Текст книги "Дело не в тебе, дело во мне (ЛП)"

Автор книги: Джули Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Ты едва меня знаешь.

Я делаю паузу.

– Думаю, я знаю достаточно.

А потом, прежде чем я успеваю подготовиться, он обхватывает меня руками, склоняет голову к моей и целует меня так, будто весь остальной мир может отправиться в ад, потому что всё, что имеет значение, это мы, это наши губы, прижатые друг к другу, и руки, сплетённые в объятия, которые я не смогла бы разорвать, даже если бы захотела.

ГЛАВА 21

КРУШЕНИЕ

Как раз в тот момент, когда всё начинает налаживаться, – руки скользят под подол, языки присоединяются к движению, – Чейз прерывает поцелуй, отстраняется и прижимается лбом к моему лбу. Наше торопливое дыхание смешивается в пространстве между нашими лицами. Протестующий стон срывается с моих губ, и Чейз трётся носом о мой.

– Сейчас мы возвращаемся в город. В частности, в мою квартиру. Точнее, в мою постель, – говорит он грубым голосом. – Мы не покинем её, пока не выясним, что между нами происходит, так что, возможно, ты захочешь очистить своё расписание, солнышко. У меня такое чувство, что это займёт некоторое время.

В его словах есть безошибочное обещание, которое заставляет меня дрожать.

– Такой властный, – игриво шепчу я, глядя ему в глаза. – Это заставляет меня задуматься…

Его глаза напряжены, наблюдая, как мои губы формируют слова.

Я наклоняюсь ближе.

– Вы такой властный во всех аспектах своей жизни, господин генеральный директор?

Он не отвечает.

Вместо этого он переплетает свою руку с моей, поворачивается и начинает тащить меня обратно к дому, его длинные шаги поглощают участок пляжа так быстро, что я практически бегу, чтобы не отстать.

– Чейз!

Его темп не замедляется.

– Чейз!

Он останавливается так резко и быстро, что я чуть не врезаюсь ему в спину. Я открываю рот, чтобы спросить его, какого чёрта он думает, что делает, но прежде чем я успеваю издать хоть один звук, его глаза впиваются в мои, и слова испаряются на моём языке.

Чёрт возьми.

Его глаза не просто тёплые, они кипят от страсти, от чистой потребности, и я понимаю, что он держится за свой контроль на волоске. Я интуитивно знаю, что если я буду давить на него дальше, в этот же миг я окажусь голой на камнях под моими ногами быстрее, чем вы сможете сказать «секс на пляже».

Я не слишком гордая, чтобы признать, что подумываю проверить эту теорию.

Я взглядом слежу за его ртом, когда он делает шаг ближе.

Опасность!

– Неважно, – шепчу я, размышляя о последствиях публичного обвинения в непристойности и, что более важно, о не очень веселых побочных эффектах попадания песка в места, куда песок не должен попадать.

Он кивает, делает глубокий вдох через нос, чтобы восстановить контроль, и снова начинает тянуть меня к дому.

На этот раз я не протестую.

* * *

– Позвони и отметься, когда вернёшься. Я хочу убедиться, что ты дома в безопасности.

Я наклоняюсь и целую маму в щеку, руками сжимая её гибкое тело в крепком объятии.

– Спасибо, что позволила мне остаться у тебя прошлой ночью. И за, ну… ты знаешь.

Мне не нужно этого говорить, она знает, что я имею в виду.

За то, что привела ко мне Чейза.

Она отстраняется и смотрит мне в глаза, обхватив руками моё лицо.

– Он хороший парень, малышка. Хранитель. Дай ему шанс.

– Я постараюсь.

Уставившись на меня, она понижает голос до шепота:

– Не каждый мужчина как твой отец.

– Я знаю это, мама.

– Знать что-то и верить в это – две разные вещи, детка, – она качает головой. – Твой отец… Ну, это было просто невезение. И я… ну, я знаю, что не была лучшей матерью…

– Мама! Не говори так.

– Я излишне художница, слишком рассеянная, чтобы убедиться, что твои обеды упакованы и твои разрешения подписаны, слишком легкомысленная и эксцентричная, чтобы дружить с другими матерями. Ты была более организованной, чем я, когда тебе было всего семь лет. В большинстве случаев в этом доме был только один взрослый, и, детка, это была не я.

