Текст книги "Особые отношения"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Больше вопросов не имею, – говорит Уэйд, с ободряющей улыбкой кивает мне и занимает свое место.

Когда вперед выходит Анжела Моретти, я понимаю, кого она мне напоминает. Камышовую кошку. Пантеру – своими черными волосами.

– Мистер Бакстер, все те четыре года вашего брака, когда Зои пыталась забеременеть естественным путем, и все те пять лет лечения от бесплодия вы верили, что из нее получится хорошая мать?

– Разумеется.

– Почему же в таком случае сейчас она недостойна растить ребенка?

– Она ведет образ жизни, который я считаю неправильным, – отвечаю я.

– Скажем, отличный от вашего, – поправляет адвокат. – Тот факт, что она лесбиянка, – единственная причина, по которой вы не видите Зои в роли матери?

– Крайне весомая причина. Господь объясняет в Библии, что…

– Отвечайте «да» или «нет», мистер Бакстер. Это единственный недостаток Зои, который мешает назвать ее хорошей матерью?

– Да, – негромко подтверждаю я.

– Правда ли, что у вас, мистер Бакстер, по-прежнему есть сперма, с помощью которой вы можете оплодотворить еще эмбрионы?

– Не знаю. Меня признали бесплодным, а это означает, что если и могу, то это будет непросто.

– Тем не менее вам не нужны эти эмбрионы. Вы хотите их отдать?

– Я хочу, чтобы у этих детей была самая лучшая жизнь, – отвечаю я. – И в моем понимании это полноценная семья – мама и папа.

– Как известно, вас воспитывали отец с матерью, не так ли, мистер Бакстер?

– Да.

– Тем не менее вы стали спившимся разведенным неудачником, живущим у брата в доме, в комнате для гостей.

Этого я вынести не могу и привстаю со стула.

– Протестую! – кричит Уэйд. – Предвзятое отношение!

– Снимаю вопрос. Если суд отдаст вашему брату и невестке эмбрионы, – спрашивает Анжела Моретти, – кем будете вы?

– Я… буду дядей.

– Да? А как же вы будете дядей, если являетесь для них биологическим отцом?

– Это что-то вроде усыновления. – Я заметно нервничаю. – Я имею в виду, это и есть усыновление. Рейд станет отцом, а я дядей.

– Следовательно, вы собираетесь отказаться от своих родительских прав, когда родятся эти дети?

Бен Бенджамин говорил: что бы я ни подписал, в любой момент повзрослевшие дети смогут найти своих настоящих родителей. Я озадаченно смотрю на своего адвоката, сидящего за столом.

– Мне показалось или вы намекнули, что я не смогу этого сделать?

– Вы хотите, чтобы эти эмбрионы выросли в традиционной христианской семье? – спрашивает она.

– Да.

– При этом вы просите, чтобы суд отдал их биологическому отцу, которого они будут называть дядей и который живет на первом этаже в доме родителей, которые их растят? Разве это похоже на традиционную христианскую семью, мистер Бакстер?

– Нет! Я хотел сказать, да…

– Так нет или да?

Ее слова словно пули. Хоть бы она говорила не так быстро. Пусть дала бы мне время подумать.

– Это… это семья…

– Когда вы порождали с Зои эти эмбрионы, в тот момент вы хотели растить этих детей вместе с ней, верно?

– Да.

– Более того, Зои до сих пор готова, хочет и может забрать эти эмбрионы и вырастить их как своих детей. С другой стороны, вы ретировались.

– Я не ретировался.

– Это она подала на развод или вы?

– Я. Но я оставил свою жену, а не детей…

– Нет, конечно, их вы только собираетесь отдать, – говорит Анжела. – Вы также свидетельствовали, что в промежуток между разводом и днем, когда Зои пришла к вам, чтобы поговорить о судьбе эмбрионов, вы о них даже не вспоминали?

– Я не это хотел сказать…

– Но сказали именно это. Что еще вы сказали, но говорить не хотели, мистер Бакстер? – Она делает шаг ко мне. – Что вы довольны, что отдадите эти эмбрионы брату, а сами займете место стороннего наблюдателя в их воспитании? Что вы полностью изменились? Что вы раздули весь этот процесс лишь для того, чтобы отомстить бывшей жене, чей новый образ жизни заставляет вас чувствовать себя ущербным?

