Текст книги "Ламентации"

Автор книги: Джордж Хаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Говард, не смей! Сейчас же вылезай из машины!

– Я въеду в дерево.

– Не въедешь!

– Я не ребенок. – Говард нахмурился, возмущенный ее командирским тоном. – Я взрослый человек! Перестань мне указывать. Если ты работаешь, это не дает тебе права мной командовать!

Джулия постаралась взвесить каждое слово, прежде чем его произнести. Как-то раз Говард упрекнул ее в невежестве из-за того, что она не работала, а теперь сам боится осуждения.

– Конечно, Говард, ты взрослый человек, – ответила она. – У тебя жена и трое детей. Но ты не имеешь права нас покинуть.

– Я неудачник. Что я ни делаю, все без толку. Я сдаюсь.

– Нельзя сдаваться. Разве это по-мужски – бросать семью?

– Я не бросаю семью. Я свожу счеты с жизнью.

– Ты меня бросаешь, Говард! – закричала Джулия. – Неужели ты меня вот так оставишь?

Говард взглянул на жену: губы дрожат, глаза гневно сверкают, ветер треплет волосы. Сколько же решимости в этом хрупком теле! Как смеет он оставить такую женщину? Она вместе с ним прошла три континента. И все же именно ее непреклонность мешала ему в последние годы. Сейчас она боялась потерять его, и Говард невольно восхитился ее преданностью.

– Говард, на улице минус четыре! Прошу, пойдем домой, а то оба умрем от воспаления легких!

Говард сглотнул, покачал головой:

– Джулиус потешался надо мной. Он меня в грош не ставит.

– Господи, мальчик помог тебе расчистить подвал! Поблагодари его, похвали, будь с ним помягче! Детям с тобой стало неинтересно!

– Другими словами, я заслужил их презрение?

– Другими словами, подари им хоть капельку любви – и, может быть, они отплатят тебе любовью. Ну же, пойдем! Тебя ждет письмо, очень важное.

Не успел Говард раскрыть рта, как Джулия поспешила к дому. Остановилась на крыльце, дыхание паром вырывалось у нее изо рта. Из чистого упрямства Говард продолжал сидеть в машине. И тут, будто в знак согласия с Джулией, «бьюик» дернулся и двигатель заглох.

Письмо

Джулия заварила чай. Сжимая в руках кружку, Говард пытался согреть онемевшие пальцы. На столе лежал конверт с красно-синими полосками авиапочты и надписями на бурском. Говард узнал почерк Розы – неразборчивый, с завитушками.

Пишу вам, потому что решила вас навестить. Понимаю, вы меня не ждали, но годы идут, настало время увидеть Америку. Мальчики скоро станут взрослыми. Раз вы лишили меня удовольствия наблюдать, как они растут, я имею право взглянуть на них, пока они не вышли в большой мир и их не испортило современное общество с его тупостью и суетой.

«Решила вас навестить»? Говард перечитал строчку еще раз. Так и есть, Роза собралась к ним в гости, и, видимо, надолго.

Кстати, во Флоренции я познакомилась с некой миссис Причард, которая – вот так совпадение! – была медсестрой в больнице Милосердия, когда родился Уилл. То, что она мне рассказала, потрясло меня до глубины души.

Я прилетаю первого декабря в аэропорт Филадельфии. Не могли бы вы приготовить для меня комнату? Наверняка я устану с дороги и буду долго отсыпаться.

Семья готовилась к приезду гостьи, как бритты к бою с римлянами. Как бритты точили копья и рыли ямы, так Ламенты освобождали кабинет Говарда, превращая его в спальню для Розы. Комнатка была небольшая, с деревянными ставнями и белым мраморным камином. Здесь было уютно, и Джулия опасалась, что с приездом Розы от уюта не останется и следа.

Вскоре Фрида объявила, что подыскала квартиру на той же улице, в нескольких кварталах, над парикмахерской, и переберется туда еще до приезда Розы.

– Фрида, прошу, поживи у нас еще месяц. Не бросай меня одну с ней! – умоляла Джулия.

– У тебя есть Говард, – отвечала Фрида. – И если уж говорить правду, вряд ли наше житье здесь укрепило ваш брак.

– Фрида, – призналась Джулия, – у нас и до этого не все ладилось, и я надеялась, что ваш приезд развеет его тоску.

– Тоску?

– Именно. Когда-то он был счастливым человеком, не то что сейчас.

