Текст книги "Несостоявшийся стриптиз (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

Соавторы: Берт Хиршфелд,Генри Клемент,Берт Лестер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Бонни и Клайд, сказать не в укор, —

Бандиты, и грабят банки.

И тех, кто пошел им наперекор,

В могиле гниют останки.

Да, Бонни и Клайд стреляют в людей.

Это не нравится вам?

Но Клайда мне довелось узнать,

Когда он был честен и прям.

Но люди шерифа схватили его

И бросили за решетку.

Тогда-то Клайд и сказал: «Ничего!

Мерзавцы мне спляшут чечетку!»

Путь Бонни и Клайда извилист и крут,

Назад им уже не податься.

Они сами выбрали этот маршрут.

Удел их – идти и сражаться.

Бонни замолчала и посмотрела на Клайда. Ей показалось, что глаза его подернулись тонкой пеленой. Он вдруг повел плечами и сделал попытку сосредоточиться на происходящем вокруг, вернуться в настоящее.

– Читай дальше, – чуть слышно прошептал он. – Давай.

– Все, – тихо ответила Бонни. – Больше я не написала.

– Это конец?

– Нет, просто мне еще надо поработать.

– Так напиши! – Быстро и повелительно произнес он. – А когда ты напишешь, знаешь, что я сделаю?

– Ну, что? – Она молча покачала головой.

– Я пошлю это полицейским. Пусть они знают правду. Это напечатают во всех газетах. Пусть знает вся страна. Дописывай, Бонни, и поскорей.

Когда Бонни закончила, Клайд отправил стихи в полицию, и наконец они попали в руки Фрэнка Хамера. Он сидел за столом в полицейском участке и с интересом читал:

Дорога все уже, все круче,

Темнее, не видно ни зги.

Увы, не видать им свободы,

Но пусть не ликуют враги.

Хамер подергал себя за ус. Он уж постарается сделать так, чтобы они не увидели свободы. Он положит на это жизнь. Он снова углубился в чтение.

От рака одни умирают,

Других убивает испуг,

Но Бонни и Клайда, похоже,

Погубит свинцовый недуг!

К Хамеру подошел полицейский в форме и спросил:

– Ну что, нравится?

– Вполне, – отозвался Хамер и, постучав по листку крепким пальцем, сказал: – Пусть это напечатают газеты. Пусть все узнают о Клайде Барроу и Бонни Паркер. Так будет лучше. – И помолчав, добавил: – Очень скоро все то, что тут написано, сбудется.

День выдался солнечный. Клайд выбежал из дома и вприпрыжку понесся к почтовому ящику. Там была газета. Он быстро извлек ее и на первой же странице увидел стихи Бонни. Они были обведены рамочкой, чтобы сразу же броситься в глаза. Клайд ринулся назад, и на его ликующие крики из дома высыпали все его обитатели. Клайд сунул газету Бонни и срывающимся от нетерпения голосом попросил:

– Читай, солнышко! Читай.

Бонни не заставила себя долго упрашивать. Конец у ее стихов был такой.

Даже если они вдруг завяжут.

Дом снимут, пройдет день другой,

И разбудит ночью округу

Полиция дикой стрельбой.

Однажды их гады обложат,

И раскаленный свинец

Их рядышком наземь уложит.

Одним – ликованье, другим огорченье,

Но Бонни и Клайду – конец.

Закончив читать, Бонни выжидательно посмотрела на своих слушателей. Некоторое время ответом ей была лишь напряженная тишина. Затем Клайд словно ожил и издал торжествующий вопль.

– Черт! – крикнул он. – Это же все про меня!

Он стоял с разинутым ртом, и в его глазах светились удивление и радость. Казалось, он вот-вот разразится гомерическим хохотом, который пока никак не мог вырваться из его груди.

– Это я! – повторил он, хлопнув в ладоши. – Обо мне написаны стихи. Ну дела!

Бонни засмеялась. Она не ожидала, что эта публикация так поразит Клайда. Ее охватило чувство большой удачи.

В его груди заклокотал наконец смех, вырвался наружу, и Клайд смеялся, смеялся до слез, не зная, как остановиться.

– Обо мне написаны стихи!

– Все знают, кто был Джесси Джеймс! А теперь послушайте про Клайда Барроу! Про Клайда Барроу. Клайд Барроу…

Бонни теперь тоже смеялась – звонко, раскованно, словно купаясь в теплом море радости. Она испытывала новое, удивительное воодушевление, а с ним и необъяснимую уверенность.

