Текст книги "Мировой Ворон"

Автор книги: Э. Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

Глава пятнадцатая
Алахан Слеза в городе Тиргартен

Странные сны не прекращались. Каждую ночь Алахан падал в бездну, наполненную жуткими щупальцами и отчаянием. Он был избранником Рованоко, но ничем не мог доказать свою избранность. Он был сыном Алдженона Слезы, но постоянно сомневался во всем, и прежде всего – в себе. И когда день подходил к концу, а ночной холод пронизывал его усталые ноги, он становился робким юнцом из Фредериксэнда с древними корнями и кошмарными сновидениями.

Женщина с щупальцами становилась все больше. Она раскинула руки, охватила тысячи извивающихся фигурок и крепко сжала их в своих объятиях. Затем ее руки разделились на множество щупалец, и каждое устремилось к фигуркам. Щупальца хватали их, мяли и душили, пока в искалеченном тельце не гасла последняя искра жизни. Женщина еще крепче прижимала к себе безжизненные тела, а на ее лице расплывалась широкая улыбка – и кроме этой жуткой улыбки больше ничего нельзя было различить. Почему Рованоко каждую ночь показывает ему один и тот же сон? Будто Ледяной Гигант пытается сообщить своему избраннику что–то важное, но находится слишком далеко, и ему не удается облечь свое послание в понятную форму. Уже многие дни Алахан не видел тень своего дяди, Магнуса Вилобородого, и мыслями все чаще возвращался к одному: скоро его тело ощутит холодную сталь топора Рулага Медведя, и он вместе с дядей выпьет в ледяных чертогах.

Потом Алахан проснулся, резко распахнув глаза, и увидел над собой все те же своды из серого камня. Но что–то было не так. Непонятный навязчивый звук дошел до его слуха и разбудил его. Еще не рассвело, и только потрескивающий огонь в очаге освещал комнату. Юноша сел на кровати и увидел, как на дверном проеме танцуют тени. Легкий сквозняк потревожил языки пламени, тени на секунду сместились в сторону, и в отсветах пламени Алахан увидел через щель под дверью чей–то сапог. Там кто–то стоял. Алахан проснулся от звука шагов. Он бросил быстрый взгляд на свой топор, Ледяное Лезвие, который оставил у кресла возле дальней стены. Затем снова посмотрел на дверь. На ней снова плясали тени. Сапог исчез.

Алахан не был уверен, наяву он его увидел или ему почудилось в полудреме, но он накрылся толстым меховым одеялом и застыл неподвижно, неотрывно глядя на темную дверь. Ручка тихо скрипнула, затем снова воцарилась тишина. Затем снова раздался скрип. На этот раз тише, медленнее. Дверь чуть приоткрылась, и из узкой щели протянулась полоса тусклого света. Огонь факелов из коридора медленно смешался с отблесками пламени из очага и осветил человека, стоящего в дверном проеме.

Человек заметил, что Алахан не спит, и бросился к нему, выхватив кривой нож. Юноша широко распахнул глаза и сбросил с себя одеяло как раз в тот момент, когда нож уже готовился перерезать ему шею, но Алахан успел перехватить руку убийцы. Напавший на него был грузным человеком, одетым в густые меха и кольчужный доспех. Он надавил локтем на грудь Алахану и, стиснув зубы, попытался достать лезвием ножа его шею.

– Просто сдайся, – прорычал он, со всей силы навалившись на Алахана. До горла лезвию оставалось не больше дюйма. За спиной нападавшего в отблесках пламени Алахан увидел еще двух человек. Негромко переговариваясь между собой, они вошли в комнату, советуя друг другу вести себя потише. Перед тем как дверь закрылась, Алахан увидел в коридоре еще больше людей с окровавленными топорами на изготовку.

– Он проснулся, – сказал один из вошедших.

– Это ненадолго, – заверил тот, что боролся с Алаханом.

– Просто прикончи его.

Тьма, пот, неожиданное пробуждение и, наконец, человек, который хочет оборвать его жизнь… Алахан зарычал и потряс головой, сбрасывая с себя остатки сонного оцепенения. Он резким движением оттолкнул от себя нож, из–за чего противник пошатнулся, – и ударил нападавшего коленом в пах. Убийца согнулся – и нож вонзился Алахану в плечо.

