Текст книги "Игры на острове"

Автор книги: Джоанна Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

– Что ты имеешь в виду? – спросила Нелл. Они пили розовое шампанское и ели жареный миндаль. Джинни с Калюмом вдвоем сидели на ручке кресла; Тэлли довольно неловко взгромоздился рядом с Финеллой на нижней ступеньке резной лестницы, а Нелл с Алесдером растянулись с обычной своей предосторожностью на противоположных концах дивана.

Холл освещался только лампочками на елке, да светом пламени в камине.

– Ну, рекламная брошюра говорит, что «Талиска» походке добавит живости, а взору – блеска, – продолжал Тэлли, переводя взгляд с одного лица, видневшегося в полумраке, на другое. – Давайте отнесемся к этому так, будто это для нас написано. Можем сделать вид, что мы – только что приехавшие гости. Мы устали и очень вымотаны, мы распаковали багаж и сейчас… – Он взглянул на наручные часы. – …шесть часов. Что мы теперь сделаем?

– Двинемся в джакуззи! – хором сказали Нелл и Финелла, обменявшись взглядами.

– Верно! И оно уже заполнено, и вода горячая! – вскричал Тэлли и быстро поднялся.

– Отбросим все наши заботы и неприятности, сейчас же идем и в него нырнем! – И он подал руку Финелле.

– Я так понимаю, что под «заботами и неприятностями» ты имел в виду одежду, – растягивая слова, сказала она, беря его за руку и быстро вставая. – Ну, что ж, я играю. Моя мама всегда мне повторяла, что нижнее белье у меня должно быть такое, чтобы всегда быть готовой попасть под автобус, хотя я лично предпочитала умереть иначе. – И Финелла с готовностью начала расстегивать вышитый блестящими нитками шелковый жакет, который был на ней надет поверх белой шелковой блузки и брюк из черного кашемира.

Нелл посмотрела на Алесдера. При мигающем, свете пламени он выглядел грустным, но ей на миг показалось, что она подметила в серой глубине его глаз какой-то огонек.

– Финелла, поостерегись, – поспешно предупредила она подругу, переключив на нее внимание. – Я бы на твоем месте здесь не оголялась. Идти через тоннель в спортзал довольно холодно.

– Ничего, она выдержит, – воскликнул Тэлли и бесцеремонно потянул Финеллу к главному входу:

– Давай, Элла!

В тоннеле эхом отдались их стремительно удаляющиеся шаги, и в уютное тепло, которое до этого коконом окутывало их всех, ворвался холод.

Спортзал был оборудован в бывшей бильярдной, куда можно было пройти через старинную караульную на первом этаже башни.

Джинни нервно захихикала, желая, чтобы на ней было другое нижнее белье, а не бюстгальтер и трусики-бикини из тонкого кружева, которые она надела под короткое платье бирюзового цвета и толстые белые колготки.

Калюм помрачнел и хотел отказаться от участия в купании, но потом, видимо, его точка зрения внезапно изменилась, и он пожелал поддержать всеобщее веселье.

– Вот проклятие! – произнес он, сбрасывая с колен Джинни. – Почему бы не пойти? Ну-ка, поваренок!

Когда и они пошли на холод, Нелл посмотрела на Алесдера. Они все еще не могли сделать первый шаг, хотя оба были уверены, что нынешнее Рождество должно внести ясность в их отношения. Нелл, сокрушаясь, все больше склонялась к мысли, что им нужно порвать всякие отношения. А в таких обстоятельствах, конечно, Алесдер ведь был не тем человеком, чтобы отбросить благоразумие вместе с твидовым пиджаком?

– А вы могли бы выдержать? – повторила Нелл, прощупывая почву.

Алесдер сдвинул брови и нахмурился. Наступила томительная пауза, когда Нелл, затаив дыхание, ждала, что будет, казалось, целую вечность. Она твердила себе, что это не имеет значения, что прыжок в джакуззи вообще глупая идея, что от такого солидного юриста, как Алесдер, невозможно ждать, что он будет играть в детские игры.

Но вот лицо у него просветлело, и он по-мальчишески заулыбался. И даже в полумраке было видно, что это изменило его всегда очень серьезное лицо. Никогда прежде Нелл не видела у Алесдера такой улыбки.

