно спросил он и в ответ услышал:

– Это лучшее, что в тебе есть.

Больше Коттон Хоуз с Ребеккой Голд не встречался.

Временами он думал, что вполне мог бы стать Кэри Хоузом, или Полом, или Картером, или Ричардом. Но особенно хотелось ему – в чем он не признавался ни одной живой душе – зваться Лефти. Лефти Хоуз. Какой преступник не придет в трепет от одного лишь звука имени Лефти Хоуз? И неважно, что он не был левшой! Нет, это имя внушало бы всей уголовной шушере священный трепет… Ну да ладно. Хоуз вздохнул и пододвинул портрет Вашингтона так, что тот оказался посередине стола, как раз перед ним, Хоузом. Детектив уставился в непроницаемое лицо первого президента США, словно надеясь, что тот сжалится и поведает ему тайну Глухого. Но Вашингтон и глазом не моргнул. Тогда Хоуз зевнул, потянулся и переложил портрет Вашингтона на стол Кареллы, чтобы тот сразу обратил на него внимание, как только вернется в отдел.

Без пятнадцати двенадцать высокий молодой светловолосый человек со слуховым аппаратом в правом ухе вошел через вращающиеся двери банка. На нем были габардиновый бежевый костюм, серая рубашка, коричневый галстук, коричневые носки и коричневые кожаные туфли. В предыдущие визиты он выяснил, что над входом установлены телекамеры. Кроме того, такие же камеры имелись и у пяти окон кассиров, слева. Насколько он знал по проведенному обследованию, обычно камера делала снимок каждые тридцать секунд и переходила на постоянную съемку, только если кто-то из сотрудников устанавливал соответствующий режим. Глухой, однако, не боялся камер, поскольку довольно давно являлся законным вкладчиком.

Впервые он появился в этом банке месяц назад, чтобы положить пять тысяч долларов на срочный вклад (до трех месяцев под пять процентов). Глухой дал заверения заместителю управляющего, что не имеет намерений снимать вклад до истечения этого срока. Разумеется, он говорил неправду. На самом деле в последний день апреля он как раз собирался забрать и свои пять тысяч, и еще четыреста девяносто пять тысяч долларов. Но, так или иначе, он сейчас находился тут на законных основаниях.

Потом он еще дважды посещал банк по делу – вносил небольшие суммы на только что открытый счет. Сегодня он опять-таки собирался положить еще шестьдесят четыре доллара. Заодно он хотел проверить, как лучше расставить по местам своих пятерых сообщников в день ограбления.

Банковский охранник стоял внутри, у вращающихся дверей, слева, под объективом камеры. Это был человек лет шестидесяти, с небольшим брюшком. В свое время он работал то ли на почте, то ли курьером, и теперь носил свою форму с тем чувством достоинства, какое только мог внушать ему данный пост. Глухой подозревал, однако, что беднягу схватит инфаркт от ужаса, если он вытащит свой револьвер 38-го калибра, который сейчас мирно дремал в кобуре на боку. Пока же он одарил Глухого улыбкой, а тот, войдя в банк, улыбнулся в ответ и двинулся к окошку кассы, мерно постукивая каблуками туфель по мраморному полу. Перед ним было два стола с мраморными крышками, под которыми в ячейках находились бланки вкладчиков. Глухой подошел к ближайшему столу, встал лицом к окошкам кассиров и начал быстро набрасывать план банка.

Если оказаться спиной к двери, то справа находились три таких окошка, лицом к которым и стоял теперь Глухой. За его спиной были канцелярия и отдел займов. Чуть сзади, уходя в глубь банка, начиналось главное хранилище со стальной дверью, сейчас открытой. Хранилище было сложено из бетонных плит со стальной решеткой, в нем имелась сложная система сигнализации. Не существовало способа проникнуть в него снизу, сверху, сбоку. Оставался один путь – через дверь, но для этого нужно было придумать кое-что похитрее.

