Текст книги "Ламентации"

Автор книги: Джордж Хаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Мой папа побоялся вешать немецкий флаг. Я предлагала, ведь столько немцев погибло на войне. А он сказал, что никому нет дела до погибших немцев.

Уилл стал разглядывать Маринино яблоко. Вообще-то он не любил этот сорт, слишком уж терпкие. Но теперь он жалел, что отказался от обеда. Рот у него наполнился слюной.

Марина поймала его взгляд.

– Есть хочешь?

– Да.

Она протянула яблоко. Уилл потянулся в ответ. Марина, дразня его, слегка отпрянула.

– Да ты и вправду голодный. – Она с опаской глянула на темные силуэты родителей на веранде. – Пойдем.

И Марина увела Уилла в глубь двора, в буйные заросли папоротников. Нераскрытые молодые стебли закручивались, словно грифы скрипок. Настоящий первобытный лес. Уилл и Марина уселись в самой гуще.

– Держи. – Марина куснула яблоко и передала Уиллу.

Уилл вгрызся в яблоко, следом Марина откусила кусочек. Так они и кусали по очереди, и тут Уилл заметил, что Марина игриво улыбается, а к губе ее пристала крошка влажной мякоти. Уилл наклонился и слизнул крошку. Поцелуй вышел с кислинкой, как яблоки. Уилла окликнули из дома, но он не услышал.

Ночь проказ

Мать Кролика, Патти Вудбайн, работала на мясокомбинате в Трентоне. В следующую субботу она поручила сыну передать Джулии килограмм бекона в благодарность за лечение.

Кролик стал наведываться к Ламентам каждые выходные; Джулия терпеливо его выслушивала, чего никогда не делала родная мать.

– Глаза ты ему вылечила, зачем же он к нам таскается? – спросил у матери Уилл.

– Потому что ему не хватает внимания, – объяснила Джулия.

– А твоим детям хватает внимания? – заорал Уилл и вылетел из дверей, столкнувшись нос к носу с Кроликом.

Говард начал искать работу. Несколько раз в неделю по утрам он надевал темно-серый костюм в тонкую полоску и уезжал на машине в город на собеседования. Возвращался он шесть часов спустя, с безнадежной улыбкой.

– Что за люди, не могу я с ними! – вздыхал он неизменно.

Говард дал себе слово не связываться с такими, как Чэпмен Фэй. Но всевозможных Гордонов Снифтеров и Симусов Тэтчеров он тоже не жаловал.

– Говард, скажи честно, тебе нужна работа? – спросила как-то вечером Джулия.

– Конечно, родная, но на этот раз по душе, – заверил Говард.

Если бы не Кролик, Уилл не повстречался бы с Мариной среди папоротников-скрипок; с того дня их свидания были пронизаны страстью. Они шагали вдоль железнодорожных путей за Университетскими Горами, пока не оказывались далеко от дома, где березовые рощи смыкаются с полями кукурузы и люцерны, а на горизонте торчат лишь телеграфные столбы да лениво кружат ястребы. Они ступали по рельсам, как по канату, держась за руки, а заслышав грохот длинного товарного состава, ныряли под насыпь и целовались, пока не пройдут вагоны. Марина разрешала Уиллу трогать свои маленькие острые грудки, но, если его рука скользила к ней под юбку, Уилл получал тычок под ребра.

По совету Фриды Грекко, тихони из женского клуба, Джулия стала готовиться к экзамену на агента по недвижимости.

– Мой муж может – сможешь и ты, – сказала Фрида.

Муж ее торговал коммерческой недвижимостью в Трентоне. Вот уже четверть века дело не ладилось, но он кое-как держался на плаву, продавая фабричные помещения и магазины в Западном Трентоне бесконечному потоку предпринимателей.

– Пойдем со мной на курсы, Фрида, – предложила Джулия.

– Нет, я же повар. Да и Стиви меня убьет! – шепнула Фрида. – Он страшно ревнивый.

Стиви Грекко как-то раз угрожал мяснику, со скидкой продавшему Фриде колбасу. Джулия улыбнулась, представив на его месте Говарда.

Когда Джулия окончила курсы, Говард отвез ее на экзамен.

– Ты сдашь отлично, не сомневаюсь, – подбодрил он ее.

– Надеюсь, – отозвалась Джулия. – Я уже сто лет не сдавала экзаменов.

– Пустяки, родная. Тебе все по силам.

