Текст книги "Дело не в тебе, дело во мне (ЛП)"

Автор книги: Джули Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Джемма! Уже так поздно. Что ты здесь делаешь?

– Я тоже рада тебя видеть, мам, – фыркаю я.

Мягкой рукой она игриво хлопает меня по плечу.

– О, тише, ты же знаешь, я рада тебя видеть. Просто было бы неплохо получить хоть какое-то предупреждение, прежде чем ураган "Джемма" обрушится на землю. Немного времени, чтобы привести себя в порядок, заколотить окна, задраить люки…

Я закатываю глаза, сколько себя помню, она всегда называла меня Ураганом Джеммой. Не самое моё любимое прозвище, даже если оно вполне заслуженно. Я провела большую часть своих подростковых лет, вызывая бурю драмы в тихом прибрежном сообществе, где я выросла. В крошечной художественной колонии на берегу гавани в Роки-Нек, в часе езды к северу от Бостона, не было места для неприятностей, но, то немногое, что я смогла найти, я превратила в бурю.

– Очень смешно, мама.

Она радостно улыбается, и это преображает её лицо, всё ещё ошеломляющее, несмотря на множество морщиной смеха, из просто красивого в по-настоящему великолепное. Всю свою жизнь я хотела выглядеть как мать, завидуя её густым светлым волосам, в которых теперь было больше пепла, чем мёда, с прядями седины, пробегающими по ним здесь и там, и её высокой, гибкой фигуре. Вместо этого я получила гены отца, что было в значительной степени его единственным вкладом в мою жизнь.

– Прошло слишком много времени, малышка, – обнимая меня, мама крепко сжимает меня в объятиях почти минуту.

Я вдыхаю её запах – лимон, лаванда и свежевысохшая глина, и мне снова пять лет, все ободранные колени и крокодиловы слёзы, и нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить с помощью объятий и поцелуев.

Когда она, наконец, отстраняется, она держит руки на моих плечах и изучает моё лицо проницательным материнским взглядом.

– Проблемы с мужчинами?

– Что? – восклицаю я, моё сердце бешено колотится.

У мамы нет ни телевизора, ни компьютера, она никак не могла видеть кадры новостей о нас с Чейзом.

– С чего ты решила?

Боже, неужели моя боль настолько очевидна, что даже моя мать может прочитать её на моём лице?

– Ты бледная. Слишком худая. И у тебя мешки под глазами, – её взгляд скользит по моим чертам. – По моему опыту, это чувство «не могу есть – не могу спать» обычно вызывается мужчиной.

У меня чуть не отвисает челюсть.

В молодые годы у Петры Аннабеллы Саммерс было лицо, которое преподносило тысячи предложений, но, ни одно из них она не приняла, даже после моего рождения. Когда я была ребёнком, её скульптуры продавались достаточно хорошо, чтобы содержать нас, поэтому не было необходимости в мужчине, и даже после того, как я переехала в город в восемнадцать лет, она никогда не выражала желания выйти замуж. Насколько мне известно, она не ходила на свидания, как минимум, двадцать шесть лет.

И вот она здесь, пытается исправить мои проблемы с мужчиной.

– Может быть, я просто хотела тебя увидеть, – защищаюсь я, недовольная тем, что так прозрачна.

– Может быть, – тихо соглашается она. – Но я так не думаю.

Я замолкаю.

– Джемма, дорогая, что случилось? – спрашивает она. – Тебя бы здесь не было, если бы тебе не нужно было что-то придумать.

Я вздыхаю.

– Это долгая история, мам.

Она обнимает меня одной рукой за плечо, открывает сетчатую дверь и ведёт меня внутрь.

– Как насчёт того, чтобы я приготовила тебе чашку чая, и ты мне всё расскажешь?

Я бросаю сумку на пол, расстёгиваю молнию и достаю бутылку "Пино Нуар".

– Если под чаем, ты имеешь в виду вино, то я полностью согласна.

Она смеётся.

– Ещё лучше.

Я улыбаюсь.

Хорошо быть дома.

* * *

К тому времени, как я заканчиваю рассказывать ей всю историю, уже далеко за полночь, свечи догорели, а бутылка вина, стоящая на столе между нами, почти опустела. Мама смотрит на меня с мудростью в глазах, но у меня такое чувство, что мне может не понравиться то, что она собирается сказать.