Он повернулся и закружился, словно танцуя с невидимой партнершей, потом схватил Бонни на руки, кружился, раскачивая ее из стороны в сторону, приговаривая:

– Бонни! Наверное, ты сводила с ума всех парней, когда работала в своем кафе.

Он поставил ее на землю и рассмеялся, увидев, как она смахивает слезы. Он снова закружился в своем танце – молодость бурлила в его теле, не зная, как себя лучше выразить.

– Клайд, Клайд! Ох уж этот Клайд! – бормотал он.

Снова его руки сомкнулись вокруг нее, снова он подхватил Бонни и стал раскачивать.

– Бонни! Поэма о Бонни и Клайде! – воскликнул он.

– Баллада, – поправила она.

– Ну баллада. Ты здорово рассказала про нас. Просто потрясающе. Ты – самое настоящее чудо. Чудо из чудес.

Он притянул ее к себе, и их губы соприкоснулись. Но до этого Клайд успел испустить еще один торжествующий вопль. Не переставая смеяться, они поцеловались. Тела их напряглись, губы встретились, смех сменился стоном.

Они еле-еле добрались до своей комнаты. Их снедали желание, нетерпение.

Именно в это время Ивен Мосс был в Аркадии. Он сидел за мраморным столиком в кафе-мороженом, спиной к улице. Он не поднял головы, когда к столику подошел высокий человек в хаки, и сел на плетеный стул напротив.

– Ивен Мосс? – мягко спросил Фрэнк Хамер.

– Да, сэр.

– Я хочу рассказать вам о моем плане, – сказал Хамер ровным, но не терпящим возражений тоном. – И вы сделаете все именно так, как я скажу.

– С ними мой сын, Кларенс К. У. Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось.

– Мы об этом с вами уже договорились. Мне нужны те двое. А с сыном разбирайтесь сами.

– Тогда я готов, – кивнул головой Ивен.

– Хорошо. Вот что вы должны сделать. – Хамер придвинулся ближе и начал говорить тихим сосредоточенным голосом, и на лице его было выражение непреклонной решимости.

Вечером, после ужина, все собрались в гостиной, прислушиваясь к вечерним звукам фермы.

– Клайд! – позвала Бонни.

– Да?

– Давай завтра съездим в город. Я хочу кое-что купить. Что-нибудь милое и симпатичное. А то, извините меня, мистер Мосс, в доме вашем просто не на что посмотреть, ничто не радует глаз.

– Наверное, так оно и есть, мисс Бонни, – смиренно отвечал тот, пряча глаза. – В доме и правда не помешала бы женская рука.

– Погоди, солнышко, – сказал Клайд. – В Мексике ты накупишь всего, что душе угодно, когда в кармане у тебя будет двадцать пять тысяч.

– Я, пожалуй, пойду спать, – сказала Бонни, вставая из-за стола. – Спокойной ночи.

Клайд тоже встал и пошел за ней.

К. У. поднялся со стула, потянулся и, зевая, пробормотал:

– Пойду-ка я на боковую. Я тоже устал.

– Погоди, – сказал Ивен, задумчиво глядя на сына. – Останься и немного поговори со своим старым папочкой.

– Я хочу спать, папа.

Ивен поглядел на лестницу и крикнул вслед Бонни и Клайду:

– Если нетрудно, купите завтра мне лампочек! Ватт на шестьдесят. А то на этой неделе у меня три штуки перегорели.

– О чем разговор, мистер Мосс, – отозвался Клайд и, войдя в комнату вслед за Бонни, закрыл за собой дверь.

Ивен обернулся к сыну, и на лице его появилось сердитое выражение.

– Они, конечно, думают и тебя с собой взять? – злобно спросил он К. У.

– Ну да, – подтвердил К. У. – Они всегда берут меня с собой. А ты что, против?

Тяжелая рука Ивена взметнулась, и он отвесил сыну звонкую пощечину.

– Нет, я не против. Ты обязательно поедешь с ними завтра в город. Только когда они соберутся обратно, не вздумай сесть с ними в машину, понял?

– Почему, пап?

Ивен еще раз ударил его по щеке. К. У. схватился за горящую щеку.

