Текст книги "Дело не в тебе, дело во мне (ЛП)"

Автор книги: Джули Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

К тому времени, как я заканчиваю, он весело качает головой.

– Ты не собираешься облегчать мне задачу.

– Нет, – я прищуриваюсь. – Я тоже играю, чтобы выиграть.

Он склоняет голову в знак согласия.

– Приятно знать.

– Ты никогда не угадаешь правильно.

– Мне не нужно гадать, – по его лицу медленно расползается улыбка. – Я уже знаю.

– Громкие слова, Йода, – каким бы я ни была настоящим ботаником, я искажаю свой голос, чтобы походить на маленького зелёного джедая, не боясь выставить себя дурой, если это его отвлечёт. – Хотела бы я посмотреть, как всё закончится.

Он улыбается ещё шире.

– Ты только что говорила голосом Йоды?

– Абсолютно нет.

– История с водонапорной башней – это твоя ложь.

У меня отвисает челюсть.

– Откуда ты знаешь?

Он не отвечает, не собирается раскрывать свои секреты и давать мне преимущество.

– Меня действительно арестовали за то, что я залезла на эту чертову штуку, – я вздыхаю. – Но начальник полиции не думал, что моя мама была горячей, он был просто хорошим парнем, поэтому отпустил меня.

– Первое очко на счёт самоуверенного ублюдка, – тихо говорит он. – Моя очередь?

Я киваю.

– Я побывал в тридцати шести странах. Я свободно говорю по-испански и по-итальянски, хотя мой французский тоже сносен. И я люблю блины, но ненавижу вафли.

– Первый, – немедленно отвечаю я. – Никто не был в тридцати шести странах.

– Ты права. Я был в тридцати семи.

Я некоторое время смотрю на него, не зная, что делать с этим заявлением, поэтому вместо этого я просто говорю:

– Подожди, ты ненавидишь вафли?

Он усмехается.

– Это проблема?

– Хм, да, – я выпучиваю глаза. – Только сатана ненавидит вафли.

– Может, я и есть дьявол.

Он произносит это как шутку, но его глаза так серьёзны, что я нервничаю.

– Ладно, счёт равный, один-один. Моя очередь, – я с трудом сглатываю, пытаясь придумать хорошую ложь. – Мой любимый цветок – гиацинт. Я думаю, что слово «влажный» – самое пошлое в английском языке, если ты используешь его в любом контексте, кроме описания кексов. И я верю, что в аду есть специальный круг для людей, которые не используют поворотники при перестроении.

Его глаза полны размышлений в течение нескольких секунд, пока он взвешивает мои слова.

– Гиацинты, – наконец произносит он.

– Фу! – вскрикиваю я. – Ты, и правда, дьявол, ты знаешь это?

Он усмехается.

– Какие цветы ты любишь на самом деле?

– Пионы. Большие, пушистые, мягкие, которые разваливаются примерно через наносекунду.

Его взгляд становится мягким, и он выглядит так, будто сохранит этот факт в стальном хранилище, которое является его разумом.

– Снова моя очередь. И, Джемма, на случай, если ты забыла… – его голос понижается. – Я выигрываю.

Я скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на него.

– Пока что.

Он снова посмеивается, звук богатый и тёплый.

– Хорошо, поехали. Я ненавижу текстовые сообщения, они раздражают больше, чем комары. Я занимаюсь серфингом, катаюсь на лыжах и лазаю по скалам всякий раз, когда у меня есть такая возможность, а это случается нечасто. И у меня есть золотистый ретривер по кличке Чарли.

– У тебя нет золотистого ретривера. – фыркаю я. – И, если бы он был, его имя определённо не было бы Чарли.

– Откуда ты знаешь?

Я оглядываю его с ног до головы.

– Люди, побывавшие в тридцати шести, извини, тридцати семи странах, не заводят домашних животных. И, кроме того, ты просто не похож на собачника, со всем этим пафосом и прочим.

Слыша мои доводы, он прищуривается.

– Держу пари, у тебя никогда не было даже домашней золотой рыбки, – я ухмыляюсь, когда он не возражает мне. – Я права, не так ли?

Неохотный кивок подтверждает это.

– Мило! – я победоносно вскидываю кулак в воздух. – Два-два. Моя очередь, – я делаю паузу. – Хорошо, есть у меня ещё в запасе варианты.

