Текст книги "Ламентации"

Автор книги: Джордж Хаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Яма еще долго снилась Уиллу после того, как ее засыпали, – так напоминает о себе ночами неоконченное дело. Однажды ему приснилось, будто он достиг конца туннеля; разрыв пальцами землю, он увидел над головой звездное небо. В яму заглянул человек: слегка удивленное лицо, толстый, как у Полишинеля, подбородок, черно-белая шелковая пижама, расшитая желтыми розами, остроконечная шляпа. Кожа голубая, как яйцо горихвостки, а глаза узкие, миндалевидные. Он посмотрел сверху на Уилла и разразился громовым хохотом.

– Кто это? – спросила Рут, когда Уилл рассказал ей свой сон. – Клоун? Призрак?

– Полночный Китаец, – объяснил Уилл. – Ты же хотела увидеть Полночного Китайца!

– Неправда! – Рут нахмурилась, украдкой потирая попку: отцовская взбучка отбила у нее охоту вспоминать про туннель до Китая.

Однако в снах Уилла Полночный Китаец мало-помалу сделался грозным и страшным. Однажды он раскрыл рот, захохотал, и Уилла засосала красная пасть. В другой раз Полночный Китаец маячил за окном, пока Уилла укладывали спать. Он влез в комнату, Уилл готов был позвать на помощь, но Полночный Китаец мертвой хваткой вцепился ему в горло, и вместо крика вышел лишь тоненький писк.

Африка враждует

Возмущению Розы не было предела. Вообще-то Джулия написала ей первой, но слух дошел до нее на два дня раньше, чем письмо, – двоюродная сестра рассказала по телефону. Больше всего на свете Розу злило, когда от нее скрывали правду, особенно такие важные новости, как беременность Джулии.

Разумеется, я последней узнаю о том, что ты в положении. Не иначе как ты решила уязвить меня побольнее, раз преподносишь эту новость столь некрасивым способом. Пусть я не видела своего первого внука целых четыре года (из-за того, что вы никак не остепенитесь), но я же бабушка, имею право видеться с мальчиком. Почему вы мне в этом отказываете?

Мало того, в письме ты толком не рассказала, когда должны родиться близнецы, как вы их назовете и когда мне ждать внучат в гости. Чем я заслужила такую черствость?

Я провела две ужасные недели в Лондоне, он стал еще грязней, чем прежде. Нам с Оскаром пришлось терпеть прокуренные пабы и вонючие дымные улицы. Ноги моей больше не будет в Англии!

– Давай съездим на недельку в Йоханнесбург, – шепнул Говард. – Познакомимся с Оскаром, пока она его не выгнала.

– Можно, – согласилась Джулия. – Но я не вынесу ее замечаний, что Уилл ни на кого из нас не похож.

– Никуда не денешься, милая. Роза есть Роза.

– Но Уилл уже большой, все понимает. Я не дам его в обиду!

– Тогда придется ей рассказать заранее.

– Не хочу ничего рассказывать, – заупрямилась Джулия. – Чего ради? Да и доказательств у нас нет. Доктор Андерберг погиб, а в документах ничего не сказано.

– Ну и что же ты предлагаешь? – спросил Говард.

– Оставить все как есть. – Джулия запустила пальцы в волосы, как будто боль ее пряталась где-то в подкорке (и возможно, так оно и было).

Итак, между Джулией и ее матерью пролегла пропасть, разделившая Африку надвое.

Признаки близких родов представили Уиллу маму в новом свете – хрупкой, ранимой. Она всегда казалась ему неугомонной, полной сил. Грацией Джулия никогда не отличалась – она то и дело опрокидывала кастрюли, разбивала бокалы, а дверцы кухонных шкафчиков захлопывала с грохотом, будто люки на подводной лодке, – но для Уилла эти звуки означали домашний уют и защищенность. Громкий скрежет дверцы духовки обещал пышный банановый кекс, а стук медной кастрюльки по чугунной плите сулил кружку вкуснейшего горячего шоколада.