– Протестую! – ревет Уэйд, но к тому времени я уже взвился со стула, меня трясет, лицо покраснело, а за зубами накопились сотни злых ответов.

– Больше вопросов не имею, мистер Бакстер, – улыбается Анжела Моретти. – Достаточно.

Уэйд просит объявить перерыв, чтобы я смог взять себя в руки. Я покидаю зал суда под аплодисменты баптистов церкви Вестборо. Я чувствую себя грязным. Одно дело – возлюбить Иисуса всем сердцем, и совсем другое – протестовать за пределами храма, потому что веришь, что евреи убили твоего Спасителя.

– От них можно избавиться? – шепчу я Уэйду.

– Ни в коем случае, – бормочет он в ответ. – Они оказывают существенное давление. Макс, самое сложное уже позади. Серьезно. Знаешь, почему ей пришлось сделать все, чтобы вывести тебя из себя? Потому что ей больше нечем крыть. Ни по законам этого штата, ни, разумеется, по законам Божьим.

Он заводит меня в крошечный кабинет, где стоят стол, два стула, кофеварка и микроволновая печь. Уэйд подходит к микроволновке и нагибается, чтобы его лицо оказалось на уровне блестящей черной дверцы. Он широко улыбается, чтобы рассмотреть свои зубы, большим пальцем вычищает какую-то крошку между ними и снова улыбается.

– Если тебе кажется, что этот перекрестный допрос был жестоким, тогда сиди и наслаждайся тем, что я намерен сделать с Зои.

Не знаю, от чего мне стало хуже.

– Сделайте одолжение, – прошу я, – позовите ко мне пастора Клайва.

Уэйд колеблется.

– Только если ты будешь разговаривать с ним как со своим духовным наставником, а не как с изолированным свидетелем…

Я киваю. Меньше всего мне хочется пересказывать все, что за последний час произошло в зале суда.

Уэйд уходит, забирая с собой весь воздух. Я сажусь на пластмассовый стул и опускаю голову на колени. Мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание. Через несколько минут дверь открывается, и я вижу белый льняной костюм пастора Клайва. Он придвигает ко мне второй стул.

– Давай помолимся, – предлагает он и склоняет голову.

Его слова переполняют меня, вбирают в себя все грубые обломки и уносят их. Молитва, как вода: невозможно представить, что эта стихия обладает силой делать добро, однако дайте время и она изменит рельеф Земли.

– Макс, такое впечатление, что у тебя внутри идет борьба, – говорит пастор.

– Просто… – Я отвожу глаза и качаю головой. – Не знаю. Может быть, стоит отдать их Зои.

– Что заставляет тебя сомневаться в своем решении? – спрашивает пастор Клайв.

– Слова ее адвоката. Что на самом деле я отец, а буду дядей. Если я запутался, как же в этом разберется ребенок?

Пастор похлопывает ладонью о ладонь и кивает.

– Знаешь, я помню одну очень похожую ситуацию. Почему я не вспомнил о ней раньше?

– Правда?

– Да. О биологическом отце, ребенка которого вырастила другая пара. Этот мужчина сам выбрал их родителями, совсем как ты, потому что действовал в интересах ребенка. Тем не менее ему удалось внести свою лепту в воспитание этого малыша.

– Вы знакомы с ними?

– Очень близко, – улыбается пастор Клайв. – И ты тоже. Всевышний подарил Марии Иисуса, чтобы она его выносила, а Иосиф его воспитал. Он знал, что так нужно. А Иисус… Что ж, несомненно, он смог во всем разобраться.

Но я не Бог. Я всего лишь человек, который постоянно все портит, который изо всех сил старается не допустить очередной ошибки.

– Все будет хорошо, Макс, – обещает пастор Клайв.

И я поступаю так, как поступаю всегда, когда рядом с пастором: я верю его словам.

Должен признаться, когда в зал суда входит Рейд, мои сомнения развеиваются. Он в одном из своих модных дорогих костюмов, сшитых на Савил-Роу в Лондоне, и в итальянских туфлях ручной работы. Черные волосы аккуратно подстрижены; мне доподлинно известно, что сегодня утром он вызывал профессионального брадобрея, что тот его побрил. Он из тех мужчин, которые, когда входят в комнату, притягивают к себе всеобщее внимание, и не столько благодаря внешности, а скорее уверенности в себе. Когда он проходит мимо меня к свидетельской трибуне, я улавливаю запах лосьона после бритья и чего-то еще. Не одеколона, одеколонами Рейд не пользуется. Это запах денег.