– Поигрались – и хватит, – пробурчал человек у двери. – Убей его. – Он понизил голос, который звучал так, будто он едва сдерживал гнев.

Третий прижался ухом к двери, напряженно вслушиваясь в происходящее в коридоре, будто боялся, что их обнаружат. Увидев своего сообщника в беде, оба мужчины выхватили такие же кривые кинжалы.

– Подлые трусы! – бросил им Алахан, вытащил кинжал из плеча и вонзил его противнику в висок. Неудавшийся убийца отпустил рукоятку и прижал руки к ноющему паху, но взгляд его уже остановился, а изо рта, носа и смертельной раны на виске текла кровь.

Алахан вскочил на ноги с другой стороны кровати, чтобы она оказалась между ним и двумя другими мужчинами, одетыми так же, как и первый, в тяжелые меха и кольчугу. Алахан спал в одних шерстяных кальсонах, но из–за волнения даже не почувствовал холода. Он бросил быстрый взгляд на Ледяное Лезвие, но путь к нему преграждали двое врагов. Алахан оставался безоружным.

В коридоре раздались крики – похоже, кто–то обнаружил воинов. Потом послышались удары стали о дерево и странный рык. Мужчины в комнате переглянулись, встревоженные шумом, но не отступили.

– Ты должен умереть, Слеза. Началась эпоха силы, и мы должны забрать твою жизнь и твое имя.

– Ну да, вы должны, – ответил Алахан и чуть наклонился, чтобы обернуть вокруг запястья меховое одеяло. Рана в плече не задела сосуды, пройдя сквозь мышцу, и почти не мешала ему.

Мужчины бросились на него одновременно – один наносил удар снизу, другой сверху. Сильные и настойчивые противники, но недостаточно быстрые из–за тяжелых одежд. Алахан хлестнул одеялом по лицу одному из них и уклонился от удара второго. В отличие от них, одежда ему не мешала, и он превосходил их проворностью, но всего одна ошибка – и он истечет кровью.

Алахан бросился в сторону, пытаясь добраться до топора, но одеяло запуталось, и юноше пришлось его выпустить – и второй противник смог отрезать ему путь.

– Просто умри, сопляк!

Голоса в коридоре стали громче – оттуда раздавался чей–то рев и тяжелый топот. Рев теперь слышался прямо за дверью, но убийцы, не обращая на шум внимания, снова атаковали Алахана.

Юноша уклонился от одного из кинжалов и ударил предплечьем по запястью противника, но одновременно уйти от второго не смог – слишком мало было места. Второй кинжал вонзился ему в бок, глубоко погружаясь в тело. Алахан взвыл от боли и ударил одного из убийц кулаком в лицо, но нападавшие вдвоем навалились на него, и он упал на пол.

В воздухе беспорядочно мелькали руки и ноги. Кинжал торчал у Алахана из бока, прошивая все тело острой болью, но силы пока не оставили юношу. Его били кулаками, пинали ногами, ударяли головой о каменный пол, но он успешно уворачивался от очередного лезвия.

– Придержи–ка его, – рявкнул тот, что с кинжалом.

Алахану двинули локтем в живот, выбив из него дух, растянули его на полу, и он увидел, как прямо ему в лицо метит носок сапога, а потом перед его глазами полыхнули звезды. Затем с грохотом вылетела дверь спальни, и на пороге появился Тимон Мясник.

Берсерк снял ремни с головы, и на ней пульсировали багровые вены, а изо рта у него шла пена. Глаза у него были выпученные, угольно–черные, из множества мелких ран на голом чудовищном торсе струилась кровь. Он держал за обмякшую руку тело убитого им воина и тащил его за собой, словно ребенок любимую игрушку. Отвисшие губы причмокивали, с них капала слюна.

– Варорг!

Берсерк ворвался в комнату и запустил мертвое тело в стену. В коридоре на полу виднелись еще трупы.

Алахана снова пнули, но юноша отказывался сдаваться. Ему удалось избежать третьего удара кинжалом, но теперь его пригвоздили к полу, а боль в боку медленно высасывала из него силы.