– Тебе нужно его выслушать, – объявляет она, подтверждая мои предсказания.

Я вздыхаю.

– Почему бы тебе хоть раз не встать на мою сторону, мама? – раздраженно спрашиваю я. – Разве ты не слышала ту часть о тайной невесте?

– Вещи не всегда такие, какими кажутся.

– Ну, похоже, он лгал мне с той самой минуты, как мы встретились.

– О, Джемма, ради бога, ты знаешь этого мужчину всего несколько дней… Разве ему не нужно больше времени, чтобы раскрыть свои глубокие тёмные секреты? Разве он не заслуживает шанса?

Она щурит глаза, когда я не отвечаю на её вопрос, но её голос мягок, когда она продолжает:

– Ты слышала только одну сторону истории, и ты сбежала, не дожидаясь, пока услышишь всё. Я научила тебя кое-чему получше, малышка.

Слова вылетают раньше, чем я успеваю их остановить.

– Нет, если уж на то пошло, ты научила меня, что мужчины: лжецы и обманщики, которые либо уходят сами по себе, либо не стоят того, чтобы их с самого начала держали рядом.

Её глаза становятся грустными, и это заставляет мой желудок сжиматься.

Дерьмо.

– Мама… – шепчу я, мгновенно преисполняясь раскаяния. – Прости, я не хотела…

Она отмахивается от моих слов руками.

– Джемма, я знаю, что не всегда была лучшим образцом для подражания, когда дело доходит до отношений. После твоего отца… – она замолкает, её взгляд отстранён. – Ну, полагаю, я просто никогда не двигалась дальше. И потом, я всегда думала, что тебе лучше видеть во мне сильную, независимую женщину, которой не нужен мужчина, чтобы сделать её счастливой. Вот кто я, кем я вырастила тебя, – её глаза возвращаются к моим. – Но это не значит, что я хочу, чтобы ты отказалась от своего шанса на любовь, малышка. Это не значит, что я хочу, чтобы ты не доверяла хорошему человеку, когда он входит в твою жизнь.

– Ты не знаешь, что он хороший человек, – протестую я. – Ты ничего о нём не знаешь.

– Я знаю, что он тебе нравится, – её губы кривятся в намёке на улыбку. – Достаточно, чтобы приехать сюда и поговорить об этом с твоей матерью. Это говорит мне всё, что мне нужно знать.

Я глубоко вздыхаю.

– Ты невозможна. И даже если бы он мне нравился, это не имеет значения. Между нами ничего бы не вышло. Мы из совершенно разных миров. А ещё есть пресса… если они копнут слишком глубоко… Я не хочу, чтобы тебе было больно.…

– Джемма, – мама протягивает руку и кладёт её поверх моей. – Дело не во мне, а в тебе.

– Я это знаю. Но это, правда, не имеет значения, мама. Это просто… не сработает.

– Ты серьёзно так думаешь? Или ты просто ищешь повод оттолкнуть его, потому что знаешь, что он не такой, как другие мужчины, с которыми ты встречалась? Потому что знаешь, что не сможешь отмахнуться от него или забыть его после пинты пива "Бен и Джерри"?

– Мама…

– Всё потому, что в глубине души ты знаешь, что если ты позволишь себе влюбиться в этого мужчину… он сможет причинить тебе настоящую боль?

Я откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза, чтобы не слышать её слов.

– Не знаю, мам. Я больше не знаю, что я чувствую.

Она стискивает мои пальцы.

– Тебе и не нужно, Джемма. Ты просто должна дать самой себе разрешение на надежду.

– На что? – жалобно спрашиваю я.

– На возможность чего-то действительно замечательного. Потому что жизнь без надежды, без любви… это вообще не жизнь.

* * *

Весь следующий день я провожу в солнечной комнате с одолженным холстом и маминой коллекцией масел, рисуя, пока в голове не становится пусто. Музыка тихо доносится из динамиков, но единственный другой звук это мои мазки кисти, когда они скользят, размазываются и накладываются друг на друга, когда часы пролетают незаметно. Мама знает, что меня лучше не беспокоить, не то чтобы она хотела, она изолирована в своей скульптурной комнате, где работает над недавно заказанным произведением для клиента. Когда приходит вдохновение, она, как известно, запирается на целые дни, появляясь только для случайного перекуса или перерыва в ванной.

Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз изливала свою душу на холст, слишком много времени. У меня так много сдерживаемых эмоций, что мои пальцы практически дрожат от желания выпустить их. Я рисую часами и почти ничего не замечаю. Если бы не постепенное удлинение теней по мере того, как полуденное солнце переходит в сумерки, я бы никогда не узнала, что вообще прошло какое-то время.

Когда я, наконец, делаю перерыв, уже почти время ужина, и мой холст выглядит таким же шизофреническим, как и я, покрытый яркими цветами, которые, казалось бы, противоречат друг другу. Грустный синий цвет сливается со страстным красным, затем расплывается в ревнивую зелень, которая исчезает до трусливого жёлтого, как будто мой разум был вычерпан и вылит на бумагу, каждая эмоция это пятно краски.

Не совсем Пикассо, но это моё, и хотя я истощена как физически, так и эмоционально, я чувствую себя самой собой более чем когда-либо за последние дни. Даже дольше.

Я почти не прикасалась к своим краскам всё время, пока "встречалась" с Ральфом. И даже в предыдущие недели и месяцы я чувствовала себя совершенно лишённой вдохновения каждый раз, когда садилась за мольберт. Я была заблокирована, и я не знала, почему. Хуже того, я ничего не могла с этим поделать.

Ты не можешь заставить искусство.

Но сегодня, сидя здесь, с мыслями о Чейзе, плавающими в моём сознании, я чувствовала себя выразительной, соприкасающейся со своими собственными эмоциями так, как не была с тех пор… может быть, вообще никогда.

Это чудесно и страшно, радостно и душераздирающе одновременно.

Я не могу думать об этом, о нём, поэтому я соскальзываю со стула и поворачиваюсь спиной к красочному холсту.

Подняв руки над головой, я вытягиваю шею и сгибаю спину, посылая мгновенное облегчение своим сведённым судорогой мышцам. Всякий раз, когда я часами занимаюсь живописью, я чувствую себя хрупкой девяностолетней старухой с артритом суставов, как будто затрата такого количества художественной энергии состарила меня на десятилетия, а не на часы.

В животе урчит, я бреду с закрытого крыльца на кухню, надеясь, что в холодильнике есть какая-нибудь еда… и чувствую, как у меня отвисает челюсть.

Потому что мама не сидит взаперти, занимаясь скульптурой в задней комнате.

Она сидит прямо за кухонным столом, потягивая чай, как будто это плевое дело.

А Чейз Властный-это-моё-второе-имя Крофт сидит напротив неё.

* * *

– Привет, – небрежно говорит он.

Мой рот разинут.

– Ты мне тут не приветкайся.

Его брови взлетают вверх.

– Ты не можешь просто взять и сказать "привет", как будто нет ничего такого в том, что ты здесь, в доме моего детства, сидишь за столом напротив моей матери, устраивая долбаное чаепитие.

Его губы изгибаются в бесстыдной усмешке.

– Прости, солнышко, но я так и делаю.

Из моего рта вырывается звук, крик, визг, его нелегко классифицировать, и мой взгляд скользит к маме, которая выглядит слишком довольной собой.

– Мама, скажи мне, что ты не имеешь к этому никакого отношения.

– Джемма, ты же знаешь, я не люблю врать.

Преданная собственной плотью и кровью!

– Бу… что… – звук снова вырывается из моего горла, на этот раз громче. – Это не…

Они оба удивленно смотрят на меня.

– В чём дело? – наконец мне удаётся спросить.

Чейз встает.

– Ты не отвечала на звонки.

– Это не мой телефон, – немедленно отвечаю я.

– Хорошо, – соглашается он, подходя ближе. – Ты не отвечала на звонок телефона, который я тебе дал.

Я отступаю на шаг, сохраняя безопасное расстояние между нами.

– Когда девушка игнорирует твои звонки, это обычно означает, что она не хочет с тобой разговаривать.

– Ты хочешь поговорить со мной.

– Не хочу!