Говард улыбнулся тепло, как на пикнике у Бака Куинна, когда впервые зашла речь об Америке, где у черных равные права и поезда ходят по расписанию, – только на Университетских Горах чернокожих не найти и все предпочитают ездить на машинах.

Джулия сдала экзамен блестяще. Дома в ее честь зажарили цыпленка и подняли бокалы за ее успех. Она попросила Говарда помочь ей с резюме.

Говард вытаращил глаза:

– Ты и впрямь собралась искать работу?

– Конечно, – ответила Джулия. – Зачем же я сдавала экзамен?

– Я думал, чтобы испытать свои силы. Еще немного – и я куда-нибудь устроюсь.

– А теперь послушай меня, Говард, – сказала Джулия, – помнишь наш уговор? Я отказалась от работы ради переезда в Америку. Ты обещал…

– Конечно, помню, родная, – поспешно перебил ее Говард. – Вперед, пользуйся случаем! – И умолк.

Джулия была удивлена. Она ожидала услышать от мужа заверения, что она непременно добьется успеха, но у него, видимо, не хватало сил подбодрить ее. На лице его вновь проступило страдание, как нередко бывало после несчастья с Маркусом.

Ночью Говард лежал без сна и думал: пройдет всего день, и Джулия убедится, какая это тягомотина – ходить на работу. Всего лишь день. Она сама поймет. И станет с ним заодно. Поймет, что это мерзость. Все здешние порядки – мерзость. Говард вздохнул, осознав всю силу своего разочарования. Не нужна ему работа. Вернее, нужна, только не здесь. Надо начать все сначала, на новом месте.

– Мам, есть у нас мыло? – спросил Маркус.

– Мыло? – удивилась Джулия. – Моему сыну раз в кои-то веки понадобилось мыло?

– Кусочка два-три, если есть, – уточнил Джулиус.

– Сегодня ночь проказ, – объяснил Маркус.

– Что это? М-м-м, дайте я угадаю… ночь, когда самые чумазые дети в округе моются дочиста и доводят родителей до сердечного приступа?

– Нет, – покачал головой Джулиус, – ночь проказ – это когда разыгрывают соседей. Пачкают мылом окна, развешивают на деревьях туалетную бумагу.

– Что ж, я рада, что мои дети не станут творить таких гадостей.

В ответ раздался дружный стон.

– Потому что мои дети – не дикари, – заключила Джулия.

Вскоре после ужина Уилл хотел улизнуть из дома, но помешала мама:

– Погоди! Куда это ты собрался?

– Никуда.

– А куда подевалось мыло из ванной?

– Не знаю, – ответил Уилл.

– Где близнецы?

Уилл беспомощно пожал плечами. Ему хотелось лишь одного – встретиться с Мариной в папоротниках.

– Никуда ты не пойдешь, – отрезала Джулия.

– Но, мама…

– Не спорь со мной. Я пойду искать близнецов, пока их не арестовали. А ты останешься с папой.

– Где он?

– В подвале, заделывает течь. Спроси, не нужна ли ему помощь.

Хлопнула дверь, и Уилл услыхал топот, такой громкий, что на бетонной дорожке возле дома, наверное, остались дыры от каблучков. Ночь выдалась ветреная, ветви клена во дворе хлестали одну из колонн. Зазвонил телефон, и Уилл обрадовался, что это Марина.

– Алло!

Молчание.

– Твоя мама дома?

– Нет, Кролик, ушла, – недружелюбно отозвался Уилл.

– Мне нужно с ней поговорить.

– До субботы не мог подождать?

– Слушай, я звоню, потому что сегодня ночью на ваш дом хотят напасть, – сказал Кролик.

– Кто?

– Сам знаешь. Они это замышляют с тех пор, как твоя мама повесила флаг.

– Подлец, – буркнул Уилл. – Небось твоя затея! – И грохнул трубку на рычаг.

Телефон зазвонил снова.

– Это не я, – крикнул Кролик. – Честное слово! Вот я и звоню, чтобы вас предупредить. Они хотят…

– Ясно, – сердито сказал Уилл, повесил трубку и лишь потом спохватился, что следовало поблагодарить Кролика.

Уилл спустился в подвал. В тусклом свете единственной лампочки отец, стоя на четвереньках и пыхтя, скреб стальной щеткой пол. Что самое удивительное, Говард был в выходном костюме.

