Текст книги "Игры на острове"

Автор книги: Джоанна Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Нелл улыбнулась, подбадривая:

– А вы понимаете, Джинни, как сильно вы рискуете – кладете яйца в одну корзинку? Калюм может быть чародеем с колючками, но, знаете, может быть и ужасным занудой около сотейников. Поинтересуйтесь-ка у Крэга.

– Уже поинтересовалась, – заверила ее Джинни. – Кажется, он думает, что лучше всего Калюм обращается с нарезанным хлебом.

– Ему бы надо прежде подумать, чем такое говорить, – отрезал Калюм. – В моей кухне нет никаких хлебных ломтей!

Глава 14

В августе Сайнед Маклин зарезервировала себе комнату в Талиске на неделю.

– Чтобы привести себя в порядок, дорогая Нелл, хоть немного. Наэм говорит, что за это время ты стала стройная, как тростинка. Видно, Талиска может сделать чудо.

Ближе к своему приезду она снова позвонила, чтобы спросить, не может ли с ней приехать Найниэн.

– Конечно, в гостинице он жить не будет. Вся эта роскошь ему ни к чему. Можно положить его там, где живет прислуга, и привлекать к работе на кухне – чистить картошку или делать что-то другое? Он уже отдохнул в молодежном лагере, так что смог бы пробыть у вас до начала занятий в школе, если ты найдешь для него какую-нибудь работу. Платить ему ничего не надо, он просто мечтает побыть вдали от цивилизации.

– Конечно, пусть приезжает. – На телефонный звонок отвечал Тэлли. – Он может помогать мне организовывать досуг, дело я ему найду. Сейчас все время нужно мыть велосипеды и чистить обувь. В сезон Найниэн будет здесь находкой.

– Как я рада, что у вас сейчас горячая пора. Отец будет очень рад это услышать. Он все время в Индии, наблюдает за пуском второго спиртового завода, и в последнее время я его почти не вижу.

– Да, мы получили открытку – фото какого-то худющего грязного гуру и подпись, что это случится с нами, если мы бросим пить виски.

– Ох, ему это не грозит. Побыть с вами – вот что ему на самом деле нужно, но я никак не могу его отозвать оттуда. – Сайнед помолчала, а потом продолжала говорить, но уже с сильным ирландским акцентом:

– Боюсь, я должна тебя попросить еще об одном одолжении, Тэлли. И уже жду, что ты меня там проклинаешь.

«Действительно, – подумал Тэлли, – вот это семейка!»

– Нет, не прокляну, проси дальше, – отозвался он вежливо.

– Ты для меня зарезервировал комнату с двумя кроватями, верно?

– Точно. То, что ты просила. А что, приедешь с любовником? Хочешь сменить на двухспальную?

– Нет, что ты! Просто одна моя очень близкая приятельница недавно овдовела, и я очень бы хотела, чтобы она приехала со мной. Ей сейчас нужно сменить обстановку, и я подумала, что Талиска – это как раз то место, где она придет в себя. Беда в том, что ваши цены она не осилит. И я подумала, что, если она будет со мной жить, не сможешь ли ты представлять ей половинные счета за питание и все остальное, не ставя ее в известность, чтобы не смущать? Что ты на это скажешь?

Тэлли прикрыл ладонью телефонную трубку и вздохнул. И это в то время, когда он может при двойной оплате поселить двоих в комнате! Но что он может сказать?

– Все будет отлично, Сайнед. В конце концов, ты, оказывается, не такая уж злая мачеха, а? И кто же эта безутешная вдова?

– Ох, она не безутешная, она жизнерадостная дама, но сейчас она, конечно, немного подавлена. Ее зовут Элисон Грант. Ее муж был профессором зоологии в университете в Глазго и учился в школе с вашим отцом. В мае он перенес инфаркт и так и не выздоровел. Значит, я ее приглашу. Она хочет встретиться со мной, чтобы сходить на выставку Ван Гога в Глазго, а потом мы вместе поедем в Оубен на поезде. Ты нас встретишь? Великолепно! Благодарю, Тэлли.

