Текст книги "Несостоявшийся стриптиз (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

Соавторы: Берт Хиршфелд,Генри Клемент,Берт Лестер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Это были ребята, обитавшие в районе, разделенном на враждующие группировки, как какая-нибудь область Ближнего Востока. Когда город был еще молодым или, по крайней мере, не таким старым, как теперь, в этом районе в основном жили еврейские иммигранты – с небольшими вкраплениями ирландцев и итальянцев, чтобы плавильный котел мог работать, как ему и положено. Что ж, котел бурлил вовсю – достаточно спросить Мейера Мейера, который, напротив, жил в районе, где евреев было раз-два и обчелся, и сверстники бегали за ним и вопили: «Расстреляем Мейера от живота веером». Ну а затем все кончилось чем-то вроде перемирия без разоружения между старожилами, дети которых пошли учиться в колледжи или освоили хорошие профессии и затем переехали в Риверхед или Калмспойнт. Новая волна иммиграции, захлестнувшая этот район, состояла в основном из граждан Соединенных Штатов, которые не владели английским и которые пользовались всеми правами и привилегиями представителей нацменьшинств, то есть им мало платили, с них дорого брали, их презирали, поколачивали и вообще делали все, чтобы создалось впечатление, что Пуэрто-Рико – не прекрасный солнечный остров в Карибском море, а помойка на краю болота. Они быстро научились выбрасывать мусор из окон прямо во двор, потому как иначе крысы быстро явятся в квартиры за своей законной добычей. Кроме того, если к людям относиться как к мусору, их трудно осуждать за то, как они обращаются со своим собственным мусором. Кое-кто из пуэрториканцев задерживался здесь лишь для того, чтобы заработать деньги на обратный билет, кое-кто шел по тропинке, проторенной европейцами: они учились в школе, изучали английский, получали неплохие работы, после чего переезжали в более благоустроенные районы подальше от центра, занимая места, освобождаемые более состоятельными американцами, которые, в свою очередь, и вовсе покидали большой город, покупая дома в пригородах. Кое-кто оставался в трущобах, поддаваясь обработке на жерновах нищеты и задаваясь вопросом, не лучше ли было бы сейчас купаться в теплых и чистых водах Карибского моря, где единственной угрозой была барракуда.

Длинноволосые молодые люди, наверное, казались пуэрториканцам, населявшим эти места, очередной волной иммигрантов. Как оказалось, предрассудки легко выворачиваются наизнанку: в каждом толстопузом угнетателе сидит тощая жертва, которая ждет, что ее отпустят на все четыре стороны. Хиппи, дети-цветы, или, если угодно, «придурки», пришли сюда в поисках мира, покоя и любви и были встречены с той же неприязнью, страхом и враждебностью, какую успели узнать пуэрториканцы со стороны прежних старожилов. Пуэрториканцы теперь сами излучали агрессивное недоброжелательство. Но что делать: нельзя долго навязывать людям определенный образ жизни, а потом требовать, чтобы они вдруг забыли его и стали жить по-новому. Нельзя пихнуть их в канаву и затем требовать понимания того, почему сыновья и дочери преуспевающих американцев норовят оказаться с ними рядом в той самой канаве, которая им так обрыдла. Если насилие абсурдно в своей основе, то ситуация, при которой одни жертвы нападают на других жертв, по меньшей мере, трагикомична. Именно такая обстановка сложилась в южной части города, где молодежь, явившаяся пожить в нищете, была вынуждена покупать холодное и огнестрельное оружие, чтобы защититься от тех, кто тут жил в нищете многие годы. В последнее время сюда стали заезжать байкеры-мотоциклисты в кожаных куртках и со свастиками, испытывавшие к своим стальным лошадкам любовь, обычно направляемую на женщин. Байкеры внесли в жизнь района еще больше тревоги и добавили непредсказуемости и в без того напряженную ситуацию.

Пуэрториканцы, с которыми сегодня общался Карелла, не получали удовольствия от разговоров с полицейскими. Полиция ассоциировалась у них с незаконными арестами, взятками и притеснениями. Карелла подумал, что Альф Делгадо, единственный пуэрториканец, работавший у них в отделе, конечно, справился бы с задачей куда лучше, но, что делать, Стив уже ввязался во все это. И он терпеливо опрашивал местных жителей, показывал фотографию и выслушивал стандартные ответы: «Нет, не знаю… Не видел… Они все для меня на одно лицо».