– Папа!

– Фундамент просел, в полу трещины, всюду плесень – этот дом строили жулики, – бормотал Говард. Его рыжие волосы прилипли к вискам, галстук свисал до пола, лицо словно окаменело, на высоком лбу резче обозначились морщины.

Никогда прежде Уилл не видел, чтобы отец так злился из-за пустяка. Он рассказал о звонке Кролика.

– Напасть? На наш дом? Чушь собачья! – отмахнулся Говард.

– Сегодня ночь проказ, папа.

– Ох! – вскрикнул Говард, оцарапав пальцы о бетонный блок.

Чертыхнувшись, он зашвырнул подальше щетку и уселся на полу, вытянув ноги, как малыш, уставший капризничать. Уилл вновь оглядел отца: костюм в тонкую полоску, черные кожаные туфли. Брюки в пятнах от ржавчины, туфли исцарапаны. А ведь это лучшая папина одежда!

– Все в порядке, папа?

– Нет, – сказал отец. – Руку поранил, черт подери. Ох как болит.

– Может, пойдем наверх? – осторожно спросил Уилл.

Говард, поджав колени к груди, схватился за голову.

– Твоя мама хочет пойти работать, Уилл. Вот и поймет, что это не фунт изюму. Я по себе знаю. На своей шкуре испытал.

Уилл сказал не спеша, с расстановкой:

– Папа, на наш дом собираются напасть!

В дверь позвонили. Говард снова выругался, посасывая содранные пальцы.

Уилл поднялся наверх один.

Он открыл дверь. Во дворе стояли пятеро в темно-синих рубашках с капюшонами и одинаковых масках. Пять Никсонов: пять лысеющих лбов, пять носов уточкой.

– Кошелек или жизнь?

– Что вам надо?

– Кошелек или жизнь? – повторили они.

Уилл различил в темноте еще нескольких Никсонов – с белыми кусочками мыла, рулонами туалетной бумаги и банками крема для бритья. У Уилла затряслась коленка – так с ним часто бывало от страха.

– Хэллоуин завтра! – крикнул Уилл. – Пошли вон!

Ряженые расхохотались, из толпы послышались свист и гиканье. Никсоны двинулись на Уилла, пластмассовые физиономии блестели в янтарном свете фонарей.

– Здесь свободная страна, – сказал один.

– Не нравится – убирайся в Англию! – рявкнул другой.

У Уилла затряслась и вторая коленка. Десятка два Никсонов столпились на тротуаре. Самый зловредный швырнул через голову Уилла рулон туалетной бумаги. Рулон, потихоньку разматываясь, покатился по крыше, съехал вниз по скату, задержался у водосточной трубы, упал на газон и, подхваченный порывом ветра, обернулся вокруг ног Уилла.

– А ну хватит! – закричал Уилл, когда толпа лысых Никсонов обрушила на крышу град рулонов.

Черная тень пронеслась позади Уилла и исчезла за домом. Уилл застыл как вкопанный, не в силах ни отступить, ни броситься на обидчиков. Как защитить дом, если папа прячется в подвале, мама рыщет по кварталу, а близнецы сами пустились во все тяжкие?

Очередной рулон, не долетев до крыши, приземлился у ног Уилла. Уилл подобрал его, швырнул в ближайшего Никсона и угодил ему прямо в лицо.

Тот глухо застонал.

– Черт тебя подери, Ламент!

Уилл узнал голос Винни Имперэйтора.

Еще один Никсон поигрывал бейсбольным мячом, перебрасывал его с руки на руку, словно горячий уголь, и наконец запустил в окно Маркуса. Раздался звон разбитого стекла.

– Я вызову полицию! – пригрозил Уилл.

Никсоны притихли; из толпы послышался смешок.

– Ну и вызывай!

Уилл пытался собрать всю злость, чтобы вытеснить страх, но в ушах звенел лишь металлический хохот Полночного Китайца. Нападавшими руководила извращенная логика: Ламенты – чужаки, они вывесили свой флаг и оскорбляли Отцов-основателей. Уилл с отвращением поймал себя на том, что сочувствует своим мучителям.

В этот миг струя воды с другой стороны газона сбила маску с пухлого лица Уолли Финча. В мгновение ока промокнув до нитки, тот принялся отплевываться.

Уилл обернулся: у стены на корточках сидел мужчина в костюме, галстук набекрень. Говард, нацелив шланг в следующего разбойника, продолжал поливать Никсонов одного за другим.