Остаться Фрида так и не согласилась, зато вызвалась приготовить в честь Розы праздничный ужин. На следующий день был назначен их переезд.

Просто удивительно, сколько всего можно успеть, если время поджимает. Говард заделал дыру в потолке гостиной, зиявшую уже два года. Маркус и Джулиус помогли отцу вынести с развалившегося крыльца мусор и соорудили там прочный пандус. Говард старался разговаривать с сыновьями спокойно, близнецы (по просьбе Джулии) – тоже, но всем троим это стоило немалых усилий.

– Для чего нам пандус, папа? – недоумевал Джулиус. – Мы же никогда не ходим через парадную дверь.

– Чтобы бабушка не подумала, будто мы живем в развалюхе.

– Значит, лучше нанять плотника, – съязвил Джулиус.

Маркус строго глянул на брата.

– Прости, папа, – сказал Джулиус. – Я не хотел.

Говард грустно улыбнулся:

– Ясное дело, хотел, Джулиус. Но я не сержусь.

Закончив дело, близнецы пару раз наступили на пандус, и Джулиус похвалил отца за работу. То была редкая минута, и Говард ощутил прилив любви к сыновьям.

– Знаете что, если зима выдастся снежная, вдоль Пай-Холлоу-роуд будет отличная горка. Пойдем кататься на санках.

Близнецы приняли предложение с нескрываемой радостью. «Наверное, Джулия права, – подумал Говард. – Надо быть с детьми добрее, и тогда они отплатят уважением».

Утром в день приезда Розы с севера пришел холодный фронт, студеным ветром засвистел вдоль Девяносто девятой улицы, памятники на кладбище одел в ледяную корку, кривые сучья над Дубовой улицей превратил в нагромождение сосулек.

Бушевала буря и в доме Ламентов. У Минны с утра разболелся живот. Она томилась по Уиллу и не хотела уезжать. В то утро братья перенесли вещи Грекко в новую квартиру. Уилл заметил в кармане куртки Джулиуса «Укради эту книгу».

– Где достал? – спросил Уилл.

– Купил на распродаже в церкви, – объяснил Джулиус. – Бери, когда дочитаю.

Говард хотел встретить Розу в аэропорту на «бьюике», в котором неделю назад кончился бензин – когда мотор работал вхолостую на дорожке перед домом. Но в то утро машина просто-напросто не завелась – то ли от холода, то ли из-за гололеда, то ли, как предположила Джулия, оттого, что на американскую землю ступила Роза. Говард позвонил в ближайший гараж, приехал механик и огорошил его новостью, что нужно заменить аккумулятор и проверить генератор.

Около четырех часов Уилл увидел, как машина вновь появилась на дорожке. Из нее выбрался Говард и с небывалой прытью кинулся открывать заднюю дверь. Уилл поразился, до чего же красивая у него бабушка, – в тот день, когда она подарила ему бумагу и авторучку, ему запомнилась лишь голубая жилка на щеке. Лицо у бабушки было бледное, но волевое, осанка величавая, синие глаза сияли. Льняная юбка и блузка вовсе не годились для американской зимы, зато напоминали, что прилетела она из знойного африканского лета. Роза сняла соломенную шляпку, под ней скрывались пышные белоснежные волосы.

Джулия тоже была поражена красотой матери. Дай бог через четверть века выглядеть так же чудесно, держаться так же гордо. Но, идя по дорожке, Джулия вся сжалась, почувствовала себя школьницей. Чтобы не махать руками, как веслами, она (как учила ее мать) схватилась за юбку, которую надела впервые за десять лет, а взгляд старалась сделать спокойным – не слишком восторженным, но и не холодным.

– Замечательно выглядишь, мамочка, – похвалила она.

– Спасибо, родная. – Роза придирчиво оглядела дочь. – Вижу, покушать ты любишь.

Джулия съежилась в ответ на прохладные объятия и мимолетный поцелуй.

– Хорошо долетела, мама?

– Просто кошмар.

Джулия оглянулась по сторонам в надежде на поддержку.

– Ребята! Скорей сюда! Встречайте бабушку!

– Успеется еще, – сказала Роза. – Сначала пусть кто-нибудь занесет мои сумки.

– Сумки у меня, – выдохнул Говард, шатаясь под тяжестью трех парусиновых баулов, вытащенных с заднего сиденья. Судя по их размерам, Роза приехала надолго.

