Текст книги "Ламентации"

Автор книги: Джордж Хаген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Чужие в доме

Джулия не писала Розе уже много лет, но это письмо далось ей легко – ведь писала она не по обязанности, ею руководила тревога за Говарда. Роза души не чаяла в зяте, и Джулия верила, что ее приезд может сотворить с Говардом чудо. С волнением ждала она ответа.

Спасибо за письмо, Джулия. За столько лет я уже начала думать, что ты совсем разучилась писать, – вот было бы обидно, ведь мы потратили немало денег на школу Эбби-Гейт!

У детей, как я поняла, все хорошо. Безусловно, увечье Маркуса закалит его характер. Что до Уотергейтского скандала, когда же американцы поймут, что политики – мерзавцы, а святые среди них – редкость?

Пусть ты ничего не пишешь о Говарде, не сомневаюсь, у него все великолепно. Такой умница, светлая голова!

Спасибо за приглашение на Рождество, но я не могу представить такого путешествия в мои годы.

Джулия ошиблась, решив, что Роза ухватится за возможность приехать – хотя бы затем, чтобы увидеть Америку и разругать в пух и прах. А возраст – всего лишь предлог, ведь Розе только шестьдесят четыре. Джулия с горечью задумалась, как еще помочь Говарду, как положить конец его затворничеству.

В четверг Фрида Грекко привела с собой в клуб дочку Минну.

– Я уезжаю, – объяснила она. – Мне предложили работу в новом ресторане в Татумвилле, а Стиви ничего не знает. Минна едет со мной. Осталось найти, где пожить, пока я скоплю на квартиру.

– У нас в доме хватит места, – предложила Джулия.

– Ах, Джулия, – отозвалась Фрида, – спасибо за доброту, но как же Говард? Ведь нужно сначала у него спросить?

– Незачем, – ответила Джулия. – Я точно знаю, что он скажет.

– Гости? Какие еще гости?

Всего за пару часов Джулия вынесла игрушки, книги и одежду из кабинета наверху. Говард стоял за ее спиной возмущенный, сжав кулаки в карманах брюк защитного цвета.

– Зачем мне чужие в доме?

– Говард, я знаю Фриду много лет. Она моя подруга, и ей нужна помощь. Вдобавок она отлично готовит.

– Ты забыла о кухне, там не поместиться семерым! – упорствовал Говард.

– Милый, ты обязательно найдешь выход.

Недовольство на лице мужа сменилось интересом – вот что значит новое дело.

Под присмотром Говарда водопроводчик отремонтировал краны в ванной, а Джулия про себя благодарила Фриду. К приезду гостей купили новый холодильник и плиту. Уилл и близнецы оглядывали новенькую, без единого пятнышка технику с трепетом и подозрением: во-первых, родители поссорились всего-навсего из-за гостей, а во-вторых, как выяснилось, гости обладают большей властью, чем они, наследники рода Ламентов.

Ветреным субботним днем, когда приехали Фрида с дочерью, дорожку к дому Ламентов устилал ковер из красных кленовых листьев; мягкий осенний свет скрадывал и шелушащуюся краску, и покоробленную обшивку.

Уилл и близнецы с плохо скрываемой неприязнью смотрели на двух незнакомок, выбиравшихся из старенького «гремлина». Крохотная кудрявая женщина в железных очках, с орлиным носом, протянула дочери сумку. Стриженые волосы Минны прикрывала шерстяная шапочка, а огромные глаза на нежном лице придавали ей сходство с птенчиком. Почувствовав пристальные взгляды, она посмотрела на окно, но все трое мигом пригнулись, точно солдаты в окопе.

– Милости просим! – воскликнула Джулия, обнимая Фриду.

– Где Говард? – обеспокоенно спросила Фрида.

– Да бог его знает, – вздохнула Джулия. – За него не переживай.

Минна вытащила из машины чемодан, свалив на землю коробку с книгами. Джулия нагнулась и помогла их собрать.

– Минна читает запоем, – шепнула Фрида.

– Молодец! – одобрила Джулия. – Уилл, конечно, поможет занести книги…

Но Минна двинулась к дому одна, волоча за собой сумки.

Уилл и близнецы смотрели сверху на борозду в гравии, оставшуюся от Минниных книг.

– Разве это девчонка? Ни сисек, ни волос! – скривился Джулиус, узнавший много нового с тех пор, как припрятал под матрасом порножурнал.

