Текст книги "Особые отношения"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Но, с другой стороны, в Зои тоже ничто меня не насторожило.

– Паулина искала помощи в «Исходе» [11]11
  Христианская организация, помогающая найти свободу от гомосексуализма через любовь к Иисусу Христу.


[Закрыть]. Раньше она рассказывала на ежегодных конференциях экс-геев о том, как нашла свободу от гомосексуализма. Думаю, если мы попросим, она с радостью поделится своим опытом с Зои.

Пастор Клайв пишет телефон Паулины на бумаге для заметок с липким краем.

– Я подумаю, – уклончиво отвечаю я.

– Я бы сказал: «А что ты теряешь?» Только сейчас важно не это. – Пастор Клайв ждет, пока я посмотрю ему прямо в глаза. – Важно то, что может потерять Зои.

Вечное спасение.

Даже если она мне больше не жена.

Даже если она меня никогда не любила.

Я беру у пастора Клайва лист бумаги, сворачиваю его пополам и кладу себе в бумажник.

Ночью мне приснилось, что мы с Зои все еще женаты, она лежит в моей постели, и мы занимаемся любовью. Я провожу рукой вверх по ее бедру до изгиба талии. Зарываюсь лицом в ее волосы. Целую ее в рот, в шею, в грудь. Потом опускаю взгляд на свои руки, лежащие у нее на животе. Это не мои руки! Во-первых, на большом пальце кольцо – тонкое золотое колечко. И красный лак на ногтях. «Что случилось?» – спрашивает Зои. «Что-то не так», – отвечаю я ей. Она хватает меня за руку и крепче прижимает к себе. «Все в порядке». Но я, спотыкаясь, иду в ванную и включаю свет. Гляжу в зеркало – оттуда на меня смотрит Ванесса…

Когда я просыпаюсь, простыни мокрые от пота. Я вылезаю из кровати, иду из гостевой спальни дома Рейда в ванную (намеренно не глядя в зеркало), умываюсь и подставляю голову под струю воды. Теперь мне точно не уснуть, поэтому я направляюсь в кухню перекусить.

К моему удивлению, в три часа ночи не я один не сплю.

За кухонным столом сидит Лидди и сжимает в руках салфетку. Поверх ночной сорочки она накинула тонкий белый хлопчатобумажный халат. Лидди на самом деле носит ночные сорочки – рубашки, сотканные из тончайшего хлопка с крошечными розочками, вышитыми на воротнике и подоле. Зои обычно спала голой, а если что-то и надевала, то одну из моих футболок и широкие спортивные трусы.

– Лидди, – окликаю я, и от звука моего голоса она вздрагивает. – С тобой все в порядке?

– Макс, ты напугал меня.

Она всегда казалась мне слишком хрупкой – приблизительно такими я представляю себе ангелов: прозрачными и изящными, слишком красивыми, чтобы ими можно было долго любоваться. Но сейчас она выглядит разбитой. Под глазами залегли темные круги, губы потрескались. Руки, когда она перестает рвать салфетку, подрагивают.

– Тебе помочь? Довести до кровати? – мягко спрашиваю я.

– Нет… я в порядке.

– Хочешь чаю? – продолжаю я. – Или разогреть суп?

Она качает головой. На плечи ниспадает грива ее золотистых волос.

Мне кажется совершенно неуместным оставаться здесь, когда Лидди пришла на собственную кухню, явно чтобы побыть одной. Но и оставлять ее здесь в одиночестве тоже кажется мне неправильным.

– Я мог бы позвать Рейда, – предлагаю я.

– Пусть спит.

Она вздыхает, и небольшая кучка бумаги, которую она сама и изорвала, разлетается и оседает на полу. Лидди нагибается, чтобы собрать клочки.

– Ой! – восклицаю я, обрадовавшись, что можно хоть на что-то отвлечься. – Давай я.

Я опускаюсь на колени, но она отталкивает меня.

– Прекрати! – кричит она. – Прекрати сейчас же!

Она закрывает лицо руками. Я ничего не слышу, но вижу, как вздрагивают ее плечи, и понимаю – она плачет.

В растерянности я нерешительно глажу ее по спине.

– Лидди! – шепчу я.

– Немедленно прекрати быть таким дьявольски предупредительным со мной!

Я замираю. За все годы знакомства с Лидди я никогда не слышал, чтобы она ругалась, не говоря уж о том, чтобы упоминала сатану.

Она тут же заливается румянцем.

– Прости, – извиняется она. – Я не знаю… Не знаю, что на меня нашло.