В честь приезда Розы Фрида приготовила простой ужин – итальянскую закуску ассорти, с оливками, ломтиками сыра моцарелла и сердцевинками артишоков, и спагетти под нежным соусом маринара, почти без приправ – ни лука, ни чеснока. Блюдо получилось вкусное, домашнее.

– Правда ведь, Фрида – повар от бога? – похвалила Джулия.

Роза кивнула:

– Очень вкусно. – Все молчали, и Роза перевела разговор в иное русло: – Наверное, итальянская кухня взлелеяна теплым климатом. Итальянцам больше нечем заняться, только пить да стряпать.

– Простите, что? – переспросила Фрида.

– Ни в чем себе не отказывают, – пояснила Роза. – Это у них в крови. Как по-вашему?

Джулия хотела извиниться за мать, но Фрида ответила:

– Я так не думаю. А Леонардо, Галилей, Колумб?

– Нет правил без исключений, – отозвалась Роза.

– Конечно, – спокойно согласилась Фрида. – Исключения, преобразившие западный мир.

Джулия позволила себе улыбнуться.

Улыбнулась и Роза. Отпила еще вина, посмотрела на Фриду, как бы заново оценивая ее – не ее взгляды, а устойчивость к насмешкам.

– Дорогая моя, не станете же вы спорить, что вы сами – истинная итальянка. Несомненно, кухня – ваше призвание!

Фрида добродушно рассмеялась:

– Моя мама, вообще-то, была еврейка. А отец-итальянец не мог и яйцо сварить, даже под страхом смерти.

– И все-таки кулинарное искусство у вас в крови, – настаивала Роза.

– Мама любит всех стричь под одну гребенку, – пробормотала Джулия. – Ее не переубедишь.

– Да, – подтвердила Роза. – Я исколесила всю Европу, и у каждого народа видны национальные черты.

Джулия вздрогнула, а Фрида отнеслась к замечанию Розы спокойно. Ей стала понятна многолетняя привычка Розы злить людей, чтобы привлечь к себе внимание.

– Роза, – спросила Фрида, – а каковы национальные черты южноафриканцев?

– Это и я могу сказать, – вмешалась Джулия. – Равнодушие к чужому горю, жестокость и косность!

В зловещем молчании все ждали ответа Розы.

Но та лишь улыбнулась:

– Мы, похоже, ударились в политику, а я взяла за правило не портить хороший ужин подобными темами.

После ужина Роза заметила, что у всех усталый вид (а значит, рассудила Джулия, устала она сама). Джулия проводила мать в спальню, и у нее отлегло от сердца, когда Роза назвала комнату уютной.

– Бедный Говард, – вздохнула Роза. – Мы много разговаривали по дороге из аэропорта. По-моему, что-то его гнетет. Наверное, Америка виновата.

– Ты так думаешь?

– Не сомневаюсь. Ты должна поддерживать его веру в себя. Это первейшая обязанность жены…

– Спасибо за совет, мамочка. Вот закончу зарабатывать на жизнь и заботиться о детях – тогда посмотрим, как быть с его верой в себя.

– Сдается мне, всему виной переезд. – Роза нахмурилась. – Говарду нужен покой.

– Покой? Мамочка, Говард все бы на свете отдал, чтобы мы собрали вещи и подались в Новую Зеландию, в Австралию или в Канаду. Говард – вечный странник. На месте ему не сидится. Он страшно несчастен. И не мечтай одним лишь разговором в машине его осчастливить.

Роза скрестила на груди руки, задумалась.

– Ты, я вижу, пыталась ему помочь.

Джулия передернула плечами.

– Пыталась, да что толку? Сейчас моя главная забота – чтобы ребята были сыты и одеты.

– На вид они крепыши. Хотя однорукий мальчик…

– Маркус.

– Он слегка угрюмый. Смотрит на меня исподлобья. Опять же, никто ему не помогал лучше узнать бабушку.

– Я звала тебя в гости.

– Один раз.

Джулия глубоко вздохнула.

– Маркус тебе понравится. Очень славный парнишка. Он бредит Шекспиром, у него задатки артиста, а Джулиус…

– Без конца пререкается с Говардом, как я погляжу.

– Упрямства ему не занимать – весь в тебя, мамочка, – продолжала Джулия. – Непоседа, любит телевизор, а еще девочек.

Роза была огорчена.