Теперь у него скопилась обширная коллекция номеров «Плейбоя», «Пентхауза» и «Нэшнл джиографик», питавшая его фантазии. Страдая непредсказуемой эрекцией, Джулиус вечно горбился и держал руки в карманах, чтобы никто ничего не заметил. Во сне он соблазнял героинь всех телефильмов, от «Я мечтаю о Дженни» до «Я люблю Люси». Он мечтал о женщине с рекламы лосьона «Коппертон», об индианке на упаковке масла «Страна озер» и о девушке с коробки изюма, представлял голыми всех учительниц, даже миссис Фингер с толстым животом и желтыми пятнами на лице, которая через год собиралась на пенсию. Но одними фантазиями довольствоваться он не мог. По утрам он несся в душ и там мастурбировал – как говорили близнецы, «гонял шкурку» – и выходил довольный и злой.

– Уфф, окончен мой труд, – вздохнул Джулиус.

– Какой труд? – спросил Уилл.

– Дыра. Я проковырял в стене комнаты глазок в ванную. Там, где Норфолк, чуть ниже подставки для зубной пасты. Но похоже, зря старался – было б на что смотреть. – В последний раз глянув на жалкое существо, топавшее к двери, Джулиус вернулся в комнату, к своим журналам – вспомнить, как выглядят настоящие девушки.

Пряный аромат поджаренного чеснока и свежепорубленного базилика выманил близнецов из комнат. Никогда прежде в доме не пахло так вкусно. Фрида обжарила перцы, выпотрошила, а корочку покрошила в спагетти. Разложила ломтики соленой моцареллы, полив оливковым маслом и посыпав тонко нарезанным базиликом, поставила на стол буханку свежего итальянского хлеба.

Дети угрюмо молчали, а их матери перекидывались фразами, чтобы заполнить пустоту: одно дело – свести вместе две семьи, другое – добиться, чтобы столь несхожие люди сблизились. Минна устроилась в уголке, скрестив руки, покачивая ногой, в руках она держала «Ночь нежна». Уилл занял противоположный угол. Джулия допустила ошибку, заметив, что им «будет о чем поговорить»: теперь Уилл во что бы то ни стало решил доказать, что она не права. Близнецы уселись в середине, украдкой поглядывая на новых знакомых. Джулия храбро улыбалась в надежде, что Говард возьмет себя в руки и выйдет к гостям. Но он не показывался с тех пор, как приехали Грекко.

В отважной попытке сблизить детей Фрида сказала:

– Уилл, Минна всегда мечтала путешествовать, как и ты.

Минна сердито глянула на мать.

– Терпеть не могу путешествовать, – огрызнулся Уилл.

– Где же Говард? – вздохнула в отчаянии Джулия.

В ту же минуту открылась дверь и появился Говард – в широких брюках, рубашке и твидовом пиджаке, знакомом Уиллу лишь по старым фотографиям. Чисто выбритый, с гладко зачесанными назад рыжими с проседью волосами, Говард тепло улыбнулся Фриде:

– Добро пожаловать.

Все семейство Ламентов наблюдало за ним.

– Ты такой чистенький, папа, – заметил Джулиус.

– Да уж, – подхватил Маркус. – С чего бы?

Не обращая внимания на насмешки, Говард протянул руку Минне.

Удивление Джулии вскоре сменилось радостью, что ее план сработал. Гости вернули Говарда к жизни – ради них, хочешь не хочешь, надо взять себя в руки.

– Ты сегодня красавец, – шепнула Джулия на ухо Говарду, когда он сел с ней рядом.

– Не хотелось опять тебя позорить, – ответил Говард.

Джулия помрачнела, вспомнив рождественскую вечеринку в агентстве Роупера. Старательно изобразив на лице улыбку, она раздала тарелки. Но от Уилла не укрылось мамино недовольство.

– Мальчики, еще окорока! – уговаривала Фрида. – Мы из вас сделаем итальянцев! Говард, перец и базилик с моцареллы не соскребают! Все едят вместе!

– Не люблю ни перец, ни базилик, – покачал головой Говард.

– Ну попробуйте же! – упрашивала Фрида. – Моцарелла под соусом – это как устрицы: просто глотаете – и получается вкусно!

Отведав кусочек, Говард кивнул.

– Фантастика! – подтвердил он.

Все захлопали в ладоши, кроме Джулии: за восемнадцать лет семейной жизни Говард ни разу так не нахваливал ее стряпню.

