Текст книги "Особые отношения"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Макс

В дальнем восточном уголке заднего двора в доме моего брата лежат четыре белые мраморные плиты. Слишком маленькие для брода через ручей, некоторые даже заросли кустами – розовыми кустами, которые, насколько я вижу, никогда не подстригали. Это памятники каждому из детей, которых потеряли Рейд с Лидди.

Сегодня я устанавливаю пятый.

На этот раз выкидыш случился на ранних сроках, но в доме стоит плач. Я бы хотел сказать, что пришел сюда, чтобы мой брат с женой могли скорбеть в одиночестве, но правда в том, что это событие всколыхнуло во мне слишком много воспоминаний. Поэтому я поехал в питомник и нашел подходящую мраморную плиту. Я решаю, что, когда сойдет снег, в благодарность за все, что сделал для меня Рейд, я превращу этот небольшой запущенный участок в сад. Я думаю над тем, как посажу цветущую айву и несколько красноталов, пестрых вейгел. В центре поставлю небольшую гранитную скамейку, а вокруг установлю камни в форме полумесяца – сюда Лидди могла бы приходить, просто посидеть, подумать, помолиться. В шахматном порядке я посажу цветы, чтобы всегда какие-нибудь цвели – пурпурные и голубые, например лук кустистый и василек, гелиотроп и пурпурная вербена. И белые из белых – магнолию звездчатую, китайскую грушу, дикую морковь.

Я уже начал делать наброски этого ангельского сада, когда услышал шаги за спиной. Рейд стоит, засунув руки в карманы пиджака.

– Привет, – говорит он.

Я оборачиваюсь и щурюсь от солнца.

– Как она?

Рейд пожимает плечами.

– Сам знаешь.

Знаю. Я никогда не чувствовал себя таким потерянным, как в тот день, когда у Зои случился выкидыш. В этом все будущие родители солидарны с церковью Вечной Славы: для них жизнь есть жизнь, даже такая крошечная. Это не просто клетки, они твое будущее.

– Сейчас с ней пастор Клайв, – добавляет Рейд.

– Я правда очень соболезную, Рейд, – говорю я. – Хотя это уже ничего не изменит.

Мы с Зои вместе обратились в клинику, чтобы сдать анализы на бесплодие. Не помню, почему именно считается, что у меня не слишком большое количество сперматозоидов, и почему и те, что есть, не слишком подвижны, но я помню, что это дело генетики. А это означает, что, скорее всего, мы с Рейдом находимся в одной лодке.

Неожиданно он нагибается и поднимает мраморную плиту, которую я купил. Мне не удалось прорубить промерзшую землю, чтобы установить плиту как следует. Я смотрю, как он вертит ее в руках, а потом обхватывает как диск и швыряет в каменную стену встроенного барбекю. Мрамор раскалывается пополам и падает на землю. Рейд опускается на колени и закрывает лицо руками.

Вы должны понять, мой старший брат – один из самых невозмутимых людей, которых я когда-либо встречал. Всю мою жизнь, когда я теряю самообладание, он остается величиной постоянной – человеком, на которого я всегда могу рассчитывать в трудную минуту. При виде того, как он теряет над собой контроль, меня словно громом поразило.

Я хватаю его за плечи.

– Рейд, братишка, ты должен взять себя в руки!

Он смотрит на меня, его дыхание повисает в морозном воздухе.

– Пастор Клайв там говорит о Боге, о том, что нужно молиться, но знаешь, что я думаю, Макс? Мне кажется, Бог давным-давно умер. Я думаю, что Богу плевать на то, что мы с женой хотим завести ребенка.

За эти несколько месяцев я уверовал в то, что у Господа на все есть свои причины. Абсолютно понятно, когда по заслугам получает плохой человек, но намного труднее понять, почему наш Спаситель, который любит нас, посылает ужасные испытания хорошим людям. Я долго и истово молился, пытаясь это осмыслить, и мне кажется, что в большинстве случаев, когда Бог посылает нам что-то плохое, это следует расценивать как тревожный сигнал – таким образом Всевышний недвусмысленно дает нам понять, что мы запутались в жизни. Может быть, это знак того, что мы рядом не с той девушкой, возможно, слишком много о себе возомнили или просто слишком откровенно хотим все здесь и сейчас, забывая, что во главу угла должна быть поставлена преданность, а не эгоизм. Просто вспомните о тех людях, которые излечились от смертельных болезней, – многие ли из них стали везде и всюду благодарить за это Господа? Я только одно пытаюсь донести: может быть, причина нашей болезни кроется в том, что эта болезнь – единственный способ для Бога привлечь наше внимание.