Байкера звали Янк – свое имя он вывел белой краской на кожаной куртке слева, над сердцем. У него были длинные черные патлы, густая бородища, голубые глаза. Правый глаз отчасти открывал шрам, который, сбегая со лба к щеке, изуродовал веко. Помимо кожаной куртки у Янка имелись все привычные байкеровские атрибуты: мятая бейсбольная кепка (шлем был привязан к седлу мотоцикла, оставленного у тротуара), черная тенниска с белыми подтеками от частых стирок, грубые черные брюки, ремень с большой пряжкой, черные высокие ботинки. Янк сидел, покачиваясь на стуле. За его спиной была витрина магазина, торговавшего плакатами, и на одном из них красовался Линдон Джонсон на мотоцикле. Янк курил и не сводил восхищенного взгляда с той сверкающей хромом скульптуры, каковую являл собой мотоцикл на плакате. Не поднимая глаз на Кареллу, Янк почувствовал в нем полицейского. Впрочем, байкерам было наплевать на полицию, они свято верили, что истинная полиция – это они, а все прочие – отребье, с которым нечего церемониться.

Карелла не стал ходить вокруг да около. Он показал парню значок, удостоверение и сказал, что работает детективом в Восемьдесят седьмом участке.

Янк бросил на него холодно-неодобрительный взгляд, затянулся сигарой и процедил:

– Ну и что?

– То, что я рассчитываю на твою помощь.

– В чем?

– Ты тут живешь?

– Угу.

– Давно?

– Несколько недель назад прикатили сюда втроем из Калифорнии.

– Скитальцы?

– Мобильный отряд.

– Где живете?

– То здесь, то там.

– А точнее?

– Где примут. Впрочем, членам нашего клуба оказывают теплый прием по всей стране.

– Где вам оказали радушный прием на этот раз?

– За углом.

– За которым?

– На Рутланде… Послушайте, если я все верно понял, то вы хотите, чтобы я кого-то опознал? Ну так в чем дело? Или вы подозреваете меня в каком-то жутком преступлении?

– Ты задумал какое-то жуткое преступление?

– Мотоцикл припаркован на законных основаниях. Я сижу, курю сигару, размышляю. Это противозаконно?

– Ни в коем случае!

– Так в чем проблема?

Карелла вынул записную книжку, извлек из нее фотографию и показал Янку со словами:

– Узнаешь?

Янк придал стулу нормальное положение, выпустил клуб дыма, а потом, уложив фотографию на колени, стал сосредоточенно вглядываться в нее. После долгой паузы он сообщил:

– Никогда не встречал.

Он вернул фотографию Карелле, снова откинулся на стуле так, что тот оказался на задних ножках и выпустил очередной клуб сигарного дыма.

– Разреши узнать твое полное имя, – сказал Карелла.

– Зачем?

– Вдруг мне снова захочется вступить с тобой в контакт?

– С какой стати вам захочется снова вступать со мной в контакт. Я же сказал, что никогда не встречал этого парня.

– Да, но бывает, что люди узнают что-то новое. Раз вы столь мобильны.

– Вот что я вам скажу, – Янк широко улыбнулся, – радуясь своей находчивости. – Лучше вы скажите мне ваше полное имя. Если я что-то такое узнаю, то дам вам знать. – Он пустил два аккуратных кольца дыма и спросил: – Подходит?

– Ты уже знаешь мое полное имя, – напомнил Карелла.

– Ну и память у меня, – покачал головой Янк и снова широко улыбнулся.

– Ну ладно, до встречи, – сказал Карелла.

– Не очень-то на это рассчитывайте, – предупредил его Янк.

6

В среду без четверти час в детективный отдел позвонила Августа Блер и попросила соединить ее с детективом Клингом, который, воспользовавшись перерывом на ланч, преспокойно дремал в дальней комнате. Мейер осведомился, не может ли Клинг перезвонить, но Августа, тяжело дыша, сказала, что в ее распоряжении всего одна минута, и она была бы признательна, если бы Мейер все-таки позвал Клинга. Она добавила, что ее звонок связан с ограблением. Мейер неохотно пошел будить Клинга, который, напротив, узнав, кто его спрашивает, весьма обрадовался, что так внезапно прервали его сон. Он на всех парах понесся в отдел, схватил трубку и сказал:

– Здравствуйте, мисс Блер. Как поживаете?