– Только не говорите в Юридическом обществе, – объявил он, вставая и подавая Нелл руку, – а то они все наверняка захотят к нам присоединиться.

Спеша пройти через холодный мрачный тоннель, Нелл чувствовала, как у нее на нервной почве сжало желудок. Положим, когда на ней не будет брюк, ему не понравится то, что он увидит? А вдруг то, что увидит она, вызовет отвращение? Все выглядело так, будто они идут не только для того, чтобы нырнуть в ванну.

Общественное джакуззи в спортивном зале было большим круглым бассейном, рассчитанным на шесть человек. При одном прикосновении к кнопке циркуляционные насосы и воздуходувки образовывали в нем настоящий водоворот. Тэлли уже это сделал, и в бассейне весело закрутился вихрь.

Нижнее белье Финеллы на случай гибели под автобусом состояло из того, что в мастерских по пошиву белья называют «грацией», но она подчеркивала в ней все – будучи изготовленной из обтягивающего черного кружева, натянутого так, что оно сделалось прозрачным.

– Все, что вы видите, все можете заполучить, – оживившись, бесстыдно заявила Финелла, позируя, как центральный нападающий, на краю большой круглой ванны перед тем, как соскользнуть в бурлящую от воздушных пузырьков воду.

– И я приду все это заполучить. Как только захвачу побольше шампанского, – сообщил ей Тэлли, раздетый до спортивных трусов и рискующий заработать воспаление легких. Подвал был удачно расположен внизу, куда вела короткая каменная лестница, на которую можно было войти через люк в полу спортивного зала. Тэлли отсутствовал очень недолго.

Красно-рыжие волосы Калюма были чуть-чуть темней его пылающего лица, пока он раздевался до плотных синих плавок, которые открывали все чрезвычайно впечатляющие части его удивительно мускулистого белого тела.

– Вопреки тому, что говорят, что многие, очень многие повара портят суп, составляющие нашего супа через минуту очень улучшатся, – сказала Финелла и подмигнула ему, когда он спускался в джакуззи. За ним в большой поспешности ринулась Джинни, беспокоясь о том, чтобы не демонстрировать свое дешевое белье дольше, чем необходимо. Мелькнули веснушчатая белая кожа и кружева кремового цвета, а вслед за ними раздался всплеск, и все тут же исчезло под пузырьками.

Вынырнул из люка Тэлли с двумя зелеными бутылками, как раз тогда, когда в спортивный зал вошли Нелл с Алесдером. Он помахал им бутылками и шагнул в бассейн с криком:

– Похоже на то, что нас двое!

Алесдер быстро и методично стал раздеваться, повесив пиджак, рубашку, галстук и брюки на крюк и аккуратно засунув носки в прочные коричневые башмаки, а потом поставил их рядом на полу. Нелл исподтишка разглядывала его, пока сама медленно снимала короткие сапоги, носки и перекинула через ручки тренажерного велосипеда черные леггинсы и объемный свитер от «Эррэна». Алесдер стоял в трусах и по-джентльменски ждал ее, весело и с удовольствием наблюдая, как все более оголяется ее тело.

– Как вы это называете? – спросил он с искренним интересом, показав на белый ситцевый малюсенький лифчик, обшитый широкой полоской кружев с тесемкой. – Кажется, что это ни жилетик, ни бюстгальтер.

– Ну да, это ни то, ни се, или оба сразу, – ответила, покраснев, Нелл осевшим от смущения голосом.

Сама она лукаво смотрела на спортивные трусы Алесдера, обтянувшие его выступающие гениталии. Кроме того, Нелл с радостью отметила, что на теле Алесдера не было ни грамма лишнего веса: регулярные походы по горам течение среднего возраста сдерживали в берегах. С облегчением Нелл подумала: «Будь благоразумна, Алесдер будет в форме, даже когда достигнет почтенного возраста!»

– Мне на Бен-Невисе было теплей на снегу под открытым небом! – воскликнул он, вздрогнув. – Надеюсь, что вода горячая!