Но как только начались схватки, Джулия странно притихла. Ее надтреснутый голос, безвольно повисшие волосы, сосредоточенно сдвинутые брови пугали Уилла. Уж лучше бы она долбила по шкафам кочергой – пусть просто затем, чтобы успокоить его, убедить, что она не умрет. Вечером она уложила Уилла спать, но он лишь тогда угомонился, когда она с уютным треском задернула шторы и с грохотом свалила карандаши и мелки в ящик под кроватью. Теперь мама снова такая, как всегда.

– Спокойной ночи, малыш! – пожелала она.

– Спокойной ночи, мамочка!

Ему опять приснился Полночный Китаец: руки на груди, на голубом лице ухмылка. Уилл спросил, что ему нужно, но призрак приложил палец к губам и дико захохотал, будто взревели тысячи труб.

Проснулся Уилл оттого, что Говард споткнулся о его кровать.

– Уфф!

– Папа! Что случилось?

– Все хорошо, – простонал Говард, – но вот-вот должны родиться малыши, и маму нужно отправить в больницу, а тебя – к Куиннам.

– Хочу к маме! – заплакал Уилл.

Но Говард, будто не слыша криков, укутал мальчика в одеяло, взвалил на плечо и понес через улицу.

Как рассказывал потом Говард, эта ночь не превратилась бы в сплошной кошмар, если бы Сэнди Куинн не уехала к сестре в Ботсвану. При свете дня дом Куиннов напоминал орудийный склад, но ночью Говарда ждала неприступная крепость, и все благодаря откормленному родезийскому риджбеку [6]6
  Родезийский риджбек – порода охотничьих собак, выведенная в Южной Африке.


[Закрыть]по кличке Аякс – чуду природы, начисто лишенному всех собачьих достоинств, зато с лихвой наделенному недостатками: он был невоспитан, злобен, блохаст, вонюч, почти глух и напрочь лишен нюха. Ночью он лаял, днем спал, а из-за слабого желудка его частенько тошнило на турецкий ковер Сэнди в прихожей, за что он был навеки изгнан во двор.

Говард со спящим ребенком на руках шагал по темной дорожке к дому Куиннов и вдруг услыхал свирепое рычанье. Аякс набросился на него, вцепился зубами в штанину.

– Фу, Аякс, – шикнул Говард. – Мне сейчас не до игр.

Но пес повис на его ноге, потащился брюхом по земле, скребя когтями гравий.

– Отстань, Аякс! – рявкнул Говард.

С трудом держа равновесие, обеими руками прижав к себе Уилла, Говард забарабанил в дверь с проволочной сеткой. Острая боль пронзила ногу.

– Аякс, а ну… О-о! Ах ты, скотина!

Может быть, оттого, что в доме по-прежнему было тихо, старый пес рассвирепел пуще. Говард почувствовал еще укус.

– Куинн! – взревел он.

Собака зарычала громче, и Говард привалился к двери, надавив плечом на кнопку звонка.

– Куинн! Ради всего святого, проснитесь!

Тут зажегся свет, и в дверях вырос Бак с боевой винтовкой триста третьего калибра, целясь в Говарда сквозь сетку от комаров. Аякс метнулся прочь, зажав в зубах длинный клок левой штанины Говарда, и тут же принялся его терзать.

– Руки вверх!

– Бак, да это же я! Говард Ламент!

– Ламент? Боже, вы-то как здесь очутились?

– Джулия вот-вот должна родить, а Сэнди обещала присмотреть за Уиллом, – напомнил Говард.

– Ах да. Вот что, Сэнди в Ботсване, – отвечал Куинн, – но Уилл пусть остается!

Тем временем Аякс, ничего не разбирая в темноте, услыхал голос Говарда и решил, что настиг еще одного незваного гостя. Развернувшись, он кинулся на Говарда, тот почувствовал боль в правой ноге.