– Зато я знаю. – Я сажусь напротив нее. – Твоя жизнь. Все складывается не так, как ты себе представляла.

Лидди долго, пристально смотрит на меня, как будто раньше никогда не видела. Потом накрывает мою руку ладонями.

– Да, – шепчет она. – Именно так. – Она едва заметно хмурится. – А тебе чего не спится?

Я убираю руку.

– Пить захотелось, – отвечаю я, пожимая плечами.

– Запомни, – предупреждает Паулина, прежде чем мы выбираемся из «Фольксвагена-жука», – сегодня говорим только о любви. Мы лишим ее почвы под ногами, потому что она ожидает осуждения и неприятия, но мы пришли не за этим.

Я киваю. Откровенно говоря, даже добиться у Зои согласия на эту встречу оказалось намного сложнее, чем я предполагал. Мне показалось неправильным искать встречи под надуманным предлогом – лгать, что ей нужно подписать какие-то документы или обсудить финансовые проблемы, имеющие отношение к разводу. Вместо этого я позвонил ей на сотовый (пастор Клайв стоял рядом и молился за то, чтобы я нашел правильные слова) и сказал, что по-настоящему был рад нашей встрече в магазине. Что я очень удивился, услышав от нее о Ванессе. И если у нее найдется пара свободных минут, я бы хотел встретиться и поговорить.

Само собой разумеется, я не упомянул о том, что при нашей встрече будет присутствовать Паулина.

Наверное, поэтому Зои, когда открывает дверь этого незнакомого дома (яркое пятно в тупике с впечатляющим палисадником), смотрит на Паулину и хмурит брови.

– Макс, – говорит она, – я думала, ты придешь один.

Необычно видеть Зои в чужом доме с кружкой, которую я подарил ей на Рождество. На кружке написано «У меня сопрано». У Зои за спиной на полу куча обуви – какие-то пары я узнаю, какие-то нет. От этого мою грудную клетку сжимает, словно в тисках.

– Это мой друг, из церкви, – объясняю я. – Паулина, это Зои.

Я верю Паулине, которая говорит, что она больше не лесбиянка, тем не менее пристально слежу за тем, как они с Зои пожимают друг другу руки. Чтобы подметить, не блестят ли у нее подозрительно глаза, не задержит ли она руку Зои в своей на секунду дольше. Однако ничего подобного не замечаю.

– Макс, – спрашивает Зои, – что происходит?

Она скрещивает руки на груди. Раньше она так поступала, когда в нашу дверь звонил коммивояжер, а Зои хотелось недвусмысленно донести до него, что у нее совершенно нет времени выслушивать его болтовню. Я открываю рот для объяснений и тут же закрываю, не сказав ни слова.

– Какой красивый дом, – говорит Паулина.

– Спасибо, – отвечает Зои. – Это дом моей подружки.

Слова взрывают комнату, но Паулина делает вид, что не услышала их. Она указывает на фотографию на стене за спиной у Зои.

– Это остров Блок?

– Наверное. – Зои оборачивается. – У родителей Ванессы, когда она была маленькая, был там летний домик.

– У моей тети тоже, – говорит Паулина. – Я постоянно напоминаю себе, что нужно съездить туда, но никак не вырвусь.

Зои поворачивается ко мне.

– Послушай, Макс, вы можете, наконец, перестать ломать комедию? Буду с тобой откровенна. Говорить нам не о чем. Если ты хочешь, чтобы тебя засосало в воронку извращенного мира церкви Вечной Славы, это твое право. Но если ты пришел сюда с подругой, чтобы обратить меня в свою веру, этому не бывать.

– Я здесь не для того, чтобы обращать тебя. Что бы между нами ни произошло, ты должна знать: ты мне не безразлична. И я хочу быть уверенным, что ты делаешь правильный выбор.

В глазах Зои вспыхивают злые огоньки.

– Ты мне читаешь проповедь о правильном выборе? Да это просто смешно, Макс!

– Я совершил много ошибок, – признаю я. – И совершаю их каждый день. Я не идеал, как ни крути. Но никто не идеален. Именно поэтому ты должна прислушаться ко мне, когда я говорю: ты не виновата в своих чувствах. С тобой это произошло. Но на самом деле ты не такая.

Она недоуменно смотрит на меня, пытаясь понять смысл моих слов. Я сразу вижу, когда эта загадка решается.

– Ты имеешь в виду Ванессу? Боже мой! Ты решил провести кампанию против геев прямо у меня в гостиной! – Зои всплескивает руками, и я затравленно смотрю на Паулину. – Так входи, Макс, – ехидно говорит она. – Мне не терпится послушать, что ты скажешь о моем стиле жизни, ведущем к вырождению. В конце концов, я целый день провела в больнице у постели умирающих детей, поэтому заслужила право на то, чтобы немного расслабиться и развлечься.