Она действительно оказалась горячей. Алесдер и Нелл с удовольствием погрузились в ее теплые объятия, располагаясь поудобнее среди уже находящихся там ног и тел, и Алесдер не собирался сообщать Нелл, что с момента соприкосновения с водой ее ослепительно белый бюстгальтер сделался прозрачным, как пленка. Алесдер обожал женскую грудь. Ведь именно вырез на кофте Нелл впервые возбудил его физический интерес, и хоть прошло полтора года, ничего не изменилось. Сейчас она была худой, а на его вкус слишком даже худой, но ее задорные холмы-близнецы, сильно обтянутые тонкой хлопчатобумажной тканью, были все еще достаточно высоки и ужасно желанны для него. Из его памяти под воздействием тепла и пара испарились воспоминания о прекрасной груди Мюриел.

– Пена и пузырьки, – провозгласил Тэлли, и под его рукой хлопнула пробка. – Боюсь, что стаканов нет. Они были бы слишком опасны. Не хочу, чтобы разбитые стекла пронзили прекраснейшие ягодицы Финеллы.

– Мы уж не спрашиваем, что бы вы хотели, чтобы было пронзено, – пробормотала, сделав первый глоток, неугомонная Финелла. Розовая пена потекла по подбородку и шее, когда она неловко наклонила бутылку ко рту.

– Сразу видно, что ты не очень доверяешь языку, – заметил Тэлли критически, обращаясь к Финелле, тогда как сам откручивал и вторую пробку.

– Этому одни учатся гораздо быстрей других, – весело проговорила Финелла, опустив бутылку. – Очень жаль, что нельзя вылизать все, что я пролила, потому что все сразу смылось.

Хлопнула вторая пробка и исчезла в полумраке спортивного зала; Тэлли отпил, смакуя, шампанское и передал бутылку Нелл.

– Знайте, это тоже целое искусство, лукавым тоном сделал он заключение. – Вам нужно просто наклонить бутылку так, как надо, и поиграть ею, исполнить все, как надо, а то у вас все с пеной уйдет, как у гонщиков на машинах после получения Гран-при.

– Не могу перенести, когда они такое проделывают, – с чувством отозвалась Финелла. – Всегда мне хочется взобраться на помост, раскрыть рот и ловить капли.

– Там лучше быть поосмотрительней, дорогая моя, когда будешь это делать, а то закончится тем, что проглотишь что-то совершенно другое, – с важностью предупредил ее Тэлли.

– Кто говорит о глотании? – спросила Нелл, внеся прозу в беседу. – Что на обед, Калюм? Я голодна!

– Голодна ты всегда! – сказал сурово Тэлли. – Тебе следует еще немножко потерпеть.

– Сам потерпи, – резко сказала ему Финелла, заметив, как Нелл вспыхнула от смущения, и кинулась на защиту подруги. – Сейчас время Рождества, а не злого торжества.

– Обед в духовке, – счастливым голосом отозвался Калюм, проявив большое мастерство в опустошении бутылки шампанского. – Тушеная говядина с морковью.

– А вот и нет, – разуверила их Джинни, не в силах позволить такое надругательство над кулинарией, – у нас сегодня «говядина по-бургундски», а это – деликатес!

– Жаль, – отозвался Алесдер, скрестив ноги ножницами в потоке так, чтобы своим бедром прижаться к бедру Нелл, – мне больше нравится тушеная говядина с морковкой.

– Я не сомневаюсь, – засмеялась Нелл, не в силах понять, было ли это прикосновение желанное или случайное? – Верно, холодная и съеденная предпочтительно на какой-нибудь горной вершине.

– Все-таки я бы ею с вами поделился, – отозвался он. – А если бы вы разрешили, я бы даже разделил с вами спальный мешок.

Нелл удивленно посмотрела на Алесдера. Теперь бутылку держал он, и его худое загорелое лицо раскраснелось под действием пара и розового шампанского.

– Это должно было произойти там, на вершине? – осторожно спросила она, а Джинни засмеялась. Нелл точно не могла сказать, из-за чего засмеялась – подслушав их разговор с Алесдером или же из-за того, что делал под водой Калюм.