Он приподнимает бровь, выжидая.

– Все мои друзья женаты, и с разной степенью успеха. Я ничего не умею готовить, и я имею в виду вообще ничего, даже, например, яичницу или тосты. А однажды, в колледже, я нарядилась принцессой Леей на Хэллоуин, в золотое бикини, с пучками волос и всем прочим.

Он на мгновение задумывается, его глаза темнеют от любопытства и веселья.

– У тебя всё ещё есть этот костюм?

– Ты пытаешься мухлевать?

– Джемма, каждая может приготовить яичницу. Это биологически запрограммировано в вас с рождения, – он ухмыляется, когда я корчу рожу. – Итак, вернемся к костюму…

Я скрещиваю руки на груди.

– Опять твоя очередь.

– Хорошо, хорошо, – он ухмыляется. – Я ненавижу ваниль, запах, вкус, всё в ней. Я пью чёрный кофе. И в первый раз, когда я пошел на кайтбординг, я сломал два пальца на правой руке.

– Никто не ненавидит ваниль. Это как самый простой из всех ароматов.

– Да, – говорит он, его улыбка становится шире. – А это значит, что ты проиграла.

– Ни за что! В чём же тогда ложь? – мои глаза расширяются. – Только не говори мне, что ты втайне любишь много ореховых сливок в своём кофе.

Он качает головой.

– Кайтбординг. Я сломал три пальца, а не два.

– О, неважно, – я сглатываю, нервничая впервые с тех пор, как мы начали играть. – Я догоню. Вот увидишь.

– Не будь слишком самоуверенной, – он пальцами сжимает мягкую кожу сиденья. – Мне нужно только одно очко, чтобы выиграть. Если только ты не готова уступить сейчас и поехать ко мне.

– Нет, – грубо шепчу я, весь триумф исчез из моего тона.

– Тогда тебе лучше придумать хорошую ложь, – говорит он, и глаза его многообещающе блестят. – Потому что я не собираюсь легко отпускать тебя.

Я начинаю медленно круговыми движениями тереть висок, надеясь, что это немного ослабит моё внезапное напряжение.

– Хорошо, эм…

– Я жду, Джемма.

Чёрт!

Чёрт, чёрт, чёрт.

Почему я вообще подумала, что это хорошая идея?

Вероятно, потому что я неоправданно упряма, когда думаю, что права… и, ладно, я первая признаю, что да, я из тех девушек, которые любят играть с огнём, ждать до последней минуты, чтобы оплатить свои счета, заводить дружбу со случайными незнакомцами в поезде, ездить по пересеченной местности в машине со 170 тысячами миль на одометре и неисправной выхлопной системой. Большую часть времени мне нравится летать по жизни. Плыть по течению. Принимать вещи такими, какие они есть, и весь этот джаз.

Никаких обязательств. Никаких обязанностей. Не отчитываясь никому, кроме себя.

Так веселее.

Единственная проблема в том, что иногда я попадаю в подобные ситуации, соглашаясь на сумасшедшие ставки с сексуальными незнакомцами, которые одновременно соблазняют и пугают меня. Двадцать минут назад, когда всё это было чисто гипотетическим, это было весело. Но теперь, когда он смотрит на меня так, словно я одна из свежеиспеченных канноли Марии, таких вкусных, что их можно проглотить в два голодных укуса, мне кажется, что это слишком реально, на мой вкус.

Настолько реально, что я начинаю беспокоиться, что он всерьёз собирается отвезти меня в свою квартиру и провести дикую ночь бесчувственного, бессмысленного секса.

Это не должно меня беспокоить. Прошло так много времени с тех пор, как я испытывала приличный оргазм, что мне следовало бы умолять его поступить со мной по-своему. Но я не могу. Потому что, ну…

Он мне нравится.

Не записываю-твоё-имя-в-моём-блокноте, не слушаю-любовные-песни-которые-напоминают-мне-о-тебе, не улыбаюсь-себе-без-причины. Я никогда ни к кому не испытывала таких чувств и не собираюсь начинать сейчас.

Но он мне действительно нравится, в нормальном смысле, в том роде что-он-крутой-парень.

А это значит, что о свидании с ним не может быть и речи.

Что касается того, чтобы переспать с ним… ну, это либо худшая идея, которая у меня когда-либо была… или самая лучшая.