– Пожалуй, мы пойдем, – шепчу я Паулине, но она проходит мимо меня в гостиную и садится на диван.

– Я раньше была такой, как вы, – сообщает она Зои. – Жила с женщиной, любила ее, считала себя лесбиянкой. Мы поехали вместе отдыхать, пошли обедать в ресторан, и официантка, приняв заказ моей подружки, повернулась ко мне. «Сэр, – сказала она, – а вы что будете заказывать?» Должна признаться, что тогда я выглядела совершенно по-другому. Одевалась, как парень, ходила, как парень. Хотела, чтобы меня принимали за юношу, чтобы в меня влюблялись девушки. Я на сто процентов была уверена, что такой родилась, потому что с рождения ощущала себя не такой, как все. В тот вечер я сделала то, что не делала с детства: взяла с прикроватной тумбочки в гостиничном номере Библию и стала читать. По чистой случайности я открыла ее на Третьей книге Моисеевой, на Левите: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость». Я не мужчина, но я поняла, что Бог говорит обо мне.

Зои закатывает глаза.

– Я не очень сведуща в Библии, но абсолютно уверена, что развод тоже запрещен. Тем не менее я же не явилась к тебе в дом, Макс, когда мы получили в суде решение о расторжении брака.

Паулина продолжает вещать, словно не слыша едких замечаний Зои.

– Я стала понимать, что могу отделять одно от другого. Я не лесбиянка – я отождествляла себя с ними. Я перечитала статьи, в которых утверждалось, что человек якобы рождается гомосексуальным, и обнаружила в них слишком много ошибок и расхождений. Я попалась на удочку. И как только я это поняла, тут же осознала, что все можно изменить.

– Вы намекаете, – говорит с придыханием Зои, – что все так просто? Просите – и будет дано вам! Я говорю, что верую, – и тут же чудесным образом спасена? Говорю: я не лесбиянка – и аллилуйя! – я излечена? И если бы сейчас в эту дверь вошла Ванесса, она показалась бы мне совершенно непривлекательной?

Словно по волшебству, в гостиной, на ходу расстегивая жакет, появляется Ванесса.

– Я ослышалась или упоминали мое имя?

Зои подходит и быстро целует ее в губы – привет.

Как будто они всегда так здороваются.

Как будто это абсолютно естественно.

И от этого у меня внутри все переворачивается.

Зои смотрит на Паулину.

– Пропади вы пропадом! Я ни капельки не исцелилась.

Ванесса уже заметила нас.

– Не знала, что у нас будут гости.

– Это Паулина, – представляет Зои, – а Макса ты знаешь. Они здесь, чтобы уберечь нас от ада.

– Зои, – говорит Ванесса, – можно тебя на минутку?

Она уводит Зои в примыкающую к гостиной кухню. Мне приходится напрягать слух, но многое удается расслышать.

– Я не стану запрещать тебе приводить в дом гостей, но о чем, черт побери, ты думаешь?

– Думаю, что они сумасшедшие, – отвечает Зои. – Ванесса, я не шучу: если им никто никогда не говорил, что они безумны, как они об этом узнают?

Они еще о чем-то говорят, но слов не разобрать. Я растерянно оглядываюсь на Паулину.

– Не волнуйся, – успокаивает она, похлопывая меня по плечу. – Протест – это естественная реакция. Господь взывает к нам, чтобы мы сеяли Его слово, даже если может казаться, что мы взываем к глухим. Но я всегда сравнивала подобные разговоры с нанесением морилки на натуральный дуб. Даже если удастся оттереть насыщенное пятно, след все равно останется – морилка проникает в крошечные щели, от нее невозможно избавиться. И после нашего ухода Зои еще долго будет думать об этом разговоре.

С другой стороны, если покрыть морилкой сосну, дерево лишь снаружи изменит свой вид. Оно ведь не превратится в настоящее красное дерево. Интересно, Паулина никогда об этом не задумывалась?

В дверях появляется Зои, за ней идет Ванесса.

– Не делай этого, – умоляет она. – А если ты станешь встречаться с негром, то пригласишь поговорить об этом ку-клукс-клановцев?

– Ванесса, прекрати! – отмахивается Зои и поворачивается к Паулине. – Простите, так что вы там говорили?

Паулина складывает руки на коленях.