– Что ты у меня за болван! Ты меня понял? – повторил отец.

– Понял. А что там будет?

– Ты не поедешь обратно с ними из города. Заруби это у себя на носу. Ты будешь искать эти лампочки до самого последнего момента, а потом исчезнешь, ясно?

– Да, но…

Ивен в третий раз отвесил ему пощечину:

– И никаких «но»! Заруби у себя на носу. Тебя не должно быть в их машине на обратном пути.

– Но почему, пап?

– Потому что так тебе будет лучше, – Ивен доверительно понизил голос. – И ничего им не говори, понял?

– Хорошо, пап.

Ни Бонни, ни Клайд в эту ночь не могли заснуть. Они оба лежали в большой двуспальной кровати, не касаясь друг друга, и смотрели в темноту.

Неловкое молчание первым нарушил Клайд.

– Бонни?

– А?

– Ты спишь?

– Нет.

Он с шумом втянул воздух, потом спросил:

– Бонни, ты не выйдешь за меня замуж?

Она поглядела в его сторону, с трудом различая в потемках контуры его лица.

– Ты вовсе не обязан делать мне это предложение, – тихо сказала она.

– Я знаю, – сказал он и, хмыкнув, добавил: – Но я тебя спрашиваю: ты выйдешь за меня замуж?

Она поглядела на невидимый потолок и постаралась внести в интонации официальность, которая должна была по идее скрыть ее истинные чувства:

– Но как же я могу это сделать, Клайд? Ты же сам прекрасно знаешь: это невозможно. Нам надо пойти к мировому судье, а он представитель закона. Мы не сможем оформить свидетельство о браке.

Клайд повернулся в ее сторону и, тихо фыркнув, сказал:

– Эй, а ты так говоришь, будто сама об этом не раз думала, а?

– Нет, – ответила Бонни, стараясь не дать волю нахлынувшим чувствам. – Что ты! Я вовсе не думала. Я не думала об этом десять раз на дню. Я не думала об этом с той самой минуты, как впервые тебя увидела.

Голос ее задрожал, и глаза наполнились слезами. Она уткнулась лицом в грудь Клайда, подтянув колени, сотрясаясь от рыданий.

Клайд не знал, что делать, что говорить.

– Бонни, ты плачешь? Зачем? Зря! Не надо!

Бонни пыталась взять себя в руки, и наконец рыдания прекратились – лишь изредка она всхлипывала.

– Клайд, зачем ты хочешь на мне жениться? – вдруг спросила она, на что он тотчас же ответил, пытаясь обратить все в шутку:

– Чтобы сделать из тебя честную женщину.

Она поняла его без слов. Она снова погрузилась в прошлое, прежде чем унестись на крыльях мечтаний в будущее.

– Клайд, – подала голос Бонни, – что бы ты сделал, если бы случилось чудо, и мы могли завтра выйти из этого дома и начать все сначала, что бы ты сделал, если бы за нами никто не гнался, никто не вспоминал наше прошлое?..

Вопрос был интересный, и Клайд задумался. Слишком много было вариантов.

– Ну что ж, – наконец сказал он. – Теперь я стал бы действовать иначе. Я бы не стал жить в том штате, где работаю. Мы бы поселились где-нибудь в спокойном местечке и жили там тихо-мирно, а когда нам надо было бы взять банк, мы ехали бы в другой штат, и… – он осекся.

Наступило опять молчание. Но у него теперь появился совсем иной смысл, и Клайд быстро понял, что сморозил чудовищную глупость, что его ответ стал полной противоположностью тому, что Бонни надеялась от него услышать.

– Бонни, эй, Бонни! – обеспокоено окликнул он ее, а потом виновато добавил: – Ты меня слышишь?

Но Бонни не ответила.

У нее не было слов.

17

Утро в Аркадии было временем затишья. На улицах почти не было машин, а в магазинах – покупателей. Поэтому Бонни и Клайд быстро сделали все необходимые покупки. Они вернулись к машине и положили пакеты и свертки на заднее сиденье.

– Что случилось с К. У.? – спросил, оглядываясь, Клайд.

– Он задержался в хозяйственном магазине, – сказала Бонни. – Наверное, покупает лампочки для отца.

Клайд хмыкнул и сел за руль. Бонни устроилась рядом с ним.

– Господи, ногам как жарко! – пожаловался Клайд, и сняв туфли, стал массировать пальцы.