– Джемма.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, и понимаю, что отключилась на несколько мгновений.

– Прости, – я прочищаю горло. – Теперь я готова. Я придумала. Почти.

Он смотрит на меня, замечая внезапную смену моего настроения с игривого на задумчивое.

– Хорошо, поехали, – мой голос дрожит, я делаю сознательное усилие, чтобы успокоить его. – Я сломала ногу, когда мне было семнадцать, упав с мотоцикла, и она до сих пор болит, когда идёт дождь. Я левша. И единственное, что сейчас есть в моём холодильнике, это вино, немного просроченного апельсинового сока и очень старый лук.

Он долго молчит, просто смотрит на меня, и тишина между нами растёт, пока не становится такой тяжёлой, что я едва могу дышать. В его глазах нерешительность, но я не могу решить, потому ли это, что он не знает ответа… или потому, что он точно знает, и он не может понять, хочет ли он его использовать.

– Джемма…

Мои брови поднимаются от смеси эмоций в его голосе, тоски, нежелания, вожделения, сдержанности, и хотя всё, что он сказал, это моё имя, я интуитивно знаю, что произойдёт.

Отказ.

По какой-то нелепой причине я чувствую, как слёзы угрожают обжечь мои глаза. Что, честно говоря, самая абсурдная вещь в истории вещей, потому что я не плачу. Никогда.

Ни в дневнике. Ни на похоронах. Ни на свадьбах, ни на детских утренниках, ни на других мероприятиях, вызывающих рыдания.

Я отмахиваюсь от незнакомого ощущения, списывая его на временное помешательство, которое в значительной степени было темой моей ночи.

Мне не испытываю наваждений от мальчиков. (Мужчин. Один хрен.)

У меня не бывает бабочек.

Я не плачу без причины. (Чёрт возьми, я даже не плачу по уважительным причинам.)

И всё же…

Я знаю, это безумно, глупо… Но, сидя здесь и ожидая, когда он заговорит, я почти чувствую, что он видит меня насквозь, до самой души. Как будто, каким-то образом, посреди этой игры в ложь, он проник в меня и нашёл моё сердце, бьющееся слишком быстро в моей груди, дикое, бунтующее животное, пойманное в клетку из рёбер, сделанное из плоти, крови и уязвимостей, которые я никогда ни с кем не делила.

Как и у любого хорошего хищника, у него есть врожденная способность искоренять слабости. Он чувствует моё дикое, раненое сердце с лёгкостью акулы, почуявшей кровь в воде за много миль, или паука, почувствовавшего вибрацию своей жертвы в паутине задолго до того, как увидел её.

Это неприятное чувство. Нервное, неудобное, необъяснимое. Как будто моя кожа стала прозрачной, и он каким-то образом знает все мои секреты ещё до того, как я их озвучила.

Он открывает рот, затем снова закрывает, как будто ищет правильные слова, чтобы легко меня подвести. Как будто я уже не знаю, что он собирается сказать.

– Просто скажи это, – шепчу я, не в силах больше ждать. – Неизвестность убивает меня.

– Я не могу это сделать.

– Ты не можешь угадать ответ?

– Ты правша, Джемма, – он вздыхает. – Но я не это имел в виду.

– Я не понимаю.

– Я не могу поступить так с тобой.

Я морщу лоб в замешательстве, пока жду, когда он прояснит ситуацию.

– Одна ночь. Никаких обязательств, – он поднимает глаза к потолку. – Да поможет мне бог, но я не могу это сделать. Не с тобой.

– Ты тот, кто установил условия, – мой голос оскорблен, сердит. – Ты тот, кто выдвинул эту идею на кон.

– Я знаю. Господи, Джемма, я знаю это.

– Ну и что? Передумал? Решил, что я недостаточно горяча для тебя?

Его глаза, сощуренные от эмоций, возвращаются к моим.

– Ты великолепна.

– Тогда в чём дело?

– Я думал, что смогу… Но с тобой… Это просто… Я недооценил…

Он косноязычен.

Этот сладко говорящий, читающий Сунь-Цзы, помешанный на контроле, на самом деле не находит слов из-за меня. Это должно быть мило, но я слишком зла, чтобы быть милой.

– Спасибо, – протягиваю я. – Это очень проясняет ситуацию.

Его взгляд вспыхивает.

