Текст книги "Черный воздух. Лучшие рассказы"
Автор книги: Джонатан Стрэн
Соавторы: Ким Робинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)
Если бы он упал в расселину, как тот камень, выскользнувший из-под ноги… если бы тот, другой камень угодил ему в голову… Казалось, сердце стучит о ребра гулко, будто в барабан. Живой…
Свернув на Честер-стрит, он снова увидел того же самого коротышку в черном пальто, прислонившегося плечом к стволу краснолистного клена напротив их дома. Следит за ними! Алекса коротышка вроде бы не заметил, однако не без труда поднял сумку, лежавшую у его ног, и двинулся прочь, в другую сторону. Поспешно склонившись к сточной канаве, Алекс подобрал камень и, обрызгав тротуар кровью, бросил его вслед коротышке что было сил. Камен пронесся над головой уходящего, будто пуля. Коротышка, пригнувшись, шмыгнул за угол, на авеню Содружества.
Похоже, отец был не на шутку взволнован.
– То же самое проделали с Гэри, и с Майклом, и с Кэтрин, а ведь у них академических часов еще меньше, чем у меня! Ума не приложу, как им жить дальше. Ума не приложу, как жить дальше нам.
– Возможно, нам в следующем семестре побольше студентов удастся привлечь, – сказала мама, тоже заметно расстроенная.
Вошедший в прихожую Алекс неторопливо повесил на вешалку пуховик.
– Ну, а до тех пор? А после?
Казалось, отец вот-вот сорвется на крик.
– Сейчас наших заработков на жизнь достаточно, и это главное. Ну, а насчет будущего… как знать, что ждет нас через пять лет?
Оценив подоплеку сказанного, отец надолго умолк.
– Вначале Ванкувер, потом Торонто, а теперь и здесь…
– Чарльз, не волнуйся ты обо всем разом.
– Да как тут не волноваться!
Пройдя в кабинет, отец затворил за собою дверь, а Алекса за углом не заметил. Алекс снова сунул в рот пальцы с сорванными ногтями. Из его комнаты не без опаски высунула голову Стелла.
– Привет, Стеллушка, – негромко сказал он.
Из гостиной, с того конца длинного коридора, донесся пластмассовый перестук клавиш маминого компьютера. Миновав по пути кабинет отца (изнутри – ни звука), Алекс вошел в гостиную. Мама, поджав губы, не сводя глаз с экрана, ожесточенно стучала по клавишам.
– Что стряслось? – спросил Алекс.
Мама подняла взгляд.
– Привет, Алекс. У отца… неприятности в университете.
– Ему опять в должности отказали?
– Нет, нет, об этом речь не идет.
– Однако на постоянное профессорство у него больше ни шанса?
Мама бросила на него раздраженный взгляд и снова повернулась к мерцающему экрану, к своей работе.
– Похоже, ты прав. Факультет переводит всех новых преподавателей на свободный режим. Нанимают их посеместрово, а платят по академической занятости, и это значит, преподавателю требуется уйма студентов, чтобы…
– Снова переезжаем?
– Не знаю, – резко ответила мама, явно раздраженная темой разговора, и звучно ударила по одной из функциональных клавиш. – Но деньги экономить придется всерьез. Все, что ты зарабатываешь на рынке, для нас теперь жизненно важно.
Алекс понимающе кивнул. О коротышке в черном пальто он, охваченный какими-то смутными, непонятными опасениями, решил не упоминать. Чувствовал: расскажешь об этом типе – и он приобретет в их жизни какую-то особую важность: мама с отцом разозлятся, или перепугаются, или еще что-нибудь такое. А если промолчать, Алекс убережет их от этого, справится с неприятностью сам, а они смогут заняться другими проблемами.
Вдобавок, не может же тут одно с другим быть связано? Слежка, потеря работы… Наверное, может. Но в таком случае родителям все равно ничего с этим не поделать. Лучше уж поберечь их нервы от лишней злости, от лишнего страха.