Лишившись возможности дышать сквозь дырки в искусственных носах, нападавшие сорвали маски – сначала братья Галлахеры, за ними Винни – и поспешно отступили в темноту, спасаясь от мощной струи.

– Паршивцы, – буркнул Говард, выключая воду.

Уилл смотрел вслед убегавшим.

– Не хочу быть белой вороной.

Говард мог бы обидеться на столь суровый приговор их образу жизни, но лишь ответил:

– Но ты и есть белая ворона! Ты Ламент, а у Ламентов свой путь. Ламент никогда не уподобился бы им. – Говард кивком указал в сторону, куда скрылись их обидчики. – Безмозглая шпана. Эта страна сплошь состоит из беженцев, жертв гонений, – неужели жизнь ничему их не научила?

С этими словами Говард стащил галстук, сунул в карман испорченного костюма и зашагал к двери. Уилл помедлил, дивясь преображению отца из страдальца, скребущего пол в подвале, в героя-защитника. Глотнув на прощанье прохладного вечернего воздуха, Уилл решил, что безумствам этой ночи настал конец.

Джулия поймала близнецов возле школы, когда те писали мылом похабщину на окнах своего класса. Одних ругательств им было мало: они старательно выводили стишки про учителей собственного сочинения («Деккер – славный педагог, член длиннющий между ног») и гордо подписывались под ними.

– Да вы с ума сошли! – бушевала Джулия, поспешно стирая их имена.

– Зато смешно! – возразил Маркус.

– Вот и пишите на бумаге, как нормальные поэты! – буркнула Джулия, таща близнецов домой.

Хэллоуин прошел тихо и незаметно. Почти все дети обходили дом Ламентов стороной: историю с садовым шлангом уже знала вся округа. Близнецы, несмотря ни на что, решили прочесать весь квартал, выпрашивая сласти. Маркус оделся пиратом, нацепил бороду и повязку на глаз; Говард приладил к его протезу ржавый крюк.

– У меня же настоящий крюк есть! – воскликнул Маркус.

Джулиус в последнюю минуту раздумал наряжаться пиратом.

– Почему? – спросил Маркус.

– Мы теперь разные, – печально ответил Джулиус.

Близнецы уже давно не походили друг на друга, но до несчастного случая они чувствовали себя равными. А теперь Маркуса уже не уговоришь лазить по деревьям или качаться на канате. Джулиуса же злили косые взгляды прохожих, оскорбляли слюнявая жалость и нездоровое любопытство, достававшиеся на долю брата.

– Может, будешь Юлием Цезарем? – сказала его мать.

Он согласился, лишь когда Говард предложил ему нарядиться убитым Юлием Цезарем. Джулиус прямо-таки загорелся. Он отправился в путь с шестью кухонными ножами, воткнутыми в доску под тогой и торчавшими наружу из складок.

Близнецов никто не узнавал, пока не замечали крюк Маркуса. Эбби Галлахер при виде них стошнило – значит, вечер удался.

Все будет хорошо

Вторая американская зима Ламентов началась с невиданной ноябрьской метели: хлопья величиной с монеты за ночь превратили Университетские Горы в прелестный и мирный уголок с рождественской открытки. Никогда в жизни Уилл и близнецы не видели столько снега.

Близнецы выскочили во двор в пижамах и лепили снеговиков, пока едва не отморозили голые руки и ноги. Машина не заводилась. В школе отменили занятия. Когда в четыре наконец принесли почту, Ламентам пришли два важных письма: одно для Джулии, другое для Говарда.

– Родная, – сказал Говард перед сном, – у меня отличная новость!

– Чудесно. И у меня, милый! – отозвалась Джулия. – Ты первый.

– Вот что, – начал Говард, – я решил, что лучше Австралии для нас места нет.

Джулия опешила:

– Австралия?

– Да. Климат прекрасный. Все говорят по-английски, и масса возможностей найти работу.

– Говард, – ответила Джулия, – тебе уже предложили там работу?

– М-м-м… пока нет. Но я уверен…

Джулия протянула письмо:

– Ну а мне предложили. В агентстве недвижимости.

Говард вздохнул:

– Замечательно, милая, но в этом конверте мой последний чек. Нам просто нечем платить за дом. Ничего не попишешь.

– Значит, подыщем дом подешевле, потому что в Австралию я не поеду.