– Ты поведешь машину босиком? – хихикнула Бонни.

– А почему бы нет?

Клайд потянулся за темными очками и стал надевать их роскошно томным жестом, но в этот момент одно стекло вдруг выпало из оправы и полетело на пол.

– Черт! – буркнул Клайд, подбирая его и кладя в карман рубашки. Он поправил на носу очки с одним стеклом и, скорчив гримасу, поглядел на Бонни.

– Так в них и поедешь? – рассмеялась она.

– Ну да. Я поведу машину, зажмурив один глаз.

Бонни обернулась назад, порылась в сумке и извлекла оттуда фарфоровую пастушку.

– Красивая штучка, – сказала Бонни. – Даже ноготки видны.

– Очень даже неплохо, – согласился Клайд.

Он включил радио, покрутил ручку настройки. Хор исполнял «Церквушка в долине». Клайд слушал, отбивая такт рукой на рулевом колесе.

Бонни убрала пастушку, потом спросила:

– Не хочешь персик, дорогой? Я бы сейчас с удовольствием съела один.

Она вынула большой спелый плод и впилась в него зубами, отчего персиковый сок потек у нее по подбородку.

– М-м-м! Вкусно! Сладкий, сочный. Хочешь? – предложила она персик своему спутнику.

Клайд перестал барабанить по рулю.

– А почему бы нам не сделать это прямо завтра? – в глазах его загорелся нетерпеливый огонек.

– Что сделать?

– Ну, завтра ведь воскресенье, так? Мы могли бы провести в пути ночь, а с утра пораньше оказаться на том самом поле для гольфа.

– Ты уверен, что это так надо? – спросила Бонни после короткого раздумья.

– Ну да, а почему бы нет? – Его глаза блуждали по улице, зафиксировав машину, которая ехала в их сторону и не очень торопилась. – Где К. У.? Куда он запропастился? Его давно нет.

– Сейчас придет. – Бонни снова предложила ему персик. – Откуси кусочек, вкусно же!

– Не хочу, – Клайд сердито прикусил губу. – Это просто подозрительно. А вдруг что-то с ним случилось?

– Да ничего не случилось.

Машина тем временем остановилась у обочины на другой стороне улицы.

– Пойди погляди, – не выдержал Клайд. – Погляди, что там его задержало.

Бонни кивнула, вышла из машины и пошла к хозяйственному. Клайд поглядел ей вслед и отвернулся. Его внимание приковала только что остановившаяся машина. Из нее вышли двое помощников шерифа. Клайд прикрыл лицо рукой, опустил голову, потом нажал на клаксон, дав два коротких сигнала. Бонни вопросительно обернулась, увидела двух полицейских и напряглась.

Клайд завел мотор и, подъехав к Бонни, открыл дверцу. Она села, и их машина двинулась прочь из города.

– Они вроде бы за нами не едут, – сказал Клайд через минуту-другую, – но зачем нам лишние неприятности?

– А что будет с К. У.?

– Да ладно! Это же его родной город. Он не пропадет. Когда он поймет, что мы его не дождались, то вернется на ферму, как миленький.

Никто из них не приметил К. У., следившего за машиной из окна бакалеи. Его круглое личико было обеспокоено, круглый ротик скорбно поджат.

Они проехали уже половину пути по проселочной дороге, что вела к ферме Мосса. Справа тянулось большое поле – зеленый ковер молодой фасоли. Слева шли густые заросли деревьев, самая настоящая чащоба, через которую нельзя было пробраться. Они ехали, и Бонни напевала под музыку радио.

– Это еще что такое?

Бонни выпрямилась. У обочины приткнулся грузовик, а посреди дороги стоял фермер и махал им руками, чтобы они остановились. Клайд нажал на тормоз.

– Что случилось? – спросила Бонни.

– Не знаю, – буркнул Клайд.

Бонни почувствовала, как по спине ползет холодок дурных предчувствий.

– Не останавливайся, Клайд, – попросила она.

– Не бойся, солнышко, – хмыкнул он. – Все в порядке. Это же папаша нашего К. У. Похоже, у него сломался грузовик и ему нужна помощь.

Он свернул на обочину и остановил машину, потом вылез и двинулся к Ивену Моссу.

– Что случилось, мистер Мосс? – спросил он, поздоровавшись. – Что с вашей машиной?