– А теперь я хочу поблагодарить Ламентов, – Фрида подняла бокал, – за гостеприимство. Надеюсь, мы вас не сведем с ума!

Джулиус, покосившись на отца, буркнул:

– Поздно спохватились.

Уилл заметил, что за весь обед Минна не проронила ни слова. Когда она стала собирать тарелки, Уилл отобрал их у нее:

– Я сам.

– Не надо. Я вымою, с удовольствием. – По голосу Минны было понятно, что ни о каком удовольствии не может быть и речи.

– Но это моя обязанность, – настаивал Уилл.

Минна вернулась за стол, а Уилл поймал себя на том, что смотрит на свою семью ее глазами: родители держатся холодно и отчужденно, а близнецы хватают спагетти из миски руками, точь-в-точь бродяжки из диккенсовского работного дома.

После десерта – мороженое с печеньем, – когда не осталось сомнений, что обед всем понравился, Фрида прослезилась.

– Обещаю, мы у вас надолго не задержимся, – сказала она. – Постараюсь быстрей встать на ноги!

– Не торопись, – успокоила ее Джулия.

– А завтра приготовьте нам обед! – потребовал Джулиус.

Фрида обняла Джулию, а Минна от стыда за мать вжалась в стену. «Наверняка ждет не дождется, чтобы улизнуть», – подумал Уилл.

Завтракала Минна всегда одна – сидя на крыльце, съедала ломоть белого хлеба с арахисовым маслом. Днем она в своей комнате корпела над уроками и выходила лишь затем, чтобы помочь с обедом. В те редкие минуты, когда Минна появлялась в гостиной или на кухне, в руках она непременно держала книгу. Как-то раз на бортике ванны она забыла промокший сборник рассказов о Нике Адамсе. Уилл прочитал тоненькую книжку от корки до корки, надеясь побольше узнать о Минне, после чего постучал к ней в дверь, чтобы вернуть книгу.

– A-а, спасибо. – Минна нахмурилась, выхватила у него книгу, словно это было забытое нижнее белье.

– Здорово он описывает чашку кофе, – похвалил Уилл. – Читаешь – и самому хочется кофе, даже если терпеть его не можешь.

– Хемингуэй бывал в Париже, – многозначительно заметила Минна. И, не дождавшись ответа Уилла, добавила: – Как и Фитцджеральд, и Гертруда Стайн, и Джойс, и Элиот. Все великие художники – скитальцы.

– Значит, они все несчастные, – заключил Уилл, и его ответ явно расстроил Минну. – Кстати, – прибавил он, – заткни дыру над раковиной, возле Норфолка на карте. Она ведет в комнату брата.

У Минны под шапочкой загорелись уши.

– Да иди ты! – огрызнулась она и хлопнула дверью.

Однажды вечером, вернувшись из «Датч Ойл», Уилл застал Минну в уголке кухни. При свете лампы она дочитывала «Автобиографию Элис Б. Токлас». [35]35
  Беллитризованная автобиография Гертруды Стайн, написанная от лица ее возлюбленной Эллис Б. Токлас, – своего рода взгляд с другой стороны на события, описанные Хемингуэем в романе «Праздник, который всегда с тобой».


[Закрыть]Уилл насыпал себе миску хлопьев и сел за стол.

– Подружилась с кем-нибудь в школе? – спросил он.

Подняв взгляд от книги, Минна покачала головой. Она ходила на занятия вместе с Уиллом и в основном помалкивала. Уилл догадывался, что Минна застенчива, как и он, и ее замкнутость будила в нем любопытство.

– Вот что, – предложил он, – у меня друзей раз, два и обчелся, но, если хочешь, познакомлю тебя поближе с ребятами.

В карих глазах Минны – не таких чудесных, как льдисто-голубые глаза Доун, но тоже красивых – мелькнуло недоверие.

Она опустила книгу на колени.

– С Кэлвином меня знакомить не надо.

– Кэлвин мне не друг, – ответил Уилл.

– А Доун Снедекер говорит, вы не разлей вода.

– Доун говорила обо мне? – встрепенулся Уилл, вдруг окрыленный надеждой.

Минна многозначительно пожала плечами:

– Не хотела бы я, чтобы обо мне так говорили.

Лето

Перед школьными каникулами Квинстаун окутали душные туманы. В старом доме скрипели балки, стыки размокли, двери не закрывались как следует, а окна заклинивало.