– Отлично. Я весь день пытаюсь позвонить вам, мистер Клинг, но это мой первый перерыв… Мы начали в девять, и я не знала, когда вы приходите на работу.

– Я уже был в отделе, – сообщил Берт.

– Выходит, зря я тогда не позвонила. Ну неважно, теперь я дозвонилась и мне надо уже бежать… Вы не могли бы сюда приехать, мистер Клинг?

– А где вы?

– «Шеффер фотографи». Холл-авеню, пятьсот восемьдесят. Пятый этаж.

– Хорошо, я приеду. А что случилось?

– Дело в том, что, когда я стала прибирать квартиру, я обнаружила кое-что, не имеющее ко мне никакого отношения. Похоже, вор оставил это случайно…

– Я еду, – сказал Клинг, – но что же все-таки вы нашли, мисс Блер?

– Я вам все покажу, но мне уже пора.

– Отлично, но я…

Но она уже положила трубку.

Студия «Шеффер фотографи» занимала весь пятый этаж дома по Холл-авеню. Секретарша, симпатичная блондиночка, говорившая с немецким акцентом, сообщила Клингу, что Августа Блер предупредила о его приходе, и объяснила, куда ему надо идти. Студия находилась в конце длинного коридора, увешанного образцами продукции «Шеффер фотографи». Судя по снимкам, студия в основном специализировалась на рекламе новых фасонов одежды. Клинг, хотя и не являлся постоянным подписчиком журнала «Вог», тем не менее узнал половину из моделей, работавших на агентство. Правда, он так и не увидел ни одной фотографии Августы Блер. Похоже, она действительно работала в этой области совсем недавно.

Дверь в студию была закрыта. Клинг приоткрыл ее и увидел большое помещение с верхним потолочным светом. В дальнем конце имелось возвышение, с красным бумажным задником. На полу стояли четыре блока питания, от которых тянулись провода к стробоскопическим лампам на подставках. Их серые, похожие на зонтики, отражатели были направлены на возвышение. Рыжая Августа Блер в красной блузке, красном джемпере, красных гольфах и красных туфлях стояла на платформе у задника. Справа от помоста, сложив руки на груди, стояла девушка в джинсах и свитере. Фотограф и его ассистент сгорбились у «Полароида» на треножнике. Они сделали несколько снимков, причем всякий раз, когда открывался затвор объектива, мигал строб. Затем, похоже, довольные тем, как все выходит, они заменили «Полароид» на «Никон». Августа увидела Клинга и помахала ему рукой. Фотограф обернулся.

– Что вам? – спросил он.

– Это мой знакомый, – пояснила Августа.

– А, ну ладно, – отозвался фотограф и махнул Клингу рукой. – Заходите, устраивайтесь. Ты готова, солнышко? Дэвид! Где Дэвид?!

– Дэвид! – крикнул ассистент, и тогда появился человек, который до этого стоял у стены, где был телефон. Его заслоняла ширма, на которой висели красные колготки. Человек подошел к Августе, быстро причесал ее и отошел в сторону.

– Все в порядке? – спросил фотограф.

– Я готова, – сказала Августа.

– Отлично. Итак заголовок «Красное на красном». Да поможет нам Господь. Сама эта идея…

– А что такого? Чем вас не устраивает заголовок? – подала голос девица в джинсах и свитере.

– Боже упаси, Хелен, мне ставить под сомнение правильность подхода вашего журнала к проблеме… Итак, Гасси, ты понимаешь, что я хочу? Надо создать красное ощущение. Ты меня понимаешь? Чтобы все вопило, полыхало, как в аду. Ты меня поняла?

– Кажется, да! – отозвалась Августа.

– Нам нужна красная вспышка, – сказала Хелен. – Пожар.

– Так, почему тут «проксар»? – вдруг завопил фотограф.

– Я думал, мы делаем крупный план, – ответил ассистент.

– Ничего подобного, Эдди, убери его.