В самом деле, Элисон Грант оказалась высокой, стройной, со следами былой красоты женщиной, пшеничные волосы которой потускнели, стали цвета дымчатого топаза, а голубые глаза утратили прежний блеск. Но она была далека от апатии, а Талиска ее очаровала. За первые два дня Элисон Грант обошла весь остров, изучив каждый его уголок, а на третий вечер объявила, что в роще шотландских сосен водятся кабаны.

– В корнях деревьев лежбища, на стволах видны царапины – метки, где они терлись клыками. Но едва ли вы когда-нибудь увидите самих животных, потому что они выходят только ночью.

Найниэн чувствовал себя на седьмом небе от счастья, услышав ее слова.

– Давайте организуем наблюдение, – закричал он, дрожа от предвкушения в первый раз увидеть диких кабанов. – Я сегодня же ночью отправлюсь!

– Думаю, будет лучше, если ты при дневном свете сначала обследуешь весь участок, – предложила Элисон. – Потом уж ты сможешь понять, где проходят их тропинки, в какую сторону дует ветер, и в удобном месте устроишь пункт наблюдения. Мы с Фрейзером часто это делали.

По ее лицу пробежала тень грусти, когда она это говорила, и Найниэну стало не по себе – так, как бывает, когда молодость сталкивается со смертью и связанной с ней печалью.

– А почему бы вам тоже не пойти? – вдруг предложил он. – Мы можем взять с собой еду и сделать стоянку. Будет классно!

Элисон с удивлением посмотрела на подростка. Найниэну было пятнадцать – он был в том возрасте, когда мальчики неохотно общаются с дамами, которые годятся им в бабушки. Она благодарно улыбнулась и покачала головой.

– Нет, нет. Тебе совсем не хочется брать меня с собой. Позови сестру или кого-нибудь помоложе.

– Наэм? Да она же кабана от тюка сена не отличит, – язвительно произнес Найниэн. – Она возьмет плейер и будет все время слушать Майкла Джексона. Ну, пожалуйста, пойдемте со мной. Держу пари – вы все знаете о кабанах и сможете мне рассказать об их повадках и показать самое лучшее место, чтобы за ними наблюдать.

– Да, это я могу. – Элисон перевела взгляд на Сайнед, чтобы узнать ее мнение, и та ей одобрительно кивнула. – Ну что ж, тогда все в порядке. Должна заметить, что мне очень хочется пойти с тобой – если только ты не заскучаешь в обществе пожилой дамы.

– Вот уж нет, – заверил ее Найниэн. – Я никогда не скучаю с пожилыми дамами. Моя бабуля – старушка просто класс. Знаете, она жила здесь, когда была еще ребенком.

Как все взрослые люди, Сайнед резко возразила, когда ее сын назвал Элисон пожилой дамой, но ее приятельница приняла это спокойно, понимая, что для пятнадцатилетнего пятидесятипятилетний человек на самом деле старый.

С воодушевлением в голосе Элисон Грант сказала Найниэну:

– Мои сын Росс, точно как ты, Найниэн, интересовался животными и любил ухаживать за ними. Как и отец, он был страстным фанатиком. Сейчас он стал ветеринаром.

– Я тоже хочу быть ветеринаром, – заявил с энтузиазмом Найниэн. – Но чтобы поступить на ветеринарный факультет, нужно много заниматься и получить оценки выше, чем на медицинском.

– Конечно, это правильно, – согласилась Элисон. – Фрейзер всегда говорил, что животные заслуживают лучших докторов, чем люди.

– Будучи зоологом – ему ли это было не понимать! – воскликнула Сайнед.

– Он был прав, – горячо сказал Найниэн. – Животные заслуживают самого пристального внимания людей.

– Теперь я окончательно убедилась, что мы с тобой будем отличными наблюдателями за кабанами, – улыбнулась Элисон, как не улыбалась уже много месяцев. – Буду с нетерпением ждать, когда мы с тобой отправимся.

На следующий вечер, когда все остальные гости наслаждались обедом Калюма из пяти блюд, Элисон с Найниэном уже устроили себе пункт наблюдения под кустом рододендрона у сосновой рощи, захватив с собой термос с кофе и сандвичи из солодового хлеба.

– Я взяла с собой вот что, – прошептала Элисон, вынимая из кожаного чехла бинокль. – Это Фрейзера. Он всегда его брал для ночных наблюдений. У бинокля инфракрасные линзы, так что в темноте лучше видно.