Минна отпустила волосы и к июню уже распрощалась со своей неизменной шапочкой, открыв шелковистую каштановую шевелюру. Она очень похорошела, и Джулия допустила промах, намекнув на это Уиллу.

– Правда, красивая? – заметила она. – И глаза, и овал лица, как у мамы, а фигурка – прелесть! Но по-моему, ей так одиноко! Если бы я могла что-то…

– Мама, не надо, пожалуйста, – скривился Уилл. – Неужели ты ничему не научилась?

– В каком смысле?

– Помнишь Кролика? Глаза ты ему вылечила, но друзьями мы не стали. Так что оставь Минну в покое.

Уилл работал в «Датч Ойл» сверхурочно. В июле он купил новый велосипед и стал подумывать о подержанной машине.

– И не мечтай! – сердилась Джулия. – Никаких машин! Полдюжины твоих школьных товарищей в год гибнут на дорогах.

– Да, но они садятся за руль пьяными. Просто они придурки. Я на такую глупость не способен.

– Нет, Уилл, я за тебя боюсь. Давай дождемся твоего выпускного, а там делай что хочешь!

Джулиус за лето вырос на семь сантиметров, обогнав Маркуса. В тринадцать лет на лицах близнецов высыпали прыщи, а черты совсем определились, лишившись детской мягкости. Джулиус стал точной копией Говарда – длинный нос, широкие плечи, – к этому приплюсовывалось материнское упрямство. Маркус был тоньше, стройнее, с густыми черными кудрями. Черты лица у него были нежнее, держался он спокойно и замкнуто. После того как в школе начали проходить «Макбета», от которого Маркус пришел в восторг, Джулия купила ему в букинистическом магазине томик Шекспира. Большую часть лета, не считая тех редких часов, когда Джулиус предлагал наведаться на пруд возле заброшенной каменоломни, – в этом укромном месте можно было всласть поплавать без протеза, не опасаясь любопытных взглядов, – Маркус провел в компании Джульетты, Миранды, Офелии и Виолы, смоля сигарету за сигаретой.

Для Говарда лето оказалось тяжелой порой, поскольку его уединение было нарушено. Хоть он и поклялся никогда больше не браться за ремонт, но перебазировался на чердак и попытался привести в порядок изоляцию, лишь бы остаться в одиночестве. Когда понадобилось заменить кровлю, пришлось взять в помощники Джулиуса, и Говард тут же об этом пожалел. Почти весь месяц прохожие слышали, как переругиваются на крыше отец и сын.

– Что мне с ними делать? – спросила Уилла однажды вечером Джулия.

– Скажи спасибо, что они вообще разговаривают, – ответил Уилл. – Это первое дело за много лет, которое папа доведет до конца. Лучше не трогай их.

Джулия вняла совету – ведь во всем, что касалось мира в семье, она доверяла Уиллу. В свои восемнадцать он почти стал мужчиной.

Близнецы тоже быстро взрослели. Джулиус рос открытым, общительным, но, когда он приводил домой девчонок, все как одна влюблялись в Маркуса. Бывало, девочки приходили к Джулиусу, только чтобы познакомиться с Маркусом, который (если был в настроении) читал вслух шекспировские монологи, а потом исчезал в своей комнате. Джулиус же показывал гостье свою коллекцию порножурналов, и бедная девчонка, разумеется, спасалась бегством, а Джулиус прыгал в душ и утешался обычным способом.

В четверг вечером, вернувшись с работы, Уилл застал Джулию беспокойно расхаживающей из угла в угол. Пропал Говард – уже несколько часов о нем не было ни слуху ни духу.

Вооружившись фонариком, Уилл отправился на поиски и в конце концов обнаружил отца в глухом переулке в полумиле от дома – тот пытался сдвинуть с места почерневшую от времени и сломанную кровать, которую нашел на обочине. Находка была совершенно неподъемной, но Говард наотрез отказывался возвращаться домой без нее.

– Людям невдомек, – пропыхтел Говард, – что это не кровать, а произведение искусства.

– Папа, ты сошел с ума, – вздохнул Уилл.

– Пусть так, – пробормотал Говард. – В нашем обществе всякого, кто к чему-то неравнодушен, считают безумцем.

– Наверное, безумцы, – возразил Уилл, – это те, кто неравнодушен к вещам, а не к людям.

Говард передохнул, поудобнее перехватил каркас кровати.

– К вещам? – переспросил он.

– Да, вроде кроватей! А как же твои близкие? Мама тебя ждет, места себе не находит.