Тут Нелл почувствовала, что и Алесдер что-то делает с ней под пенной поверхностью воды. Его рука мягко ощущалась под коленом, а на бедре покоилось плечо. Ощущение было приятное, щекочущее, и несколько минут Нелл мечтательно лежала на спине, наслаждаясь этим; только один раз, повернув голову, взглянула на него вопросительно. Глаза у него были закрыты, на губах застыла слабая улыбка. Внезапный холод охватил ее, невзирая на горячую воду. «О нет! – подумала Нелл в страхе. – Пожалуйста, пусть он не думает о Мюриел!» Она решительно старалась отогнать эту чудовищную мысль и утопить ее в эротическом круговращении вокруг себя. Казалось, что джакуззи превратилось в сплошную эрогенную зону, так как звучность дыхания в бассейне стала слышней шума насосов.

– Достаточно, дети, хватит, – заявил Тэлли, поднимаясь в своих чудесных спортивных трусах. Он неловко потянулся, чтобы выключить кнопку от джакуззи, и шум воды стал постепенно утихать.

– Как распорядитель церемонии я объявляю перерыв. Через пятнадцать минут мы вновь появимся на кухне, чтобы каждый подал сам себе обед.

– Пятнадцать минут – это очень мало, – пролепетала Финелла, окинув с интересом подозрительную припухлость. – Маловато для того, чтобы полностью проверить увеличение нашей бодрости и блеска.

– Только так, – сказал Тэлли с торжественностью церемониймейстера. – Я обнаруживаю у всех избыток энергии и блеска и считаю, что они должны быть у всех понижены холодным душем, а для Финеллы Дрюммон-Эллиот – душ вдвое холодней. О-ох!

Тэлли увернулся от Финеллы, которая попыталась схватить его за бедро, ударился об ее острые длинные ногти и с удивительной проворностью понесся из бассейна.

– Тэлли Маклин, ты отродье! – заверещала возбужденно Финелла, восстав из воды, как «Венера» Ботичелли, в черном кружеве, и кинулась за ним из джакуззи и через спортивный зал к душу. – Ну, я тебя поймаю!

– Да, и я склоняюсь к мысли, что поймает, – понаблюдав, сделал в изумлении вывод Алесдер, вставая и отряхивая с рук и плеч воду. – Брр! Снаружи холодно, мороз, а я и позабыл. – Он протянул Нелл, чтобы вытянуть ее из ванны, сильную руку, в которой – какая радость! – она, видимо, нуждалась, обнаружив, что у нее постыдно ослабели ноги. Калюм с Джинни казались довольными всем на свете, оставшись плавать в джакуззи еще на какое-то время, закрыв глаза и нежно лаская друг друга.

Алесдер окинул их изучающим взглядом, а потом, дав право действиям без слов говорить самим за себя, нежно притянул Нелл к себе и, подняв руку, накрыл ладонью ее грудь, обтянутую ситцевой тканью. В серых глазах Алесдера она с радостью и возбуждением увидела только любовь и желание, и никакой Мюриел.

– Четверо как-то сделались здесь похожими на толпу, верно, дорогая? – прошептал он, поцеловав Нелл. – Не можете ли вы напомнить мне, где я оставил свой спальный мешок?

Так никто и не узнал никогда, кто где спал той ночью. Ясно, что Калюм с Джинни так и не поднялись в коттедж, но Нелл точно не узнала, какую из комнат на первом этаже они заняли. Финелла занимала «Окопник лекарственный», но и тут снова Нелл не была уверена, спала ли она в ней, потому что вскоре после того, как они все жадно уплетали говядину по-бургундски из мисок и ложками с ломтями хлеба и с «Божоле» в неограниченных количествах, она сама, довольная, угнездилась с Алесдером в «Полевом ирисе».

Нелл допускала, что это неизбежно произойдет, но все равно не была уверена – вплоть до того самого момента в джакуззи. Не потому ли это случилось, что ток их чувств друг к другу потек в одном и том же направлении? Возможно, их чувства передались с бурлившей водой, как по проводнику, и вода замкнула их друг на друга, или, может, просто было отличное настроение и подходящий момент? Но сейчас то, что настороженность в них сменилась страстью – было необычным, а естественным и удивительным было то, что как будто для них это было не новостью, а разделенной любовью, которую они очень долго питали друг к другу. Для Нелл эта награда была намного богаче и ценней, чем то, что она чувствовала с Дэйвидом или Клодом, хотя Алесдер был любовником традиционных привычек и удовлетворяющим женщину, и таким, с кем делить постель, как она чувствовала, может быть и удобно, и желанно, хоть целую вечность.