Наградив мужа одним из самых прохладных за всю их семейную жизнь поцелуев, Джулия повернулась на другой бок. В ту ночь обоим не спалось.

«Все, что тебе нужно, – это любовь». «Любовь вот-вот придет». «Любовь движет мир». «Любовь – это чудо». Все песни по радио звучали для одного Уилла, и в каждой пелось о Марине. Они вместе ходили в школу, вместе возвращались домой. На уроках перекидывались записками, по ночам подавали друг другу знаки из окон спален. Их связывало юношеское презрение к миру взрослых, насквозь фальшивому и лицемерному. Они любили друг друга нежно и безгранично. В День влюбленных они обходились без конфет и слащавых поздравлений – это для лицемеров и притворщиков. Марина и Уилл вырезали свои инициалы на старой березе, где их имена останутся на века.

Когда за завтраком объявили о переезде, Уилл и близнецы поняли, что теперь главной в семье стала мама. Джулия рассказала об их планах как о новом приключении, и в ее глазах сверкал озорной огонек, как когда-то у Говарда. А Говард сосредоточенно намазывал маслом хлеб.

– Мы теперь бедные? – испугался Джулиус. – Не хочу быть бедным.

– Глупости, – ответила Джулия. – Мы просто перебираемся в дом подешевле.

– Далеко? – спросил Уилл.

Джулия ожидала, что на этот вопрос ответит Говард, но тот, ничего вокруг не замечая, соскребал с ножа масло.

– Милый! – окликнула Джулия.

Говард, хлопая глазами, переспросил.

– В Квинстаун, – объяснил он наконец. – Это недалеко, чуть дальше от центра. Будете ходить в новую школу.

– Не хочу переезжать, – объявил Уилл, надеясь, что отец будет на его стороне.

– У папы новая работа? – спросил Джулиус.

Джулия повернулась к Говарду, и тот, помолчав, ответил:

– Нет, Джулиус. Это мама устроилась на работу.

Близнецы уловили нерешительность Говарда.

– На хорошую?

– Конечно, – заверила Джулия.

Маркус больше всего боялся оказаться с Джулиусом в разных классах, но Джулия пообещала, что их не разлучат, и недовольным остался один Уилл.

– Не поеду! Буду жить здесь! – заявил он.

«Я тебя теряю». «Расставаться тяжело». «Мое сердце разбито». «Только ты». Теперь все песни по радио были о его горе. В каждой пелось о разлуке с Мариной. Уилл со слезами шел в школу и в слезах возвращался домой. В классе они обменивались мрачными взглядами, и каждый знал, как тяжело другому. Никому было не понять их боли – острой, нестерпимой, доселе невиданной на земле.

– Я еду не на край света, – говорил Уилл.

– За много-много миль.

– Буду тебе звонить.

– Это совсем не то.

– Буду писать.

– А вдруг мои родители перехватят письма?

Марина говорила с таким жаром, что Уилл задумался, не упивается ли она страданием чуть больше, чем следовало бы.

– Забудешь меня, когда я уеду? – спросил Уилл.

Марина чуть помедлила.

– Никогда.

Марина рассказала Уиллу о переменах в их семье. Мистер Химмель отдал один из «мерседесов» в счет покупки белого сияющего «форда», а Астрид отправили в пансион в Вермонте.

Уилл заметил, что меняется и сама Марина. Вместо привычного свитера она стала носить трикотажную блузку в обтяжку, серую, под цвет глаз. Выбросив заколки, собрала волосы в хвост. Теперь в походке ее появилась уверенность. Марина была уже не та девчонка-проказница, шептавшая ему в ухо.

– Ты так похорошела!

Марина улыбнулась, играя волосами в солнечных бликах, и растопырила пальцы веером, показывая маникюр:

– Нравится?

– Нет, – нахмурился Уилл. – Мне больше нравилось, когда ты обгрызала их до мяса.

– Странный ты, Уилл.

Во взгляде его мелькнуло сожаление.

– Да, и ты раньше была такая же странная. – И с горечью продолжил: – Ты найдешь другого, как только я уеду… Но и я, может быть, найду другую.

Марина с тревогой заглянула ему в глаза: неужели он обидел ее нарочно?

– Может, забуду тебя через неделю-другую, – добавил Уилл. – Когда уезжаешь, лучше забывать людей, иначе всю жизнь будешь тосковать.