Уилл согласился-таки помочь, и отец с сыном двинулись в путь со своей ношей, освещаемые тусклым сиянием фонарей, – старьевщики, сопровождаемые лишь стрекотом цикад в кронах деревьев.

– Я не безумен, – сказал отец немного спустя.

– Ты не в себе, – проронил Уилл и чуть не заплакал, едва с языка сорвались обидные слова. – Что тебе стоит снова стать самим собой?

Говард слабо улыбнулся:

– Не переживай, Уилл. Я не пропаду.

Они молчали до самого дома. Кровать Говард пристроил в подвале, рядом с другими своими находками. Разглядывая рухлядь, Уилл думал, что отец взял под свою защиту все ненужное, выброшенное, устаревшее, вышедшее из моды. Немудрено, что в подвале ему так уютно.

Джулия встретила их на крыльце, лицо ее выражало безмерное облегчение.

– Все хорошо? – спросила она.

– Папа нашел кровать, – объяснил Уилл.

– И не сомневайся, я в своем уме! – Говард свирепо глянул на Джулию и ушел спать.

Минна застала Уилла на кухне за столом; по всему было видно, что он расстроен.

– Нашел отца?

Уилл кивнул.

– Я понял, что не так с нашей семьей.

– Что? – спросила Минна.

– Мама не может жить без цели. А у отца никакой цели нет. Он посвятил жизнь бесполезным вещам. – Уилл на мгновение задумался. – В общем, ничего хорошего.

Рецепт у Минны нашелся тут же.

– Все очень просто. Поезжайте в Париж.

– В Париж? Зачем?

– Потому что Гертруда Стайн сказала: «Америка – моя страна, Париж – мой дом».

– И что?

– Просто ваш дом не здесь, – ответила Минна.

Минна и Доун

Первые школьные дни всегда богаты неожиданностями. Разглядывая новых одноклассниц – созревшие фигуры, блузки с вырезами, лица с умело наложенной косметикой, – Джулиус решил, что попал в рай. А девочки, взглянув на Маркуса – благородное лицо, темные кудри до плеч, выглядывающий из рукава протез, – все поголовно повлюблялись.

В выпускном классе Уилла английский вела миссис Бербелл – низенькая, суетливая уроженка Бруклина. Кэлвин передразнивал ее акцент, и учительница воздала должное его остроумию, за первую неделю четырежды отправив его в кабинет замдиректора. При всем том миссис Бербелл обладала добрым сердцем, и она призывала ребят всерьез задуматься о будущем, ведь после школы жизнь вовсе не заканчивается. Она попросила подготовить доклады на тему «Кем я буду в тридцать лет».

– Мисс Грекко, начнем с вас, – велела миссис Бербелл.

– В тридцать лет я буду хозяйкой парижского кафе, расположенного на левом берегу Сены, – начала Минна. – В моем кафе найдут приют писатели и художники со всей Европы. Оно станет прибежищем для странников, пристанью для мыслителей и мечтателей. Каждый поэт будет там дорогим гостем. Непризнанные авторы будут читать вслух свои работы. Композиторы и поэты будут находить друг друга. Я не мечтаю о богатстве, но хочу наполнить свою жизнь искусством, светлыми мыслями и красотой.

Замечания Минны о Париже больше не казались Уиллу странными. Он захлопал, и Минна улыбнулась. Но улыбка ее померкла, когда стало ясно, что аплодирует он один.

Следом за Минной выступала Доун Снедекер.

– В тридцать лет я буду защитницей гражданшких швобод. Буду помогать людям отштаивать права и шобирать подпиши в пользу чештных политиков.

С задней парты раздалось хихиканье, и Доун умолкла. Она побледнела, глаза сузились от ярости. Уилл оглянулся и увидел, как Кэлвин ухмыляется. Доун набычилась и гордо прошествовала на свое место.

Миссис Бербелл отправила Кэлвина и еще троих ребят в кабинет замдиректора, но Доун наотрез отказалась закончить доклад.

От Минны не укрылось, что Уилл места себе не находит от жалости.

На большой перемене Уилл подошел к Доун, когда та не спеша ела йогурт. Доун недоверчиво подняла брови.

– Доун, я просто хотел сказать, что мне очень понравился твой доклад.

Солнце играло в ее волосах золотыми искорками. На щеках девушки проступил румянец, и Уилл улыбнулся, не сообразив, что это признак гнева. К воротнику Доун был приколот значок «Долой угнетение».