А уж он по этому типу в следующий раз постарается не промахнуться.
Грозы, налетавшие на город одна за другой, оборвали с деревьев осенний наряд. Шагая по улице, Алекс расшвыривал ногами красно-желтые листья, устилавшие тротуар. Коротышка в черном пальто на глаза больше не попадался, а Алекс… Алекс расклеивал листовки для отца, ставшего еще рассеяннее, еще сильнее замкнувшегося в себе. Алекс приносил домой овощи с рынка, упрятав добычу под пуховик, а мама готовила их, не задавая вопросов, как они раздобыты. И стирала в кухонной раковине, а выстиранное развешивала по веревкам, натянутым на задах, меж домами, стоя по колено в сорной траве. Порой одежда сохла по трое суток – нередко так, на веревках, и замерзала.
Развешивая и снимая выстиранные вещи, мама брала с собой на прогулку Стеллу. На каждый чуть шевельнувшийся листок кошка взирала, будто подозревая его в самых ужасных намерениях, но затем, раз-другой прыгнув, взмахнув лапой, освоившись, без оглядки бросалась в бой со всеми «врагами» сразу.
Как-то раз мама унесла корзину с сухим бельем на черную лестницу, и тут появившийся из-за угла бродячий пес кинулся к Стелле, остававшейся на дворе. Мама с криком бросилась назад, и пес поспешил удрать, но Стелла исчезла, как не бывало. Тогда мама позвала вниз сидевшего за уроками Алекса. Вместе они обыскивали задний двор и прилежащие дворики почти целый час, однако кошки нигде не нашли. Мама расстроилась всерьез. Только прекратив поиски и вернувшись домой, они услышали мяуканье, доносящееся откуда-то сверху. Спасаясь от пса, Стелла вскарабкалась на высоченный дуб.
– Ах, Стелла, вот умница! – с диковатыми нотками в голосе вскричала мама.
Кошку окликнули из кухонного окна, и отчаянное мяуканье усилилось. Поднявшись на крышу, Алекс с мамой едва разглядели ее, угнездившуюся высоко-высоко, среди голых ветвей огромного дуба.
– Сниму ее, – сказал Алекс. – Кошки же вниз с дерева слезть не могут.
Взобраться на дуб оказалось не так-то легко: частые ветви гнулись, раскачивались на ветру. Вдобавок стоило Алексу подобраться поближе, кошка карабкалась вверх.
– Нет же, Стелла! Куда ты? Ко мне иди, ко мне!
Но Стелла только в страхе таращилась на него, мертвой хваткой вцепившись в очередную ветку.
– Стелла, все о'кей, все о'кей, Стелла, – снова и снова повторяла мама, стоя внизу… однако Стелла в это не верила.
Настиг ее Алекс только у самой вершины дуба. Ну, наконец-то! Но вот незадача: чтобы слезть вниз, нужны свободные руки, а как же перепуганную кошку тогда удержать?
– Иди сюда, Стелла.
Стоило коснуться ее бока, кошка вздрогнула, негромко зашипела на Алекса. Дышала она часто-часто, как после быстрого бега. Пришлось подняться еще на шаг, на крайне сомнительной прочности ветку, оказавшись со Стеллой нос к носу. Кошка смотрела на Алекса, будто совсем не узнавая его. Отцепив кошкины лапы от ветки, Алекс взял ее на руки. Теперь, если Стелла начнет царапаться, ему несдобровать… но нет, кошка всего лишь, дрожа от ужаса, крепко вцепилась в грудь и плечо, глубоко впившись когтями в одежду.
Спускаться, хватаясь за ветки одной правой, а левой прижимая кошку к себе, оказалось непросто. По пути вниз Стелла отчаянно замяукала, завозилась в слабых попытках высвободиться. Наконец Алекс добрался до мамы, вскарабкавшейся навстречу довольно-таки высоко. Тут Стелла заволновалась сильнее прежнего.
– Давай ее сюда.