– Назовите для протокола свое имя, – говорит Уэйд.

– Рейд Бакстер.

– Где вы живете, мистер Бакстер?

– Ньюпорт. Оушен-драйв, сорок один.

– Какие отношения связывают вас с истцом, Максом Бакстером?

– Я его старший брат, – улыбается Рейд.

– Вы женаты, мистер Бакстер?

– Вот уже одиннадцать лет на своей любимой Лидди.

– У вас есть дети? – спрашивает Уэйд.

– Господь не благословил нас детьми, – отвечает Рейд. – Однако, признаюсь, не из-за отсутствия старания.

– Расскажите немного о своем доме, – просит Уэйд.

– Дом площадью четыреста восемнадцать квадратных метров на берегу океана. В нем четыре спальни, три ванные комнаты и еще один туалет. Огромный двор, где есть кольцо для игры в баскетбол. Не хватает одного – детей.

– Чем вы зарабатываете себе на жизнь?

– Я управляю портфелем ценных бумаг в компаниях «Монро» и «Флэтт-энд-Коэн», – отвечает Рейд. – Я работаю с ними уже семнадцать лет. Я старший партнер. Я управляю, вкладываю и снова вкладываю деньги других людей, чтобы сохранить и приумножить их богатство.

– Какова ваша чистая прибыль, мистер Бакстер?

Рейд скромно опускает глаза.

– Чуть больше четырех миллионов долларов.

Ничего себе!

Я знал, что мой брат богат, но четыре миллиона долларов…

Самое большее, что я смог бы предложить ребенку, – это долю в дрянном ландшафтном бизнесе и свои знания о том, как в суровом климате вырастить розы. Явно не доверительный фонд.

– Ваша жена Лидди тоже работает? – спрашивает Уэйд.

– Она работает на добровольных началах в различных организациях. Она организовала при нашей церкви воскресную школу, раздает обеды в местном приюте для бездомных, состоит членом католической женской больничной ассоциации Ньюпорта. Она также входит в совет общества охраны архитектурного наследия. Но мы всегда хотели, чтобы она была домохозяйкой, чтобы могла сама воспитывать наших детей.

– Вы считаете себя религиозным человеком? – спрашивает Уэйд.

– Да, – отвечает Рейд.

– Какую церковь вы посещаете, мистер Бакстер?

– Церковь Вечной Славы. Я являюсь ее прихожанином уже пятнадцать лет.

– Вы занимаете какие-либо посты или должности в церковной иерархии?

– Я казначей, – отвечает Рейд.

– Вы с женой регулярно посещаете церковь?

Он кивает.

– Каждое воскресенье.

– Вы считаете себя возродившимся христианином?

– Если вы имеете в виду, считаю ли я Господа своим спасителем, то да, – говорит Рейд.

– Я бы хотел обратить ваше внимание на истца в этом деле, на Макса Бакстера. – Уэйд указывает на меня. – Как бы вы описали ваши с ним отношения?

Рейд на секунду задумывается.

– Благословением, – говорит он. – Невероятно, что мой младший брат вновь вернулся в мою жизнь и встал на праведный путь.

Мои первые воспоминания относятся к трехлетнему возрасту. Я завидую тайному клубу Рейда. Он находится в домике на дереве – особом тайнике, где брат может укрыться со школьными друзьями. Я еще слишком мал, чтобы лазать на дерево, – об этом мне постоянно твердили родители и сам Рейд, который не хотел, чтобы за ним таскался докучливый младший брат. По ночам я думал о том, какой же внутри этот домик на дереве. Я представлял себе необычайно яркие стены, горы конфет и комиксов. Однажды я, хотя и знал, что мне влетит, залез в домик на дереве, пока Рейд был в школе. К моему удивлению, домик был просто деревянным, кое-где разрисованным карандашами. На полу газета и несколько сломанных пистонов от игрушечного пистолета.

Я думал, что это самое волшебное место, которое только существует, – но опять-таки, люди так часто думают о недостижимых вещах. Поэтому я спрятался, хотя и слышал, что меня зовет мама. Рейд как раз вернулся из школы и, как обычно, полез по лестнице в домик, даже не заходя домой.