– Ш чего бы это? Ты ведь рашишт?

– Я не расист.

– Твои дружки – рашишты.

Уилл был возмущен до глубины души.

– Всю жизнь мне приходится уживаться с теми, кто мыслит не так, как я. Так что важнее – что я думаю или с кем разговариваю?

– Важны дела, – хмыкнула Доун, – а не твои шлова.

Она встала, бросила баночку из-под йогурта в мусорное ведро, вытерла кончики пальцев салфеткой, скрутила ее узлом.

– Послушай, Доун…

Провожая ее взглядом, Уилл почувствовал, что за ним самим наблюдают. Он обернулся: Минна спряталась за «Американцем» Генри Джеймса.

– Где этот чертов Кэлвин? – спросил Эдди.

– Просил передать, что заболел, – объяснил Уилл.

В тот вечер Джулиус одолжил у него велосипед, и Уилл шел две мили до «Датч Ойл» пешком, по солнечной дорожке среди тополей на Пай-Холлоу-роуд.

– Что с ним, черт возьми, стряслось? Угу? – допытывался Эдди.

Кэлвин жаловался на головную боль – наверное, с похмелья. В прошлую пятницу он стащил из лаборатории еще литр спирта. Коктейлей в стаканчиках для анализов хватило на все выходные.

Когда Уилл возвращался с работы, тьма за автостоянкой казалась непроглядной, как глубины пруда возле заброшенной каменоломни, где плавали близнецы. Уилл притормозил, оставив позади фонари, и дал глазам привыкнуть к кромешному мраку. Вскоре он различил горизонт и звездное небо, услышал стрекот сверчков – будто рукоплещет публика на огромном невидимом стадионе, – а летучие мыши выписывали в вышине причудливые петли и спирали.

Через четверть мили Уилл почувствовал под ногами рельсы и разглядел впереди очертания знака железнодорожного переезда. Он прислушивался к собственным шагам и пугался, когда мимо проносилась машина, – свет фар слепил глаза, а рев мотора нарушал тишину ночи.

Минна встретила его мрачным взглядом.

– Где ты пропадал?

– Шел пешком, – объяснил Уилл.

Минна захлопнула книгу и ускользнула к себе. Она ни за что бы не призналась, что вечерами поджидает Уилла с работы, а на переменах ходит за ним по пятам. Ей нравились странные наброски в его тетрадях, нравилось, как он сдвигает брови, когда рисует. Минна представляла Уилла одиноким художником – как те, о ком она читала в книгах.

После того как Кэлвин из-за головной боли не пришел на работу в третий раз, терпение Эдди лопнуло.

– Уилл, никому из твоих знакомых не нужна работа?

Следующим вечером Уилл привел Роя Биддла. Говорила же Доун, что дела важнее слов! Теперь-то она все поймет.

Уилл показал Рою, как чистить туалеты, а ему самому доверили работу Кэлвина.

– Что же будет, когда Кэлвин вернется? – обеспокоенно спросил он у Эдди.

– Кэлвин уволен, – отрезал тот. – И неважно, есть у него уважительные причины или нет. Без него здесь чище!

По дороге из школы Уилл заслышал за спиной шаги. Обернувшись, он так и замер под пристальным взглядом карих глаз.

– Домой? – спросил он.

– Oui, [36]36
  Да (фр.).


[Закрыть]– послышалось в ответ.

С минуту они шли молча.

– Так ты серьезно? Про Париж?

– Конечно, серьезно.

– Значит, все, что ты говорила в классе, это правда?

Минна обиделась.

– Разумеется, правда. Найду работу в кафе, а потом и сама стану хозяйкой кафе. Или открою книжный магазин, как Сильвия Бич, [37]37
  Сильвия Бич (1887–1962) – американская писательница, издатель, владелица книжного магазина, одна из крупнейших фигур литературного Парижа между Первой и Второй мировыми войнами.


[Закрыть]и буду устраивать званые вечера, а бедные художники станут расплачиваться картинами. Через несколько лет им цены не будет.

– Но почему именно Париж?

– Мой отец парижанин.

– Твой отец? Стив Грекко?

– Нет, за Стива мама вышла замуж десять лет назад. – При упоминании этого имени Минна вздрогнула. – А мой папа был француз. Он умер, не успев жениться на маме. У меня такие же глаза, как у него. Больше ни у кого в семье таких нет.