– Ох! Куинн, да уберите же чертову псину!

– Voertsek! [7]7
  Фу! Брысь! Пошел прочь! ( африкаанс)


[Закрыть]– рявкнул Бак по-бурски и повторял до тех пор, пока пес не прижался к земле. Бак толкнул дверь дулом винтовки.

Говард не решался войти.

– Живей, приятель! – поторопил Куинн.

– Я бы рад, только не цельтесь в моего сына.

Бак, фыркнув, опустил винтовку.

Уложив Уилла рядом с Мэтью, Говард заковылял на кухню. Нагнувшись, он увидел на брюках кровь. Куинн нахмурился, заметив на полу тоненький алый след.

– Черт возьми, Ламент, – проворчал он, – вы мне весь дом залили кровью.

– Ваша собака меня чуть не разорвала в клочки.

– Аякс белых не трогает… – начал Бак, но тут же сообразил, что кровь на полу доказывает обратное. – Простите, приятель. У меня тут аптечка.

– Не надо, – нетерпеливо прервал его Говард, – потом, я сам. А сейчас надо отвезти Джулию в больницу.

Бак понимающе кивнул:

– Ладно, за мальца не волнуйтесь, его тут не обидят.

Однако его уверения не успокоили Говарда. Он подумал о собаке Куинна, глянул на винтовку у него в руках.

– Бак, как вы можете так жить? Вы ведь меня чуть не убили!

Бак в ответ лишь криво улыбнулся и вслед за Говардом вышел из дома.

– Белого населения здесь всего десять процентов, старина. В один прекрасный день остальные девяносто потребуют подчинения меньшинства большинству. Значит, надо быть начеку.

– Раз вы боитесь войны, почему не уезжаете, хотя бы ради семьи? – спросил Говард, ковыляя через двор.

С минуту Бак молчал. Он стоял в темноте без рубашки, седые волосы топорщились на груди, изо рта в ночном воздухе вырывался пар.

– Не могу, старина. Мой дом – моя крепость, сами понимаете!

Близнецы родились маленькими, хотя и не такими крошечными, как Уилл. Оба с темными чубчиками и припухшими глазками, а вид у них после трудного появления на свет был как у боксеров после поединка. Уилл представлял толстеньких крепышей, а увидел двух заморышей. В порыве страха за маму он тут же запросился к ней.

– Пошли. – Говард захромал по коридору, его левая ступня в толстой повязке была размером с дыню.

Кровать Джулии отгородили длинной прозрачной шторой. У Уилла упало сердце, когда он увидел над мамой тень ангела. Но это оказалась всего лишь медсестра с тонометром.

– Мамочка!

Волосы у Джулии прилипли ко лбу, а губы, всегда ярко-красные, были серые, как больничное белье.

– Что с тобой? – спросил Уилл.

– Я только что родила малышей, сынок, – отвечала она слабым голосом, подтвердившим опасения Уилла, что близнецы в схватке за жизнь едва не отняли у него маму.

– Ты умрешь?

– Нет, Уилл, все хорошо. Еще несколько дней – и я к тебе вернусь. – Джулия заметила, что Говард хромает. – Милый, что у тебя с ногой?

– Меня покусал чертов пес Бака.

– Боже! Ничего серьезного?

– Ничего. Но Бак полоумный. Встретил нас в дверях со старой боевой винтовкой. Ждет революции. Надо убираться из этой страны, пока все не схватились за оружие.

Джулия улыбнулась: ну и чушь!

– Никто не хватается за оружие. А у меня на руках двое малышей и Уилл. Тебе пришлось бы снова искать работу. Не время сейчас переезжать.

Дьяволово отродье

Говард предложил назвать близнецов Джулиус и Маркус.

– Шекспировские имена – как раз в твоем вкусе! – сказал он Джулии, но она восприняла его выбор без восторга.