– Джемма, дело не в тебе, не надо. Дело во мне.

Я фыркаю.

– Вау.

– Прошу прощения?

– Я не думала, что ты из тех парней, которые используют фразу «дело не в тебе, дело во мне».

– Это не так, – возражает он.

– Только не говори мне, что ты тоже работаешь над собой. Ох, и ты хотел бы остаться друзьями.

– Джемма.

– Что? – рявкаю я. – Это невежливо… возбуждать девушку и утруждать её обещанием ночи бесконечных оргазмов, а потом давать заднюю. Вообще-то, это просто грубо.

Его взгляд падает на мои губы, которые выплевывают на него гневные слова, и я вижу, что его глаза расширены от желания, гнева и миллиона других эмоций, которые я не могу назвать.

– Неважно. В любом случае, я бы никогда не пошла на это, – говорю я, не уверенная, правдивы мои слова или нет.

Мои глаза снова защипало, когда необъяснимое отторжение проходит через мою систему.

От меня не ускользнуло, что я больше расстроена из-за того, что сексуальный зеленоглазый незнакомец отверг меня, чем из-за разрыва с единственным парнем, с которым я когда-либо пыталась встречаться.

Боже, что, чёрт возьми, со мной происходит?

(Не отвечай на этот вопрос.)

Его глаза всё ещё прикованы к моему рту, когда он вслепую тянется вправо и нажимает кнопку, чтобы активировать интерком. Когда он говорит, то не со мной.

– Эван?

– Сэр?

– Пришло время высадить Джемму.

– Да, сэр.

Секундой позже я чувствую, как машина поворачивает, хотя и не отрываю глаз от мужчины, сидящего всего в нескольких сантиметрах от меня.

– Если тебе так не терпится избавиться от меня, выпусти меня тут, – по-детски огрызаюсь я. – Я пойду пешком.

– Нет, – категоричное отрицание.

– Ты меня раздражаешь.

– Ты уже говорила мне об этом.

– Ну, я не шутила.

– Хорошо, – говорит он серьёзным тоном. – Мне будет легче держаться от тебя подальше.

Я некоторое время смотрю на него, не зная, как на это ответить, пока, наконец, не набираюсь смелости, о которой даже не подозревала, и шепчу вопрос, преследующий мои мысли:

– А что, если я не хочу, чтобы ты держался подальше?

Его глаза опасно вспыхивают.

– У тебя нет выбора.

– Я не какая-то невинная маленькая девочка, которую тебе нужно оградить от мира, – говорю я ему, понизив голос. – И я не ищу любви, романтики или какой-то ерунды, в которой, по-твоему, нуждаются такие девушки, как я, – я наклоняюсь ближе к нему. – Ты можешь думать, что поймал меня на крючок, но ты ничего обо мне не знаешь. Я не из тех девушек, которые любят отношения. Ральф был самым близким человеком, к которому я приблизилась, и, ну, ты видел, как это обернулось.

Его глаза снова вспыхивают.

Я наклоняюсь ещё ближе.

– Может быть, я не хочу встречаться с тобой. Может быть, мне интересно узнать, как выглядят не-отношения с тобой.

Из глубины его горла вырывается угрожающий звук, похожий на рычание.

– Я уже сказал тебе, я не могу.

– Ты можешь. Мы можем.

– Ты не знаешь, о чем просишь.

Одно наглое слово, насмешка, вылетает у меня изо рта, прежде чем я успеваю его остановить.

– И?

– Ты играешь с огнём, – шипит он сквозь зубы. – Ты знаешь, что происходит, когда сахар попадает в пламя?

Я качаю головой, едва слушая, как мои глаза скользят по его точеному лицу, его плоскостям и углам, ошеломляющим даже в тусклом свете автомобиля. Я не могу удержаться от вопроса, каково было бы снова поцеловать его, от мысли, что бы он сделал, если бы я сократила расстояние между нами и прижалась губами к его губам.

– Он превращается в пепел, – снова рычит он. – Джемма.

Я поднимаю свои ошеломленные глаза к нему.

– Что?

– Прекрати.

Заметив чистую сталь в его тоне, я смиренно вздыхаю. Он не передумает. Он не хочет меня.

Осознание этого должно смутить меня, но по какой-то причине всё, что я чувствую, это сокрушительное разочарование.