«Что ты здесь делаешь?» – спросил он, и тут же раздался мамин голос, а через минуту в люке показалась ее голова. – «Как Макс сюда забрался? – закричала она. – Он еще маленький, чтобы лазать по деревьям…» – «Не волнуйся, – ответил Рейд. – Это я ему помог». Я не понимал, почему он солгал ради меня. Не понимал, почему он не злится из-за того, что я залез в его домик. Мама поверила, но сказала, что придет, чтобы снять меня, потому что совсем не хочет ехать в травмпункт. Потом Рейд посмотрел на меня. «Если хочешь быть членом клуба, ты должен соблюдать правила. А правила устанавливаю я», – сказал он.

Мне кажется, я всю жизнь стремился быть частью любого сообщества, куда входил мой брат.

Уэйд продолжает задавать ему вопросы, а я вновь возвращаюсь к происходящему в зале.

– Как давно вы знакомы с Зои Бакстер?

– Она пела на нашей с Лидди свадьбе. Тогда мы и познакомились. Она стала встречаться с моим братом.

– Вы ладили? – спрашивает Уэйд.

Рейд робко улыбается.

– Скажем так, у нас разные взгляды на жизнь.

– Вы часто встречались с Зои, когда она состояла в браке с вашим братом? – продолжает Уэйд.

– Пару раз в год.

– Вам было известно об их проблемах с бесплодием?

– Да, – отвечает Рейд. – Откровенно говоря, однажды брат обратился ко мне за помощью.

Я чувствую, как учащенно забилось мое сердце. Я не присутствовал во время репетиций выступления Рейда, когда Уэйд инструктировал моего брата, что отвечать на вопросы. Если бы я там был, я бы знал, чем все закончится.

– Мы встретились за обедом, – объясняет Рейд. – Я знал, что они с Зои уже пару раз проходили ЭКО, и Макс рассказывал мне, что для пары это не только огромная эмоциональная нагрузка, но и процедура, требующая значительных денежных средств. – Он смотрит на меня. – Макс заверил Зои, что изыщет возможность оплатить пятую процедуру ЭКО, но не знал как. Заложить дом он не мог, потому что сам снимал квартиру. Он уже и так распродал часть своего инвентаря. Ему необходимо было десять тысяч долларов, чтобы оплатить процедуру, и он не знал, к кому еще можно обратиться.

Я не смотрю в сторону Зои, но чувствую ее испепеляющий взгляд на своей щеке. Я никогда не рассказывал ей об этой встрече. Сказал только, что во что бы то ни стало найду способ, чтобы она смогла родить ребенка.

– И как вы поступили, мистер Бакстер?

– А как на моем месте поступил бы брат? – удивляется Рейд. – Я выписал ему чек.

Анжела Моретти просит объявить перерыв. В основном потому, что боится, что Зои вот-вот задушит меня голыми руками.

Я не то чтобы пытался ее обмануть или скрыть тот факт, что на последнюю процедуру деньги нам дал Рейд. Но мы погрязли в долгах, я не мог взять кредит еще на десять тысяч или найти иной способ оплатить ЭКО. Но и мысль о том, чтобы сказать ей, что у нас закончились деньги, претила мне. Каким бы неудачником я выглядел!

Я всего лишь хотел, чтобы она была счастлива. Я не хотел, чтобы она думала о том, сколько мы должны, если у нас родится ребенок.

И не то чтобы Рейд просил меня вернуть эти деньги. Думаю, мы оба понимали, что это не заем, а скорее подарок. Так он мне и сказал, когда ставил свою подпись на чеке: «Знаю, если бы я оказался на твоем месте, Макс, ты сделал бы все, чтобы помочь мне». Это его слова.

Когда Зои возвращается в зал суда, на меня она не смотрит. Уставилась перед собой, куда-то справа от судьи, пока ее адвокат приступает к перекрестному допросу Рейда.

– Значит, вы покупаете ребенка, – начинает Анжела Моретти.

– Нет. Эти деньги были подарком.

– Но вы же дали брату десять тысяч долларов, которые он использовал на зачатие эмбрионов, опеку над которыми вы сейчас просите, верно?

– Да.

– И у вас есть права на эти эмбрионы, потому что вы их купили, не так ли? – стоит на своем Анжела.