– Джулиус мне не нравится: так звали моего прадеда, а он был чудовище…

– Милая, твоего прадедушку все давно забыли. – Говард хотел придумать малышам имена как можно скорее – видимо, чувствовал, что их колебания с именем первенца непостижимым образом привели к его гибели.

– А в «Антонии и Клеопатре» Цезарь убивает Марка Антония.

Говард, нетерпеливо откинув со лба рыжую прядь, глянул на часы, словно к безымянным малышам с каждой минутой все ближе подступала опасность.

– Родная, имена хорошие. Это же не Каин и Авель.

– Нет, но ты выбрал имена из трагедий. Почему не из комедий?

Говард вытаращил глаза:

– Мальволио? Бертрам? Рыло? Милая, у имен трагических героев есть благородство, блеск, история! Мы же хотим, чтобы у ребят была судьба, верно?

Что до Уилла, то ему казалось, будто во имя судьбы близнецов принесли в жертву его собственную: любящие родители постоянно отвлекались на заботы о них. К чести Уилла, он не испытывал ревности: как-никак он первенец, и его место в семье никто не займет. При этом он понимал, что бесценное триединство его первых лет утрачено навсегда.

К счастью, Уилл уже подрос и зажил своей жизнью. В сентябре он пошел в школу, надел форму – защитного цвета шорты, белую рубашку и панаму от солнца. После школы он и Рут вместе готовили уроки. Бывало, Рут смешила его, разыгрывая в лицах истории из Ветхого Завета. Особенно Уиллу нравилось, как Рут изображала Далилу, которая отрезала Самсону волосы и сделала из них парик, чтобы стать самой могучей из женщин. Рут надевала на голову щетку от швабры и скакала по комнате, сворачивая стулья, словно горы.

Первые месяцы жизни близнецов почти не удержались у Джулии в памяти, поскольку забота о малышах поглощала ее целиком. В познании мира ими руководил дух товарищества пополам с духом соперничества. Маркус, когда учился сидеть, уселся на голову брата; Джулиус вылез из кроватки, наступив на спящего Маркуса. Когда Джулиус сделал первые шаги, Маркус три ночи метался во сне, пока не сравнялся с братом.

Но вот близнецам исполнился год, и их характеры стали несхожи – видно, недаром Говард выбрал имена. Джулиус был полон кипучих замыслов, драчлив и таскал все, что плохо лежит. Маркус же рос мягким и ласковым, но братские чувства нередко толкали его на озорство – Джулиусу ничего не стоило подбить его на любую шалость. Однажды Маркус засмотрелся на кусачих муравьев, что шествовали вокруг дома длинной цепочкой в поисках дохлых птиц. Когда Авраам пришел травить их, Маркус залился горючими слезами, схватил садовника за ногу и вопил во все горло, пока бедняга не пообещал оставить муравьев в покое.

– Мальчик любить животину, – сказал Авраам.

Несмотря на разницу характеров, близнецы во всем были заодно и обсуждали свои планы на тайном языке, который разве что Уиллу под силу было расшифровать. В три года Авраам как-то раз застукал близнецов за попыткой сделать «стрижку» одному из его призовых розовых кустов. Спас цветник Уилл, предложив братьям обкорнать азалии в саду Пью. Марджори Пью до того оскорбилась, что с тех пор каждый раз при встрече с Джулией поджимала крошечные губки.

Братьям, разумеется, досталось от Джулии за озорство, но все же за ее упреками близнецы чувствовали, что их проделка маму развеселила.

Однажды летней ночью (близнецам шел четвертый год) они не могли уснуть, и Говард рассказал им, откуда у него шрам на ноге. Историю эту он превратил в героический эпос о схватке человека со зверем. Аякс предстал чудовищем небывалых размеров, а сам Говард – героем: раненый, он забросил злобного зверя на небо – так появилось созвездие Большого Пса.