– По-моему, мы говорили о том, как я прозрела, – отвечает она. Ванесса хмыкает. – Я поняла, что оказалась подвержена гомосексуальному влечению по нескольким причинам. Моя мама – простая сельская девушка из Айовы, из тех, что встают в четыре утра и за день успевают изменить весь мир. Она верила, что руки даны человеку для того, чтобы трудиться; что если упадешь и заплачешь – значит, ты слабак. Мой отец много путешествовал, его просто не было дома. Я всегда была девчонкой-сорванцом, мне больше нравилось играть с братьями в футбол, чем сидеть дома и нянчить кукол. И конечно, у меня был двоюродный брат, который сексуально меня домогался.

– Ну разумеется, – бормочет Ванесса.

– Знаете, – говорит Паулина, глядя на Ванессу, – все мои знакомые, которые считали себя геями, так или иначе испытали жестокое обращение.

Я с тревогой смотрю на Зои. С ней никто жестоко не обращался. Она бы мне сказала.

С другой стороны, она же не сказала мне, что ей нравятся женщины.

– Дайте угадаю, – говорит Ванесса. – Ваших родителей не обрадовало известие о том, что вы лесбиянка?

Паулина улыбается.

– Сейчас у меня с родителями прекрасные отношения – мы многое пережили, Боже милостивый! Это не их вина, что я считала себя лесбиянкой. На мой выбор повлияло несколько факторов – начиная с домогательств и чувства незащищенности, которое испытывает женщина, до осознания того, что к женщинам относятся как к гражданам второго сорта. По этим причинам я стала вести себя определенным образом. Вела жизнь, которая отдаляла меня от Господа. Меня мучает вопрос, – обращается она к Зои, – почему вы считаете возможным для себя добиваться любви у представительниц своего пола? Вы же, по всему видно, такая не от рождения… у вас же была счастливая семья…

– Настолько счастливая, – возражает Ванесса, – что она развелась.

– Все верно, – соглашаюсь я. – Меня не оказалось рядом, когда Зои была необходима моя помощь. Мне нет за это прощения. Но я не могу допустить ту же ошибку второй раз, Зои. Я могу познакомить тебя с людьми, которые тебя поймут, которые не станут осуждать, которые будут любить тебя такой, какая ты есть, а не за твои поступки.

Зои берет Ванессу под руку.

– Я уже нашла такого человека.

– Ты не можешь… ты не… – Я не могу подобрать слов. – Ты не лесбиянка, Зои. Не лесбиянка.

– Наверное, ты прав, – отвечает Зои. – Я не лесбиянка. Возможно, это минутное увлечение. Но я знаю одно: я хочу, чтобы это минутное увлечение длилось вечно. Я люблю Ванессу. Так уж случилось, что она оказалась женщиной. Если это делает меня лесбиянкой – что ж, так тому и быть!

Я начинаю про себя молиться. Молюсь, чтобы не вскочить и не закричать. Молюсь, чтобы Зои поскорее почувствовала себя несчастной, чтобы увидела, что Господь стоит прямо перед ней.

– Я тоже не люблю навешивать ярлыки, – признается Паулина. – Боже мой! Посмотрите на меня сейчас. И мне не нравится, чтобы меня называли бывшей лесбиянкой, поскольку это предполагает, что я от рождения гомосексуальна. Никоим образом – я обычная гетеросексуальная протестантка. Я чаще ношу юбки, чем брюки. Никогда не выйду на улицу без макияжа. А если вы случайно увидите идущего по улице Хью Джекмана, не могли бы вы его задержать, пока…

– Вы спали с мужчиной? – Голос Ванессы напоминает выстрел.

– Нет, – признается зардевшаяся Паулина. – Это вопреки канонам церкви, поскольку я не замужем.

– Как лихо! – Ванесса поворачивается к Зои. – Ставлю двадцать баксов на то, что Мэган Фокс смогла бы соблазнить Паулину, не успела бы та и «Отче наш» прочесть.

Паулина не заглатывает наживку. Она смотрит на Ванессу, в ее глазах печаль.

– Можете говорить обо мне все, что вам заблагорассудится. Я понимаю, почему вы злитесь. Не забывайте, что я когда-то была одной из вас. Я знаю, каково вести тот образ жизни, какой ведете вы, и видеть такую женщину, как я, и думать, что по мне плачет психушка. Поверьте, и мне на комод подкладывали книги, а на кухонный стол, под чашку кофе, различные статьи – мои родители делали все, чтобы заставить меня отречься от моей лесбийской сущности, но я только лишний раз убеждалась, что права. Однако, Ванесса, я пришла сюда не для этого. Я не стану читать вам нотации, а в дальнейшем докучать телефонными звонками или пытаться делать вид, что я ваша новая подруга. Я пришла, чтобы сказать: когда вы с Зои будете готовы – а я верю, что однажды это произойдет, – я смогу дать вам то, что вы ищете, чтобы поставить Божьи нужды превыше собственных.