– Сам не знаю, – сказал Ивен неуверенным голосом. Взгляд его блуждал. Ивен Мосс старался не смотреть в глаза Клайду.

Время вдруг замедлило свой бег для Клайда. Увидев Ивена Мосса, он вдруг вспомнил, что К. У., похоже, сделал все, чтобы не возвращаться домой вместе с ними.

Не захотел?

За спиной Ивена, на дороге стоял грузовик – старый, разбитый, заполненный куриными клетками, а на переднем сиденье – двое фермеров. Ивен Мосс выжидательно поглядывал в сторону зарослей.

Время остановилось. Клайд сделал шаг назад. Потом другой. Что-то было не так. Решительно не так. Он оглянулся. Бонни все еще сидела в машине, водительская дверца была по-прежнему открыта, Бонни ждала, когда он вернется. Клайду страшно захотелось поскорее оказаться в машине и уехать куда глаза глядят, подальше от этого подозрительного места.

– Я бы не отказался от помощи, Клайд, – пробормотал Ивен Мосс.

Клайд отступил дальше, время застыло. Его вдруг обдало порывом ветра, и он задрожал от холода. Листья на зарослях зашевелились. Но вовсе не от ветра. И тут в какую-то долю секунды Клайд понял: ведь листья зашевелились неестественно, не в том направлении. Он повернулся и двинулся было назад, медленно, неловко и вдруг услышал свою фамилию. Словно далекое эхо, словно голос судьбы, который рано или поздно должен был раздаться. Но не так рано. Не так рано…

– Барроу! – крикнул Фрэнк Хамер. Это был заранее условленный пароль. – Барроу! – в холодной ярости повторил высокий человек в хаки.

Ивен Мосс нырнул под грузовик, зная, что сейчас последует нечто ужасное.

– Клайд! – крикнула Бонни, ринувшись к распахнутой дверце, желая тем самым ускорить его возвращение.

Время остановилось. Зато поднялся страшный грохот. Шесть автоматов заговорили разом – властно и безжалостно. Клайд пошатнулся, двинулся, спотыкаясь, к машине, к Бонни, шевеля губами, словно предупреждая об опасности, а потом рухнул на землю, содрогаясь в конвульсиях. Пуля за пулей разрывали его плоть.

Красивая, изящная Бонни принимала страшный свинцовый поток с женской грациозностью, ее нежное тело изгибалось, словно приглашая, охотно принимая этот поток.

Белое платье сделалось алым. Она все глубже вжималась в кожаное сиденье, затем упала на бок, потянувшись рукой к земле. Золотая прядь упала на глаза, судорожно вытянутая рука любовно погладила землю.

Они погибли. Восемьдесят семь пуль, выпущенных на законном основании, сделали свое дело.

Из чащи вышел Фрэнк Хамер, за ним люди шерифа, стволы их автоматов дымились. Он подошел к трупам и, застыв с непроницаемым лицом, долго смотрел на них, и его дальнозоркие глаза безжизненно поблескивали.

Фермеры, сидевшие в грузовике, теперь вылезли, подошли поближе с перекошенными от ужаса лицами.

Они глядели на изуродованные автоматными очередями тела и молча спрашивали: что сделали эти двое, почему с ними так обошлись? Они понимали, что лучше оставить свои вопросы при себе, и потому, не говоря ни слова, вернулись к машине, сели в кабину и поехали.

Время продолжило свой бег.

Эд Макбейн

Послушаем за глухого!

1

Легкий ароматный ветерок гулял по парку, весело врывался в распахнутые окна следственного отдела восемьдесят седьмого участка. Было пятнадцатое апреля, и температура поднялась до шестидесяти пяти градусов по Фаренгейту ^[4].

Солнечные блики позолотили пол и стены комнаты. Мейер Мейер сидел за столом и вяло читал отчет одного из своих коллег. На его лысой макушке устроился солнечный зайчик, на губах играла блаженная улыбка, хотя в отчете речь шла о разбойном нападении. Положив щеку на ладонь, чуть согнув руку в локте, устремив взгляд голубых глаз на листок с машинописным текстом, он купался в солнечном свете, словно еврейский ангел на куполе Дуомо. Когда зазвонил телефон, ему показалось, что разом запели сотни жаворонков. Мейер Мейер был в превосходном настроении.

– Детектив Мейер, – сказал он, снимая трубку. – Восемьдесят седьмой участок.