– Грустно, что я так мало о них знаю. Почему ты раньше о них не рассказывала?

Впервые за вечер Джулии стало по-настоящему жаль мать.

– Прости меня, – искренне попросила она. – Но я так рада, что ты приехала.

Брови Розы недоверчиво поползли вверх, и Джулия изумилась про себя. Ведь именно это выражение лица стало причиной всех ее школьных неприятностей с миссис Уркварт, выходит, оно досталось ей в наследство от матери.

– Если бы не письма Уилла, я бы даже не знала, жива ты или нет. Ты нарочно старалась держать меня от вас подальше? Чем я это заслужила?

– В твоих письмах, мамочка, одни нападки. «Как ты можешь жить в этой стране?.. Хорошо ли присматриваешь за Говардом?.. Почему не пишешь?» Сплошная ругань!

Смущенная внезапным порывом Джулии, Роза часто заморгала.

– Это всего лишь вопросы, доченька. Что плохого в вопросах?

Джулия вздохнула:

– Ничего, мама, но разве трудно хоть раз похвалить, сказать доброе слово?

Роза призадумалась.

– Но я всегда говорила, что ты выбрала прекрасного мужа.

Рано утром дети ушли в школу, оставив мать и дочь наедине за чаем с гренками. Говард вставал поздно, чтобы никто не путался под ногами.

– Чем сегодня займемся? – спросила Роза.

– Мне нужно показать дом покупателю, – ответила Джулия, – но днем Говард может отвезти тебя в Манхэттен. Полтора часа на машине, не больше.

– Глупости. Не стану я навязываться Говарду.

– Навязываться? Что значит навязываться? У него никаких срочных дел. А мне нужно показать дом…

– Да уж, – пробормотала Роза и вздохнула. – Что сказали бы в школе Эбби-Гейт, если бы узнали, чем ты занимаешься?

– Мне нравится продавать дома, – ответила Джулия. – Я помогаю людям начать новую жизнь. Мне понятны их опасения, потому что я сама всю жизнь скитаюсь с места на место. Подходящий дом найти непросто… Вдобавок мне нравится заключать сделки.

Розу ее слова позабавили.

– Не сомневаюсь, для американцев алчность – чуть ли не библейская добродетель.

Джулия решила говорить без обиняков.

– Мамочка, мы наконец вылезли из долгов. На столе есть еда, и все благодаря моей работе.

– Да, зато ценой гордости твоего мужа. Говарду не по душе, что ты работаешь, Джулия. Согласна, ты кормишь семью, но что ты сделала для него?.. Я всегда поддерживала мужей.

– Что? – взвилась Джулия. – Ты их выбрасывала, как балласт с воздушного шара!

Длинные, тонкие пальцы Розы беспокойно двигались над чашкой с чаем.

– Если хочешь, я уеду, – сказала она тихо.

– Мамочка, вчера вечером я сказала правду. Мы тебе рады, живи у нас сколько хочешь! Если я вспыльчивая, то только оттого, что у меня дел по горло.

– Ну ладно, – прошептала Роза. – Останусь, но лишь до тех пор, пока мне здесь рады.

Ее условие прозвучало неубедительно, будто сама Роза в нем сомневалась. Джулия удивилась: ведь в прошлом ее мать бездумно требовала от людей невозможного.

Весь день Роза приходила в себя после перелета. Говард улизнул из дома за покупками и приготовил на ужин гадость – подгоревшую курицу с забытыми внутри потрохами в бумажном пакетике. Джулия заказала пиццу, Уилл и близнецы после еды разошлись по своим комнатам, а Джулия в компании Розы весь вечер приводила в порядок чековую книжку.

Когда Джулия спросила мать, как прошел день, Роза казалась разочарованной.

– Скучновато, – пожаловалась она. – Все страшно заняты – даже Говард, которому делать нечего.

Джулия обещала в ближайшие дни показать матери город.

В ту ночь Роза спала беспокойно. Она не ожидала, что у дочери такая сложная жизнь – напряженная работа, трудный брак и муж в столь плачевном состоянии. Жизнь Джулии всегда представлялась ей беззаботной. Пусть даже письма Уилла указывали на горе и невзгоды, но Ламенты колесили по всему свету, меняли страны и континенты. Они путешествовали, не зная преград. Саму же Розу чужеземные обычаи утомляли через неделю-другую.