Ее слова задели Уилла за живое.

– В нашей семье тоже ни у кого нет таких глаз, как у меня, – признался он.

Минна вгляделась в его лицо.

– Тебе не говорили, что ты похож на француза? – спросила она. – У тебя печальные французские глаза, как у Ива Монтана. А вдруг ты приемный сын? Будешь заходить ко мне в кафе, продавать свои рисунки на Монмартре, в квартале художников. Может, найдешь своих настоящих родителей.

Они шли мимо кованой кладбищенской ограды.

Растревоженный словами Минны, Уилл, чтобы уйти от разговора, рассказал, что Дочери американской Революции – на самом деле призраки.

Минна засмеялась.

– Не верю я в призраков.

– Тогда почему их цветы никогда не вянут?

– Покажи мне цветок, который не вянет.

Уилл повел Минну по кладбищенским дорожкам к изъеденным временем памятникам, украшенным живыми цветами. Минна хоть и подняла Уилла на смех, но просунула ладошку в его руку, когда они шли мимо искрошенных бурых надгробий, над которыми раскачивал ветви исполинский кедр. На другом конце кладбища, у кирпичной стены, они остановились. Над могильными плитами сгустились тучи, упали первые капли дождя.

– Пойдем отсюда, – сказал Уилл.

Но Минна не двинулась с места.

Уилл смахнул с ее щеки дождинку, Минна повернулась, закрыла глаза. Уилл поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, нетерпеливо прикусив его губу. Протянула руку, нащупала сквозь брюки его член и стала ласкать. Уилл положил руку Минне на грудь, но она отвела ее ниже, просунула себе под джинсы. Отлетела пуговица.

– Прости, – пробормотал Уилл, но Минна снова прикусила ему губу, заставив замолчать, и опустила его руку еще ниже, в ложбинку между ног. И застонала.

По дороге с кладбища Уилл спросил:

– Я сделал что-то не так?

– Нет, все хорошо, – ответила Минна с нетерпеливой улыбкой. – Но еще лучше нам будет дома, в настоящей постели.

– Где?

– В подвале, – пояснила Минна. – Помнишь старую медную кровать, что притащил твой отец? – Уилл замедлил шаг, и Минна, почуяв его нерешительность, подбодрила его улыбкой. – Слушай, я ведь тоже в первый раз.

– Не в этом дело, – вздохнул Уилл.

Улыбка сошла с лица Минны.

– А в чем?

Уилл молчал. Они стояли, взявшись за руки, у люка, ведущего в подвал.

– Я о ней сначала не подумал, а теперь вспомнил, и мне очень стыдно.

– О ком? О ком?!

– О Доун.

Минна вырвала руку и ударила его по щеке.

– Ох! – вскрикнул Уилл. – Больно! Ты что?

Но Минна уже убежала в дом.

В пятницу Кэлвин появился на работе. Он долго оправдывался, объяснял, что болел гриппом и его тошнило по пятнадцать раз на дню. Винил во всем химикаты, которыми дышал в «Датч Ойл», и сказал, что его отец грозится подать на компанию в суд. Эдди вдруг раздумал увольнять Кэлвина и перевел его в другое здание, корпус Б. Там совсем другая иерархия, большинство уборщиц – негритянки из Гайаны.

– Корпус Б? – заартачился Кэлвин. – Я с черномазыми не работаю!

– Где я сказал, там и будешь работать! Жалуйся своему адвокату, угу? – буркнул Эдди.

Следуя за Эдди, Кэлвин в упор глянул на Уилла:

– Эй, Родезия, больше я тебя подвозить не буду! Меня чуть не выгнали из-за того, что ты Роя привел.

Возвращались Уилл и Рой вместе. Рой боялся темноты и уговорил Уилла идти не по насыпи, а вдоль дороги, по проезжей части.

– А то, чего доброго, угодим в капкан, англичашка! – сказал Рой.

Уилл возразил, что капканы запретили ставить еще полвека назад. Но Рой отказался сходить с дороги, даже когда мимо с воем пронесся «мустанг» Кэлвина, обдав их гравием.

Три дня Минна не разговаривала с Уиллом. А он подарил Доун на день рождения книгу в бумажной обложке – Эбби Хоффман, «Укради эту книгу». Справочник террориста, настоящий кладезь советов: как уберечься от слезоточивого газа на уличной демонстрации, как оставить город без телефонной связи, как приготовить коктейль Молотова. Доун, наверное, книжка придется по вкусу.