– Мама… – шепчу я тихим голосом.

Но я её не поправляю. Это правда.

– Джемма, я пытаюсь сказать, что ты никогда не позволяла себе быть ребёнком. Всю свою жизнь ты слушала свой разум, а не сердце, отговаривала себя от окончания художественной школы, потому что было непрактично залезать долги, говорила себе отложить открытие собственной галереи, потому что не хотела отказываться от льгот по работе, решила продавать произведения других людей, потому что это было более безопасным, чем пытаться продать своё собственное. И ни для кого не секрет, что ты всегда выбирала только эмоционально недоступных мужчин, потому что с ними у тебя никогда не было шансов разбить своё сердце.

Я смотрю на неё.

– Есть ли во всём этом смысл?

Она вздыхает.

– Ты предпочитаешь практичность страсти, как и всегда. И, может быть, это моя вина, что я взвалила на твои плечи слишком много обязанностей, когда ты была слишком молода, чтобы справиться с ними, – её глаза блестят от непролитых слёз. – Прости меня за это, малышка. Это правда. Если бы я могла вернуться и сделать всё по-другому, я бы это сделала.

Она делает глубокий вдох, руками сжимая моё лицо.

– Жизнь это большая, жирная неразбериха. Нет никакого порядка или причины для большинства из того, что произойдёт с тобой, прежде чем ты превратишься в пыль и исчезнешь из памяти, и ты ничего не можешь с этим поделать. Всё, что ты можешь сделать, это найти кого-то, кто превратит этот абстрактный хаос в произведение искусства… и никогда не отпустит.

– Мама… – говорю я срывающимся голосом.

Она сдерживает слёзы.

– Я не знаю, подходит ли тебе тот мужчина, который ждёт на нашей подъездной дорожке – только время может тебе это сказать. Но я знаю, что ты заслуживаешь любви больше, чем кто-либо на этой земле и, в конце концов, она найдёт тебя, даже если ты будешь продолжать пытаться избежать этого, – мама смотрит мне в глаза, выражение её лица более серьёзное, чем я когда-либо видела. – Мой единственный совет: когда ты начнёшь падать, не отговаривай себя от этого, правильный мужчина будет там, внизу, чтобы поймать тебя. Рискни. Живи бесстрашно. Люби безрассудно. Но самое главное, просто люби.

* * *

– Ты молчишь.

Слова Чейза возвращают меня в настоящее. Я смотрю на него, любуясь его профилем, пока он с привычной лёгкостью управляет "Порше". Сегодня никакого лимузина, Чейз дал Эвану выходной, когда решил поехать в Роки-Нек. Очевидно, он не любит привлекать шофера без крайней необходимости, что, к несчастью для него, происходит большую часть времени, теперь, когда он живёт в городе. Он заверил меня, что Нокс заберёт мою машину позже вечером и доставит её обратно к моей квартире раньше, чем я даже замечу её отсутствие.

Меня это не волнует, во всяком случае, я ей почти не пользуюсь, и, кроме того, я слишком увлечена мысленным воспроизведением прощальных слов матери, чтобы сильно беспокоиться о своей дерьмовой машине. На самом деле, так погружена в себя, что сорок пять минут молчания проходят для меня незаметно. Мы почти вернулись в город, когда Чейз смотрит на меня, его брови обеспокоенно приподняты.

Не могу винить его, не думаю, что когда-либо за всю историю своего существования я так долго молчала.

– Всё в порядке?

– Прости, – вздыхаю я. – Я просто думала о маме.

– Вы часто видитесь?

– Не так часто, как следовало бы, учитывая, что она живёт всего в часе езды.

– Она не такая, как я ожидал, – он качает головой, на его губах играет улыбка. – Когда сегодня утром ко мне в кабинет вошла секретарша и сказала, что на линии мисс Саммерс, я подумал, что это ты.

Я смеюсь над этим.

– Полна сюрпризов, моя мама.

– И полна жизни, – его улыбка становится шире. – Вы двое ведёте себя скорее как сёстры, нежели мать и дочь.