– Великолепно, – прошептал Найниэн. – Можно взглянуть?

Минут двадцать он изучал с помощью бинокля все вокруг, когда его толкнула Элисон и указала на нору среди корней ближайшего дерева. Даже в ночной темноте была отчетливо видна появившаяся оттуда голова кабана с черно-белыми полосками.

– Это кабан-самец, – пробормотала Элисон. – Он вышел на разведку, проверяет, спокойно ли вокруг.

И точно, через несколько минут появилась вторая голова, потом вынырнуло серое туловище, и они пробежали по площадке, которую кабаны заботливо вырыли за несколько ярдов от входа в нору. Пока они осматривали все вокруг, два подсвинка, уже доросших до половины размера родителей, барахтались в полумраке, обнюхивая друг друга и повизгивая. Минут десять семейство кабанов не уходило от своей норы – опорожняясь, потягиваясь и тихонько, осторожно принюхиваясь. Элисон так хорошо выбрала место для укрытия, убедившись, что оно с подветренной стороны и достаточно удалено, что кабаны не заметили их.

– Они намного больше, чем я думал, – выдохнул возбужденно Найниэн. – И намного красивей.

Взрослые кабаны были размером с таксу, но другой формы и еще отличались своими знаменитыми полосатыми головами, длинными чувствительными носами с розовыми пятачками, черными животами и странно пятнистыми серо-белыми боками. «Будто куриная грудка или рыба, посыпанная свежемолотым перцем», – сравнил про себя Найниэн.

– Каждая щетинка на спинке белая, с черной полоской у самого кончика. Вот из-за этого она на вид как бы трехмерная, – прошептала Элисон. – Ты теперь понял, почему мой муж столько времени провел, наблюдая за ними? Удивительно, что это семейство диких кабанов, и не маленькое, живет в нескольких ярдах от гостиницы, а никто даже не знает!

– Они уходят, – сообщил Найниэн, следя в бинокль ночного видения, как секач повел прочь подсвинков и свинью по хорошо заметной, но очень узкой тропинке, направляясь к лугу, где пасли коров.

Когда они скрылись из виду, Элисон приподнялась, присела и потерла онемевшие икры:

– Ох, теперь лучше. Для таких дурачеств я сделалась старовата.

Найниэн не обратил внимания на такую, по его мнению, ненужную помеху в их наблюдениях.

– Куда же они подались? – спросил он, думая о своем, почти нормальным голосом, раз кабаны уже ушли. – Можно нам пойти за ними?

– Но я не смогу. Сейчас уж точно не пойду, – ответила Элисон. – Они будут искать себе еду, а ты можешь на них наткнуться и напугать. Они будут рыть землю, ловить и есть лесных мышей и полевок, плоды и траву. По своим привычкам в еде они довольно похожи на нас, всеядные, как называл их Фрейзер.

– А захотят они есть то, что мы для них принесем? Можно ли их приручить? – допытывался Найниэн.

Элисон засомневалась:

– Даже не знаю. Они очень опасаются людей, и не без причины. Знаешь, ведь их травят собаками из спортивного интереса. Для этого собак даже специально натаскивают. Кое-где это еще делается, как мне известно. Или же их убивают из-за щетины, а то и просто потому, что люди их боятся. До недавнего времени считали, что они разносят столбняк и туберкулез. Человек – это единственный их враг, и, конечно, собаки их постоянно пугают. Но если ты будешь делать это постепенно, возможно, ты их приручишь.

– А чем мне их подкармливать?

– Они едят почти все. Хлеб, молоко, даже орехи и яблоки. Все свежее и привлекательное по вкусу и запаху.

– Этим я и займусь, – заявил мальчик. – Я попытаюсь приручить их, чтобы они брали еду у меня из рук до того, как уеду из Талиски.

В слабом свете звезд зубы Элисон блеснули.

– Это вызов, – кивнула она ободряюще, поднялась и выпрямилась.

А Найниэн продолжал мечтать:

– Может, я смогу приучить их подходить к гостинице после обеда. Людям может понравиться наблюдать, как они едят, правда же?

– Конечно, если они их не будут бояться. А тебе нужно позаботиться, чтобы в течение дня их в норе никто не беспокоил. Если это случится, они уйдут. И как раз это я сама собираюсь сделать.