Могу признаться вам – хотя мне и больно об этом говорить, – что теперь я вижу, почему у нас с Зои не было детей. Это Иисус бил меня, словно обухом по голове, снова и снова, чтобы я понял, что недостоин быть отцом, пока не принял всем сердцем Сына. Но Рейд и Лидди – они совсем другое дело. Они так долго вели праведную жизнь. Они не заслуживают таких страданий.

Мы поднимаем головы на выходящего из дома пастора Клайва. Он останавливается перед Рейдом, отбрасывая на него свою тень.

– Она и вас выгнала, – догадывается Рейд.

– Лидди просто нужно дать немного времени, – отвечает пастор. – Вечером я загляну, Рейд, справиться, как она.

Пастор Клайв покидает двор через калитку. Рейд вытирает рукой лицо.

– Она не хочет со мной разговаривать. Ничего не ест. Не принимает предписанные врачом лекарства. Она даже не хочет молиться. – Он смотрит на меня покрасневшими от слез глазами. – Может, так и грешно говорить, но я, конечно, любил этого ребенка, однако жену я люблю больше.

Я качаю головой. Брат столько раз протягивал мне руку, когда я оказывался в тупике и не мог найти выхода, и наконец мне представился случай протянуть ему руку помощи.

– Рейд, – говорю я, – кажется, я знаю, что надо делать.

Поездка в Джерси и обратно заняла у меня десять часов. Когда я останавливаю машину у дома Рейда, в их спальне темно. Брата я застаю в кухне, он моет посуду. Он надел фартук Лидди, на котором написано: «Я повар, вот почему!», а по краю – оборочки.

– Привет! – окликаю я, и он оборачивается. – Как она?

– Так же, – отвечает Рейд.

Он с сомнением смотрит на бумажный пакет у меня в руках.

– Поверь мне. – Я достаю коробку с попкорном «От Орвилла Реденбахера», известного под брендом «Залей меня маслом в кинотеатре», и кладу его в микроволновку. – Пастор Клайв приходил?

– Да, но она не захотела с ним разговаривать.

«Потому что она просто не хочет ни с кем разговаривать», – думаю я. Все эти разговоры возвращают ее назад, в тот кошмар. А сейчас ей необходимо отвлечься.

– Лидди не ест попкорн из микроволновки, – говорит Рейд.

На самом деле это Рейд не позволяет Лидди питаться попкорном. Он большой приверженец здоровой пищи, хотя я не уверен, что причина этого кроется в пользе для здоровья, а не просто в том, что ему нравится иметь все самое лучшее, и неважно, в чем именно.

– Все когда-нибудь бывает в первый раз, – отвечаю я.

Микроволновка сигналит. Я беру раздувшийся пакет и высыпаю его содержимое в большую голубую керамическую миску.

В спальне кромешная тьма и пахнет лавандой. Лидди лежит под одеялом, отвернувшись от меня, на своей половине огромной кровати с пологом. Я не знаю, спит она или нет, но потом слышу ее голос.

– Уходи, – шепчет она.

Слова звучат глухо, словно она на дне колодца.

Я не обращаю на нее внимания и съедаю целую горсть попкорна.

От запаха масла и звука она оборачивается. Искоса смотрит на меня и говорит:

– Макс, я хочу побыть одна.

– Вот и отлично! – отвечаю я. – Я просто пришел взять у тебя проигрыватель компакт-дисков.

Я лезу в пакет и достаю фильм. Потом ставлю диск и включаю телевизор.

«Пуля его не берет! – обещает реклама. – В огне он не горит! Его ничто не остановит! ПАУК… съест тебя заживо!»

Лидди садится, облокотившись на подушки. Ее глаза прикованы к экрану, на котором гигантский бутафорский тарантул терроризирует группу подростков.