Вскоре история стала семейным преданием.

– Папочка, – кричал после ужина Джулиус, – давай ты будешь папой, а мы – Аяксом!

– Уф! В другой раз, – пытался отказаться Говард, когда близнецы хватали его зубами за икры. – Перестань, Джулиус! Мне не до игр!

Как и во всякой легендарной битве, неважно было, помирились враги или нет. Джулиус и Маркус мечтали о мести. За играми они то и дело возвращались к одному и тому же: как проучить Аякса. В один знойный субботний день у близнецов родился план, для которого нужна была лишь банка сиропа.

Воздух был горяч и неподвижен, родители спали, а Уилл, растянувшись на прохладном полу, рисовал карандашами. Перейдя через сонную улочку, близнецы прокрались к дому Куиннов. Джулиус нес банку, а Маркус – рисунок Уилла: змею, пожиравшую собственный хвост.

– А вдруг он не захочет есть свой хвост? – испугался Маркус.

– Аякс ест все подряд, – успокоил его Джулиус. – Я вот любую гадость съем, если сиропом полить, а ты?

– Свою ногу я бы есть не стал, – ответил Маркус.

– Был бы собакой, стал, – заверил Джулиус.

Близнецы помахали Сэнди Куинн, отвозившей Мэтью в город, на урок музыки. (Застав однажды Мэтью мастурбирующим в джипе, Сэнди решила чем-то занять его руки.) Солнце пробивалось сквозь сиреневые цветки джакаранды, Бак Куинн сидел на земле, разложив на брезенте запчасти «лендровера» в строгом порядке.

– Может собака съесть сама себя? – спросил Маркус.

– Не видишь, чем я занят? – прорычал Бак.

– Чем?

– На это ушло три часа кропотливой, сосредоточенной работы, – объяснил назидательно Бак.

– Вы машину ломаете? – спросил Джулиус.

– Нет, дружок, не ломаю, а ремонтирую, – поправил Бак, не сводя глаз с аккуратно разложенных деталей. – Если все собрать в том же порядке, как здесь, – сэкономлю уйму денег на механике.

– А где Аякс? – спросил Джулиус.

– Бог его знает, – пробормотал Бак; по его заросшему седой щетиной подбородку струился пот.

Близнецы обошли его стороной.

Легендарный пес растянулся на земле, высунув язык, закатив налитые кровью глаза. Лапы подрагивали (видно, снилась охота на кролика), из пасти вырывались хрипы, и двух титанов он явно не замечал. В жарком воздухе звенел хор насекомых, из большого гнезда шершней под карнизом доносилось низкое, деловитое жужжание.

Довольный, что пес спит, Маркус помешал золотистый сироп плоской палочкой. Готовясь сбрызнуть хвост отцовского четвероногого врага, Маркус помедлил, бросил тревожный взгляд на брата.

Джулиус, видя нерешительность Маркуса, забрал у него палочку и стал мазать собаке хвост.

– Если он съест свой хвост, то исчезнет на наших глазах! – сказал Джулиус.

Сцепив руки в радостном волнении, он уже обдумывал следующий план: как заставить мистера Куинна сделать то же самое?

Сироп впитывался в кожу на собачьем хвосте, в воздухе витал сладкий аромат, и шершни жужжали все пронзительней.

Джулиус закрыл банку, а Маркус растолкал Аякса, прервав его сон о кроликах. Несколько полосатых разведчиков подлетели к Аяксу, и тот замахал на них хвостом. В мгновение ока беднягу облепил целый рой, и пес от неожиданности истерично взвизгнул.

Маркус и Джулиус, затаив дыхание, следили за ходом событий. Пес и не думал есть свой хвост, а пытался убежать от него подальше. Забыв о преклонных годах, Аякс перемахнул через ржавый джип, нырнул под крыльцо веранды и полетел кувырком через бельевые веревки, оставляя на простынях золотистые пахучие следы, которые вмиг облепили полосатые бомбардировщики. Промчавшись через Баков брезент и раскидав запчасти, пес во весь дух припустил по улице.