Элисон подняла подстилку, на которой сидела.

– Ты оставайся и понаблюдай, как они вернутся. Внимательно следи в бинокль и дашь мне знать, что увидишь. Сейчас самое время старушкам ложиться спать.

– Но вы не старушка, – любезно возразил Найниэн, тоже вставая. – Вы просто класс! Спасибо большое, что вы показали, как все надо делать, и рассказали мне о диких кабанах.

Как ей быть, Элисон не знала – если его крепко обнять, не смутится ли он от чрезмерно бурной реакции, но сама почувствовала, что прослезилась, и сказала с чувством:

– Это было очень интересно. Самое лучшее, что произошло за время моего пребывания в Талиске.

Элисон Грант не стала ему объяснять, что это самое лучшее, что случилось с ней со дня смерти мужа, или что он вернул ей доброту и будущее. Трудно было бы это понять пятнадцатилетнему. Но сама она осознала все это и почувствовала, что с плеч спал тяжелый груз сомнений.

Вовсе не Клод, а Финелла вновь появилась на Талиске. Нелл не подозревала, что та здесь, пока не вышла в бар (чтобы с пылом и страстью исполнить свою роль хозяйки), одетая в одно из своих, теперь уже многочисленных, элегантных черных платьев. К нему Нелл надела ювелирные украшения из перламутра, которые купила в Глазго в бутике.

Держа в руке бокал джина с тоником, одетая в облегающее платье из красного кашемира, Финелла сидела у стойки бара.

– Нелл, дорогая. Как поживаешь? Что на тебе – от «Батлера» или «Уилсона»?

Чувственный голос и экзотическая фигура ошеломили Нелл, и она явно оторопела, но быстро пришла в себя и улыбнулась, хотя и немного нервно.

– Финелла! А мне никто не сказал, что ты здесь. Должна тебе сказать, что, когда видишь такую, как ты, глазам не веришь.

– Я здесь всего с полчаса. И эти полчаса прошли для меня великолепно, как всегда. Я в этой вашей средневековой комнате – «Вереске», так она называется, по-моему. Господи, там изумительно!

Нелл кивнула Тони, чтобы он налил ей белого вина, как обычно.

– Можно я тебе еще бокал закажу? Ты здесь одна? – спросила она у Финеллы.

– Да, пожалуйста, я одна. Вся одинокая и охладевшая. И это в такой фантастической постели с балдахином – просто стыд. Возможно, ты сможешь послать мне кого-нибудь составить компанию. – И она указала на Тони, который ставил на место бутылку с джином. – Он выглядит очень даже ничего.

Нелл вздернула бровь. Никогда она не могла понять, шутит Финелла или говорит серьезно. Она поняла, что любовный роман модельера с Клодом был из той серии случайных приключений, которыми она наслаждалась с тех пор, как довольно суматошно развелась с эдинбургским архитектором, но подозревала, что Финелла не настолько беззаботна и даже, может, втайне ищет себе «пару».

– Тони – это наш постоянный Лотарио, – заметила Нелл, понизив голос. – Он отвечает на любой женский призыв.

Финелла сделала недовольную гримаску:

– Значит, в нем нет проку. Не люблю легкодоступных. Да и кто их любит? Между прочим, что слышно о Клоде?

Может, это было не принято, что она интонацией два вопроса соединила воедино, но, зная Финеллу, Нелл поняла, что это не так. Этот вопрос мог ранить Нелл, но что-то странно-приятное было в Финелле, даже при этих ее вопросах. При всей ее умудренности «женщины, повидавшей свет», она была искренняя, естественная и, кроме того, беззащитная. Нелл не могла забыть значительно заниженный счет, который был представлен ей за кашемир, который она отобрала в то утро после ночи с Клодом в Эдинбурге.

– Я ничего не слышала, – ответила Нелл.

Финелла нахмурилась:

– В самом деле? Странно, и я тоже не слышала. За исключением огромного букета белых роз, посланных, как я полагаю, в качестве «Благодарю Вас». Белые розы – ну, не прелесть ли? Я решила, что они должны были быть каким-то шифром.

Нелл не смогла удержаться от смеха. Вдруг она почувствовала себя немного лучше, сейчас, когда узнала, что Клод и с Финеллой не поддерживает отношений.