Глухой улыбнулся. За этим, как говорится, дело не станет. Он знал, что необходимо, чтобы ограбление оказалось успешным. Сказать, что он представлял себе полицию как слабого соперника, означало сильно недооценить степень его презрения. Глухой считал представителей охраны порядка полными кретинами. Удивительным образом, однако, успех его теперешнего предприятия требовал от полиции пусть минимальной, но все же сообразительности. Поэтому он самым тщательным и подробным образом объяснял им, что хочет предпринять. Он пользовался картинками, полагая, что разбирать слова для них слишком тяжкий труд. Он объяснял, где и когда он нанесет удар. Он всегда играл честно и не собирался поступаться принципами и на сей раз. Обмануть полицию – это все равно, что отобрать у слепого попрошайки его гроши. Глухой отдавал себе отчет в том, что в нем имеются садистские наклонности, но он все же считал правильнее давать им выход в постели с готовой на все девицей, чем мучить бедняг из Восемьдесят седьмого участка. Он относился к ним с той снисходительностью, с какой отец относится к своим глупым чадам, которых время от времени надо водить в цирк. Кстати сказать, Глухому вообще нравился образ цирка применительно к себе и к полиции. Он был человек-цирк: с клоунами, акробатами на проволоке, укротителями хищников. Он был тем цирком, приезд которого будоражит весь город.

Но нужно как следует продумать номера программы, чтобы, пока почтеннейшая публика любовалась гарцующими по арене пони, тигры могли спокойно слопать укротителя. Итак, представление должно отличаться простотой. Ключ к его блестящему коду – он считал его блестящим без ложной скромности, это был непреложный факт! – отличался простотой, хотя и не примитивностью. Глухой был уверен, что его оппоненты поймут ровно столько, сколько, по его замыслу, им положено понять. Они рассмотрят на этих фотографиях только пони и не обратят внимания на бенгальских тигров. А затем, радостно вглядываясь в лошадок, гордясь собственной проницательностью, они вдруг взвоют от боли, когда их цапнут сзади. Все честно, никаких подлых трюков. Он сообщит им все, что нужно. И они все увидят, если способны видеть, все поймут, если обладают хотя бы мозгами комаров или воображением заклепок.

Глухой закончил составлять план банка, сложил бланк так, словно не хотел, чтобы кто-то углядел, какими суммами он оперирует, так, собственно, поступали многие вкладчики во всех банках мира, сунул его в карман, а затем, взяв второй бланк, быстро заполнил его и направился к кассе.

– Доброе утро, сэр, – одарил его лучезарной улыбкой кассир.

– Доброе утро, – отозвался Глухой и тоже улыбнулся.

Скучая от безделья, он наблюдал, как кассир регистрирует его вклад. Возле каждой клетушки кассиров имелась кнопка сигнализации. Такие же кнопки имелись и в других частях банка, но это никоим образом не беспокоило Глухого.

Глухой считал вполне разумным заручиться при ограблении банка помощью полиции.

Он также считал, что будет только справедливо, если главную помощь ему окажет Стив Карелла, его давний знакомый. Все должно сложиться в гармоническое целое, в красивый узор, если не торопиться и играть согласно законам статистики и комбинаторики.

– Прошу вас, сэр, – сказал кассир, возвращая Глухому его банковскую книжку. Тот проверил точность записи, кивнул и, сунув книжку в пластиковую обложечку, направился к вращающимся дверям. Он кивнул охраннику, который учтиво поклонился клиенту банка, и оказался на улице.

Банк находился примерно в миле от границы территории Восемьдесят седьмого участка, неподалеку от трех больших заводов на реке Гарб. В «Маккормик контейнер корпорейшн» работало шесть тысяч триста сорок семь человек, в «Мередит минтс» – одна тысяча пятьсот двенадцать сотрудников, штат «Холт брозерс» составлял четыре тысячи сорок восемь человек. Всего на этих предприятиях трудились около двенадцати тысяч человек, а сумма совокупной заработной платы достигала двух миллионов долларов в неделю. Зарплата выдавалась чеками, причем примерно сорок процентов сотрудников получали чеки в банках по собственному выбору. Остальные шестьдесят делились на две примерно равные части. Тридцать процентов забирали чеки домой, чтобы обналичить их в супермаркетах, в винных магазинах, универмагах или в банках, какие им больше нравились. Вторая половина обналичивала чеки в том самом банке, который и облюбовал себе Глухой. Это означало, что каждую пятницу банк готовил для подобных операций наличные на сумму около шестисот тысяч долларов. Чтобы обслужить всех клиентов, банк заказывал наличные в своем главном офисе. Каждую пятницу, примерно в девять пятнадцать утра, бронированный фургон доставлял эти деньги. Фургон сопровождали трое вооруженных охранников. Один оставался в кабине за рулем, а остальные вносили в банк два мешка с долларами. Управляющий препровождал их в хранилище, они оставляли мешки и удалялись, спрятав свои пушки. Где-то в половине двенадцатого наличные оказывались у кассиров в ожидании потока работников трех заводов, которые обычно наводняли банк после ланча, чтобы получить причитающиеся им доллары.