– Ты, чертов… – взревел Бак, но тут же осекся и нырнул под брезент, спасаясь от налетавшего роя.

Когда он вылез, Аякса с шершнями и след простыл. Бак заковылял к близнецам, сидевшим на корточках у сточной канавы.

– Где мой пес?

Маркус и Джулиус указали на люк.

Взбешенный Бак поднял решетку, чтобы выпустить пса на волю.

– Аякс! Аякс! – кричал он. – Ко мне, малыш!

Из недр канализации несся жалобный вой.

Но вместо собаки из люка тучей вылетели шершни. А через миг близнецы отпрянули, отброшенные назад волной едкой вони: это выскочил наружу пес, укрывавшийся от шершней в луже дерьма.

– Дьявольщина! – взвыл Бак, увидев, что вокруг Аякса вьется новый рой – мухи, жирные синие мухи, которым не терпится отложить яйца в живую навозную кучу.

Бедолага-пес со всех ног припустил к дому, а по пятам за ним гнался Бак, спеша преградить ему путь.

– Эта парочка – дьяволово отродье! – орал потом Бак на Говарда. – Чтоб ноги их не было на моем участке!

В тот вечер близнецы от души повеселились, рассказывая за ужином о своих похождениях. Говард пришел в восторг, но мама, чувствовал Уилл, была мыслями где-то далеко. Слушая радио, она оперлась о крышку стола, точно на нее давил тяжкий груз.

– Мамочка, что по радио?

Джулия вытерла слезы, отвернулась от окна.

– Ничего, Уилл.

– Почему ты плачешь?

– Боже мой. – Джулия закрыла лицо руками. – Боже!

А близнецы все визжали от смеха. Они как раз добрались до того места, когда Аякс вылез из люка весь в навозной жиже. Но Говард поднялся со стула, перекинулся парой слов с женой, и Джулия уткнулась ему в плечо.

– Что случилось? – спросил Уилл.

– Умер человек. Далеко отсюда. Американский президент, – объяснил Говард.

Уилл не видел маму такой беззащитной с того самого дня, как родились близнецы. Отрешенность в ее позе пугала его, и Уилл не удержался от расспросов:

– Кто? Кто умер?

– Его звали Кеннеди. – Джулия смахнула слезу.

Фамилия незнакомая. Похожа на «крендель». Умер человек. В далекой стране. Человек по фамилии Крендель. И для восьмилетнего мальчугана это тоже горе.

Даже в таком захолустье, как Альбо, жители, оставив на время сплетни, обсуждали убийство. Как заметили Ламенты, каждый воспринимал эту новость в свете своей жизненной философии. Бак Куинн, к примеру, знал Америку лишь по немногим вестернам и представлял ее дикой, беззаконной страной.

– Никакого уважения к властям. Вот в чем главная беда Америки, – сказал он, узнав об убийстве. – Не удивлюсь, если его застрелил чернокожий.

– Вообще-то убийцу уже поймали, он такой же белый, как и вы, – ответил Говард.

Гибель Кеннеди перевернула судьбы миллионов, но для Бака Куинна главным событием в жизни стало избрание первого черного президента Северной Родезии в 1964 году. В том же году Северную Родезию переименовали в Замбию, а Куинн начал подумывать о переезде в Южную Родезию, чтобы предотвратить там подобные безобразия.

Вскоре после избрания президента Каунды [8]8
  Кеннет Каунда (р. 1924) – лидер борьбы за независимость Замбии и первый президент этой страны.


[Закрыть]в гости к Уиллу пришел Мэтью Куинн с пластмассовой гранатой и двумя патронташами крест-накрест, по-разбойничьи. Уилл попросил дать их поносить, но Мэтью не спешил.