Чудесные серые глаза Марины наполнились слезами. Через миг она уже рыдала. Уиллу хотелось обнять ее и извиниться, но он переломил себя: лучше уйти самому, чем быть покинутым.

В день отъезда к дому подкатил грузовик, шестиколесный монстр, и поглотил весь их скарб, доказав, что Ламенты могут исчезнуть с Университетских Гор без следа. С другой стороны улицы за ними наблюдало семейство Имперэйторов – молча, не прощаясь. Эбби Галлахер не преподнесла прощального подарка – она так и не простила близнецов за Хэллоуин.

– Наверняка на новом месте люди будут добрее, – сказал Говард.

– Да, – подхватила Джулия. – Как же иначе?

Джулия угадала, что Говард хочет всех сплотить. Если их союз стал непрочен, переезд укрепит его. Таков семейный уклад Ламентов. Переезд – всегда к лучшему. К черту соседей. Вперед, навстречу новому.

Они уже садились в машину, и тут появился Расти Торино с терьером.

– Нам вас будет не хватать, – сказал Расти.

– На самом деле, когда мы уедем, все вздохнут свободно, – заявила Джулия.

– Только не я, – искренне признался Расти. – Вы и Химмели придавали нашему району иноземный привкус.

Лучше бы Расти этого не говорил.

– Иноземный привкус? Мы что, приправа?

– Я совсем не то хотел сказа…

– А еще мы, наверное, придавали привкус неполноценности. – Обидные слова вырвались у Джулии невольно.

Говард хотел было вмешаться, успокоить жену, но сдержался, видя, что Джулии просто необходимо на прощанье высказать наболевшее.

– Ну, – вздохнул Расти, – что я могу пожелать? Удачи?

– Надеюсь, новых соседей вы примете теплее, – заключила Джулия.

– Еще бы! – заверил Расти. – Я как раз собирался расспросить вас о них. Они тоже иностранцы?

– Нет, – сказала с ехидцей Джулия. – Американцы. Из Монтгомери, Алабама.

– Южане! – обрадовался Расти. – Здорово! Дети есть?

– Трое.

– А как фамилия?

– Вашингтон.

Улыбка Расти лишь чуточку повеселела.

– Вашингтон? Серьезно? Как Букер Т. Вашингтон? [22]22
  Букер Т. Вашингтон (1856–1915) – американский просветитель, писатель и борец за просвещение негров.


[Закрыть]

Говард велел сыновьям садиться в машину.

– Черные? Будет у нас первая негритянская семья. Надеюсь, им здесь понравится. Люди иногда бывают слегка… м-м… недружелюбны. – Расти прижал руку к сердцу: – Только не я, разумеется. Я не расист, но некоторые не столь терпимы… – Он покосился на Джулию. – Они черные, да?

– Вашингтон. – Джулия улыбнулась. – Патриотическая фамилия. Уж они-то повесят флаг в День памяти павших!

Мысли Уилла были далеко, он не сводил глаз с голубого дома в надежде разглядеть хоть что-нибудь в окне. Знак, прощальный взмах руки – хоть что-нибудь. Пока остальные ждали в машине, Уилл подбежал к дверям Химмелей и постучал. Но никто не ответил. «Прости!» – крикнул Уилл пустому Марининому окну. С поникшей головой он влез в машину, хлопнул дверью.

– Далеко ехать? – спросил Маркус.

– Всего двенадцать миль, – ответила Джулия, пока Говард заводил машину.

Всего двенадцать миль, но между Уиллом и Мариной пролегла непреодолимая пропасть. Мало того, что они вряд ли увидятся, – они расстались врагами. Так уж заведено у Ламентов: сжечь мосты – и вперед!

– Ненавижу это место. – Маркус оглянулся на двор Финчей со злосчастными качелями.

– И я, – подхватил Джулиус.

Джулия и Говард молчали, но про себя оба пересматривали мнение о соседях, о приземистом домике с течью в подвале, приводили в порядок воспоминания и готовились к лучшему будущему на новом месте.

– Расскажите про новый дом, – попросил Уилл.

– Старинный, уютный, мы там заживем на славу, – сказала Джулия.

Говард кивнул сыновьям:

– Мама уже заливается соловьем, как заправский агент по недвижимости.

– Спасибо, милый, – отозвалась Джулия. Она чувствовала, что Говарду хочется задеть ее, но решила держать себя в руках.