– Как скажешь, – проговорил тот и начал отвинчивать линзу.

– Дэвид, поправь у нее эту прядь.

– Где?

– Да вот, над глазом. Неужели не видишь?

– А, вижу… Сейчас.

– Вот так, отлично. Эдди, как у нас дела?

– Порядок.

– Гасси?

– Я готова.

– Отлично. Начинаем. Ну-ка, Гасси, изобрази красное зарево. Так, чтобы весь город запылал. Хорошо! Немного наклони голову. Умница! Теперь улыбочку! Покажи зубы. И раскинь руки. Вот, правильно. Ты проникаешься настроением. Пожар. Всепоглощающий огонь. Пусть огнедышащая лава вскипает в тебе, извергается из тебя… Так, теперь другим боком. Голову в ту сторону. Руки… Нет не убирай. Отлично! Ну-ка шагни на меня. Только не надо так красться. Нам нужно красное, не синее. Энергично, весело. Взрыв!.. Вот так, бедро вперед. Молодчина! Резче. Шире открыть глаза. Откинь волосы. Вот так. Хорошо!

В течение получаса Клинг наблюдал, как Августа Блер демонстрировала перед объективом самые разные позы и выражения лица, делая акробатические пируэты, причем во всех положениях она казалась ему неизменно обворожительной. В помещении стояла тишина, которую нарушали лишь возгласы фотографа и щелканье затвора фотокамеры, фотограф одобрял, сердился, уговаривал, хвалил, изобретал варианты, причем речь его журчала негромко, так, что ее слышала только Августа, и это журчание сопровождали щелчки камеры. Клинг следил за спектаклем, затаив дыхание. Накануне, посетив Августу, он был пленен ее красотой, теперь его поражала жизненная сила, бившая через край. Вчера, вернувшись в обворованную квартиру, она была мрачна и удручена, отчего ее красота казалась несколько безжизненной. Теперь же, участвуя в спектакле «Красное на красном», выполняя указания режиссера-фотографа, она стала совсем другим человеком, и Клинг вдруг подумал сколько же лиц у этой самой Августы Блер – и сколько из них ему суждено увидеть?

– Отлично, Гасси, – сказал фотограф. – Теперь перерыв на десять минут. Потом продолжим. Хелен, Эдди, как насчет кофе?

– Сейчас.

Августа сошла с возвышения и направилась к двери, где стоял Клинг.

– Привет, – сказала она и улыбнулась. – Извините, что заставила вас долго ждать.

– Я отлично провел время.

– Так в чем ты хочешь, чтобы я ее снял, Хелен? – между тем спрашивал фотограф.

– Сначала вот в этой полосатой кофте.

– Значит, всего в двух кофтах?

– Да, но брюки одни и те же.

– Понял. Две кофты, одни брюки. Ты не хочешь познакомить меня с твоим приятелем, Гасси? – осведомился он, направляясь к Августе и Берту.

– Рик Шеффер, – сказала она. – Детектив Клинг. Простите, я даже не знаю, как вас зовут.

– Берт, – сказал Клинг.

– Рад познакомиться, – сказал Шеффер, они обменялись рукопожатиями, потом Шеффер спросил: – Это насчет кражи?

– Да, – ответил Клинг.

– Ладно, не буду мешать, – сказал Шеффер. – Гасси, мы будем снимать тебя в полосатой кофте, как только сменим задник, ладно?

– Ладно, я буду готова.

– Отлично. Рад был познакомиться с вами, Берт. – И Шеффер двинулся туда, где двое мужчин разворачивали синий бумажный рулон.

– Ну, так что вы нашли? – спросил Берт.

– Это у меня в сумке, – улыбнулась Августа и направилась к скамейке у стены. Клинг за ней.

– Извините, что все идет в таком темпе, но мне платят двадцать пять долларов в час и потому не хотят, чтобы я проводила это время в разговорах.

Она выудила из сумки шариковую ручку и вручила Клингу. Хотя Августа успела захватать ее своими пальцами, он по привычке подставил носовой платок, в который и завернул вещественное доказательство. Верхняя часть ручки была металлической, «под золото», нижняя – из черной пластмассы. Такие ручки выдаются в качестве премии покупателям. На черной пластмассе виднелись белые буквы: «Сульцбахер реалти, Калмспойнт, Ашмид-авеню, 1142».