– Она была моим лучшим другом с самого рождения, – в моём голосе звучит тоска. – Она всегда была классной мамой, мои школьные друзья приходили, чтобы потусоваться с ней, даже когда меня не было дома. Всегда были люди, которые входили и выходили, музыканты, художники, другие эклектики, которых она приводила домой, как бродячих собак, – я ухмыляюсь. – Говорят, чтобы вырастить ребёнка, нужна целая деревня. Мама восприняла это выражение буквально.

– Ты скучаешь по ней, – тихо говорит он.

Я киваю в подтверждение.

Он делает паузу.

– А… твой отец? Его нет на горизонте?

Я по-прежнему сжимаю руки в кулаки на коленях.

– Нет.

Чейз кивает.

После нескольких минут молчания напряжение покидает меня, когда я понимаю, что он не собирается требовать ответов, которые я ещё не готова дать. Я даже обожаю его за это.

– Ты никогда не говоришь о своих родителях, – тихо говорю я, глядя на него. – Только твой дед, твой дядя, твой двоюродный брат…

Он молчит в течение долгого, напряжённого момента.

– Они умерли, когда мне было пять, – наконец говорит он. – Автомобильная авария.

– О, Чейз… – я протягиваю руку и кладу её ему на колено. – Мне жаль.

– Это было очень давно, – говорит он, как будто любое количество времени может сделать внезапную потерю обоих родителей менее душераздирающей. Его голос становится далёким, когда он просачивается сквозь воспоминания. – Однажды вечером они поехали домой, в наш летний домик в Манчестере. Они провели ночь на каком-то благотворительном мероприятии компании. На улице шёл дождь, очень скверный. Дороги были скользкими, – он делает вдох, и я вижу, как его пальцы сжимают руль. – Они были почти дома. Я ждал их, помню, мне хотелось пожелать им спокойной ночи, чтобы мама уложила меня спать, а не нянька.

– Чейз… – я крепче сжимаю пальцы, лежащие на его бедре. – Тебе не нужно…

– Я знаю. Я хочу, – он тяжело сглатывает, а затем продолжает: – Там есть старый узкий мост, едва ли достаточно широкий для двух машин, который ведёт через залив, ты должен пересечь его, чтобы добраться до дома, – он делает глубокий вдох. – Мой дед сказал мне много лет спустя, что они поссорились, когда уходили с благотворительного бала. Так что, может быть, они всё ещё ссорились по дороге домой. Отвлекались. Сердились. Я не знаю… Я никогда не узнаю наверняка. Но каким-то образом отец потерял контроль над машиной.

Я не могу дышать, не могу двигаться, не могу говорить.

– Они упали в воду. Рухнули на дно. Я прождал всю ночь, но они так и не вернулись домой, – его слова звучат смиренно, но он не может скрыть боль. – На следующей неделе я переехал к дедушке. С тех пор я не возвращался в тот дом.

– Чейз… – мой голос срывается на его имени.

Он смотрит на меня, и от горя в его глазах у меня перехватывает дыхание.

– Как я уже сказал… это было очень давно.

– Может быть… – я делаю паузу, не желая давить на него слишком сильно.

Его взгляд смягчается.

– Может быть, что, Джемма?

– Может, тебе стоит вернуться, – мягко говорю я. – Может быть… тебе следует попрощаться.

Его челюсть начинает тикать, верный признак того, что он пытается успокоиться.

– Если ты хочешь… – я замолкаю, чувствуя себя глупо. Прочистив горло, я пытаюсь снова. – Если хочешь, я поеду с тобой, Чейз. В любое время, когда захочешь.

Он резко кивает, его пальцы сжимаются сильнее, и, если бы я не знала его лучше, я бы поклялась, что его глаза чуть-чуть остекленели. В этот момент мне хочется обнять его, утешить, больше, чем когда-либо в жизни.

– Может быть, когда-нибудь, – наконец говорит он мягким голосом.

– Хорошо, – шепчу я в ответ, больше ничего не говоря.

Я не собираюсь форсировать этот вопрос, не тогда, когда он уже доверил мне гораздо больше, чем я когда-либо ожидала.

* * *

Не успеваю я опомниться, как мы возвращаемся в городскую черту и останавливаемся у моего дома, крыльцо которого освещено тусклыми уличными фонарями. Когда он паркуется и выключает двигатель, я удивлённо смотрю на него.