Старательно удерживая равновесие, Алекс отцепил от куртки лапу за лапой и на обеих руках опустил кошку вниз. Вновь щекотливый момент: если перепуганная Стелла начнет сопротивляться всерьез, всем им придется худо… однако кошка, упав к маме на грудь, разом обмякла, замерла бесчувственным комком шерсти.
Едва оказавшись в квартире, Стелла пулей метнулась под столик, к своему одеяльцу. Со временем маме удалось выманить ее оттуда при помощи угощения, но кошка никак не могла успокоиться, а Алекса к себе даже близко не подпускала, убегая прочь, если он хотя бы войдет в комнату.
– Похоже, все воротилось на круги своя, – заметила мама.
– И где справедливость? Это же я ее спас!
– Ничего, опомнится, – с явным облегчением рассмеявшись, утешила его мама. – Может, не сразу, однако опомнится. Ха! Вот неопровержимое доказательство тому, что кошки разумны настолько, чтобы сойти с ума. Иррациональны, нервны – совсем как люди.
Оба рассмеялись, и Стелла смерила их недобрым взглядом.
– Да-да, именно, и нечего на нас так смотреть! Успокоишься, и все с тобой будет в порядке.
Ранними вечерами, возвращаясь домой, Алекс нередко заставал отца расхаживающим по кухне и говорящим – громко, встревоженно, зло, а маму – пытающейся хоть как-то его успокоить.
– С нами проделывают то же самое, что сделали с Риком Стоуном! Но за что?!
Когда Алекс затворял входную дверь, разговор прерывался. Однажды, нерешительно миновав тихий коридор и дойдя до кухни, он обнаружил родителей обнявшимися: отец, склонив голову, прятал лицо в коротких маминых волосах.
Подняв взгляд, отец разомкнул объятия и направился в кабинет, а проходя мимо, сказал:
– Алекс, мне нужна твоя помощь.
– Пожалуйста.
С порога отцовского кабинета Алекс, не понимая, что происходит, смотрел, как отец набивает снятыми с полок книгами большой мешок для грязного белья. Первые несколько томиков он швырнул в мешок, будто перепачканную одежду, но тут же вздохнул и принялся укладывать остальные аккуратно, деловито, стараясь на них не глядеть.
– В Кембридже, на Масс-аве[53] 53
То есть на Массачусетс-авеню.
[Закрыть], есть букинистический магазин. Книжная лавка Антонио.
– Ну да, знаю такой.
Несколько раз они заглядывали туда вместе.
– Так вот о чем я тебя попрошу. Снеси, пожалуйста, все это туда и продай Тони от моего имени, – сказал отец, окинув взглядом опустевшие полки. – Справишься?
– Справлюсь, конечно.
Пораженный, Алекс поднял с пола мешок. Вот, стало быть, до чего дело дошло… Отцовские книги! Не в силах заставить себя взглянуть в лицо отца, он вскинул мешок на плечо.
– Прямо сейчас и схожу, – неуверенно сказал он.
В коридоре к нему подошла мама. Приостановившись, она безмолвно, с благодарностью потрепала Алекса по плечу и скрылась за дверями кабинета.
Направившись на восток, в сторону университета, Алекс перешел через Чарльз по огромному стальному мосту. Под пролетами моста завывал ветер. На кембриджском берегу, предъявив пропуск, он опустил тяжелый мешок на землю и осмотрел содержимое. После скандального инцидента с пролитым шоколадом касаться отцовских книг ему было настрого запрещено, а сейчас добрых штук двадцать лежало в мешке – бери, открывай, листай, сколько хочешь. Многие оказались на иностранных языках, в основном на русском и греческом с их незнакомым, чужим алфавитом. Неужели люди вправду понимают такие буквы? Ну, если отец понимает, значит, ничего невозможного в этом нет.
Обследовав содержимое мешка, Алекс выбрал пару томов на английском, «Одиссею» и «Колосса Маруссийского», и сунул их в карманы пуховика. Отнесет на ледник, прочтет, а после продаст Антонио – возможно, с книгами из следующего мешка. Книг у отца в кабинете на много мешков еще хватит.