– Прикончи этого слабака, – пропыхтел один из убийц.

Другой взял Алахана в удушающий захват, они боролись на полу, и Алахан пытался вдохнуть, не сводя взгляда со своего друга–берсерка. Тимон держал в руках боевой топор, а его сжатые кулаки были размером с голову обычного человека. Он налетел на того из мужчин, что держал в руках нож, не обратив внимания на лезвие, и сбил его с ног мощным ударом кулака. Убийца вонзил кинжал ему в руку, когда берсерк напал на него, а потом перед падением успел воткнуть лезвие ему в бедро. Но Тимон даже не вздрогнул, будто вовсе не заметил ран.

Из двери повалили вооруженные воины Тиргартена, и единственный оставшийся в живых убийца, который все еще держал Алахана в захвате, вполголоса выругался.

– Лучше отпусти, – прорычал Алахан.

– Заткнись, сопляк.

Тимон опустился на колени рядом с упавшим воином и мерными ударами кулака размозжил тому голову. Череп треснул с глухим звуком, брызнула кровь – очевидно, что выжить после такого человек не сможет. Берсерк поднялся, вибрируя от ярости, на фоне света от горящих в коридоре факелов. В комнату вбежал Трикен Ледяной Клык с группой воинов, заляпанных свежей кровью, и захват вокруг шеи Алахана немного ослаб.

– Назад! – рявкнул убийца, выпучив глаза от страха. – Не подходите, или я сломаю ему шею!

Трикен положил ладонь на плечо Тимону, и тот пропустил его вперед. Несмотря на боевое безумие, владевшее берсерком, он мгновенно успокоился. Рык затих, а веки чуть опустились.

– Отпусти его, – спокойно произнес Трикен, пригладив кровавое пятно на густой рыжей бороде.

Захват еще немного ослаб, и Алахан, несмотря на боль в боку, смог освободить одну из рук и вцепился убийце в лицо, надавливая большим пальцем на глаз. Воин заревел от боли, а Алахан откатился в сторону.

– Друг Алахан! – воскликнул Тимон, бросаясь ему на помощь.

Трикен рукоятью топора вырубил орущего от боли неудавшегося убийцу. Из глаза у того уже начала струиться кровь.

– Отведите его к Кроу! – крикнул Трикен, когда увидел на боку Алахана глубокую рану от кинжала. – Быстро!

* * *

Уже второй раз старый отец Кроу вытаскивал Алахана с того света. И второй раз именно Тимон спас ему жизнь и доставил к жрецу.

– Ты знаешь, почему ранены воюют между собой? – спросил Кроу. – Потому что Рованоко – бог Хаоса. Если тебе попадется жрец Ордена Молота, с уверенностью заявляющий, будто знает, что ценит наш бог превыше всего, он будет несколько самонадеян. Сила, честь и свобода – вот наши главные ценности. Но которая из них главнее – об этом ведутся постоянные споры. Во Фредериксэнде всегда превыше всего чтили честь. Здесь, в Тиргартене, мы главной ценностью считаем свободу. А люди Медведя считаются только с силой. Нельзя назвать кого–то из нас более правым, ведь никто из нас по–настоящему не ошибается. Рованоко же не вмешивается в наши споры, словно не хочет остановить разногласия между нами.

Алахан лежал на каменном столе, вокруг него горели свечи, а в воздухе плыл сладкий аромат благовоний.

– Ранены будут вечно сражаться за то, что считают правым делом, – продолжил Кроу. – Но происходящее сейчас – не просто очередное обострение споров. Конфликт разжигают извне. – Жрец усмехнулся про себя, смешок больше походил на тихое ворчание. – Почему–то меня совершенно не волнуют наши внутренние распри – с тех пор как Рулаг захватил власть в Джарвике, у нас было с десяток стычек с его ублюдками, – но сейчас в дело замешана каресианская ведьма, и уж этого–то я стерпеть не могу. Не думай, будто новые религиозные убеждения Рулага – его собственные. Он не сам отвернулся от Рованоко. Его оттолкнули от нашего бога.