– Я вернулся, – услышал он голос в трубке.

– Очень приятно, – отозвался Мейер. – А кто это?

– Полно вам, детектив Мейер, – произнес голос, – неужели вы так быстро меня забыли?

Голос и вправду показался Мейеру смутно знакомым, хотя он никак не мог припомнить, когда он его слышал. Он нахмурился.

– Я занят, мистер! – сообщил он загадочному абоненту. – Мне не до шуток.

– Говорите, пожалуйста, погромче, – сказал голос. – Я, видите ли, глуховат.

Ничего вроде бы не изменилось. Пишущие машинки, столы, стулья, телефоны, шкафы с картотекой, клетка для задержанных, бачок с питьевой водой, плакаты с фотографиями разыскиваемых уголовников, оборудование для снятия отпечатков пальцев – все вроде бы оставалось на своих местах, и в отделе по-прежнему резвились солнечные блики, но этот звонок и возникший из небытия голос словно лишили комнату защитного слоя позолоты, обнажили ее унылую, мрачную сущность. Мейер нахмурился, покривился. В трубке только потрескивали помехи. Мейер был в отделе один и не мог попросить кого-то из коллег выяснить, откуда звонят. Кроме того, если звонил и впрямь тот, при воспоминании о котором у Мейера так упало настроение, он вряд ли будет занимать линию так долго, чтобы можно было попытаться установить номер, с которого сделан звонок. Мейер даже подумал, что вообще зря снял трубку – странное чувство, посетившее полицейского при исполнении служебных обязанностей. Пауза затягивалась. Мейер не знал, что сказать. Он чувствовал себя неловко. Положение выглядело глупым. В голове у него вертелось: «Господи, неужели опять все сначала?»

– Послушайте, – нарушил он молчание. – Кто вы?

– Вы прекрасно знаете, кто я.

– Нет, это неправда.

– Правда. Или же вы глупее, чем я думал.

Наступила новая пауза.

– О’кей, – сказал Мейер.

– Угу.

– Что вы хотите сказать? Что вам нужно?

– Терпение, терпение.

– Черт побери, что вам нужно?

– Если будете ругаться, я вообще не стану с вами разговаривать, – сказал абонент и повесил трубку. Мейер Мейер какое-то время сидел и слушал гудки, потом вздохнул и положил трубку на рычажки.

Если тебя угораздило пойти работать в полицию, то есть люди, без которых ты отлично мог бы обойтись. Глухой был из их числа. Он начал с того, что чуть было не спалил полгорода, пытаясь ограбить банк. Потом он снова возник и отправил на тот свет смотрителя парков, заместителя мэра и еще несколько человек. Он убивал, осуществляя сложный план по вымоганию большой суммы денег, который провалился по чистой случайности. Полицейские отлично обходились без этого человека, и его третье появление – чего бы он на сей раз не задумал, – было им решительно ни к чему.

– Зачем он нам нужен? – кипятился лейтенант Бернс. – Лично я без него прекрасно проживу. Ты уверен, что это был он? – спросил он Мейера.

– Голос похож.

– Зачем он мне, когда у меня есть домушник с кошками? – сказал Бернс, подошел к окну и выглянул в парк. Там прохаживались влюбленные парочки, матери катили коляски с младенцами, девочки прыгали через веревочку, а патрульный беседовал с человеком, выгуливавшим собаку. – Нет, он мне совершенно не нужен, – проворчал Бернс, вздохнул и отошел от окна.

Бернс был крепкого сложения, широкоплеч, коренаст. Волосы его были сильно подернуты сединой, лицо казалось грубоватым, голубые глаза смотрели сурово. Он производил впечатление человека, умело контролирующего вулкан, который в нем поселился. Внезапно он ухмыльнулся и сказал Мейеру:

– Если он еще раз позвонит, скажи, что мы все вышли.

– Очень остроумно, – вздохнул Мейер.

– Между прочим, мы даже не знаем, он ли это на самом деле.

– По-моему, он, – угрюмо буркнул Мейер.

– Ладно, подождем следующего звонка.

– Если это он, то обязательно позвонит, – с какой-то печальной уверенностью отозвался Мейер.

– Так, что будем делать с этим домушником-кошатником? – спросил Бернс. – Если мы его не остановим, он обчистит все дома по Ричардсон-драйв.