– Хорошо, – бормочу я, поворачиваясь и начиная смотреть в окно.

Меньше чем через минуту мы подъезжаем к дому Крисси, старинному, классическому особняку из коричневого камня с цветочными ящиками и панорамными окнами.

– Спасибо, что подвёз, Зеленоглазый, – говорю я, снимая его куртку и бросая мимолетный взгляд в его сторону, сжимая рукой дверную ручку.

Эти самые глаза слегка расширяются, когда они перемещаются по моему лицу, как будто запоминают мои черты.

– Зеленоглазый? – спрашивает он, забавляясь.

– Ну, я полагаю, что могла бы согласиться с рыцарем-в-сияющем-автомобиле или разрушителем-самоуважения, но ни то, ни другое не слетает с языка.

Он качает головой, его рот снова подергивается от веселья, хотя его глаза серьёзны.

– Сделай кое-что для меня?

Мои брови поднимаются.

– Больше не держи ключ от своей квартиры под ковриком. Мысль о том, что этот мудак вернётся… – он замолкает, выражение его лица внезапно мрачнеет.

Прежде чем я успеваю остановиться, я протягиваю руку и кладу ладонь на его руку. Он резко поднимает глаза и встречается с моими, в миг когда мои холодные пальцы касаются его кожи, и я знаю, что он тоже должен это чувствовать, статический ток, который пронзил меня, как только я прикоснулась к нему.

Это жутко. Электрически. Я притворяюсь, что не замечаю этого, хотя заряд, кажется, становится сильнее, чем дольше моя рука лежит на его руке.

– Не буду, – мягко обещаю я, немного тронутая тем, что этот незнакомец заботится о моём благополучии больше, чем мужчина, с которым я встречалась последние четыре месяца. – Обещаю.

Он кивает, и я не могу понять выражение его глаз, когда он смотрит на меня.

Прежде чем он успеет сказать ещё хоть слово или я успею сделать что-нибудь глупое, например, снова броситься на него, я разворачиваюсь и выскальзываю из машины под дождь. Бросившись к входу в особняк, я останавливаюсь на лестнице, когда его голос достигает моих ушей.

– Джемма!

Я поворачиваюсь и вижу, что он последовал за мной и стоит на тротуаре, полностью промокая под ливнем. Его футболка прилипает к каждому контуру мускулистой груди. Мне кажется, что я вижу очертания серьёзного пресса под тканью, но с такого расстояния трудно сказать. И его глаза, они снова горят, вглядываясь в мои. Я чувствую, как электричество снова заряжает воздух вокруг нас, и на этот раз он даже не прикасается ко мне.

Ох.

– Джемма, – повторяет он, на этот раз немного тише. Я поднимаю на него глаза.

– Да?

Я застываю на месте на первой ступеньке, он пересекает тротуар и останавливается прямо передо мной. С полным преимуществом высоты лестницы мы впервые смотрим друг другу в глаза. Его взгляд с такого расстояния настолько напряжён, что почти поглощает меня целиком. Я не чувствую ни холодного дождя на своей коже, ни холодного ветерка с реки, на самом деле, когда он смотрит на меня, мне вдруг становится так жарко, что, кажется, я могу сгореть.

В этом нет никакого смысла. Я даже не знаю этого мужчины.

Но я не могу перестать вспоминать, как его губы касались моих на стадионе. Не могу остановить свой взгляд, чтобы не задержаться на его губах. И я не могу остановить слова, которые вырываются тонким шепотом, когда я смотрю на его потрясающее, покрытое дождем лицо.

– Ты что-то хотел?

Мой вопрос дрожит. Когда он не отвечает, мой взгляд возвращается к его глазам. Мне каким-то образом удается держать его устойчивым, непоколебимым, когда он наклоняется вперёд, пока наши губы не оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга.

– Да, – хрипло говорит он, одной рукой убирая мокрую прядь волос мне за ухо. – Да, это.

Прежде чем я успеваю спросить, что именно, его губы снова прижимаются к моим.

ГЛАВА 7

ПОДРОБНОСТИ

– Святое дерьмо! – Крисси визжит, как только дверь распахивается, оглядывая меня при этом с головы до ног. – Ты испортила моё платье подружки невесты!

Я борюсь с желанием закатить глаза, переступая порог.