– Вы уверены, что ручка не ваша? – спросил Клинг.

– Абсолютно. Это может помочь?

– Начало уже есть! Спасибо.

Августа обернулась, посмотрела на мужчин, работавших с синей бумагой, и спросила:

– Который час, Берт?

– Почти два. Когда вам позвонить? Августа – или Гасси?

– Все зависит от того, чем мы будем заниматься, – с улыбкой сказала она.

– А что мы делаем сегодня вечером?

– Сегодня вечером я занята.

– А как насчет завтра?

Августа Блер бросила на него короткий взгляд и затем, словно приняв решение сказала:

– Сейчас посмотрю свое расписание. – Она вынула из сумки дневник, спросила: – Завтра у нас четверг? – И, не дожидаясь ответа, раскрыла книжечку на странице «22 апреля, четверг», потом произнесла со вздохом: – Завтра тоже занята.

Клинг уже было решил, что ему дали понять, чтобы он оставил все надежды, как последовал сюрприз:

– У меня свободна суббота! – сообщила Августа.

– Отлично, – сказал Берт. – Пообедаем?

– С удовольствием.

– А потом в кино?

– А может, все в обратном порядке? Если вас не испугает мой вид, можете подобрать меня в студии. Примерно в шесть, в шесть пятнадцать. Тогда мы сходим на первый вечерний сеанс, а потом съедим по гамбургеру. Вы когда заканчиваете в субботу?

– К шести управлюсь.

– Отлично. Моего фотографа будут звать Джерри Блум. Студия на Конкорде, дом номер тысяча двести четыре. Второй этаж. Запишете?

– Зачем? – отозвался Клинг. – Джерри Блум, Конкорд, тысяча двести четыре, шесть вечера, суббота.

– Гасси! – крикнул Шеффер. – Пора!

– До субботы, – сказала Августа и, снова удивив Берта, поднесла к губам кончики пальцев, послала ему воздушный поцелуй и направилась к нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу Рику Шефферу.

Клинг стоял растерянно моргая.

Ашмид-авеню находилась неподалеку от делового центра Калмспойнта и Музыкальной академии. Когда Клингу было семнадцать, он отправился на свидание с девочкой, которая жила в этом районе, и с тех пор зарекся здесь бывать. Они договорились встретиться в половине девятого, он выехал из Риверхеда ровно в семь, сел на поезд у Аллена и ехал полтора часа до Кингстон-Парквей, как ему и было велено, затем он бесповоротно заплутал в лабиринте улочек с незнакомыми названиями и явился в дом своей возлюбленной в десять вечера. Открывшая дверь мать сообщила, что дочь ушла с подругой в кино, а когда Клинг робко попросил разрешения подождать, та ответила: «Думаю, это ни к чему». С тех пор он бывал в Калмспойнте крайне редко, да и то все больше по делам службы.

«Сульцбахер реалти» находилась в двухэтажном здании между супермаркетом и винным магазином. Вход был как раз между двух витрин, в которых выставили фотографии домов этого района. Через витрину Клинг увидел комнату, а в ней два стола. За одним сидел человек и читал какую-то книгу. Когда Клинг вошел, он оторвался от чтения.

– Чем-то могу быть вам полезен? – спросил он, поздоровавшись.

На нем был коричневый деловой костюм, белая рубашка, полосатый галстук. На лацкане виднелся значок местной Торговой палаты, из нагрудного кармана торчало несколько сигар.

– Надеюсь, – сказал Клинг и представился, предъявив значок и удостоверение. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, – добавил он.

– Присаживайтесь, – сказал человек в коричневом костюме, показывая на деревянный стул у стола. – Меня зовут Фред Липтон, и я готов помочь, чем могу.

– Мистер Липтон, одну из ваших фирменных ручек нашли в квартире, где была совершена кража…

– Одну из фирменных ручек?

– Да, на ней вытиснено название фирмы.

– Ах, да! Конечно. Это Нат заказал ручки, чтобы лучше разрекламировать нашу деятельность.

– Нат?

– Президент нашей фирмы. Нат Сульцбахер. Я-то лишь менеджер по продажам. – Липтон открыл верхний ящик стола и выложил на стол с полдюжины шариковых ручек. – Вот эти? – спросил он.