– Зачем мы здесь? Я думала, мы… – я краснею. – Едем к тебе домой.

– Тебе нужна одежда.

– Что?

– Одежда, Джемма, – его рот дёргается от веселья, хотя глаза смертельно серьёзны. – Достаточно на выходные. Может быть, дольше.

Я ошеломлённо смотрю на него.

– Почему?

– Я уже говорил тебе, что нам нужно разобраться с дерьмом.

– И?

Его глаза мрачно блестят.

– Ты останешься у меня в обозримом будущем, пока всё не уладится.

– Нет, не собираюсь! – я усмехаюсь.

– Джемма, – он качает головой. – Это происходит между нами.

– Ты не можешь просто в одностороннем порядке принимать эти решения и командовать мной.

– Вообще-то, могу.

Бесстыдно ухмыляясь, он наклоняется ко мне, так что его губы практически касаются моих, и хватает мою дверную ручку. Когда он говорит, я чувствую, как каждое слово складывается у меня во рту, прежде чем звук достигает моих ушей.

– Вытаскивай свою задницу из машины, солнышко. Мы поднимемся в твою квартиру, возьмём кое-какую одежду, а потом поедем ко мне и ляжем в мою постель.

Мой рот открывается от его наглых слов, а он ещё даже не закончил.

– Или, если ты хочешь поспорить со мной, мы можем подняться в твою квартиру, снять кое-какую одежду, остаться у тебя дома и лечь в твою постель, – его нос соприкасается с моим. – В любом случае, это произойдёт.

Прежде чем я успеваю взорваться на него за то, что он уничтожил все предыдущие записи о властной альфа-мужественности, он распахивает мою дверь, отстраняется от моего тела и выскальзывает со стороны водителя на улицу. Я едва успеваю моргнуть, как он уже обошёл "Порше" спереди, рывком распахнул мою дверь и вытащил меня на тротуар за собой.

Я смутно замечаю, что он перекинул мой рюкзак через плечо, но большая часть моего внимания сосредоточена на новостном фургоне, который с грохотом останавливается перед моим зданием.

Только не снова.

– Чёрт, – ругается Чейз. – Пошли.

А потом мы бежим к двери, смеясь и ругаясь, поднимаясь по ступенькам, а репортёр кричит нам в спину.

Чейз! Джемма!

Посмотрите сюда!

На периферийных устройствах вспыхивает ослепительная вспышка камеры, но я игнорирую её. Не отрывая глаз от клавиатуры, набираю код здания и пробираюсь внутрь, преследуемая по пятам. Когда дверь захлопывается, я приваливаюсь к ней спиной, задыхаясь от смеха, пытаясь осознать всю нелепость моей жизни с тех пор, как я встретила Чейза. Чем больше я думаю об этом, тем громче моё неженственное фырканье становится, пока в уголках моих глаз не появляются слёзы.

– Джемма.

Чейз подходит ближе, выражение его лица настороженное. К этому моменту я уже практически в истерике, так что не могу винить его за то, что он смотрит на меня так, будто я в двух кликах от полёта над гнездом кукушки.

– Сделай глубокий вдох.

Я взглядом встречаюсь с его глазами.

– Папарацци снова разбили лагерь у моего дома.

Он кивает.

– Четвёртый день подряд.

Он снова кивает.

– Они только что заметили нас вместе, – к этому моменту я так сильно смеюсь, что едва могу отдышаться. – А это значит, что они станут ещё безумнее.

– Джемма.

– С таким же успехом они могли бы переехать сюда! – я хриплю между смешками. – Думаю, что на первом этаже есть свободная квартира, может быть, они могут превратить её в какую-нибудь комнату для перекусов, как на съёмочных площадках, где все репортёры могут заправляться между передачами. Я имею в виду, что они здесь так часто, сейчас, это просто практично…

Мои слова обрываются, потому что внезапно губы Чейза опускаются на мои в твёрдом, строгом поцелуе, который крадёт дыхание из моих лёгких. К тому времени, как он закончил, мы оба тяжело дышим, и я едва могу вспомнить, почему я была так взвинчена всего несколько минут назад. Трудно вспомнить своё собственное имя, когда он руками обхватывают моё лицо, а его губы на расстоянии волоска от моих. Большим пальцем он нежно гладит хрупкую кожу под моим глазом, но его взгляд темнеет от страсти.