– Я, как бы, не планировала…

– Подожди! – она вскидывает руки, останавливая моё движение. – Оставайся там! Ты испортишь пол.

Я застываю на приветственном коврике, и тут же рядом с моими промокшими кроссовками начинает собираться лужа из воды, стекающей с моих конечностей. Я осматриваю квартиру. Потрясающая открытая планировка – полностью оборудованная кухня и барная стойка с гранитной столешницей слева, просторная гостиная с камином и белой секцией справа, а также три двери, ведущие в главную спальню, детскую и ванную комнату у дальней стены. С лепниной в виде короны, высокими потолками и деревянным полом всё пространство кричит о богатстве. Один диван стоит больше, чем моя арендная плата.

Крисси недоверчиво качает головой, её короткая светлая стрижка разлетается во все стороны, затем она поворачивается лицом к полузакрытой двери спальни.

– Марк! МАРК!

– Что? – раздается мужской голос из соседней комнаты.

– Принеси полотенце!

Для такой миниатюрной женщины у неё довольно повелительный крик.

– Почему? У тебя воды отошли? – дразнит его голос.

– Ты не смешной! – кричит она в ответ.

Через минуту муж Крисси – симпатичный, лет тридцати с небольшим, среднего телосложения, с тёмно-каштановыми волосами и проникновенными карими глазами, – появляется в дверях с пушистым белым полотенцем в руке. Он закатывает глаза, глядя на жену, а потом передает мне полотенце. Зарывшись лицом в ткань, мне удаётся и вытереться, и скрыть улыбку от Крисси. На восьмом месяце беременности у неё немного больше гормонов, чем обычно, и она склонна быть особенно чувствительной, когда думает, что её дразнят, особенно мужчина, который её обрюхатил.

Когда я наполовину высыхаю, Крисси забирает у меня полотенце, ковыляет к дивану и набрасывает его на подушку. Она жестом приглашает меня сесть, а потом плюхается на другую сторону дивана и кладёт свои распухшие лодыжки на кофейный столик.

Я, молча, перевожу взгляд с подруги на полотенце.

Она закатывает глаза.

– Что? Это Поттери Барн. Ты знаешь, сколько будет стоить заново обить эту штуковину? И, без обид, Джем, ты выглядишь так, словно упала с утиной лодки и приземлилась в Чарльзе.

Со вздохом я опускаю всё ещё влажные конечности на полотенце и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё.

– Приятно знать, что твои приоритеты в порядке, Крисси.

Я слышу звук открывающегося холодильника на кухне позади нас.

– Эй, Джемма, хочешь пива? – кричит Марк.

Крисси отвечает раньше, чем я успеваю открыть рот.

– Марк! – шипит она шепотом. – Я только что уложила Уинстона спать! Хватит орать!

Я полуобернулась и поймала взгляд Марка, прежде чем он сделает что-нибудь глупое, например, поспорит со своей очень беременной женой об их годовалом сыне, который, очевидно, спит в детской, но он неразумно вмешивается, прежде чем я могу его остановить.

– Но, милая, ты же только что кричала, чтобы я принёс поло…

– О да, вини меня! – глаза Крисси наполняются слезами, на щеках появляются два красных пятна. – Это моя вина! Всегда моя вина!

Я перевожу взгляд с подруги на её мужа, который, как я вполне ожидаю, должен был в полном страхе запаниковать от поведения своей гормональной супруги. К моему удивлению, он выглядит совершенно спокойным, даже немного скучающим. Он встречается со мной взглядом и вкладывает мне в руку холодную бутылку пива.

– Такое часто случается. Лучше просто не обращать внимания на плач. Всё проходит. Она снова будет в порядке примерно через… – он смотрит на часы, – …тридцать секунд, плюс-минус.

Я изо всех сил стараюсь сдержать смех, когда Марк устраивается на дальнем конце дивана. Глядя на меня через кофейный столик, он поднимает своё пиво в безмолвном тосте, а потом делает большой глоток из своей бутылки. Я быстро следую его примеру.

Как по волшебству, через тридцать секунд слёзы Крисси испаряются, и она снова улыбается.

– Кстати, Джемма, а не хочешь ли ты поделиться, почему промокла до нитки?

– Это долгая история, – уклоняюсь я, пожимая плечами.

– Это как-то связано с Чейзом Крофтом? – небрежно спрашивает Марк.