Глухой не собирался нападать на фургон, следовавший от главного офиса к филиалу. Он также не имел никакого желания выгребать доллары из клетушек кассиров. Нет, он хотел забрать деньги, пока они были аккуратно сложены в хранилище. При том, что разработанный им план в общем-то обещал меньше опасностей, чем попытка перехватить фургон на дороге, Глухой полагал его куда более дерзким. Более того, он считал его новаторским, по сути дела гениальным, и не сомневался, что все пройдет без сучка, без задоринки.

«Банк будет ограблен, – говорил он себе, – банк будет обчищен», и, прибавлял шаг, глубже вдыхал чудесный весенний воздух.

Теннисная туфля, обнаруженная сыщиками в пустом доме, безусловно, знавала лучшие времена. Этот предмет обуви двенадцатого размера успел истрепаться, служа верой и правдой чьей-то левой ноге. Подошва в одном месте почти что прохудилась, а парусиновый верх получил дырку у большого пальца. Даже шнурки успели порваться и были в двух местах завязаны узелком. На этом предмете имелась марка производителя – очень известная фирма, что исключало возможность проверить, не приобреталась ли эта пара в каком-то экзотическом магазинчике. Единственным заслуживающим внимания моментом было коричневое пятно на носке возле большого пальца. Криминалисты из лаборатории установили, что это был воск – синтетическое вещество, по цвету и консистенции напоминавшее сотовый воск, но, конечно, куда более дешевое. К воску прилипли частички какого-то металла, как объяснили те же криминалисты – бронзы. Это мало обрадовало Кареллу. Точно так же он не пришел в восторг от того, что на этом предмете не было обнаружено отпечатков пальцев. Ладоней или ног, которые соответствовали бы отпечаткам распятого. Вооружившись не очень польстившей бы самолюбию покойного фотографией, Карелла понял, что ему ничего не остается, как только ходить по району, надеясь разыскать кого-то, кто знал этого человека.

Медэксперт, производивший вскрытие, полагал, что покойному было от двадцати до двадцати пяти лет. Человек такого возраста мог водить дружбу как с подростками, так и с молодыми людьми постарше, в зависимости от степени своей зрелости. Карелла решил проверить оба варианта и для начала заглянул в «Космос», который за многие годы претерпел множество изменений – от кошерной кулинарии до пуэрториканской bodega ^[6], каковая затем превратилась в кофейню, где любили собираться восемнадцатилетние. Несмотря на название, «Космос» был жалким закутком с большой кофейной машиной в дальнем углу. Словно футуристическая скульптура, эта машина сразу притягивала к себе внимание, заставляла комнату выглядеть еще меньше, чем она была на самом деле, и внушала благоговейный страх посетителям. Все они были очень юными. Длинноволосые девицы в джинсах. Ребята с бородами. В рамках детективного расследования это создавало проблемы, так как они могли быть: а) хиппи, б) студентами, в) анархистами, г) пророками, д) всем этим сразу. Для сотрудников полиции длинные волосы и бороды автоматически означали, что все те, кто их носят виновны: а) во владении марихуаной, б) в стремлении продавать героин, в) в незаконном владении оружием, г) в прелюбодеянии с животными, д) в совращении несовершеннолетних, е) в заговоре, ж) в измене, з) во всем сразу. Стивен Луис Карелла был готов заплатить по никелю каждому из тех коротко остриженных и свежевыбритых молодых людей, которые обвинялись бы в убийстве родных братьев. С другой стороны, он, как представитель полиции, прекрасно понимал, что предъявляя в таком месте свой полицейский значок, он автоматически обвинялся: а) в фашизме, б) в жестокости, в) в рыгании после кружки пива, г) в сожительстве с животными, д) в приставании к посторонним, е) во всем этом сразу. Что и говорить, хлеб полицейского был горек.