– Самое ужасное, – прожурчала Нелл, уткнувшись в его теплое гладкое плечо, когда они лежали, обнявшись, посередине огромной постели в его комнате, – что Санта-Клаус не знает, куда ему идти, чтобы нам в чулки положить подарки.

– Пусть он, как и мы все, крадется по коридорам, – отозвался Алесдер, целуя ее волосы.

Его до сих пор поражала ее невесомость: в его объятиях Нелл была тонкая и хрупкая, как ребенок.

– Может, его забавляет неплохая игра «Найди чулок». Я знаю, что говорю. Их, чулок, так мало в дни колготочного буйства.

– Ну, может быть, их опять станут носить, потому что сейчас юбки стали подлинней, вы, старомодный джентльмен! – сказала Нелл и, опершись на локоть, приподнялась, как будто ее вдруг осенило: – А вдруг Санта-Клаус подумает, что все мы испорчены и подарков не заслуживаем?

– И будет прав. Это место – просто притон греха. В скольких комнатах здесь ты ночевала?

Вопрос был задан в шутку, но Нелл почувствовала за смешливым тоном и нотку завуалированного интереса.

– В моей собственной, конечно, и в «Скабиозе», но ты тогда это видел. И все. Не такая уж я падшая женщина, какой ты меня представляешь.

– Жаль, – заворчал Алесдер, обхватывая руками ее зад. – Я-то надеялся получить кое-какие уроки по необузданным любовным игрищам.

Нелл погладила его по спине, двигаясь от плеча к мягкому изгибу, к ягодицам. Ну, что сказать о его спине? Гладкая и мускулистая, и, несомненно, сексуальная.

– Мы можем провести соответствующий курс, – прошептала она, почувствовав возобновившееся возбуждение в тех потаенных местах, которыми восхитилась прежде, когда они так выступали в его белых трусах. «Завидуй теперь до посинения, Клод, – злорадно подумала Нелл, подвигав бедрами для большего воодушевления этих самых мест. – Может, ты на высоте в смысле призов за красоту, но, в сравнении с Алесдером, тебе не хватает азарта щедрости!»

– Думаю, что мы и так соответствуем неплохо, – заметил Алесдер, показав на деле, что он имеет в виду. – Моя часть соответствует твоей части. И они совершенно определенно продвигают друг дружку на головокружительную высоту.

– Да, понимаю, о чем ты, – согласилась Нелл и задышала все быстрей и громче, когда желтые ирисы, нарисованные Лео на стенах, начали падать, взлетать и кружиться. «Счастливица Мюриел, – случайно пришло ей на ум. – Алесдер был у нее в постели пятнадцать лет. Но я рассчитываю заполучить его навсегда!..»

На следующее утро шестерка-обменялась подарками, собравшись вокруг елки, после того как все позавтракали, кто чем хотел, на самообслуживании. На лицах играли немного глуповатые улыбки, и все были радостны, расслаблены, дружелюбны. Похоже было на то, как если бы Купидон, раскрыв свой колчан, пронзил всех своими стрелами так, что не только в каждом из них возник непобедимый интерес к партнеру, но в то же самое время появилась несомненная симпатия к остальным четверым. Они были членами тайной секты, высаженные все вместе на необитаемый остров приключений, где любая личная радость как бы напоминала одну из многих нитей, которые опутали их общей паутиной наслаждения. «Это же настоящий Миллс и Бун», – думала Нелл, безмерно радуясь этому, в то же время будучи совершенно уверенной, что по другую сторону дня «Боксинг-дэй»[36]36
  Боксинг-дэй – день на святках, когда, по английскому обычаю, одаривают подарками всех, оказавших услуги.


[Закрыть] уже маячит реальность.

С довольной улыбкой Алесдер подарил ей на Рождество альпинистские ботинки.

– Если бы я знал, что ты собираешься меня совратить, я бы подарил тебе что-нибудь более романтичное, – сказал он, наблюдая за борьбой со шнурками при примерке. Нелл нахмурилась, бросив на него взгляд исподлобья. Ботинки были сшиты искусным сапожником, прошиты и отделаны множеством кусочков кожи и мешковины; каждая строчка была водонепроницаемая, каждое отверстие провощено.