– Этим сейчас занимается Клинг.

– Когда вернется, пусть напишет отчет.

– Ладно, а что делать с Глухим?

– Если позвонит, выслушай его, узнай, чего он хочет. – И тут Бернс второй раз за это время удивил Мейера. Он опять улыбнулся и сказал: – Может, он хочет сдаться.

– Вот именно, – вздохнул Мейер.

Ричардсон-драйв была небольшой улочкой, отходившей от Силвермайн-овал. На ней стояло шестнадцать жилых домов, и двенадцать из них за последние два месяца посетил вор-домушник. Он чистил квартиры и удалялся, оставляя котенка.

Согласно полицейской мифологии, домушники – это сливки криминального мира. Это умелые профессионалы, которые способны быстро и бесшумно проникнуть куда угодно, невзирая на все запоры, мгновенно оценить обстановку, учуять, где хозяева прячут самое ценное, молниеносно обчистить квартиру и спокойно удалиться, растворившись в ночи. Согласно полицейскому фольклору, это истинные джентльмены, прибегающие к насилию, только когда обстоятельства загоняют их в угол, или если сами становятся объектами насилия. Если послушать, как детективы отзываются о домушниках (за исключением воров-наркоманов, которые все жуткие дилетанты), можно подумать, что их занятие требует тщательной подготовки, полной самоотдачи, жесткой самодисциплины и немалой отваги. Именно из полицейского жаргона, кстати сказать, в повседневный обиход вошло выражение «отвага домушника». Это профессиональное уважение, с оттенком зависти, это снятие шляпы перед ловкостью и изобретательностью оппонента ощущалось в том, как детектив Берт Клинг допрашивал мистера и миссис Ангиери из дома 638 по Ричардсон-драйв.

– Чистота и порядок, – хмыкнул он, имея в виду отсутствие следов от стамески на окнах, выломанного замка на двери, признаков применения стеклореза или лапчатого ломика.

– Это точно, – буркнул мистер Ангиери, человек лет пятидесяти восьми, в яркой рубашке с коротким рукавом и шоколадным загаром. И то и другое он приобрел на Ямайке. – Мы всегда все запираем. Как-никак это большой город…

Клинг еще раз взглянул на замок. Да, такой не откроешь полоской целлулоида, да и вокруг не было царапин от фомки.

– У кого-нибудь еще есть ключи от вашей квартиры? – спросил он.

– Да, у техника-смотрителя, – ответил мистер Ангиери. – У него ключи от всех квартир этого дома.

– Я понимаю. А еще у кого?

– Есть ключ у моей матери, – сказала миссис Ангиери. Она была немного моложе мужа. Ее глаза на загорелом беспокойном лице метали молнии. Клинг понимал, что ее до глубины души задело бесцеремонное вторжение в квартиру постороннего, который как ни в чем не бывало расхаживал по ее дому, разглядывал ее вещи, а потом нагло унес то, что по праву принадлежало ей и ее мужу. Ее, похоже, оскорбила не столько сама по себе утрата ценностей, которые, скорее всего, были застрахованы, но сама идея такого подлого и коварного вторжения. Если один негодяй мог забраться к ним в дом и обворовать, то где гарантия, что другой не может войти и убить?!

– А не могла она зайти сюда в ваше отсутствие?

– Зачем?

– Ну, я не знаю. Посмотреть, все ли в порядке.

– Нет.

– Или, чтобы полить цветы.

– У нас нет цветов, – сказал мистер Ангиери.

– Кроме того, маме восемьдесят четыре года, – подала голос миссис Ангиери. – Она не выезжает из Риверхеда, где живет.

– Она не могла передать ключ кому-то еще?

– Сильно сомневаюсь, что она вообще помнит про ключ. Мы передали его много лет назад, когда только сюда въехали. Она ни разу им не пользовалась.

– Дело в том, что вокруг нет никаких царапин, следов, – сказал Клинг. – Поэтому можно подумать, что грабитель открыл замок ключом.

– Вряд ли это мистер Коу, – сказал мистер Ангиери. – Он на такое не способен, верно, Марта?

– Кто такой мистер Коу? – поинтересовался Клинг.

– Техник-смотритель.