Доун прислала ему записку на розовом листке в форме сердечка:

Уилл!

Спасибо за подарок, но я не одобряю действий, описанных в этой книжке. Я отдам ее на пресвитерианскую осеннюю распродажу, пусть твоя щедрость принесет пользу бедным. Ты молодец, что помог Рою найти работу.

Миру – мир.

Доун.

В ноябре снова зарядили дожди, подвал затопило. Бойлер сломался, и однажды субботним утром всем семерым обитателям дома пришлось мыться под холодным душем. Чтобы слить воду и вырыть яму для дренажного насоса, Говард призвал на помощь Джулиуса.

Отец и сын часами трудились бок о бок и без конца спорили. Говарду не нравилась привычка Джулиуса наполнять ведра до краев, а на лестнице проливать половину воды.

– Лучше наливай до половины – больше успеем, – заметил Говард.

– А ты перестань болтать – больше успеем, – съязвил Джулиус.

К их чести, они просушили в подвале пол и выложили цементом небольшую нишу для насоса. Но главное огорчение поджидало их, когда переставляли мебель. Среди опилок Джулиус нашел нечто непонятное, величиной с крупную картофелину.

– Что это?

– Положи на место, – велел Говард.

Джулиус не послушался, сдул опилки и увидел полупрозрачный белый предмет мягких очертаний, перехваченный узкой стальной полосой.

– Что это?

– Ты что, не слышишь? Положи на место!

– Ну пап, что это такое?

– Сердце. Это я придумал, когда работал в «Фэй-Бернхард», в те несколько месяцев, когда ждал…

Джулиус хихикнул:

– Шутишь! Сердце? Ты сделал сердце?

Недоверие в глазах сына стало для Говарда последней каплей.

– Отдай и убирайся! – заорал он.

Джулиус сунул ему сердце и неторопливо вышел из подвала. Говард дождался, когда закроется дверь, и упал на медную кровать. Из груди его вырвался стон, и Говард поник, сжимая сердце в руках.

– Где папа? – спросила Джулия, застав Джулиуса чистеньким, только что вымытым у телевизора, с ногами на журнальном столике.

Тот пожал плечами:

– В подвале, наверное.

– Давно закончили?

Узнав, что прошел не один час, Джулия осторожно спустилась в подвал, но Говарда и след простыл – лишь расставленная по углам рухлядь да острый запах свежевыкопанной глины. Снаружи донесся тревожный рокот мотора, и Джулия ринулась вверх по ступенькам.

Выглянув из люка, она увидела на дорожке «бьюик». Мотор работал вхолостую, из выхлопной трубы вырывался сизый дым, в тусклом свете приборов виден был человек за рулем.

– Что случилось? – спросил Уилл, подоспев на тревожный звук шагов.

Джулия, бледная, с застывшим лицом, не сводила глаз с машины.

– Твой папа, Уилл… он пропал несколько часов назад, и у меня недоброе предчувствие…

– Я приведу его, – вызвался Уилл и пошел к машине.

Но Джулия резко остановила его: «Нет, Уилл!» – и отправила домой. «Я сама», – сказала она.

Мотор работал неровно, с перебоями, словно больное сердце. Этот звук напомнил Говарду о малодушном отце, умершем в кресле от удара. Скрючившись за рулем «бьюика», скрытый от лунного света густой хвоей сосен, Говард вертел в руке искусственное сердце. Может статься, он изобрел его не ради отца, а чтобы укрепить свой собственный немощный дух? Если так, что проку от его изобретения? Нет у него больше ни воли, ни мужества, ни страсти.

Услыхав шорох шагов по гравию, Говард сунул бесполезную игрушку в карман пиджака.

Джулия осторожно приоткрыла дверцу. Говард уставился на нее невидящим взглядом.

– Выходи, милый, – попросила она. – Давай поговорим.

– Не о чем разговаривать.

– Говард, пожалуйста! Замерз?

– Нет.

– Ты весь дрожишь. Почему не надел куртку потеплей?

– Потому что собрался покончить с собой.

Джулия застыла на месте.

– Замерзнуть, как Скотт в Антарктиде? Да?

– Может быть.

Джулия затаила дыхание, пытаясь постичь чудовищный ход мыслей мужа. Безусловно, он давно все решил. Все приметы были налицо, однако она закрывала на них глаза. Но Джулию душил гнев: как мог он задумать такое? И чувства ее сразу нашли выход.