– Я считаю, что они очень романтичны, – с нежностью сказала Нелл Алесдеру и, поднявшись, с благодарностью поцеловала. Она надеялась, что он не заметил, как ей было нелегко удержаться от объятия. Он был такой теплый, такой добрый, такой настоящий – такой, в каком нуждалось ее измученное тело и ее «я». – Они уже истоптали мою моральную устойчивость, сломили сопротивление и превратили меня в бесстыдную потаскуху.

Живое лицо Алесдера скривилось от смеха, и он обхватил ее руками, желая в мечтах, чтобы ее было в этих объятиях побольше. Все двадцать четыре часа она была в поле его зрения, так что он знал, что все это время Нелл не рвало. Если бы он смог заставить ее есть нормально в течение недели, он считал бы, что она на пути к выздоровлению.

– Быстро они сработали, – сказал Алесдер, улыбаясь ей сверху. – Но ты их еще не разносила. Несколько волдырей ты перетерпеть смогла, а от постоянного успеха они будут сидеть как влитые.

– Ты же знаешь – я не сильна в постоянных успехах, – возразила Нелл. – Мне хочется броситься очертя голову, чтобы сразу вознестись наверх, на самую вершину.

– Ты просто задохнешься, – укоризненно сказал Алесдер, гладя ее по голове и целуя искрящиеся глаза. – Вид с вершины всегда стоит того, чтобы взбираться не торопясь.

– Кто кого здесь соблазняет – вот что хотела бы я знать?!

– Я сейчас покажу тебе, – временно отступив проговорил он, – какой ты мне казалась, когда я видел тебя в последний раз, на записи программы «Горячего Гриля».

Алесдер достал из кармана конверт и подал ей. В конверте лежала рождественская открытка:

– Я это написал до того, как приехал на Рождество. Собирался вручить тебе вместе с подарком.

Нелл развернула открытку. Кроме обычного напечатанного на машинке поздравления, на открытке рукой Алесдера было написано короткое стихотворение.

 
Вечеринка.
Наблюдая за твоим лицом,
Из-за которого безлюдно это оживленное место,
Я стою, безмолвный, в ужасе видя,
Что ты стала еще красивей
И по-прежнему потеряна для меня.
 

Перечитав стихотворение дважды, Нелл нахмурилась.

– Это еще одно Нормана Маккрэйга? – спросила она и, когда Алесдер кивнул, сложила открытку и сунула ему обратно в карман. – В этот раз поэт ошибся, верно?

Алесдер улыбнулся и возразил:

– Сегодня это не так, но вчера это было именно то, что я чувствовал. Ты была «по-прежнему потеряна для меня».

Нелл тряхнула головой:

– Ну что ж, сегодня это уже ошибочно, так же, как и завтра, и еще долго-долго, как я надеюсь.

Она подвела Алесдера к елке и сняла с ветки маленький пакетик, потревожив игрушечные серебряные колокольчики, и они зазвенели в честь праздника их любви. В других концах холла две другие пары, похоже, обменивались дарами и объятиями.

– Я вспомнила стихотворение, которое ты читал нам, когда потерялся Тэлли, – сказала Нелл, вкладывая в руку Алесдеру маленький подарок, упакованный в яркую бумагу. – Я знаю, что у тебя уже один есть, но надеюсь, что этот будет особенным.

Это был компас. Не тяжелый инструмент в бронзовом кольце, а легкий, практичный, миниатюрный компас в маленьком чехле из черной кожи. К кольцу, приделанному сбоку, была привязана черная шелковая лента, и Алесдер поднял его над головой.

«Сильвера»! – восхищенно произнес он, проведя пальцем по гравированному имени изготовителя.

– Самые лучшие. Откуда же ты узнала?

– А я и не знала этой фирмы, – призналась Нелл. – Я спросила в магазине в Глазго. Я купила его потому, что «N» обозначает Nord, «Север», и «N» – это Neil, Нелл, а стрелка всегда указывает на север, верно? Где бы он ни был, подумала я, компас должен напомнить ему обо мне. Так что теперь я тебя не смогу потерять, правда?