Клинг взял одну, осмотрел и кивнул:

– Да, наша похожа на эту.

Тут отворилась дверь и вошел высокий темноволосый человек.

– Привет, Фред, – сказал он. – Ну, много домов продал?

Мистер Сульцбахер, это детектив…

– Клинг.

– Да, детектив Клинг. Он расследует квартирную кражу.

– Вот как? – удивленно поднял брови Сульцбахер. – И что же?

– Они нашли там одну из наших ручек.

– Правда? Разрешите взглянуть.

– У меня ее нет с собой.

– Как же я смогу ее тоща опознать?

– На ней название вашей фирмы…

– Вот как? Так что же вас конкретно интересует, молодой человек?

– Ну, раз ручка оказалась на месте преступления…

– Надеюсь, вы не подозреваете нас в квартирной краже?

– Нет, нет, просто я подумал…

– Потому что мы не домушники. Мы торгуем недвижимостью. В том числе и домами. Но по квартирам не шарим.

– Никто и не подозревает вас или мистера Липтона в кражах. Но мне хотелось бы знать, как вы раздаете ручки.

– Знаете, сколько таких ручек я заказал? – спросил Клинга Сульцбахер.

– Сколько?

– Пять тысяч.

– Неплохо! – воскликнул Клинг.

– А за последние полгода мы раздали примерно половину запаса. Ну уж две тысячи, по крайней мере, ушли… Неужели вы думаете, я запомнил, кому именно достались ручки?

– Но скажите, вы раздавали их клиентам или…

– В основном клиентам, но и случайным посетителям тоже доставалось. Например, кто-то заходит к нам, задает вопросы о покупке недвижимости, и мы на прощание даем ему ручку, чтобы он не забыл название нашей фирмы. Как-никак в Калмспойнте хватает подобных учреждений.

– Вот как? – огорченно протянул Клинг.

– Вот так, – подтвердил Сульцбахер. – Извините.

– Это вы меня извините, – сказал Клинг.

На сей раз уже никто не заподозрил ошибку. В конверте, который прибыл с дневной почтой, была еще одна фотокопия портрета Джорджа Вашингтона, каковую тотчас же прикнопили к доске объявлений, где тем самым образовалась своеобразная портретная галерея. Два Дж. Эдгара Гувера и два Джорджа Вашингтона.

– Что он хочет этим сказать? – спросил Хоуз.

– Понятия не имею, – ответил Карелла.

– Но это он нарочно, – сказал Мейер.

– Вне всякого сомнения.

Трое детективов стояли у доски и созерцали портреты, словно находились в музее.

– Откуда он берет портреты? – спросил Хоуз.

– Отовсюду, – ответил Карелла. – Из книг, журналов. Из газет.

– Значит, это все равно не наведет на его след?.. – грустно осведомился Хоуз.

– Нет. Даже если мы найдем источник, что толку?

– Это точно.

– Главное, понять, к чему он клонит.

– Что мы пока поняли? – спросил Мейер.

– Пока нам известно, что он хочет похитить полмиллиона долларов тридцатого апреля, – сказал Хоуз.

– Это не совсем так, – поправил его Карелла.

– То есть?

– Он сказал: «С вашей помощью». Помните? Он сказал, что хочет похитить с нашей помощью полмиллиона долларов в последний день апреля.

– С чьей помощью? – переспросил Мейер.

– С нашей, – повторил Карелла.

– А может, он имел в виду только тебя? Как-никак он говорил именно с тобой.

– Может и так, – согласился Карелла.

– И конверты адресованы именно тебе. Может, он считает, что у тебя с ним есть что-то общее.

– У нас действительно есть кое-что общее.

– Что же?

– Мы стреляли друг в друга. Чуть не умерли. Но выжили.

– Что ты можешь сказать? – спросил Хоуз.

– В каком смысле?

– Ну, есть у тебя какие-то соображения, почему он посылает тебе эти портреты?

– Никаких соображений, – развел руками Карелла.

– Гувер и Вашингтон, – пробормотал Мейер. – Что, собственно, между ними общего?