Юный вождь сел на столе и потер рукой бок. От глубокой раны остался только небольшой шрам, но болела она гораздо хуже, чем выглядела. Врач и пациент находились где–то в чертогах Летнего Волка, в комнате без окон, куда не мог проникнуть холод. Все стены занимали полки со странными предметами и старыми свитками. Еще в комнате был рабочий стол, заваленный бумагами, и едва тлеющая жаровня. Странный кабинет, очень подходивший характеру старого жреца Кроу.

– Значит, зеленые пытались меня убить? – задумчиво спросил Алахан.

– Судя по всему, они отправили на дело не лучших своих людей и план тоже составили наспех, видно, просто на всякий случай – ведь с Халлой у них ничего не вышло.

Алахан раздумывал, случайно или намеренно Кроу постоянно его оскорбляет. А если намеренно – то из–за дурного характера или он испытывает его в надежде, что Алахан вовремя распознает в речи попытку уязвить его гордость?

– Почему ты постоянно надо мной издеваешься? – спросил юный вождь прямо, снова откидываясь на спину.

Кроу улыбнулся, и кожа его собралась морщинками. А потом снова опала, и он прищурился.

– Я сбиваю с тебя спесь, ожидая, когда же однажды ты станешь достоин своего имени. – Жрец снова хихикнул, будто довольный своей шуткой. – Замечал ли ты, чтобы я когда–нибудь разговаривал в таком тоне с твоим отцом?

Алахан нахмурился.

– Отец всегда говорил о тебе с большим уважением.

– Потому что, когда он стал достоин своего имени, я перестал над ним подшучивать. Я старый человек и на своем веку повидал много вождей. И я не хочу больше следить за языком. Твоя семья многое дала Фьорлану. Считаешь, ты дашь ему больше, если я буду с тобой нянчиться?

Алахан неожиданно подумал о сестре. Он всегда говорил, что позаботится о ней. Обещал и ей, и отцу. Кроу никогда не видел Ингрид, но Алахан с удовольствием предвкушал их первую встречу. Волчонок порвет старого жреца на куски детской хитростью и наивными вопросами. Она спросит его про бороду, а если жрец будет ей грубить – найдет способ поквитаться с ним. Алахану не досталось тонкого чувства юмора сестры. Он всегда был более напряженным, серьезным, больше волновался обо всем. Он был старшим. Наследником своего дома. Лучше бы Рованоко сделал Ингрид своей избранницей…

– Я всего лишь человек, – ответил Алахан. – Такая ранняя гибель моего отца – всего лишь несчастный случай. Ему бы по сей час сидеть на троне верховного вождя. А я бы тогда жил во Фредериксэнде и присматривал за Ингрид. И флот драккаров был бы все еще на плаву… А Вульфрик стоял бы сейчас у этих дверей и спрашивал, все ли со мной в порядке.

– Мечтать легко, – заметил Кроу. – Принять реальность гораздо труднее.

– Жизнь тоже штука нелегкая, – ответил Алахан. – И смерть кажется самым простым решением из всех возможных.

Старый жрец взял со стола две медные кружки и разлил по ним жидкость из невзрачного на вид кувшина. Там была не медовуха – от резкого запаха спирта у Алахана защипало в носу.

– Выпей, – сказал Кроу. – Я храню этот напиток для глубоких размышлений. И ты первый человек, с кем я им поделился. Но, думаю, он подходит случаю.

Алахан прижал ладонь к боку и сел, перекинув ноги через край стола.

– Что это? – спросил он.

– Очень редкая штука. Вряд ли во всех землях раненов найдется больше нескольких бутылок.

Алахан поднял кружку, и в нос ему ударил едкий запах. Жидкость была прозрачной, но по краям виднелась легкая пена.

– Ледяное виски, – пояснил Кроу. – Его варят мастера Волька в Совон Коре. Мелкие берсерки с севера оттачивали свое мастерство дольше, чем любой ранен, который гонит медовуху из зерна и меда.

Жрец медленными глотками выпил кружку до дна, не сводя глаз с Алахана. Затем вздрогнул всем телом. Даже такой закоренелый пьяница, как Кроу, после кружки с ледяным виски из Волька пошатнулся и уселся в кресло.

– Мне кажется, я должен сохранять ясность ума, – заметил Алахан, рассматривая непритязательную жидкость в кружке.