Алесдер смотрел на компас и понемногу поворачивал его так, чтобы стрелка указывала точно на нее. Подняв голову, он так посмотрел на Нелл, что у нее перестало биться сердце.

Нежным шепотом она процитировала:

 
Стой, где ты стоишь, пожалуйста, стой —
Я еще разыщу свой компас.
Он приведет меня к тебе, хотя
И не самой легкой дорогой.
 

– Никогда не думал, что ты сможешь запомнить, – сказал Алесдер, а в глазах его было удивление.

– А я запомнила, – ответила его возлюбленная.

Финелла, как угадала Нелл, щедро выбрала для каждого из них наряды из кашемира. Тэлли открыл свой сверток и обнаружил роскошный, двойной вязки свитер с узором «косами», темного оттенка индиго. Когда он мерил свитер, Финелла гладила его, как любимого кота, и что-то шептала на ухо. Увидев, что брат залился румянцем, Нелл остолбенела. Тэлли выглядел таким довольным и счастливым, словно не пережил совсем недавно разрыв с Флорой, а Финелла, прижавшись к его руке, напоминала мурлычущую львицу. Она, взяв Тэлли за запястье, вывернула наизнанку манжету: крошечное красное сердце было вышито на ее изнанке.

– Вот ты каков! – засмеялась Финелла. – На рукаве носишь мое сердце!

В этот момент через дверь для сотрудников вбежал запыхавшийся Мак.

– Марсали! Она телится! – выдохнул он, беспокойно обводя взглядом всех собравшихся.

Мик попросил Мака присматривать за коровами, пока сам он уехал домой на Рождество, потому что Мак, имевший опыт работы на ферме, был единственным, кому Мик доверил доить коров с той еще уверенностью, что заботами Мака коровы будут в тепле и удобстве.

– Вот это да! – воскликнула Нелл. – Ох, бедный Мик, у него будет разрыв сердца, когда узнает, что такое пропустил. Как она? Мучается?

Мак с некоторым сомнением сказал:

– Думаю, что она о’кей. Может, нам надо попросить Дункана Мак-Кэндлиша помочь принять теленка. Он знаток. Думаю, что она капельку рановато, знаете ли, до ее срока, так что теленок может быть слабоват.

Нелл посмотрела на молчаливого Тэлли, которому явно было не по себе при столь неожиданной встрече с Маком, когда еще не решена драма из-за ребенка Флоры.

– Ах, Мак, а вы можете сами позвать Дункана? – взмолилась Нелл, спеша загладить неловкое молчание брата. – Если вы его попросите, я уверена, он придет, несмотря на то что сегодня Рождество.

– В Рождество у него работы немного, – сказал Мак, согласившись без особых возражений. – Все в его руках, вот так. Может, он будет рад компании.

Нелл себя почувствовала бесконечно виноватой: ведь ей даже в голову не пришло, что раздражительный фермер на Рождество мог находиться в одиночестве.

Мак снова ушел выполнять поручения.

– Можно нам всем пойти и посмотреть? – робко спросила Финелла у Тэлли. – Никогда не видела, как теленок родится.

– Не знаю, – с беспокойством в голосе отозвался Тэлли. – Мы ее можем разволновать. Но через перегородки, я думаю, мы сможем понаблюдать. Она в довольно большом стойле, так что мы толпиться рядом с ней не будем.

– Мы затихнем, как мыши, – заверила Финелла. – Она не узнает даже, что мы там.

Марсали совершенно равнодушно встретила появление шестерых наблюдателей человеческой породы. Она была не первотелка, уже пятым телком. Отел был для нее не в новинку. А вот у зрителей впечатление было необыкновенное, из ряда вон.

В сарае было холодно. Облака пара от дыхания поднимались, крутясь около единственной электролампочки, свисавшей с потолка на шнуре над головой Марсали. Корова стояла на глубокой подстилке из соломы, голова опущена, челюсти ритмично двигались, как будто она жевала жвачку. Глаза широко раскрыты, выражение их немного ошарашенное, но, судя по виду, она не мучилась. По натянутым бокам вздувшегося живота у нее волнообразно проходили мышечные сокращения, на какое-то время прерывая методичное движение челюстей и увлажняя длинные ресницы. Корова стояла тихо и смиренно, ожидая сильных спазмов и неотвратимых родов.