7

«Дело Иисуса», как окрестили дело распятого молодого человека язычники из Восемьдесят седьмого участка, продвигалось крайне медленно. Пока так и не удалось опознать труп, и Карелла опасался, что если в ближайшие несколько дней они не сумеют установить личность покойного, то «Дело», скорее всего, придется списывать в архив. Пока они не установят, что мистер такой-то был убит неизвестным лицом или лицами, он будет носить имя, которое дал ему доктор Кортес из «скорой» – «труп». Очередной ярлык, думал Карелла. Труп. Безымянный труп. Безжизненная масса плоти и костей. Его никто не хватился, о его исчезновении никто и не подумал заявить, и он был похоронен на муниципальном кладбище за счет города. В городе и без того хватало жертв убийц – с именами, фамилиями, адресами, скорбящими родными и близкими, и потому было бы просто абсурдно заставлять и так перегруженных сверх всякой меры детективов тратить драгоценное время на розыски убийцы того, кто, словно призрак, бродил по улицам этого города и сгинул при загадочных обстоятельствах. Что и говорить, такие люди-призраки не вызывают у публики особого сочувствия.

Утром в четверг, пока Карелла совершал обход магазинов в районе Харрисон-стрит, пошел сильный дождь. «Делу Иисуса» было уже четыре дня, и Карелла знал, что, если в самое ближайшее время он не отыщет какой-то след, папка окажется в архиве в «шкафу нераскрытых преступлений». Иначе говоря, это означало, что расследование закончено раз и навсегда. Не завершено, но закончено – или отложено до тех пор, пока случай не прольет на него дополнительный свет, а это может произойти через месяц, через год – или вообще не произойти никогда. Мысль о том, чтобы похоронить «Дело» через два дня после того, как похоронили его главного героя, казалась Карелле совершенно неприемлемой. Это вызывало в нем какой-то неосознанный протест. Причем не потому, что этот аноним умер мучительной смертью, распятый без креста, но потому, что, как подозревал Карелла, это затронуло какие-то его глубинные чувства. Он не был в церкви со дня свадьбы сестры, имевшей место более тринадцати лет назад, но помнил, какие чувства вызвали в нем священники с кадилами, запах ладана, мальчики в белом, прислуживавшие в алтаре, распятый Христос. В детстве он не отличался религиозностью, да и потом мысли о Боге редко посещали его. Но этот распятый человек в пустом доме странным образом был связан в сознании Кареллы со смертью ради спасения человечества, и он не мог примириться с мыслью, что эта смерть оказалась совершенно напрасной.

Дождь поливал мостовые с такой яростью, с какой пулеметы обстреливают ничейную землю, за которую идет бой. Сверкнула молния, а затем раздался такой жуткий раскат грома, что Кареллу чуть не вытряхнуло из одежды. Карелла бросился к ближайшей двери, открыл ее, вошел в помещение, кое-как выжал мокрый плащ, вытер платком волосы. Только потом он осмотрелся и решил, что попал в картинную галерею, где демонстрируются работы какого-то скульптора. На длинных столах и полках были выставлены изображения, обнаженной девушки – то величиной с кулак, то высотой в три и даже четыре фута. Автор использовал лишь одну модель – высокую, стройную девушку с маленькими, хорошо очерченными грудками, узкими бедрами и длинными волосами до середины спины. Она то стояла, то сидела, то лежала на боку. Казалось, это все отражения одной и той же фигуры, запечатленной в разных зеркалах, которые уменьшали объект и фиксировали жизненную силу в материалах прочнее, нежели человеческая плоть. Карелла заинтересовался выставкой, стал внимательно разглядывать фигурки и не сразу обратил внимание на человека, вышедшего из задней комнаты, – высокого блондина, лет двадцати восьми с темными глазами и крупной головой с львиной гривой. Его левая нога была под толстым слоем бинтов, на правой Карелла заметил белую теннисную туфлю.

Карелла мысленно отметил, что в настоящее время в этом городе десятки тысяч человек носят белые теннисные туфли – на правой, левой, а также обеих ногах. Правда, Карелла не мог сказать, у скольких из них имелись мастерские в нескольких кварталах от дома, где было совершено зверское убийство.

– Чем могу быть полезен, сэр? – осведомился блондин на костылях.

– Я из полиции, – сообщил Карелла.

– Вот как?