Он ухмыляется, его улыбка добрая, от которой трусики падают сами по себе, и я чувствую, как несколько бабочек, которых я считала давно умершими, возвращаются к жизни в глубине моего живота.

Идеально. Просто идеально.

Чейз выслеживает меня, и теперь во мне роятся долбаные бабочки-зомби.

– Да, – он делает ещё один шаг ближе. – Ты просто пока ещё не знаешь, что хочешь.

– Это даже не имеет смысла, – огрызаюсь я, но мой гнев звучит слабо, даже для моих собственных ушей. – Как и тот факт, что ты здесь.

Его ухмылка становится шире.

– Джемма, – ворчит мама. – Я не так воспитывала тебя, чтобы ты обращалась со своими гостями.

– Я его не приглашала. Он не мой гость.

Она смеётся и смотрит на Чейза.

– Не обращайте на неё внимания. Она ненавидит сюрпризы. Видели бы вы её на вечеринке по случаю её десятого дня рождения. Я пригласила некоторых своих друзей из "Братьев Ринглинг"¹⁰ – очень хороших людей, которых я встретила после одного из их шоу в Бостоне, хотя акробаты были немного высокомерными, если честно, и когда Джемма вошла и увидела клоунов, она чуть не обмочила свои…

– Мама! – вмешиваюсь я.

Она продолжает, как будто я ничего не сказала.

– Скажем так, моя малышка Ураган Джемма может вызвать настоящий переполох, когда её застают врасплох. А ещё на выпускном вечере в средней школе, я появилась с мегафоном и большим…

– МАМА!

– В общем, Джемма ненавидит сюрпризы, – мама безмятежно улыбается в свой чай. – И клоунов, – добавляет она, подмигнув Чейзу.

Он тихо посмеивается.

– Я буду иметь это в виду.

– Джемма, почему бы тебе не прогуляться с Чейзом по колонии? Покажи ему галереи, гавань. Лодки ещё не спущены на воду, но всё равно красиво, и светит солнце.

– Я…

Слова пересыхают у меня на языке, когда я перевожу взгляд с матери на мужчину, который, я на 99 % уверена, преследует меня, понимая, что меня полностью превзошли числом и перехитрили. Смиренный вздох срывается с моих губ ещё до того, как я сознательно признаю своё поражение.

Чейз снова посмеивается, чувствуя победу.

– О, и надень что-нибудь красивое, Джем. Ты в полном беспорядке.

– Мама!

– Джемма! – эхом отзывается она.

Я смотрю на себя, чувствуя, как мои глаза расширяются, когда я вижу забрызганные краской джинсы и мятую майку. Румянец крадётся по моим щекам, когда я понимаю, что на мне даже нет лифчика. Под ногтями краска, на руках скипидар. Волосы собраны в беспорядочный пучок на макушке, и я не могу вспомнить, потрудилась ли я расчесать их сегодня утром.

Я снова вздыхаю и поворачиваюсь к двери.

– Пойду, переоденусь.

Смех Чейза следует за мной в соседнюю комнату.

* * *

В пасмурный, свежий весенний вечер скалистый пляж в нескольких шагах от моего дома неудивительно пустынен. Мы идём вдоль кромки воды, и только звуки маленьких волн, ритмично бьющихся о берег, и редкие крики чаек над головой нарушают тишину между нами.

Гладкие камни миллионов разных форм и размеров потрескивают под нашими ногами, пока мы идём по пустому участку береговой линии, почти ничего не касаясь и не говоря. Как будто был брошен безмолвный вызов, и тот, кто разрушит стену пространства между нами, проиграет.

Ну, я не собираюсь проигрывать.

Нет. Ни за что. Этого не произойдёт.

Ещё несколько мгновений проходят в тишине, и я больше не могу этого выносить.

– Знаешь, ты нарушаешь все мои правила.

Слова слетают с моих губ раньше, чем я успеваю их остановить.

ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ! Джемма Саммерс снова проигрывает.

Боже.

С первого дня было совершенно ясно, – моё сердце замирает в груди при слове «отношения», так что давайте назовём это флиртом, это гораздо мягче – здесь есть только один влиятельный игрок, когда дело доходит до переговоров, и его зовут не Джемма. Вероятно, именно поэтому он не потрудился следовать ни одному из моих правил.