– Я морально отвечаю за то, чтобы они были воспитаны надлежащим образом, – говорит он.

– Я спрашиваю не об этом. Вы считаете, что у вас есть права на эти эмбрионы, потому что вы их купили. Я права, мистер Бакстер? Я права, мистер Бакстер?

Ни разу во время наших разговоров с Рейдом и Лидди об этих детях брат не поднимал вопрос о чеке, который мне выписал. Он ни единым словом не упомянул о том, что сейчас я что-то ему должен, потому что тогда он дал мне деньги.

Рейд опускает глаза, тщательно подбирая слова, прежде чем произнести их вслух.

– Если бы не я, – наконец говорит он, – этих детей вообще не существовало бы.

Когда судья решает, что на сегодня довольно, я вскакиваю с места, пока меня не остановил Уэйд, и выбегаю из зала суда. Мне приходится протискиваться сквозь группу фундаменталистов из Вестборо, которые кричат, что они на моей стороне.

Когда это превратилось в настоящую войну?

Как только я вылетаю из здания суда, ко мне спешит толпа журналистов. Я слышу за спиной голос Уэйда, и у меня чуть ноги не подкашиваются от облегчения.

– Мой клиент не дает комментариев! – заявляет он, кладет руку мне на плечо и ведет меня по дорожке к стоянке. – Не смей больше так поступать, – шипит он. – Я не позволю тебе, Макс, запороть этот процесс.

Я останавливаюсь и расправляю плечи. Тыкаю пальцем в его вычурную, сшитую на заказ сорочку.

– Ты, – говорю я, – работаешь на меня.

Но это правда не на сто процентов. Потому что все счета Уэйда оплачивает Рейд.

При мысли об этом мне хочется обо что-нибудь почесать кулаки. Лицо Уэйда – соблазнительная мишень. Но вместо этого я только толкаю его в грудь, но так, что он чуть не падает. И не оглядываясь иду к своему грузовику.

Похоже, я знаю, куда направляюсь, еще не доехав до места. В Ньюпорт возле Рагглз-авеню, где скалы. И в те дни, когда сезон серфинга в разгаре, здесь самые невероятные волны, которые мне доводилось видеть.

И еще здесь можно разбиться насмерть.

Моя доска в кузове грузовика. Я раздеваюсь, натягиваю гидрокостюм, который всегда лежит у меня на заднем сиденье, – так, на всякий случай. Потом осторожно, чтобы не напороться на камни, пробираюсь по скалам.

Отдыхающие в воде не плещутся – я один на один с самыми красивыми на свете волнами.

Не знаю, почему в океане все земные проблемы кажутся мелкими. Возможно, потому что я намного меньше окружающей меня стихии. Возможно, потому что я знаю: даже если я перевернусь, можно еще раз выплыть в море и начать все сначала.

Если вы никогда не занимались серфингом, вам не понять тяги к этому виду спорта. Что бы ни говорил, что бы ни делал пастор Клайв, именно в океане я чувствую себя ближе всего к Богу. Это самая удивительная смесь абсолютной безмятежности и безудержного веселья. Вот ты во всеоружии ждешь подходящую волну. Работаешь руками, гребешь как сумасшедший, пока, словно по волшебству, пена у тебя под ногами не становится крылом, и тебя поднимает волной. Ты летишь. Летишь, а потом, когда тебе кажется, что сердце вот-вот вырвется наружу, все заканчивается.

Под доской поднимается зыбь. Я оборачиваюсь и вижу, как следом за мной образуется воронка. Я выпрямляюсь, надеваю заплечник и лечу на доске. Волна обрушивается на меня. Я падаю, кувыркаюсь, ухожу под воду и уже не знаю, где верх, а где низ.

Я разрываю водную гладь. Легкие горят огнем, волосы свисают спутанными сосульками, в ушах покалывает от холода. Это я понимаю. В этом я дока.

Я намеренно не возвращаюсь домой до заката. Кутаюсь в одеяло, сижу на краю скалы и наблюдаю, как луна то исчезает, то появляется из-за набегающих волн. Голова гудит, из-за ужасного падения болит плечо, да и соленой воды я наглотался. Не могу даже описать, как мне хочется выпить. Я бы убил за пиво. Но я понимаю, что если сяду в грузовик, то отправлюсь прямиком в бар и выпью это пиво. Поэтому я сижу и жду, когда закроется большинство заведений, а потом разрешаю себе поехать домой.