– Я все-таки поговорю с ним, – сказал Клинг. – Видите ли, в районе произошло двенадцать квартирных краж, и всюду один почерк – все сработано чисто, никаких следов, никаких взломов. Поэтому, если техники-смотрители не вступили в сговор… – Тут Клинг улыбнулся и миссис Ангиери тоже улыбнулась. – Клинг напоминал ей сына, такой же высокий – шесть футов два дюйма, такая же хорошая мальчишеская улыбка. Только у ее сына волосы были каштановые, а у Клинга светлые. Но все равно он напоминал ей сына, и это несколько повысило ее настроение.

– Мне нужен список того, что у вас пропало, – говорил между тем Клинг.

– По-вашему, есть возможность вернуть это? – спросил мистер Ангиери.

– Конечно. Мы рассылаем списки по комиссионкам, ломбардам. Иногда результаты превосходят все ожидания. Правда, часто награбленное сбывается через посредников, и тогда уже найти вещи бывает трудно.

– Вряд ли что-то ценное вор потащит в комиссионку, – пожала плечами миссис Ангиери.

– По-всякому бывает. Хотя, честно говоря, тут все обстоит сложнее, поскольку, похоже, в этом районе действует большой профессионал, и, наверное, он пользуется услугами скупщика. Так или иначе, не помешает оповестить магазины и ломбарды о том, что у вас пропало.

– Ну, ну, – вздохнул мистер Ангиери. – Оповестите.

– Скажите, а котенка вы не видели?

– Котенка?

– Да, обычно вор оставляет в квартире котенка. В виде визитной карточки. Среди квартирных воров хватает остряков, которые считают, что могут безнаказанно водить за нос честных граждан. И полицию тоже.

– Ну, если этот ваш вор совершил двенадцать квартирных краж и вы его не поймали, получается, что он и правда водит полицию за нос, – сказал мистер Ангиери.

– Но котенка не было? – смущенно покашляв, спросил Клинг.

– Нет.

– Обычно он оставляет котенка на комоде или на туалетном столике – маленького такого, с месяц от роду. Разных мастей и пород.

– Зачем? – удивилась миссис Ангиери.

– Я же говорил, это вроде как его визитная карточка. Ему кажется, что это очень остроумно.

– Ну-ну, – снова сказал мистер Ангиери.

– Итак, может, вы все-таки составите список украденного? – спросил Клинг.

Техником-смотрителем был чернокожий по имени Реджинальд Коу. Он сообщил Клингу, что работает в этой должности с сорок пятого года, после демобилизации из вооруженных сил. Он также сообщил, что воевал в Италии и там был ранен в ногу, отчего и теперь хромает. Ему положена военная пенсия, и вместе с жалованьем техника это позволяет сводить концы с концами и кормить семью: жену и троих детей.

Он и его семья занимали квартиру в шесть комнат на нижнем этаже дома 638. Именно там и состоялась беседа Клинга с Коу: они сидели в безукоризненно чистой кухне за столом с эмалированной столешницей и попивали пиво. В соседней комнате дети Коу смотрели телевизор, и время от времени взрывы их смеха заглушали реплики мужчин на кухне.

Реджинальд Коу был чернокожим, трудягой, ветераном войны, честным семьянином и радушным хозяином. Любой полицейский, подозрительно относившийся к нему мог бы считаться расистом, предателем, хамом, а также плохо воспитанным гостем. Так или иначе, Берт Клинг сразу утратил необходимую для детектива объективность: ему очень понравился его собеседник. С другой стороны, у Коу имелся второй ключ от квартиры, где произошла кража, а поскольку даже херувимы, случалось, убивали топорами своих матерей, Клинг волей-неволей выполнял должностную инструкцию, задавая рутинные вопросы. Так или иначе, ему нужно было чем-то занять себя, попивая холодное пиво.

– Мистер и миссис Ангиери утверждают, что улетели на Ямайку двадцать шестого марта. Это совпадает с теми сведениями, что имеются у вас?

– Конечно, – кивнул Коу. – Они улетели в пятницу вечерним самолетом. А перед тем, как поехать в аэропорт, сказали мне, что их не будет, и попросили приглядеть за квартирой. Я вообще люблю быть в курсе, в доме жильцы или куда-то уехали.

– Ну и вы приглядывали за квартирой? – спросил Клинг.

– Да, – сказал Коу и с удовольствием отхлебнул пива.

– Каким образом?

– Я заглянул туда в первую среду после их отъезда, а потом еще через неделю, опять в среду.