– Ты очень по-философски к этому отнеслась, – восхищенно сказала она. – Ты не чувствуешь себя так, будто тебя бросили за ненадобностью?

Финелла решительно возразила:

– Ни в коем случае! Думаю, что он просто получил телеграмму. После твоего отъезда все как-то отмерло. Быть поросенком для приманки не собираюсь.

– Думаю, что я была поросенком, – заметила задумчиво Нелл.

– Нет, это он был свиньей. Не в отношении меня, потому что я знала, что делала, а тебя. Это ты выставлялась перед ним, вроде жемчужинки[30]30
  Не мечите бисер (жемчуг) перед свиньями… (библ.)


[Закрыть]. Бедняжка Нелл, очень тебя зацепило?

Нелл поежилась.

– Только слегка. Он вызвал слабое землетрясение, это я должна признать.

– И ты все еще не пришла в себя? Нам нужно что-нибудь с этим сделать. Давай-ка взмахнем магической палочкой! – Финелла соответствующим образом поводила руками и усмехнулась, хотя, одетая в короткое облегающее платье с позолоченным поясом-цепью и огромными золотыми кольцами-серьгами, больше была похожа на женщину-вамп, чем на сказочную фею. – А где же тот славный скалистый утес, с которым ты разговаривала на вечеринке?

– Кто? – опешила Нелл. – A-а, Алесдер. Не знаю. Думаю, что он пешком ходит в Скайи или еще куда-то. Я с ним сто лет не виделась.

– А жаль, – задумчиво произнесла Финелла. – Он, как мне показалось, из тех мужчин, которых стоит покорять, как горы.

Нелл в изумлении смотрела на Финеллу. Неужели ее заинтересовал Алесдер? Нелл почувствовала холодок дурных предчувствий, а потом скорее даже удивились, с чего бы это? «Какое мне дело до нашего юриста?» – подумала она и осторожно добавила:

– Думаю, он все еще оплакивает свою жену.

– На твоем дне рождения он не был похож на скорбящего мужчину, – заметила Финелла. – Но не будем больше о нем вспоминать. Я здесь не только для поправки здоровья, хотя Талиска для этого очень подходит, спору нет. У меня для вас есть предложение.

– Какое предложение – нечистое?

Финелла оскорбилась:

– Чистое – как пятки! Как ты могла подумать что-то другое?

– Представить не могу, – слегка улыбаясь, парировала Нелл. Она начинала понимать это противоречивое создание. – Мы можем поговорить об этом за обедом, если хочешь. Раз ты одна, почему бы нам вместе не пообедать?

– Пожуем сальца, как говорится. Это я одобряю.

– Хорошо, я сделаю перегруппировки в столовой. Между прочим, не произноси так громко это слово. Помни, Талиска – это место, где нет жирной пищи!

Предложение Финеллы, как и следовало ожидать, касалось ее бизнеса. Она предложила сделку между Талиской и «Кашемиром Дрюммон-Эллиот», которая, как она полагала, могла быть выгодной обеим сторонам. Остров и отель будут упомянуты во всех ее рекламах, и слух о них разнесется среди ее клиентов по всему миру, а взамен Финелла просила, чтобы в Талиске был проведен показ кашемира в предрождественский уик-энд, когда самые богатые ее клиенты будут приглашены для того, чтобы ознакомиться с ее коллекцией в течение трех гала-вечеров и трех показов моделей.

– Мы можем импортировать некоторые модели и продавать их с аукциона в провинцию или еще куда-либо и каждый вечер заполнять комнаты отеля различными клиентами. Здесь ведь десять комнат? Три вечера могут добавить тридцать клиентов и, возможно, еще двадцать, которые живут на приличном расстоянии. С пятидесяти клиентов мы можем получить чистыми пятьдесят тысяч и поделить доходы. Что ты думаешь?

– Пятьдесят тысяч? Звучит ужасно внушительно, – отметила Нелл. – А ты уверена?

И Финелла заверила ее:

– Я позволяю вам снизить цены, так что вы сможете увидеть, что я имею в виду. Но в принципе – как ты считаешь?