В доме Рейда темно. Оно и понятно, ведь когда я сворачиваю к дому, на часах уже почти три ночи. Я поворачиваю ключ в замке, разуваюсь на пороге, чтобы никого не разбудить, и на цыпочках вхожу в дом.

Крадучись я иду в кухню, чтобы выпить воды, и тут замечаю Лидди, сидящую за кухонным столом, словно привидение. Она встает и поворачивается ко мне лицом. Кружева на ее ночной рубашке напоминают морскую пену.

– Слава Богу! – вздыхает она. – Ты где был?

– Катался на серфинге. Мне нужно было проветриться.

– Я тебе звонила. Волновалась.

Я видел, что она звонила мне на сотовый, но удалил голосовые сообщения, даже не прослушав. Я должен был так поступить, хотя и не могу объяснить почему.

– Я не пил, если ты на это намекаешь, – говорю я.

– При чем здесь это? Я просто… Я уже хотела обзванивать больницы, но Рейд сказал, что ты большой мальчик и сможешь о себе позаботиться.

Я вижу открытую телефонную книгу на столе и чувствую угрызения совести.

– Я не хотел, чтобы ты из-за меня не спала. У тебя завтра ответственный день.

– Я все равно не засну. Рейд принял снотворное и теперь храпит, как медведь.

Лидди садится на пол, упираясь спиной о стену. Когда она жестом просит меня присесть рядом, я тоже опускаюсь на пол. Минуту мы молчим, прислушиваясь к тишине дома.

– Помнишь «Машину времени»?

– Конечно.

Этот фильм мы смотрели несколько лет назад. Абсолютно второсортная лента о путешественнике во времени, который потерялся в пространстве и застрял в будущем на восемьсот тысяч лет вперед.

– Ты бы хотел заглянуть в будущее, даже если бы знал, что не в силах его изменить? – спрашивает Лидди.

Я задумываюсь над ее вопросом.

– Не знаю. Наверное, будущее может слишком больно ранить.

Когда она кладет голову мне на плечо, клянусь, я перестаю дышать.

– В детстве я любила читать детективы, потому что в конце очередной главы выбираешь иное развитие событий. И в зависимости от этого меняется конец истории.

Я чувствую запах ее мыла – манго и мята – и шампуня, который иногда краду у нее из ванной и пользуюсь им сам.

– Бывало, я откладывала книгу и пыталась воссоздать ход событий… – Она смеется. – У меня никогда не получалось. Никогда не складывалось все так, как я хотела.

Когда Лидди впервые увидела снег (и я стал тому невольным свидетелем), она вскидывала руки и ловила снежинки. «Посмотри на узор», – сказала она и протянула ко мне ладонь, чтобы и я смог увидеть. Однако снежинка уже растаяла.

– Рейд рассказал мне о своем выступлении в суде.

Я смотрю в пол. Не знаю, что я должен сказать.

– Знаю, иногда Рейд может быть таким… чурбаном. Знаю, что он ведет себя так, как будто ему принадлежит весь мир. Мне это известно лучше, чем другим, за исключением, может быть, тебя. Я также понимаю, что ты, Макс, задаешься вопросом, зачем тебе все это. – Лидди становится на колени и наклоняется ближе, волосы падают ей на лицо. Она кладет руку мне на щеку. Потом медленно меня целует. – Ты делаешь это ради меня, – шепчет она.

Я жду, что сейчас очнусь от этого дьявольского, но сладкого наваждения. Я уверен, что в любую минуту открою глаза и увижу перед собой врача, который пристально меня осматривает и сообщает, что после падения я надолго потерял сознание. Я хватаю Лидди за запястье, чтобы она не успела убрать руку с моей щеки. У нее теплая гладкая кожа.

Я отвечаю на ее поцелуй. Господи, да, я целую ее в ответ! Обхватываю ее голову руками и пытаюсь выплеснуть на нее то, что мне никогда не дозволено было говорить. Я жду, что она отстранится, ударит меня, но в этом новом мире достаточно места для нас двоих. Я хватаюсь за край ее рубашки и приподнимаю, чтобы ее ноги переплелись с моими. Потом стягиваю свою рубашку, чтобы Лидди могла поцелуями убрать соль с моих лопаток. Я укладываю ее на пол. Я люблю ее.