– Лучше? – хрипло спрашивает он.

Я вздыхаю.

– Это никогда не станет более нормальным, не так ли?

Он наклоняется чуть ближе, так что его губы касаются моих в призрачном поцелуе.

– Не хотелось бы тебя огорчать, но нет. В моей жизни нет ничего нормального, и пока ты со мной, твоя тоже не будет нормальной.

– А я? – я не могу не спросить.

Его брови поднимаются.

– С тобой? – добавляю я.

– Это зависит от тебя, солнышко.

Мои глаза практически вылезают из орбит.

– Подожди…

Его брови поднимаются выше.

– Ты действительно позволяешь мне что-то решать? – спрашиваю я дразнящим голосом. – Кто-нибудь, принесите календарь! Отметьте дату! В этот исторический день Чейз Крофт действительно кое-что уступил Джемме Саммерс!

Он ухмыляется, обнимает меня одной рукой за плечи и оттаскивает от двери.

– Не привыкай к этому, – ворчит он, но я могу сказать, что под грубостью его тона, он смеётся.

Когда мы поднимаемся по лестнице, я пересекаю лестничную площадку и подхожу к двери своей квартиры.

– Это моя, – говорю я ему, чувствуя прилив запоздалого беспокойства, когда понимаю, что собираюсь показать Чейзу свою квартиру, мою грязную, крошечную, разномастную квартиру, которая, в целом, меньше, чем главная спальня на его чердаке.

Меня это не очень волнует, но я испытываю настоящую панику при мысли о том, что он увидит мои работы.

Они повсюду, холст за холстом, развешаны по стенам, прислонёны к мебели.

Все картины, которые я слишком боялась выставлять на всеобщее обозрение, внезапно станут заметной частью тура по квартире Джеммы Саммерс. С таким же успехом я могла бы вытащить своё всё ещё бьющееся сердце из груди и передать его ему – это, вероятно, было бы менее личным.

Нерешительно взявшись за ручку, я поворачиваюсь к Чейзу лицом.

– Каковы шансы, что ты готов подождать здесь?

Он ухмыляется, как будто думает, что я очаровательна, и я знаю, что шансы равны абсолютному нулю.

– Открой дверь, Джемма.

Я вздыхаю, потому что он, должно быть, самый властный, самый раздражающий человек в истории человечества.

А потом я открываю дверь.

* * *

– Я знаю, что это не Тадж-Махал, но… – дыхание вырывается из моих лёгких, когда дверь широко распахивается, и я вижу свою квартиру. – Срань господня.

Я чувствую, как Чейз делает шаг ближе ко мне, так что торсом прижимается к моей спине, и я знаю, что он даёт мне свою силу, а также защищает меня от любых невидимых угроз. Я едва замечаю это, мои глаза прикованы к катастрофе передо мной.

Это беспорядок – полный разгром, как будто чёртов торнадо пронесся по городу, пока меня не было, ущерб каким-то образом обособился в моей квартире. Мой любимый красный диван перевернут на бок, набивка вырывается из подушек, которые выглядят так, будто их разрезали зазубренным лезвием. Мой обалденный журнальный столик с блошиного рынка превратился из намеренно асимметричного в совершенно нефункциональный, две его ножки отломаны, а в глянцевом дереве есть глубокие выбоины, которые не сможет исправить никакое количество лака. Книжные полки перевёрнуты, сотни книг в мягких обложках валяются грудами на полу, их обложки сорваны, а страницы помяты.

Моё сердце бьётся так громко, что заглушает звук Чейза, быстро говорящего в свой мобильный телефон позади меня.

Даже отсюда я вижу, что бирюзовый холодильник подвергся такому же обращению, и то немногое, что у меня было внутри, разлилось по полу в жидком беспорядке. Моя вычурная, но функциональная лестница для гардероба больше не свисает с потолка спальни, она была сорвана вместе с облаком штукатурки и выброшена через тонкое стекло французских дверей. Пыль с потолка и осколки стекла присоединяются к тысячам плавающих перьев на полу, либо Росомаха играл с моими павлиньими подушками, либо кто-то разрезал их с той же решимостью, что и подушки моего дивана.

Ни один предмет мебели не подлежит восстановлению.