– Мне нужно это обсудить с Тэлли, конечно, но звучит интересно. Когда ты сказала, что Талиска будет принимать этот показ на уик-энде, что ты точно имела в виду?

– Богатые люди – это как сделка. Поднимите цены вдвое против настоящей цены и дайте им гала-обед и показ моделей, и они решат, что у них вечер, где можно хорошо поторговаться – даже если они на кашемир спустят состояние! Между тем они на три ночи заполнят вам отель в мертвый сезон, и вы тоже получите часть доходов от продажи. Швырнем им кое-какое сексуальное бельецо для девушек, его тоже покажут просто для того, чтобы дать что-то мужьям и любовникам – погасить боль расставания с деньгами, и все будут счастливы. Это обязательно пройдет.

– Если только они не наедятся этого кашемира под завязку, – практично заметила Нелл.

– Они все проглотят, – безапелляционно заявила Финелла. – Против моей коллекции устоять невозможно. Я даже продемонстрирую вам с Тэлли некоторые модели из коллекции после обеда. Между прочим, где он?

Нелл посмотрела на их столик, где они обычно сидели, в дальнем углу столовой. Он был пуст.

– Наверное, ест пирог и запивает его пивом в баре, внизу по дороге. В последнее время он стал совершенным аборигеном. Но позднее он придет, чтобы сделать послеобеденный общий сбор. Я уверена, что ему очень и очень понравится показ твоей одежды.

Финелла доверительно наклонилась к Нелл.

– Он довольно красив, весь из себя, – проворковала она. – Как он, доступен?

Нелл поджала губы и покачала рукой, как бы уравновешивая стрелку весов.

– Разберешься. Почему бы тебе не примерить, а там увидишь?

Финелла искоса посмотрела на Нелл.

– В моей семье говорили: «пососи и увидишь». Мой братишка всегда путал «с» и «н», и получалось неприлично, хотя я думала, что это относится к сладостям.

Нелл засмеялась и подумала, как хорошо было бы женить собственного брата на этой добросердечной сирене. В настоящее время Тэлли, кажется, влюблен во Флору по уши – этого Нелл не могла сказать Финелле. Но насчет Тэлли никогда не знаешь наверняка…

В этот же вечер, позднее, в квартире Нелл прошел частный показ моделей. Вначале Тэлли был вежлив, но особой радости не выказывал. Он этого менталитета кошачьих походок на подиуме с Джеммой досыта наелся и больше этим не хотел воодушевляться. Показ моделей Финеллы преследовал, однако, другую цель. Никаких утомительных глазений и сутуло-расслабленной спины. В своих обольстительных, облегающих костюмах она была обворожительна, и постепенно Тэлли почувствовал себя увлеченным и повеселевшим. И, более того, понял, что и Финелла этим забавляется, наслаждаясь, как никто другой, своей игрой. Ключом к ее коллекции был цвет: в одной группе одежды преобладали абрикосовый, серый и розовый, а в другой – сочетание ярко-черного и кремового создавали резкий контраст, сильно отличающийся от надоевшего черного и белого, излюбленных цветов в коллекциях для состоятельных. Модели были одновременно и облегающими, и свободными. Маленькие джемпера с прекрасными линиями подчеркивали великолепный бюст Финеллы, брюки были свободного кроя. Платья были элегантные, облегающие, с интересными деталями в вязке полос и узоров, из дорогой пряжи (пятьдесят фунтов за фунт), с дополнениями из замысловатых широченных шарфов, накидок с меховой оторочкой и жакетов простых фасонов. В моделях Финеллы сочеталась роскошная мягкость кашемира с гибким изяществом вязки и вырезов, и были они, как и заявила Финелла, сногсшибательны и неотразимы. Последним она продемонстрировала piece de resistance[31]31
  Piece de resistance (фр.) – пьеса сопротивления.


[Закрыть] – черное (с круглым вырезом) вечернее платье с длинными рукавами, приталенное, с очень узкой юбкой, обшитое по рукавам, подолу и вырезу узкой полоской вышивки из черного янтарного бисера. Под него, для чувственного эффекта, Финелла не надела ничего, и это тонкое, чулочной вязки, платье черного цвета облегало ее, подчеркивая все линии ее тела.