Если у вас на руках все карты, вы можете играть в эту игру так, как хотите.

Чейз скептически смотрит на меня.

– Мне понадобится перевод на этот счёт, солнышко.

– Правила, – я не отрываю глаз от пляжа и выдавливаю слова. – Вы должны встречаться с родителями только позже. Гораздо позже. Например, за две недели до свадьбы, за неловким ужином в ресторане с гигантскими кабинками, чтобы никто случайно не соприкоснулся локтями или чем-то ещё.

Он смотрит на меня немного странно, уголки его губ приподнимаются в усмешке.

– И как именно ты это узнала? Из твоего обширного опыта привода мужчин домой, чтобы познакомиться с родителями?

Я прищуриваюсь, глядя на него.

– Ты мне не нравишься.

Он смеётся.

– И, да, так что ты первый парень, который когда-либо встречался с моей матерью – очевидно, я не королева отношений. Но даже я знаю, что есть правила о том, как это должно происходить.

– Откуда ты знаешь правила, если никогда не делала этого раньше? – он усмехается. – Есть ли книга, которую я должен прочитать, со списком этих правил? Может быть, руководство? Какое-нибудь пособие, на которое я мог бы сослаться?

– Нет, умник, – я ещё больше прищуриваю глаза. – Это негласное правило.

– Если это невысказанное, то, как это правило?

Я раздраженно вскидываю руки.

– Это просто запрещено, ясно? На это смотрят неодобрительно.

– Кто?

– Я!

Он качает головой, ухмыляясь.

Я вздыхаю.

– Это как… писать кричащие электронные письма ВСЕМИ ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ, или ощупывать каждое яблоко в куче, в то время как сорок других людей ждут, чтобы подойти к долбаному продукту, или не поднимать огромную кучу какашек, которую ваш доберман оставил дымиться на тротуаре. Ты просто не делаешь этого.

– Ты только что сравнила меня при знакомстве с твоей матерью буквально с собачьим дерьмом?

Я полностью игнорирую его ошеломлённый вопрос.

– Ой! И я твёрдо верю, что должны быть законы против людей, которые говорят по громкой связи в общественных местах. Типа, привет случайному чуваку со старомодным флип-телефоном, мне так не нужно слышать о твоих планах «оторваться» в эти выходные и «обработать дамочек» в клубе с твоими «мальчиками» – я просто пытаюсь спокойно ехать в метро.

– Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у тебя много правил?

– Даже не заставляй мне начинать с людей, которые не перерабатывают отходы, – я возмущенно фыркаю. – Просто выбросьте свои старые автомобильные аккумуляторы в океан, пока вы этим занимаетесь, ненавистники земли!

– Джемма.

Раздувая ноздри, уперев руки в бёдра, я начинаю ходить маленькими кругами.

– Нет ни книги, ни руководства, но есть правила. Основные жизненные правила, которым должны следовать все люди. И я почти уверена, что в самом начале этого долбаного списка, рядом с отсутствием носков с сандалиями и чисткой зубов перед стоматологом, есть правило о том, чтобы не встречаться с родителями до тех пор, пока это абсолютно необходимо. Определённо до тех пор, пока вы не знакомы с этим человеком дольше недели.

– Джемма.

– На самом деле, я не совсем уверена, что это когда-либо понадобится. Свекрови являются одной из главных причин семейных разногласий и разводов. Я где-то читала об этом в Интернете! Хотя, если подумать, это могло быть в Википедии, и я не уверена, насколько фактической или научной является их статистика, но…

– Джемма!

– Что? – рявкаю я, застывая на месте, когда мой взгляд возвращается к нему.

Когда наши глаза встречаются, я понимаю, что последние несколько минут выкрикивала глупости, и мгновенно чувствую, как мои щёки вспыхивают жаром.

Боже, какая я дура.

Но Чейз, похоже, не возражает. На самом деле, он улыбается шире, чем я когда-либо видела.

– Твоя мама была права.

– Хм? – спрашиваю я, блестяще, как всегда.

– Ты действительно ненавидишь сюрпризы.

Он вовсе не извиняется, говоря это. На самом деле, он звучит совершенно довольным собой, сокращая расстояние между нами, так что он полностью вторгается в моё пространство, прижимаясь ко мне.