Кроу закрыл глаза и хмыкнул.

– Ты был без сознания почти целые сутки. Я вводил тебя в беспамятство и снова выводил из него. А сердце твое останавливалось два раза. – Жрец приостановился и глубоко вздохнул. – Сейчас середина ночи, и твоя ясность ума не понадобится тебе до самого рассвета.

Алахан потерял дар речи. Оказывается, он не просто провалялся в забытьи час или два – Кроу оживил его божественной магией. Алахан и понятия не имел, что был настолько близок к смерти. Почти бездумно он осушил кружку с жидкостью и почувствовал, как огонь разливается у него по горлу и спускается в желудок.

– Сдохнуть мне на этом месте! – потрясенно воскликнул он. – Ты уверен, что эту жидкость пьют, а не чистят ею топоры?!

– Тебе нужно ее прочувствовать, а не только выпить, – произнес Кроу. Глаза у него все еще были закрыты, а на лице застыло странное блаженное выражение.

– Целые сутки… – покачал головой Алахан. – Значит, Предатель еще на день ближе к нам. И наша жизнь стала еще на день короче.

Он почувствовал, как по всему телу разливается тепло, как приятно пощелкивают суставы пальцев. В голове у него прояснилось, но пьяным он себя не чувствовал – только умиротворенным. Ноги у него ослабели, и возникло ощущение, что тело стало невесомым и воспарило над столом.

– Я чувствую себя так, будто летаю. Это вообще нормально?

Кроу не открывал глаза и только тихо покачивался из стороны в сторону.

– Любые твои ощущения нормальны, – ответил жрец. – То есть напиток на всех действует по–разному. Жители Волька говорят, будто он для нас не подходит. Но я обнаружил, что при достаточном разведении он вполне пригоден для питья.

Алахан несколько раз глубоко вдохнул. Он много раз напивался, но никогда еще так себя не чувствовал. Напиток из Волька, скорее всего, был ядовитым, и телу от него не поздоровится, но он успокаивал разум. Алахан уже давно так хорошо себя не чувствовал. Кроу, казалось, задремал в блаженном ступоре – скорее всего, он искал ответы на собственные вопросы, а Алахан ощутил, что улетает куда–то далеко, будто собственное тело стало помехой для его дальнейших размышлений.

Его посетили сны наяву, такие же реальные, как стол, на котором он сидел, или каменные своды комнаты, где Кроу спас ему жизнь. Во сне он не увидел ни темной женщины, ни Искривленного Древа. Его не посещали даже вечные сомнения. Он увидел своего дядю, стоящего посреди бескрайней ледяной пустыни.

– Я вернулся, – произнес Магнус. Он стал выше и сильнее, чем когда–либо прежде. – И у меня для тебя подарок от старого ворона. – Волосы дяди сияли золотом, а широкие плечи казались еще шире из–за тяжелого плаща из медвежьей шкуры.

Алахан всмотрелся в ледяную даль и увидел то, о чем говорил Магнус. Легион людей, окутанных тем же морозным туманом, что и Магнус, и готовых защищать земли Рованоко. Они смотрели на юношу из прошлых веков, сжимая в руках рукояти боевых молотов. Жрецы Ордена Молота.

– Нам дали силу – и мы откроем сердце Фьорлана, – сказал Магнус. – И напомним миру о могуществе Рованоко. Рулагу пора преподать тот же урок, что и народу ро.

Алахан почувствовал волну силы, накрывающую его изнутри – будто все мышцы напряглись одновременно. Виски из Волька согрело его тело, но теперь ощущения от него казались не больше чем щекоткой по сравнению с мощью, которую открыл в нем Магнус. И в первый раз с тех пор, как умер отец, Алахан Слеза отбросил всякие сомнения.

– Сердце Фьорлана, – произнес он, подавшись вперед, и его слова вывели Кроу из ступора.

Жрец посмотрел на него и почесал мягкую седую бороду. Потом потер глаза и тоже подался к нему.

– А что с ним такое? – спросил он.

Алахан глубоко дышал, и постепенно лицо его становилось все спокойнее.

– Я – избранник Рованоко, – сказал он твердо. – И я должен знать, что такое Сердце Фьорлана.