– Где ты это взял?

– Места нужно знать.

В магазине для наркоманов в городке Элизабет, Нью-Джерси, любят высылать по почте ужастики и малобюджетные фильмы. Я заказал диск у них по Интернету. Но поскольку я не мог ждать, пока придет диск, а дело касалось Лидди, я сам к ним съездил.

– Это хорошая экранизация, – говорю я Лидди. – Пятьдесят восьмого года.

– Мне сейчас не до фильмов, – возражает она.

– Ладно, – пожимаю я плечами. – Я прикручу звук.

И я делаю вид, что смотрю фильм, в котором девочка-подросток с парнем ищут ее пропавшего отца, а вместо этого находят паутину гигантского тарантула. Но на самом деле я искоса наблюдаю за Лидди. Она не может удержаться и не смотреть фильм. Через несколько минут она тянется за попкорном у меня на коленях, и я отдаю ей все миску.

В тот момент, когда подростки тянут безжизненное тело паука в школьный спортзал – где обнаружат, что он все еще жив! – в комнату заглядывает Рейд. К этому времени я уже развалился на его половине кровати. Я показываю Рейду большой палец и вижу на его лице облегчение, когда он замечает сидящую на кровати Лидди, вновь вернувшуюся в мир живых. Он пятится в коридор и закрывает за собой дверь.

Через полчаса мы доели почти весь попкорн. Когда тарантула наконец убивает током и он падает, я поворачиваюсь и вижу, как по щекам Лидди текут слезы.

Я абсолютно уверен, что она даже не замечает, что плачет.

– Макс, – просит она меня, – а можно посмотреть еще раз?

Есть явное преимущество в том, чтобы примкнуть к церкви, такой как Вечная Слава, – это спасение. Но есть и другие преимущества, например готовность прийти на помощь. Готовность прийти на помощь, в отличие от обретения Господа, которое похоже на удар молнии, не так заметна. Например, через неделю после того, как я первый раз пошел в церковь, у двери дома Рейда возникает старушка со связкой бананов в руках, чтобы приветствовать меня в рядах прихожан. А еще мое имя, когда я болею гриппом, поминается в списке тех, за кого нужно помолиться. Информацию обо мне разместили на церковной доске объявлений, и буквально через несколько дней все отрывные листочки с моим телефоном оборвали прихожане Вечной Славы, потому что хотят поддержать своего собрата. Я не просто родился заново – у меня появилась новая большая семья.

Пастор Клайв – пример отца, которого я хотел бы иметь в детстве, отца, который понимает, что в прошлом я, возможно, оступился, но при этом видит для сына огромные возможности. Вместо того чтобы зацикливаться на том, что плохого я совершил в жизни, он радуется каждому моему благому поступку. На прошлой неделе он водил меня в итальянский ресторан, чтобы отпраздновать мой третий месяц трезвости; он поручает мне все больше и больше ответственных заданий в церкви – начиная с того, что меня вызвали читать проповедь во время воскресной службы, и заканчивая сегодняшней поездкой по магазинам, чтобы закупить продукты к ежегодному церковному ужину.

Еще только половина четвертого, а мы с Элкином уже загрузили по тележке в магазине «Стоп-энд-шоп». Я обычно покупаю продукты не здесь, но хозяин магазина – член церкви Вечной Славы и предоставляет пастору Клайву скидку, и, что еще важнее, он согласился бесплатно пожертвовать цыплят.

Мы загрузили наши тележки смесями для подрумянивания корочки у пирога, морожеными горошком и морковью и ждем своей очереди к мясному прилавку, чтобы забрать оставленных для нас кур, когда я слышу знакомый голос. Обернувшись, вижу Зои, которая читает этикетку на банке с приправой к салату «Цезарь».

– По-моему, здесь следовало бы указать новые нормы питательной ценности: без жира, низкое содержание жиров, пониженное содержание жиров и жирная, но яркая личность.

Ее собеседница забирает из рук Зои приправу к «Цезарю» и ставит ее на полку, а вместо этого берет приправу из уксуса и оливкового масла с зеленью.

– По-моему, запеканки должны быть выделены в отдельную пищевую группу, – говорит она, – но не всегда получаешь желаемое.