Не успел Стив закрыть за собой дверь, как завсегдатаи «Космоса» почуяли полицию. Молодые люди стали подозрительно коситься на Кареллу, а он на них. Он не сомневался, что, спроси он у кого-то который час, ответом будет хор голосов: «Тридцать пятое декабря». Он выбрал столик у двери и сел между длинноволосым блондином и парнем с черной бородой. У сидевшей напротив девушки были длинные каштановые волосы, перепуганные карие глаза и ангельское личико.

– Ну что надо? – спросил его блондин.

– Я из полиции, – сказал Карелла и показал значок, который не вызвал у молодых людей никакого интереса. Девушка поправила каштановую прядь, упавшую на щеку, и отвернулась. – Мне надо установить личность человека, которого убили в этом районе.

– Когда? – спросил блондин.

– В воскресенье вечером. Восемнадцатого апреля.

– Где? – спросил блондин.

– В пустом доме на Харрисон.

– Как, кстати, вас зовут? – осведомился блондин.

– Стив Карелла.

Тотчас же девушка отодвинула стул и встала, словно хотела поскорее убраться отсюда. Карелла положил свою руку ей на запястье и спросил:

– А вас как зовут, мисс?

– Мери Маргарет, – ответила она, отдернула руку и сделала попытку отойти.

– А фамилия? – не отставал Карелла.

– Райан, – сказала она. – Ну пока, мальчики. – Она сделала еще несколько шагов, но была остановлена словами Кареллы:

– Не могли бы вы, мисс Райан, взглянуть на снимок?

Он вынул из бумажника фотографию. Девушка подошла к столику, взглянула на фотографию, но ничего не сказала.

– Не узнаете?

– Нет, – помотала головой мисс Мери Маргарет Райан. – Пока, – снова сказала она молодым людям и быстро вышла из кафе на улицу.

Карелла проводил ее взглядом и затем показал фотографию блондину:

– Не узнаешь?

– Нет.

– А как тебя зовут?

– Боб.

– А фамилия?

– Кармоди.

– А ты кто будешь? – обратился он к бородатому.

– Хэнк Скафале.

– Где живете?

– На Портер-стрит.

– И давно?

– Давно.

– Хорошо знаете тех, кто тут живет?

– Придурков знаем. С остальными не водимся.

– Этого парня случайно не встречали?

– Нет, если он действительно так выглядит, – сказал Хэнк, разглядывая снимок.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, он ведь мертвый?

– Да.

– Это уже не то, – заключил Хэнк и добавил: – Вырубили ток. – Он снова посмотрел на снимок, покачал головой и повторил: – Вырубили ток. Нет, я не знаю, кто этот бедолага.

Примерно в том же духе высказались и прочие завсегдатаи «Космоса». Карелла посетил еще пять столиков, объяснил, что его интересует, и фотография распятого какое-то время переходила из рук в руки. Никто из ребят не проявлял особого дружелюбия (они успели усвоить, что от полицейского запросто можно получить по башке, и лишь потом прийти к выводу, что между вами нет взаимной приязни), но и открытой враждебности тоже не было. Они все послушно изучали снимок и потом сообщали, что никогда не встречали того, кто на нем запечатлен. Карелла поблагодарил их и удалился.

К пяти часам Карелла побывал в двух кафе, вегетарианском магазине, магазине пластинок, магазине, где продавались сандалии, и еще в четырех местах, обслуживавших местную молодежь – во всяком случае тех ее представителей, кто предпочитает отращивать длинные волосы. Карелла не мог заставить себя называть их придурками, хотя они сами не имели против этого определения ровным счетом ничего. Для него это было все равно как нацепить на большой палец покойника бирку с указанием имени и лишь потом выяснить, как его зовут. Ярлыки раздражали его, кроме тех случаев, когда они прикреплялись к вещественным доказательствам или были наклеены на склянки и коробки с лекарствами. «Придурки» – было особенно обманчивым определением, сначала применявшимся к хиппи со стороны, а затем принятым ими уже в виде самозащиты и впоследствии сделавшимся уже знаком отличия, носимым с некоей гордостью и вызовом. Но с другой стороны, это все равно не могло заслонить уничижительного оттенка, присутствовавшего в слове. Собственно, и полицейские порой именовали себя «свиньями», надеясь тем самым лишить слово оскорбительного оттенка. Ладно, все это чушь. Карелла не был свиньей, а те, с кем он сегодня общался, не являлись придурками.