Моя одежда в клочьях.

Я определённо не получу страховой депозит обратно.

Я принимаю всё это с каким-то отстранённым ужасом. Это ужасно, но, по большей части, я в порядке.

Имущество можно заменить.

Двери можно восстановить.

Моё сердцебиение начинает замедляться до нормального, и я, честно, очень горжусь собой за то, что держу себя в руках…

Пока мой взгляд не перемещается на стены.

Я была так поглощена разрушениями, усеявшими пол вокруг меня, что даже не взглянула на свои картины. Так что я даже не заметила, что крушение простирается на красочные полотна, на которые я потратила последние пол десятилетия, вкладывая в них каждую частичку своего сердца и души.

Звук вырывается из моего горла, когда я начинаю движение, проносясь через порог в место катастрофы, которое раньше было моим домом.

– Джемма, подожди! – Чейз зовёт, но я не останавливаюсь.

Стекло хрустит под моими ногами, и я руками разрываю поролон подушки и измельченное дерево, пока прорубаю путь через обломки. Когда я добираюсь до дальней стены, где стояло большинство моих картин, я падаю на колени, едва вздрагивая, когда осколки разрывают мои джинсы и глубоко врезаются в мою плоть. Эта боль ничто по сравнению с болью в груди, когда мои пальцы скользят по толстым слоям масла на испорченных холстах передо мной.

Ножа было бы достаточно, чтобы уничтожить их, но тот, кто это сделал, действительно сделал всё возможное, потому что в дополнение к глубоким порезам, разрывающим полотна в клочья, полосы чёрной аэрозольной краски покрывают многие работы. Слова выпрыгивают на меня, вызывая ненависть там, где раньше было искусство.

СУКА

ПОТАСКУХА

ШЛЮХА

Массивные буквы кричат на меня, их сердитое послание безошибочно узнаваемо. Совершенно ясно, что это было не случайное ограбление, не случайное проникновение. Это было личное. Намеренное.

Кто-то так сильно меня ненавидит.

Я чувствую себя так, словно меня ударили кулаком в живот, осознание этого поражает меня, как физический удар. Мне хочется плакать, я чувствую, что должна плакать, но я слишком потрясена, слишком зла, чтобы чувствовать настоящую печаль. Положив руки на кровоточащие коленные чашечки, я не отвожу взгляда от своих разрушенных произведений искусства, даже когда чувствую тепло Чейза у себя за спиной. Я не протестую, когда его руки скользят вокруг меня, одна под моими коленями, другая за плечами, и он поднимает меня с пола в свои объятия, прижимая к груди, как будто я что-то, что нужно держать близко, что-то драгоценное, что-то бесценное. Я так оцепенела в этот момент, что не сомневаюсь в этом. Я просто поворачиваю голову к его шее и позволяю его сильным рукам поглотить безжалостную дрожь моего тела.

* * *

Проходит время.

Я не уверена, насколько намного, на самом деле, я действительно замечаю это только потому, что внезапно мы оказываемся на лестничной площадке перед моей квартирой, и там стоит Нокс, его лицо сурово хмурится, когда он шагает к нам и осматривает квартиру напряжёнными, сердитыми глазами.

– Никакого взлома, – категорически заявляет он.

Руки Чейза сжимаются вокруг меня.

– Полиция уже в пути.

– Я поговорю с ними. Убирайся отсюда, позаботься о ней. Я зайду позже, когда будут новости.

– Спасибо.

Мужчины обмениваются кивками, и мы снова двигаемся. Всё моё тело подпрыгивает в такт шагам Чейза, когда он несёт меня вниз по лестнице, не сбавляя шага, как будто мой вес едва ли заслуживает внимания.

– Я могу идти, – говорю я ему дрожащим голосом, несмотря на все мои усилия.

Он игнорирует меня.

– Чейз, отпусти меня.

– Нет.

Он звучит так раздраженно, что я решаю не спорить с ним.

Мы протискиваемся через парадные двери как раз в тот момент, когда две полицейские машины останавливаются у моего дома. Офицеры кивают Чейзу, вылезая из машин, и не успеваю я опомниться, как они окружают нас со всех сторон. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что они расчищают путь от дверей до тротуара, где припаркован "Порше", чтобы папарацци не могли приблизиться к нам.