Розе нужна была родная душа, с которой можно поделиться сокровенным. Распугав всех друзей и возлюбленных своей резкостью, она осталась одна. Семья дочери была для нее последним прибежищем. В душе она надеялась, что Говард станет ее наперсником, но по дороге из аэропорта ее поразило, до чего он погружен в себя. На Джулию тоже нельзя рассчитывать – слишком много у той затаенных обид. Когда первый луч рассвета заглянул в комнату, Роза почувствовала, что она совсем одна на свете.

Бал

– Славная она девчонка, Доун, – сказал Рой.

– Ты уже в третий раз это талдычишь! – ответил Уилл.

Ночь выдалась пасмурная: ни луны, ни звезд. Лишь шорох колес вдалеке. Вот уже полтора месяца Уилл и Рой вместе ходили пешком домой из «Датч Ойл». Рой вполне мог бы купить велосипед, но признался Уиллу, что откладывает деньги на что-то заветное. Уиллу нравилось возвращаться с Роем: говорить с ним было легко, и в темноте они часто вели задушевные беседы.

– Вот что, англичашка, я, похоже, влюбился, – признался Рой.

– Что? – Уилл засмеялся, но как-то вымученно.

– В прошлые выходные она позвала меня в гости. Так, поболтать. Я и пошел. Посидели на крыльце. Говорили обо всем, англичашка.

Сзади послышался низкий гул автомобиля, фары осветили их. Рой с тревогой глянул на Уилла.

– Тебе ведь она тоже нравится, англичашка. Расстроился?

– Ты был у нее еще? – спросил Уилл.

– Да, пару раз.

Когда машина подъехала ближе, Уилл вскарабкался на насыпь, потянул за собой Роя, но тот упрямо остался на краю дороги.

– Там долбаные капканы!

Рев мотора стал громче. Догадавшись, чья машина, Уилл спрыгнул с насыпи, схватил Роя за руку и оттащил с проезжей части, а машина, обдав их дождем мелких камушков, вывернула с обочины на дорогу.

– Гад ты, Кэлвин! – заорал Рой.

– Вот почему надо держаться подальше от дороги. – Уилл выпустил руку Роя, и тот сразу слез с насыпи на обочину.

Возможно, из благодарности Рой признался во всем:

– Знаешь, англичашка, Доун хочет пойти со мной на рождественский бал.

Дурные вести часто принимаешь как должное. Севшим голосом Уилл поздравил Роя, а сердце у него стучало как молот.

Пригласив домой девчонку, Джулиус и Маркус и не предполагали, чем это обернется. Милашка Клео Паппас. Миндалевидные глаза, улыбка Будды, грудки, подрагивавшие под майкой с Питером Фрэмптоном, [38]38
  Питер Фрэмптон (р. 1950) – английский рок-музыкант.


[Закрыть]когда Джулиус смешил ее. Настоящая находка!

Джулия предложила девушке остаться на ужин. Клео сидела скромницей, сложив руки на коленях. Если говорил Джулиус, она хихикала; если говорил Маркус – вздыхала.

Неприятности начались, когда Роза спросила, как ее зовут.

– Для друзей – Клео, но настоящее мое имя – Нэнси. Нэнси Паппас.

Роза нахмурила лоб:

– Паппас? Это ведь греческая фамилия?

Клео кивнула:

– Да, мой папа грек, а мама турчанка.

– Гремучая смесь, – заметила Роза. – После того, что турки сотворили с греками, просто удивительно, что ты появилась на свет!

– Простите? – не поняла Клео.

– Ну как же. Ты, конечно, знаешь, что сделали турки?

– Классные у них фески, – вставил Джулиус, и Клео снова хихикнула.

– Я что-то путаю? – спросила Роза. Она обмахивалась веером под укоризненным взглядом Джулии. – Ведь турки разрушили Парфенон, разве нет?

– Господи, мама, ну и при чем здесь Парфенон? – воскликнула Джулия.

Близнецы утащили Клео в комнату Джулиуса – смотреть телевизор. После «Человека за шесть миллионов долларов» Маркус ушел спать, а Джулиус принялся показывать Клео один из своих номеров «Нэшнл джиографик». Добравшись до снимка голой туземки из племени кринакрор, он спросил Клео, похожая ли у нее грудь. Клео хихикнула: а у тебя член толщиной с дерево на соседней странице?

– Не знаю, надо сравнить, – сказал Джулиус.

В эту самую минуту – как раз вовремя – позвонила мать Клео и велела идти домой.