– Значит, если я правильно вас поняла, – говорит Зои, – мне не нужно меняться прямо сейчас. А как-нибудь в другой раз…

– Совершенно верно! – восклицаю я.

По-моему, это первый шаг в правильном направлении, разве нет?

– Но вы продолжаете считать наши отношения злом.

– Так считает Иисус, – отвечает Паулина. – Если вы посмотрите в Святое Писание и придете к иным выводам, значит, вы неправильно его толкуете.

– Знаете, я уже десять лет читаю катехизис, – сообщает Ванесса. – И абсолютно уверена, что в Библии говорится, что полигамия – вещь хорошая. И что морские гребешки нельзя есть.

– Все, что написано в Библии, не означает, что это замысел Господень…

– Вы только что сами сказали: что написано в Святом Писании – неоспоримый факт! – возражает Ванесса.

Паулина вздергивает подбородок.

– Я пришла не для того, чтобы обсуждать терминологию. Антоним гомосексуализма не гетеросексуализм, а благочестие. Именно поэтому я здесь – как живое доказательство того, что существует другой путь. Лучший путь.

– А как же насчет «подставь вторую щеку»?

– Я не осуждаю вас, – объясняет Паулина. – Просто делюсь своим христианским мировоззрением.

– Что ж, – говорит Ванесса, вставая. – В таком случае я слепа, поскольку не вижу принципиальной разницы. Как вы смеете говорить, что то, что делает меня мною, – неправильно? Как смеете разглагольствовать о своей терпимости, когда я проявляю чудеса своей? Как смеете заявлять, что мне нельзя сочетаться браком с человеком, которого я люблю, усыновить ребенка? Что права геев нельзя рассматривать как гражданские права, потому что вы полагаете, что, в отличие от цвета кожи и физических недостатков, сексуальную ориентацию можно изменить? Но знаете что… Даже этот спор не выдерживает никакой критики, потому что можно изменить вероисповедание, а религиозная принадлежность защищена законом. Только по этой причине я вежливо попрошу вас покинуть мой дом, а не вышвырну ваши лицемерные протестантские задницы вон.

Зои тоже поднимается.

– И не хлопайте дверью, когда будете уходить, – говорит она нам вдогонку.

Когда мы возвращаемся домой, начинается дождь. Я прислушиваюсь к размеренному шелесту дворников и вспоминаю, как раньше Зои, сидя на пассажирском сиденье, барабанила по бардачку ему в такт.

– Можно задать тебе личный вопрос? – поворачиваюсь я к Паулине.

– Конечно.

– Ты… ну… когда-нибудь жалела?

Паулина смотрит на меня.

– Некоторые жалеют. Борются несколько лет. Это как наркотик – человек понимает, что это наркотик, и решает больше не связывать свою жизнь с ним. Если повезет, можно считать себя полностью исцеленным, считать, что в корне изменился. Но даже если настолько не посчастливится, человек продолжает просыпаться по утрам и молиться Господу, чтобы помог пережить еще один день и не поддаться соблазну.

Я понимаю, что на вопрос она так и не ответила.

– Христиане сражаются многие века, – продолжает Паулина. – Это такая же битва, как и другие.

Однажды мы с Зои ходили на свадьбу ее пациентов. Свадьба была еврейская и по-настоящему красивая – с традиционными обрядами, которых я раньше не видел. Жених с невестой стояли под балдахином, и молитвы звучали на незнакомом языке. В конце церемонии раввин заставил жениха раздавить завернутый в салфетку бокал. «Пусть брак ваш длится столько, сколько понадобится, чтобы склеить вместе все эти осколки», – пожелал он. Потом, когда все стали поздравлять молодоженов, я тайком пробрался под балдахин и нашел в салфетке, которая так и валялась в траве, крошечный осколок стекла. По пути домой я выбросил его в океан, чтобы, несмотря ни на что, бокал невозможно было склеить, чтобы эта пара оставалась вместе всегда.

Когда Зои спросила меня, что я делаю, я рассказал, и она призналась, что в эту секунду любит меня больше, чем когда-либо.

Сейчас мое сердце чем-то напоминает этот бокал. Как то, что должно было быть единым целым – благодаря какому-то идиоту, который решил, что ему лучше знать, – так и не получило даже долбаного шанса?