Ледник припорошило снежком, укрывшим оспины углублений, улегшимся ярко-белыми пятнами на северный бок каждого серака, каждого валуна. Заполненные снегом, узкие трещины белели на фоне серого хаоса. Когда снег укроет ледник целиком, трещин под ним не заметишь, и гулять здесь станет слишком рискованно. Сейчас же опаснее всего оставлять за собой явный след: мало ли, кто на него наткнется. Но это прогулке не помешает. Подняться наверх по одной из щебеночных гряд – и дело в шляпе.
Эти полосы щебня, тянувшиеся кверху, как железнодорожные насыпи, казались Алексу настоящим чудом: будто бульдозер, взобравшийся на огромный центральный язык ледника, сгреб в стороны обломки камней и прочий мусор, оставив на склоне идеально прямые полосы. На самом же деле природа обошлась здесь без всякой техники. Во время одной из вылазок на ледник вдвоем отец пробовал объяснить Алексу, как это происходит.
– Лед движется, и в середине движение быстрее, чем по краям, совсем как в ручье. Поэтому лежащие на поверхности камни со временем соскальзывают вниз, образуя подобные полосы.
– А отчего полос две?
Отец, пожав плечами, заглянул в сине-зеленые недра одной из расселин.
– А ты знаешь, что лазать сюда ни мне, ни тебе не следует?
Остановившись, Алекс осмотрел автомобильную шину, торчащую из щебенки. От грузовика, истерта до самого корда… Гореть будет, но очень уж надымит. Кроме нее, в ровной насыпи, среди песка и камней, нашлось еще кое-что интересное – пластиковые бутылки, кукла, цоколь от лампочки, телефон.
Его убежище оказалось целым и невредимым. Вытащив из карманов книги, он поставил их на скамью, подпер парой булыжников, обошел валун, огляделся. Низкое небо казалось мягкой перламутрово-серой простыней, подернутой плавными, едва различимыми волнами складок. В неярком свете ледник заиграл всеми своими красками – розоватым отливом диковинных снежных водорослей, лазурью сераков, всевозможными оттенками камня, яркими пятнышками случайного мусора, белизной множества снежных заплат. Миллион разноцветных мазков под оловянной облачной пеленой…
Скрип, скрип, скрип; треск, долгий раскатистый рокот. Могучий исполинский зверь шевельнулся во сне. Пройдясь по его спине, Алекс вернулся в укрытие и сел на скамью. Со склона дальней боковой морены посыпался щебень, в воздухе заклубилась бурая пыль.
Книги он прочитал. «Одиссея» оказалась странной, но интересной. Кое-что из этой истории Алекс знал по рассказам отца. «Колосс Маруссийский», несмотря на затянутость и многословие, его здорово позабавил: читая «Колосса», Алекс то и дело вспоминал дядюшку, способного превратить самое незначительное происшествие в уморительный монолог не меньше часа длиной. А как пересказал бы он историю о Стелле, взобравшейся на дуб! При этой мысли Алекс от души рассмеялся… вот только дядюшка сидел в тюрьме.
Устроившись на скамье поудобнее, Алекс читал, а время от времени прерывался, чтоб оглядеться. Когда рука замерзала, он перехватывал книгу другой, пряча замерзшую руку в карман пуховика. Когда обе руки синели от холода, он прятал книги среди камней под скамьей и отправлялся домой.
За первым мешком в лавку Антонио и прочие кембриджские магазинчики отправился еще мешок книг, и еще, и еще. И всякий раз Алекс, выбрав из предназначенного на продажу то, что покажется интересным, заменял выбранное книгами, прочитанными на леднике. А читая, мечтал спасти все книги до одной, заработать денег как-нибудь по-другому и когда-нибудь, в неопределенном будущем, но в подходящий момент, вернуть отцу утраченную библиотеку.