– Настоящий Голливуд! – И Тэлли не удержался от аплодисментов. – Согласен полностью, что уикэнд «Кашемир Дрюммон-Эллиот» мы должны провести, но только если мисс Дрюммон-Эллиот продемонстрирует это платье лично, а также и то, что под ним надето!

Эту смешную реплику Финелла встретила кокетливым смехом.

– Как известно моим конкурентам, для дела я готова сделать что угодно. Итак, я продемонстрирую это платье, и другие, которые вы укажете, но вот то, что под ними, пусть демонстрируют кому под тридцать. Нет ничего хуже овцы, вырядившейся под ягненка.

– Если овца – это вы, то всякий раз подавайте мне баранину! – сострил Тэлли.

– Вот почему я так люблю трикотаж, – добавила Финелла, сделавшись на какую-то минуту откровенной. – Я понимаю, что модные стильные вещи могут сотворить с телом чудеса, если эти наряды сделаны из кашемира. Непривлекательная тридцатилетняя особа в моих нарядах может переплюнуть прелестную нимфетку. Так что, видите, богатые распутницы любят мои наряды за то, что они придают им власти. А богатым мужчинам нравится покупать их для своих жен, чтобы их жены выглядели так же эффектно, как и их содержанки. Вы не прогадаете, всегда попадете в яблочко!

– Здесь сейчас прозвучал урок по Евангелию от Святого Кашемира, глава пятая, строка первая, – пробормотала Нелл. Она подошла к Финелле и с чувством ее поцеловала.

– Твоя коллекция – чудо. Как бы мне хотелось все из нее заполучить! Как ты думаешь, я могла бы носить это платье?

Финелла скользнула оценивающим взглядом по фигуре Нелл:

– Честно говоря, дорогая, – нет. Думаю, что нам нужно тебя немножко подкормить. Ты сделалась немного костлявой.

Нелл вспыхнула от возмущения:

– Костлявая? Ты шутишь! Я всегда была толстой!

Тонкие брови Финеллы поднялись выше:

– Взгляни на себя в зеркало, милая. Ты сильно худеешь, верно, Тэлли?

Тэлли повернулся и посмотрел на сестру. Как он этого раньше не замечал? От прежней Нелл почти ничего не осталось.

– Финелла права. Ты сильно похудела. Если не остановишься, то превратишься в маленькое пятно на кухонном полу, а ты знаешь, что Калюм делает с пятнами.

– Господи, черт возьми, и так всегда, – вдруг гневно вскричала Нелл. – Всю жизнь тебе твердят, что ты слишком толстая, а потом, когда ты немного сбросишь вес, каждый начинает говорить, что ты слишком худая. Я бы хотела, чтобы вы занимались своими делами, а в мои дела нос не совали.

В волнении она стала собирать разбросанную одежду и складывать ее обратно в большой чемодан Финеллы.

Финелла с Тэлли переглянулись и пожали плечами.

– Мы всего лишь беспокоимся о твоем здоровье, Нелл, – тихо сказал ей брат. – Нечего лезть в бутылку.

Нелл нервно смахнула слезы со щеки. Почему она должна плакать из-за какой-то ерунды? Это просто сантименты.

– Извините. Я погорячилась. Извини, Финелла. Ты, должно быть, решила, что я веду себя нелепо.

– Ничего подобного, – добродушно заметила Финелла. – Поздно уже, я так считаю. Вот мы все и устали, как мне кажется. Этот уик-энд с показом кашемира можем обсудить завтра снова.

И с этими словами она тоже стала укладывать свои изделия. Собрав все вещи, Финелла щелкнула замком и кокетливо улыбнулась Тэлли.

– Будьте же ангелом, помогите отнести это вниз, ко мне, – попросила она. – Всего-навсего в комнату на нижнем этаже, но эти средневековые ступени для таких каблуков трудноваты. – На ней были надеты туфли с высокими и острыми каблуками.

– Всегда готов помочь даме, – усмехаясь, отпустил реплику Тэлли. – Особливо в таком платьишке, – добавил он, подражая речи жителей Карибского побережья, и пожелал хлопнуть ее по туго обтянутому стану. Она ловко и бесстыдно увернулась: Финелла завлекала.

Когда Тэлли отверг предложение Финеллы пропустить по рюмочке на ночь в ее комнате, она даже вознегодовала.