Очевидно, Чейз не преувеличивал значение имени Крофт.

В мгновение ока я снова на ногах, пока он открывает пассажирскую дверь, но прежде чем я успеваю сориентироваться, он снова поднимает меня, укладывает моё тело на сиденье и закрывает меня внутри машины. Я слышу, как он благодарит офицеров, смотрю, как он обходит машину спереди и садится на водительское сиденье. Едва его дверь захлопнулась, как двигатель заводится, и мы уже отъезжаем от тротуара, оставляя позади обломки моей прежней жизни.

Я не оглядываюсь.

ГЛАВА 22

ВОЖДЕЛЕННЫЙ

– Пей.

Чейз впихивает мне в руку небольшой стакан с янтарной жидкостью, затем устраивается на диване напротив меня. В лофте темно, только свет от мягкого пламени в газовом камине освещает пространство. Тёмные тени танцуют на точёных чертах лица Чейза, придавая ему затравленный вид. Не то чтобы это было ему нужно, после событий сегодняшнего вечера он и так выглядит достаточно измученным.

Крепко обхватывая пальцами стакан, я подношу его к губам и делаю нерешительный глоток. Тёплый ожог скотча скользит по моему горлу и распространяется по пустому желудку, мгновенно успокаивая меня.

– Сам не будешь? – спрашиваю я, глядя на него через огонь.

Он качает головой.

– Я не очень часто пью.

Я киваю, вспоминая его рассказ о Ванессе.

Сначала выпивка была просто для развлечения, но потом… это превратилось в нечто большее. Что-то более тёмное.

Я смотрю на стакан в своих руках.

– Тебя не побеспокоит, если я пью?

– Нет.

Я делаю ещё один глоток, чувствуя себя менее хлюпкой, чем за последние несколько часов, когда алкоголь распространяется по моему организму.

– Джемма.

Я поднимаю глаза, когда он произносит моё имя.

– Мы позаботимся об этом, – его слова – обещание. – Нокс имеет дело с полицией, и он лучший в своём деле. Кто бы это ни сделал, Нокс узнает.

– Вряд ли, нужно искать очень далеко, – мрачно бормочу я.

Наступает тишина, и через мгновение Чейз грубо откашливается.

– Ты знаешь, кто это сделал?

Я опускаю глаза, невзлюбив его пугающе-напряженный взгляд.

– Я не знаю ничего, кроме того факта, что внезапно моя тихая маленькая жизнь рухнула, и у меня появились враги, возникающие из ниоткуда, – я делаю ещё глоток виски. – Между твоим сумасшедшим кузеном и твоей сумасшедшей бывшей…

– Это не в стиле Бретта, – его слова звучат определённо, он говорит по собственному опыту. – И, солнышко, если чей-то сумасшедший бывший несёт ответственность за это… то, это явно не мой. Замок не был сломан. У кого-то был ключ.

– Эм… – я вздрагиваю, глядя на свои руки. – Есть крошечный шанс, что я забыла вытащить ключ из-под коврика.

– Чёрт возьми, Джемма, – рычит Чейз. – Я же ещё несколько дней назад говорил тебе позаботиться об этом.

– Ну, я и забыла! – я защищаюсь. – На этой неделе всё было немного безумно, если ты не заметил!

Вероятно, услышав истерику в моём голосе, он останавливается и не упорствует дальше.

– Ничего не было взято. Ноутбук лежал прямо на полу, разбитый вдребезги. Это, в сочетании с краской из баллончика и явным разрушением… – его голос становится мягче. – Это было личное.

– Тебе не нужно ходить на цыпочках вокруг правды, – я потираю лоб и устало вздыхаю. – Мы оба знаем, что это был Ральф.

Он сжимает челюсти, но он не выглядит удивленным.

– Ты уверена?

Я киваю.

– Мы вроде как… повздорили прошлой ночью, когда я уезжала к маме.

Тяжелая пауза.

– Повздорили?

Я нервно сглатываю и спешу произнести следующие слова:

– Он считает, что я разрушила его жизнь. Так что он вроде как… угрожал мне.

Снова долгое, каменное молчание.