Мы с Крисси смотрим в его сторону.

– Что? – восклицаем мы в унисон.

– Чейз Крофт, – медленно произносит Марк, глядя на нас, как на сумасшедших. – Миллиардер.

Я чувствую, как моё лицо бледнеет, и моя хватка на пивной бутылке становится опасно крепкой.

Крисси фыркает.

– Ну, правда, Марк, ты что, подмешивал травку в свои пирожные? Какое отношение Чейз Крофт имеет к Джемме?

– Эм, – шепчу я, быстро моргая, пока мысли проносятся в моей голове.

– Марк? – подсказывает Крисси.

Я делаю ещё глоток из бутылки.

Марк переводит взгляд с меня на жену.

– Ну, – говорит он, почёсывая щетину свободной рукой. – Я к чему это, я просто подумал, что, поскольку она целовалась с ним час назад, и всё…

Я давлюсь пивом.

* * *

Изо рта во все стороны брызжет пена.

Крисси так ошеломлена, что даже не замечает, как несколько капель падают на её девственно белый диван. Она переводит взгляд с меня на мужа с выражением острого недоверия.

– Что? – шипит она. – Марк, откуда, чёрт возьми, ты вообще это знаешь?

– Я смотрел игру, – он пожимает плечами. – Очевидно, когда парень, чья семья владеет командой, начинает целовать девушку, сидящую рядом с ним, это достаточно важно, чтобы показать по национальному телевидению.

– Он владеет командой?! – пискнула я.

– Он, правда, поцеловал тебя?! – Крисси визжит.

– Лично бы я предпочел немного больше кадров этого милого трехочкового Брэдли, ну, это моё мнение, – Марк смотрит на меня. – Не обижайся, Джем.

– Я и не обижаюсь, – шепчу я отстраненным голосом, мой разум занят тревожными мыслями.

Я бросилась на миллиардера.

Боже, он, походу, думает, что я полная идиотка.

Боже, я полная идиотка.

– Джемма! – Крисси крепко хватает меня за руку, её наманикюренные ногти впиваются в мою плоть.

Я смотрю на неё и вижу, что её глаза снова остекленели, явный признак надвигающихся слёз. В надежде на небольшую подмогу, я бросаю взгляд в сторону Марка.

– Не знаю, – пожимает он плечами. – Любая эмоция – волнение, счастье, печаль, страх, радость, что угодно… всё в наши дни проявляется как плач. Мне достаточно трудно понять, когда я поступил правильно или облажался. Плач просто добавляет совершенно новый уровень таинственности.

Крисси швыряет в мужа декоративную подушку, от которой он увертывается хорошо отработанным движением, а затем снова поворачивается ко мне.

– Подробности, – говорит она непреклонно. – Мне нужны… мне нужны… подробности.

Я вздыхаю и начинаю рассказывать историю, описывая всё, начиная с отказа Ральфа убрать трубку своего мобильного телефона и заканчивая камерой для поцелуев, остановившейся на мне. Я вскользь упоминаю о своём унижении и сосредотачиваюсь на спасении: зеленоглазый, извините, Чейз, тянет меня с моего места, наклоняет меня и целует, как будто он это и хотел.

– Боже мой, – выдыхает Крисси, хватая журнал со столика и обмахиваясь веером.

Даже Марк, которому, как правило, скучно во время наших девичьих бесед, смотрит на меня с интересом.

…и они ещё даже не слышали остальную часть истории.

– Ну, я уверена, что это не так уж странно, – я стараюсь говорить равнодушно. – Миллиардеры не живут по тем же правилам, что мы. Уверена, он постоянно целует людей по национальному телевидению.

Крисси и Марк переглядываются.

– Что? – спрашиваю я, зная, что Крисси, чья одержимость сплетнями, поп-культурой и всем скандальным остаётся беспрецедентной, несомненно знает о нём. – Давай, рассказывай.

Она деликатно откашливается.

– Мне не хотелось бы тебя огорчать, дорогая, но никто вообще-то толком не знает о нём. В молодости он был немного плейбоем, но какой наследник многомиллиардного состояния не был бы им? Много девушек, много вечеринок, насколько я помню. Он постоянно ввязывался в драки с папарацци, его арестовывали за вождение в нетрезвом виде и тому подобное, – она смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – Но последние пять лет о нём ничего не слышно. Никто вообще не знает, куда он пропал и почему. Был какой-то скандал с его семьей, но я сомневаюсь, что подробности когда-либо были обнародованы.