Позже, когда возвращается реальность, я чувствую твердый кафель под бедром и тяжесть ее тела, обвивающего меня, и меня охватывает проклятая паника.

Всю свою жизнь я мечтал стать таким, как мой брат. И вот я им стал.

Как и Рейд, я хочу иметь то, что мне не принадлежит.

Я просыпаюсь один на полу в кухне, в трусах, надо мной стоит Рейд.

– Смотри-ка, явился! – говорит он. – Я же говорил Лидди, что у тебя девять жизней. – Одет он безукоризненно, в руках чашка кофе. – Давай скорее в душ, или опоздаешь в суд.

– А Лидди где?

– Заболела, – отвечает Рейд. – Наверное, лихорадит. Она хотела остаться дома, но я напомнил, что она следующий свидетель.

Я хватаю одежду и бегу наверх. Мне следовало внять словам Рейда и одеться, но вместо этого я стучу в закрытую дверь супружеской спальни.

– Лидди! – шепчу я. – Лидди, что с тобой?

Дверь приоткрывается. Лидди стоит в халате. Она крепко придерживает его у воротника, как будто я никогда не видел того, что под ним. Щеки у нее пунцовые.

– Мне нельзя с тобой разговаривать.

Я просовываю ногу в щель, чтобы она не могла захлопнуть дверь.

– Все должно было быть не так. Вчера ночью ты…

– Согрешила, – перебивает Лидди, и ее глаза наполняются слезами. – Вчера ночью я была замужем. Я и сейчас замужем, Макс. И хочу ребенка.

– Мы можем все решить. Мы можем сказать суду…

– Что сказать? Что ребенок должен достаться паре, в которой жена изменяет своему мужу? В которой жена любит своего деверя? Макс, вряд ли окружающие видят традиционную семью такой.

Но последнее предложение я уже не слышу.

– Ты меня любишь?

Она втягивает голову в плечи.

– Человек, которого я полюбила, готов отдать мне самое дорогое – своего ребенка. Человек, которого я полюбила, любит Господа так же сильно, как и я. Человек, которого я полюбила, никогда бы не посмел обидеть своего брата. Макс, вчерашней ночи не было. Потому что в противном случае ты уже больше не тот человек.

Она захлопывает дверь, но я продолжаю стоять, не в силах пошевелиться. По коридору эхом разносится звук приближающихся шагов Рейда. Он обнаруживает меня перед дверью своей спальни, хмурится и смотрит на часы.

– Ты еще не готов?

Я сглатываю.

– Нет, – отвечаю я. – Похоже, не готов.

Сидя за свидетельской трибуной, Лидди не может унять дрожь. Она зажала руки между коленями, но я все равно вижу, как она содрогается всем телом.

– Я всегда мечтала стать матерью, – говорит она. – В старших классах мы с подружками даже придумывали имена своим будущим детям. Я планировала завести детей, еще даже будучи не замужем.

Когда она произносит «не замужем», ее голос срывается.

– У меня идеальная жизнь. У нас с Рейдом есть красивый дом, он прилично зарабатывает, вкладывая ценные бумаги. Но, как сказано в Библии, цель любого брака – это дети.

– Вы с мужем пытались зачать ребенка? – спрашивает Уэйд.

– Да. На протяжении нескольких лет. – Она опускает глаза. – Мы даже стали рассматривать возможность усыновления в рамках программы «Снежинка». Но потом Макс… Макс сделал нам другое предложение.

– У вас близкие отношения с деверем?

Кровь отливает от лица Лидди.

– Да.

– Как вы отреагировали, когда он рассказал о своем желании отдать вам с мужем своих нерожденных детей?

– Я подумала, что Господь услышал мои молитвы.

– Вы спрашивали у него, почему он не хочет сам воспитывать детей? Возможно, в будущем?

– Рейд спрашивал у него, – признается Лидди. – И Макс ответил, что, по его мнению, из него выйдет плохой отец. Слишком много ошибок он совершил в жизни. Он хотел, чтобы его дети росли рядом с матерью и отцом, которые бы… любили друг друга.

– У вас есть опыт общения с детьми?

Впервые за все время, пока она сидит на месте свидетеля, Лидди приободряется.