– Потому что они никогда не заканчиваются хорошо, – шепчу я, вытягивая шею, чтобы сохранить зрительный контакт и стараясь не растаять от его близости.

Его взгляд скользит по моим губам.

– Этот мог бы.

Опасность!

Я заставляю себя отойти и продолжаю идти по пляжу в решительном молчании, решив продержаться, пока не получу от него ответы на некоторые вопросы. В частности, сногсшибательной блондинке, которая может быть или не быть его невестой.

И на этот раз я абсолютно не собираюсь быть той, кто сдастся первой.

(На этот раз серьёзно.)

Мы идём ещё несколько минут, достаточно долго, чтобы моя кровь остыла, а смущение исчезло. Мы почти дошли до конца пляжа, когда он наконец-то начинает говорить:

– Здесь очень красиво.

Чейз останавливается, глубоко засунув руки в карманы куртки, и смотрит на залив.

– Да, – соглашаюсь я, наклоняясь, чтобы поднять маленький плоский камень.

Я проверяю его вес в руке, а затем швыряю в воду, и с удовлетворением наблюдаю, как он прыгает по поверхности… раз-два-три-четыре-пять-шесть, прежде чем погружается в волны и падает на дно гавани.

– Такое чувство, что ты уже делала это раньше.

– Больше раз, чем я могу сосчитать, – я пожимаю плечами. – В Роки-Нек не так уж много дел, особенно для ребёнка.

– Тебе нравилось расти здесь?

Я не смотрю на него, когда отвечаю:

– Было тихо. Красиво. Такое место, которое никто никогда по-настоящему не покидает. Дети вырастают, женятся, покупают дом по соседству с тем, в котором выросли, и цикл возобновляется.

– Ты ушла.

Я киваю.

– Эта жизнь… была не для меня. Я знала это ещё до того, как стала достаточно взрослой, чтобы выразить это словами.

– Никто из парней в городе не привлёк твоего внимания? – спрашивает он игривым тоном. – Никакие школьные возлюбленные не соблазняли тебя остаться?

Я знаю, что он пытается сделать ситуацию лёгкой, но я не могу. Глядя на него, я вспоминаю о том, что никто никогда не искушал меня… по крайней мере, не так, как он.

– Нет, – шепчу я волнам. – Я никогда не была влюблена.

Он молчит, впитывая мои тяжелые слова, как море впитало мой камень, и я продолжаю, прежде чем он успевает заговорить.

– Я имею в виду, конечно, я познала любовь. Я любила – маму, друзей, свою работу. И они любили меня в ответ. Но я никогда не была влюблена, – мой голос падает так низко, что я сомневаюсь, что он услышит мои следующие слова. – Я даже не уверена, что верю в любовь.

Чейз молчит так долго, что я уже сомневаюсь, что он вообще заговорит. Когда он, наконец, отвечает, он говорит то, чего я никак не ожидаю.

– А я верю, – он откашливается. – То есть был влюблён.

Я пытаюсь, и не могу, игнорировать иррациональный укол боли и ревности, который его слова посылают в мою грудь.

– По крайней мере, в то время я думал, что это была любовь, – продолжает он. – Я был молод. Двадцать три, только что окончил колледж. Дедушка к тому времени уже вышел на пенсию и передал контроль над компанией Джеймсону.

– Твоему дяде? – спрашиваю я, вспоминая урок Шелби о семейном древе Крофтов несколько дней назад.

Чейз немного колеблется.

– Да.

Я не вижу, как он двигается, но чувствую, как он делает шаг ближе.

– Джеймсон назначил меня руководителем одного из наших нью-йоркских филиалов. Это был мой первый реальный шанс проявить себя, и, честно говоря, я боялся, что всё испорчу. Тогда-то я и познакомился с Ванессой.

Я украдкой бросаю на него взгляд краем глаза и вижу, что его челюсти плотно сжаты.