Кроу снова потер глаза.

– Почему ты не задал мне этот вопрос до того, как мы выпили ледяного виски?

– Потому что я сомневался. А теперь больше не сомневаюсь.

– Ну… народ Волька – одни из древнейших последователей Рованоко. Неудивительно, что их жидкость может вызвать духовное прозрение. – Жрец не стал подвергать сомнению ни вопрос Алахана, ни его заявление. Он внезапно поднялся на ноги, потряс головой и оперся о стену. – Следуй за мной.

Алахан, на которого жидкость больше не действовала, сел прямо и достал рубаху. Шрам на боку больше его не беспокоил, и он даже смог встать без посторонней помощи и последовать за отцом Кроу прочь из маленького глухого помещения. Узкий коридор пустовал, и в нем не было ни других дверей, ни окон. Через каждые несколько шагов горели факелы, а в конце коридора Алахан увидел крутую лестницу. Кроу остановился у ее подножия, схватился за грудь и застонал.

– Может, тебе нужно прилечь? – спросил у него Алахан.

Старый жрец с возмущением глянул на него.

– В тот день, когда я приму от тебя совет о том, пить мне или не пить, я расколю топором собственную голову.

– Тогда как знаешь.

Жрец собрался с силами и поднялся по узкой лестнице, держась за стены обеими руками. Сверху их ждал еще один узкий коридор. Алахан не знал, в какой части Высокой Крепости они находятся – наверное, где–то глубоко в каменных недрах Тиргартена. Они повернули налево, затем направо и ни разу не встретили ни окна, ни двери, пока не оказались на каменном уступе, выходившем на равнины Тиргартена. Вырубленная в камне лестница змеилась вокруг Дара Гигантов. Далеко внизу виднелись Камень Рованоко и замок Летнего Волка.

– Я почему–то думал, что мы находимся под городом, а не над ним.

Кроу чуть помедлил, с наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух.

– Горы и пещеры в них существовали задолго до того, как был построен город. Калалл Летний Волк, подобно каждому верховному жрецу Тиргартена, тоже бродил под этими сводами. Хотя ты первый человек не из ордена, кто спросил меня о самом древнем из здешних каменных залов.

– Сердце Фьорлана? – спросил Алахан. – Так что же это такое?

– Идем со мной. Мы уже почти пришли.

На лестнице, открытой всем ветрам, пронизывающие порывы ледяного воздуха заставляли прижиматься к скале. Когда путники наконец отвернулись от ветра, в скальной толще обнаружились древние величественные святилища с затейливыми барельефами и запечатанными каменными дверями. Алахан подумал, что одни наверняка служили гробницами, а другие – древними сокровищницами. Возможно, в некоторых даже хранили медовуху. Кроу вел его к одному из скромно украшенных залов, наполовину погруженному в толщу скалы. Высокую арку входа не украшали ни статуи, ни резные орнаменты. И, несмотря на очевидный возраст, было заметно: помещением недавно пользовались – к гладким каменным дверям вела хорошо утоптанная тропинка. Кроу распахнул двери и исчез во тьме. Из проема пахнуло свежим ветром. Не чувствовалось ни пыли, ни запаха разложения.

– Идем, – произнес Кроу, когда возле входа появился мерцающий огонек свечи.

Алахан шагнул под каменные своды и в неверном свете огня увидел перед собой длинное каменное помещение. По обеим сторонам от него в широком проходе находились стойки с оружием. Старый жрец закрыл двери и пошел по коридору, держа перед собой зажженную свечу. На оружейных стойках покоились сотни боевых молотов, один древнее другого, и каждый богаче украшен, чем предыдущий. Под каждым молотом в камне были выбиты имена членов Ордена Молота. Тонн Пылающий Очаг, Морс Адский Кулак, Доррон Лунный Глаз.

– Все молоты находят сюда дорогу, – сказал Кроу. – Рано или поздно. Молот твоего дяди еще блуждает где–то в мире людей, но и он в конечном итоге вернется сюда. Несколько последних молотов будут тебе особенно интересны.