– Я сейчас, – говорю я Элкину и подхожу к Зои. Она стоит ко мне спиной, поэтому я хлопаю ее по плечу. – Привет!

Она оборачивается и широко улыбается. Она выглядит спокойной и счастливой, как будто последнее время много и часто смеялась.

– Макс! – обнимает она меня в ответ.

Я неловко похлопываю ее по спине. Потому что не знаю, можно ли обнимать женщину, с которой развелся. Ее спутница – женщина повыше, немного моложе, с мальчишеской короткой стрижкой – поджимает губы, что, наверное, обозначает улыбку. Я протягиваю руку.

– Макс Бакстер.

– Ой, Макс, – спохватывается Зои, – это… Ванесса.

– Приятно познакомиться.

– Только посмотри на себя! Куда бы ты ни пошел, всегда так нарядно одет. – Зои шутливо тянет меня за галстук. – И ты выровнял зубы.

– Да, – отвечаю я. – Сейчас ношу уже только пластинки.

– Каким ветром тебя сюда занесло? – спрашивает Зои и закатывает глаза. – Боже, конечно, я знаю, зачем ты здесь. Зачем же еще ходить в продуктовый магазин…

– Вы не должны на нее обижаться, – вмешивается Ванесса, – она всегда такая, если выпьет с утра слишком много кофе…

– Да, – негромко отвечаю я. – Знаю.

Ванесса переводит взгляд с меня на Зои и обратно. Не знаю почему, но мне кажется, что она немного злится. Если она подруга Зои, разумеется, ей известно, что я ее бывший муж. Представить не могу, что из сказанного мною могло так ее расстроить.

– Пойду возьму зелень, – говорит Ванесса, отступая назад. – Приятно было познакомиться.

– Мне тоже.

Мы с Зои провожаем ее взглядами до отдела с экологически чистыми продуктами.

– Помнишь, как ты решила перейти на здоровую пищу и наш счет за бакалею за неделю вырос в четыре раза? – спрашиваю я.

– Да. Сейчас я пристрастилась к здоровой пище: винограду и салату, – отвечает она. – Век живи – век учись, правда?

Странное это дело – развод. Мы с Зои прожили вместе почти десять лет. Я любил ее, спал с ней, хотел завести с ней семью. Было время – хотя и давным-давно, – когда она знала меня лучше, чем кто бы то ни было на этой земле. Я не хочу обсуждать с ней еду. Я хочу спросить ее, как мы от свадебного танца докатились до того, что стоим на расстоянии вытянутой руки в проходе магазина и ведем светскую беседу.

Но тут появляется Элкин со своей тачкой.

– Брат, нам уже пора. – Он дергает в сторону Зои подбородком. – Здравствуйте.

– Зои, это Элкин. Элкин, это Зои. – Я смотрю на нее. – Сегодня у нас церковный ужин, куриный пирог. Все домашнее. Ты должна прийти.

Ее лицо каменеет.

– Да, может быть.

– Что ж, – улыбаюсь я, – рад был повидаться.

– Я тоже, Макс.

Она толкает тележку мимо меня и идет к Ванессе, которая остановилась у листовой свеклы. Я вижу, как они ссорятся, но стою слишком далеко, чтобы что-нибудь услышать.

– Идем, – торопит меня Элкин. – Наши дамы по-настоящему рассердятся, если мы вовремя не привезем продукты.

Пока Элкин выгружает покупки на ленту конвейера на кассе, я пытаюсь понять, что же в Зои, как мне почудилось, было не так. Я к тому, что она выглядела превосходно, казалась счастливой. Она явно, как и я, нашла себе друзей, компанию, с которой проводит время. И тем не менее что-то выпадало из общей картины, но что именно, я понять не мог. Пока кассир пробивает наши покупки, я ловлю себя на том, что бросаю взгляд назад, на проходы магазина, чтобы еще раз увидеть Зои.

Мы идем к моему грузовичку и загружаем все в кузов. Начинается дождь.

– Я отвезу назад тележку! – кричит Элкин и толкает тележку к клетке-приемнику через два ряда от нас.