– На работе было так много давления, было приятно, когда рядом был кто-то, кто был весёлым, кто-то, кто просто хотел повеселиться и сбросить с себя всю ответственность, накопившуюся вокруг меня, – он сжимает руки в кулаки по бокам. – Это было незадолго до того, как она заставила меня отказаться от деловых встреч и прийти поздно, всё ещё с похмелья после вечера. Сначала выпивка была просто забавой, но потом… это превратилось в нечто большее. Что-то более тёмное. И не успел я опомниться, как меня арестовали за вождение в нетрезвом виде, привлекли к суду по обвинению в нападении за то, что однажды ночью я ударил папарацци, когда был под завязку пьян, и лишили работы, ради которой я так усердно работал. Джеймсон дал Бретту моё место в компании.

Его голос становится таким тихим, таким страдальческим, что я забываю злиться или ревновать и, не задумываясь, протягиваю ему руку. Сначала, когда наша обнажённая кожа соприкасается, его кулак остаётся крепко сжатым, не принимая моего прикосновения. Тем не менее, я не отстраняюсь, и через несколько секунд я чувствую, как его хватка ослабевает, и он позволяет моим пальцам переплестись с его пальцами.

– Тогда я должен был догадаться, что всё это организовал Бретт, но я был слишком потерян, в выпивке, в бунте, в ней.

Он тяжело сглатывает, и я провожу большим пальцем по тыльной стороне его ладони успокаивающими поглаживаниями.

– Я потерял всё… свою гордость, свою работу, своё самоуважение, что только заставило меня крепче держаться за единственное, что у меня осталось.

Я сжимаю его пальцы.

– Ванесса.

Он кивает, всё ещё не глядя на меня.

– Она предложила нам пожениться. К тому моменту я чаще бывал пьян, чем трезв, и я бы согласился на что угодно, если бы думал, что это может снова придать моей жизни какой-то смысл. Поэтому я надел ей на палец кольцо, – он делает глубокий вдох. – Две недели спустя я как-то днём вышел на пробежку в парк. Пошёл снег, и я пораньше отправился домой.

Я сжимаю его руку в своей, чувствуя его беспокойство.

– Я помню, как вошёл, увидел разбросанную повсюду одежду, её лифчик на лестнице, её нижнее бельё, лежащее в коридоре, мужская куртка, брошенная на пороге моей спальни, – его пальцы сжимаются на моих. – Она была в постели с Бреттом.

Я задыхаюсь.

– Он трахал её всё это время, – его голос совершенно ровный, лишённый эмоций. – Она была просто частью его плана по разрушению моей жизни. И это сработало.

Разрозненные кусочки головоломки в моём сознании начинают вставать на свои места, создавая смысл там, где раньше была только путаница. Внося немного ясности в тайну, которой является Чейз Крофт.

Чейз напрягся, когда репортёры спросили о потенциальной помолвке.

Его лицо, когда он вошёл в кабинет своего кузена и обнаружил, что моя рука крепко сжата в руке Бретта.

Неконтролируемый гнев в его походке, в его глазах, в его голосе при одной мысли о том, что Бретт прикасается ко мне, разговаривает со мной.

Боже, неудивительно, что он взбесился.

– Чейз… – мой голос нежен. – Мне жаль.

– Не стоит. Я не сожалею, – он переводит взгляд на меня. – Правда всегда лучше лжи, даже если она причиняет боль. После этого я много работал в попытке вернуть свою жизнь. Я ездил в Европу, в Азию, во все забытые уголки этого мира, которые только мог найти, пытаясь быть кем-то другим. Пытаясь оставить Чейза Крофта позади и стать кем-то лучше, – он сглатывает. – Не знаю, удалось ли мне это. Но я знаю, что изменился. И я научился быть осторожным в том, кому я доверяю. Есть очень короткий список людей, которым я рассказываю о своём прошлом… скажем так, я никого не добавляю легкомысленно.

Он сжимает мою руку, этот маленький жест передаёт больше тысячи красивых слов, и дыхание застывает у меня в горле.

Потому что он доверяет мне.

Он не говорит этого, но это есть в том, как он изложил мне своё прошлое, не уклоняясь от уродства, от боли. И что я дала ему взамен?

Очень мало, кроме недоверия.

Мне вдруг больше всего на свете хочется вернуться к началу всего этого и сделать всё снова на этот раз лучше.

– Прости, Чейз, – шепчу я, чувствуя себя худшим человеком на свете.

Он сжимает мою руку, и мой взгляд снова фокусируется на его лице.

– Тебе не за что извиняться.