Алахан остановился, когда в круге света появилась большая статуя со шлемом на голове. Тщательно, с мельчайшими деталями воспроизведенное в камне лицо хранило решительное выражение, без тени сомнения и слабости. Ранен, навеки застывший в каменной маске, выражающей стремление к свободе и неповиновению. За статуей в скромных стеклянных ящиках стояли еще молоты.

Кроу, остановившийся возле них, повернулся к Алахану.

– Когда люди ро вторглись на Свободные Земли и Фьорлан пошел на них войной, именно Орден Молота освободил страну Рованоко. Две сотни молотов принадлежали людям, сражавшимся с последней угрозой нашему народу. Они объединили Свободные Отряды и атаковали Ро Хейл. Если бы не они, на этих землях сейчас раскинулся бы Тор Ранен, которым правили бы ро. Здесь и есть Сердце Фьорлана. Памятник тем, кто погиб, защищая нашу землю.

Алахан должен был преисполниться благоговением, но вместо этого ощутил счастье. Он увидел возможность защитить Тиргартен и напомнить Рулагу, что Рованоко не сдастся Искривленному Древу без боя. Боевые молоты, лежащие здесь, олицетворяли собой могущество и благородство, до сих пор ему неведомое. И они хотели снова ринуться в битву, хотели еще раз защитить земли раненов от врага.

– Но где ты найдешь людей, которые смогут ими владеть? – спросил Кроу. – Как избранник бога ты можешь пробудить в них внутреннюю силу. Они могут стать мощным оружием, но для этого они должны попасть в достойные руки. Духи двухсот лучших жрецов не отдадут свою силу кому попало.

* * *

Перед подземным залом стояло двести человек. Все старше пятидесяти лет и потому, несмотря на яростные возражения, признанные непригодными к битве. В глазах у них горела та же решимость, что и у воинов Халлы, а богатый жизненный опыт придавал им особую ценность. Среди них были и воины, и умелые торговцы и лавочники, один или двое в молодости служили помощниками вождя или городскими оружейниками. Когда город начал готовиться к войне, они поселились на верхних уровнях, помогая молодым со снабжением и припасами и ободряя их перед грядущими испытаниями. Но ледяной взор Рованоко не забыл о них, и все они не раздумывая ухватились за возможность в последний раз сразиться за Фьорлан.

Самому старому из них, бывшему капитану драккара из Фредериксэнда по имени Арнульф Печальный, исполнилось уже почти восемьдесят лет, и для того, чтобы стоять прямо на искалеченной правой ноге, он опирался на тяжелый костыль. Но горящий взор старика мог соперничать с взором самого Бриндона Кроу, а широченные плечи напоминали о временах, когда он уводил могучие драккары от деревянных причалов.

– Я буду биться за тебя, мой вождь Слеза, – проскрипел Арнульф. – Мои старые кости еще способны на несколько трюков.

Несмотря на согбенную спину, ростом он превосходил Алахана и когда–то наверняка считался страшным противником. С помощью Рованоко он снова им станет.

– Спасибо, – поблагодарил его юный вождь. – То же самое относится ко всем вам. Я не могу уничтожить вражескую армию или убить Рулага на месте за его предательство, но я могу наделить вас даром Ледяного Гиганта. Я – избранник Рованоко, его генерал в этой войне, а вы будете моими солдатами. И хотя молодость ваша давно прошла и вас всего двести, Сердце Фьорлана наградит вас настоящим могуществом. – Алахан поднял голову и улыбнулся, больше не чувствуя ни сомнений, ни страха. – Идите за мной – и вы увидите оружие, с помощью которого вы будете защищать земли Рованоко.

Он глубоко вздохнул, продолжая улыбаться, и повел свой отряд под каменные своды. Кроу уже находился внутри и заранее расставил по стенам факелы, осветив безмолвную группу каменных статуй у дальней стены. Статуи двухсот жрецов, победивших людей ро, стояли на страже своих боевых молотов. Алахан подошел к первой статуе, изображающей могучего человека с развевающейся на ветру бородой, потрясающе точно вырезанной из камня. Под статуей было высечено имя: Вильгельм Говорящий в Тишине.

– Арнульф Печальный, – произнес Алахан, – это будет твой топор.