– Детектив Карелла. Восемьдесят седьмой участок.

– Вот как? – снова произнес блондин. Он не попросил гостя предъявить значок или удостоверение, и Карелла не спешил это сделать.

– Я расследую дело об убийстве, – сказал он.

– Понятно… – Блондин проковылял к одному из длинных столов и примостился на краешке, рядом с бронзовой девицей, которая отдыхала, опустив глаза, напоминая позой нагую монахиню. – Сэнфорд Эллиот, – представился блондин. – Для друзей просто Сэнди. А скажите, кого убили?

– Пока мы сами этого не знаем, – отозвался Карелла. – Я как раз и пытаюсь установить личность убитого, хожу по району…

– Когда это случилось?

– В прошлое воскресенье.

– Меня в воскресенье не было в городе, – сказал блондин с некоторой поспешностью. Кареллу удивило, почему его собеседник так поспешил заявить о своем алиби, хотя тема убийства была затронута в самых общих чертах.

– Вот как? Где же вы были?

– В Бостоне. Я там провел уик-энд.

– Бостон хороший город, – сказал Карелла.

– Очень неплохой.

– Так или иначе, я прошу местных жителей посмотреть на фотографию…

– Я тут мало кого знаю, – сказал Эллиот. – Живу в городе с января, да и то больше держусь особняком. Работаю в студии в задней части дома и пытаюсь продавать скульптуры в этом магазинчике. У меня здесь мало знакомых.

– Зато в магазине бывает много народу, – сказал Карелла.

– Да, но я спрашиваю, как их зовут, только если они что-то у меня покупают.

– Понимаю, – кивнул Карелла. – Но, может, вы все-таки взглянете на фотографию?

– Если вам угодно. Хотя, повторяю, я тут мало кого знаю, – сказал Эллиот.

– Вы вообще из Бостона?

– Простите?

– Я понял, что вы родом из Бостона.

– Нет, я вообще-то из Орегона. Но в Бостоне учился. В школе изящных искусств при Бостонском университете.

– И вы, значит, провели там воскресенье?

– Да, ездил навестить друзей. Там их у меня как раз много.

– А здесь мало?

– Совершенно верно.

– Вы повредили ногу до поездки или после?

– До.

– И поехали туда, уже передвигаясь на костылях?

– Да.

– Вы вели машину?

– Нет, меня отвезла одна моя знакомая. Она позирует для меня, – и Эллиот кивком головы показал на скульптуры.

– А что у вас с ногой?

– Несчастный случай.

– Перелом?

– Нет, растянул лодыжку.

– Иногда растяжение бывает хуже перелома.

– Да, доктор мне тоже это говорил.

– А кто ваш доктор?

– А почему вас это интересует?

– Так.

– Мне кажется, доктор тут ни причем, – сказал Эллиот.

– Скорее всего, – согласился Карелла. – Может, вы все-таки взглянете на снимок?

– Послушайте, – вдруг закипятился хозяин. – Вы и так отняли у меня массу времени. Когда вы вошли, я работал. А когда я работаю, я не люблю отвлекаться.

– Понимаю, – сказал Карелла. – Но все же взгляните.

– Что толку. Я все равно этого парня не знаю. Все мои друзья живут в Бостоне.

– Посмотрите, – сказал Карелла, протягивая фотографию Эллиоту.

Тот мельком глянул на снимок и пробормотал:

– Нет, я его не знаю.

Карелла забрал снимок, положил в блокнот, спрятал его в карман, поднял воротник плаща и, сказав «спасибо», вышел на улицу. Там по-прежнему дождь лил как из ведра, и Стив припустил во всю прыть, пока не оказался возле кафе на углу. Войдя внутрь, он немного пофыркал, покачал головой, как это делают те, кто спасается бегством от ливня, потом снял плащ, повесил на вешалку, а сам сел на табурет у стойки. Когда на него обратила внимание официантка, он заказал кофе и пирог с сыром.

Сэнфорд Эллиот его сильно настораживал.

Кареллу настораживали белая теннисная туфля и забинтованная левая нога. Его настораживала та поспешность, с которой Эллиот выложил свое алиби. Его настораживало, что человек на костылях решил совершить путешествие в Бостон, пусть даже кто-то изъявил готовность его туда отвезти.