Джулиус, убежденный, что мог бы потерять невинность, задержись Клео еще хоть на минуточку, утешил себя продолжительным душем. Его ликующий вопль услышала из кухни Роза.

– Надо же, у Джулиуса просто оперный голос! – заметила она.

Из-за мельтешения веселых рождественских гирлянд, протянутых вдоль Дубовой улицы Квинстаунской коммерческой палатой, у полицейского Мартина Тиббса, скрытого эпилептика, прямо в патрульной машине случился легкий припадок. Он врезался в кованую ограду кладбища, вдребезги расколотив памятники шестерым патриотам Квинстауна. Сам Тиббс, отец Кэлвина, остался невредим, но все равно пригрозил подать в суд на городские власти. Памятуя об успешном иске его сына Отиса против железной дороги, отцы города досрочно отправили Тиббса на пенсию со всеми льготами. И те же мерцающие огоньки не давали Уиллу забыть, что скоро Рождество и двадцать третьего декабря Рой будет танцевать с его любимой девушкой.

Для Ламентов настало время несбыточных надежд. Говард ждал чуда, что вернуло бы его к жизни, Джулия жаждала выздоровления мужа, а обоим близнецам нравилась девочка, которой вечно приказывали идти домой в самый неподходящий момент. Уилл, страдая от того, что Рой ухаживает за Доун, мечтал о каменном сердце. Что до Розы, она тосковала по родной душе.

Однажды утром по дороге в школу Уилла нагнала Минна. После переезда прошло несколько недель, и все это время она лишь хмуро бросала ему «привет». Но в то утро Минна вовсе не выглядела несчастной.

– У меня для тебя подарок, Уилл, – сказала она, стараясь поспеть за ним и храбро улыбаясь.

– Ты не обязана мне ничего дарить, – ответил Уилл, когда Минна сунула ему конверт с его именем, написанным от руки.

Уилл хотел было спрятать конверт в карман, но Минна велела: «Открой».

Уилл разорвал конверт, и оттуда выпали два билета на рождественский концерт в театре «Капитолий» в Пассейике: Фрэнк Заппа и «Mothers of Invention».

– Двадцать третьего декабря, – сказала Минна, – в тот же день, что и бал.

– Минна, я не могу…

– Не любишь Фрэнка Заппу?

– Очень люблю, – признался Уилл, – но подарок принять не могу.

– Можешь, – настаивала Минна. – Давай сделаем так: пригласи Доун, а если она откажется, возьмешь меня.

Уилл не знал, что ответить, до того грязной показалась ему сделка.

– Но у Доун вечер занят, – возразил он наконец.

– Знаю, – отозвалась Минна. – Большой бал. Ах, как интересно! – добавила она презрительно. – Если она и в этот раз тебе откажет, то что с нее взять? А если она и вправду такая чудесная, как тебе кажется, то пойдет с тобой на концерт, а в поезде по дороге домой вы займетесь любовью.

– Очень смешно! – сказал Уилл.

– А где спасибо? – спросила Минна, прежде чем он успел отказаться.

Уилл открыл было рот, чтобы ответить, но Минна притянула его к себе вплотную за пояс джинсов. Их губы встретились, и у Минны вырвался стон, от которого у Уилла подогнулись коленки. Его захлестнула волна желания.

На большой перемене Уилл высматривал Доун Снедекер: храбрость Минны и ему придала сил. Он больше не боялся отказа – теперь он сам ставил условия.

– Доун, пойдешь со мной на концерт? – спросил он в шумном школьном коридоре.

Доун взглянула на билеты с неподдельным восхищением.

– Очень хочу, но не могу подвешти Роя, он меня приглашил на рождештвеншкий бал.

– Рой переживет, – сказал Уилл.

Доун посмотрела на Уилла, потом на билеты, взвешивая все про себя.

– Нет, извини, Уилл. Так нельзя.

– Да, нельзя, – согласился Уилл. – Рой на тебя надеется.

– Так зачем ты шпрашивал?

– Хотел тебя испытать, – ответил Уилл. – Ты всегда называла меня расистом, хоть я и не расист. А я хотел проверить, есть у тебя совесть или все одни красивые слова.

– Ну и…

– Что – ну и?

– Что ты решил?

– Решил, что мне все равно. – Уилл спрятал билеты в карман. – Мне больше нет до тебя дела, Доун. – И с этими словами пошел прочь.