Примерно через сорок минут появился Мак с Дунканом. Время от времени Марсали громко мычала, но в остальном вела себя спокойно.

– Благодарю, что вы пришли, Дункан, – сказал Тэлли, который какое-то время держал за рога корову, стоя с ней рядом. – Я не знаток, но вроде она о’кей.

– В большинстве случаев природа свое дело делает прекрасно, – ворчливо пробормотал фермер, ставя на пол ведро с горячей водой и другой инструмент, который принес с собой в стойло. – Будем надеяться, что никакие веревки нам не понадобятся.

– Веревки? – в тревоге прошептала Финелла, обращаясь к Нелл. – Да для чего могут понадобиться веревки?

– Ну, я думаю, иногда приходится вытягивать теленка веревками, – ответила Нелл, которая однажды смотрела по телевизору передачу по ветеринарии. – Если это отел не головой, а задом или еще что-нибудь. Подозреваю, что то, что плохо для коров, то плохо и для людей – по одинаковым причинам.

– Не показывайте мне веревок, если я когда-нибудь буду рожать, – слабым голосом попросила Финелла. – Я думаю – им бы следовало не показывать их и бедной корове.

– Как у нее идет дело? – спросил тихий голос, раздавшийся в полутемном проходе стойла: это была Флора – руки засунуты в карманы стеганой куртки, на голове белая вязаная шапка.

– Мне Мак позвонил, – добавила она, почти извиняясь.

– Боже! – воскликнула в изумлении Джинни. – Если бы я была в вашем положении, я бы ни за что не пришла сюда.

– Надеюсь, вы не против, – спросила Флора у Нелл, подходя к группе людей у перегородки. – Я раньше помогала при отелах. Мой отец на ферме всегда держал корову.

– Конечно, нет, – ответила Нелл, отодвигаясь в сторону, чтобы Флора могла видеть происходящее.

Но в неудержимом порыве Флора поднырнула под перекладину и, подойдя к корове, стала гладить ей шею напротив Тэлли, тоже гладившего коровью шею. Над опущенными рогами его глаза встретились с ее. Они ничего не сказали друг другу, а разговор велся таким манером, что они оба ободряюще бормотали корове: «Хорошая девочка, храбрая девочка, сладкая девочка».

Отел проходил легко и без осложнений. Вскоре после того, как показалась голова, ровно и гладко выскользнуло и длинное туловище (в холодный мир в облаке пара), подхваченное Дунканом и любовно уложенное на солому – под громкие радостные восклицания ликующих зрителей. Захватив пучки соломы в горсти, заработали Дункан с Флорой, вдвоем помогая Марсали освободиться от последа, а теленочку начать двигаться.

– Это телочка, – радостно прокричала Флора.

– Телочка! – повторил Тэлли для тех, кто был за перегородкой.

– Слава Богу! – выдохнула Нелл, облегченно сжав руку Алесдеру. – Мы сможем ее оставить!

Когда у телочки подсохла взъерошенная шкура, стало очевидно, что она у нее рыжая, а не цвета спелой кукурузы, свидетельствующей о чистой породе джерсейской родословной. Спустя всего десять минут от рождения маленькая телочка заспотыкалась на неустойчивых ножках и стала тыкаться влажным розовым ртом в вымя Марсали, но мордочка у нее была как белая маска, а не темно-коричневая, джерсейская, медового цвета по оттенкам. И морда контрастировала с красновато-коричневыми завитками на шее и на спине.

И Тэлли, почесав затылок, сказал в замешательстве:

– Ну и задам же я взбучку этому осеменителю АИ. Должно быть, он перепутал сперму. Это же настоящий маленький ублюдок!

– Не ублюдок, Тэлли, – поспешно пробормотала Флора. – Не называй ее ублюдком.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– А тогда как ты можешь ее называть? – спросил он многозначительно.

– Помесь, – отчеканила Флора. – Крепкая, здоровая, прекраснейшая малютка-помесь.

Обвиняя взглядами, они смотрели друг на друга, а потом, через несколько напряженных мгновений, вдруг безудержно расхохотались.