Я уже собираюсь сесть в грузовик, как меня останавливает Зои.

– Макс! – Она выбежала из магазина, ее волосы развеваются за спиной, словно хвост воздушного змея. Капли дождя падают ей на лицо, на свитер. – Я должна тебе кое-что сказать.

Во время нашего пятого свидания мы отправились в поход в Белые горы, взяв с собою палатку, позаимствованную у одного парня, которому я стриг газон. Когда мы приехали, уже стемнело. В итоге мы проехали палаточный лагерь и сошли прямо в лесу, чтобы разбить палатку. Мы заползли в наш маленький домик, застегнули его на молнию, и только нам удалось стянуть с себя верхнюю одежду, как на нас упала палатка.

Зои расплакалась. Она свернулась калачиком на грязной земле, я положил ей руку на плечо. «Все в порядке», – уверял я, хотя это была откровенная ложь. Я не мог остановить дождь. И не мог установить палатку. Она повернулась на бок и посмотрела на меня, и вот тогда-то я понял, что она не плачет, а смеется. Она так сильно хохотала, что не могла дышать.

Думаю, именно тогда я понял, что хочу всю жизнь провести с этой женщиной.

Каждый раз, когда Зои плакала, когда оказывалось, что она не беременна, я проверял дважды, надеясь, что это окажутся не слезы, а смех. Только все тщетно.

Не знаю, почему я об этом вспоминаю прямо сейчас, когда от дождя волосы у нее висят мокрыми прядями и блестят глаза.

– Женщина, с которой я была в магазине, – говорит Зои, – Ванесса… Я живу с ней.

Когда мы были женаты, Зои всегда говорила о том, как тяжело найти человека, который считает музыкальную терапию эффективным способом лечения, как хорошо было бы организовать сообщество терапевтов, подобное тем, которые она посещала, учась в Беркли.

– Отлично, – отвечаю я, потому что мне кажется, что именно это она хочет от меня услышать. – Ты всегда хотела найти человека, с которым бы могла открыть свое дело.

– Ты не понял. Я живу с Ванессой. – Она замолкает в нерешительности. – Мы вместе.

В это мгновение я понимаю, что мне показалось необычным в магазине. Зои с той женщиной складывали покупки в одну тележку. Разве люди ходят в магазин с одной тележкой, если не складывают продукты в один холодильник?

Я недоуменно смотрю на Зои, не зная, что должен сказать. Перед моим мысленным взором возникает настоящая проблема, которая выливается в слова: «Грешники не будут приняты в Царство Божие. И не стоит обманываться: ни распутники, ни идолопоклонники, ни прелюбодеи, ни корыстолюбцы, ни пьяницы, ни клеветники, ни мошенники не обретут Царство Божие».

Это из Послания к Коринфянам 6:9—10, и мне абсолютно ясно отношение Господа к гомосексуализму. Я открываю рот, чтобы предостеречь Зои, но вместо этого произношу:

– Но ты же жила со мной.

Потому что одно исключает – должно исключать! – другое.

Элкин стучит с пассажирской стороны пикапа, чтобы я открыл автомобиль и дал ему укрыться от дождя. Я нажимаю на кнопку на брелоке, слышу, как открывается и хлопает дверца, но продолжаю стоять под дождем, ошарашенный новостью, которую сообщила Зои.

Беспомощность, которую я ощущаю, такая множественная, что я даже не могу всего осознать. Потрясение от сказанного. Недоверие – потому что я не верю, что она все эти девять лет, которые прожила со мной, могла притворяться. И боль – потому что (хотя мы уже не муж и жена) меня страшит одна мысль о том, что она не обретет Царство Божие, когда случится пришествие Господа. Я никому бы не пожелал такого ужаса.

Элкин нажимает на клаксон, я вздрагиваю.

– Что ж, – говорит Зои с легкой улыбкой, от которой я раньше изо дня в день сходил с ума. Она поворачивается и бежит к навесу над магазином, где ее ждет с тележкой Ванесса.

Когда она бежит, ее сумочка соскальзывает с плеча и повисает на сгибе локтя. Пока Зои толкает тележку на стоянку, Ванесса поправляет сумочку.

Это естественный, но такой интимный жест. То, что раньше я сам сделал бы для Зои.