Я делаю быстрый вдох.

– Что случилось после того, как ты узнал? С Ванессой, я имею в виду.

– Как только я узнал правду, Бретт отбросил её в сторону, как кусок мусора. В его глазах она выполнила своё предназначение. Она была не в восторге от этого, несмотря на большую плату, которую он дал ей, чтобы она держала рот на замке с прессой. Итак, она вернулась ко мне, появилась на моём пороге. Сказала, что любит меня, что он обманул её. Умоляла меня забрать её обратно.

Я задерживаю дыхание, боясь того, что он скажет дальше.

– Неважно, сколько дверей я захлопываю перед её носом, она продолжает пытаться. Продолжает звонить, – я чувствую, как расслабляюсь, когда он недоверчиво качает головой. – Бретт, вероятно, платит ей за это, надеясь, что это меня заденет, даже после всех этих лет, – он делает паузу. – И учитывая тот факт, что её звонок заставил тебя убежать от меня вчера, я думаю, это работает.

– Прости, – снова шепчу я, по совершенно другой причине. – Мне не следовало убегать, не поговорив сначала с тобой.

Он снова стискивает мою руку, и хотя он ничего не говорит, я понимаю, что он принял мои извинения.

– Почему ты здесь, Чейз? – я заставляю себя спросить. – Зачем ты мне всё это рассказываешь?

Он смотрит на меня, и его зелёные глаза так напряжены, что я прикована к месту.

– В ту секунду, как я увидел тебя, прыгающую на боковой линии, смотря игру, которую ты понимала, болеющую не за ту команду и всё ещё каким-то образом получающую больше удовольствия, чем все остальные на этом стадионе, я понял. Знал, что хочу тебя в своих объятиях, в своей постели, в своей жизни, – его глаза, жидкая раскалённая лава, горящая в моих. – Я привык получать то, что хочу, Джемма.

Я перестаю дышать.

– Тем не менее, я собирался держаться от тебя подальше, держать тебя подальше от всего этого дерьма, даже если это убьёт меня.

– Почему?

– Потому что ты не создана для обмана, лжи или тьмы. Я – тень, а ты – солнце. Ты не такая, как я. Ты просто… другая.

– Плохая по-другому?

– Отличаешься в лучшем смысле этого слова. Мой мир – он монохромный. Чёрное и белое. Но ты… – его голос становится ниже, хриплым. – Ты раскрашена во все оттенки палитры. Ты кричишь о цвете. Чёртова радуга.

Я на мгновение замираю, пытаясь осмыслить его слова.

– В прошедшем времени? – наконец спрашиваю я.

– Что?

– Ты сказал, что собирался держаться от меня подальше. Собирался, а не собираешься, – я с трудом сглатываю. – В прошедшем времени.

Он смотрит на меня, его глаза впиваются в мои, и выражение его лица заставляет моё сердце сжиматься от надежды.

– Я пытался уберечь тебя от этого дерьма с Бреттом. Теперь, когда он знает… ты в этом замешана, нравится мне это или нет, – он подходит ближе, и я запрокидываю голову, чтобы выдержать его взгляд. – Я больше не останусь в стороне, Джемма. Я не могу. Не буду. И мне плевать, кто об этом знает.

– Ты едва меня знаешь, – шепчу я.

– Я знаю достаточно, – его слова так непреклонны, что я не задаю ему вопросов.

На мгновение мы замолкаем.

– Знаешь, ты ошибаешься, – говорю я через некоторое время, снова глядя на воду.

Пауза.

– В чём?

– Ты не только тень и тьма. Может быть, Бретт, может быть, твоя семья, но не ты, – я набираюсь смелости, чтобы сказать следующую часть. – Ты добрый и заботливый, даже если скрываешь это под своим доминирующим, властным, занозистым высокомерием. И когда ты смеешься… – я резко вдыхаю. – Ты заставляешь мир светиться.

Он сжимает мою руку, и я заставляю себя поднять на него глаза. Его глаза горят так ярко, что почти больно встретиться с ним взглядом.

Почти.

– Люди, которые смеются так, как ты, не тёмные, Чейз, – шепчу я. – Не там, где это имеет значение.

Выражение его лица серьёзное, когда он повторяет мои слова.