– У Ральфа всегда была склонность к драматизму, – быстро шепчу я. – Он сказал, что я должна заплатить за то, что превратила его в интернет-мем. И, честно говоря, я не знаю, как он может винить меня. Я ведь не контролирую Интернет. У «Тамблер» вообще своя собственная жизнь! Всё, что требуется, это одно странное выражение лица, пойманное на камеру, и БУМ! Мгновенный мем. Достаточно спросить ту девушку из олимпийской команды по фигурному катанию…

– Он угрожал тебе, – его слова вылетают, как пули из пистолета – резкие, отрывистые, вызывающие дрожь. – И ты не сочла это достаточно важным, чтобы упомянуть.

– У меня не было ни малейшего шанса, – я начинаю ёрзать на стуле, чувствуя себя неловко под тяжестью его сверкающих глаз. – Не было подходящего момента.

– Чушь собачья.

– Прошу прощения?

– Я сказал чушь собачья, Джемма. Ты могла сказать мне в любой момент, чёрт, это даже не обязательно было делать при личной встрече. Ты могла бы позвонить мне по грёбаному телефону, который я тебе дал.

– Это не мой телефон.

Несчастный звук вырывается из его горла.

Я закатываю глаза.

– Ты когда-нибудь сделаешь это? – резко спрашивает он.

Я смотрю на него в замешательстве.

– Что сделаю?

– Впустишь меня, – он щурит глаза. – Потому что это убегание, отталкивание меня, удержание меня на расстоянии вытянутой руки чертовски приедается. Особенно сейчас, когда тебе угрожают, а в твоей квартире полный разгром. Это серьёзно, Джемма.

Я знаю это.

В глубине души я точно знаю, насколько это серьёзно.

Но сейчас, когда Чейз смотрит на меня так, словно я попросила ополоумевшего Ральфа разрушить мою квартиру, легче сердиться на него в ответ.

Злость всегда лучше, чем страх. Даже если этот гнев направлен не на того человека.

– Ну, мне так жаль, что не все используют твой разрушительный подход, чтобы вторгаться в жизнь других людей! – мои слова буквально сочатся сарказмом. – Не все двигаются с гиперскоростью, Чейз. Я знаю тебя всего минуту! Я не знала, что должна сообщать тебе о каждой мелочи, которая происходит в моей жизни!

– Я не прошу полной прозрачности, Джемма. Я прошу тебя быть умной. Я отвечаю за тебя, и…

– Почему?

Его глаза вспыхивают.

– Прошу прощения?

– Почему ты «отвечаешь» за меня? – рявкаю я. – Ты тот, кто сказал, что у него не было отношений, кто сказал, что не ходил на свидания. И вот ты пытаешься контролировать меня, как какой-то чрезмерно заботливый, властный парень!

Я практически вибрирую от гнева.

– Срочная новость: ты не мой парень, ты довольно ясно дал понять, где ты стоишь на этом фронте ещё в первую ночь, когда мы встретились, так почему бы тебе не перестать вести себя так, будто это что-то большее, чем просто желание залезть ко мне в трусики и попытка отыграться за своего кузена-социопата!

Я не это имела в виду, ни единого глупого намёка на это. Я хочу запихнуть эти слова обратно, как только они слетают с моих губ.

Но уже слишком поздно. Они уже здесь, парят в воздухе между нами. Я наблюдаю за их воздействием. Глаза Чейза увядают, рот сжимается в твёрдую линию, и волна раскаяния обрушивается на меня. Мои губы приоткрываются, готовые извиниться, взять свои слова обратно, исправить их.

– Чейз…

– В верхнем ящике лежат футболки. Под раковиной должна быть дополнительная зубная щетка.

– Что?

Он не отвечает на мой вопрос, поднимаясь на ноги.

– Не уходи. Снаружи дежурят репортёры. Твоя квартира небезопасна. И если ты уйдёшь, я попрошу Нокса выследить тебя и притащить сюда, – его слова настолько сдержанны, что можно подумать, что он разговаривает с совершенно незнакомым человеком, когда он идёт к лифту, даже не взглянув в мою сторону. – Спокойной ночи, Джемма.

Двери открываются, он нажимает кнопку и уходит раньше, чем я успеваю возмутиться его приказами. И всё же, несмотря на то, что минуты проходят в одиночестве в тёмной квартире, гнев всё ещё не приходит.