– Я ведь могу соблазниться помочь вам снять это платье – проворковал он, – а потом уже не смогу отвечать за последствия.

Финелла поняла, что лучше не настаивать. Она одарила его самой соблазнительной улыбкой и, прожурчав: «Тогда доброй ночи», – закрыла дверь.

«Ты заслужила медаль, – сказала она сама себе, падая на постель с большим разочарованием и ощущая все свои эрогенные зоны. – Или по крайней мере за хорошее поведение тебе надо уменьшить возраст на год».

Тэлли был и польщен, и встревожен. Он ведь соблазнился – Боже, он соблазнился! В этой Финелле было что-то чрезвычайно манящее в постель. Она не делала тайны из своей потребности в телесных радостях, недвусмысленно выставляла напоказ желание их заполучить, когда ей этого захотелось, и даже, видимо, гордилась своей неразборчивостью. Так почему же он не поймал яблоко и не умял его весело? Из-за Флоры – вот почему. Что он особенно в ней любил – это святую простоту Флоры, но это была именно та простота, которая означала, что, если он переспит с кем-то еще, она не переживет этого. Конечно, точно так же, как она изменяла Маку почти каждодневно, ей тоже можно было изменить, и она могла бы этого не узнать. Но Тэлли не мог рисковать: Флору он любил и не простил бы себе, если бы сделал ей больно. Это было для него новым ощущением – удержаться от соблазна, но его можно было и пожалеть, ибо роскошная, сочная плоть Финеллы, таким образом, должна была остаться не вкушенной.

Тем временем Нелл ругала себя за то, что была такой дурочкой.

– Что это со мной все время творится? – бормотала она, сердито промокая носовым платком заплаканное лицо. – Все время плачу.

Всякая малость выводила ее из себя: печальная история в газете, малейшее возражение со стороны кого-нибудь из прислуги, какая-либо воображаемая критика в свой адрес – вроде сегодняшней. На самом деле – не произошло ничего такого, чтобы выходить из себя. Импульсивно она разделась и стала, голая, перед зеркалом. Грудь упругая и округлая, как яблоки; задница была теперь маленькая, без ямочек. Но сколько еще надо над собой поработать! Нервным движением Нелл провела по телу руками, чувствуя все выступы и выпуклости. О Господи, какой у нее живот! Он же огромный! Должно быть, из-за обеда, который она только что съела! Она переела!

Нелл вбежала в ванную, опустилась на колени около туалета и сунула пальцы в рот. Тело скрючилось, резко пахнуло кислым, когда рвота прошла через больное горло и обожгла его, но боль она приветствовала (так же, как приветствовала запах, который когда-то был ей так неприятен), а особенно – ликующее чувство освобождения желудка. Ничего не было приятней этой удивительной, эйфорической пустоты, которая наступала после того, как она выбрасывала из желудка всю пищу.

– Должна заметить – вид поучительный, – низким голосом произнесла Финелла, вложив в интонацию долю сарказма. – Вот она, нагая и бесстыдная, поклоняющаяся богу крепитации[32]32
  Крепитация – звук, который издают насекомые, изливая ядовитую жидкость.


[Закрыть].

Она прислонилась к дверной раме, все еще одетая в соблазнительное платье. Не говоря ни слова, Нелл схватила полотенце и обернулась им. Глаза у нее покраснели, она еще ощущала в носу желчную горечь, которая обжигала слизистую. Она смотрела на незваную гостью уничтожающим взглядом.

Финелла, играя, покачивала на золотой цепочке маленький черный кожаный кошелек.

– Я забыла сумку, – сказала она безразличным тоном. – Ты не отвечала на стук, дверь была открыта, и я пошла.

– Наверное, я отравилась, – оправдываясь, пробормотала Нелл. – Внезапно я не смогла сдержаться и утерпеть, и меня вырвало.

Финелла дотянулась до махрового халата, который висел сзади на двери ванной, и подала его Нелл.

– Поделиться со мной не хочешь? – сердечно спросила она. – Только не морочь мне голову насчет отравления. Я точно знаю, чем ты отравилась – и это не бактерии и не вирусы. Настоящее название этого недуга – булимия. «Булимия при неврозе» – таково его название. Только никакой это не микроб, это болезненное состояние.