Я не могу оторвать взгляда от этих двоих, загружающих продукты в багажник незнакомой мне машины – старомодного кабриолета. Я продолжаю таращиться на свою бывшую жену, ставшую неожиданно лесбиянкой, хотя сам промок до нитки, хотя дождь застилает мне глаза и я плохо ее вижу.

Церковь Вечной Славы избрала себе местом для сборов школьный актовый зал, хотя фактически ее представительство располагается по совершенно другому адресу. Это небольшая бывшая адвокатская контора, которая находится среди магазинов и примыкает к закусочной «Данкин Донатс». Тут есть приемная, где сидит секретарь, копировальный аппарат, комната отдыха с маленьким столиком, мини-холодильником и кофеваркой, молельня и кабинет пастора Клайва.

– Теперь можешь войти, – разрешает Альва, его секретарь. Это маленькая женщина, скрюченная, как вопросительный знак, с редким пушком седых волос на голове. Рейд шутит, что она сидит здесь со времен Всемирного потопа, и где-то в глубине души я ему верю.

Кабинет пастора Клайва теплый и какой-то старинный, с цветастыми диванами и множеством растений, с книжной полкой, заваленной духовными текстами. На аналое лежит большая открытая Библия. Позади письменного стола – огромная картина с изображением Иисуса на фениксе, когда тот возрождается из пепла. Однажды пастор Клайв рассказал мне, что Господь явился ему во сне и поведал, что миссия Клайва – как у этой мифической птицы: воспарить из бездны распущенности к славе. На следующее утро он пошел и заказал картину.

Пастор склонился над паучником, знававшим и лучшие времена. Кончики его листьев подсохли и стали ломкими.

– Как бы я ни заботился об этом малыше, – говорит пастор, – всегда кажется, что он погибает.

Я подхожу к растению и засовываю палец в грунт, чтобы проверить уровень влаги.

– Альва его поливает?

– Исправно.

– Наверное, водой из-под крана. Паучники очень чувствительны к примесям, которые содержатся в водопроводной воде. Если поливать дистиллированной водой и обрезать подсохшие кончики, растение оживет, станет здоровым и зеленым.

Пастор Клайв улыбается мне.

– Ты, Макс, настоящее сокровище.

От его слов я чувствую, как внутри вспыхивает пламя. Я так много напортачил в жизни, что слышать похвалу из чужих уст для меня все еще в диковинку. Он ведет меня к дивану в дальнем углу кабинета, предлагает присесть и протягивает вазу с лакричными конфетами.

– Альва сказала, что по телефону у тебя был очень расстроенный голос.

Я не знаю, как сказать то, что должен, – знаю только, что молчать не могу. У человека, которому я обычно доверял самое сокровенное, у Рейда, – сейчас своих проблем невпроворот. Лидди уже лучше, но до конца она еще не оправилась.

– Уверяю тебя, – негромко говорит пастор Клайв, – что последнее испытание еще больше закалит твоего брата и Лидди. У Господа на них свои виды, даже если пока Он предпочитает держать свой план в тайне.

От упоминания пастором о выкидыше я начинаю ерзать – мне следовало бы молиться за своего брата, а не упиваться собственным смятением, что внесла в мою душу женщина, с которой я с готовностью развелся.

– Дело не в Рейде, – отвечаю я. – Вчера я встретил свою бывшую жену. Она сказала мне, что стала лесбиянкой.

Пастор Клайв откидывается на спинку кресла.

– Вот как.

– Мы встретились в продуктовом магазине, она была с женщиной, с которой живет. Так она это назвала. – Я опускаю глаза. – Как она могла? Она же любила меня! Я точно знаю, что любила. Она вышла за меня замуж. Мы с ней… мы… ну, вы понимаете. Я бы понял, если бы она делала это ради проформы. Я бы понял. – Я замолкаю, чтобы перевести дух. – Или нет?

– Возможно, – задумчиво говорит пастор Клайв, – ты это понял и подсознательно почувствовал, что вашему браку пришел конец.

Неужели такое возможно? Неужели я уловил какие-то флюиды от Зои и все понял о ней еще до того, как она поняла сама?