Со временем Стелла простила спасителя и вновь начала с радостью, с азартом гоняться за куском бечевки из конца в конец длинного, узенького коридора, юзом скользя по полу на повороте возле отцовского кабинета. Вспоминая точно такие же игры с Понго, готовым гоняться за чем угодно, все трое от души хохотали над Стеллой – особенно когда она вдруг останавливалась и принималась брезгливо, старательно вылизывать шерстку, как будто ни о каких буйных играх даже не помышляла.
– Нет, Стелла, ты нас не обманешь! Мы помним, все помним!
Мама распродала большую часть музыкальной коллекции, кроме немногих, самых любимых вещей. Однажды Алекс отправился на ледник с мелодией «Concierto de Aranjuez»[54] 54
«Concierto de Aranjuez» («Аранхуэсский концерт», исп.) – самое известное произведение испанского композитора Хоакина Родриго, сольный концерт для классической гитары с оркестром.
[Закрыть], кружащей в голове: сегодня мама включила его за работой. С негромким хрустом шагая по снегу, Алекс мурлыкал себе под нос главную тему из второй части. Ясное дело, это и есть главная тема, песня самого ледника. Как только слепой композитор сумел ухватить, передать его необъятный, продуваемый всеми ветрами простор? Наверное, такие вещи можно не только увидеть, но и услышать. К примеру, вот в этих посвистах ветра над льдом.
День выдался жутко мрачным, ветреным, снежным. Сегодня Алекс мог бы взойти к середине огромного языка прямо между щебеночных гряд: наверх все равно никто больше не сунется. Та-да-да… да-да-да-да-да-да… та-да-да… Руки в карманах, подбородок к груди – так он и шел навстречу гудению ветра. Казалось, весь мир – здесь, вокруг… вот только в убежище на таком холоде дольше минуты не просидишь.
В поисках новой работы отец то и дело уезжал из города на несколько дней. Однажды утром Алекс проснулся под музыку из «Пензанских пиратов». Эта опера была одной из их любимых, мама то и дело слушала ее за работой и каждую субботу, с утра, а потому либретто каждый знал наизусть и нередко подпевал исполнителям, а Алекс безупречно мог подражать всем интонациям своего любимца, Пиратского короля.
Одевшись, он спустился на кухню. Мама стояла спиной к нему, у плиты, подпевая певице. Утро выдалось ясным, а огромные окна кухни были обращены на восток, и солнечный свет заливал все вокруг – раковину, тарелки, белую кухонную плиту, линолеум, цветы на подоконнике и Стеллу, сидевшую среди цветов и с удовольствием слушавшую мамино пение.
Рослая, широкоплечая, мама Алекса с каждым годом стриглась все короче, и теперь ее волосы превратились в шапочку мелких, тугих темно-русых кудряшек с несколько более длинной прядкой на затылке, вдоль шеи. «Скоро и ей конец, – подумал Алекс, – и тогда мамины волосы станут такими короткими, что дальше некуда». Увлеченная пением, мама опиралась изящной рукой о плиту и смотрела в окно. Голос у нее был довольно низкий, звучный, волнующий, будто у настоящей певицы, только красивее, а подпевала она арии Мейбл, узнавшей, что Фредерик сможет уйти от пиратов только в 1940-м[55] 55
Согласно сюжету оперы (ее действие происходит в конце 70-х годов XIX в.), главный герой, Фредерик, вправе оставить ученичество в пиратской команде, достигнув 21 года. Однако родился Фредерик 29 февраля – то есть день рождения у него бывает только раз в четыре года, в високосном году, а значит, в команде он должен прослужить до 84 лет. Мейбл – невеста Фредерика, обещавшая его дождаться.
[Закрыть].
Когда ария Мейбл завершилась, Алекс вошел на кухню и двинулся к кладовой.
– Эта – совсем короткая, – заметил он.
– Да, затягивать ее было бы совсем не к месту, – откликнулась мама. – В этом ведь ничего забавного нет.