Старый капитан, хромая, подошел к статуе и благоговейно воззрился на лицо древнего жреца, и Алахану показалось, что Вильгельм тоже оценивающе посмотрел на старика. Когда Арнульф открыл простую стеклянную дверцу и посмотрел на боевой молот, от статуи к нему заструился белый свет. Молот, высеченный из глубинного льда, удерживался на длинной рукояти, обмотанной плотным кожаным ремнем. Подобное двуручное оружие требовало от владельца недюжинной силы.

– Арнульф, – поторопил его отец Кроу, – дотронься до молота. Оружие, возможно, не сразу примет тебя, а у нас мало времени.

Старик кивнул, а его глаза широко распахнулись от предвкушения, когда белый свет омыл его ладони. Он закрыл глаза и склонил голову, затем крепко взялся за рукоять обеими руками. Свет ослепительно вспыхнул – и Алахан увидел, как дух из молота перешел в старика, будто Вильгельм отдал часть своей силы Арнульфу.

– Избранник! – прогремел Арнульф не своим голосом.

– Я здесь! – отозвался Алахан. – И нам нужна ваша помощь. Враг снова угрожает землям Рованоко.

– Этот человек и так силен, – заключил Вильгельм, отбрасывая в сторону костыль Арнульфа и напрягая мускулы. – Зачем ему нужна еще и моя сила?

– Он стар, – пояснил Алахан. – Я подозреваю, что сила, которую ты сейчас ощутил, – это память о том человеке, каким он был когда–то. Но ты можешь сделать его прежним.

Вильгельм нахмурился – лицо Арнульфа скривилось – и потянулся, пытаясь размять старческое тело.

– Я помогу этому старику – и тебе. Но на восстановление его тела понадобится время.

– У тебя оно есть, – ответил Кроу. – Нам с избранником нужно раздать еще сто девяносто девять топоров.

* * *

С внешней стены города раздались звуки сигнальных рогов, их подхватили на остальных стенах. Звук прокатился по всему городу, вверх по Ступеням Калалла, его услышали даже в чертогах Летнего Волка. Это был одиночный сигнал, совсем не такой, как ритмичное предупреждение о надвигающейся армии неприятеля.

Алахан покинул каменный зал и оставил там Кроу – помогать старикам освоиться с новой силой. Они медленно привыкали к вернувшейся на время молодости, а юному вождю нужно было отдохнуть и подумать о своей новой роли и о том, почему у него больше нет сомнений. После нескольких часов сна он обнаружил, что пьет медовуху в большом зале, пытаясь заставить Трикена понять, как двести стариков могут помочь при защите города. Затем они услышали звук рога и замолчали.

– Кто–то приближается, – сказал Алахан.

– Сейчас все еще раннее утро, – произнес Трикен. – Мне не нравятся гости, которые приходят во время завтрака.

Алахан вскочил на ноги.

– Надо просто пойти и посмотреть, правда? – Он теперь даже говорил уверенно.

– Хорошо, парень. – Трикен тоже поднялся с места.

Из боковой двери вышли Халла и Падающее Облако и присоединились к ним. Они постепенно приходили в себя после боя с деревьями, пока Алахан и Трикен взяли на себя управление городом. Алахан еще не был готов продолжить разговор с Халлой и сообщить ей о посетившей его уверенности в своих силах.

– Что означает этот сигнал? – спросил Падающее Облако, застегивая на поясе тяжелую кожаную перевязь с двумя острыми как бритва метательными топорами.

– Сейчас узнаем, парень, – ответил Трикен, почесал густую рыжую бороду и направился к дверям.

Порыв ветра взметнул с Высокой Крепости ледяной вихрь, припорошив все вокруг белой дымкой. Алахан надвинул на голову капюшон плаща: его пробрал озноб. Жаль, нельзя забрать с собой из зала жаровню, чтобы согреться. Халла даже не вздрогнула. Наоборот, ее лицо, омываемое метелью, расцвело, будто так родной город с ней здоровался.

Алахан шел с ней рядом следом за Трикеном. Женщина посмотрела на него и нахмурилась, будто увидела что–то новое в его взгляде. Юноша ответил на ее взгляд, но не стал ничего объяснять. Воительница уже говорила ему, чего от него ждет, и он собирался внести посильный вклад в защиту города.