– Наверное, ты чувствуешь себя… недостойным, – продолжает пастор. – Тебе кажется, что если бы ты был более мужественным, то этого никогда бы не произошло.

Я не могу смотреть ему в глаза, мои щеки пылают.

– И, наверное, ты злишься. Скорее всего, тебе кажется, что все, кто услышит о ее новом образе жизни, будут тебя осуждать, считая, что тебя одурачили.

– Да! – взрываюсь я. – Я просто не хочу, не могу… – Слова застревают у меня в горле. – Я не понимаю, почему она так поступает.

– Это не ее выбор, – поясняет пастор Клайв.

– Но… гомосексуалистами не рождаются. Вы же сами это все время подчеркиваете.

– Ты прав. И я прав. Биологического гомосексуализма не бывает – мы все гетеросексуальны. Но некоторые из нас, по разным причинам, сталкиваются с проблемой гомосексуализма. Никто по доброй воле не выбирает влечение к людям одного с ним пола, Макс. Но мы знаем, как реагировать на это влечение. – Он подается вперед, зажав руки между коленями. – Мальчики не рождаются голубыми, они ими становятся. Из-за матерей, которые душат их своей любовью, или матерей, которые воспитывают сыновей для удовлетворения личных эмоций; из-за отцов, которые слишком холодны, – это приводит к тому, что мальчик ищет мужского признания в другой, извращенной форме. И наоборот, маленькие девочки, чьи матери слишком отдалены от дочерей, могут так и не найти образец для того, чтобы развить собственную женственность, и отцов у них обычно нет.

– Отец Зои умер, когда она была еще маленькая, – говорю я.

Пастор Клайв смотрит на меня.

– Я хочу донести до тебя, Макс, что не стоит на нее злиться. Ей не злость твоя нужна. Ей нужна – и она этого заслуживает – твоя благосклонность.

– Я… я не понимаю.

– В юности я служил у пастора, который был таким же консерватором, как и все священники. Во время вспышки эпидемии СПИДа пастор Уоллес начал проведывать заболевших геев, которых доставили в больницу. Он молился с ними, если они умели молиться, или просто составлял им компанию, если не умели. В конечном счете местная голубая радиостанция прознала о действиях пастора Уоллеса и пригласила его в свою студию. Когда его спросили, как он относится к гомосексуализму, он прямо ответил, что это грех. Диджей признался, что ему неприятны эти слова, но ему нравится сам пастор Уоллес. На следующие выходные на службу в его церковь пришли несколько гомосексуалистов. Еще через неделю их число увеличилось вдвое. Прихожане испугались и спросили, как им поступать, когда вокруг сидят эти гомики. И пастор Уоллес ответил: «Что за вопрос? Пусть садятся». Он сказал, что гомосексуалисты могут занять свое место рядом со сплетниками, прелюбодеями, блудницами и другими сидящими среди нас грешниками.

Пастор Клайв встает и идет к столу.

– Это странный мир, Макс. У нас есть мегацеркви. Есть христианское спутниковое телевидение и христианские группы в хит-парадах. У нас есть, прости Господи, «Хижина» [10]10
  Христианский роман канадца Уильяма Пола Янга.


[Закрыть]. Христос намного реальнее, чем когда бы то ни было, и еще более влиятелен. Тогда почему до сих пор процветают клиники, где делают аборты? Почему растет число разводов? Почему бушует порнография? – Пастор Клайв замолкает, но я не думаю, что он ждет от меня ответа. – А я скажу тебе, Макс, почему. Потому что падение нравственности, которое мы наблюдаем за пределами церкви, наводнило и ее стены. Не нужно далеко ходить, возьми Теда Хаггарда и Поля Барнса – вот тебе и скандалы в рядах наших собственных вождей. Причина, по которой мы не можем в наше время выражать свое мнение по многим критическим проблемам, кроется в том, что в душе мы перестали верить своим лидерам.

Я, несколько сбитый с толку, хмурюсь. На самом деле я не понял, как мне поступить с Зои.