Однажды вечером, в то время как отец отправился в очередную поездку, маме пришлось заночевать у Айлин, Иры и Гэри: Гэри арестовали, и Айлин с Ирой нужна была помощь. Алекс со Стеллой остались дома одни.
Стелла, расхаживая по опустевшей квартире, мяукала без умолку.
– Понимаю, Стелла, все понимаю, – раздосадованный, сказал ей Алекс. – Но их нет. Нет. И до завтра они не вернутся.
Но кошка и ухом не повела.
Алекс отправился в отцовский кабинет. Сегодня ему выпал случай что-нибудь почитать в относительном тепле и уюте, только с книгами нужно обращаться очень, очень бережно…
Книжные полки оказались пусты.
Алекс замер перед ними, изумленно разинув рот. Он и не думал, что книг продано так много. На отцовском столе оставались две-три, но их трогать Алексу не хотелось – тем более что они оказались словарями.
– Ну, это для меня – все равно, что китайская грамота.
Вернувшись в гостиную, он извлек из мешочка обрывок бечевки и попробовал увлечь Стеллу игрой, но играть кошка не пожелала. И на колени к нему не пошла. И мяуканья не прекратила.
– Стелла, заткнись!
Но кошка, умчавшись прочь, расплакалась жалобней прежнего.
Всерьез разозлившийся, Алекс отыскал склянку с кошачьей мятой и высыпал щепотку на линолеум в кухне. Стелла, мигом примчавшись, принялась нюхать траву, а затем и кататься по ней с боку на бок, а после буйно играла с бечевкой, пока не запуталась в ней хвостом. Тут кошка замерла, смерила Алекса мутным, испуганным взглядом, со всех ног умчалась в обычное свое убежище и наотрез отказалась выйти наружу. Тогда Алекс включил «Пензанских пиратов» и слушал их, слушал, пока наконец не уснул.
Мама сказала, что для Гэри подыскали хорошего адвоката, и на душе у всех сделалось как-то полегче. А спустя пару недель отец нашел новое место – специально позвонил с работы домой, чтоб поскорей рассказать об этом родным.
– Где? – спросил Алекс маму, как только та повесила трубку.
– В Канзасе.
– Значит, переезжаем.
– Да, – подтвердила мама. – Опять переезд…
– А там тоже есть ледники?
– Думаю, да. В холмах. Может быть, не такие большие, как наш, здешний. Но ледники есть везде.
Перед отъездом Алекс в последний раз вышел на лед. Все вокруг укрыл тонкий слой хрусткого снега. Причудливый, сказочный снежный пейзаж… Погода стояла ясная, небо сияло необычайной, невероятно бледной голубизной, белый простор ледника до боли слепил глаза. Высоко-высоко, над западным горизонтом, выгнулись полумесяцами несколько перистых облаков. Снег слегка, самую малость подтаивал, повсюду сверкали капли воды, и каждая заключала в себе крохотную, разноцветную искорку радуги. Звон капели, журчание, плеск талой воды доносились со всех сторон, яркий свет словно бы бил сквозь глаза прямо в мозг, подрагивал, оглушал.
Расселина напротив убежища Алекса сделалась шире, и доски скамьи попадали наземь. Ледяная стена вокруг валуна треснула, раскололась, осыпав деревянные плахи осколками льда.
Ледник двигался. Ледник дышал. Ледник жил. Никаким плотинам с электрическим подогревом его не остановить. Казалось, мощь его громадного податливого тела сочится снизу, словно холод сквозь вымокшие подошвы ботинок, вливается в мышцы, переполняет грудь. Ослепленный светом, падающим отовсюду, как лучи ламп над операционным столом (каждый камешек, укрытый снегом, – будто алое пятно на прозрачном диапозитиве), Алекс сощурился, прикрыл глаза. Белый свет… белый свет над белым простором…
Вдали гулко, раскатисто треснул куда-то стремящийся лед. Лед, ветер, тучи, солнце, планета – все вокруг двигалось, двигалось своим путем, не прерывая движения ни на минуту.