– Обещаешь драться за белых? – спросил Мэтью.

Уилл кивнул.

– До последней капли крови?

Джулия увидела, как Уилл разгуливает по саду, а сзади волочатся патронташи. И пришла в ужас: неужели все хорошее, чему она учит сына, тотчас забывается, стоит ему поиграть с соседскими детьми?

Говард был доволен, что Джулию одолели сомнения насчет Альбо.

– Вот почему надо уезжать в Англию, – настаивал он. – Все-таки англичане – народ цивилизованный, просвещенный. Как писал Шекспир… – Говард осекся, виновато улыбнулся. – Как он писал, родная?

– «Счастливейшего племени отчизна, – подсказала Джулия, – сей мир особый, дивный сей алмаз в серебряной оправе океана». [9]9
  У. Шекспир. «Ричард II». Пер. Мих. Донского.


[Закрыть]

Англия – лучшего места для Ламентов нет! Ее историю преподают в каждой колониальной школе, ее обычаи – начиная от крутых яиц с гренками на завтрак и заканчивая вечерним чаепитием – распространились по всему земному шару. Быть британцем – тоже в своем роде религия, где в роли Папы – королева, а на алтаре – всем известные фирменные названия: «Тейт и Лайл», «Мармайт», «Фортнам и Мейсон», «Кросс и Блэкуэлл». [10]10
  «Тейт и Лайл» – британская компания, крупнейший производитель сахара, первыми начали производить сахар-рафинад в порционных кубиках, известны также своим меценатством, усилиями сахарного магната Генри Тейта была собрана уникальная коллекция живописи, которую он при жизни передал государству, с тех пор галерея «Тейт» – один из лучших музеев мира. «Мармайт» – британская фирма, с 1902 г. выпускает горьковато-соленую белковую пасту с таким же названием, ставшую одним из символов Великобритании. «Фортнам и Мейсон» – знаменитый лондонский гастроном. «Кросс энд Блэкуэлл» – компания по производству различных консервов, основана в 1830 г., сейчас входит в состав швейцарского концерна «Нестле».


[Закрыть]

Хоть Джулия и согласилась, что из Альбо надо уезжать, она сознавала, что каждый переезд влечет неминуемые потери. К примеру, Говард, узнав о похождениях Трикси, утратил часть доверия к Джулии. У него просто не укладывалось в голове, почему Джулия связалась с такой развратной женщиной, а Джулия не могла объяснить. Их роднили не только приемные сыновья и схожесть детских воспоминаний: Джулии казалось, будто они с Трикси обе гонятся за чем-то недостижимым, еще чуть-чуть – и удалось бы выразить это словами. После Альбо Говард и Джулия совсем охладели к колониальному обществу, а во время сборов в Англию затерялись кое-какие мелочи: серый плюшевый слон Маркуса, лупа, которой Джулиус в солнечные дни прожигал дыры в газетах, и лакированный китайский пенал Уилла. И пусть Джулия обещала возместить эти потери, одна утрата оказалась невосполнимой: с тех пор, куда бы они ни переезжали, Уилл везде чувствовал себя чужаком.

Они отправились поездом в Порт-Элизабет, почти за три тысячи миль. Уилл смотрел, как тень от паровоза мелькает среди ветхих лачуг, деревьев, скал и пастбищ, а кусочки угля отскакивают от оконного стекла, как черные градины. Близнецы всю дорогу орали и капризничали, лишь когда Говард развлекал их рассказами об истории Англии – убийство Стюартов, леденящие кровь подробности лондонской бубонной чумы, – Маркус и Джулиус сидели смирно. Поезд пожирал милю за милей. Пересекли водопад Виктория, миновали Матабелеленд и Булавайо, проехали через пустыни и буш со стадами импал, гну и зебр, через границу Южной Африки, через Питерсбург и Преторию в Порт-Элизабет, где Атлантический океан встречается с Индийским.

А там их ждала Роза.