– Я руковожу воскресной школой при нашей церкви. А летом организовываю при церкви детский лагерь. Я люблю детей.

– Если суд сочтет вас достойными родителями для этих нерожденных детей, – спрашивает Уэйд, – как вы будете их воспитывать?

– Чтобы они стали добрыми христианами, – отвечает Лидди. – Чтобы не грешили. – При этих словах она поникает. – Простите, – всхлипывает она.

Сидящая через проход от меня Зои фыркает. Сегодня она в черном, как будто носит траур. Она сверлит Лидди глазами, словно та антихрист.

Уэйд достает из нагрудного кармана малиновый шелковый платок и протягивает его Лидди, чтобы она вытерла слезы.

– Свидетель ваш, – говорит он, поворачиваясь к адвокату Зои.

Анжела Моретти встает и поправляет полы жакета.

– Что вы можете дать этим эмбрионам, чего не может дать им биологическая мать?

– Возможности, – отвечает Лидди. – Крепкую христианскую семью.

– Следовательно, вы считаете, что деньги – это единственное, что нужно для воспитания детей?

– Разумеется, нет. Они будут жить в любящей семье.

– Когда вы в последний раз проводили время с Зои и Ванессой?

– Я не… никогда…

– Следовательно, вам неизвестно, какой любовью наполнен их дом, не так ли?

– Я знаю, что эта любовь аморальна, – отвечает Лидди.

– Значит, только из-за сексуальной ориентации Зои считается плохой матерью? Вы это хотите сказать?

Лидди колеблется.

– Я этого не говорила. Я просто считаю, что мы с Рейдом… Мы будем этим детям лучшими родителями.

– Какими средствами контрацепции вы пользуетесь? – спрашивает Анжела.

Лидди заливается краской.

– Никакими.

Неожиданно в моей памяти всплывает прошлая ночь, ее запрокинутая назад голова, изгибающаяся подо мной спина.

– Как часто вы с мужем занимаетесь сексом?

– Протестую!

– Я разрешаю этот вопрос, – отклоняет протест судья.

Грязный старикашка!

– Отвечайте на вопрос, миссис Бакстер.

– По четвергам, – произносит Лидди.

По четвергам? Раз в неделю? Как часы? Если бы Лидди была моей женой, я бы каждое утро принимал с ней душ. Я бы хватал ее в охапку, когда она проходит мимо меня к обеденному столу, усаживал бы на колени…

– Вы планируете свою сексуальную жизнь таким образом, чтобы повысить вероятность забеременеть?

– Да.

– Вы когда-нибудь были беременны?

– Да… несколько раз… но случались выкидыши.

– А вы уверены, что вообще сможете доносить ребенка до срока?

– А разве можно быть в этом уверенной? – удивляется Лидди.

Молодчина!

– Вы отдаете себе отчет в том, что в случае, если вы получите эти эмбрионы и вам их подсадят, вы можете не родить живого ребенка.

– Или, – возражает Лидди, – могу родить тройню.

– Вы сказали, что в Библии говорится, что цель любого брака – это дети.

– Да.

– Следовательно, если бы Господь хотел, чтобы у вас были дети, разве бы он вас ими уже не благословил?

– Я… я считаю, что у Него для нас иной путь, – отвечает Лидди.

Адвокат кивает.

– Разумеется, Всевышнему угодно, чтобы вы стали суррогатной матерью, лишив биологическую мать этого же права.

– Протестую! – вклинивается Уэйд.

– Позвольте я перефразирую, – уступает Анжела. – Вы согласны с тем, что ваше самое заветное желание родить и вырастить ребенка?

Лидди переводит взгляд, который намеренно не отрывала от Анжелы, на меня. Мне кажется, что рот мой наполняется толченым стеклом.

– Да, – отвечает она.

– Вы согласны с тем, что невозможность иметь собственного биологического ребенка опустошает? Разрывает душу?

– Да.

– Тем не менее именно эта участь уготована Зои Бакстер, если вы отберете у нее эмбрионы?

Лидди поворачивается к Зои, в ее глазах стоят слезы.

– Я выращу этих детей как своих собственных, – шепчет она.

Зои вскакивает с места.

– Они не твои, – отвечает она, сначала негромко, но потом более решительно. – Они мои!

Судья стучит молотком.