За упаковкой вещей Алекс услышал разговор родителей в соседней комнате.
– Нельзя, – сказал отец. – Нельзя, сама понимаешь. Не позволят.
Когда сборы были закончены, квартира приняла чужой, незнакомый вид. Голые стены, голый дощатый пол… все вокруг словно бы сделалось намного меньше. Одну за другой Алекс обошел опустевшие комнаты – спальню родителей, выходящую окнами на Честер-стрит, и свою спальню, и кабинет отца, и гостиную, и кухню, необычайно, сказочно светлую по утрам. И кладовую. Стелла, мяукая, следовала за ним. Ее одеяльце по-прежнему лежало на месте, в углу, однако без столика, побитое молью, сплошь в свалявшейся шерсти, казалось никчемным, ни на что не годящимся. Взяв кошку на руки, Алекс вернулся в кладовку и поднялся по черной лестнице на крышу.
По углам белели сугробики, наметенные ветром. Любуясь городом, Алекс обошел крышу – раз, и еще раз, и еще, а Стелла, усевшаяся у порога чердачной надстройки, провожала его настороженным взглядом. Ветер трепал, ерошил ее трехцветную шерстку.
Снег вокруг чердачной надстройки растаял, а после снова замерз. Крохотные, плоские зеркальца льда змеились по усыпанному гравием рубероиду. Присев на корочки, Алекс задумчиво постучал по льду ногтем, поднялся, повернулся к западу, но соседние здания и верхушки голых деревьев заслоняли весь вид.
В коробку Стелла решительно не желала, сопротивлялась изо всех сил, а едва оказавшись внутри, заплакала, замяукала жалобно-жалобно.
Отец уже отбыл в Канзас, на новое место, а Алекс, мама и Стелла жили в гостиной у Майкла У, пока мама не закончит работу. Теперь ее работа подошла к концу, и для них тоже настал день отъезда. Билеты в кармане, скоро на поезд… но прежде нужно отнести Стеллу к Талботам.
Перейдя улицу, Алекс с коробкой в руках двинулся следом за мамой, вдоль авеню Содружества. Кошка беспокойно ерзала на одеяльце, скреблась в картонную стенку, прижатую к груди. На углу Кенмор они свернули к югу. Мама быстро шагала чуть впереди, а когда они добрались до нужного дома, взяла коробку сама.
– Подождешь здесь, внизу, ладно? – сказала она.
– О'кей.
Подхватив коробку под мышку, мама нажала кнопку звонка, дождалась сигнала домофона и скрылась в подъезде.
Алекс присел на ступеньки у входа. На тротуаре, в углу, поблескивали малыши – плоские растопыренные пальцы льда, выступившего из трещин в асфальте.
Вскоре вернулась мама – побледневшая, кусая губу. Оба быстрым шагом двинулись прочь, но вдруг мама сказала:
– Ох, Алекс, как она перепугалась! – и опустилась на ближайшее крыльцо, уткнувшись лицом в колени.
Алекс подсел к ней, слегка прислонившись плечом к плечу мамы. Без слов, без объятий – все это ни к чему. Просто сесть рядом, быть рядом… Этому он научился у отца и сидел рядом с мамой, будто ледник. Чуть шевелящийся. Живой. Залитый ослепительно-белым солнечным светом.
– Идем, – поднявшись на ноги, сказала мама.
Добравшись до авеню Содружества, оба свернули к вокзалу.
– У Талботов ей понравится наверняка, – сказал Алекс. – С Джеем она уже подружилась.
Мама, слегка хлюпнув носом, вскинула голову, подставила ветру лицо.
– Не сомневаюсь. Видишь, со временем и кошки учатся к новому привыкать.
Оба умолкли. Невдалеке от вокзала мама обняла Алекса, привлекла к себе.
– Интересно, как Понго там поживает, – со вздохом сказала она.
Тучи высоко в небе ползли к городу лавиной битого льда.