– На молитвенных собраниях мы слышим, как люди признаются в том, что у них рак или что им нужна работа. Но никогда не услышим признание в том, что человек бродит по порносайтам или у него гомосексуальные фантазии. Почему так происходит? Разве это грешно? Если мы не в состоянии стать таким надежным местом, то обязаны нести ответственность за грехопадение этих людей. Не мне тебе объяснять, каково это – сидеть в баре и не ловить на себе осуждающие взгляды, просто выпивать и плевать на все остальное. Почему церковь не может стать таким местом? Почему нельзя просто прийти и сказать: «Господи, это Ты. Замечательно! Теперь я могу быть самим собой»? И не потому, что Всевышний не обращает внимания на твои прегрешения, а потому что мы становимся ответственны за них. Понимаешь, к чему я веду, Макс?

– Нет, сэр, – признаюсь я. – Не совсем…

– Знаешь, что привело тебя сегодня ко мне? – интересуется пастор Клайв.

– Зои?

– Нет. Иисус Христос. – На его лице сияет улыбка. – Ты ниспослан сюда, чтобы напомнить мне, что нельзя настолько погружаться в мелкие схватки, чтобы забыть о войне. Бывшим алкоголикам вручают медальоны как напоминание о том времени, когда они не пили. Мы в церкви должны стать таким же символом для гомосексуалистов, которые хотят измениться.

– Не знаю, захочет ли Зои меняться…

– Нам уже известно, что нельзя беременной женщине запретить делать аборт, – необходимо помочь ей поступить правильно, помочь советом, оказать поддержку, рассказать о программах усыновления. Поэтому нельзя просто сказать, что быть голубым плохо. Мы должны принять этих людей в лоно церкви, показать им, как вести праведную жизнь.

Я понимаю, что слова пастора должны стать руководством к действию. Представим, что Зои заблудилась в лесу. Я не могу заставить ее прямо сейчас пойти со мной, но я могу дать ей карту.

– Думаете, мне следует с ней поговорить?

– Вот именно, Макс.

Только ведь мы уже разговаривали.

Я сам не так давно родился заново, чтобы быть настолько убедительным.

И…

Несмотря на то, что это причиняет мне боль…

Несмотря на то, что я не до конца чувствую себя мужчиной…

Кто я такой, чтобы говорить ей, что она неправа?

Но в последнем я не могу признаться даже себе, не говоря уж о пасторе Клайве.

– Не думаю, что она захочет слышать то, что ей скажет церковь.

– А я и не говорил, что это будет простой разговор, Макс. Но речь не о сексуальной этике. Мы не против геев, – утверждает пастор Клайв. – Мы за Христа.

Если посмотреть с этой точки зрения, все становится просто и понятно. Я преследую Зои не потому, что она делает мне больно, не потому, что мне обидно. Я всего лишь пытаюсь спасти ее душу.

– И что мне делать?

– Молиться. Зои должна признать свой грех. А если не сможет, молись за то, чтобы это произошло. Нельзя насильно привести ее к нам, нельзя навязать помощь. Но можно показать ей другой путь. – Он садится за стол и листает перекидной календарь. – Среди наших прихожан есть те, кто поборол нежеланное влечение к своему полу и держится за христианское мировоззрение.

Я думаю о нашей пастве – счастливые семьи, улыбающиеся лица, свет в их глазах, который идет, я уверен, от Святого Духа. Эти люди мои друзья, моя семья. Я пытаюсь догадаться, кто вел гомосексуальный образ жизни. Может быть, Патрик, парикмахер, который надевает воскресный галстук в тон блузы своей жены? Или Нил, который работает поваром-кондитером в пятизвездочном ресторане в центре города?

– По-моему, ты знаком с Паулиной Бриджмен? – спрашивает пастор Клайв.

Паулина?

Не может быть!

Мы с Паулиной только вчера чистили морковь, готовя пирог с курицей для церковного ужина. Это невысокая девушка с вздернутым носиком и выщипанными бровями. Она жестикулирует при разговоре. Мне кажется, я всегда видел ее в розовом.

Когда я думаю о лесбиянках, мне представляются крепкие и воинственные женщины с коротко остриженными волосами, в мешковатых джинсах и фланелевых рубашках. Конечно, это сложившийся стереотип… тем не менее ничто в Паулине Бриджмен не указывало на то, что раньше она была лесбиянкой.