Хмм.

– Насколько известно, его не было в стране. Сегодня вечером на игре было одно из его первых публичных появлений с тех пор, как он пропал, когда ему было двадцать пять.

– Ему всего тридцать? – удивленно спрашиваю я.

– Думаю, да.

– Да, – соглашается Марк, пристально глядя на экран своего смартфона. – По крайней мере, согласно Википедии.

– О, дорогой, дай мне посмотреть! – просит Крисси, протягивая руку к его телефону.

Вместо того чтобы просто передать его ей, он встает, обходит кофейный столик и втискивается прямо рядом с ней, так что они делят одну подушку. Через несколько секунд он прижимает её спиной к своей груди и обнимает, чтобы она могла видеть экран. Она нежно кладёт руки на округлый живот и прижимается к мужу.

Я фыркаю.

– Боже, вы двое отвратительно милые.

Они улыбаются в унисон, и это так восхитительно, что меня едва не тошнит на месте.

– Ты так и не рассказала нам, как оказалась мокрой, да ещё и на нашем пороге, – многозначительно говорит Крисси. – Или что случилось после того, как он поцеловал тебя.

Я морщусь.

– Ральф случился.

Мрачный взгляд приходит на смену обычно невозмутимого лица Марка.

– Держу пари, что этот мешок с дерьмом был…

– Марк! – Крисси ахает.

– Что? – парирует он. – Он – мешок с дерьмом. Без обид, Джемма.

– Я и не обижаюсь, – повторяю я во второй раз за сегодняшний вечер.

– И что? – подсказывает Крисси, жестом приглашая меня продолжать.

Я продолжаю, рассказывая им о напряжённом моменте между Зеленоглазым-Чейзом, и Ральфом, за которым следует мой побег в стиле Золушки в дождливую ночь. Когда я дохожу до той части, где рядом со мной на обочине останавливается лимузин, глаза Крисси становятся огромными, как блюдца, и она откидывается на грудь мужа.

– Он привёз тебя сюда? – спрашивает она.

Я киваю.

– Ты села в машину с незнакомцем? – выражение лица Марка мрачнеет ещё больше.

– Он снова поцеловал тебя? – требует Крисси, прежде чем я успеваю ответить.

Переводя взгляд с мужа на жену, я ещё раз нерешительно киваю.

Марк бормочет:

– Не умно.

И в то же мгновение изо рта Крисси вырывается громкое:

– О, БОЖЕМОЙ!

Ей требуется несколько минут, чтобы успокоиться, но когда она это делает, я рассказываю им остальное.

Как он окликнул меня.

Как я остановилась на лестнице.

Как он подошёл ко мне.

Как он убрал волосы с моего лица.

Как он целовал меня до тех пор, пока я не перестала чувствовать даже дождь. Пока всё, что я чувствовала, это он, его губы на моих, его руки в моих волосах. Пропитанные водой, наполненные огнём, мы одновременно промокли насквозь и сгорели.

– О, Боже. О, Боже, Боже, Боже, Боже, – повторяет Крисси ошеломленно, как мантру, её глаза расфокусированы.

Если она так расстроена из-за одного поцелуя, я рада, что не рассказала ей о пари, которое заключила… и о том, как моя ночь чуть не закончилась без одежды в квартире Чейза Крофта.

– Полагаю, моя жена хочет сказать: «что случилось потом, Джемма?» – предлагает Марк, закатывая глаза.

Я слегка смеюсь.

– Потом он ушёл.

– Что? – восклицает Крисси, её глаза возвращаются ко мне. – Что ты имеешь в виду, он ушёл?

– То, что ушёл. Короткий миг он пристально смотрел мне в глаза, а затем отошёл и сел обратно в свой лимузин.

– Он ничего не сказал?

– Нет, – вру я. – Но в любом случае это не имеет значения, потому что я отказываюсь от мужчин. Всех мужчин. Включая миллиардеров.

Брови Марка взлетают вверх.

– Что? – визжит Крисси.

– Больше никаких мужчин. Все мои женские части официально закрыты для взаимодействия, – решительно говорю я, закидывая ногу на ногу, чтобы подчеркнуть свои слова.